Страница:
— Ты жила здесь.
Девочка кивнула. Ему показалось, что на ее лице проступило нечто вроде удовлетворения. Словно удовольствие оттого, что он угадал. Воодушевившись, он продолжил.
— Тебя сожгли в церкви… На окраине села… Немцы… В Дьяволовой пяди…..
Девочка кивнула во второй раз. Теперь удовольствие стало явным. Она была довольна, что он угадал. Жуткая догадка, осенившая его затем, пронзила все тело таким ужасом, что даже зубы его застучали:
— Зачем ты ко мне пришла? Зачем ты сюда пришла?!
Девочка не ответила. Лицо ее стало невероятно серьезным. Тело священника охватила ледяная дрожь.
Звук раздался в третий раз. Теперь он шел со стороны двери. Звук прозвучал громко, отчетливо, и ошибиться было невозможно. По двери его дома громко, с лязгом и грохотом, двигали какой-то металлический предмет.
Жена заворочалась, потом привстала с кровати:
— Что это такое? С кем ты разговариваешь?
Священник обернулся к углу, но там уже была прежняя темнота. Девочка исчезла.
С криком он вскочил на ноги, бросился к окну и попытался его распахнуть….. Окно было забито. Он заколотил кулаками по деревянным ставням, громко крича о том, что нужно было восстановить церковь, что в том проклятом месте, которое называли Дьяволова пядь, нужно было восстановить церковь…. Но кулаки его выбивали из дерева лишь пыль, а крики напугали жену еще больше. С плачем она вскочила с кровати, обхватила его руками, пытаясь успокоить…. Оттолкнув ее, он бросился к двери.
Дверь была забита тоже. Снаружи. Так крепко, что и не сдвинуть с места. Он догадался, что дверь забили каким-то металлом…. Бросился к другим окнам — все было бесполезно.
Их заперли. Выбраться из дома не было никакой возможности. Обессиленный, он прислонился к двери. По-бабьи обхватив щеки руками, его жена плакала громко, в голос…. Слезы ее действовали на него ужасающе. Он щелкнул выключателем — света в доме не было.
Стараясь собраться с мыслями, он подошел к жене, обнял ее, стараясь успокоить…Но она не успокаивалась, только причитала все громче и громче:
— Что это, Господи… Что это, Господи…
Потом он почувствовал запах. Он первый ощутил ужасающий запах гари, который проникал сквозь стены.
Дом горел. Жена закричала, бросилась к двери, стала биться всем телом….. Вырваться было невозможно. Запах усиливался. На оной из деревянных стен появились языки пламени.
Тогда, вскинув руки вверх, старый священник сорвал с груди крест, поднял его в верх….
— Господи, вручаю душу свою в твои руки… Не позволь попасть в сети зла…. Защити от зла, Господи, отче наш, во имя отца, сына, святого духа… Вручаю душу свою, господи… Изыди, сатана…
Крыша рухнула, погребая под обломками, в пламени, двух стариков…. Старый священник все еще продолжал сжимать в руке крест.
Его и опознали по кресту, вплавленному в почерневшую ладонь, когда на следующий день на обгорелых руинах дома священника работала следственная бригада, приехавшая из города.
К следователю, все еще продолжавшему бродить по пепелищу, как тень, даже после того, как уехали эксперты и увезли трупы, подошел председатель. За одни сутки председатель постарел на десять лет.
— Священника и его жену сожгли заживо, — следователь, не оборачиваясь, ответил на немой вопрос, — их заперли в доме. Окна и двери забили металлическими прутьями так, что они не смогли выйти. Как такое могло произойти? Почему никто не услышал? Почему соседи не выскочили на шум?
— Так ведь дом стоял на отшибе….
— Но рядом же были дома! А грохот должен был бы быть….
— Люди на пожар пошли. Вот никто и не услышал.
— Пожар?
— Ну, руины горели… У нас их называют дьяволова пядь….
— А, знаю. Проклятое место! Наслышан. Значит, обломки домов в Дьяволовой пяди подожгли, чтобы отвлечь жителей от убийства священника. И расчет был верным — все убежали на пожар. Священник с женой жили вдвоем?
— Вдвоем. Детей у них не было. Вернее, был сын, но он маленьким умер, когда ему пять лет было. От менингита. После этого иметь детей они уже не могли.
— А что вы знаете про эту женщину, которую рядом с домом священника нашли? Судя по всему, голову ей проломили одним из тех железных прутов, которыми забили окна и дверь.
— Богомолка она. Тихая, спокойная. В церкви все помогала. Жила одна. Дети в городе. Сын — в Смоленске живет с семьей, они к старухе часто приезжали. А дочь уехала в Москву и сгинула там, ни слуху, ни духу. Пропала без вести. Умерла, наверное.
— Судя по всему, старуху убили потому, что она увидела убийц. Зачем она шла к священнику?
— Бежала на пожар его позвать. Все село видело, как она к дому священника бежала.
— А зачем на пожаре священник?
— Как это зачем?! Молитву прочитать! Нечистое место все-таки…..
— А почему в Дьволовой пяди церковь не восстановили? И мемориала нет. Во время войны людей сожгли…
— Так здесь в каждом селе людей жгли! А некоторые села так с войны и не восстановили. Как фашисты их с земли стерли, так и не возродились. Ад здесь был. Каждое село пострадало. А мемориал мы хотели делать, город все обещал деньги дать…. Но так и не дали. И на церковь тоже… глухие у нас места. Молодежь по городам разъехалась, только старики и живут. Да еще эти, в лесах, старообрядцы.
— Старообрядцы… — задумчиво протянул следователь, — они ведь священника вашего не очень и любили?
— Нет, что вы! Не способны они вот так, зверски, убить… Люди тихие, спокойные, никого не трогают…
— Как знать, как знать. Ну что ж, пойдем в церковь. Посмотрите, что пропало.
— Я ведь церковь не очень знаю, — помялся председатель, — это вот священник больше…
— Ну, священник уже не посмотрит. А вам точно нелегко придется! По церкви как ураган прошел, все разгромили, уроды! Наверное, из-за икон священника и убили. Чтобы церковь ограбить, иконы забрать. И носит же таких поддонков земля! Вот честное слово, пожалеешь, что смертную казнь отменили! А священник не жаловался, что его из-за икон или церковного золота преследуют?
— Да не было там никакого золота! Бедная деревенская церквушка. Нет, ничего такого он мне не говорил. Да и не было там ничего ценного….
Так, мирно беседуя, следователь с председателем ушли с пепелища и медленно побрели по направлению к церкви.
2013 год, Восточная Европа
2009 год, Россия, Москва
Девочка кивнула. Ему показалось, что на ее лице проступило нечто вроде удовлетворения. Словно удовольствие оттого, что он угадал. Воодушевившись, он продолжил.
— Тебя сожгли в церкви… На окраине села… Немцы… В Дьяволовой пяди…..
Девочка кивнула во второй раз. Теперь удовольствие стало явным. Она была довольна, что он угадал. Жуткая догадка, осенившая его затем, пронзила все тело таким ужасом, что даже зубы его застучали:
— Зачем ты ко мне пришла? Зачем ты сюда пришла?!
Девочка не ответила. Лицо ее стало невероятно серьезным. Тело священника охватила ледяная дрожь.
Звук раздался в третий раз. Теперь он шел со стороны двери. Звук прозвучал громко, отчетливо, и ошибиться было невозможно. По двери его дома громко, с лязгом и грохотом, двигали какой-то металлический предмет.
Жена заворочалась, потом привстала с кровати:
— Что это такое? С кем ты разговариваешь?
Священник обернулся к углу, но там уже была прежняя темнота. Девочка исчезла.
С криком он вскочил на ноги, бросился к окну и попытался его распахнуть….. Окно было забито. Он заколотил кулаками по деревянным ставням, громко крича о том, что нужно было восстановить церковь, что в том проклятом месте, которое называли Дьяволова пядь, нужно было восстановить церковь…. Но кулаки его выбивали из дерева лишь пыль, а крики напугали жену еще больше. С плачем она вскочила с кровати, обхватила его руками, пытаясь успокоить…. Оттолкнув ее, он бросился к двери.
Дверь была забита тоже. Снаружи. Так крепко, что и не сдвинуть с места. Он догадался, что дверь забили каким-то металлом…. Бросился к другим окнам — все было бесполезно.
Их заперли. Выбраться из дома не было никакой возможности. Обессиленный, он прислонился к двери. По-бабьи обхватив щеки руками, его жена плакала громко, в голос…. Слезы ее действовали на него ужасающе. Он щелкнул выключателем — света в доме не было.
Стараясь собраться с мыслями, он подошел к жене, обнял ее, стараясь успокоить…Но она не успокаивалась, только причитала все громче и громче:
— Что это, Господи… Что это, Господи…
Потом он почувствовал запах. Он первый ощутил ужасающий запах гари, который проникал сквозь стены.
Дом горел. Жена закричала, бросилась к двери, стала биться всем телом….. Вырваться было невозможно. Запах усиливался. На оной из деревянных стен появились языки пламени.
Тогда, вскинув руки вверх, старый священник сорвал с груди крест, поднял его в верх….
— Господи, вручаю душу свою в твои руки… Не позволь попасть в сети зла…. Защити от зла, Господи, отче наш, во имя отца, сына, святого духа… Вручаю душу свою, господи… Изыди, сатана…
Крыша рухнула, погребая под обломками, в пламени, двух стариков…. Старый священник все еще продолжал сжимать в руке крест.
Его и опознали по кресту, вплавленному в почерневшую ладонь, когда на следующий день на обгорелых руинах дома священника работала следственная бригада, приехавшая из города.
К следователю, все еще продолжавшему бродить по пепелищу, как тень, даже после того, как уехали эксперты и увезли трупы, подошел председатель. За одни сутки председатель постарел на десять лет.
— Священника и его жену сожгли заживо, — следователь, не оборачиваясь, ответил на немой вопрос, — их заперли в доме. Окна и двери забили металлическими прутьями так, что они не смогли выйти. Как такое могло произойти? Почему никто не услышал? Почему соседи не выскочили на шум?
— Так ведь дом стоял на отшибе….
— Но рядом же были дома! А грохот должен был бы быть….
— Люди на пожар пошли. Вот никто и не услышал.
— Пожар?
— Ну, руины горели… У нас их называют дьяволова пядь….
— А, знаю. Проклятое место! Наслышан. Значит, обломки домов в Дьяволовой пяди подожгли, чтобы отвлечь жителей от убийства священника. И расчет был верным — все убежали на пожар. Священник с женой жили вдвоем?
— Вдвоем. Детей у них не было. Вернее, был сын, но он маленьким умер, когда ему пять лет было. От менингита. После этого иметь детей они уже не могли.
— А что вы знаете про эту женщину, которую рядом с домом священника нашли? Судя по всему, голову ей проломили одним из тех железных прутов, которыми забили окна и дверь.
— Богомолка она. Тихая, спокойная. В церкви все помогала. Жила одна. Дети в городе. Сын — в Смоленске живет с семьей, они к старухе часто приезжали. А дочь уехала в Москву и сгинула там, ни слуху, ни духу. Пропала без вести. Умерла, наверное.
— Судя по всему, старуху убили потому, что она увидела убийц. Зачем она шла к священнику?
— Бежала на пожар его позвать. Все село видело, как она к дому священника бежала.
— А зачем на пожаре священник?
— Как это зачем?! Молитву прочитать! Нечистое место все-таки…..
— А почему в Дьволовой пяди церковь не восстановили? И мемориала нет. Во время войны людей сожгли…
— Так здесь в каждом селе людей жгли! А некоторые села так с войны и не восстановили. Как фашисты их с земли стерли, так и не возродились. Ад здесь был. Каждое село пострадало. А мемориал мы хотели делать, город все обещал деньги дать…. Но так и не дали. И на церковь тоже… глухие у нас места. Молодежь по городам разъехалась, только старики и живут. Да еще эти, в лесах, старообрядцы.
— Старообрядцы… — задумчиво протянул следователь, — они ведь священника вашего не очень и любили?
— Нет, что вы! Не способны они вот так, зверски, убить… Люди тихие, спокойные, никого не трогают…
— Как знать, как знать. Ну что ж, пойдем в церковь. Посмотрите, что пропало.
— Я ведь церковь не очень знаю, — помялся председатель, — это вот священник больше…
— Ну, священник уже не посмотрит. А вам точно нелегко придется! По церкви как ураган прошел, все разгромили, уроды! Наверное, из-за икон священника и убили. Чтобы церковь ограбить, иконы забрать. И носит же таких поддонков земля! Вот честное слово, пожалеешь, что смертную казнь отменили! А священник не жаловался, что его из-за икон или церковного золота преследуют?
— Да не было там никакого золота! Бедная деревенская церквушка. Нет, ничего такого он мне не говорил. Да и не было там ничего ценного….
Так, мирно беседуя, следователь с председателем ушли с пепелища и медленно побрели по направлению к церкви.
2013 год, Восточная Европа
Широкий двор был вымощен серыми булыжниками, и там, на этом самом дворе, за пределами крепостных стен, бурлила кипучая жизнь. Лошади били копытами, привязанные возле домов к широким кольцам. Во дворе было много людей. Несколько монахов в черных, белых и коричневых рясах. Женщины в длинных юбках и грубых деревянных башмаках, с черными и серыми чепцами на головах, стирали в корытах белье, громко хохоча и переговариваясь между собой. Не молодые, полные, некрасивые. Одна — совсем беззубая старуха с темной бородавкой на носу. Какой-то мужчина в одежде крестьянина тащил корову. Корова упиралась и громко мычала, потешно вращая головой. Эти люди… Их одежда… Они выглядели так, словно перенеслись в средневековье. Как жители средневековья или персонажи костюмного фильма (если предположить, что это актеры и здесь просто снимают фильм).
Фильм. Это первым пришло в голову. Но, оглядев всю площадь более внимательно, он нигде не заметил ни камер, ни аппаратуры, ни людей в современной одежде (съемочной группы). Кроме того, эти люди, там, на маленькой площади, двигались и жили слишком естественно и привычно, не как персонажи, а как герои собственной жизни. Его сердце упало вниз. А потом… очень медленно, двигаясь плавно и грациозно, держась за руки, через площадь прошли женщина с девочкой. Те самые мать с дочкой из леса! Женщина была одета в грубые деревянные башмаки с налипшими комьями грязи, в темно-коричневую холщовую юбку с заплатами и серую блузу. Ее голова была повязана черным платком. Одной рукой она прижимала к бедру огромную плетенную корзину, полную до верха бельем, а другой крепко держала за руку девочку. Волосы девочки закрывал простой чепчик желтоватого цвета. На ногах были те же самые деревянные башмаки. В своей маленькой ручонке девочка держала куклу (ту самую куклу, которую он уже видел в лесу), прижимая ее к груди. В этой грубой одежде женщина напоминала служанку. Словно чувствуя его взгляд, женщина обернулась.
Она повернулась к нему, гордо повела плечом, взглянула прямо ему в глаза. И ему вдруг показалось, что она его видит. Это было необъяснимо, глупо и страшно, но, тем не менее, было так. Лицо женщины стало очень печальным. Красивые черты исказились страшным страданием. Она пошевелила губами, посылая ему слова, которые он не мог расслышать, сильней прижала к себе девочку и отвернулась. На какую-то долю секунды в ее глазах застыло просящее, умоляющее выражение. Потом они ушли. Девочка по-прежнему прижимала к груди свою куклу. Они дошли до угла ближайшего дома, и быстро скрылись за ним. Он больно ударился головой об острый выступ. Все вокруг заволокло темнотой, он лишь ощутил, как его руки взметнулись вверх, выпустив из ладоней шероховатую поверхность камня. Почувствовав, как на его лицо падают лучи солнца, открыл глаза.
Он увидел лицо врача (лицо выражало страшную, неприкрытую тревогу). Врач что-то делал с его лицом (потом пришло осознание того, что врач просто останавливает кровь из раны на виске платком).
— Перегрел свою умную голову на солнце! — ехидно, с неприязнью сказал москвич.
— Что… — губы плохо слушались, слова получались с трудом, но врач быстро его перебил:
— Все в порядке, ты просто поранился о камень. Ударился виском. Наверное, потерял сознание от удара и от солнца. Ты поранил висок, щеку и лоб. Но не сильно. К счастью, у меня есть аптечка. Кровь я уже остановил. Сейчас я заклею раны пластырем, и все будет хорошо.
— Там, внутри, полно людей! — он легко отвел его руку, — там город! Они все живут в средневековом городе! Поэтому ворота заперты!
— Где ты видел людей? — спросил москвич.
— Через щель в стене!
Москвич и врач странно переглянулись, и москвич усмехнулся — еще более неприязненно. Врач наклонился над ним (и он расслышал в его голосе какую-то странную нерешительность):
— Ты только успокойся, не волнуйся… в стене нет никакой щели… вообще никакой…
Резкий скрип прозвучал в тишине. Они обернулись, все трое, словно услышав команду. Уставились в одну точку. Очень медленно от дубовых ворот двигалась калитка, открываясь все шире и шире, так, чтобы смог войти человек. Словно подчиняясь руке невидимого хозяина, приглашающего войти внутрь.
— Похоже, тут действительно есть люди… — врач говорил тихо, но не успел договорить фразу, как москвич решительно бросился вперед. Он не понимал, что произошло дальше (вернее, понимал смутно, с трудом), когда, рванувшись, схватил москвича за руку, резко остановил, развернул к себе:
— Не смей! Остановись! Не надо туда ходить!
— Что? Ты, придурок! Ты ударился головой и….
Неожиданно врач принял его сторону:
— Подожди! Он прав. Прежде, чем входить, нужно узнать, что означает надпись над входом! Узнать прежде, чем туда лезть! Может, эти монахи не впускают посторонних!
— А кто тогда открыл нам калитку?
— Может, она случайно открылась? Мы на что-то нажали, и она открылась!
— Это единственное человеческое жилье в округе! Может, у них есть телефон! Не могут же эти монахи быть такими отсталыми! У них должен быть телефон! Я могу позвонить адвокату и он сразу же подаст в суд на этих уродов из туристической компании! И я не только верну назад свои деньги, но и получу страховку! И я не буду слушать двух идиотов, которые…
Дальше все было еще хуже. Он давно чувствовал багровый туман ярости, медленно подступавший к глазам. Он давно боялся, что не сможет себя контролировать… и вот, наконец, это произошло. Он резко выбросил руку вперед и схватил москвича. Подтянул к себе, разок встряхнул:
— Слушай, ты, урод…
Врач бросился между ними, схватил его за руки и почти повис на них:
— Успокойся! Отпусти его! Пожалуйста! Не надо так нервничать! Не надо — так! Можно спокойно обо всем поговорить!
Он толкнул москвича, отшвырнул его от себя. Москвич ударился о стену с глухим стуком и медленно осел вниз. На его глупом толстом лице застыл какой-то детский ужас. Этот ужас не приглушил его ярость, напротив.
— Хочешь идти — иди. Хочешь делать глупости — делай. Мне не нравится этот замок. Не нравится то, что я видел. Я не понимаю, что происходит. Только чувствую, что нам не следует входить в эту дверь. Но если ты не хочешь слушать никого, кроме себя — иди! Только потом — не жалуйся на последствия!
Москвич поднялся на ноги и уже входил в калитку, переступая порог. Врач бросился за ним следом. В воротах мелькнула лишь длинная тень. Он вошел последним, оглядываясь по сторонам и с сомнением качая головой.
Все трое миновали небольшую арку (проход в стене) и вышли на широкий двор, мощенный камнем (площадь города). Теперь вокруг царило полное запустение. Кое-где из каменных плит пробивалась трава. Он почувствовал легкое дуновение сзади, словно порыв ветра взъерошил волосы, прошелся по спине. А потом услышал звук. Звук, который с каждой секундой становился все сильней и сильней…. Стук лошадиных копыт. Громкий стук лошадиных копыт о каменные плиты.
Он обернулся, и в тот же самый момент отпрянул к стене, едва не сбитый с ног ворвавшейся под арку каретой. Он увидел морды огромных коней возле своего лица, почувствовал острый запах лошадиного пота, тяжелое сдавленное дыхание, увидел в реальности, как с конных губ, туго сдавленных поводьями, падают обильные хлопья пены… Шестерка белоснежных коней, удивительно красивых (как хлопья первого снега или чистый сахар, искрящийся под солнцем) везли карету. Сбруя лошадей была полностью черной, и оттого особенно разителен был контраст: черное на белоснежном фоне. Лошади яростно и стремительно рвались вперед. С губ падали тяжелые хлопья пены.
Он отпрянул назад, едва не попав под лошадиные копыта. Деревянные колеса черной кареты глухо застучали по каменным плитам площади. В тот же миг он вдруг понял, что не видит больше ничего: ни своих спутников, ни заброшенных зданий, ни мха, ни камней. Он видел только карету. Словно в этой черной точке сосредоточился особенный смысл.
Карета проехала площадь и остановилась слева, возле небольшого дома, двери которого были плотно закрыты. И в этот миг замерло все. Время замерло, застыло в воздухе твердым телом, и он застыл вместе с ним, испытывая непонятное, необъяснимое ощущение ужаса.
В раскрытых дверях церкви (церковь была прямо, самое высокое здание на площади) он вдруг увидел людей. В церкви было слишком много людей: они выглядывали в окна, в двери, толпились возле входа. Люди замерли в разных позах так же, как и он сам, и он увидел людей и на площади, застывших без движения. Карета остановилась, и мир вокруг замер. Отчетливо и ясно он видел лица, глаза людей, их нелепую, необъяснимую одежду. Он видел поднятые руки и наклоненные спины, видел головы, повернутые к свету или к другим людям и ноги, не успевшие ступить, губы, раскрытые для ответа и начавшие произносить слова, которые застыли на середине, волосы, которые разметал ветер, так и не успевшие опуститься на плечи, множество эмоций и выражений — нахмуренные брови, смеющиеся щеки, подбородок, двигающийся от жевательных движений, удивленные или опечаленные глаза. Люди стояли плечом к плечу — сплошная стена: мужчины, женщины, старики, дети, словно на улицы разом вышли все жители этого города… Он видел детей, которые держались за руки и детей, крепко уцепившихся за материнскую юбку, стариков, жалких и беспомощных, выглядящих так, словно их вытащили из постели, красивых полуодетых женщин с распущенными длинными волосами и мужчин в ночных сорочках, схвативших оружие… И вдруг с какой-то ужасающей реальностью (от которой его ужас стал еще глубже) он вдруг осознал, что ЭТО И БЫЛИ ВСЕ ЖИТЕЛИ ГОРОДА. Мертвые жители заброшенного мертвого города. Он ясно видел их перед собой.
Его взгляд упал на лицо пожилого крестьянина, стоящего совсем рядом. На уставшее лицо, натруженные руки с твердыми мозолями, покрытыми землей. На нем были короткие штаны из холста и порванная, грязная сорочка. Пучки седых волос торчали из ноздрей. Он видел его ясно и отчетливо, видел мельчайшую морщинку на грубом, некрасивом лице… А потом увидел, как на лице крестьянина исчезли глаза, и на их месте остались белые впадины, мертвые глазные яблоки….
И тогда он закричал.
Фильм. Это первым пришло в голову. Но, оглядев всю площадь более внимательно, он нигде не заметил ни камер, ни аппаратуры, ни людей в современной одежде (съемочной группы). Кроме того, эти люди, там, на маленькой площади, двигались и жили слишком естественно и привычно, не как персонажи, а как герои собственной жизни. Его сердце упало вниз. А потом… очень медленно, двигаясь плавно и грациозно, держась за руки, через площадь прошли женщина с девочкой. Те самые мать с дочкой из леса! Женщина была одета в грубые деревянные башмаки с налипшими комьями грязи, в темно-коричневую холщовую юбку с заплатами и серую блузу. Ее голова была повязана черным платком. Одной рукой она прижимала к бедру огромную плетенную корзину, полную до верха бельем, а другой крепко держала за руку девочку. Волосы девочки закрывал простой чепчик желтоватого цвета. На ногах были те же самые деревянные башмаки. В своей маленькой ручонке девочка держала куклу (ту самую куклу, которую он уже видел в лесу), прижимая ее к груди. В этой грубой одежде женщина напоминала служанку. Словно чувствуя его взгляд, женщина обернулась.
Она повернулась к нему, гордо повела плечом, взглянула прямо ему в глаза. И ему вдруг показалось, что она его видит. Это было необъяснимо, глупо и страшно, но, тем не менее, было так. Лицо женщины стало очень печальным. Красивые черты исказились страшным страданием. Она пошевелила губами, посылая ему слова, которые он не мог расслышать, сильней прижала к себе девочку и отвернулась. На какую-то долю секунды в ее глазах застыло просящее, умоляющее выражение. Потом они ушли. Девочка по-прежнему прижимала к груди свою куклу. Они дошли до угла ближайшего дома, и быстро скрылись за ним. Он больно ударился головой об острый выступ. Все вокруг заволокло темнотой, он лишь ощутил, как его руки взметнулись вверх, выпустив из ладоней шероховатую поверхность камня. Почувствовав, как на его лицо падают лучи солнца, открыл глаза.
Он увидел лицо врача (лицо выражало страшную, неприкрытую тревогу). Врач что-то делал с его лицом (потом пришло осознание того, что врач просто останавливает кровь из раны на виске платком).
— Перегрел свою умную голову на солнце! — ехидно, с неприязнью сказал москвич.
— Что… — губы плохо слушались, слова получались с трудом, но врач быстро его перебил:
— Все в порядке, ты просто поранился о камень. Ударился виском. Наверное, потерял сознание от удара и от солнца. Ты поранил висок, щеку и лоб. Но не сильно. К счастью, у меня есть аптечка. Кровь я уже остановил. Сейчас я заклею раны пластырем, и все будет хорошо.
— Там, внутри, полно людей! — он легко отвел его руку, — там город! Они все живут в средневековом городе! Поэтому ворота заперты!
— Где ты видел людей? — спросил москвич.
— Через щель в стене!
Москвич и врач странно переглянулись, и москвич усмехнулся — еще более неприязненно. Врач наклонился над ним (и он расслышал в его голосе какую-то странную нерешительность):
— Ты только успокойся, не волнуйся… в стене нет никакой щели… вообще никакой…
Резкий скрип прозвучал в тишине. Они обернулись, все трое, словно услышав команду. Уставились в одну точку. Очень медленно от дубовых ворот двигалась калитка, открываясь все шире и шире, так, чтобы смог войти человек. Словно подчиняясь руке невидимого хозяина, приглашающего войти внутрь.
— Похоже, тут действительно есть люди… — врач говорил тихо, но не успел договорить фразу, как москвич решительно бросился вперед. Он не понимал, что произошло дальше (вернее, понимал смутно, с трудом), когда, рванувшись, схватил москвича за руку, резко остановил, развернул к себе:
— Не смей! Остановись! Не надо туда ходить!
— Что? Ты, придурок! Ты ударился головой и….
Неожиданно врач принял его сторону:
— Подожди! Он прав. Прежде, чем входить, нужно узнать, что означает надпись над входом! Узнать прежде, чем туда лезть! Может, эти монахи не впускают посторонних!
— А кто тогда открыл нам калитку?
— Может, она случайно открылась? Мы на что-то нажали, и она открылась!
— Это единственное человеческое жилье в округе! Может, у них есть телефон! Не могут же эти монахи быть такими отсталыми! У них должен быть телефон! Я могу позвонить адвокату и он сразу же подаст в суд на этих уродов из туристической компании! И я не только верну назад свои деньги, но и получу страховку! И я не буду слушать двух идиотов, которые…
Дальше все было еще хуже. Он давно чувствовал багровый туман ярости, медленно подступавший к глазам. Он давно боялся, что не сможет себя контролировать… и вот, наконец, это произошло. Он резко выбросил руку вперед и схватил москвича. Подтянул к себе, разок встряхнул:
— Слушай, ты, урод…
Врач бросился между ними, схватил его за руки и почти повис на них:
— Успокойся! Отпусти его! Пожалуйста! Не надо так нервничать! Не надо — так! Можно спокойно обо всем поговорить!
Он толкнул москвича, отшвырнул его от себя. Москвич ударился о стену с глухим стуком и медленно осел вниз. На его глупом толстом лице застыл какой-то детский ужас. Этот ужас не приглушил его ярость, напротив.
— Хочешь идти — иди. Хочешь делать глупости — делай. Мне не нравится этот замок. Не нравится то, что я видел. Я не понимаю, что происходит. Только чувствую, что нам не следует входить в эту дверь. Но если ты не хочешь слушать никого, кроме себя — иди! Только потом — не жалуйся на последствия!
Москвич поднялся на ноги и уже входил в калитку, переступая порог. Врач бросился за ним следом. В воротах мелькнула лишь длинная тень. Он вошел последним, оглядываясь по сторонам и с сомнением качая головой.
Все трое миновали небольшую арку (проход в стене) и вышли на широкий двор, мощенный камнем (площадь города). Теперь вокруг царило полное запустение. Кое-где из каменных плит пробивалась трава. Он почувствовал легкое дуновение сзади, словно порыв ветра взъерошил волосы, прошелся по спине. А потом услышал звук. Звук, который с каждой секундой становился все сильней и сильней…. Стук лошадиных копыт. Громкий стук лошадиных копыт о каменные плиты.
Он обернулся, и в тот же самый момент отпрянул к стене, едва не сбитый с ног ворвавшейся под арку каретой. Он увидел морды огромных коней возле своего лица, почувствовал острый запах лошадиного пота, тяжелое сдавленное дыхание, увидел в реальности, как с конных губ, туго сдавленных поводьями, падают обильные хлопья пены… Шестерка белоснежных коней, удивительно красивых (как хлопья первого снега или чистый сахар, искрящийся под солнцем) везли карету. Сбруя лошадей была полностью черной, и оттого особенно разителен был контраст: черное на белоснежном фоне. Лошади яростно и стремительно рвались вперед. С губ падали тяжелые хлопья пены.
Он отпрянул назад, едва не попав под лошадиные копыта. Деревянные колеса черной кареты глухо застучали по каменным плитам площади. В тот же миг он вдруг понял, что не видит больше ничего: ни своих спутников, ни заброшенных зданий, ни мха, ни камней. Он видел только карету. Словно в этой черной точке сосредоточился особенный смысл.
Карета проехала площадь и остановилась слева, возле небольшого дома, двери которого были плотно закрыты. И в этот миг замерло все. Время замерло, застыло в воздухе твердым телом, и он застыл вместе с ним, испытывая непонятное, необъяснимое ощущение ужаса.
В раскрытых дверях церкви (церковь была прямо, самое высокое здание на площади) он вдруг увидел людей. В церкви было слишком много людей: они выглядывали в окна, в двери, толпились возле входа. Люди замерли в разных позах так же, как и он сам, и он увидел людей и на площади, застывших без движения. Карета остановилась, и мир вокруг замер. Отчетливо и ясно он видел лица, глаза людей, их нелепую, необъяснимую одежду. Он видел поднятые руки и наклоненные спины, видел головы, повернутые к свету или к другим людям и ноги, не успевшие ступить, губы, раскрытые для ответа и начавшие произносить слова, которые застыли на середине, волосы, которые разметал ветер, так и не успевшие опуститься на плечи, множество эмоций и выражений — нахмуренные брови, смеющиеся щеки, подбородок, двигающийся от жевательных движений, удивленные или опечаленные глаза. Люди стояли плечом к плечу — сплошная стена: мужчины, женщины, старики, дети, словно на улицы разом вышли все жители этого города… Он видел детей, которые держались за руки и детей, крепко уцепившихся за материнскую юбку, стариков, жалких и беспомощных, выглядящих так, словно их вытащили из постели, красивых полуодетых женщин с распущенными длинными волосами и мужчин в ночных сорочках, схвативших оружие… И вдруг с какой-то ужасающей реальностью (от которой его ужас стал еще глубже) он вдруг осознал, что ЭТО И БЫЛИ ВСЕ ЖИТЕЛИ ГОРОДА. Мертвые жители заброшенного мертвого города. Он ясно видел их перед собой.
Его взгляд упал на лицо пожилого крестьянина, стоящего совсем рядом. На уставшее лицо, натруженные руки с твердыми мозолями, покрытыми землей. На нем были короткие штаны из холста и порванная, грязная сорочка. Пучки седых волос торчали из ноздрей. Он видел его ясно и отчетливо, видел мельчайшую морщинку на грубом, некрасивом лице… А потом увидел, как на лице крестьянина исчезли глаза, и на их месте остались белые впадины, мертвые глазные яблоки….
И тогда он закричал.
2009 год, Россия, Москва
Казино арендовали на сутки. Стоимость аренды поражала воображение. Учитывая, что дневной оборот крупнейшего казино в центре Москвы составлял около миллиона долларов, можно было представить себе сумму аренды. Но с расходами не считался никто. В конце концов, юбилей в 45 лет бывает раз в жизни! А потому именинник решил отметить его с небывалым, русским, купеческим размахом. Требования его несколько удивили даже привыкшую ко всему администрацию казино.
Собственно, игра была ему ни к чему. Юбиляр сразу заявил, что игровые залы — просто так, одно из развлечений. Сам он игрой не увлекается и не понимает тех, кто помешан на подобном, но вдруг поиграть захочется кому-то из гостей….. Почему же не уважить, тем более, что мероприятие должно запомниться надолго.
Заказ концертной программы тоже был несколько странным. Вместо дорогостоящих эстрадных звезд и стриптизерок именинник пожелал нечто другое.
— Он хочет истинно русское веселье, разухабистое гулянье, как в прежние дни…. С шумом, плясками, цыганами, конечно, — так сформулировал пожелание представитель заказчика, гордо демонстрирующий везде, где только можно, внушительное удостоверение помощника депутата.
— С цыганами? В каком смысле? — моргнула администратор заведения.
— В самом прямом! Веселье до упаду! Чтоб водка лилась рекой, икру ели ложками, песни, пляски, шум коромыслом до утра, а лакеев мазать горчицей.
— Официантов? — снова моргнула администратор.
— Классику читать надо! Стыдно, в ваши-то годы! — пристыдил внушительный молодой человек, — лакеев! Переоденьте ваших официантов в лакеев, как при царском режиме, и будут их мазать горчицей!
— Зачем? — в третий раз моргнула администратор, как-то странно утратив привычную деловую невозмутимость.
— Что зачем?
— Офи…то есть этих… лакеев…горчицей мазать… зачем?
— Чтоб весело было! — бесстрастно пояснил молодой человек.
— А из звезд эстрады кого заказывать будем? — спросила деловая дама, в надежде вернуться в свою стихию.
— никого. Босс считает, что эти дуры совсем не умеют петь, а музыка у них дурацкая и действует на нервы.
— А…. — разочарованно протянула дама и сделала пометку в блокноте, — так кого заказывать-то? Цыганский ансамбль?
— Ну да, — милостиво согласился молодой человек, — цыганский ансамбль будет в самый раз, но только самый лучший! Из тех, что по заграницам ездят! И не вздумайте подсунуть какую-то шушеру! Босс живехонько разберется, что к чему!
— Нет-нет, что вы, что вы! — дама обиженно захлопала накрашенными ресницами, хотя у нее, конечно же, мелькнула обычная для делового человека мысль сэкономить на артистах. Авось не разберутся….. Но молодой человек выглядел как-то по-особому внушительно, и, моргнув в четвертый раз, дама с сожалением отказалась от своих планов.
— Хорошо. Значит, цыганский ансамбль, программа варьете…
— только без стриптиза, босс этого не любит, — перебил помощник депутата, — девочки и так будут заказаны, отдельно. А в программе должно быть что-то красивое, романтичное, в народном стиле….
— В цыганском? — спросила дама, демонстрируя полную деловую готовность ко всему. Но молодой человек готовности не оценил, подумал, что она издевается, и бросил на нее из-под очков взгляд, про который раньше говорили «как рублем подарил», — а теперь — «словно я сто долларов ему должен».
— И меню надо уточнить…. — вздохнула дама, покоряясь своей судьбе.
— Ну, меню мы уточним, — неожиданно бодро согласился молодой человек, — икры побольше, да водки, Ра всяких там расстегайчиков…
Дама раскрыла блокнот пошире и принялась записывать.
Казино в день мероприятия закрыли в 8 утра. Но еще до мероприятия весь персонал заведения только и делал, что обсуждал предстоящую гулянку в укромных местах.
— А кто, кто он такой? — нервно вопрошала молоденькая официантка, вцепившись обеими руками в коллегу постарше.
— Депутат. Очень крутой. — и, когда коллега назвала фамилию, молоденькая официантка аж присвистнула.
— А говорят, он не женат… — мечтательно пропищала она.
— ну, ты губу-то не раскатывай! — перебила коллега, умудренная обширным жизненным опытом, — нас туда и близко не подпустят! Вон охраны сколько привез! Мышь не проскочит!
И действительно, первыми к 8 утра в казино прибыли охранники — на двух плотно загруженных автобусах. Охранники (не меньше 100 человек) повыгоняли на улицу весь персонал и принялись обшаривать здание. Проверка помещения шла очень долго — в основном из-за его больших размеров. Прошло 4 часа, персонал (главным образом с кухни) стал нервничать, боясь не управиться к вечеру с подготовкой. Когда же всех запустили внутрь, то увидели, что здание напичкано видеокамерами — обычными, и какими-то особенными, установленными на скорую руку. Да и запускали персонал тоже особым образом: по одному, без сумок, мобильных телефонов и даже украшений, обыскивая почти до белья. Сразу становилось понятно: мероприятие ожидалось серьезное, а потому принимались повышенные меры безопасности. До начала мероприятия оставалось часа два, когда в кабинет одного особого, высокопоставленного гостя, близкого друга именинника, постучались.
Этот важный друг, еще не выходивший с работы, был занят очень важным делом: разговаривал по телефону с одним из министров по поводу охоты где-то в Брянских лесах, на которую они должны были отправиться в скором времени.
Услышав стук, он рявкнул:
— Чего еще? Я занят!
А, увидев входящего в кабинет начальника охраны, заметно рассердился. В сердцах брякнув телефонную трубку аппарата правительственной связи (он не терпел, когда подчиненные заставали его во время личных разговоров, пусть даже с высокопоставленными особами), он почти заорал:
— Какого черта?! Ни с чем не способны справиться, идиоты! Чего тебе?!
— Тут такое дело, босс… — начальник охраны помялся с ноги на ногу, как нашкодивший школьник, — неприятности с вашим подарком…
— Каким еще подарком?!
— Ну, тем, что вы сегодня везете на юбилей. Другу своему…. С подарком вашим неприятности…
— Вы что, потеряли?!
— Да ни в коем случае, босс! С книгой все в порядке. И с рукописью тоже, только…
— они в сейфе?
— В сейфе. Как вы и велели, только… вам бы лучше самому посмотреть!
— Ничего не понимаю! Какие еще неприятности? Можешь толком объяснить, ты, идиот?!
— Вам самому это увидеть надо! Без вас я ничего и не трогал!
Посмотрев повнимательней на чрезмерно серьезную физиономию начальника охраны, босс решился пойти. Они прошли по коридору и вскоре подошли к одному из кабинетов в личных апартаментах босса, за дверью которого в сейфе хранился приготовленный подарок. Уже подходя к тщательно запертой двери, босс вдруг поморщился:
— Что за гадостный запах?! Что тут горело?! Пакостью какой-то воняет….
Бросив на него странный взгляд, главный охранник ничего не сказал. Босс положил руку, чтобы открыть дверь, как вдруг охранник остановил его.
— Простите, босс…. Подождите… вы в бога верите?
— Что?!
— Ну, крестик носите? И всякое такое…
— Да ты совсем с ума сошел?!
— Помолились бы вы, прежде, чем зайти…..
Окинув его яростным взглядом, босс толкнул ручку двери и вошел внутрь.
Зрелище, открывшееся его глазам, действительно заставляло вспомнить о молитве…. Интерьер кабинета был полностью уничтожен огнем, и вместо комнаты теперь зияло черное пепелище. Кое-где в воздух еще поднимались струйки дыма. Сейфа в углу не было. Металл был разворочен взрывом, словно бы изнутри. Казалось, мощный заряд тротила разворотил изнутри стенки и крышу, оставив только искореженные обломки. Полки сейфа не пострадали. На одной из них лежала книга, предназначенная в подарок, и вложенный в нее рукописный пергамент. Книга не пострадала. Казалось, ее даже не тронул огонь. Но самым страшным в комнате было не это.
На полу, рядом с сейфом, лежали два черных, обгоревших трупа. Два человека, которых уничтожил огонь. Один труп, лежащий ближе к сейфу, был полностью сожжен, буквально дотла. На другом, лежащем чуть в отдалении, еще оставались лоскутки плоти, кровавое месиво обнаженных огнем вен и жил, и это было по-настоящему жуткое зрелище.
— Господи… Что здесь произошло? — босс в ужасе отшатнулся к дверям.
— никто не знает.
— Эти двое… Кто они?
— мои люди. Они по вашему приказу дежурили рядом с сейфом, охраняли ваш подарок.
— Может, они здесь курили? Взорвался какой-то газ…
— Они не курили. А газа на этом этаже даже не было. Отопление здесь электрическое.
— Ну, может, проводка вышла из строя…. И…
— С проводкой все в порядке. Я проверял.
— Ну… я не знаю даже…. Но с книгой все в порядке, правда? Она ведь не пострадала?
И, двигаясь боком вдоль стены, босс приблизился к сейфу и взял в руки книгу — кожаный переплет был холодным на ощупь. Начальник охраны бросил на него презрительный взгляд.
Собственно, игра была ему ни к чему. Юбиляр сразу заявил, что игровые залы — просто так, одно из развлечений. Сам он игрой не увлекается и не понимает тех, кто помешан на подобном, но вдруг поиграть захочется кому-то из гостей….. Почему же не уважить, тем более, что мероприятие должно запомниться надолго.
Заказ концертной программы тоже был несколько странным. Вместо дорогостоящих эстрадных звезд и стриптизерок именинник пожелал нечто другое.
— Он хочет истинно русское веселье, разухабистое гулянье, как в прежние дни…. С шумом, плясками, цыганами, конечно, — так сформулировал пожелание представитель заказчика, гордо демонстрирующий везде, где только можно, внушительное удостоверение помощника депутата.
— С цыганами? В каком смысле? — моргнула администратор заведения.
— В самом прямом! Веселье до упаду! Чтоб водка лилась рекой, икру ели ложками, песни, пляски, шум коромыслом до утра, а лакеев мазать горчицей.
— Официантов? — снова моргнула администратор.
— Классику читать надо! Стыдно, в ваши-то годы! — пристыдил внушительный молодой человек, — лакеев! Переоденьте ваших официантов в лакеев, как при царском режиме, и будут их мазать горчицей!
— Зачем? — в третий раз моргнула администратор, как-то странно утратив привычную деловую невозмутимость.
— Что зачем?
— Офи…то есть этих… лакеев…горчицей мазать… зачем?
— Чтоб весело было! — бесстрастно пояснил молодой человек.
— А из звезд эстрады кого заказывать будем? — спросила деловая дама, в надежде вернуться в свою стихию.
— никого. Босс считает, что эти дуры совсем не умеют петь, а музыка у них дурацкая и действует на нервы.
— А…. — разочарованно протянула дама и сделала пометку в блокноте, — так кого заказывать-то? Цыганский ансамбль?
— Ну да, — милостиво согласился молодой человек, — цыганский ансамбль будет в самый раз, но только самый лучший! Из тех, что по заграницам ездят! И не вздумайте подсунуть какую-то шушеру! Босс живехонько разберется, что к чему!
— Нет-нет, что вы, что вы! — дама обиженно захлопала накрашенными ресницами, хотя у нее, конечно же, мелькнула обычная для делового человека мысль сэкономить на артистах. Авось не разберутся….. Но молодой человек выглядел как-то по-особому внушительно, и, моргнув в четвертый раз, дама с сожалением отказалась от своих планов.
— Хорошо. Значит, цыганский ансамбль, программа варьете…
— только без стриптиза, босс этого не любит, — перебил помощник депутата, — девочки и так будут заказаны, отдельно. А в программе должно быть что-то красивое, романтичное, в народном стиле….
— В цыганском? — спросила дама, демонстрируя полную деловую готовность ко всему. Но молодой человек готовности не оценил, подумал, что она издевается, и бросил на нее из-под очков взгляд, про который раньше говорили «как рублем подарил», — а теперь — «словно я сто долларов ему должен».
— И меню надо уточнить…. — вздохнула дама, покоряясь своей судьбе.
— Ну, меню мы уточним, — неожиданно бодро согласился молодой человек, — икры побольше, да водки, Ра всяких там расстегайчиков…
Дама раскрыла блокнот пошире и принялась записывать.
Казино в день мероприятия закрыли в 8 утра. Но еще до мероприятия весь персонал заведения только и делал, что обсуждал предстоящую гулянку в укромных местах.
— А кто, кто он такой? — нервно вопрошала молоденькая официантка, вцепившись обеими руками в коллегу постарше.
— Депутат. Очень крутой. — и, когда коллега назвала фамилию, молоденькая официантка аж присвистнула.
— А говорят, он не женат… — мечтательно пропищала она.
— ну, ты губу-то не раскатывай! — перебила коллега, умудренная обширным жизненным опытом, — нас туда и близко не подпустят! Вон охраны сколько привез! Мышь не проскочит!
И действительно, первыми к 8 утра в казино прибыли охранники — на двух плотно загруженных автобусах. Охранники (не меньше 100 человек) повыгоняли на улицу весь персонал и принялись обшаривать здание. Проверка помещения шла очень долго — в основном из-за его больших размеров. Прошло 4 часа, персонал (главным образом с кухни) стал нервничать, боясь не управиться к вечеру с подготовкой. Когда же всех запустили внутрь, то увидели, что здание напичкано видеокамерами — обычными, и какими-то особенными, установленными на скорую руку. Да и запускали персонал тоже особым образом: по одному, без сумок, мобильных телефонов и даже украшений, обыскивая почти до белья. Сразу становилось понятно: мероприятие ожидалось серьезное, а потому принимались повышенные меры безопасности. До начала мероприятия оставалось часа два, когда в кабинет одного особого, высокопоставленного гостя, близкого друга именинника, постучались.
Этот важный друг, еще не выходивший с работы, был занят очень важным делом: разговаривал по телефону с одним из министров по поводу охоты где-то в Брянских лесах, на которую они должны были отправиться в скором времени.
Услышав стук, он рявкнул:
— Чего еще? Я занят!
А, увидев входящего в кабинет начальника охраны, заметно рассердился. В сердцах брякнув телефонную трубку аппарата правительственной связи (он не терпел, когда подчиненные заставали его во время личных разговоров, пусть даже с высокопоставленными особами), он почти заорал:
— Какого черта?! Ни с чем не способны справиться, идиоты! Чего тебе?!
— Тут такое дело, босс… — начальник охраны помялся с ноги на ногу, как нашкодивший школьник, — неприятности с вашим подарком…
— Каким еще подарком?!
— Ну, тем, что вы сегодня везете на юбилей. Другу своему…. С подарком вашим неприятности…
— Вы что, потеряли?!
— Да ни в коем случае, босс! С книгой все в порядке. И с рукописью тоже, только…
— они в сейфе?
— В сейфе. Как вы и велели, только… вам бы лучше самому посмотреть!
— Ничего не понимаю! Какие еще неприятности? Можешь толком объяснить, ты, идиот?!
— Вам самому это увидеть надо! Без вас я ничего и не трогал!
Посмотрев повнимательней на чрезмерно серьезную физиономию начальника охраны, босс решился пойти. Они прошли по коридору и вскоре подошли к одному из кабинетов в личных апартаментах босса, за дверью которого в сейфе хранился приготовленный подарок. Уже подходя к тщательно запертой двери, босс вдруг поморщился:
— Что за гадостный запах?! Что тут горело?! Пакостью какой-то воняет….
Бросив на него странный взгляд, главный охранник ничего не сказал. Босс положил руку, чтобы открыть дверь, как вдруг охранник остановил его.
— Простите, босс…. Подождите… вы в бога верите?
— Что?!
— Ну, крестик носите? И всякое такое…
— Да ты совсем с ума сошел?!
— Помолились бы вы, прежде, чем зайти…..
Окинув его яростным взглядом, босс толкнул ручку двери и вошел внутрь.
Зрелище, открывшееся его глазам, действительно заставляло вспомнить о молитве…. Интерьер кабинета был полностью уничтожен огнем, и вместо комнаты теперь зияло черное пепелище. Кое-где в воздух еще поднимались струйки дыма. Сейфа в углу не было. Металл был разворочен взрывом, словно бы изнутри. Казалось, мощный заряд тротила разворотил изнутри стенки и крышу, оставив только искореженные обломки. Полки сейфа не пострадали. На одной из них лежала книга, предназначенная в подарок, и вложенный в нее рукописный пергамент. Книга не пострадала. Казалось, ее даже не тронул огонь. Но самым страшным в комнате было не это.
На полу, рядом с сейфом, лежали два черных, обгоревших трупа. Два человека, которых уничтожил огонь. Один труп, лежащий ближе к сейфу, был полностью сожжен, буквально дотла. На другом, лежащем чуть в отдалении, еще оставались лоскутки плоти, кровавое месиво обнаженных огнем вен и жил, и это было по-настоящему жуткое зрелище.
— Господи… Что здесь произошло? — босс в ужасе отшатнулся к дверям.
— никто не знает.
— Эти двое… Кто они?
— мои люди. Они по вашему приказу дежурили рядом с сейфом, охраняли ваш подарок.
— Может, они здесь курили? Взорвался какой-то газ…
— Они не курили. А газа на этом этаже даже не было. Отопление здесь электрическое.
— Ну, может, проводка вышла из строя…. И…
— С проводкой все в порядке. Я проверял.
— Ну… я не знаю даже…. Но с книгой все в порядке, правда? Она ведь не пострадала?
И, двигаясь боком вдоль стены, босс приблизился к сейфу и взял в руки книгу — кожаный переплет был холодным на ощупь. Начальник охраны бросил на него презрительный взгляд.