На это можно ответить, что степи Центральной Азии, простирающиеся более чем на четыреста лье (1600 верст) по другую сторону озера Балкаш, представляли также необходимые условия и что в этой стране развилась тюрко-татарская раса, представляющая в настоящее время картину того, чем должна была быть арийская раса в кочевой период своего существования. Но должно признать вместе с Куно, что условия климата, почвы, большого географического распространения и близость областей, занятых в настоящее время арийцами, суть аргументы для выбора европейской равнины как вероятной колыбели арийцев, предпочтительно перед равниной азиатской.
   Дальше мы покажем, что краниология, археология и лингвистическая палеонтология, науки, с которыми и Куно имел весьма ограниченное знакомство, доставили замечательные подтверждения его гипотезе.
   Куно не только первый выставил на вид то решение проблемы, на которое должно смотреть как на самое вероятное, но он был также первым, который настаивал на том, что в настоящее время стало аксиомой в этнологии; а именно, что распространение языка не предполагает непременно распространения расы. Распространение, которое получили арийские языки, произошло, по его мнению, по большей части от завоеваний арийских народов и включения в свою среду мирных племен более энергичными расами Севера. На основании их языка мы причисляем в настоящее время испанцев к народам латинской расы, и, однако же, у них имеется лишь весьма слабая доля латинской крови. То же самое во Франции, Бельгии и Румынии. В этих различных странах неолатинские языки получили преобладание, но в них мало или совсем нет латинской крови. Какая кровная связь, спрашивает Куно, существует между тевтонами и индусами, между кельтами и персами или между русскими и испанцами?
   И, однако же, эти народы говорят языками, которые имеют между собой большие аналогии, и мы все их включаем в одно и то же наименование арийских языков.
   Распространение арийских языков к югу и к востоку произошло, может быть, от завоеваний арийцев или от постепенного распространения арийской цивилизации на соседние племена, и ничто не мешает рассматривать равнину Северной Европы как область, где возникла арийская раса.
   Далее Куно замечает, что значительная часть северо-востока Европы в настоящее время занята или была занята в исторический период финнами. Между арийскими и финскими языками существуют тесные основные соотношения. Эти соотношения проявляются не столько в сходстве всего словаря, сколько в местоимениях, числительных, в суффиксах возвратных глаголов и во внутренней морфологической структуре языка. Крайние члены урало-алтайской семьи отделены друг от друга различиями столь же большими, как и те, которые существуют между финскими и арийскими языками. Куно, однако же, не выводит отсюда очевидного заключения, что финские языки представляют ту форму языка, из которой могли выйти арийские языки; он выводит отсюда, что финны и арийцы должны были первоначально соприкасаться, так что если мы будем выводить арийцев из Центральной Азии, то в этой же области надо искать и колыбели финнов.
   Куно должен был бы, однако же, заметить, что, по всей вероятности, диалектические различия арийского языка произошли не только от географического разделения, как он думал, но также в значительной мере и от несовершенного усвоения покоренными племенами арийского языка. Этот обильный последствиями взгляд принадлежит, как мы сейчас увидим, другому писателю.
   Самое важное участие Куно в спорном вопросе заключалось в опровержении теории, которая утверждала, что распространение арийской расы шло наравне с распространением арийского языка. Другое бездоказательное предположение, вся теория последовательных переселений арийцев, приходящих с востока, было опровергнуто в следующем году Иоганном Шмидтом в брошюре в шестьдесят восемь страниц [24]. Как камня, брошенного пращой юного пастуха, было достаточно для ниспровержения филистимского великана, так и этот маленький эскиз, написанный юным и неизвестным писателем, опрокинул обширное здание, с таким трудом воздвигнутое несколькими гигантами филологии. Если бы, как предполагалось сперва, предки арийских наций (кельты, тевтоны, литовцы, славяне, латины и греки) одни после других покидали последовательными роями общий центр для того, чтобы идти искать в Европе новых жилищ, то, очевидно, было бы возможно построить генеалогическое древо, представляющее отношения и филиации арийских языков и устанавливающее их более или менее близкую связь с произведшим их языком. В течение двадцати лет филологи занимались составлением этих генеалогических древ, но из них не было и двух сходных таблиц; Бопп, Потт, Гримм, Лотнер, Шлейхер, Пиктэ, Цейс (Zeuss), Финк, Форстеманн, Грассманн, Зонне, Курциус, Макс Мюллер, Паули, Шпигель, Юсти, Эбель не могли прийти к соглашению относительно разветвлений этого арийского древа, которые могли бы быть точно определены, если бы арийская семья действительно существовала.
   Существовало основное различие мнений по вопросу, должно ли причислять славянский язык к языкам европейским или к азиатским, приходится ли он сродни немецкому или зендскому; подобный же спор поднялся по поводу греческого; в то время как некоторые ученые считали его тесно связанным с латинским, другие утверждали, что он приближается к санскритскому; точно так же мнения разделились при решении вопроса, восходит ли отделение кельтов к эпохе мало или весьма отдаленной, и приближаются ли они более к латинам или к тевтонам. Существовала также основная разница во мнениях по вопросу, произошло ли разделение между языками Cевера и языками Юга или же между языками Востока и языками Запада, и должны ли греческий и славянский языки быть причислены к языкам восточным или западным.
   Эти споры относительно первоначального корня, казавшиеся нескончаемыми, получили решение настолько же полное, насколько и неожиданное. Памфлет Шмидта перенес весь вопрос на новую почву, он показал спорящим, что ни одно из их мнений, по-видимому, несогласимых, не было совсем ложным, но что следовало отказаться от мысли представить их отношения в виде генеалогического древа. Шмидт утверждал, что эти отношения представляют аналогию не с ветвями дерева, а с волнами, происходящими на воде, поверхность которой возмущена. Он предполагает, что был период, когда единство первобытного арийского языка было полным. В некоторых пунктах этого пространства образовались центры возмущения; новые лингвистические образования или новые фонетические вариации начали проявляться и распространялись как волны во всех направлениях от начального центра, ослабляясь по мере того, как они расширялись, как это делается с концентрическими кругами, происходящими от камней, брошенных в спокойную воду. Эти концентрические круги делались все шире до встречи друг с другом. При помощи этой теории, как думал Шмидт, трудности могут быть уничтожены и противоположные мнения соглашены.
   Двумя главными пунктами, обсуждавшимися сторонниками соперничавших «древ», были, как мы видели, вопросы о том, был ли славянский язык ветвью иранского или тевтонского корня и произошел ли греческий от латинского или от санскрита. Шмидт показал, что греческий в некоторых отношениях связан тесно с латинским, а в других со славянским и что славянский язык обладает некоторыми особенностями, общими ему с тевтонским, а другими – с иранским. Шмидт показал также, что чем более географически отдалены друг от друга два каких-нибудь арийских языка, тем малочисленнее их общие особенности. Таким образом, в то время как славяно-литовский и тевтонский обладают пятьюдесятью пятью общими корнями и словами, а славяно-литовский и индоиранский шестьюдесятью одним, индоиранский и тевтонский имеют их только тринадцать. Точно так же, в то время как сто тридцать два корня и слова, общие латинскому и греческому, и девяносто девять греческому и индоиранскому, только двадцать общих индоиранскому и латинскому. Отсюда вытекает, что славянский язык представляет переход от тевтонского к иранскому, а греческий – от латинского к санскриту. Шмидт успешно поддерживает мысль, что идея генеалогического древа должна быть совершенно оставлена. Он думал, что некогда должно было существовать постоянное движение языков с востока на запад, как бы по наклонной плоскости во всей области арийского языка, начиная с области санскрита и кончая областью кельтского языка. Диалектические различия возникли на разных пунктах, и тогда, благодаря причинам политическим, социальным и религиозным, некоторые из местных диалектов получили преобладание и образовали языки в ущерб более слабым промежуточным диалектам. Таким способом аттический диалект истребил другие греческие диалекты, а диалект римский поглотил осканский, умбрийский и другие италийские диалекты. Таким образом, говорит он, наклонная плоскость разбилась на ступени и превратилась в лестницу.
   Теория Шмидта о происхождении языков походит на теорию Дарвина о происхождении видов. Языки возникли вследствие необъясненного стремления к перемене и, кроме того, от истребления промежуточных и переживания преобладающих разновидностей. Этот принцип недавно искусно развил профессор Пауль в своем сочинении, озаглавленном Principien der Sprachgeschichte.
   Теория Шмидта была очевидно гибельна для старых теорий постепенных переселений с востока на запад. С тех пор стало ясно, что лингвистические различия должны были образоваться in situ (лат. на первоначальном месте), в то время как арийские народы занимали приблизительно почти те же географические места, которые они занимают и ныне.
   Лескиен подкрепил теорию Шмидта, введя понятие об относительном времени этих эволюций. Он утверждал, что нет необходимости предполагать, чтобы все эти превращения были одновременными. Одно из них могло произойти в тевтонской области и распространиться на соседнюю славянскую; после разделения тевтонов и славян другое могло произойти у славян и распространиться на иранцев. Позднее Пенка подал мысль о vera causa (лат. истинная причина) этих пертурбаций, которые Шмидт считал произвольными и случайными.
   Комбинируя теории Куно и Шмидта, он представил дело так, что так как первобытные арийцы включили в свою среду много рас не арийских, то диалектические разницы могли произойти от этих включений. Например, особенности, общие литовцам и славянам, могли произойти от включения финских племен, а особенности, общие славянам и иранцам, от включения угров. Из истории неолатинских языков можно видеть, что в этом объяснении есть доля истины. Весьма вероятно, например, что различия французского от испанского произошли от того, что латинский язык был языком иностранным, на котором в первом случае говорили кельты, а во втором случае иберы.
   Исчезновение ударений во французском и персидском языках обязано своим происхождением главным образом трудности, которую испытывали завоеватели, франки с одной стороны и арабы с другой, произносить иностранные слова. Английский язык также изменился, во-первых, вследствие соединения с языками саксов и англов, а потом под влиянием датского и норманского завоеваний и проповеди монахов-францисканцев.
   Вследствие всех этих столкновений английский язык потерял свои роды и четыре из пяти падежей; из шести способов образования множественного числа уцелел лишь один. Точно так же, если латинский язык потерял три из времен, которыми он обладал первоначально, и если образовал новое будущее, новое прошедшее совершенное, новое прошедшее несовершенное и новый страдательный залог, то мы должны искать причины этого во включении неарийского населения арийцами завоевателями. Но влияние этих теорий распространилось дальше, чем предполагали их защитники. В своем конечном результате они привели к убеждению, что не только не существовало никогда ничего похожего на чисто арийскую расу, но что даже сомнительно существование первоначального арийского языка.
   В 1880 году Дельбрюк, обсудив теорию генеалогического дерева и теорию Шмидта и Лескиена, пришел к заключению, что никогда и не было, как это всеми предполагалось, первоначального единого арийского языка.
   На развитие перемен окончаний потребовалось, как он думает, много тысячелетий, и прежде чем грамматика окончательно сформировалась, арийцы должны уже были образовать многочисленный народ, занимающий громадную территорию, на обширном протяжении которой должно было возникнуть много отличий в языке. Эти различия языка были зародышем тех различий, которые в настоящее время разделяют арийские языки.
   В итоге первоначальный арийский язык должен был начать разделяться на диалекты даже раньше, чем совершенно сформировался.
   Появление на свет в 1871 году книг Гейгера и Куно отметило начало новой эры в спорном вопросе. До этого момента азиатское происхождение арийцев было ортодоксальным верованием, в котором нельзя было усомниться, не прослыв еретиком. С тех пор европейское или азиатское происхождение арийцев стало вопросом, доступным для обсуждения, и следующие десять лет были периодом беспрерывной борьбы между сторонниками противоположных теорий. Из года в год сторонники прежней гипотезы становились малочисленнее и менее уверенными, тогда как европейская теория находила новых защитников среди самого молодого поколения ученых.
   Гёфер повторил старое доказательство, что самые архаические из форм арийского языка сохранились в Риг-Веде и Авесте, и потому колыбель арийцев должна находиться в той области, где говорили по-санскритски и по-зендски; на этот аргумент Уитни уже ответил, заметив, что из существующих языков исландский и литовский сохранили первоначальные арийские формы вернее, чем армянский или курдский.
   Пьетреман еще раз напомнил аргумент, извлеченный из географических преданий Авесты; он может быть допущен для последнего переселения иранцев, но не для переселения других рас, ни даже для первых иранских переселений.
   Киперт и Ген, следовавшие за ним, утверждали, что Азия представляет истинную officina gentium (лат. мастерская народов, или кузница племен; выражение готского историка VI в. Иордана, примененное им в отношении Скандинавии. – Примеч. ред.) и что так как многие из великих переселений совершались с востока на запад, то трудно верить, чтобы первое и самое большое совершилось в обратном направлении. Вероятно ли, говорит Ген, что нужно искать самые древние формы арийского языка в лесах и болотах Германии, предпочтительно перед литературными памятниками Индии и Бактрианы?
   На это можно возразить – если уж необходимо возражать на чистую риторику, – что если Чингисхан шел из Бактрианы в Европу, то до него Александр шел из Европы к Бактриане; что если Тамерлан вел свои армии в Галатию, то есть к западу, то сами галаты пришли из Галлии для того, чтобы поселиться на Востоке, в Галатии; что если германцы и славяне когда-то раздвигали свои пределы к западу, то в настоящее время уже много веков они раздвигают их к востоку.
   Но что лучше всего указывает на логическую слабость азиатской гипотезы, так это тот факт, что даже столь искусный защитник, как Ген, принужден был выставлять на вид такие слабые аналогии в качестве солидного доказательства.
   Самый сильный из аргументов, который был выставлен в пользу азиатского происхождения арийцев, есть, может быть, тот, который Гоммель, Делич и Кремер извлекли из некоторых первичных соотношений, предполагаемых между арийскими и семитическими языками. Можно допустить, что семиты возникли в Азии; и, если бы можно было доказать основное сходство между языками арийскими и семитскими, то были бы основания предполагать, что колыбели двух рас находились в соседних областях.
   Гоммель приводит шесть слов, которые, как он думает, устанавливают это первоначальное соотношение. Но шести слов недостаточно для того, чтобы служить основанием теорий. Фонетические сходства могут быть случайными, или же эти слова могут быть заимствованными, занесенными финикийской торговлей. Так это было, вероятно, относительно названий серебра, золота и вина; есть основание думать, как мы это покажем далее, что они были неизвестны первобытным арийцам.
   Делич идет дальше. Он утверждает, что им отожествлено до сотни корней семитических с корнями арийскими. Но даже если бы эти отожествления и были приняты, то это было бы недостаточно, так как нужно было бы иметь возможность указать на аналогию в элементах образования грамматики; а всеми признано, что в деле грамматической конструкции семитические и арийские языки разнятся существенно. Сходство некоторых первоначальных глагольных корней может быть с вероятностью объяснено иначе. Народы, говорящие на арийских языках, не все принадлежат к арийской расе. Ниже будет показано, что средиземная раса Южной Европы была, по всей вероятности, берберской или хамитской. Вообще допускают древнюю связь между семитской и хамитской семьями, и имеются многочисленные глагольные корни, которые кажутся общими для языков хамитического и семитического. Если южные арийцы суть не что иное, как арианизованные хамиты, то было бы легко объяснить рядом с существенными различиями между грамматиками арийской и семитической некоторые совпадения между семитическими и арийскими корнями. Вопреки противникам, а может быть, в силу слабости их возражений, новое учение продолжало приобретать приверженцев. В 1873 году Фридрих Мюллер признал силу аргументов в пользу европейского происхождения, которые Бенфей и Гейгер извлекли из имен растений и животных, общих арийским языкам.
   В то же время Шпигель возражал также против доказательств, извлеченных из преданий Авесты, и указывал на невозможность верить, чтобы область столь высокая, столь бесплодная, столь негостеприимная, как Памирское плато, могла бы произвести те большие массы людей, которые предполагаются теорией арийских переселений, или допустить, что эти толпы исчезли, не оставив после себя следов; и он объявляет, что разделяет мнение о том, что колыбель арийцев должна находиться в Европе между 45° и 60° градусами широты.
   Эта страна, говорит он, представляет почву, хорошо приспособленную к развитию первобытной арийской расы. Здесь мы находим пространство, достаточное для их распространения к востоку и к западу, распространения, в котором переселения в тесном смысле этого слова играли роль весьма незначительную. Арийская раса, продолжает он, должна была распространяться постоянно, захватывая другие расы, поглощение которых произвело диалектические различия, которые при помощи географического разлучения и отсутствия литературы с течением времени образовали мало-помалу отдельные языки. Никогда не было выражено для объяснения происхождения арийского языка теории более рациональной, чем та, которую высказал Шпигель.
   Пёше в монографии, посвященной спорному вопросу [25], первый выдвинул вперед антропологический принцип, который впоследствии развил Пенка. Он утверждал, что антропология и археология должны дополнить и исправить заключения филологии.
   Он поставил на вид, как это сделал раньше его Брока, что могут быть арийские языки, но арийской расы совсем не существует, что язык имеет мало значения при изучении рас; притом арийскими языками говорили расы совсем различные друг от друга, из которых одна, раса германская, отличающаяся своим высоким ростом, голубыми глазами, белой кожей, обильной бородой и долихокефалическим черепом, может иметь претензию быть представительницей чистых арийцев, как по крови, так и по языку. Пёше отожествил эту расу с той, скелеты которой найдены были в расположенных рядами могильниках Южной Германии, и утверждал, что она существовала в Европе со времен неолитического периода. Это доказательство было дискредитировано его не получившей одобрения антропологов теорией, гласившей, что арийская раса возникла в большом болоте Рокитно, между Припятью, Березиной и Днепром. В этой-то стране, где отсутствие пигмента, или альбинизм, встречается очень часто, он и помещает начало белокурой и белой расы. В этом болоте, думает он, обитали в жилищах, построенных на сваях, народы, которые позже распространились до швейцарских озер и долины По. Архаический характер литовского языка расположил его видеть в литовцах, соседних с болотом Рокитно, остатки этой первоначальной расы.
   Очевидным возражением против этой теории служит то, что болото Рокитно недостаточно обширно, чтобы быть колыбелью расы столь многочисленной, и что атлетическая и энергическая раса, какой были арийцы, превосходящая жизненной силой все другие народы, вряд ли могла получить начало в нездоровой местности, где условия существования ослабляют; притом болезненный альбинос, с волосами мочального цвета, какие встречаются в болотах Рокитно, ни в чем не походит на тип арийца с рыжими волосами, с белым и румяным лицом, с могучим и здоровым видом. Более того, существуют основательные причины предполагать, что первобытные арийцы были пастухами, ведшими кочевую жизнь, а этот род существования невозможен в болотах Рокитно.
   Два года спустя к европейской гипотезе присоединился Линденшмидт, который считает, что мы должны отказаться от мысли об арийском переселении, шедшем с Востока, как от старой утопии, вышедшей из исторических преданий [26]. Он доходит до заключения, что общий словарь первобытных арийцев не носит характера специально восточного, и подобно Бенфею думает, что отсутствие первобытных арийских наименований для слона и верблюда, льва и тигра представляет сильный аргумент против азиатского происхождения. Он оспаривает также, хорошо подобранными примерами, теорию Гена о том, что направление завоеваний и переселений следовало всегда движению солнца, с востока на запад.
   Он утверждает, что жизненная энергия и сила распространения арийцев единственны в своем роде. Они долговечны и обладают большой мускульной силой; поэтому невероятно, чтобы колыбель столь великой, могучей и энергичной расы была в Азии, где, насколько мы можем констатировать, не развивалось физических способностей. По его мнению, пример готов, скандинавов, норманнов, шотландцев, англичан, немцев и датчан, завоевавших Юг, колонизировавших Америку и покоривших обширные пространства в Азии, показывает нам, что именно в Северной Европе найдем мы в их наибольшем развитии признаки энергической расы арийцев. Область, где эти характеристические признаки получили наибольшее развитие, и будет, по всей вероятности, той, где раса получила свое начало.
   Затем Флигир возобновил в 1881 году теорию Куно о первоначальных соотношениях между финским и арийским языками, из чего он вывел заключение, что истинная vagina gentium (лат. лоно народов, еще одно определение Скандинавии историком Иорданом. – Примеч. ред.) должна находиться в Восточной Европе.
   Новая эпоха открылась для обсуждения в 1883 году, после выхода в свет двух замечательных трудов, которые ярко осветили весь вопрос и имели решительное влияние на общественное мнение. Первый был труд Карла Пенка [27], едкий, несколько исключительный, довольно слабый в филологическом отношении, но с большой силой снова выставивший антропологические аргументы, выдвинутые Пёше. Второй, представляющий самый важнейший из трудов, когда-либо написанных об этом предмете, был трактат д-ра Шрадера [28], содержащий осторожное и методическое изложение всего вопроса.
   Так как многие из аргументов и фактов, представленных этими писателями, будут воспроизведены в следующих главах, то в этом кратком историческом изложении достаточно лишь отметить те заключения, к которым они пришли.
   В своих Origines Ariacae (лат. «Истоки Ариев») и в позднейшем труде [29], где он отвечал своим критикам и поддерживал свои мнения новыми фактами и новыми аргументами, Пенка утверждал, что арийская кровь не имеет того же распространения, как и арийский язык. Он доказал, что народы арийского языка принадлежат ко многим различным антропологическим типам. Первобытные арийцы должны были, однако, образовать одну расу. Что-нибудь одно: или физические типы должны были развиться после лингвистического разделения, или же арийский язык должен был распространиться между расами неарийской крови. Первое предположение становится весьма невероятным, когда мы видим, как устойчиво сохраняется тип в течение тысячелетий у египтян, негров, евреев. Второе предположение очень вероятно, так как встречались многочисленные примеры перемен языка, не сопровождавшихся переменой расы. Короче говоря, язык изменчив, тогда как раса устойчива. В таком случае является вопрос: из пяти или шести типов, представляемых народами арийского языка, который наиболее верно воспроизводит тип первобытных арийцев? Пенка утверждает, что самая чистая арийская кровь встречается в Скандинавии, между шведами, белокурыми, голубоглазыми и с долихокефалическим черепом. Он утверждает, что чистых арийцев представляют лишь северные германцы и скандинавы, расы весьма плодовитые, высокорослые, одаренные энергией, мужеством, большой физической силой, и что эти замечательные дары сделали их способными завоевать более слабые расы востока, юга и запада и навязать им свой язык. Если расы Центральной и Южной Европы представляют едва лишь несколько черт сходства с расами Севера, то это поэтому, думает он, что у смешанных рас существует стремление возвращаться к одному из первоначальных типов. Он утверждает, что северная раса, плодовитая в холодном климате, становится бесплодной под южными широтами и, наконец, вымирает; тот факт, что между южными арийцами благородный класс выше и белокурее, чем крестьяне, напоминает о завоевании этих рас расой с Севера.