Иртенина Наталья. Ракурсы

   Мне стало безумно смешно, и, наверное, от сильного хохота вся моя листва с шорохом обтряслась с меня, после чего я уже целиком ввалился в комнату, умудрившись не разбить при этом стекла.
   Эта игра в превращения начинала мне нравиться. Новые ракурсы привели меня в состояние тихого, мечтательного экстаза. После дерева под окном я испробовал еще несколько обличий: стола, настенных часов, мухобойки, валявшейся в углу, а напоследок какая-то могучая сила, тряханув меня так, что извилины мои заплелись в косички и я откуда-то и обо что-то грохнулся, - так вот, эта могучая сила вознесла меня, как я догадался, на вершину меня-эволюции, и я осознал себя - кем бы вы думали? все равно не догадаетесь, - Террористом №1 в мире. Моя террористская сущность тут же потребовала радикальной реализации своих потенций, но я не успел ничего сделать. Игра внезапно закончилась, как будто в один миг упал занавес и отсек меня от всех моих воплощений. Осталось лишь четкое ощущение невыполненности чего-то - я чувствовал, что у меня вдруг появилось какое-то предназначение, но в чем оно состояло и что мне надлежало сделать, я не знал. Предназначение зудело где-то внутри меня, и я испытывал острое желание изблевать его из себя, избавиться от него любым способом. Только я тогда еще не понимал, что сделать это можно, лишь до конца исполнив свое предназначение - и только так, как это нужно тому, кто вложил его в тебя.
   Но зато в тот же момент я понял совсем другую, крайне важную для меня вещь. Мне даже показалось тогда, что именно к этому пониманию я и стремился в последние два года. Я четко осознал, что нет никакой надобности выяснять, кто такой "Я" на самом деле. "Я" реально не существует. Есть только нечто, принимающее разные формы - и все они абсолютно истинные, поскольку наделены способностью чувствовать, воспринимать и встраивать самих себя в некую концепцию, которую они называют "Я". Собственно, эта концепция и нужна для того, чтобы чувствовать, воспринимать и еще, может быть, иногда думать без риска слететь с катушек. То есть "Я" - это всего лишь предохранительная функция и, значит, неодушевленная абстракция. А как функция может быть кем-то?
   Теперь мне было совершенно непонятно, как я мог столько времени искать ответ на столь бессмысленный, чудовищно абсурдный вопрос. Все оказалось настолько просто, что я, наверное, даже покраснел от стыда за былую свою наивную тупость. Впрочем, нет - то был не стыд (вообще-то я даже не знал, что это такое, и никогда его не испытывал), то было неописуемое, потрясающее чувство распирания. Меня пучило знание, мне сделалось невыносимо тесно в себе самом, в митькиной квартире, во всем мире. Я понял, что могу сейчас же взорваться, лопнуть, как мыльный пузырь, но эта мысль отнюдь не испугала меня. Напротив, это была очень веселая, смешная мысль, поскольку она принадлежала тому самому "Я", которое должно лопнуть и которого в действительности не существует и лопнуть оно, соответственно, не может.
   Точно сейчас не помню, но, кажется, я тогда заорал, как резаный, от возбуждения и ринулся вон из комнаты, из квартиры, из дома, едва успев по пути прыгнуть в свои ботинки. Когда я вылетел на лестничную площадку, услышал позади отчаянный крик:
   -Эй, подожди. Я с тобой.
   Я не обратил на него особого внимания и ждать не стал. Перепрыгивая через четыре ступеньки, я скатился по лестнице вниз, выбежал из подъезда и быстрым шагом пошел по приснопамятной улице Бакунина.
   Было, наверное, раннее утро. На улице никого - ни людей, ни машин. И поэтому, пройдя метров пятьдесят, я очень удивился, услышав сзади внезапный автомобильный взвизг, скрежет и человеческий вопль, а затем мощный рев движка и звук набираемой скорости.
   Я оглянулся и в тот же миг мимо меня пронеслась черная "Волга" с затемненными стеклами и без номеров. Я смотрел ей вслед секунды две, после чего она, никуда не сворачивая, вдруг исчезла, как будто была натуральным привидением. Просто испарилась на ровном месте. Тогда я снова обернулся и увидел что-то лежащее на дороге. Издалека я не мог хорошо рассмотреть, что это такое, и подошел поближе.
   Это был тот парень, который хотел застрелиться и чей крик я услышал на лестнице. Я узнал его по клетчатой майке и зеленым штанам - от головы осталась только кровавая лепешка. Возле ног его растеклась, как мне показалось сначала, какая-то прозрачно-белесая слизь. И только присмотревшись внимательней, я понял, что это такое и почему парень попал под колеса. Это была большая, частично размазанная по асфальту медуза с каким-то бледным рисунком на спине. Парень поскользнулся на медузе, невесть откуда здесь взявшейся. И голову ему расплющила тоже невесть откуда вынырнувшая и черт знает куда и как пропавшая черная тачка-привидение.
   Мне стало страшно. В воздухе отчетливо запахло жутью.
   Я вспомнил его слова, сказанные после того, как он попросил пистолет, чтобы застрелиться: "Мерзкие, скользкие медузы..."
   И рванул на спринтерской скорости прочь от проклятого места.
   5.
   Где-то через неделю, после того, как у меня перестали трястись руки, я отыскал и со всей тщательностью трижды перепроверил дом №11 по улице Акунина.
   Дверь квартиры №58 открыл непроспавшийся с виду, но при этом со строгим взглядом парень. Лет ему можно было дать сколько угодно - от 18 до 35 включительно. На нем были черные штаны и оранжевая жилетка, надетая на голое тело. Почему-то это очень походило на униформу, и я подумал, что где-то уже видел такую.
   -Здрассьте, - сказал я. - Я от Джокера.
   Униформист быстро цапнул меня за плечо, втащил в квартиру и захлопнул дверь.
   -Мне нужен Лоцман, - я решил брать быка за рога, чтобы сразу же прояснить все возможные иронии судьбы, если таковые будут иметь место.
   -Так-таки и нужен? - с непонятной мне желчностью в голосе спросил парень.
   -Да.
   Я вспомнил, где видел эти оранжевые жилетки. Это была универсальная одежда из категории "Мода для народа", и носили ее преимущественно дорожные рабочие обоего пола. Долго думать о причинах ее появления на шаманской хате я не стал. Может, они здесь исповедуют братание с пролетариатом, а может, это знак побратимства с тибетскими монахами - какая разница?
   -Лоцмана нет, - тем же мрачно-язвительным тоном сообщил разновозрастный парень.
   -Я могу подождать, - предложил я с нахальством, которое в разных обстоятельствах жизни вполне может играть роль вежливости.
   Парень пожал плечами и ушел в комнату. Я за ним. По пути через полуприкрытую дверь другой комнаты я уцепил фрагмент сцены из жизни шаманов: за круглым столом на трех ножках сидели трое и оцепенело пялились на что-то лежащее перед ними. На этих униформы не было, но их синхронная одеревенелость и без того стирала между ними любые различия. Три чурбачка, занятых чем-то недосягаемым. Словом, шаманский промысел. Я сразу же проникся к ним уважением и прошел мимо двери на цыпочках.
   В той комнате, куда я попал вслед за парнем в жилетке, господствовал уютный спартанский стиль. Ничего лишнего - узкая деревянная скамейка (похоже, спертая откуда-то из деревни), двуспальный матрас на полу, две табуретки (гарнитурного вида) и офисное кресло на колесиках. Вместо стола широкий подоконник с окурками в тарелке, сушеными грибами на обрывке газеты, пустой бутылкой из-под водки и пакетиком жареного арахиса. На потолке - лампочка Ильича. Стены заляпаны страницами цветных журналов. Все вместе это производило глубоко мистическое впечатление.
   Жилетка сел на лавку, вытянул ноги и зевнул.
   -Зарезали Лоцмана, - вдруг сообщил он мне совершенно бесстрастным, даже скучным голосом.
   -Когда? - поразился я, падая на табурет.
   -Третьего дня.
   Я почувствовал себя обманутым.
   -Так вы же сказали, чтобы я подождал его.
   -Ничего я тебе не говорил. А ты что, куда-то торопишься?
   -Нет.
   -Ну так и жди себе, раз притрюхал.
   -Ладно, - ответил я. - А чего ждать?
   -Лоцмана. Ты ж к нему приперся?
   -А-а... Ну да. К нему. То есть вообще к вам.
   Наверное, я чего-то недопонял в его скупых объяснениях и поэтому спросил:
   -А где он сейчас?
   -Лоцман-то? В морге, где ж ему еще быть.
   -Понятно, - сказал я, но, по правде говоря, понятного было мало.
   Тогда я решил сменить тему.
   -А чем заняты эти трое? - я махнул рукой за стену.
   -Отрабатывают Уджаяну.
   -Чего? - я невежественно вытаращился на Жилетку.
   -Контакт устанавливают, - снисходительно пояснил он.
   -С кем?
   -С Лоцманом.
   -А-а... он же... того?
   -Смерти нет, - скучным, дежурным тоном проговорил Жилетка.
   Я ему не поверил и продолжал таращиться.
   -А кладбища есть?
   -Кладбища есть, - кивнул Жилетка и объяснил: - Для непосвященных.
   Я тут же почувствовал себя непосвященным и хотел было воспользоваться моментом, чтобы намекнуть ему: мол, неплохо бы сделаться посвященным, но он не дал мне раскрыть рта.
   -Смотри, - торжественно сказал Жилетка и протянул руку в сторону двери.
   Я посмотрел - с опаской, потому что решил, что сейчас увижу оживший труп зарезанного Лоцмана.
   Но его там пока не было.
   -Не позднее ночи он войдет в эту дверь.
   Я напрягся, обдумывая сказанное. Вкратце итог моих умственных усилий был таков: если смерть может случиться в результате страхолюдной чертовщины (коей свидетелем я стал неделю назад), то почему бы этой же чертовщине не сделаться причиной воскрешения покойного мага (шамана)? Или, в переводе на простой, понятный язык: чем черт не шутит? Так говаривала иногда моя бабка, рыща по дому в поисках спрятанных мною из хулиганских побуждений очков, ножниц, поварешек и другой хозяйственной утвари. Позднее я узнал, как назывались мои проказы - полтергейст и барабашки. Правда, перевести свои безобразия на научную основу мне не довелось - бабка к тому времени уже померла...
   Словом, я поверил ему.
   Вера же возбудила во мне жгучий интерес к шаманским делам - еще более жгучий, чем раньше.
   В этот момент кто-то вошел в квартиру, щелкнув замком. Я замер на своей табуретке и, затаив дыхание, ждал чуда, обещанного Жилеткой, явления воскресшего покойника. Сам Жилетка вдруг вскочил и, не говоря ни слова, метнулся в коридор. Какое-то время оттуда доносился приглушенный разговор, в котором я различал чьи-то вопросительные и жилеткины утвердительные интонации. Потом бубнение прекратилось, и в комнату вошли двое - Жилетка и тот, кому, по моим рассуждениям, полагалось быть ранее убиенным Лоцманом. Он был высокий, с волосами до плеч и в наглухо запахнутом темном длинном плаще. Брутальную картину сильно портили кроссовки на ногах и совершенно безвольное выражение лица.
   Я поднялся (кажется, при этом у меня были ватные ноги) и сипло спросил:
   -Вы Лоцман?
   Вместо ответа он повернулся к Жилетке:
   -Это еще кто?
   Жилетка посмотрел на меня изучающим взглядом, как будто впервые видел.
   -Так. Дилетант, - ответил он наконец. - От Джокера. Интересуется.
   Плащеносец подошел ко мне и эхом повторил:
   -Интересуется.
   -Так точно, - непонятно почему ляпнул я.
   Он взял меня за подбородок и стал рассматривать в упор, поворачивая мою голову из стороны в сторону, словно проверяя, мыл ли я сегодня уши. Вообще, сказать об этом парне "странный" было бы сильным преуменьшением. Движения его казались на удивление рассогласованными, как у большой куклы на ниточках, которые дергает кто-то очень неумелый. Независимо от того, был ли он ожившим трупом или нет, он производил впечатление человекообразного механизма. Ощущение это усиливали его глаза - совершенно темные, казавшиеся лишенными зрачков, с одной только черной радужкой.
   Когда он в четвертый или в пятый раз повернул мою голову вбок, я понял, что это может продолжаться еще долго. По его лицу было видно, что он не знает, что со мной делать. Даже не сомневается, а просто не знает.
   Глядя ему в глаза, я почти молился - молча, страстно, непонятно кому, - чтобы этот парень хотя бы на миг обрел способность к волеизъявлению и принял нужное мне решение.
   -Думаешь, нам нужно поработать с ним? - в конце концов спросил он у Жилетки.
   -А что еще-то с ним делать? - с точно таким же незнающим видом пожал плечами Жилетка.
   Я подумал, что прав был Мишаня. Видимо, очень крутые дела творились в этом шаманском логове, если эти двое, особенно Плащеносец, выглядели пришельцами из сумеречной зоны. Знающие люди называют эту зону "универсальным сознанием", а попасть в нее можно только полностью разотождествившись. Что это такое, я не вполне себе представлял, но те же знающие люди говорили, что это когда тело отдельно, психическая энергия отдельно и сознание тоже - отдельно. Когда мир становится как бесконечная мокрая промокашка, расползающаяся в бесконечные дыры. И эта самая промокашка - естественный плацдарм для волхвования. Впрочем, последнего знающие люди не говорили - это уже я сам догадался. А познакомившись с шаманами, и вовсе в том уверился.
   Плащеносец выглядел именно как совершенно разотождествившийся и из бесконечного числа вариантов (или, по крайней мере, двух вариантов того, что им делать со мной) не мог выбрать ни одного, потому что, не знаю, как насчет психоэнергетики, а сознание у него точно было - отдельно. Где-то погуливало. Мне пришлось - разумеется, небескорыстно - одолжить ему своего:
   -Думаю, вам нужно, просто необходимо поработать со мной, - сказал я, отчетливо и с нажимом проговаривая каждое слово.
   Плащеносец медленно кивнул и отпустил мой подбородок. Потом повернулся к Жилетке:
   -Проведи с ним начальный курс. Как обычно. Только на кухню уведи, чтоб не мешался здесь.
   Жилетка согласно хмыкнул и вцепился мне в плечо.
   -Пошли.
   Кухня шаманов оказалась неимоверно грязным крошечным закутком. На полу можно было выращивать картошку, плита тошнотворно щерилась бурыми лохмотьями засохшего слоя жира, в мойку по самый краник впихнута гора немытой посуды. В углах и на подоконнике - пустая водочная стеклотара. Жилетка взял одну из бутылок, удостоверился, что в ней ничего не осталось, и перешел к делу:
   -Короче, так. Будешь получать входное посвящение. Сейчас идешь за балдой. Два пузыря. Нет, лучше три. И чтоб быстро.
   Я проверил свою наличность.
   -У меня на три не хватит.
   -Трудности входят в программу, - покровительственно и с удовольствием объяснил мне Жилетка. - И запомни: твои проблемы - это твои проблемы. Все ясно?
   -Все, - сказал я. - А вопрос можно?
   -Валяй.
   -Этот человек, - я кивнул в сторону оставленной комнаты, - Лоцман?
   Жилетка сморщил нос.
   -Нет. Это Шан-Гирей. Все. Гони на выход.
   Я беспрекословно повиновался, потому что любой другой modus operandi в данных обстоятельствах был неприменим и бессмыслен. Впрочем, я кажется уже упоминал об этом. Проходя по коридору, я вознамерился было еще раз заглянуть в ту комнату, где колдовали над чем-то трое адептов, но дверь оказалась плотно закрыта. Из-за нее доносилось какое-то глухое жужжание.
   Я вышел на улицу, удрученный размышлениями. Имевшихся у меня денег хватало только на полторы бутылки водки, ехать же домой и обратно долго. Нужен был четкий план действий по насильственному изъятию - либо бабок, либо товара. Сравнив достоинства обоих вариантов, я остановился на втором. Почему-то я решил, что грабить старушек и мелкоту мне не к лицу. Наверное, случайно сработали какие-то древние мужские рефлексы. Или просто вспомнил свою собственную бабку. Не знаю.
   Пройдясь по улице Акунина, я заглянул в несколько продуктовых лавочек, провел рекогносцировку. Выбрал наиболее подходящую и купил большой полиэтиленовый пакет. Потом походил по ближайшим дворам, насобирал хлама потяжелее и плотно упаковал его в пакет. Сверху прикрыл бумажным кульком. Камуфляж был готов.
   С этой пузатой авоськой я вернулся в магазин и, выбрав момент, незаметно пристроил ее у прилавка винно-водочного отдела.
   Минут пятнадцать мне пришлось слоняться возле других отделов, старательно изучая ассортимент и дожидаясь, пока кто-нибудь не заметит оставленной сумки. Надо признать, бдительность граждан оказалась не на высоте. За эти 15 минут лавочку могло бы разнести на куски полсотни раз, если бы в сумке была настоящая бомба.
   Наконец, среди покупателей обнаружился зоркий пенсионер. Сначала он около минуты приглядывался к моему подарочку, а потом громко осведомился у всего магазина, чей багаж. Тотчас вокруг пенсионера собралась горстка любопытных каскадеров, продавщица перевесилась через прилавок, а когда никто во всем магазине не признал баул своим, благоразумные граждане начали беспокойно покидать помещение. Я подошел к кучке смельчаков, буквально обнюхивавших мою сумку. Старикан, поднявший тревогу, нагнулся ухом к пакету и прислушался, сложив запавший рот куриной жопкой.
   -Кажись, тикает, - оповестил он, распрямляясь.
   Что там могло тикать среди ржавого металлолома, камней и обломков кирпичей, я гадать не стал, потому что подошла моя очередь нагнетать обстановку. Придав голосу побольше истеричности, я завопил:
   -Щас рванет!!!
   Каскадеров моментально смело, продавщица, нервно взвизгнув, нырнула в подсобку. За ней и остальные в голубых передниках, побросав все, ринулись кто куда.
   Секунду спустя я перемахнул через прилавок, сунул за пазуху первые три попавшиеся бутылки водки и, прижимая их к брюху, перелез обратно. Бегство к дверям магазина сопровождалось тихим позвякиванием и одной-единственной мыслью о том, как тяжко быть беременным. Азарт удачного грабежа и эта дурацкая мысль развеселили меня до крайности, так что, выбежав на улицу, я уже едва не хохотал во все горло. Впрочем, делать это все одновременно бежать, придерживая на себе бутылки, и смеяться - было не очень удобно. Вместо хохота из меня вдруг поперла сильная икота, и от этого стало еще смешнее. Это было безумно веселое бегство.
   А потом сзади что-то громыхнуло, посыпалось разбитое стекло, и я повалился на газон, сбитый с ног. Воздух вокруг тут же наполнился воем автомобильных сигнализаций, женским визгом и мужским матом. Отплевываясь от травы и сухой земли, я поднялся на колени и проверил целостность добычи. Бутылки не разбились, но руку, сыгравшую роль амортизатора, я все-таки отшиб. Впрочем, про боль я забыл тотчас же, как встал и посмотрел назад.
   Магазин, из которого я только что выбежал, пребывал в относительной целости. Были выбиты только стекла и немного разворотило двери. Взрывная волна шла не изнутри, а снаружи. Перед входом в лавочку у обочины дороги красиво пылали остатки стоявшего там минуту назад джипа. Я подумал о том, что было бы, рвани оно на десять секунд раньше. Во всяком случае, три пузыря у меня за пазухой точно не остались бы тогда целыми. Это по самым скромным прикидкам.
   Я бы долго мог простоять там, разинув от удивления рот и размышляя о биче терроризма, если бы кто-то вдруг не хихикнул у меня над ухом:
   -Бывают странные сближенья, правда?
   От этого мерзкого голоса я покрылся мурашками и резко обернулся. Но никого рядом не было.
   -Кто тут? - спросил я, озираясь по сторонам.
   -А тут никого и нет, - отозвался тот же невидимый мерзавец.
   -А ты кто? - спросил я не очень уверенно. - И где?
   Молчание.
   -Эй!
   -Да тут я, тут. Я всегда тут. И вообще везде.
   -А... зачем? - ошалело спросил я.
   -Затем, - грубо и нагло ответил мерзавец. А потом добавил, немного подобрев: - Конкретно сейчас я тут затем, чтобы вынести тебе благодарность.
   -За что? - удивился я.
   -За устроенный в общественном месте взрыв. Неплохо у тебя получилось. Для первого раза.
   Я ошарашенно посмотрел на горящую груду железа. К месту происшествия уже съехались пожарные, неотложки и мусоровозы. Суетились спасатели.
   -Эй, погоди, - запротестовал я. - Это же не я. Я совсем не то...
   -Какая разница - то или не то. Главное, факт налицо. Так что благодарность ты заработал честно. И запомни: террорист рождается для того, чтобы выполнить свое назначение. Уяснил? Ну покедова. Некогда мне тут с тобой базары разбазаривать.
   Мерзавец снова гнусно хихикнул и заткнулся.
   Я опять покрутил головой по сторонам, но ничего не обнаружил. Потом засунул бутылки за пояс штанов и, массируя руку, зашагал прочь, удрученный мыслями еще больше, чем когда обдумывал задание Жилетки.
   Мне вдруг отчетливо-зримо представился заколдованный круг, прочерченный бессмысленно-идиотскими "сближеньями", которых в последнее время было многовато для меня одного. Вездесущие гусеницы, джокеры, террористы сыпались как из рога изобилия. Ими, точно ржавыми кольями, ощерился колдовской круг, и у меня не было ни единого шанса пролезть через этот частокол.
   Потом видение круга исчезло, и я тотчас забыл о нем.
   А когда я доставил водку к шаманам, стало и вовсе не до странных мыслей. Входное посвящение, которое я получил в тот день, выглядело как натуральная пьянка - очень серьезная, методичная, до умопомрачения. Меня по молодости и неопытности развезло после первого же стакана, и все дальнейшее происходило и воспринималось мной в сиреневом тумане. Не помню, в какой момент к нам с Жилеткой присоединились еще двое. Бутылок на столе прибавилось, а свободного места на кухоньке не осталось совсем. Жилетка, тоже надравшись, как свинья, начал что-то обстоятельно втолковывать мне до странности трезвым голосом. Иногда его поправляли или дополняли те двое, а потом спрашивали меня, согласен ли я принять обличье зверя, чтобы освободить свое сознание для приятия знания и истинной силы. Я кивал им в ответ и говорил, что заранее согласен на все и совершенно излишне меня об этом спрашивать. А они отвечали, что таков ритуал и нарушать его не полагается, иначе посвящение будет недействительным. Потом мне снова что-то втюхивал Жилетка, и я, слушая его, дивился тому, как просты и вместе с тем сногсшибательно, потрясающе, красиво мудры его слова. В какой-то момент (наверное, уже после третьего стакана) мне показалось, что словами этими Жилетка может и испепелять, и осенять благодатью, и как только я осознал это, тут же получил столом по физиономии. Никакое знание не дается даром, была последняя моя мысль в день получения мной входного посвящения.
   Очнулся я уже не на кухне, а в комнате с матрасом - правда, лежал я не на нем, а в углу, на расстеленных газетах. Страшно ломило голову, и хотелось блевать. Слабым голосом я попросил кого-то из шаманов доставить меня в сортир и с полчаса в обнимку с унитазом приходил там в себя. После этого меня квалифицированно опохмелили и сообщили, что теперь мне нужно пройти второй этап посвящения. То есть что меня будут ставить на путь.
   Я спросил, сколько всего будет этапов, но они ответили, что посвящаемому задавать вопросы не полагается и вообще мне лучше помалкивать. А мою гордыню духа (потому что вопрошание - это гордыня) они обязательно вылечат, иначе она будет мне мешать и не даст обрести Силу.
   Курс интенсивной терапии начался с того, что мне велели перемыть грязную посуду на кухне и вынести на помойку всю стеклотару. Потом несколько раз я бегал в магазин за продуктами, водкой и сигаретами (деньги мне давали), почистил и пожарил картошку и приклеил на стену в комнате пару страниц из какого-то цветного журнала.
   -Так нужно, - ответили мне на мой немой вопрос по поводу последнего требования. - Этим ты совершаешь символический акт отречения от Логоса. Хотя все мы давно уже от него отреклись, символ закрепляет за тобой право и привилегию находиться на пути в несотворенное и взывать к его сущностям.
   Разумеется, я не возражал против подобных привилегий.
   Немного досаждало только одно - мне не давали жрать и строго запретили набивать брюхо тайком. Жареная картошка и прочие пищевые соблазны искушали мой желудок и слюнные железы до поздней ночи, когда за все голодные муки дня я был вознагражден грибным блюдом. В том смысле, что это была тарелка с кусочками сушеных грибов. Я смел их в одно мгновенье и попросил еще, потому что не наелся. Но мне сказали, что на первый раз хватит.
   И действительно, на первый раз мне хватило с избытком. Меня унесло куда-то очень далеко. Там были странные жилищные условия, похожие на коммунальные - я сидел в одной из ромбических нор этой бесконечной коммуналки, а прямо из меня выходил какой-то длинный толстый шланг и тянулся вдаль. Я понял, что шланг - это интерфейс Вселенной, по которому ко мне должна прийти передача, а от меня - уйти что-то другое. Сначала я испугался, подумав, что без этого "чего-то" я, наверное, не смогу жить, но потом успокоился и даже повеселел, потому что кто-то сказал мне: "Сможешь. То, что ты должен отдать, - несущественно для тебя по сравнению с тем, что ты получишь". Я поискал глазами источник этого уверенного голоса и увидел большую, черную с серебристыми пятнами псину. Она смотрела на меня умными, все понимающими глазами и улыбалась, вывесив из пасти огромный язык. Я поздоровался с ней, и мы разговорились. Она (то есть он) рассказала мне много чего интересного об устройстве коммунальной Вселенной, подтвердила жилеткин афоризм про несуществование смерти, добавив, что ее нет, потому что есть шланг, а потом поведала мне о том, как обретается истинная Сила. Когда собачка говорила обо всем этом, я, как и накануне с Жилеткой, изумлялся и восхищался тем, насколько все, оказывается, просто и понятно, а главное, вполне достижимо при некоторых усилиях, особенно - усилиях послушания и исполнения ее, собакиных, велений. Я проникся доверием к ней и ее добродушному голосу и ловил каждое ее слово. Я готов был лизать ей лапы и лаять по команде, потому что вдруг понял, что не могу без нее жить. Она это все, в ней - весь я, со всеми потрохами. "Хорошо, что ты это понял", сказал пес, и я заплакал от счастья, какого не испытывал никогда в жизни.