Исаенко Николай. Вижу противника!

   Непогожим мартовским утром, полку поставили задачу прикрыть наступающие войска в районе станицы Красноармейской. Из-за низкой облачности и плохой видимости прикрытие решили производить четверками "лаггов". Ведущим первой четверки приказали вылететь 'мне. Ведомым я взял полкового остряка, находчивого сержанта М. Г. Ишоева. Во второй паре ведущим полетел младший лейтенант С. Ф. Фролов, ведомым - сержант В. П. Юдин, крепкие, жизнерадостные парни. Юдин на фронте был новичком, Фролов уже воевал, но недолго. Считать их зрелыми летчиками не приходилось. Я предупредил обоих, чтобы бдительно следили за воздухом, немедленно докладывали об обнаруженном противнике, атаковали первыми.
   Разрывы в облачности около Краснодара достигали значительных размеров, верхний край ее проходил на высоте около 1200 метров, но перед станцией Новомышастовской разрывы в облаках почти пропали, а верхний край облачности превысил 2000 метров, и я решил снижаться. Первыми нырнули в появившееся над Новомышастовской "окно" мы с Ишоевым, за нами - Фролов и Юдин. И только выскочили под облака, справа накинулись два Ме-109. Похоже, вражеские "охотники" сумели нас подкараулить.
   - "Мессы" справа! - передал я по радио товарищам, резко разворачивая "лагг" в лоб ведущему фашисту.
   Миг - и гитлеровцы исчезли, скрылись в облаках: то ли не ожидали, что их заметят и не сумели психологически настроиться на схватку в равных условиях, то ли предпочли избежать боя "на лобовых". По рассказам фронтовиков, бой "на лобовых" гитлеровцы не любили и не выдерживали. Но едва мы легли на прежний курс, "мессы" снова вывалились из облаков и пошли именно и лобовую атаку.
   Мой "лагг" и самолет ведущего фашистской пары сближались стремительно. Уверенный, что противник отвернет, я шел на него, ловя "мессер" в перекрестие прицела. С дистанции в 300 метров открыл огонь. Гитлеровец не отвернул и тоже открыл огонь. Невероятно быстро вырос в размерах, возник перед мной кок вражеского винта. Отчетливо различив переплет и стекла фонаря кабины, я напрягся в ожидании удара, не желая свернуть и уступить гитлеровскому ублюдку. Столкновения не произошло: в самый последний момент тот не выдержал, ринулся вверх. Последнее, что успел я различить, вернее, угадать по контуру, было хвостовое колесо "мессера".
   Сделав левый разворот, я собрался вновь атаковать врага, но фашистские "охотники", снижаясь, уходили на запад, за линию фронта. За хвостом ведущего тянулся серый шлейф. Очевидно, была повреждена водяная система "мессера".
   Внезапно я ощутил страшную усталость. Обе атаки заняли не более пяти секунд каждая, а сил, оказывается, отняли больше, чем многочасовой перелет. И все же я испытывал радость: схватка выиграна!
   Радость оказалась недолгой. Выровняв машину, я не обнаружил пары младшего лейтенанта Фролова. Сержант Ишоев, отважно и умело прикрывавший мой самолет, сообщил по радио, что Фролов и Юдин еще во время первой атаки ушли на Красноармейскую.
   Почему Фролов не выполнил приказ держаться вместе, направился в район Красноармейской, сказать мог только сам Фролов. Найти его в данном районе нам с Ишоевым не удалось, попытки связаться с ним по радио ни к чему не привели. Ни Фролов, ни Юдин на аэродром не вернулись.
   Командование сочло наши с Ишоевым действия правильными, но я не находил себе места: опять неудача, не вернулись два экипажа.
   Фролов прибыл в полк на попутной машине утром 7 марта. Рассказал, что рация на его самолете отказала после и вылета, что значения моего резкого разворота после выхода из облаков над Новомышастовкой он не понял, так как противника просто не заметил, и счел за лучшее продолжать полет по намеченному курсу. Около станицы Ивановской, оглянувшись, увидел, что машина сержанта Юдина горит и падает, а на него самого идут в атаку два Ме-109. Фролов попытался провести бой на горизонтальном маневре, но был сбит и выбросился с парашютом.
   К сожалению, совершать серьезные ошибки в первые дни пребывания на фронте доводилось не только молодым летчикам. Ошибались и опытные. Ошибся и я.
   Требовалось произвести разведку дороги в тылу противника на участках Темрюк-Славянская и Варениковская - Крымская. На разведку дороги Темрюк Славянская послали меня. Ведомым вызвался лететь майор Аритов. Стояла низкая, до 300 метров облачность, лететь предстояло под облаками, самолет могла повредить даже шальная пуля, поэтому я опасался за замполита, пытался отговорить его. Но Аритов ничего не хотел слушать.
   Маршрут проложили в обход территории, занятой врагом, с выходом в море и полетом над ним до траверза порта Темрюк. Оттуда мы собирались выйти на дорогу Темрюк - Славянская.
   Замысел удался. Мы спокойно обогнули линию фронта, над Азовским морем шли без каких-либо осложнений, хотя не видели горизонта, а облака прижимали машины к воде. В расчетное время мы повернули на юг и на седьмой минуте полета заметили темрюкский порт. Я различил стоящие у пирса две большие самоходные баржи. На скорости 450 километров в час я спикировал, с высоты 200 метров сбросил на левую баржу взятые в полет две бомбы, "горкой" ушел под облака. Такой же маневр, сбросив бомбы на правую баржу, проделал Аритов.
   Через две-три минуты мы обнаружили большой плац и построенные на нем квадратом фашистские подразделения. Спикировали друг за другом до высоты 30 метров, прошили вражеское каре огнем пушек и пулеметов.
   Зенитные орудия по нашим самолетам" не били - уцелевшие гитлеровцы разбегались кто куда.
   Убедившись, что на баржах и пирсе порта бушует пожар, мы обошли город Темрюк, очутились над дорогой Темрюк-Славянская. Здесь нас уже ждали: к самолетам сразу потянулись красные шарики - открыла огонь МЗА противника. Казалось, невидимое чудовище выбрасывает вверх огневые щупальцы.
   Щупальцы исчезли так же внезапно, как появились. Я едва не столкнулся с фашистским корректировщиком ФВ-189, "рамой", как называли этот самолет на фронте. "Рама" спокойно ползла восвояси с востока, гитлеровские зенитчики испугались, что ненароком могут сбить своего.
   Фашистский летчик, увидев "лагги", метнулся влево по курсу, подставил мне правый мотор,, и вот здесь-то и допустил я грубую ошибку: атаковал "раму" сверху, повел огонь по ее мотору вместо того, чтобы сначала поразить вражеского стрелка. Я только повредил, но не сбил ФВ-189, и расплата пришла скоро. За станцией Курчанской, обстреляв мотоциклы и легковую машину, мы обнаружили колонну грузовиков, идущих к станице Керженской. Собрались их атаковать, когда в моих наушниках раздался встревоженный голос Аритова:
   - За вами серая полоса!
   Бросив взгляд на приборы, я увидел: стрелка термометра воды упирается в нуль.
   Вскоре ощутил, как сильно греет ноги, как обдает лицо жарким воздухом. Из выхлопных патрубков повалил черный дым. В цилиндрах сгорало масло, мотор вот-вот могло заклинить, а садиться некуда - под нами враги.
   Уже за разлившейся Кубанью в кабине удушливо запахло горящей резиной, мотор сбавил обороты, высота падала с каждой минутой. 400 метров, 350, 300... Наступил момент, когда я подумал, что до линии фронта все равно не дотяну. Вспомнилось лицо матери. Глаза искали цель, достойную того, чтобы поразить ее напоследок. Но не по кому было даже стрелять, некуда было бросить машину: под крыльями тянулись одни плавни да болотистые луга.
   На высоте 50 метров из патрубков вместе с дымом вырвалось пламя. Скорость упала до 250 километров в час. Мотор дернуло. Остановился винт. И вдруг-сухой луг!
   Выключив зажигание и перекрыв бензокран, я посадил "лагг" на фюзеляж. К счастью, сел в расположении своих войск. Через час меня доставили в штаб 46-й армии, где я доложил о результатах разведки начальнику штаба армии генерал-майору М. Г. Микеладзе, и в шесть часов вечера уже прикатил на штабном пикапе в родной полк. Обошлось. А могло кончиться трагически. И все исключительно потому, что атаковал "раму" сверху, а не снизу, где был бы неуязвим для огня вражеского стрелка, да и сверху атаковал неправильно, старался поразить мотор ФВ-189, хотя сначала следовало уничтожить стрелка.
   Сложным делом оказалось на первых порах и прикрытие штурмовиков. Впервые мы вылетели на такое задание 8 марта. Первую группу Ил-2 из 503-го ШАП (штурмового авиационного полка) сопровождала шесть "лаггов" под командованием командира 1-й эскадрильи капитана Смирнова, вторую группу "илов" сопровождала также шестерка истребителей, командовать которой приказали мне.
   Прикрывали мы группу "илов", в составе которой находилась девушка-летчица Анна Егорова. В нашей авиации служило немало героических девушек и женщин, все знали имена Героев Советского Союза Валентины Гризодубовой, Марины Расковой, Полины Осипенко, но встречаться с девушками-летчицами мне лично раньше не приходилось. Перед вылетом я смотрел на маленькую, тоненькую Анну Егорову с удивлением и почтением.
   Нужно сказать, что в 503-м ШАП о тактике прикрытия штурмовиков истребителями не имели никакого понятия, действовать нам пришлось по собственному разумению, а действовать хотелось хорошо, тем более, что в Международный женский день мы не могли ударить ъ грязь лицом, подвергнуть опасности единственную среди нас девушку!
   Решили применить боевой порядок, который применяли истребители, встреченные нами при первом вылете на боевое задание: две пары "лаггов" непосредственного прикрытия - на флангах группы штурмовиков, а третья пара в задней полусфере и немного выше остальных самолетов. Но стоило подняться в воздух, как я пожалел о принятом решении, понял, что слепо копировать чужие действия недопустимо. Обе пары истребителей непосредственного прикрытия буквально "зависли" на флангах штурмовиков, вынужденные сохранять скорость, соответствующую скорости "илов", то есть не более 300-350 километров в час. Мы же с ведомым, летевшие сзади, лишались свободы маневра: нам мешали девятибалльная облачность на высоте 600 метров и подвешенные к машинам осколочные бомбы. Над целью все истребители были лишены и высоты, и скорости, и маневра, необходимых для отражения атак истребителей противника.
   На следующий день погода не изменилась, и, сопровождая группу штурмовиков в район станицы Абинская (к слову сказать, в этой группе снова находилась Анна Егорова), мы прикрывали их уже не шестью истребителями, а лишь четверкой "лаггов". Пара лейтенанта Ю. Т. Антипова с ведомым сержантом Д. Г. Члочидзе маневрировала между флангами "илов", находясь выше их, в задней полусфере штурмовиков, а мы с сержантом Н. М. Петровым летели под нижней кромкой облачности, прикрывая всю группу. Ни одна пара истребителей не теряла высоты и скорости, не была лишена свободы маневра, и это позволило нам решительно и без потерь отбить две попытки Ме-109 напасть на штурмовики.
   Сначала пара Ме-109 бросилась непосредственно на "илы", но лейтенант Антипов и сержант Члочидзе атаковали "мессеры", и те попытались выйти из боя, но при развороте влево напоролись на нас с сержантом Петровым и еле успели скрыться в облаках. Во второй раз Ме-109 попытались атаковать нас с Петровым, когда штурмовики уже ложились на обратный курс. Врага заметил Петров. У сержанта не было радиопередатчика, он дал знать об опасности, резко развернув самолет в мою сторону. Я сообразил в чем дело, повторил маневр ведомого, оказался на "лобовых" с ведущим пары "мессеров", и фашисты снова скрылись за облаками.
   Наш боевой порядок себя оправдал, мы прикрыли товарищей надежно!
   К сожалению, внедрять в жизнь новую тактику было непросто. Особенно при вылетах на патрулирование и прикрытие наземных войск. Еще в конце 1942 года здравый смысл и суровая действительность заставили, наконец отказаться от распыления сил авиации, от использования ее исключительно в качестве средства усиления наземных войск. Хотя созданные воздушные армии, дивизии и полки уже могли вести самостоятельные действия, авиацию нередко продолжали рассматривать как род войск, которому не нужны ни особая стратегия, ни особая тактика.
   Не понимая специфики воздушного боя, иные военачальники требовали, чтобы истребители прикрытия наземных войск постоянно находились над линией фронта, над полем боя, полагая, что таким образом истребительная авиация наилучшим образом обезопасит наземные войска от бомбовых и штурмовых ударов авиации противника. На самом же деле, летая взад и вперед над ограниченным участком фронта, истребители лишались возможности перехватывать бомбардировщики и штурмовики противника еще на подходе к району боевых действий. К тому же, постоянное пребывание над одним и тем же участком фронта да еще на заданной высоте делало истребители прикрытия наземных войск сравнительно легкой добычей вражеских истребителей, которые применяли свободный маневр, нападали всегда с большей высоты и всегда со стороны солнца.
   Вечером 9 марта на собрании летного состава полка, которое проводил вместо заболевшего майора Орлова его заместитель по политической части майор Аритов, мы проанализировали свои действия за неделю пребывания на фронте, учли промахи, подвергли резкой критике порочную, отжившую тактику "зависания над линией фронта", решили смело внедрять передовой опыт и совершенствовать собственное мастерство, словом, воевать не по шаблону, а умело, расчетливо, с использованием всех возможностей новой техники. Серьезно, взволнованно говорили о том, как важен правильный подбор пар истребителей. Пышное выражение "ведомый - щит ведущего" неверно. В действительности, летчики-истребители, действующие в паре, служат и мечом и щитом друг друга. Тут все зависит от конкретных обстоятельств боя. Хорошая боевая пара должна быть подобием человеческих рук, занятых одной работой.
   Разумеется, одно дело - проанализировать и учесть допущенные ошибки, отмести устаревшие представления на словах, и другое - полностью изжить ошибки, отстаивать новые представления и следовать им на практике.
   Кстати, после описанного собрания я, наконец, поговорил с майором Аритовым о своих расхождениях во взглядах с Орловым.
   Аритов положил руку мне на плечо:
   - Не думаю, что вы расходитесь во взглядах, Николай Федорович. Просто Орлов тяжело болен, ему, по всей видимости, запретят полеты, он избегает лишних осложнений, только и всего. Ничего. Сам я разделяю ваши взгляды. На мою поддержку можете рассчитывать всегда. Будем бить врага с умом, без пощады!
   Эти слова Аритова послужили как бы прологом к развернувшимся событиям.
   10 марта 1943 года полк открыл боевой счет. В 8.30 2-я эскадрилья группой из восьми "лаггов" под командованием капитана Черкашина вылетела на прикрытие двенадцати "илов" 503-го ШАП, штурмовавших восточную окраину станицы Абинская. При подходе наших самолетов к цели две пары вражеских истребителей Ме-109, прорвавшиеся сквозь группу истребителей верхнего яруса, пытались атаковать штурмовики. Капитан Черкашин, руководивший группой истребителей непосредственного прикрытия, находясь выше врага, развил большую скорость, решительно атаковал и сбил в режиме набора высоты ведомого второй вражеской пары. "Мессеры" немедленно покинули поле боя.
   Из наземных войск тут же сообщили об успехе наших летчиков в штаб 5-й воздушной армии, оттуда сразу позвонили в полк. Благополучно приземлившуюся группу сбежались поздравлять все, кто был свободен от службы. Черкашина качали. Летчики радовались за командира 2-й эскадрильи, немного завидовали ему.
   На следующий день, 11 марта, сбил первый вражеский самолет и я.
   В 5.00 я получил приказ произвести разведку войск противника, установить интенсивность передвижения на шоссейной и железной дорогах между станицами Крымская и Абинская. Прикрывала меня четверка "лаггов" под командованием капитана Смирнова.
   Движение на вражеских дорогах оказалось вялым, но примерно в пяти километрах от Абинской, в лесистой балке я обнаружил большое количество замаскированных танков и автомашин, а на подходе к Абинской идущий встречным курсом, метров на 100 выше, фашистский корректировщик ФВ-189. Вражеский летчик сразу разобрался в обстановке, резко спикировал, нырнул под мой "лагг", надеясь уйти безнаказанным. Но теперь я был учен. Предупредив капитана Смирнова, что иду в атаку, и попросив прикрыть меня, развернулся, сам круто спикировал до высоты 600 метров и атаковал "раму" снизу. Первый залп пушки и пулеметов с дистанции не более ста метров пришелся по правому мотору "рамы"; увидев языки пламени и дым, поваливший из мотора, я довернул огненную трассу на кабины летчика и стрелка.
   ФВ-189 перешел в крутое пикирование с правым креном, упал и взорвался.
   - Это вам за Витю Юдина, гады! - крикнул я.- За Витю!
   Капитану Смирнову показалось, что я кричу "Зовите!" и он крикнул в свою очередь:
   - Теперь им поздно кого-то звать! В тот день полк вылетал на боевые задания еще шесть раз: трижды - на прикрытие штурмовиков и трижды - на прикрытие наземных войск. Я два раза вылетал ведущим группы, прикрывающей войска. В обоих вылетах нас атаковали со стороны солнца пары Ме-109. Однако потери понес именно враг: благодаря эшелонированному расположению "лаггов" и нашей большой скорости группе удалось сбить на преследовании два Ме-109.
   Встречали нас так же радостно, как капитана Черкашина. Я был счастлив.
   СТАНОВЛЕНИЕ
   С каждым днем теплеет. Ветер растащил облака, сияет солнце, кубанский чернозем подсох, степь зазеленела. Техника уже не вязнет в грязи, один за другим вступают в строй новые полевые аэродромы.
   Первые испытания позади, наш ИАП переживает период боевого становления, воюет день ото дня уверенней и успешней. К нам зачастили фронтовые корреспонденты.
   Номер армейской газеты "Советский пилот" от 14 марта 1943 года. В заметке, описывающей действия группы штурмовиков и истребителей, вылетавших в район косы Чушка, говорите, что летчики полка уничтожили четыре автомашины, пять повозок, бензозаправщик и склад боеприпасов врага, сбили в воздухе два и повредили находившиеся на аэродромах десять самолетов Ю-52.
   Номер "Советского пилота" от 16 марта. Очередное сообщение о наших летчиках: 15 марта в середине дня группа штурмовиков, 5 самолетов, ведущий капитан Еременко, под прикрытием двух ЛаГГ-3, ведущий капитан Исаенко, нанесли успешный удар по переправе Ахтанизовская, на обратном пути встретили 4 Ю-52, шедших одиночно в западном направлении. Двух из них атаковали с ходу и сбили по одному Исаенко и Еременко.
   Другие номера "Советского пилота", другие газеты - другие фамилии, и всевозрастающее количество сбитых в воздухе и уничтоженных на земле вражеских самолетов, взорванных складов, разбитых танков и автомашин.
   В середине марта сбили первые "мессеры" майор И. И. Аритов, лейтенанты В. И. Зимин и Ю. Т. Антипов, сержанты В. Ш. Авалиани, И. Я. Горбачев, И. М. Рябыкин.
   Хорошо помню, как уничтожил "мессер" Рябыкин, заставивший меня, если помнит читатель, поволноваться при посадке на промежуточном аэродроме.
   20 марта мы вылетели на прикрытие наземных войск группой из восьми самолетов. Рябыкин шел моим ведомым. Обнаружили четыре Ме-109, атаковали их первыми. Я сбил ведущего верхней пары противника, кто-то подбил ведущего нижней пары. Подбитый гитлеровец тянул на небольшой скорости почему-то не в западном, а в северном направлении, к территории, занятой нашими войсками. Видимо, помышлял только о том, чтобы скрыться от "лаггов".
   Рябыкин успел показать себя неплохим летчиком, неплохим ведомым, но его предстояло еще научить сбивать вражеские самолеты, а тут как раз подвернулся удобный случай.
   Четко выполняя радиоуказания, Рябыкин "змейкой" влево зашел "мессеру" строго в хвост, приблизился на дистанцию в 50 метров, открыл огонь, и "мессер" взорвался, распался в воздухе на дымящие, роняющие пламя куски.
   С этого дня Иван Михайлович Рябыкин поверил в себя. Стал действовать активно, дерзко и в конце марта сбил второй "мессер".
   Короткой оказалась жизнь Рябыкина. Всего два месяца провел он на фронте, встретив смерть в боях над Малой землей в конце апреля 1943 года. Но его короткая жизнь была прекрасна. Она была отдана любви к товарищам и ненависти к врагу. Несколько вражеских самолетов уничтожил Ваня Рябыкин. Ветераны полка и дивизии никогда не забывали и не забудут о нем!
   Действия нашей истребительной авиации к середине марта стали эффективнее и рациональнее как за счет совершенствования тактики и боевого мастерства летного состава частей, так и за счет появления на фронте значительного количества радиостанций наведения истребителей на самолеты врага.
   В начале марта на Северо-Кавказском фронте существовали всего три таких радиостанции. Они имели позывные "Белка-1", "Белка-2" и "Белка-3", работали на них девушки, которых ласково называли "белочками". "К сожалению, "белочки" могли лишь сообщать о появлении воздушного противника. На новых же радиостанциях наведения, к тому же многочисленных, работали опытные авиационные командиры. Они давали летчикам дельные советы, подсказывали во время воздушных схваток наиболее выгодные маневры, а вскоре начали руководить воздушными боями.
   Не стоит, однако, думать, что воевать нашему полку в марте было легко, что авиация и зенитная артиллерия врага не оказывали бешеного сопротивления, что обходилось без потерь. Потери мы, конечно, имели. И во время воздушных боев, и при ожесточенных бомбардировках наших аэродромов, и от зенитного огня противника. "Зацепило" и меня: 22 марта был подбит зенитками в районе станицы Троицкой. На "лагге" взорвался правый крыльевой бензобак, в крыле образовалось большое, почти квадратное отверстие, меня ранило осколком в левую ногу. С трудом вырвал машину из штопора, повел в сторону от линии фронта. Световая и механическая сигнализация подсказывали, что повреждена гидросистема выпуска шасси, произвольно вышла правая "нога", воздушный поток беспощадно сдирал с поврежденного крыла остатки фанерной обшивки. Следовало немедленно прыгать с парашютом, но восточный ветер силой до двадцати метров в секунду мог унести к противнику, и безмерно жаль было новый, недавно установленный на "лагге" мотор, поэтому я решил сажать машину на одну "ногу" на первое попавшееся поле. При планировании, находясь примерно в двадцати метрах над землей, заметил, что поле покрыто бугорками, решил, что это неубранный картофель, и лишь после того, как самолет остановился и плавно лег на левое крыло, обнаружил, что консоль выворотила из земли круглую, плоскую противотанковую мину...
   Прибыли саперы, разминировали проход, поврежденный "лагг" вытащили на ближайший проселок, чтобы отправить в мастерские. Словом, все обошлось. Даже ранение мое оказалось довольно легким. Однако от боевых полетов меня отстранили, и отстранили почти на три недели, которые показались невероятно долгими.
   Особенно тяжело переживал я запрет на боевые вылеты после того, как побывал на авиазаводе, где в последних числах марта получал для полка десять новых истребителей. Увидел в цехах только стариков, женщин и детей.
   О том, что программу цех сборки перевыполняет, мне рассказал шестидесятилетний, совершенно седой, морщинистый мастер. Рядом работала худенькая девчушка с белесыми косичками. Я спросил, сколько ей лет и как ее зовут.
   - Пожалуйста, подождите до перерыва! - сказала девчушка.- Мне нельзя отвлекаться, подведу бригаду.
   После звонка на обед она нашла меня. Звали ее Дусей, шел ей пятнадцатый год. Родом она и другие ребята были из Таганрога.
   - Вот работаем, будем тут восьмой класс заканчивать,- сказала девочка.
   - А где твои родители, Дуся?
   - На фронте. Папа - артиллерист, а мама - хирург в медсанбате.
   Обедала Дусина бригада рядом с цехом, на воздухе, за дощатым столом. При нашем приближении все мальчишки и девчонки встали, словно класс при появлении педагога.
   - Сидите, сидите, ребята! Устали, наверное?
   - Нет, вы первый садитесь. Вы хромаете, ранены...
   В торце стола для меня поставили "кресло" - ящик с приколоченным к нему сиденьем "лагга". Подростки, крутя в руках "тарелки" - консервные и стеклянные банки,- поглядывали с любопытством, ожидали захватывающих рассказов, а я смотрел на бледные, изможденные лица и не мог выговорить ни слова.
   Ребята поняли мое состояние.
   - Не переживайте! - сказал низкорослый паренек, которого друзья называли Валеркой.- Мы же не в оккупации, товарищ капитан! Расскажите, что на фронте? Где вы воюете? Как вас ранило?
   Не помню уже, как удовлетворил любопытство ребят. Но помню, что говорил, какое большое дело они делают, как нужны фронту их самолеты.
   - Товарищ капитан, а когда наши Таганрог возьмут?
   - Думаю, скоро. До Таганрога всего шестьдесят километров.
   Один из мальчиков со взрослой осторожностью спросил:
   - А если придется отступать?
   Я с горячностью поручился: отступления больше не будет! Никогда!
   Подошла пожилая грузинка с бидоном. Каждый член бригады получал пол-литра молока. Подростки доставали из-за пазух, из карманов ломти хлеба. Молоко пили большими глотками, хлеб откусывали маленькими кусочками.
   Дуся вынула из хозяйственной сумки пустую четвертинку, отлила в нее половину полученного "спецпайка", аккуратно закупорила и спрятала бутылочку. Я подумал, что девочка приберегает молоко на ужин, но Валерий объяснил, что в больнице лежит Дусина старшая сестра, молоко для нее.
   - Евдокия у нас семейная,- усмехнулся мальчик.
   - А ты что же, холостяк-одиночка? - пошутил я. Валерий опустил голову:
   - Ага. У меня всех в эшелоне разбомбило. В Александровке. Под Ростовом...
   Я горько пожалел о неуместной шутке. Боялся спросить ребят еще о чем-нибудь. Любовь И жалость к ним вновь всколыхнули, воспламенили в душе злобу к убийцам-захватчикам. Уничтожать, без пощады уничтожать каждого гитлеровца! Вернуться в полк, летать, бить фашистскую сволочь!