Виктор Исьемини
Меняла
Глава 1
Меняльная лавка у Восточных ворот Ливды – это, конечно, не та судьба, о которой я мечтал. Еще совсем недавно. Еще совсем недавно… Всего лишь четыре года назад я покидал этот город, пропахший сохнущими снастями, гниющими рыбьими потрохами, нуждой и страхом. Я уходил от моего детства, от беспросветной тоски, от безнадежности – туда, где осуществляются мечты, туда, где правят свобода и честь, туда, где все решают сила рук и отвага души. Словом, четыре года назад я покинул Ливду, чтобы стать наемником в Геве. И вот я снова здесь. А город словно стал меньше, он будто съежился за эти три года, первое время после возвращения я все время ловил себя на желании пощупать стены знакомых с детства домов. Стать на цыпочки, легко достать кончиками пальцев до нижнего ряда черепицы на крыше дома сапожника… Когда-то, давным-давно, в прошлой жизни, эта черепица была так недосягаемо высоко… Впрочем, и теперь мне будет не так-то уж и легко достать эту самую черепицу… Больная нога сразу же напомнит о себе, я знаю. Но все-таки я сильно вырос за эти четыре года. Я стал мужчиной. Я стал колдуном. Я стал калекой. А город, конечно, остался все тем же – огромным скопищем людей и строений, медленно умирающих и гниющих заживо.
Ливда умирает. Если не произойдет ничего из ряда вон выходящего, умирать она будет долго. Этот город слишком велик, чтобы сдаться так просто – тем хуже его обитателям. Они будут – поколение за поколением – бороться с нуждой, уступать шаг за шагом, проигрывать один бой за другим. И устремляться в схватку с нищетой снова и снова – скорее по привычке, уже не надеясь победить. Город погубили морские разбойники. Торговля хиреет, рыбная ловля превратилась в одну из самых опасных профессий, разорившиеся торговцы и рыбаки опускаются и пополняют армии ночных баронов Ливды. Теперь, когда Империя, похоже, рухнула, экипажи имперских галер, не получающие жалования из Ванетинии, постепенно спиваются, разлагаются и от дезертирства их удерживают лишь те гроши, что платит Совет. А Совет не требует от имперских солдат службы, он просто боится бунта. Галеры практически не покидают городскую гавань и разбойники-северяне становятся все смелей и нахальней.
Понятно, что в таком городе меняльная лавка – не слишком прибыльное дело. Тем более лавка у Восточных ворот. Остатки прежней деловой активности, вообще, почти все, что еще приносит доход, сосредоточено в западной части Ливды, вокруг порта. Там, в порту, есть меняльные лавки, открытые торговыми домами и товариществами судовладельцев. А здесь мои клиенты – лишь окрестные крестьяне да те немногие торговцы, что еще рискуют пускаться в дорогу от одного замка к другому. Конечно, они здорово рискуют. Теперь, с исчезновением Империи, рухнет последнее подобие порядка. Окрестные дворянчики и приблудные бродяги – вся эта свора сантлакских разбойников с гербами на ржавых щитах – все они с удвоенным остервенением возьмутся за разбой. Сухопутная торговля замрет совершенно. А крестьяне… Что с них проку? Лишь изредка кто-то просит оценить старинную эльфийскую монету, вывернутую плугом из земли или обменять подозрительный медяк, который всучили на рынке… Ну еще иногда ко мне обращаются за консультацией купчишки, не желающие почему-либо светиться с валютой в порту. За время службы наемником в Геве я неплохо наловчился разбираться в восточных монетах. Вот купчики и идут ко мне за советом, тем более что в городе ползет молва, мол, я не щепетилен и не особо стремлюсь соблюдать формальности. Мне плевать, законным ли путем приобретено серебро моего клиента. А солдаты нашей городской стражи смотрят на это сквозь пальцы. Они, бывает, даже угощают меня стаканчиком винца. Жалеют калеку, своего брата солдата, пострадавшего в бою, да и мои рассказы о похождениях в вольном отряде неизменно вызывают интерес. “Вот и нам, глядишь, придется вскоре подаваться в наемники, жалованье два месяца не платят, паскуды”, – так рассуждают они вслух, особенно когда выпьют. Да только не уйдут они из стражи, нет. Даже если им перестанут платить жалованье вовсе – нет, не уйдут. Их основной заработок – вовсе не из городской казны, они наживаются, мздоимством и незаконными поборами. Эти люди заживо гниют вместе с их проклятым городом. Четыре года назад я пытался избежать этой судьбы и подался в Геву – да вот, снова здесь. Сижу в крошечной лачуге у Восточных ворот и тщетно пытаюсь убедить себя, что меня не затронет гниль, владычествующая в Ливде…
– Привет, Эрствин! Какие новости? Пришел ответ из Энгры?
– Привет, Хромой. Ответа нет. Но зато папа узнал новость – его величества нет в Энгре.
– Вот как! А я слыхал, что он только недавно вернулся…
– Ага. А потом опять подался в Ванетинию и забрал с собой всех, кого только мог. Так что в Энгре нет сейчас вообще никого, кто мог бы не то что ответить – кто мог бы просто прочесть папино письмо.
– Да-а… Интересная новость. И почему же его величество так спешно покинул свою столицу? Об этом ничего не слышно?
– Говорят, узурпатор Алекиан выступил из Гонзора с большим войском. Будет битва.
– Послушай моего совета, Эрствин. Пока эта битва не закончилась, постарайся не называть в разговоре Алекиана самозванцем, а Велитиана – императором, хорошо?
– Да я знаю, Хромой, знаю! Мой отец говорит то же самое. Но я ведь только тебе…
– И мне тоже. Ты же знаешь, что здесь у стен есть уши? Ладно, Эрствин, мне пора идти. Постарайся, пожалуйста, узнать поподробнее, что там происходит в Энгре и Ванетинии. А завтра поговорим. Хорошо?
– Ну, хорошо-о… – мальчишка был раздосадован.
Ясно же – он принес мне важные новости, ему хотелось обсудить их. Кроме как со мной, ему не с кем больше поговорить – во всяком случае, поговорить всерьез.
– Эрствин, мне сегодня в самом деле кое-что предстоит сделать. Мне очень интересно, что ты узнал о событиях в Имперских делах, но сегодня… – я глянул Эрствину в глаза из-под своего капюшона. Он так жалобно смотрел на меня, что я не выдержал, – …А впрочем, идем. Мне все равно нужно еще перекусить. Так что поговорим по дороге, согласен?
– Ладно!
Эрствин сразу просиял – должно быть, маялся целый день, ожидая этой встречи со мной, как праздника. Я его прекрасно понимаю. Целый день он вынужден ошиваться в Доме Совета с отцом. Ни друзей, ни развлечений. Занятие не из веселых для двенадцатилетнего парня, но выбирать ему не приходится. Его папашу, барона Леверкойского, вышибли из собственного замка сбившиеся в стаю окрестные дворяне. Им вечно мозолил глаза богатый замок императорского вассала, лежащий между их нищими ленами. Едва пронесся слушок о бунте в Ванетинии и смерти Элевзиля II, как они тут же сговорились против барона. Я не думаю, что этот союз был прочным, враги Леверкоя наверняка передались сразу же, едва барон сбежал. Эти разбойники не могут поделить без драки и меньшую добычу, чем баронский замок…
Словом, так или иначе, а барон со своей семьей торчит сейчас в Ливде, как гость Совета, получает мизерное содержание и напрасно просит о помощи. Никто не окажет ему ни малейшей поддержки, пока не станет ясно, что Империя все-таки выжила. Глава Совета, наш хитроумный мастер Лигель, не желает ссориться ни с кем – это его фирменный почерк. Он не прогонит сэра Вальнта, барона Леверкоя, чтобы не осложнять отношений с ним, буде новый император вступится за обиженного вассала и вернет ему замок, но и не даст злополучному барону ни гроша – дабы потом ни в коем случае не держать ответа перед сегодняшним владельцем Леверкоя, кто бы это ни был. Отбить Леверкой, скорее всего, не сложно и, скорее всего, под силу предприимчивому дворянину с несколькими десятками солдат… Помочь Вальнту вполне во власти главы Совета. Но… Мастер Лигель и пальцем не шевельнет, пока не убедится, что помогает более сильной стороне. Кров и стол он предоставил барону и его семье – естественное проявления сердобольности. Еще он не отказывает изгнаннику в пергаменте, перьях и сургуче – злополучный барон пишет и пишет жалобы. В Энгру королю Метриену, в Ванетинию – Велитиану, по слухам занявшему ныне престол, сантлакскому епископу в его резиденцию, в Верн – командиру самого крупного в Сантлаке имперского гарнизона, еще пишет знакомым ванетским графам… Бесполезная переписка – никому нет дела до какого-то барона из провинции, когда в Мире происходит такое…
Эрствин вынужден вместе с отцом торчать на заседаниях Совета, присутствовать при торжественных выходах, постоянно вертеться на глазах у ливдинских синдиков, словно немой укор. Почетные гости города, как же, как же…
Мальчишка когда-то забрел в мою лавку, чтобы обменять старинную монетку. Монета была интересной, я прочел ему короткую лекцию о том, кто, где и почему велел выбить на реверсе столь странный герб, его это заинтересовало. С истории старинной монеты и началось наше знакомство, со временем переросшее в настоящую дружбу. Мы с Эрствином во многом похожи – две одинокие души, затерянные в огромном умирающем городе. И не нужно обманываться его нежным возрастом – Эрствин достаточно много повидал в жизни, а ума у него хватает для того, чтобы наблюдать, замечать и делать выводы. При нем часто выбалтывают достаточно интересные секреты, не опасаясь, что мальчишка сможет понять. Эрствин понимает, а если не понимает – спрашивает у меня. Таким образом, я в курсе многого из того, что происходит в нашем городском доме Совета. Но я вожу компанию с юным сэром Эрствином вовсе не из-за выгоды, вернее – не столько из-за выгоды. Мальчишка в самом деле близок мне, он – единственный в Ливде человек, понимающий меня и один из немногих, знающих мой секрет. Как правило, я очень тщательно скрываю свой Дар.
Ливда умирает. Если не произойдет ничего из ряда вон выходящего, умирать она будет долго. Этот город слишком велик, чтобы сдаться так просто – тем хуже его обитателям. Они будут – поколение за поколением – бороться с нуждой, уступать шаг за шагом, проигрывать один бой за другим. И устремляться в схватку с нищетой снова и снова – скорее по привычке, уже не надеясь победить. Город погубили морские разбойники. Торговля хиреет, рыбная ловля превратилась в одну из самых опасных профессий, разорившиеся торговцы и рыбаки опускаются и пополняют армии ночных баронов Ливды. Теперь, когда Империя, похоже, рухнула, экипажи имперских галер, не получающие жалования из Ванетинии, постепенно спиваются, разлагаются и от дезертирства их удерживают лишь те гроши, что платит Совет. А Совет не требует от имперских солдат службы, он просто боится бунта. Галеры практически не покидают городскую гавань и разбойники-северяне становятся все смелей и нахальней.
Понятно, что в таком городе меняльная лавка – не слишком прибыльное дело. Тем более лавка у Восточных ворот. Остатки прежней деловой активности, вообще, почти все, что еще приносит доход, сосредоточено в западной части Ливды, вокруг порта. Там, в порту, есть меняльные лавки, открытые торговыми домами и товариществами судовладельцев. А здесь мои клиенты – лишь окрестные крестьяне да те немногие торговцы, что еще рискуют пускаться в дорогу от одного замка к другому. Конечно, они здорово рискуют. Теперь, с исчезновением Империи, рухнет последнее подобие порядка. Окрестные дворянчики и приблудные бродяги – вся эта свора сантлакских разбойников с гербами на ржавых щитах – все они с удвоенным остервенением возьмутся за разбой. Сухопутная торговля замрет совершенно. А крестьяне… Что с них проку? Лишь изредка кто-то просит оценить старинную эльфийскую монету, вывернутую плугом из земли или обменять подозрительный медяк, который всучили на рынке… Ну еще иногда ко мне обращаются за консультацией купчишки, не желающие почему-либо светиться с валютой в порту. За время службы наемником в Геве я неплохо наловчился разбираться в восточных монетах. Вот купчики и идут ко мне за советом, тем более что в городе ползет молва, мол, я не щепетилен и не особо стремлюсь соблюдать формальности. Мне плевать, законным ли путем приобретено серебро моего клиента. А солдаты нашей городской стражи смотрят на это сквозь пальцы. Они, бывает, даже угощают меня стаканчиком винца. Жалеют калеку, своего брата солдата, пострадавшего в бою, да и мои рассказы о похождениях в вольном отряде неизменно вызывают интерес. “Вот и нам, глядишь, придется вскоре подаваться в наемники, жалованье два месяца не платят, паскуды”, – так рассуждают они вслух, особенно когда выпьют. Да только не уйдут они из стражи, нет. Даже если им перестанут платить жалованье вовсе – нет, не уйдут. Их основной заработок – вовсе не из городской казны, они наживаются, мздоимством и незаконными поборами. Эти люди заживо гниют вместе с их проклятым городом. Четыре года назад я пытался избежать этой судьбы и подался в Геву – да вот, снова здесь. Сижу в крошечной лачуге у Восточных ворот и тщетно пытаюсь убедить себя, что меня не затронет гниль, владычествующая в Ливде…
* * *
Четыре года назад… Тогда я верил, что смогу вырваться, смогу начать новую жизнь… Я сговорился с купцами, снаряжавшими караван в Энгру – напросился к ним попутчиком. До Старой Гавани они собирались плыть на барках в сопровождении имперской галеры, оттуда рискнуть добираться по суше. Именно рискнуть – ибо наши местные сантлакские дворяне куда более алчны, жестоки и опасны, чем разбойники Севера. Однако путешествие прошло на редкость спокойно. Мне иногда приходилось браться за весло, и я всякий раз с удовольствием убеждался, что некоторая колдовская сила у меня имеется. Подслушанные украдкой заклинания облегчали мой труд, я налегал на весло весьма энергично и я даже несколько раз был удостоен похвалы старшины каравана. Ну и, конечно, заслужил косые взгляды прочих попутчиков, так же как и я подрядившихся служить в дороге в обмен за право идти с караваном. Обычная, в общем-то, практика – с одной стороны, купцы экономили и нанимали меньше подручных, с другой – им было выгодно, что с караваном идет больше народу. Чем многочисленнее караван, чем менее легкой добычей представляется он сеньорам – тем безопаснее будет путь. Ну и одиночки, идя с караваном, получают защиту – а взамен они вкалывают на купцов. Словом, благодаря своим талантам я выделялся среди двух десятков путников, плывших вместе с торговцами. Прощаясь, старшина каравана протянул мне медную монету и предложил наняться к его хозяину на постоянную работу. Снова вернуться в Ливду? Ну уж нет! Мой путь лежал в Геву, в славный город Ренприст. Я поблагодарил караванщика, как мог вежливее отклонил его предложение и попросил помочь добраться из Энгры дальше – в Ванет. Тот пристроил меня в небольшую партию, отправлявшуюся с речной баркой в Кроличью Падь, городишко на границе с Ванетом… Так, приставая то к одному, то к другому каравану, я пробирался на восток. По пути где только можно подслушивал и подглядывал, узнавал заклинания. Сам не знаю, почему я не стал действовать обычным путем, почему не попросился в ученики к какому-нибудь колдуну? Почему стал прятать свой Дар? Наверное, сыграла роль моя привычка к одиночеству. Я с малолетства приучил себя к скрытности. У меня никогда не было настоящих друзей, да и семьи не стало слишком рано. На улице меня дразнили “приблудой”. Кем был мой отец, не знал никто, моя мать умерла, когда мне было только девять лет, и унесла в могилу этот секрет. Насколько я помню, мама была скрытной и замкнутой женщиной и меня воспитывала в таком же духе. После ее смерти меня взял к себе в дом вдовец сапожник, который трижды сватался к маме и всякий раз получал отказ. Он был добрым человеком и, пожалуй, неплохо ко мне относился, но родным я ему все-таки стать не мог, тем более что у него были свои дети. К тому же я слишком рано понял, что обладаю неким даром, отличающим меня от большинства моих земляков и сверстников. Вероятно, моим отцом был какой-то бродячий маг – говорят, Дар передается по наследству. Да, какой-нибудь бродяга, вряд ли он даже запомнил маму – одна ночь или несколько, всего лишь эпизод в странствиях, а вот мама до самой смерти не могла его забыть и хранила верность воспоминанию о коротком счастье. Должно быть, я никогда не узнаю правды о своем отце, да и какое это имеет значение?
Мама дала мне нежное сердце,
Папа дал мне чистую совесть,
Моя восьмая жена сказала мне:
– Я люблю в тебе это,
О, если б ты знал, как я люблю в тебе это,
Но жить на краешке жизни невыносимо.
И она не открыла мне глаз,
Я слышал это семь раз…
П.Кашин
* * *
Сегодня я запер лавчонку еще за полчаса до того, как стражники закроют на ночь ворота, меня ждали кое-какие дела. Однако ускользнуть незамеченным не удалось. Эрствин словно знал, что я закончу раньше обычного. Он уже поджидал в тени городской стены напротив. Стоял, поигрывая тесьмой пояса и настороженно поглядывая вокруг. Правильно, Восточные ворота – не слишком подходящее место для прогулок в одиночку для таких, как он. Мне не хотелось задерживаться здесь и привлекать внимание, но ничего не поделаешь, Эрствин все-таки мой приятель – единственный, пожалуй, настоящий приятель в этом прогнившем городе. Нашей дружбе не мешает разница ни в возрасте, ни в общественном положении. Эрствину двенадцать лет и он – сын Вальнта, барона Леверкоя.– Привет, Эрствин! Какие новости? Пришел ответ из Энгры?
– Привет, Хромой. Ответа нет. Но зато папа узнал новость – его величества нет в Энгре.
– Вот как! А я слыхал, что он только недавно вернулся…
– Ага. А потом опять подался в Ванетинию и забрал с собой всех, кого только мог. Так что в Энгре нет сейчас вообще никого, кто мог бы не то что ответить – кто мог бы просто прочесть папино письмо.
– Да-а… Интересная новость. И почему же его величество так спешно покинул свою столицу? Об этом ничего не слышно?
– Говорят, узурпатор Алекиан выступил из Гонзора с большим войском. Будет битва.
– Послушай моего совета, Эрствин. Пока эта битва не закончилась, постарайся не называть в разговоре Алекиана самозванцем, а Велитиана – императором, хорошо?
– Да я знаю, Хромой, знаю! Мой отец говорит то же самое. Но я ведь только тебе…
– И мне тоже. Ты же знаешь, что здесь у стен есть уши? Ладно, Эрствин, мне пора идти. Постарайся, пожалуйста, узнать поподробнее, что там происходит в Энгре и Ванетинии. А завтра поговорим. Хорошо?
– Ну, хорошо-о… – мальчишка был раздосадован.
Ясно же – он принес мне важные новости, ему хотелось обсудить их. Кроме как со мной, ему не с кем больше поговорить – во всяком случае, поговорить всерьез.
– Эрствин, мне сегодня в самом деле кое-что предстоит сделать. Мне очень интересно, что ты узнал о событиях в Имперских делах, но сегодня… – я глянул Эрствину в глаза из-под своего капюшона. Он так жалобно смотрел на меня, что я не выдержал, – …А впрочем, идем. Мне все равно нужно еще перекусить. Так что поговорим по дороге, согласен?
– Ладно!
Эрствин сразу просиял – должно быть, маялся целый день, ожидая этой встречи со мной, как праздника. Я его прекрасно понимаю. Целый день он вынужден ошиваться в Доме Совета с отцом. Ни друзей, ни развлечений. Занятие не из веселых для двенадцатилетнего парня, но выбирать ему не приходится. Его папашу, барона Леверкойского, вышибли из собственного замка сбившиеся в стаю окрестные дворяне. Им вечно мозолил глаза богатый замок императорского вассала, лежащий между их нищими ленами. Едва пронесся слушок о бунте в Ванетинии и смерти Элевзиля II, как они тут же сговорились против барона. Я не думаю, что этот союз был прочным, враги Леверкоя наверняка передались сразу же, едва барон сбежал. Эти разбойники не могут поделить без драки и меньшую добычу, чем баронский замок…
Словом, так или иначе, а барон со своей семьей торчит сейчас в Ливде, как гость Совета, получает мизерное содержание и напрасно просит о помощи. Никто не окажет ему ни малейшей поддержки, пока не станет ясно, что Империя все-таки выжила. Глава Совета, наш хитроумный мастер Лигель, не желает ссориться ни с кем – это его фирменный почерк. Он не прогонит сэра Вальнта, барона Леверкоя, чтобы не осложнять отношений с ним, буде новый император вступится за обиженного вассала и вернет ему замок, но и не даст злополучному барону ни гроша – дабы потом ни в коем случае не держать ответа перед сегодняшним владельцем Леверкоя, кто бы это ни был. Отбить Леверкой, скорее всего, не сложно и, скорее всего, под силу предприимчивому дворянину с несколькими десятками солдат… Помочь Вальнту вполне во власти главы Совета. Но… Мастер Лигель и пальцем не шевельнет, пока не убедится, что помогает более сильной стороне. Кров и стол он предоставил барону и его семье – естественное проявления сердобольности. Еще он не отказывает изгнаннику в пергаменте, перьях и сургуче – злополучный барон пишет и пишет жалобы. В Энгру королю Метриену, в Ванетинию – Велитиану, по слухам занявшему ныне престол, сантлакскому епископу в его резиденцию, в Верн – командиру самого крупного в Сантлаке имперского гарнизона, еще пишет знакомым ванетским графам… Бесполезная переписка – никому нет дела до какого-то барона из провинции, когда в Мире происходит такое…
Эрствин вынужден вместе с отцом торчать на заседаниях Совета, присутствовать при торжественных выходах, постоянно вертеться на глазах у ливдинских синдиков, словно немой укор. Почетные гости города, как же, как же…
Мальчишка когда-то забрел в мою лавку, чтобы обменять старинную монетку. Монета была интересной, я прочел ему короткую лекцию о том, кто, где и почему велел выбить на реверсе столь странный герб, его это заинтересовало. С истории старинной монеты и началось наше знакомство, со временем переросшее в настоящую дружбу. Мы с Эрствином во многом похожи – две одинокие души, затерянные в огромном умирающем городе. И не нужно обманываться его нежным возрастом – Эрствин достаточно много повидал в жизни, а ума у него хватает для того, чтобы наблюдать, замечать и делать выводы. При нем часто выбалтывают достаточно интересные секреты, не опасаясь, что мальчишка сможет понять. Эрствин понимает, а если не понимает – спрашивает у меня. Таким образом, я в курсе многого из того, что происходит в нашем городском доме Совета. Но я вожу компанию с юным сэром Эрствином вовсе не из-за выгоды, вернее – не столько из-за выгоды. Мальчишка в самом деле близок мне, он – единственный в Ливде человек, понимающий меня и один из немногих, знающих мой секрет. Как правило, я очень тщательно скрываю свой Дар.
Глава 2
Мы с Эрствином дошагали до “Шпоры сэра Тигилла”, я – тяжело опираясь на свою палку, Эрствин – вприпрыжку, то и дело обгоняя меня. Заметив, что я немного отстал, мальчишка останавливался и поджидал меня с виноватой улыбкой на лице, затем он минуту-другую старательно пытался выдерживать мой темп, но тут же вновь машинально прибавлял шагу, не прекращая болтать. Что ж, в его возрасте ходить медленно мне тоже было тяжело… Я пригласил его в харчевню перекусить со мной, он согласился. Эрствин еще не научился в подобных случаях вежливо, но гордо отклонять приглашения. Ну, позже научится… Пока что он не понимает, что наследнику древнего рода негоже сидеть в грязном кабаке за одним столом с каким-то менялой, и тем более – принимать от него угощение. Мальчик просто был рад возможности еще немного побыть в моем обществе. Еще, мне кажется, ему интересно разглядеть хоть раз как следует мое лицо, а во время еды я немного откидываю капюшон. Детей всегда почему-то влечет уродство – да и я в возрасте Эрствина тоже не был исключением. Но в “Шпоре сэра Тигилла” темно, а я обычно выбираю дальний столик в углу. Удобный столик, я могу спокойно сидеть лицом к двери, да к тому же отсюда легко шмыгнуть за стойку, а оттуда – на кухню. Из кухни черный ход ведет в захламленный дворик, а дальше, за ним – темные закоулки и городские трущобы. Там легко скрыться, уйти от погони. Человеку, ведущему такой образ жизни, какой веду я, не следует пренебрегать правилами осторожности. Мне, правда, еще ни разу не приходилось воспользоваться черным ходом старины Керта-трактирщика, но… Как-то само собой получается, что я держу все это в голове, жизнь приучила.
Эрствин быстро справился с сыром и похлебкой и, как обычно, принялся вертеться на скамье, норовя украдкой заглянуть под мой капюшон. Я сделал вид, что не замечаю его бестактности… Меня все зовут сейчас Хромым, а если бы я не носил капюшон – наверняка бы прозвали Кривым или Меченым, из-за здоровенных шрамов в пол-лица. Я не люблю, когда кто-то рассматривает мое лицо. Люди при виде этого уродства либо брезгливо отворачивались, либо принимались деланно-сердобольно кивать – противно! Подумаешь, шрамы. Если бы они могли видеть те отметины, что остались в моей душе… Я доел, дослушал наивные разглагольствования Эрствина по поводу планов его папаши и, перехватив взгляд Керта, поманил его пальцем. Кивнул толстяку на оставленные на столе монеты и тяжело поднялся, опираясь на палку.
– Ну, Эрствин, мне пора. Спасибо за компанию, идем, я провожу тебя до перекрестка.
– Спасибо за ужин, – мальчик вспомнил о манерах, – только давай лучше я тебя провожу.
– Нет, друг мой, ты прекрасно знаешь, что благородному дворянину, такому, как ты, негоже появляться у моей берлоги. К тому же темнеет. Тебе пора.
Да уж, мое пристанище находится в такой части города, куда юным господам весьма опасно соваться темными вечерами. Я проводил мальчика до перекрестка, с минуту подождал, пока он не свернул на улицу Колесников, ведущую к “чистой” части города, махнул в ответ на его прощальный жест. Затем постоял еще минуту, прислушиваясь. Было довольно светло, но уличная шваль уже могла начать свой промысел. Нет, все было тихо. Я не спеша побрел к своей хибаре. Пока добрался, уже порядком стемнело, на улицах было пустынно и мои шаги, сопровождаемые постукиванием клюки, гулко отдавались эхом в пустых дворах…
– Эй, убогий, слышь-ка, постой, – раздался за спиной неприятно-гнусавый голос.
Я обернулся. От тени дома отделились две фигуры.
– Слышь, убогий, погоди-ка…
Я шагнул им навстречу, поудобнее перехватывая палку. Почему-то люди прежде всего замечают мою хромоту, а уж затем – мою тяжелую клюку. Непростительная опрометчивость.
– Э, да это Хромо-ой… – протянул приятель гнусавого, – идем, Клещ.
– Но… – начал было Клещ, однако напарник схватил его за руку и насильно увлек за собой.
Тени снова растворились в темноте под стеной дома. Не знаю никого Клеща, да и другого я тоже не помню – однако он меня определенно узнал. Ну и Гангмар с ними, даже лучше, если кто-то подтвердит, что я вернулся домой из харчевни. Не исключено, что мне понадобится алиби, причем – именно из уст таких вот “клещей”. Сегодня ночью, кажется, предстоят довольно опасные приключения. До дома было уже недалеко и я добрался, никого больше не встретив. Сделав вид, что опираюсь рукой о стену (мало ли кто может наблюдать за мной – ну хотя бы из дома напротив), я на самом деле прикоснулся к защитному амулету в дверном косяке и отключил охранное заклинание, а затем уже отпер замок. Кажется, заклинание в порядке, никто не пытался ко мне проникнуть. На замок надежды мало, он способен помешать лишь наиболее честным из граждан Ливды, любой мало-мальски практичный человек отпер бы его без труда. Заклинание всяко лучше. Я толкнул дверь – она со скрипом распахнулась – затем прислушался и принюхался, осторожность не бывает излишней в этом прогнившем городе. Да нет, вроде все в порядке, можно войти. Ну вот я и дома. Теперь запереть дверь, проверить окно. Порядок. Я нагнулся за кроватью в углу, нащупал тайник в стене и поместил туда мешочек с монетами, отстегнув его от пояса. Деньги – мой ежедневный рабочий инструмент, но этой ночью мне предстоит несколько иная деятельность, нежели валютный обмен. Я извлек из тайника завернутые в тряпку колдовские снасти. Ну, вроде все. Можно идти на работу.
На входе в славный городишко Ренприст я заплатил медный грош – как все. Позже, став менялой, я часто задавался вопросом, куда ренпристская община девает такую гору медяков. Профессиональный интерес, так сказать. Каждый день сотни медяков поступают в городскую казну из кружек привратников. Летом, пожалуй, и по тысяче в день, да нет, больше, гораздо больше… Должно быть, у них есть постоянный контракт с оптовиками, с какой-нибудь крупной меняльной конторой при гевском дворе. Но в тот день, когда я впервые опустил свой грошик в грязную облупленную кружку ренпристского привратника, меня волновали совсем другие вопросы. Я впервые увидел знаменитое здание с вывеской “Очень старый солдат” и был потрясен его гигантскими размерами. Я впервые шагнул под эти легендарные своды… Помню, сердце билось и трепетало в ожидании чуда… А чуда не произошло. Ренприст не заметил меня, еще одного наивного юнца, приведенного сюда глупыми надеждами. Меня даже не “проверяли на гниль”, как это называют солдаты. Никто в зале не пытался меня оскорбить, спровоцировать, хотя с другими новичками частенько это проделывали. Теперь-то я понимаю, что это отсутствие ко мне интереса на самом деле было более унизительно, чем “проверка на гниль”, после которой новичок становился своим в большом зале “Очень старого солдата”. А меня просто не замечали. Это было обидно и даже опасно – у меня кончались деньги, а воровать в Ренпристе я не решался. Наконец, когда я уже совсем отчаялся, мне подвалила удача. Лето было в разгаре, наемники требовались многим сеньорам – и я попал во временную команду, набираемую каким-то городишкой. Как же он назывался? Кажется, Вердель. Да, Вердель. В то лето на городок регулярно устраивали налеты люди графа Анракского – того самого, что, говорят, сгинул перед самым началом этой заварухи в Империи. Вот горожане и решили увеличить число постоянно вооруженных людей. Они наняли тогда в “Солдате” около сотни человек – новичков вроде меня. Мы стоили недорого, и к тому же договор подразумевал выплату большой премии в конце службы при очень небольшой ежедневной оплате. Забегая вперед, скажу – граждане славного города Верделя здорово сэкономили на этой сделке. В Ренприст к осени мы вернулись вчетвером – из сотни без малого человек. Человеческая жизнь в Геве стоит не больше, чем в любом другом месте. То есть примерно столько, сколько вход в Ренприст – медный грош.
Итак, служба в Верделе. Мы круглосуточно несли стражу на стенах, четырежды отбивали серьезные приступы людей Гезнура Анракского, ремонтировали стены после штурмов. В промежутках между этими боями было еще несколько мелких стычек, охрана обозов, а также две больших драки с подвыпившими вердельскими мастерами в городском кабаке. К слову сказать, во время такой драки мы тоже потеряли одного из наших… У кого-то из местных оказалась тяжелая рука…
Я, наверное, на всю жизнь запомнил первый свой бой. Ночью мы заступили в караул, я задремал на стене – прямо в том месте, которое мне было указано оборонять… Разбудили меня крики. Ночь пылала – стрелы с горящими тряпками, факелы под стеной. Мой сосед, такой же мальчишка-новичок, как и я, что-то заорал, указывая пальцем вниз, и тут же пылающая стрела угодила ему прямо в рот. Крик оборвался, парень опрокинулся с парапета вниз. А под стеной снаружи суетились солдаты в кольчугах и шлемах, они поднимали лестницу, чуть в стороне подкатывали таран, защищенный навесом… Их суета едва угадывалась в темноте по отблесками на доспехах. Сказать по правде, я растерялся. Стрелы летели довольно густо, прорезая темно-синий бархат ночи оранжевыми искрами, крики неслись отовсюду. Никто не отдавал команд, на какой-то миг мне показалось, что я предоставлен сам себе, что я наедине с этой ночью. Но нет – вот тяжело загрохотали шаги – с десяток горожан спешили к тому участку стены, где по лестнице вот-вот должны были начать подниматься анракские солдаты. Я вышел из ступора и, схватив один из заранее приготовленных камней, швырнул вниз. Вряд ли я кого-то пришиб, но некоторую уверенность это мне вернуло.
Тощий начал как обычный аферист и даже, говорят, некоторое время исправно платил Обуху. Но вот теперь он стакнулся с Мясником и одновременно сманил Неспящего. Мясник – громила, когда-то он и в самом деле забивал скот, пока не сообразил, что за людей платят больше, а дело-то, в сущности, то же самое. Он чудовищно силен, да вдобавок питает слабость ко всяким амулетам и заговоренным талисманам. Он всегда увешан этим барахлом с головы до ног и кое-что из его магического арсенала – довольно мощные штучки. А Неспящий – маг. Хороший, сильный маг – настолько хороший, что работал до недавнего времени легально. Так вот, наш Тощий выдал дочку за Мясника, так что парень теперь ему родня и стоит за тестя горой. А силен он настолько, что с ним вряд ли справится и десяток лучших головорезов Обуха. Особенно теперь, когда для него готовит амулеты Неспящий. Этому колдуну Тощий посулил процент с прибыли и Неспящий теперь тоже предан ему, как пишут в романах, душой и телом. При такой поддержке Тощий сильно потеснил Обуха и даже отобрал у моего “друга” несколько весьма прибыльных “точек”, которые издавна платили дань Обуху. Атаман пытался действовать привычными методами и только зря потерял несколько человек – Мясник оказался ему не по зубам. К самому же ростовщику подобраться оказалось и вовсе невозможно, Неспящий прикрывал его крепко. От всего этого Обух просто взбесился и любой отказ мог воспринять как личный вызов. Так что я вынужден был согласиться ему помочь… Хм, помочь… Я прекрасно понимал, против кого будет направлен сегодняшний ночной рейд Обуха, а привлекать внимание Неспящего мне бы очень не хотелось. Не моего уровня это противник. Но делать было нечего.
Эрствин быстро справился с сыром и похлебкой и, как обычно, принялся вертеться на скамье, норовя украдкой заглянуть под мой капюшон. Я сделал вид, что не замечаю его бестактности… Меня все зовут сейчас Хромым, а если бы я не носил капюшон – наверняка бы прозвали Кривым или Меченым, из-за здоровенных шрамов в пол-лица. Я не люблю, когда кто-то рассматривает мое лицо. Люди при виде этого уродства либо брезгливо отворачивались, либо принимались деланно-сердобольно кивать – противно! Подумаешь, шрамы. Если бы они могли видеть те отметины, что остались в моей душе… Я доел, дослушал наивные разглагольствования Эрствина по поводу планов его папаши и, перехватив взгляд Керта, поманил его пальцем. Кивнул толстяку на оставленные на столе монеты и тяжело поднялся, опираясь на палку.
– Ну, Эрствин, мне пора. Спасибо за компанию, идем, я провожу тебя до перекрестка.
– Спасибо за ужин, – мальчик вспомнил о манерах, – только давай лучше я тебя провожу.
– Нет, друг мой, ты прекрасно знаешь, что благородному дворянину, такому, как ты, негоже появляться у моей берлоги. К тому же темнеет. Тебе пора.
Да уж, мое пристанище находится в такой части города, куда юным господам весьма опасно соваться темными вечерами. Я проводил мальчика до перекрестка, с минуту подождал, пока он не свернул на улицу Колесников, ведущую к “чистой” части города, махнул в ответ на его прощальный жест. Затем постоял еще минуту, прислушиваясь. Было довольно светло, но уличная шваль уже могла начать свой промысел. Нет, все было тихо. Я не спеша побрел к своей хибаре. Пока добрался, уже порядком стемнело, на улицах было пустынно и мои шаги, сопровождаемые постукиванием клюки, гулко отдавались эхом в пустых дворах…
– Эй, убогий, слышь-ка, постой, – раздался за спиной неприятно-гнусавый голос.
Я обернулся. От тени дома отделились две фигуры.
– Слышь, убогий, погоди-ка…
Я шагнул им навстречу, поудобнее перехватывая палку. Почему-то люди прежде всего замечают мою хромоту, а уж затем – мою тяжелую клюку. Непростительная опрометчивость.
– Э, да это Хромо-ой… – протянул приятель гнусавого, – идем, Клещ.
– Но… – начал было Клещ, однако напарник схватил его за руку и насильно увлек за собой.
Тени снова растворились в темноте под стеной дома. Не знаю никого Клеща, да и другого я тоже не помню – однако он меня определенно узнал. Ну и Гангмар с ними, даже лучше, если кто-то подтвердит, что я вернулся домой из харчевни. Не исключено, что мне понадобится алиби, причем – именно из уст таких вот “клещей”. Сегодня ночью, кажется, предстоят довольно опасные приключения. До дома было уже недалеко и я добрался, никого больше не встретив. Сделав вид, что опираюсь рукой о стену (мало ли кто может наблюдать за мной – ну хотя бы из дома напротив), я на самом деле прикоснулся к защитному амулету в дверном косяке и отключил охранное заклинание, а затем уже отпер замок. Кажется, заклинание в порядке, никто не пытался ко мне проникнуть. На замок надежды мало, он способен помешать лишь наиболее честным из граждан Ливды, любой мало-мальски практичный человек отпер бы его без труда. Заклинание всяко лучше. Я толкнул дверь – она со скрипом распахнулась – затем прислушался и принюхался, осторожность не бывает излишней в этом прогнившем городе. Да нет, вроде все в порядке, можно войти. Ну вот я и дома. Теперь запереть дверь, проверить окно. Порядок. Я нагнулся за кроватью в углу, нащупал тайник в стене и поместил туда мешочек с монетами, отстегнув его от пояса. Деньги – мой ежедневный рабочий инструмент, но этой ночью мне предстоит несколько иная деятельность, нежели валютный обмен. Я извлек из тайника завернутые в тряпку колдовские снасти. Ну, вроде все. Можно идти на работу.
* * *
На дорогу до Ренприста ушло еще около месяца. Никаких особых приключений не было, просто я старался быть осмотрительным и не рисковал оправляться в путь с ненадежными попутчиками. Ну и никогда не странствовал в одиночку, уж на это у меня хватило благоразумия. По дороге я смотрел, слушал, если удавалось – воровал. Но этим я занимался изредка, с большой неохотой и крайне осторожно. До сих пор не понимаю, почему я не стал действовать обычным путем – не пошел в ученики к какому-нибудь колдуну. Ну, пришлось бы несколько лет носить ученический капюшон – что ж тут такого?.. Но вот втемяшилось мне в голову, что я не должен раскрывать пред посторонними свой колдовской дар. Вообще-то, способности у меня невелики. Сказать по правде, как колдун я немногого стою, зато если к прочим умениям присовокупить толику магии – это существенно повышает мои шансы. Так что, возможно, в этой детской скрытности было куда больше смысла, чем кажется. Но, видать, от судьбы не уйдешь – кончилось все тем же самым – капюшоном. Я никогда не снимаю на людях свой капюшон…На входе в славный городишко Ренприст я заплатил медный грош – как все. Позже, став менялой, я часто задавался вопросом, куда ренпристская община девает такую гору медяков. Профессиональный интерес, так сказать. Каждый день сотни медяков поступают в городскую казну из кружек привратников. Летом, пожалуй, и по тысяче в день, да нет, больше, гораздо больше… Должно быть, у них есть постоянный контракт с оптовиками, с какой-нибудь крупной меняльной конторой при гевском дворе. Но в тот день, когда я впервые опустил свой грошик в грязную облупленную кружку ренпристского привратника, меня волновали совсем другие вопросы. Я впервые увидел знаменитое здание с вывеской “Очень старый солдат” и был потрясен его гигантскими размерами. Я впервые шагнул под эти легендарные своды… Помню, сердце билось и трепетало в ожидании чуда… А чуда не произошло. Ренприст не заметил меня, еще одного наивного юнца, приведенного сюда глупыми надеждами. Меня даже не “проверяли на гниль”, как это называют солдаты. Никто в зале не пытался меня оскорбить, спровоцировать, хотя с другими новичками частенько это проделывали. Теперь-то я понимаю, что это отсутствие ко мне интереса на самом деле было более унизительно, чем “проверка на гниль”, после которой новичок становился своим в большом зале “Очень старого солдата”. А меня просто не замечали. Это было обидно и даже опасно – у меня кончались деньги, а воровать в Ренпристе я не решался. Наконец, когда я уже совсем отчаялся, мне подвалила удача. Лето было в разгаре, наемники требовались многим сеньорам – и я попал во временную команду, набираемую каким-то городишкой. Как же он назывался? Кажется, Вердель. Да, Вердель. В то лето на городок регулярно устраивали налеты люди графа Анракского – того самого, что, говорят, сгинул перед самым началом этой заварухи в Империи. Вот горожане и решили увеличить число постоянно вооруженных людей. Они наняли тогда в “Солдате” около сотни человек – новичков вроде меня. Мы стоили недорого, и к тому же договор подразумевал выплату большой премии в конце службы при очень небольшой ежедневной оплате. Забегая вперед, скажу – граждане славного города Верделя здорово сэкономили на этой сделке. В Ренприст к осени мы вернулись вчетвером – из сотни без малого человек. Человеческая жизнь в Геве стоит не больше, чем в любом другом месте. То есть примерно столько, сколько вход в Ренприст – медный грош.
Итак, служба в Верделе. Мы круглосуточно несли стражу на стенах, четырежды отбивали серьезные приступы людей Гезнура Анракского, ремонтировали стены после штурмов. В промежутках между этими боями было еще несколько мелких стычек, охрана обозов, а также две больших драки с подвыпившими вердельскими мастерами в городском кабаке. К слову сказать, во время такой драки мы тоже потеряли одного из наших… У кого-то из местных оказалась тяжелая рука…
Я, наверное, на всю жизнь запомнил первый свой бой. Ночью мы заступили в караул, я задремал на стене – прямо в том месте, которое мне было указано оборонять… Разбудили меня крики. Ночь пылала – стрелы с горящими тряпками, факелы под стеной. Мой сосед, такой же мальчишка-новичок, как и я, что-то заорал, указывая пальцем вниз, и тут же пылающая стрела угодила ему прямо в рот. Крик оборвался, парень опрокинулся с парапета вниз. А под стеной снаружи суетились солдаты в кольчугах и шлемах, они поднимали лестницу, чуть в стороне подкатывали таран, защищенный навесом… Их суета едва угадывалась в темноте по отблесками на доспехах. Сказать по правде, я растерялся. Стрелы летели довольно густо, прорезая темно-синий бархат ночи оранжевыми искрами, крики неслись отовсюду. Никто не отдавал команд, на какой-то миг мне показалось, что я предоставлен сам себе, что я наедине с этой ночью. Но нет – вот тяжело загрохотали шаги – с десяток горожан спешили к тому участку стены, где по лестнице вот-вот должны были начать подниматься анракские солдаты. Я вышел из ступора и, схватив один из заранее приготовленных камней, швырнул вниз. Вряд ли я кого-то пришиб, но некоторую уверенность это мне вернуло.
* * *
Так. Пора идти. Обух ждать не любит. Обух – главарь воровской шайки, подмявший под себя добрую четверть города. В том числе – и “мой” квартал. Он – второй человек в Ливде, знающий мой секрет. Тут уж я бы предпочел, чтобы Обух знал обо мне поменьше, но… Взамен на “покровительство” я выполняю для него время от времени кое-какую работенку. Вот и сегодня я должен что-то сделать по его “просьбе”. Когда Обух просит – отказывать нельзя, тем более, что мне он даже платит. Мог бы и не платить, но платит. Особенно опасно говорить ему “нет” сейчас, когда у него возникли большие проблемы с ростовщиком по кличке Тощий.Тощий начал как обычный аферист и даже, говорят, некоторое время исправно платил Обуху. Но вот теперь он стакнулся с Мясником и одновременно сманил Неспящего. Мясник – громила, когда-то он и в самом деле забивал скот, пока не сообразил, что за людей платят больше, а дело-то, в сущности, то же самое. Он чудовищно силен, да вдобавок питает слабость ко всяким амулетам и заговоренным талисманам. Он всегда увешан этим барахлом с головы до ног и кое-что из его магического арсенала – довольно мощные штучки. А Неспящий – маг. Хороший, сильный маг – настолько хороший, что работал до недавнего времени легально. Так вот, наш Тощий выдал дочку за Мясника, так что парень теперь ему родня и стоит за тестя горой. А силен он настолько, что с ним вряд ли справится и десяток лучших головорезов Обуха. Особенно теперь, когда для него готовит амулеты Неспящий. Этому колдуну Тощий посулил процент с прибыли и Неспящий теперь тоже предан ему, как пишут в романах, душой и телом. При такой поддержке Тощий сильно потеснил Обуха и даже отобрал у моего “друга” несколько весьма прибыльных “точек”, которые издавна платили дань Обуху. Атаман пытался действовать привычными методами и только зря потерял несколько человек – Мясник оказался ему не по зубам. К самому же ростовщику подобраться оказалось и вовсе невозможно, Неспящий прикрывал его крепко. От всего этого Обух просто взбесился и любой отказ мог воспринять как личный вызов. Так что я вынужден был согласиться ему помочь… Хм, помочь… Я прекрасно понимал, против кого будет направлен сегодняшний ночной рейд Обуха, а привлекать внимание Неспящего мне бы очень не хотелось. Не моего уровня это противник. Но делать было нечего.