Страница:
Любовь не идет от сознания: мысль может строить прекраснейшие планы и формулировать их, но замкнутость на сознании исключает возможность существования любви[20]. Любовные мечты создают абстрактную совершенную модель объекта влечений, в жизни же идеал материализуется в несовершенном объекте. В то же время у конкретного человека (женщины, мужчины, ребенка) есть важнейшее преимущество – он, будучи создан из плоти и крови, является наиболее конкретной формой воплощения материального бытия. «Любовь и рассудок гораздо реже обмениваются мнениями, чем просто стараются перекричать друг друга», – пишет З. Бауман [7].
Сознание мечется между небом и землей, и способом решения этого противоречия становятся иллюзии: идеал приближается к действительности или действительность возвышается до идеала.
Личный выбор объекта любви предполагает не только биологическую, но и психологическую, эстетическую и моральную совместимость, тем более трудную для личности, чем выше ее уровень культуры. Реальность приземляет заоблачные претензии, и человеку приходится соглашаться на обыденную «синицу», отказываясь от романтического «журавля в небе». Наиболее склонны к этому компромиссу «романтики, особенно склонные к „головной любви“» [8]: сочиняя программу любви, они ищут достойную (ого) их мечты женщину (мужчину), а за неимением таковой (такового) любят пока кого-то другого. Любовь им нужна не для счастья, а для оправдания своей высокой мечты.
Исследования структуры любви и связи отдельных ее компонентов с различными характеристиками личности показывают зависимость между способностью к любви и отношением субъекта к миру и к самому себе. Согласно Э. Фромму, любовь – это установка, ориентация характера, задающая отношение человека к миру вообще и включающая как основные элементы заботу, ответственность, уважение и знание [50].
Забота и ответственность за любимого означают, что любовь – это деятельность, а не захватившие субъекта страсть и аффект. Влюбленность, по Фромму, – только начало и только возможность обретения любви: без уважения и знания любимого любовь вырождается в господство и собственничество. Уважение выражается в способности понимать индивидуальность и уникальность человека, знание которых, в свою очередь, направляет заботу и ответственность. Таким образом, любовь – искусство, требующее разнообразных знаний и умений, дисциплины, сосредоточенности, терпения, заинтересованности, активности и веры.
Ряд философов и психологов отмечают как одну из главных функций любви ее способность компенсировать имманентную недостаточность ёичности. Л. Фейербах полагал, что в любви человек выражает недовольство своей индивидуальностью, так как сама по себе личность недостаточна, несовершенна, беспомощна и существование Другого для нее является сущностной потребностью – потребностью сердца [46]. Только причисляя Другого к собственному существу, я признаю жизнь, связанную с ним любовью, – жизнью, соответствующей предназначению человека, так как любовь сильна, совершенна, спокойна, самодовольна, бесконечна.
Любовь покоряет нас, воздействуя на наше самолюбие, – утверждал Де Шамфор: невозможно противостоять чувству, умеющему возвысить в наших глазах то, чем мы обладаем, вернуть то, что нами утрачено, дать то, чего у нас нет [35].Нужно ли оспаривать тот факт, что отсутствие какого-либо свойства привязывает одного человека к другому гораздо крепче, чем наличие его у обоих, и что люди, гипотетически обладающие одинаковыми наборами знаний, привычек, склонностей и т. д., были бы друг для друга абсолютно неинтересны и ненужны. По В.В. Розанову, любовь подобна «жажде души-тела» (души, чьим проявлением служит тело) того, чего «особенно недостает мне», жаждущему [37]. Как обмен души-тела любовь погасает всегда по одной причине: исчерпанности материала для обмена, взаимной сытости, сходства-тождества когда-то любивших иразнъх.
Экзистенциальные аспекты компенсаторной функции любви акцентирует Э. Фромм. Как и другие человеческие страсти, любовь превращает человека из маленького, незаметного существа в существо, пытающееся вопреки всем преградам придать смысл собственной жизни, преодолеть собственное банальное существование во времени и превратить неполноценное бытие в полноценное, осмысленное и целеустремленное [49].
Негативные эффекты любви – это еще одна грань любви, и многие писавшие и пишущие об этом чувстве далеки от восхищения и благоговения. А.И. Герцен в эссе «По поводу одной драмы» прямо заявлял, что монополию любви надо отменить: человек не для того только существует, чтоб любиться; неестественность такой жизни всего лучше доказывают герои почти всех романов [13]. Оставаясь в маленьком частном мире любви, человек надевает китайские башмаки, в которых ему больно ступать, трудно держаться на ногах, органы уродуются. Жизнь, не сообразная цели, ведет к страданиям, и сами эти страдания – громкий голос, напоминающий, что человек сбился с дороги.
Случайно ли, что сюжет несчастной любви – один из популярнейших в литературе и песенных текстах так же, как и «проклятой любви», а сегодня уже «суки-любви»?
В обыденном сознании современных россиян четко выделяются следующие виды любви:
• идеальная любовь: преобладают доверие, взаимность, интимность, активность, открытость и созидание;
• несчастная любовь: ей сопутствуют страдание, злость, напряжение, потери, одиночество, тревога, гнев, печаль и даже смерть;
• любовь-долг: доминируют ответственность, обязанности и долг;
• любовь-дружба, или платоническая: превалируют романтика, интерес, симпатия, дружба;
• материнская любовь: все определяет «ребенок», совершенство, отсутствие секса и страха [38].
В сознании большинства современников с понятием любви чаще всего ассоциируется понятие секса, отношения полов. Это можно расценить как примитивное, узкое и чрезмерно конкретное восприятие любви, но, с другой стороны, такая связь может свидетельствовать о важности любви как основы сексуальных отношений и их соединенности в сознании людей.
Измены или разрывы любовных отношений, как представляется из анализа литературных источников, – неотъемлемая составляющая интимной сферы. «Они жили долго и счастливо и умерли в один день» – редкий случай, вызывающий сегодня одновременно и восхищение, и недоверие.
«Любовь боится рассудка; рассудок боится любви; одно старается обойтись без другого, но когда это им удается, жди беды» [7].
В ином ракурсе трактует сущность измен В.В. Розанов: в любви как обмене души-тела разница любящих сглаживается, «зубцы» не зацепляют друг друга, и «работа» останавливается, так как исчезает гармония «противоположностей». Эта любовь, естественно умершая, никогда не возродится, но еще до ее окончания вспыхивает измена как последняя надежда любви. Она отдаляет любящих, творит между ними разницу и оказывается, таким образом, самоисцелением любви, «заплатой» на изношенное и ветхое. И если нередко «надтреснутая» любовь разгорается от измены еще возможным для нее пламенем и образует сносное счастье до конца жизни, то без «измены» любовники или семья равнодушно бы отпали, развалились; умерли окончательно.
Н.А. Бердяев, размышляя о рабстве и свободе, доказывал, что отказаться от любви можно только во имя свободы, жалости или другой любви, но не во имя долга, социального или религиозного [9]. Противоположна точка зрения этики периода социализма: примат нравственности и долга в любви безусловен, поэтому, если подлинная любовь оказалась в роли разрушительницы семьи, у нее только один выход – жертвенное подчинение моральному долгу [12]. Если любовь одного партнера действительно угасла, нравственная обязанность другого – освободить его от своего присутствия. С другой стороны, если оставленный человек и справедливо наказан за косность, безразличие к духовным ценностям, т. е. повинен в разрыве, – тем не менее ушедший в силу морального долга и ответственности (благодарности, памяти о днях любви и т. д.) должен испытывать муки совести.
Главным фактором, разрушающим отношения, признается неудовлетворенность потребности в защите Я вследствие фрустрации потребностей Я в любви, уважении, в ощущении собственной значимости и достоинства. Проблема в том, что в глазах каждого из партнеров собственное Я выглядит значительно привлекательнее, чем Я другого. Иллюстрацией может служить анализ литературных произведений о любви, показавший, что видение семейной жизни зависит от пола автора. У авторов-мужчин стереотипный образ мужа – яркая, оригинальная, творческая личность; жены – скромная, заботливая подруга, не блещущая способностями, не способная разделить высокие интересы и занятия мужа (если же живет его интересами, то лишь в роли помощницы, секретаря). У авторов-женщин образ жены эмансипированный, более яркий и творческий, чем образ ее заурядного, самоуспокоенного и самодовольного мужа; брак обычно неудачен и заканчивается разводом [Цит. по: 16].
В контексте дискурса о любви необходимо рассмотреть представления о материнской любви, тем более что ряд психологов оценивает ее и как вид отношений между женщиной и мужчиной. Идеи З. Фрейда, Д. Винникотта, Д. Пайнз об особой роли матери, симбиозе с ней, бессознательном стремлении к всемогущей любящей фигуре разрабатывались в психоаналитической парадигме. В этом же русле представлена и мысль о первой любовной объектной идентификации ребенка с активностью матери (Ж. Шассге-Смиржель).
С позиций self-психологии всякая любовь – это прежде всего любовь к самому себе (идеализация себя через «зеркальный перенос»), а через нее – перенесение (перемещение) или вторичное вложение (вклад) любви на другой объект и тем самым расширение границ самости, развитие ее в другом объекте. Задолго до этой формулы романтическая трактовка любви матери была представлена русским философом М.О. Гершензоном (Тройственный образ совершенства, 1918): любимый ребенок – зеркальная поверхность, в которой мать видит отраженной себя, а живущий в ней образ ребенка – отражение ее собственного лика. Но в магическом зеркале любви реально живы оба – мать и ребенок; и оба – зеркальный образ и глядящийся лик – точно воспроизводят всякие изменения друг друга. Быть любимым важно потому, что каждое общение утверждает лишь какой-то признак тебя, но ты – живой и цельный, и существовать в своей целостности можно только будучи любимым, «ибо, как обручи бочку, так человека изнутри скрепляет ощущаемый образ совершенства». В то же время быть любимым – значит уцелеть, не больше; а любящий не только осознает себя личностью, но и воплощает себя в любимом, все глубже познавая благодаря этому самого себя.
К.-С. Льюис определяет материнскую любовь как любовь-дар, дарующую с целью стать ненужной любящему – довести ребенка до той черты, после которой он в этом даре нуждаться не будет [22]. «Я больше им не нужна», – признание хорошо выполненного дела матери. Любовь-дар прекрасна, и ее легко принять за безусловную ценность, на которую она права не имеет: материнская любовь-дар хочет ребенку добра, только – своего, исключительно от матери исходящего. И очень часто, чтобы в ней нуждались, мать выдумывает несуществующие нужды или отучает ребенка от самостоятельности. Совесть матери при этом чиста; считая, что любовь ее – дар, она делает вывод, что эгоизма в ней нет.
О том, что в материнской любви не может быть полной взаимности и жизненного общения, писал и В.С. Соловьев [41]. Мать и ребенок принадлежат к разным поколениям, и для детей жизнь – в будущем с новыми, самостоятельными интересами и задачами, среди которых родители, – лишь бледные тени. Поэтому родители не могут быть для детей целью жизни в том смысле, в каком дети бывают для родителей. Мать, вкладывающая душу в детей, жертвует своим эгоизмом, но вместе с тем она теряет и индивидуальность, а в детях любовь матери поддерживает индивидуальность, сохраняя и даже усиливая эгоизм. В материнской любви нет признания безусловного значения за ребенком, признания его истинной индивидуальности, ибо для матери он именно только ее детище.
Итак, сущность и характеристики любви неоднозначны, поэтому не следует ни творить из нее кумира, ни разоблачать ее.
1.2. ПРИВЯЗАННОСТЬ
Привязанность как самую смиренную, неразумную и распространенную любовь, меньше всего отличающую нас от животных, определяет К.-С. Льюис. Насколько много и противоречиво написано о любви, настолько редки и неопределенны, несмотря на наличие «своей» теории (см. ниже), суждения о привязанности. Ее первоначальной формой является любовь между детьми и родителями, и редкость счастливых семей объясняется не столько тем, что родные не любят друг друга, сколько тем, что свойства привязанности могут порождать и добро и зло и даже разрушить жизнь.
Главная христианская заповедь человеку – любовь, любовь жертвенная, все покрывающая, не зависимая от земной мотивации любви к ближнему. Ближний – это не близкий по роду или по личной склонности, но любой, кто окажется близко, и особенно враг и обидчик. Предполагается, что именно такая любовь может побудить любящих принять все социальные дисгармонии на себя и тем самым как бы отменить их. Н.А. Бердяев отмечает, однако, что в контексте российской культуры христианская любовь, по сути духовная и противоположная связям по плоти и крови, натурализировалась и обратилась именно в любовь к своему человеку.
В социальном контексте европейской и русской культуры отношения близких рассматривались прежде всего как ролевое поведение: жена, муж, родители, дети должны испытывать определенные чувства и проявлять их определенным образом. Иными словами, они имеют конкретные права и конкретные обязанности в интимных отношениях. Плутарх указывал, что как линии и плоскости сами по себе неподвижны, а движутся вместе с телами; так и жене следует своих чувств не иметь, но вместе с мужем и печалиться, и веселиться, и тревожиться, и смеяться [33]. Д. Юм предостерегал об опасностях соединения мужа и жены во всех их интересах и заботах, если этот союз не будет полным и совершенным: иначе малейшая возможность самостоятельного интереса обязательно станет источником бесконечных ссор и подозрений [56].
Жена, не уверенная в прочности своего положения, будет добиваться какой-либо самостоятельной цели или объекта, а эгоизм мужа, обладающего большей властью, может стать еще более опасным. Близка этому высказыванию мысль В.В. Розанова о том, что влюбленность своими силами устоять не может; но если она сможет выжить, то безжалостно свяжет двух мучителей, которые будут брать, не давая, ревновать, подозревать, досадовать, бороться за власть и свободу.
В патриархальном идеале женщина – существо, единственное желание которого в том, чтобы любить мужчину, быть им любимой, восхищаться им, служить ему. Соблюдение этой традиции временами очень неудобно мужчине, в то же время это источник, из которого его самолюбие всегда может почерпнуть поддержку. Для женщины с заниженным самоуважением та же традиция – прибежище покоя, в котором нет усилий и тревог, связанных с развитием способностей и удовлетворением притязаний при наличии конкуренции, – считает К. Хорни [52].
Постепенно развитие цивилизации и эмансипации женщин приводит к отмене домостроевской модели: как следствие, самостоятельная трудовая и общественная жизнь женщины, самообеспечение ею своего существования приводят к росту числа гражданских браков, семей без отцов. В России обостряется и социально-этическая проблема «забытых» взрослыми детьми или «сданных в камеру хранения» (учреждения социального обеспечения) пожилых и престарелых родителей. Наконец, постоянно увеличивается процент так называемых бытовых преступлений, совершенных в семье. Эти уже утвердившиеся тенденции межличностных отношений актуализируют вопрос не столько о сохранении и укреплении семейных отношений, сколько об изменении самого внутриличностного феномена привязанности.
Привязанность в житейском сознании и лексиконе чаще всего обозначается как любовь, но насколько эти чувства близки по психологическому содержанию? Человек говорит «люблю» по самым разным поводам и по отношению к самым разным объектам: людям, животным, пище, видам деятельности, погоде и т. д. Очевидно, что здесь употребляется широкий контекст понятия, включающий ощущения «нравится» и «приятно».
В словаре Ожегова отражена эта многозначность – любить означает следующее: 1) испытывать любовь к кому-нибудь, чему-нибудь; 2) иметь склонность, пристрастие к чему-нибудь; 3) быть довольным чем-то; 4) нуждаться в каких-то условиях.
В литературе по психологии привязанность определяется как тесная эмоциональная связь между двумя людьми, которая характеризуется взаимным участием и желанием поддерживать близкие отношения; как близкие, теплые, основанные на любви отношения между человеческими существами – родителями и детьми, братьями и сестрами, супругами, друзьями и т. д.
Сознание мечется между небом и землей, и способом решения этого противоречия становятся иллюзии: идеал приближается к действительности или действительность возвышается до идеала.
Личный выбор объекта любви предполагает не только биологическую, но и психологическую, эстетическую и моральную совместимость, тем более трудную для личности, чем выше ее уровень культуры. Реальность приземляет заоблачные претензии, и человеку приходится соглашаться на обыденную «синицу», отказываясь от романтического «журавля в небе». Наиболее склонны к этому компромиссу «романтики, особенно склонные к „головной любви“» [8]: сочиняя программу любви, они ищут достойную (ого) их мечты женщину (мужчину), а за неимением таковой (такового) любят пока кого-то другого. Любовь им нужна не для счастья, а для оправдания своей высокой мечты.
Исследования структуры любви и связи отдельных ее компонентов с различными характеристиками личности показывают зависимость между способностью к любви и отношением субъекта к миру и к самому себе. Согласно Э. Фромму, любовь – это установка, ориентация характера, задающая отношение человека к миру вообще и включающая как основные элементы заботу, ответственность, уважение и знание [50].
Забота и ответственность за любимого означают, что любовь – это деятельность, а не захватившие субъекта страсть и аффект. Влюбленность, по Фромму, – только начало и только возможность обретения любви: без уважения и знания любимого любовь вырождается в господство и собственничество. Уважение выражается в способности понимать индивидуальность и уникальность человека, знание которых, в свою очередь, направляет заботу и ответственность. Таким образом, любовь – искусство, требующее разнообразных знаний и умений, дисциплины, сосредоточенности, терпения, заинтересованности, активности и веры.
Ряд философов и психологов отмечают как одну из главных функций любви ее способность компенсировать имманентную недостаточность ёичности. Л. Фейербах полагал, что в любви человек выражает недовольство своей индивидуальностью, так как сама по себе личность недостаточна, несовершенна, беспомощна и существование Другого для нее является сущностной потребностью – потребностью сердца [46]. Только причисляя Другого к собственному существу, я признаю жизнь, связанную с ним любовью, – жизнью, соответствующей предназначению человека, так как любовь сильна, совершенна, спокойна, самодовольна, бесконечна.
Любовь покоряет нас, воздействуя на наше самолюбие, – утверждал Де Шамфор: невозможно противостоять чувству, умеющему возвысить в наших глазах то, чем мы обладаем, вернуть то, что нами утрачено, дать то, чего у нас нет [35].Нужно ли оспаривать тот факт, что отсутствие какого-либо свойства привязывает одного человека к другому гораздо крепче, чем наличие его у обоих, и что люди, гипотетически обладающие одинаковыми наборами знаний, привычек, склонностей и т. д., были бы друг для друга абсолютно неинтересны и ненужны. По В.В. Розанову, любовь подобна «жажде души-тела» (души, чьим проявлением служит тело) того, чего «особенно недостает мне», жаждущему [37]. Как обмен души-тела любовь погасает всегда по одной причине: исчерпанности материала для обмена, взаимной сытости, сходства-тождества когда-то любивших иразнъх.
Экзистенциальные аспекты компенсаторной функции любви акцентирует Э. Фромм. Как и другие человеческие страсти, любовь превращает человека из маленького, незаметного существа в существо, пытающееся вопреки всем преградам придать смысл собственной жизни, преодолеть собственное банальное существование во времени и превратить неполноценное бытие в полноценное, осмысленное и целеустремленное [49].
Что такое любовь? Это сознание собственной слабости, которое вскоре совершенно овладевает одиноко стоящим человеком; одновременно это – чувство утраты власти над собой… я считаю любовь вредной как для целого общества, так и для личного счастья человека, она причиняет вреда больше, чем дает радости. И, право, боги сделали бы истинное благодеяние человечеству, если бы освободили мир от нее.Проблема любви в философии советского периода разрабатывалась в контексте общей идеологии: великий поворот в семейных отношениях и новые надежды возвещает любви исключение социализмом экономического, правового и морального принуждения [12]. При этом делалась оговорка, что открытию путей к равенству, ясности и недвусмысленности отношений любящих препятствуют неполнота и искажение принципов экономического равенства, поэтому и при социализме любви не чужды ни корыстный выбор, ни необоснованные разрывы любовных и семейных отношений. Хотя в последней ситуации чаще виноваты несоответствие интересов и распад духовно-нравственного единства.
Наполеон Бонапарт [Цит. по: 6]
Негативные эффекты любви – это еще одна грань любви, и многие писавшие и пишущие об этом чувстве далеки от восхищения и благоговения. А.И. Герцен в эссе «По поводу одной драмы» прямо заявлял, что монополию любви надо отменить: человек не для того только существует, чтоб любиться; неестественность такой жизни всего лучше доказывают герои почти всех романов [13]. Оставаясь в маленьком частном мире любви, человек надевает китайские башмаки, в которых ему больно ступать, трудно держаться на ногах, органы уродуются. Жизнь, не сообразная цели, ведет к страданиям, и сами эти страдания – громкий голос, напоминающий, что человек сбился с дороги.
Случайно ли, что сюжет несчастной любви – один из популярнейших в литературе и песенных текстах так же, как и «проклятой любви», а сегодня уже «суки-любви»?
Как мы отваживаемся хотеть жить, как можем мы пытаться уберечь себя от смерти в мире, где любовь рождается из лжи и подчинена только одному желанию: чтобы от страдания нас избавил тот, кто заставил нас страдать?По мнению З. Баумана, любовь, как и секс, является источником неизлечимого глубокого беспокойства, отягощенного предчувствием неудачи. Надежда и обещание вечной любви вкладываются в объект, не являющийся вечным; бессмертие же любви и любимого – это предлагаемая культурой ложь во спасение [7].Кроме того, любовь сопровождается потребностью отдать себя предмету любви и одновременно сделать его своим, в эмоциональном пределе – слиться с ним. Однако «сделать своим» означает избавиться от его чуждости, превратить в свою собственность или даже поглотить – сделать продолжением самого себя, использовать, уничтожить иное ради себя. «Польза» означает выгоду для себя; «ценность» предполагает самопожертвование: любить – значит ценить иное ради его отличий, защищать непохожесть и быть готовым пожертвовать своим комфортом, а иногда и жизнью. Но, как показывают современные исследования, сегодня связь между умением любить и умением бъть ради Другого, жертвовать собой чаще всего отсутствует: люди не умеют любить или не понимают самого существенного в любви – готовности поставить Другого выше, чем самого себя, не занижая свою самооценку [38]. В жизни такой человек причину своей несчастливости в любви ищет в ком и в чем угодно, но только не в самом себе.
М. Пруст
Наша любовь к ближнему – не есть ли это стремление к собственности? <…> Но если вдуматься – ведь это значит, что драгоценнейшее сокровище, счастье, наслаждение оказываются недосягаемыми для всего остального мира; это значит, что влюбленный стремится лишить всех этих удовольствий всех прочих претендентов, он берет на себя роль дракона, охраняющего клад, превращаясь в самого оголтелого, беспощадного, себялюбивого из всех «завоевателей», попирающих чужие права; и, наконец, это значит, что для влюбленного весь мир утратил какой бы то ни было интерес.Когда люди уже не любят друг друга, им трудно найти повод для того, чтобы разойтись, – писал Ларошфуко [35]. В то же время любовь как наиболее приемлемая в обществе причина брака не гарантирует его прочности. Возможность пресыщения партнером и отказа от него исключается, когда любимый воспринимается как незаменимый по его личностным качествам и для любящего главная цель – не собственное благо и эгоистическое удовлетворение, а благо любимого человека и испытание радости через его радость. Но много ли таких отношений мы видим?
Ф. Ницше
В обыденном сознании современных россиян четко выделяются следующие виды любви:
• идеальная любовь: преобладают доверие, взаимность, интимность, активность, открытость и созидание;
• несчастная любовь: ей сопутствуют страдание, злость, напряжение, потери, одиночество, тревога, гнев, печаль и даже смерть;
• любовь-долг: доминируют ответственность, обязанности и долг;
• любовь-дружба, или платоническая: превалируют романтика, интерес, симпатия, дружба;
• материнская любовь: все определяет «ребенок», совершенство, отсутствие секса и страха [38].
В сознании большинства современников с понятием любви чаще всего ассоциируется понятие секса, отношения полов. Это можно расценить как примитивное, узкое и чрезмерно конкретное восприятие любви, но, с другой стороны, такая связь может свидетельствовать о важности любви как основы сексуальных отношений и их соединенности в сознании людей.
Измены или разрывы любовных отношений, как представляется из анализа литературных источников, – неотъемлемая составляющая интимной сферы. «Они жили долго и счастливо и умерли в один день» – редкий случай, вызывающий сегодня одновременно и восхищение, и недоверие.
«Любовь боится рассудка; рассудок боится любви; одно старается обойтись без другого, но когда это им удается, жди беды» [7].
Из дневника Софьи Андреевны Толстой (ревновавшей Льва Николаевича к толстовцу Черткову) незадолго до бегства мужа из Ясной Поляны: «Я ушла, лазила по каким-то оврагам, где меня трудно бы было когда-либо найти, если б мне сделалось дурно. Потом вышла в поле и оттуда почти бегом направилась в Телятники, с биноклем, чтобы видеть все далеко кругом. В Телятниках я легла в канаву недалеко от ворот, ведущих к дому Чертковых, и ждала Льва Н-а. Не знаю, что бы я сделала, если бы он приехал; я все себе представляла, что я легла бы на мост через канаву и лошадь Льва Н-а меня бы затоптала…».Субъективное разочарование, охлаждение чувств или существенное изменение объективной ситуации часто трансформируют незаменимый объект любви в заменимый, и человек, поскольку «экологическая ниша любви» должна быть заполнена, снова вынужден выбирать. Согласно исследованиям, 26 % респондентов характеризуют свою любовь как беззаветно-безоглядную: готовность на все ради любимого, даже если это противоречит здравому смыслу; для 24 % характерна романтически-страстная любовь без обязательств и ответственности друг перед другом [38]. Оба вида любви не дружат с рефлексией, но рано или поздно приходит открытие: совершенные качества, предполагавшиеся субъектом любви у объекта, – абстрактная комбинация; эти качества просто не могут сосуществовать в одном человеке, и возможны лишь каждое в отдельности в различных людях. Потребность компенсировать эту дисперсность, соединить разделенное в одну гамму переживаний, заполнить существующую во влечении пустоту может приводить к психологически объяснимой «двойной» любви [11].
[Цит. по: 6]
В ином ракурсе трактует сущность измен В.В. Розанов: в любви как обмене души-тела разница любящих сглаживается, «зубцы» не зацепляют друг друга, и «работа» останавливается, так как исчезает гармония «противоположностей». Эта любовь, естественно умершая, никогда не возродится, но еще до ее окончания вспыхивает измена как последняя надежда любви. Она отдаляет любящих, творит между ними разницу и оказывается, таким образом, самоисцелением любви, «заплатой» на изношенное и ветхое. И если нередко «надтреснутая» любовь разгорается от измены еще возможным для нее пламенем и образует сносное счастье до конца жизни, то без «измены» любовники или семья равнодушно бы отпали, развалились; умерли окончательно.
Н.А. Бердяев, размышляя о рабстве и свободе, доказывал, что отказаться от любви можно только во имя свободы, жалости или другой любви, но не во имя долга, социального или религиозного [9]. Противоположна точка зрения этики периода социализма: примат нравственности и долга в любви безусловен, поэтому, если подлинная любовь оказалась в роли разрушительницы семьи, у нее только один выход – жертвенное подчинение моральному долгу [12]. Если любовь одного партнера действительно угасла, нравственная обязанность другого – освободить его от своего присутствия. С другой стороны, если оставленный человек и справедливо наказан за косность, безразличие к духовным ценностям, т. е. повинен в разрыве, – тем не менее ушедший в силу морального долга и ответственности (благодарности, памяти о днях любви и т. д.) должен испытывать муки совести.
Главным фактором, разрушающим отношения, признается неудовлетворенность потребности в защите Я вследствие фрустрации потребностей Я в любви, уважении, в ощущении собственной значимости и достоинства. Проблема в том, что в глазах каждого из партнеров собственное Я выглядит значительно привлекательнее, чем Я другого. Иллюстрацией может служить анализ литературных произведений о любви, показавший, что видение семейной жизни зависит от пола автора. У авторов-мужчин стереотипный образ мужа – яркая, оригинальная, творческая личность; жены – скромная, заботливая подруга, не блещущая способностями, не способная разделить высокие интересы и занятия мужа (если же живет его интересами, то лишь в роли помощницы, секретаря). У авторов-женщин образ жены эмансипированный, более яркий и творческий, чем образ ее заурядного, самоуспокоенного и самодовольного мужа; брак обычно неудачен и заканчивается разводом [Цит. по: 16].
В контексте дискурса о любви необходимо рассмотреть представления о материнской любви, тем более что ряд психологов оценивает ее и как вид отношений между женщиной и мужчиной. Идеи З. Фрейда, Д. Винникотта, Д. Пайнз об особой роли матери, симбиозе с ней, бессознательном стремлении к всемогущей любящей фигуре разрабатывались в психоаналитической парадигме. В этом же русле представлена и мысль о первой любовной объектной идентификации ребенка с активностью матери (Ж. Шассге-Смиржель).
С позиций self-психологии всякая любовь – это прежде всего любовь к самому себе (идеализация себя через «зеркальный перенос»), а через нее – перенесение (перемещение) или вторичное вложение (вклад) любви на другой объект и тем самым расширение границ самости, развитие ее в другом объекте. Задолго до этой формулы романтическая трактовка любви матери была представлена русским философом М.О. Гершензоном (Тройственный образ совершенства, 1918): любимый ребенок – зеркальная поверхность, в которой мать видит отраженной себя, а живущий в ней образ ребенка – отражение ее собственного лика. Но в магическом зеркале любви реально живы оба – мать и ребенок; и оба – зеркальный образ и глядящийся лик – точно воспроизводят всякие изменения друг друга. Быть любимым важно потому, что каждое общение утверждает лишь какой-то признак тебя, но ты – живой и цельный, и существовать в своей целостности можно только будучи любимым, «ибо, как обручи бочку, так человека изнутри скрепляет ощущаемый образ совершенства». В то же время быть любимым – значит уцелеть, не больше; а любящий не только осознает себя личностью, но и воплощает себя в любимом, все глубже познавая благодаря этому самого себя.
К.-С. Льюис определяет материнскую любовь как любовь-дар, дарующую с целью стать ненужной любящему – довести ребенка до той черты, после которой он в этом даре нуждаться не будет [22]. «Я больше им не нужна», – признание хорошо выполненного дела матери. Любовь-дар прекрасна, и ее легко принять за безусловную ценность, на которую она права не имеет: материнская любовь-дар хочет ребенку добра, только – своего, исключительно от матери исходящего. И очень часто, чтобы в ней нуждались, мать выдумывает несуществующие нужды или отучает ребенка от самостоятельности. Совесть матери при этом чиста; считая, что любовь ее – дар, она делает вывод, что эгоизма в ней нет.
Самки получают от своих детей удовлетворение властолюбия, чувство ответственности, это своего рода занятие, что-то очень понятное и доступное, располагающее к незатейливой беседе, – все это вместе взятое и есть материнская любовь, которую можно сравнить с любовью художника к своему творению.Тот, кто чрезмерно любит детей, любит их в ущерб всем остальным. А. Камю в эссе «Миф о Сизифе. Эссе об абсурде» утверждает, что те, кого большая любовь лишила личной жизни, возможно, и обогащаются сами, но наверняка обедняют жизнь своих избранников [17]. Мать или страстно любящая женщина по необходимости черствы сердцем, поскольку отвернулись от мира, который поглотило одно чувство, одно лицо.
Ф. Ницше
О том, что в материнской любви не может быть полной взаимности и жизненного общения, писал и В.С. Соловьев [41]. Мать и ребенок принадлежат к разным поколениям, и для детей жизнь – в будущем с новыми, самостоятельными интересами и задачами, среди которых родители, – лишь бледные тени. Поэтому родители не могут быть для детей целью жизни в том смысле, в каком дети бывают для родителей. Мать, вкладывающая душу в детей, жертвует своим эгоизмом, но вместе с тем она теряет и индивидуальность, а в детях любовь матери поддерживает индивидуальность, сохраняя и даже усиливая эгоизм. В материнской любви нет признания безусловного значения за ребенком, признания его истинной индивидуальности, ибо для матери он именно только ее детище.
Итак, сущность и характеристики любви неоднозначны, поэтому не следует ни творить из нее кумира, ни разоблачать ее.
1.2. ПРИВЯЗАННОСТЬ
На протяжении весьма продолжительного периода времени человечество не знало более страшного чувства, чем самоощущение. Быть одному, иметь свои личные ощущения, ни повиноваться, ни господствовать, представлять собою индивидуум – тогда это не считалось удовольствием, а было суровым наказанием; «быть индивидуумом» – звучало как страшный приговор.
Все то, что причиняло вред стаду, независимо от того, случилось ли это по воле отдельно взятого человека или нет, вызывало у этого отдельного человека угрызения совести – равно как и у его соседа и даже у всего стада!
Ф. Ницше
Привязанность как самую смиренную, неразумную и распространенную любовь, меньше всего отличающую нас от животных, определяет К.-С. Льюис. Насколько много и противоречиво написано о любви, настолько редки и неопределенны, несмотря на наличие «своей» теории (см. ниже), суждения о привязанности. Ее первоначальной формой является любовь между детьми и родителями, и редкость счастливых семей объясняется не столько тем, что родные не любят друг друга, сколько тем, что свойства привязанности могут порождать и добро и зло и даже разрушить жизнь.
Главная христианская заповедь человеку – любовь, любовь жертвенная, все покрывающая, не зависимая от земной мотивации любви к ближнему. Ближний – это не близкий по роду или по личной склонности, но любой, кто окажется близко, и особенно враг и обидчик. Предполагается, что именно такая любовь может побудить любящих принять все социальные дисгармонии на себя и тем самым как бы отменить их. Н.А. Бердяев отмечает, однако, что в контексте российской культуры христианская любовь, по сути духовная и противоположная связям по плоти и крови, натурализировалась и обратилась именно в любовь к своему человеку.
В социальном контексте европейской и русской культуры отношения близких рассматривались прежде всего как ролевое поведение: жена, муж, родители, дети должны испытывать определенные чувства и проявлять их определенным образом. Иными словами, они имеют конкретные права и конкретные обязанности в интимных отношениях. Плутарх указывал, что как линии и плоскости сами по себе неподвижны, а движутся вместе с телами; так и жене следует своих чувств не иметь, но вместе с мужем и печалиться, и веселиться, и тревожиться, и смеяться [33]. Д. Юм предостерегал об опасностях соединения мужа и жены во всех их интересах и заботах, если этот союз не будет полным и совершенным: иначе малейшая возможность самостоятельного интереса обязательно станет источником бесконечных ссор и подозрений [56].
Жена, не уверенная в прочности своего положения, будет добиваться какой-либо самостоятельной цели или объекта, а эгоизм мужа, обладающего большей властью, может стать еще более опасным. Близка этому высказыванию мысль В.В. Розанова о том, что влюбленность своими силами устоять не может; но если она сможет выжить, то безжалостно свяжет двух мучителей, которые будут брать, не давая, ревновать, подозревать, досадовать, бороться за власть и свободу.
В патриархальном идеале женщина – существо, единственное желание которого в том, чтобы любить мужчину, быть им любимой, восхищаться им, служить ему. Соблюдение этой традиции временами очень неудобно мужчине, в то же время это источник, из которого его самолюбие всегда может почерпнуть поддержку. Для женщины с заниженным самоуважением та же традиция – прибежище покоя, в котором нет усилий и тревог, связанных с развитием способностей и удовлетворением притязаний при наличии конкуренции, – считает К. Хорни [52].
Наблюдая за людьми, я заметил во многих из них необычайную энергию <.>; они как будто носом чуют все те места, где им как раз удастся стать функцией, и они поспешно устремляются туда. К числу таких людей принадлежат те женщины, которые превращаются в ту или иную функцию своего мужа, причем, как правило, в ту, которая в нем самом развита менее всего, и в соответствии с этим они становятся его кошельком, его политикой или его обходительностью.Межличностные отношения в семьях на основе мотива обязанности основывались на традиционной функциональной взаимозависимости: обязанность мужа – зарабатывать деньги, жены – вести хозяйство и дом. Социалистическая идеология рассматривала любовь исключительно в связи с выполнением социального долга – плодотворной общественной деятельностью. Только такая любовь могла открыть любящим «глубочайшие интимные источники интенсивного и длительного удовольствия, заполняющего повседневность», благодаря чему личная жизнь любящих становилась бы «озаренной красотой, полной радостными чувствами» и «внутренним блаженством» [11].
Такие существа сохраняются лучше всего в тех случаях, когда они пристраиваются к какому-нибудь чужому организму; если же им это не удается, они становятся сердитыми, раздражительными и пожирают самих себя.
Ф. Ницше
Постепенно развитие цивилизации и эмансипации женщин приводит к отмене домостроевской модели: как следствие, самостоятельная трудовая и общественная жизнь женщины, самообеспечение ею своего существования приводят к росту числа гражданских браков, семей без отцов. В России обостряется и социально-этическая проблема «забытых» взрослыми детьми или «сданных в камеру хранения» (учреждения социального обеспечения) пожилых и престарелых родителей. Наконец, постоянно увеличивается процент так называемых бытовых преступлений, совершенных в семье. Эти уже утвердившиеся тенденции межличностных отношений актуализируют вопрос не столько о сохранении и укреплении семейных отношений, сколько об изменении самого внутриличностного феномена привязанности.
Привязанность в житейском сознании и лексиконе чаще всего обозначается как любовь, но насколько эти чувства близки по психологическому содержанию? Человек говорит «люблю» по самым разным поводам и по отношению к самым разным объектам: людям, животным, пище, видам деятельности, погоде и т. д. Очевидно, что здесь употребляется широкий контекст понятия, включающий ощущения «нравится» и «приятно».
В словаре Ожегова отражена эта многозначность – любить означает следующее: 1) испытывать любовь к кому-нибудь, чему-нибудь; 2) иметь склонность, пристрастие к чему-нибудь; 3) быть довольным чем-то; 4) нуждаться в каких-то условиях.
В литературе по психологии привязанность определяется как тесная эмоциональная связь между двумя людьми, которая характеризуется взаимным участием и желанием поддерживать близкие отношения; как близкие, теплые, основанные на любви отношения между человеческими существами – родителями и детьми, братьями и сестрами, супругами, друзьями и т. д.