Страница:
ничего не знала. Когда меня приглашали на вечеринку, я не отказывалась.
Девушке не положено отказываться, если ее приглашают. Я хотела к маме, но
они сказали, что оставят меня в тюрьме и оставят там, пока я не признаюсь,
никому не сообщив, где я нахожусь. А не признавшись, но я останусь в тюрьме
навсегда, - Анна улыбнулась. - Мне посадили в камеру к двум женщинам.
Проституткам. У них каждое второе слово было ругательством. Они смеялись над
моими слезами, но я плакала и плакала, не могла
---------------------------------------------
* Еще три порции виски, Жан (фр.)
остановиться. Они сидели в тюрьме уже три месяца и не знали, когда их
выпустят. Они ужасно хотели мужчину. Три месяца без мужчины - это ад,
говорили они. Из ткани, перекрутив ее, они сделали ... - она замялась, не
находя нужного слова, - ... такую штучку, похожую на половой орган мужчины.
- Пенис, - подсказал Гаррисон.
- Они ублажали им друг друга, - продолжила Анна. - Потом захотели
испробовать его на мне. Я закричала, пришел охранник, а они смеялись.
Говорили, что через три месяца я буду умолять их дать мне эту штучку, - она
улыбалась, потягивая виски. - На следующий вечер меня выпустили.
Предупредили, что я никому не должна говорить, где была. А теперь я в
Париже, хочу выйти замуж за американца и жить в Америке.
И тут же в ресторан вошел американец. В сопровождении молодого, кровь с
молоком, англичанина, словно сошедшего со страниц романа Грэмема Грина
"Конец пути". Американец представился: Кэрролл. Кожаный пиджак, черная
водолазка, длинное, мрачное, загорелое дочерна лицо. Он работал фотографом в
большом информационном агентстве и только что вернулся из Вьетнама. А
опоздал потому, что дожидался, пока привезут отснятые им фотографии. Но так
и не дождался. Англичанин работал на Би=би=си и держался очень скромно.
Американец поцеловал Анну, по=братски. На желающего вступить в фиктивный
брак он никак не тянул.
Вновь подали виски. Розмари так и сияла. А молодой англичанин краснел
всякий раз, когда она замечала, что он смотрит на нее. Куда как лучшее
времяпрепровождение, чем одной торчать в номере отеля, где лампы такие
тусклые, что нельзя даже читать.
- Тюрьма - это высшее из испытаний, - говорил Гаррисон. Рассказ Анны
пробудил в нем воспоминания о былом. Он провел три года в японском
концентрационном лагере. - Вот где проверяется характер. Даже
непосредственное участие в боевых действиях не идет ни в какое сравнение с
тюрьмой.
Они сидели за столиком. Ели закуски. Ресторан славился своими
закусками. На двух больших столах стояли тарелки с тунцом, сардинами,
редисом, очищенным сельдереем, яйцами под майонезом, грибами в масле,
десятком сортов колбас и паштетов. Армии бедняков могли бы кормиться на этих
закусках. Молодой англичанин сидел рядом с Розмари. Когда его колено
случайно касалось колена Розмари, он тотчас же отдергивал ногу, словно
колено натыкалось на штык. Виски сменило вино. "Божоле" нового урожая.
Бутылки темного стекла появлялись на столе, опорожнялись, уступали место
новым.
- Охранники придумали себе забавную, по их мнению, игру, - говорил
Гаррисон. - Кто-то из них, не спеша, курил сигарету. Стоя перед нами. Перед
сотней мужчин, изголодавшихся, в лохмотьях, многие из которых отдали бы
жизнь за сигарету. Не слышалось ни звука. Никто не шевелился. Мы просто
стояли и смотрели, как маленький человек с ружьям курит, поглядывая на нас
сквозь вьющийся дымок. Когда от сигареты оставался окурок, он бросал его на
землю, растирал каблуком и отходил на несколько ярдов. А сто человек
бросались в драку, чтобы добыть крупицы табака. Охранники смеялись.
- Загадочный восток, - покивал Кэрролл. - Но Вьетнаме мне довелось
увидеть такое...
Розмари надеялась, что он не будет вдаваться в подробности. Еда
пришлась ей по вкусу, виски вкупе с вином подняли ей настроение, и очень уж
не хотелось, чтобы ужасы войны омрачали ее пребывание в Париже. К счастью,
Кэрролл оказался молчуном и продолжения не последовало. Правда, он полез в
карман пиджака, достал фотографию и положил перед Розмари. В те дни такие
фотографии заполонили все газеты. Женщина лет восьмидесяти, вся в черном, с
протянутой рукой сидит на корточках у каменной стены. Рядом с ней, таращась
в объектив, голый, голодный ребенок. А мимо, не удостоив их и взглядом,
проходит стройная, ярко накрашенная, с начесанными волосами девушка=азиатка
в шелковом платье с длинным разрезом, позволяющим полюбоваться ее
великолепными ногами. На стене накарябана надпись: "Бог был здесь, но уже
ушел".
- Я сделал ее для редактора отдела религии, - пояснил Кэрролл и нали
себе вина.
Анна взяла фотографию.
- Какая девушка. Будь я мужчиной, я бы и думать забыла про белых
женщин, - и она протянула фотографию молодому англичанину, который долго
смотрел на нее.
- Насколько мне известно, в Китае больше нет нищих, - он покраснел,
словно отпустил непристойную шутку, и положил фотографию на стол.
Элдред Гаррисон искоса взглянул на нее.
- Новое американское искусство. Граффити. От нашей стены вашей стене.
Кэрролл убрал фотографию в карман.
- Я не видел женщины два с половиной года, - сообщил Гаррисон стейку,
лежащему на его тарелке.
Париж. Подумала Розмари, столица удивительных разговоров. Флобер и его
друзья. Она начала подыскивать предлог, который позволил бы ей уйти, не
дожидаясь десерта. Молодой англичанин пополнил ее бокал вином.
- Спасибо, - поблагодарила она его.
Англичанин в смущении отвернулся. Прекрасный длинный английский нос,
светлые ресницы, румянец во всю щеку, полные, как у девушки губы. И в
кармане "Алиса в стране чудес", подумала Розмари, вспоминая прочитанный
летом "Конец пути". Все эти разговоры о войне. Она задалась вопросом, а что
он ответит, если она шепотом спросит его: "Среди ваших знакомых нет
надежного гинеколога, который может сделать аборт"?
- В нашем лагере были гуркхи, человек двести, - Гарри сон начал резать
бифштекс. Этот вечер нам суждено провести на Дальнем Востоке, подумала
Розмари. - Отличные парни. Великолепные солдаты. Японцы изо всех сил
старались перетянуть их на свою сторону. Братья по крови, угнетаемые белыми
империалистами, и все такое. Кормили их лучше других, давали им сигареты.
Гуркхи делились едой с остальными пленниками. Что же касается сигарет... -
Гаррисон покачал головой: поведение гуркхов и теперь, по прошествии стольких
лет продолжало удивлять его. - Они брали сигареты, молча. А затем, все, как
один, рвали их на мелкие кусочки, на глазах у охранников. Охранники
смеялись, на следующий день вновь приносили сигареты и история повторялась.
Так продолжалось больше шести месяцев. Фантастическая дисциплина. Не знаю,
кто мог бы с ними сравниться. Настоящие солдаты. Вокруг грязь, пыль, люди
дохли, как мухи, а они твердо стояли на своем, - Гаррисон отпил вина.
Рассказ о давних лишениях, похоже, вызвал у него жажду. Разыгрался и
аппетит. - Наконец, полковник собрал их всех и сказал, что это надо
прекратить. Мол, уверенность японцев в том, что они могут подкупить гуркхов,
унижает их достоинство. Он сказал, что на поползновения японцев пора дать
достойный ответ. И ответом должно стать убийство охранника. У всех на
глазах. Орудием убийства выбрали лопату. Ее следовало заточить, а утром
обрушить на голову охранника, - Гаррисон доел стейк, отодвинул тарелку.
Мыслями он был в Азии. - Полковник вызвал добровольца. Гуркхи, как один
шагнули вперед, словно на параде. Полковник не колебался ни секунды. Указал
на того, что стоял перед ним. Всю ночь гуркх затачивал лопату большим
камнем. А наутро, шагнул к охраннику, который зачитывал перечень работ на
день, и раскроил ему череп. Его тут же пристрелили, потом обезглавили еще
пятьдесят человек. Но японцы перестали предлагать гуркхам сигареты.
- Я рад, что та война закончилась, когда я был маленьким, - сказал
Кэрролл.
- Извините, - Розмари встала, - я на минуточку.
Женский туалет находился на втором этаже. По лестнице она поднималась
осторожно, крепко держась за перила, стараясь не шататься. В туалете омыла
холодной водой веки - но столь слабенькое лекарство не могла совладать с
выпитыми виски и вином и пятью десятками обезглавленных гуркхов. Она
намазала губы. Из зеркала на нее смотрело удивительно радостное лицо
американской туристки, наслаждающейся и вечером, который она проводит в
Париже, и компанией, в которой оказалась в этот вечер. Будь в ресторане
дверь, через которую она могла бы незаметно выскользнуть, она бы вернулась в
отель.
- Брайан, - воскликнула она. - Брайан Армстид, - так звали художника по
интерьеру, которого убили в Ливорно. Он занимался йогой, а однажды, когда
они случайно встретились на пляже в Саутэмптоне, она обратила внимание, что
у него крепкое, загорелое тело и очень маленькие ступни с ухоженными
ногтями.
Свет за дверью женского туалета не горел, лестница куталась в темноте.
Розмари осторожно двинулась к ней, ориентируясь на отсвет из ресторанного
зала. Вскрикнула, когда чьи=то пальцы сомкнулись на ее запястье.
- Миссис Маклайн, - прошептал мужской голос, - не бойтесь. Я хотел
поговорить с вами наедине, - молодой англичанин. Говорил он очень быстро,
нервно. - Я заметил, что вы очень разволновались.
- Пожалуй, что нет, - она никак не могла вспомнить его имя. Роберт?
Ральф? Нет. В этот вечер с именами просто беда. - Мне не впервой общаться со
старыми вояками.
- Не следовало ему об этом рассказывать, - Родни, ну конечно, его зовут
Родни. - Элдреду. А все потому, что вы - американцы. Вы и фотограф. Он в
ужасе от того, что вы творите во Вьетнаме. Его комнаты увешаны самыми
жуткими фотографиями, он их собирает. Потому=то и задружился в Кэрроллом. Он
очень мирный человек, наш Элдред, ему отвратительна сама мысль о войне. Но
он слишком вежлив, чтобы осуждать вас открыто, он любит американцев, вот и
рассказывает о той трагедии, которую пережил сам. Тем самым говоря:
пожалуйста, остановите этот кошмар, разве мало того, что пережило
человечество во время Второй мировой?
- Вьетнам? - переспросила Розмари. Глупый какой=то получался этот
разговор, в темноте, у двери женского туалета, с нервно дышащим молодым
мужчиной, который, судя по всему, боялся ее. - Я не имею никакого отношения
к Вьетнаму.
- Разумеется, нет, - заверил ее Родни. - Но дело в том, что... вы -
американка, видите ли... Элдред -удивительный человек, если ты его знаешь...
и понимаешь.
То есть для этого надо быть гомиком, со злобой подумала она. Не так ли?
Но тут же Родни добавил: "Вы позволите проводить вас, миссис Маклайн?
Разумеется, когда вы соберетесь идти домой.
- Я не так уж и пьяна, - с достоинством ответила Розмари.
- Разумеется, нет. Простите меня, пожалуйста, если в вас сложилось
впечатление, будто я подумал, что вы... вы ослепительно красивая женщина,
миссис Маклайн.
При свете, когда она могла бы видеть его лицо, он бы такого не сказал!
Ослепительно красивая. Троллоп* именно так и писал.
- Вы очень добры, Родни, - она не согласилась, ни отвергла его
предложение. - А теперь нам лучше вернуться за столик.
- Разумеется, - тут же согласился англичанин. - Взял ее за руку и повел
к лестнице. Рука подрагивала. Английское воспитание, подумала Розмари.
- Там был один сержант, которого мы звали Братец железяка, -
рассказывал Гаррисон. Он встал, когда Розмари садилась. Кэрролл, типичный
американец, лишь имитировал вставание. - Высокий для японца, - продолжил
Гаррисон, вновь заняв свое место, -широкоплечий, мускулистый, с вечной
сигаретой, прилепившейся к уголку рта. - Мы звали его Братец Железяка,
потому что он раздобыл где=то клюшку для гольфа и не расставался с ней. Если
ему что=то не нравилось, а такое происходило постоянно, он избивал ею
заключенных. Братец Железяка, - повторил Гаррисон таким тоном, будто с
японским сержантом его связывали самые теплые воспоминания. - Я вроде бы
вызывал у него особое неудовольствие, хотя время от времени он забивал до
смерти других людей. Но он не выделял их из общей массы. Все происходило
спонтанно, во время обходов. Со мной было иначе. Всякий раз, увидев меня, он
улыбался и говорил: "Так ты все еще жив"? Он говорил по=английски, этот
Братец Железяка. И, должно быть,
--------------------------------------------
* Троллоп, Энтони (1815-82) - классик английской литературы.
услышал какую=то мою реплику, касающуюся его персоны, причем произошло
это еще до того, как я понял, что он понимает английский. А может, он по=
своему истолковал одну из моих улыбок. Короче, до потери сознания он избивал
меня бессчетное число раз. Но так, чтобы я, не дай Бог, не умер. Я понимал,
какую он поставил перед собой цель. Ему хотелось, чтобы я покончил с собой.
Такой исход принес бы ему огромное удовлетворение. А мне помогала жить мысль
о том, что этого удовлетворения ему не видать, как своих ушей. Однако, если
бы война продлилась еще месяц=другой, не уверен, что я бы сейчас сидел с
вами за этим столиком. Как насчет еще одной бутылки вина? На посошок, - и
Гаррисон кликнул единственного оставшегося в пустом зале официанта.
- Полисмены, - вздохнула Анна. - Они везде. Везде, - на конце вечера
она выглядела моложе, чем в начале. Гораздо моложе. И глаза у нее стали
совсем как у ребенка с фотографии.
- Что случилось с этим сукиным сыном? - спросил Кэрролл. Он дремал,
зарывшись подбородком в ворот водолазки. - Вы знаете?
- Знаю, - с полным безразличием ответил Гаррисон. - Но это никому не
интересно. Миссис Маклайн, наверное, я ужасно утомил вас этими печальными
воспоминаниями. Такое со мной случается, если я слишком много выпью. Я
уверен, что вы приехали в Париж не для того. чтобы слушать рассказы о войне,
которая давным=давно закончилась. Закончилась, когда вы были маленькой
девочкой и только учились читать. Если Берт узнает, как я вас развлекал этим
вечером, он набросится на меня с кулаками.
Если бы ты знал, для чего я приехала в Париж, братец, подумала Розмари.
Она чувствовала на себе чуть ли не умоляющий взгляд Родни.
- Мне очень хочется узнать, что произошло потом, - оправдала она
надежды молодого англичанина.
И услышала его облегченный вздох. Она выдержала проверку.
- Отсутствие у японцев страха перед смертью достойно восхищения, -
Гаррисон разлил вино из последней бутылки. Голос звучал ровно, спокойно. -
Война закончилась, но сие не означало амнистию военным преступникам. Их
выявлением занимались специальные подразделения. В структуре охраны
концентрационных лагерей было особое управление, функции которого
соответствовали немецким эс=эс. В нем работали палачи, следователи,
псевдоученые, ставившие свои эксперименты на живых людях. Двадцать человек
из этого управления не успели убежать из лагеря. Когда английское
спецподразделение прибыло в их казарму, они стояли навытяжку, в парадной
форме. Но, прежде чем кто=то успел произнести хоть слово, все японцы
опустились на колени, склонили головы, а их командир, на сносном английском
сказал британскому майору: "Сэр, мы все - преступники. Пожалуйста, казните
нас немедленно", - Гаррисон покачал головой, не скрывая своего восхищения.
- А с сержантом вам довелось встретиться? - спросил Кэрролл.
- С Братцем Железякой? О, да. Через несколько дней после освобождения
лагеря. Когда меня выписали из госпиталя, я весил девяносто восемь фунтов. А
в начале войны - сто шестьдесят. Тогда я был совсем молодым. Меня вызвали в
кабинет начальника лагеря. Там расположился майор, командир подразделения,
выявляющего военных преступников. Эллсуорт, я запомнил его фамилию. Мрачный,
суровый тип. Его прислали из Северной Африки, где военные действия
завершились раньше. Там он навидался всякого. Братец Железяка вытянулся в
струнку перед его столом. А за столом, у стенки, стояла клюшка для гольфа.
Розмари внезапно обдало жаром. Она почувствовала, как на шее выступают
капельки пота.
- Выглядел Братец Железяка вроде бы так же, как и всегда. Только из
уголка рта не свисала сигарета. Пустячок, какая=то сигарета, но как ее
отсутствие многое меняло. Без сигареты куда=то подевалась и его властность.
Мы обменялись короткими взглядами и больше не смотрели друг на друга. Он
делал вид, что не узнает меня, а я... по правде говоря, я до сих пор этого
не понимаю, но я испытывал... смущение. После стольких лет, проведенных в
лагере, ситуация складывалась... ну, нелогичная. Неправильная. Человек
привыкает к определенным нормам поведения, а когда они внезапно меняются...
- Гаррисон покачал головой. - Эллсуорт сразу перешел к делу. "Я слышал об
этом парне и его привычке пускать в ход вот эту клюшку", - он поднял клюшку
для гольфа и положил на стол, перед Братцем Железякой. Тот глянул на клюшку
и глазах у него мелькнул страх. "Так вот, - продолжил Эллсуорт, - теперь
клюшка твоя, - пододвинул клюшку ко мне. - И он - твой". Но я к клюшке не
прикоснулся. "Чего ты ждешь, парень"? - спросил Эллсуорт. "Боюсь, я не
понял, чего вы от меня хотите, сэр", - ответил я. И говорил правду. Я
действительно не понял. Эллсуорт начал ругаться. Разозлился ужасно.
"Убирайся отсюда. Таких, как ты, здесь слишком много. Вас всех раздавили.
Будь моя воля, дорога в Британию была бы тебе заказана. Страх у тебя в
крови". Простите меня, миссис Маклайн, - Гаррисон повернулся к Розмари. - Об
этой страничке моего прошлого я никогда не рассказывал, поэтому выложил все,
как на духу, обошелся без внутреннего цензора.
- И что произошло потом? - спросила Розмари.
- Я вышел из кабинета Эллсуорта. Никогда больше его не видел. К счастью
для меня. Его презрение придавило бы меня к земле. Как я полагаю, Братца
Железяку казнили, - он взглянул на часы. - Поздно, однако, - и махнул рукой,
требуя счет.
Кэрролл наклонился вперед, над залитой вином скатертью.
- Хотелось бы верить, что в аналогичной ситуации я смог бы поступить
так же.
- Правда? - в голосе Гаррисона слышалось легкое удивление. - А я все
думаю, может Эллсуорт был прав? И сегодня я стал бы совсем другим человеком,
- и он развел руки.
- Я бы не хотела, чтобы ты был другим, - подала голос Анна.
Гаррисон накрыл ее руку своей.
- Ты очень молода, дорогая Анна. И потом, особого значения это не
имело. В тогдашнем состоянии я едва ли смог поднять клюшку, не то, чтобы
убить его, - Гаррисон расплатился, встал. - Могу я предложить выпить по
рюмочке на дорожку? Я обещал моим друзьям, что встречусь с ними в
"Сен=Жермен= де=Пре".
- Мне надо в корпункт, - ответил Кэрролл. - Фотографии обещали принести
к полуночи.
- И мне пора на покой, - присоединилась к нему Розмари. - Завтра у меня
тяжелый день.
Свет в ресторане погас, едва за ними закрылась дверь. По темной улице
дул сильный ветер.
- Что ж, тогда проводим миссис Маклайн до дому, - предложил Гаррисон.
- В этом нет необходимости, - ответила Розмари.
- Я попросил разрешения у миссис Маклайн проводить ее, Элдред, - подал
голос Родни.
- Что ж, тогда мы можем не беспокоиться за вашу безопасность, - он
поцеловал Розмари руку. Чувствовалось, что во Франции Гаррисон прожил не
один год. - Этот вечер доставил мне безмерное удовольствие, миссис Маклайн.
Надеюсь, вы позволите мне вновь увидеться с вами. Я обязательно напишу Берту
и поблагодарю его.
Они пожелали друг другу спокойной ночи. Розмари сказала, что хочет
немного пройтись, подышать свежим воздухом. Кэрролл, Гаррисон и Анна
загрузились в такси: корпункт Кэрролла находился по пути к дому Гаррисона.
Такси скрылось за углом, и на темной улочке воцарилась тишина. Розмари
позволила Родни взять ее за руку, и они молча зашагали к Елисейским Полям.
Холодный воздух кружил Розмари голову. Она крепче оперлась на руку
Родни.
- Я думаю, не следует ли нам взять...
- Ш-ш-ш, - она остановилась в десяти футах от ярких огней бульвара и
поцеловала его. Чтобы обрести точку опоры. Чтобы остановить вращение земли.
Рот его пах спелым виноградом. Он дрожал всем телом, отвечая на поцелуй.
Лицо его, несмотря на холодный ветер весенней ночи, оставалось очень теплым,
даже горячим.
Они вышли на Елисейские Поля. Людской поток выливался из кинотеатра. На
гигантском рекламном щите великанша в ночной рубашки целилась из пистолета,
размером с добрую пушку, в одетого во фрак мужчину ростом в тридцать футов.
Проститутки, по двое с спортивных автомобилях, медленно проезжали вдоль
тротуаров, выискивая клиентов. Будь я мужчиной, я бы их сняла, подумала
Розмари. Хотя бы раз. Как можно не вкусить плоти Парижа. Мужчина и Женщина,
созданные Им. В этот самый момент, в скольких постелях они приникали друг к
другу обо..? Гаррисон, лежа на мягком, юном теле варшавянки забывал об
ужасах концлагеря. Кэрролл, взгромоздившись на одну из фотомоделей, которых
фотографировал между командировками на войну, забывал о Вьетнаме. А
фотография с надписью "Бог был здесь, но уже ушел", стояла на каминной
доске, наблюдая за гимнастикой под одеялом?
Жан-Жак, крепкий парень, опытный любовник, слился воедино с женой,
которая не любила кататься на лыжах, в семейном гнездышке неподалеку от
авеню Фош, но его уже ждала девушка в Страсбурге и еще одна, на лыжном
курорте, где он собирался провести уик=энд, прежде завернуть в Цюрих, чтобы
найти более покладистого психиатра.
Плоть проявляет себя во многих ипостасях, и использовать ее можно
по=разному. Ласкать, калечить, обезглавливать, убивать приемом карате на
городской улице, заточать в польскую тюрьму. Боготворить и презирать.
Защищать и уничтожать. Проникать в матку, чтобы становиться новой плотью
("Человек должен делать то, что должен, Дорогуша). Плоть - это Армстид,
избитый до смерти в закоулках Ливорно, с накрашенными ногтями стоп и
загорелыми ногами. И Берт, предающийся любовным утехам с греческим матросом
в захваченных армией Афинах, в комнате с открытым окном и видом на Пантеон.
Или плавающий лицом вниз в покрытой нефтяной пленкой бухте Пирея. Плоть -
это пахнущий виноградом поцелуй молодого англичанина.
Двое полных, хорошо одетых мужчин вышли из кафе. Они обсуждали
процентные ставки государственных облигаций. А завтра они скрестят шпаги в
саду под вспышками фотокамер.
Мимо прошел мужчина в тюрбане. Гуркх с лопатой, превращенной в орудие
убийства, призванный отомстить за оскорбление, нанесенное сигаретными
подачками. Насилие, везде насилие, и деться от него некуда. По телу Розмари
пробежала дрожь.
- Вы замерзли, - констатировал Родни, остановил такси, они залезли на
заднее сидение. Она прижалась к нему, расстегнула пуговицы рубашки, положила
руку на грудь. Мягкая кожа, ни единого волоска. Нежная плоть, не звавшая ни
тягот армейской жизни, ни ужасов тюрьмы. Бархатистая, белоснежная английская
кожа, такая мягкая на ощупь.
- Я не хочу в эту ночь оставаться одной, - прошептала она в темноте
кабины.
Легкий, нетребовательный поцелуй. В подогретых вином желаниях парижской
ночи, растворились и муки прошлого, и неопределенность завтрашнего дня. Даже
если Розмари не помнила его имени, расставаться с ним не хотелось.
Они поднялись в ее номер. Ночной портье не поднял головы, подавая ей
ключ. Они разделись, не зажигая свет. А потом, уже в постели, выяснилось,
что у него нет желания овладеть ею. Ему лишь хотелось отшлепать ее по голой
попке. Она едва подавила смех. Позволила ему сделать все, что он хотел.
Почему нет? Ей тоже положена доля страданий.
Уходя, уже на заре, он нежно поцеловал ее и спросил, не смогут ли они
встретиться за ленчем. Когда он закрыл за собой дверь, она зажгла свет,
прошла в ванную, смыла косметику. А потом, стоя перед зеркалом долго, долго
смеялась, не в силах остановиться.
Перевел с английского Виктор Вебер
Переводчик Вебер Виктор Анатольевич
129642, г. Москва проезд Дежнева дом 19, кор.2 кв. 267. Тел. 473 40 91
IRWIN SHOW
GOD WAS HERE BUT HE LEFT EARLY
Девушке не положено отказываться, если ее приглашают. Я хотела к маме, но
они сказали, что оставят меня в тюрьме и оставят там, пока я не признаюсь,
никому не сообщив, где я нахожусь. А не признавшись, но я останусь в тюрьме
навсегда, - Анна улыбнулась. - Мне посадили в камеру к двум женщинам.
Проституткам. У них каждое второе слово было ругательством. Они смеялись над
моими слезами, но я плакала и плакала, не могла
---------------------------------------------
* Еще три порции виски, Жан (фр.)
остановиться. Они сидели в тюрьме уже три месяца и не знали, когда их
выпустят. Они ужасно хотели мужчину. Три месяца без мужчины - это ад,
говорили они. Из ткани, перекрутив ее, они сделали ... - она замялась, не
находя нужного слова, - ... такую штучку, похожую на половой орган мужчины.
- Пенис, - подсказал Гаррисон.
- Они ублажали им друг друга, - продолжила Анна. - Потом захотели
испробовать его на мне. Я закричала, пришел охранник, а они смеялись.
Говорили, что через три месяца я буду умолять их дать мне эту штучку, - она
улыбалась, потягивая виски. - На следующий вечер меня выпустили.
Предупредили, что я никому не должна говорить, где была. А теперь я в
Париже, хочу выйти замуж за американца и жить в Америке.
И тут же в ресторан вошел американец. В сопровождении молодого, кровь с
молоком, англичанина, словно сошедшего со страниц романа Грэмема Грина
"Конец пути". Американец представился: Кэрролл. Кожаный пиджак, черная
водолазка, длинное, мрачное, загорелое дочерна лицо. Он работал фотографом в
большом информационном агентстве и только что вернулся из Вьетнама. А
опоздал потому, что дожидался, пока привезут отснятые им фотографии. Но так
и не дождался. Англичанин работал на Би=би=си и держался очень скромно.
Американец поцеловал Анну, по=братски. На желающего вступить в фиктивный
брак он никак не тянул.
Вновь подали виски. Розмари так и сияла. А молодой англичанин краснел
всякий раз, когда она замечала, что он смотрит на нее. Куда как лучшее
времяпрепровождение, чем одной торчать в номере отеля, где лампы такие
тусклые, что нельзя даже читать.
- Тюрьма - это высшее из испытаний, - говорил Гаррисон. Рассказ Анны
пробудил в нем воспоминания о былом. Он провел три года в японском
концентрационном лагере. - Вот где проверяется характер. Даже
непосредственное участие в боевых действиях не идет ни в какое сравнение с
тюрьмой.
Они сидели за столиком. Ели закуски. Ресторан славился своими
закусками. На двух больших столах стояли тарелки с тунцом, сардинами,
редисом, очищенным сельдереем, яйцами под майонезом, грибами в масле,
десятком сортов колбас и паштетов. Армии бедняков могли бы кормиться на этих
закусках. Молодой англичанин сидел рядом с Розмари. Когда его колено
случайно касалось колена Розмари, он тотчас же отдергивал ногу, словно
колено натыкалось на штык. Виски сменило вино. "Божоле" нового урожая.
Бутылки темного стекла появлялись на столе, опорожнялись, уступали место
новым.
- Охранники придумали себе забавную, по их мнению, игру, - говорил
Гаррисон. - Кто-то из них, не спеша, курил сигарету. Стоя перед нами. Перед
сотней мужчин, изголодавшихся, в лохмотьях, многие из которых отдали бы
жизнь за сигарету. Не слышалось ни звука. Никто не шевелился. Мы просто
стояли и смотрели, как маленький человек с ружьям курит, поглядывая на нас
сквозь вьющийся дымок. Когда от сигареты оставался окурок, он бросал его на
землю, растирал каблуком и отходил на несколько ярдов. А сто человек
бросались в драку, чтобы добыть крупицы табака. Охранники смеялись.
- Загадочный восток, - покивал Кэрролл. - Но Вьетнаме мне довелось
увидеть такое...
Розмари надеялась, что он не будет вдаваться в подробности. Еда
пришлась ей по вкусу, виски вкупе с вином подняли ей настроение, и очень уж
не хотелось, чтобы ужасы войны омрачали ее пребывание в Париже. К счастью,
Кэрролл оказался молчуном и продолжения не последовало. Правда, он полез в
карман пиджака, достал фотографию и положил перед Розмари. В те дни такие
фотографии заполонили все газеты. Женщина лет восьмидесяти, вся в черном, с
протянутой рукой сидит на корточках у каменной стены. Рядом с ней, таращась
в объектив, голый, голодный ребенок. А мимо, не удостоив их и взглядом,
проходит стройная, ярко накрашенная, с начесанными волосами девушка=азиатка
в шелковом платье с длинным разрезом, позволяющим полюбоваться ее
великолепными ногами. На стене накарябана надпись: "Бог был здесь, но уже
ушел".
- Я сделал ее для редактора отдела религии, - пояснил Кэрролл и нали
себе вина.
Анна взяла фотографию.
- Какая девушка. Будь я мужчиной, я бы и думать забыла про белых
женщин, - и она протянула фотографию молодому англичанину, который долго
смотрел на нее.
- Насколько мне известно, в Китае больше нет нищих, - он покраснел,
словно отпустил непристойную шутку, и положил фотографию на стол.
Элдред Гаррисон искоса взглянул на нее.
- Новое американское искусство. Граффити. От нашей стены вашей стене.
Кэрролл убрал фотографию в карман.
- Я не видел женщины два с половиной года, - сообщил Гаррисон стейку,
лежащему на его тарелке.
Париж. Подумала Розмари, столица удивительных разговоров. Флобер и его
друзья. Она начала подыскивать предлог, который позволил бы ей уйти, не
дожидаясь десерта. Молодой англичанин пополнил ее бокал вином.
- Спасибо, - поблагодарила она его.
Англичанин в смущении отвернулся. Прекрасный длинный английский нос,
светлые ресницы, румянец во всю щеку, полные, как у девушки губы. И в
кармане "Алиса в стране чудес", подумала Розмари, вспоминая прочитанный
летом "Конец пути". Все эти разговоры о войне. Она задалась вопросом, а что
он ответит, если она шепотом спросит его: "Среди ваших знакомых нет
надежного гинеколога, который может сделать аборт"?
- В нашем лагере были гуркхи, человек двести, - Гарри сон начал резать
бифштекс. Этот вечер нам суждено провести на Дальнем Востоке, подумала
Розмари. - Отличные парни. Великолепные солдаты. Японцы изо всех сил
старались перетянуть их на свою сторону. Братья по крови, угнетаемые белыми
империалистами, и все такое. Кормили их лучше других, давали им сигареты.
Гуркхи делились едой с остальными пленниками. Что же касается сигарет... -
Гаррисон покачал головой: поведение гуркхов и теперь, по прошествии стольких
лет продолжало удивлять его. - Они брали сигареты, молча. А затем, все, как
один, рвали их на мелкие кусочки, на глазах у охранников. Охранники
смеялись, на следующий день вновь приносили сигареты и история повторялась.
Так продолжалось больше шести месяцев. Фантастическая дисциплина. Не знаю,
кто мог бы с ними сравниться. Настоящие солдаты. Вокруг грязь, пыль, люди
дохли, как мухи, а они твердо стояли на своем, - Гаррисон отпил вина.
Рассказ о давних лишениях, похоже, вызвал у него жажду. Разыгрался и
аппетит. - Наконец, полковник собрал их всех и сказал, что это надо
прекратить. Мол, уверенность японцев в том, что они могут подкупить гуркхов,
унижает их достоинство. Он сказал, что на поползновения японцев пора дать
достойный ответ. И ответом должно стать убийство охранника. У всех на
глазах. Орудием убийства выбрали лопату. Ее следовало заточить, а утром
обрушить на голову охранника, - Гаррисон доел стейк, отодвинул тарелку.
Мыслями он был в Азии. - Полковник вызвал добровольца. Гуркхи, как один
шагнули вперед, словно на параде. Полковник не колебался ни секунды. Указал
на того, что стоял перед ним. Всю ночь гуркх затачивал лопату большим
камнем. А наутро, шагнул к охраннику, который зачитывал перечень работ на
день, и раскроил ему череп. Его тут же пристрелили, потом обезглавили еще
пятьдесят человек. Но японцы перестали предлагать гуркхам сигареты.
- Я рад, что та война закончилась, когда я был маленьким, - сказал
Кэрролл.
- Извините, - Розмари встала, - я на минуточку.
Женский туалет находился на втором этаже. По лестнице она поднималась
осторожно, крепко держась за перила, стараясь не шататься. В туалете омыла
холодной водой веки - но столь слабенькое лекарство не могла совладать с
выпитыми виски и вином и пятью десятками обезглавленных гуркхов. Она
намазала губы. Из зеркала на нее смотрело удивительно радостное лицо
американской туристки, наслаждающейся и вечером, который она проводит в
Париже, и компанией, в которой оказалась в этот вечер. Будь в ресторане
дверь, через которую она могла бы незаметно выскользнуть, она бы вернулась в
отель.
- Брайан, - воскликнула она. - Брайан Армстид, - так звали художника по
интерьеру, которого убили в Ливорно. Он занимался йогой, а однажды, когда
они случайно встретились на пляже в Саутэмптоне, она обратила внимание, что
у него крепкое, загорелое тело и очень маленькие ступни с ухоженными
ногтями.
Свет за дверью женского туалета не горел, лестница куталась в темноте.
Розмари осторожно двинулась к ней, ориентируясь на отсвет из ресторанного
зала. Вскрикнула, когда чьи=то пальцы сомкнулись на ее запястье.
- Миссис Маклайн, - прошептал мужской голос, - не бойтесь. Я хотел
поговорить с вами наедине, - молодой англичанин. Говорил он очень быстро,
нервно. - Я заметил, что вы очень разволновались.
- Пожалуй, что нет, - она никак не могла вспомнить его имя. Роберт?
Ральф? Нет. В этот вечер с именами просто беда. - Мне не впервой общаться со
старыми вояками.
- Не следовало ему об этом рассказывать, - Родни, ну конечно, его зовут
Родни. - Элдреду. А все потому, что вы - американцы. Вы и фотограф. Он в
ужасе от того, что вы творите во Вьетнаме. Его комнаты увешаны самыми
жуткими фотографиями, он их собирает. Потому=то и задружился в Кэрроллом. Он
очень мирный человек, наш Элдред, ему отвратительна сама мысль о войне. Но
он слишком вежлив, чтобы осуждать вас открыто, он любит американцев, вот и
рассказывает о той трагедии, которую пережил сам. Тем самым говоря:
пожалуйста, остановите этот кошмар, разве мало того, что пережило
человечество во время Второй мировой?
- Вьетнам? - переспросила Розмари. Глупый какой=то получался этот
разговор, в темноте, у двери женского туалета, с нервно дышащим молодым
мужчиной, который, судя по всему, боялся ее. - Я не имею никакого отношения
к Вьетнаму.
- Разумеется, нет, - заверил ее Родни. - Но дело в том, что... вы -
американка, видите ли... Элдред -удивительный человек, если ты его знаешь...
и понимаешь.
То есть для этого надо быть гомиком, со злобой подумала она. Не так ли?
Но тут же Родни добавил: "Вы позволите проводить вас, миссис Маклайн?
Разумеется, когда вы соберетесь идти домой.
- Я не так уж и пьяна, - с достоинством ответила Розмари.
- Разумеется, нет. Простите меня, пожалуйста, если в вас сложилось
впечатление, будто я подумал, что вы... вы ослепительно красивая женщина,
миссис Маклайн.
При свете, когда она могла бы видеть его лицо, он бы такого не сказал!
Ослепительно красивая. Троллоп* именно так и писал.
- Вы очень добры, Родни, - она не согласилась, ни отвергла его
предложение. - А теперь нам лучше вернуться за столик.
- Разумеется, - тут же согласился англичанин. - Взял ее за руку и повел
к лестнице. Рука подрагивала. Английское воспитание, подумала Розмари.
- Там был один сержант, которого мы звали Братец железяка, -
рассказывал Гаррисон. Он встал, когда Розмари садилась. Кэрролл, типичный
американец, лишь имитировал вставание. - Высокий для японца, - продолжил
Гаррисон, вновь заняв свое место, -широкоплечий, мускулистый, с вечной
сигаретой, прилепившейся к уголку рта. - Мы звали его Братец Железяка,
потому что он раздобыл где=то клюшку для гольфа и не расставался с ней. Если
ему что=то не нравилось, а такое происходило постоянно, он избивал ею
заключенных. Братец Железяка, - повторил Гаррисон таким тоном, будто с
японским сержантом его связывали самые теплые воспоминания. - Я вроде бы
вызывал у него особое неудовольствие, хотя время от времени он забивал до
смерти других людей. Но он не выделял их из общей массы. Все происходило
спонтанно, во время обходов. Со мной было иначе. Всякий раз, увидев меня, он
улыбался и говорил: "Так ты все еще жив"? Он говорил по=английски, этот
Братец Железяка. И, должно быть,
--------------------------------------------
* Троллоп, Энтони (1815-82) - классик английской литературы.
услышал какую=то мою реплику, касающуюся его персоны, причем произошло
это еще до того, как я понял, что он понимает английский. А может, он по=
своему истолковал одну из моих улыбок. Короче, до потери сознания он избивал
меня бессчетное число раз. Но так, чтобы я, не дай Бог, не умер. Я понимал,
какую он поставил перед собой цель. Ему хотелось, чтобы я покончил с собой.
Такой исход принес бы ему огромное удовлетворение. А мне помогала жить мысль
о том, что этого удовлетворения ему не видать, как своих ушей. Однако, если
бы война продлилась еще месяц=другой, не уверен, что я бы сейчас сидел с
вами за этим столиком. Как насчет еще одной бутылки вина? На посошок, - и
Гаррисон кликнул единственного оставшегося в пустом зале официанта.
- Полисмены, - вздохнула Анна. - Они везде. Везде, - на конце вечера
она выглядела моложе, чем в начале. Гораздо моложе. И глаза у нее стали
совсем как у ребенка с фотографии.
- Что случилось с этим сукиным сыном? - спросил Кэрролл. Он дремал,
зарывшись подбородком в ворот водолазки. - Вы знаете?
- Знаю, - с полным безразличием ответил Гаррисон. - Но это никому не
интересно. Миссис Маклайн, наверное, я ужасно утомил вас этими печальными
воспоминаниями. Такое со мной случается, если я слишком много выпью. Я
уверен, что вы приехали в Париж не для того. чтобы слушать рассказы о войне,
которая давным=давно закончилась. Закончилась, когда вы были маленькой
девочкой и только учились читать. Если Берт узнает, как я вас развлекал этим
вечером, он набросится на меня с кулаками.
Если бы ты знал, для чего я приехала в Париж, братец, подумала Розмари.
Она чувствовала на себе чуть ли не умоляющий взгляд Родни.
- Мне очень хочется узнать, что произошло потом, - оправдала она
надежды молодого англичанина.
И услышала его облегченный вздох. Она выдержала проверку.
- Отсутствие у японцев страха перед смертью достойно восхищения, -
Гаррисон разлил вино из последней бутылки. Голос звучал ровно, спокойно. -
Война закончилась, но сие не означало амнистию военным преступникам. Их
выявлением занимались специальные подразделения. В структуре охраны
концентрационных лагерей было особое управление, функции которого
соответствовали немецким эс=эс. В нем работали палачи, следователи,
псевдоученые, ставившие свои эксперименты на живых людях. Двадцать человек
из этого управления не успели убежать из лагеря. Когда английское
спецподразделение прибыло в их казарму, они стояли навытяжку, в парадной
форме. Но, прежде чем кто=то успел произнести хоть слово, все японцы
опустились на колени, склонили головы, а их командир, на сносном английском
сказал британскому майору: "Сэр, мы все - преступники. Пожалуйста, казните
нас немедленно", - Гаррисон покачал головой, не скрывая своего восхищения.
- А с сержантом вам довелось встретиться? - спросил Кэрролл.
- С Братцем Железякой? О, да. Через несколько дней после освобождения
лагеря. Когда меня выписали из госпиталя, я весил девяносто восемь фунтов. А
в начале войны - сто шестьдесят. Тогда я был совсем молодым. Меня вызвали в
кабинет начальника лагеря. Там расположился майор, командир подразделения,
выявляющего военных преступников. Эллсуорт, я запомнил его фамилию. Мрачный,
суровый тип. Его прислали из Северной Африки, где военные действия
завершились раньше. Там он навидался всякого. Братец Железяка вытянулся в
струнку перед его столом. А за столом, у стенки, стояла клюшка для гольфа.
Розмари внезапно обдало жаром. Она почувствовала, как на шее выступают
капельки пота.
- Выглядел Братец Железяка вроде бы так же, как и всегда. Только из
уголка рта не свисала сигарета. Пустячок, какая=то сигарета, но как ее
отсутствие многое меняло. Без сигареты куда=то подевалась и его властность.
Мы обменялись короткими взглядами и больше не смотрели друг на друга. Он
делал вид, что не узнает меня, а я... по правде говоря, я до сих пор этого
не понимаю, но я испытывал... смущение. После стольких лет, проведенных в
лагере, ситуация складывалась... ну, нелогичная. Неправильная. Человек
привыкает к определенным нормам поведения, а когда они внезапно меняются...
- Гаррисон покачал головой. - Эллсуорт сразу перешел к делу. "Я слышал об
этом парне и его привычке пускать в ход вот эту клюшку", - он поднял клюшку
для гольфа и положил на стол, перед Братцем Железякой. Тот глянул на клюшку
и глазах у него мелькнул страх. "Так вот, - продолжил Эллсуорт, - теперь
клюшка твоя, - пододвинул клюшку ко мне. - И он - твой". Но я к клюшке не
прикоснулся. "Чего ты ждешь, парень"? - спросил Эллсуорт. "Боюсь, я не
понял, чего вы от меня хотите, сэр", - ответил я. И говорил правду. Я
действительно не понял. Эллсуорт начал ругаться. Разозлился ужасно.
"Убирайся отсюда. Таких, как ты, здесь слишком много. Вас всех раздавили.
Будь моя воля, дорога в Британию была бы тебе заказана. Страх у тебя в
крови". Простите меня, миссис Маклайн, - Гаррисон повернулся к Розмари. - Об
этой страничке моего прошлого я никогда не рассказывал, поэтому выложил все,
как на духу, обошелся без внутреннего цензора.
- И что произошло потом? - спросила Розмари.
- Я вышел из кабинета Эллсуорта. Никогда больше его не видел. К счастью
для меня. Его презрение придавило бы меня к земле. Как я полагаю, Братца
Железяку казнили, - он взглянул на часы. - Поздно, однако, - и махнул рукой,
требуя счет.
Кэрролл наклонился вперед, над залитой вином скатертью.
- Хотелось бы верить, что в аналогичной ситуации я смог бы поступить
так же.
- Правда? - в голосе Гаррисона слышалось легкое удивление. - А я все
думаю, может Эллсуорт был прав? И сегодня я стал бы совсем другим человеком,
- и он развел руки.
- Я бы не хотела, чтобы ты был другим, - подала голос Анна.
Гаррисон накрыл ее руку своей.
- Ты очень молода, дорогая Анна. И потом, особого значения это не
имело. В тогдашнем состоянии я едва ли смог поднять клюшку, не то, чтобы
убить его, - Гаррисон расплатился, встал. - Могу я предложить выпить по
рюмочке на дорожку? Я обещал моим друзьям, что встречусь с ними в
"Сен=Жермен= де=Пре".
- Мне надо в корпункт, - ответил Кэрролл. - Фотографии обещали принести
к полуночи.
- И мне пора на покой, - присоединилась к нему Розмари. - Завтра у меня
тяжелый день.
Свет в ресторане погас, едва за ними закрылась дверь. По темной улице
дул сильный ветер.
- Что ж, тогда проводим миссис Маклайн до дому, - предложил Гаррисон.
- В этом нет необходимости, - ответила Розмари.
- Я попросил разрешения у миссис Маклайн проводить ее, Элдред, - подал
голос Родни.
- Что ж, тогда мы можем не беспокоиться за вашу безопасность, - он
поцеловал Розмари руку. Чувствовалось, что во Франции Гаррисон прожил не
один год. - Этот вечер доставил мне безмерное удовольствие, миссис Маклайн.
Надеюсь, вы позволите мне вновь увидеться с вами. Я обязательно напишу Берту
и поблагодарю его.
Они пожелали друг другу спокойной ночи. Розмари сказала, что хочет
немного пройтись, подышать свежим воздухом. Кэрролл, Гаррисон и Анна
загрузились в такси: корпункт Кэрролла находился по пути к дому Гаррисона.
Такси скрылось за углом, и на темной улочке воцарилась тишина. Розмари
позволила Родни взять ее за руку, и они молча зашагали к Елисейским Полям.
Холодный воздух кружил Розмари голову. Она крепче оперлась на руку
Родни.
- Я думаю, не следует ли нам взять...
- Ш-ш-ш, - она остановилась в десяти футах от ярких огней бульвара и
поцеловала его. Чтобы обрести точку опоры. Чтобы остановить вращение земли.
Рот его пах спелым виноградом. Он дрожал всем телом, отвечая на поцелуй.
Лицо его, несмотря на холодный ветер весенней ночи, оставалось очень теплым,
даже горячим.
Они вышли на Елисейские Поля. Людской поток выливался из кинотеатра. На
гигантском рекламном щите великанша в ночной рубашки целилась из пистолета,
размером с добрую пушку, в одетого во фрак мужчину ростом в тридцать футов.
Проститутки, по двое с спортивных автомобилях, медленно проезжали вдоль
тротуаров, выискивая клиентов. Будь я мужчиной, я бы их сняла, подумала
Розмари. Хотя бы раз. Как можно не вкусить плоти Парижа. Мужчина и Женщина,
созданные Им. В этот самый момент, в скольких постелях они приникали друг к
другу обо..? Гаррисон, лежа на мягком, юном теле варшавянки забывал об
ужасах концлагеря. Кэрролл, взгромоздившись на одну из фотомоделей, которых
фотографировал между командировками на войну, забывал о Вьетнаме. А
фотография с надписью "Бог был здесь, но уже ушел", стояла на каминной
доске, наблюдая за гимнастикой под одеялом?
Жан-Жак, крепкий парень, опытный любовник, слился воедино с женой,
которая не любила кататься на лыжах, в семейном гнездышке неподалеку от
авеню Фош, но его уже ждала девушка в Страсбурге и еще одна, на лыжном
курорте, где он собирался провести уик=энд, прежде завернуть в Цюрих, чтобы
найти более покладистого психиатра.
Плоть проявляет себя во многих ипостасях, и использовать ее можно
по=разному. Ласкать, калечить, обезглавливать, убивать приемом карате на
городской улице, заточать в польскую тюрьму. Боготворить и презирать.
Защищать и уничтожать. Проникать в матку, чтобы становиться новой плотью
("Человек должен делать то, что должен, Дорогуша). Плоть - это Армстид,
избитый до смерти в закоулках Ливорно, с накрашенными ногтями стоп и
загорелыми ногами. И Берт, предающийся любовным утехам с греческим матросом
в захваченных армией Афинах, в комнате с открытым окном и видом на Пантеон.
Или плавающий лицом вниз в покрытой нефтяной пленкой бухте Пирея. Плоть -
это пахнущий виноградом поцелуй молодого англичанина.
Двое полных, хорошо одетых мужчин вышли из кафе. Они обсуждали
процентные ставки государственных облигаций. А завтра они скрестят шпаги в
саду под вспышками фотокамер.
Мимо прошел мужчина в тюрбане. Гуркх с лопатой, превращенной в орудие
убийства, призванный отомстить за оскорбление, нанесенное сигаретными
подачками. Насилие, везде насилие, и деться от него некуда. По телу Розмари
пробежала дрожь.
- Вы замерзли, - констатировал Родни, остановил такси, они залезли на
заднее сидение. Она прижалась к нему, расстегнула пуговицы рубашки, положила
руку на грудь. Мягкая кожа, ни единого волоска. Нежная плоть, не звавшая ни
тягот армейской жизни, ни ужасов тюрьмы. Бархатистая, белоснежная английская
кожа, такая мягкая на ощупь.
- Я не хочу в эту ночь оставаться одной, - прошептала она в темноте
кабины.
Легкий, нетребовательный поцелуй. В подогретых вином желаниях парижской
ночи, растворились и муки прошлого, и неопределенность завтрашнего дня. Даже
если Розмари не помнила его имени, расставаться с ним не хотелось.
Они поднялись в ее номер. Ночной портье не поднял головы, подавая ей
ключ. Они разделись, не зажигая свет. А потом, уже в постели, выяснилось,
что у него нет желания овладеть ею. Ему лишь хотелось отшлепать ее по голой
попке. Она едва подавила смех. Позволила ему сделать все, что он хотел.
Почему нет? Ей тоже положена доля страданий.
Уходя, уже на заре, он нежно поцеловал ее и спросил, не смогут ли они
встретиться за ленчем. Когда он закрыл за собой дверь, она зажгла свет,
прошла в ванную, смыла косметику. А потом, стоя перед зеркалом долго, долго
смеялась, не в силах остановиться.
Перевел с английского Виктор Вебер
Переводчик Вебер Виктор Анатольевич
129642, г. Москва проезд Дежнева дом 19, кор.2 кв. 267. Тел. 473 40 91
IRWIN SHOW
GOD WAS HERE BUT HE LEFT EARLY