Страница:
– Мы, собственно, можем его вызвать вполне официально, – неуверенно выговорил Унтилов.
– Ах, дорогой мой, Константин Аркадьевич! Да как же вы будете его увещевать? Мол, уважаемый Клим Пантелеевич, окажите властям содействие в расследовании загадочного убийства, поскольку у господ полицейских на этот счет не имеется никаких соображений, так, что ли?
Пристав молча потянулся к пачке «Суворов» и вежливо предложил гостю:
– Прошу вас.
– Спасибо, но я привык к своим, – Круше выудил из кармана оксидированный портсигар и достал папиросу. – «Гильзы «Колью», – процитировал он рекламу, – делают курение совершенно безвредным, потому что внутри находится вата, задерживающая вредные смолы».
Услужливо чиркнув спичкой, штабс-ротмистр предложил:
– А что, если установить за адвокатом негласное наблюдение: с кем общается, куда ходит, кому звонит…
Круше поморщился.
– Нет, это не пойдет. Хотя, наверное, с портье «Метрополя» стоит переговорить. Ну и на телефонной станции «барышням» отслеживать его вызовы большой трудности не составит. А я, пожалуй, попробую завести с ним дружбу. – Он весело посмотрел на собеседника. – Так что придется вам делать вид, что вы со мною незнакомы. Ну, а ваши городовые меня и так не знают, за исключением сегодняшнего дежурного. Стало быть, на этом и порешим – следствие я буду проводить инкогнито, выдавая себя за отдыхающего… ну, положим, за недавно овдовевшего пехотного капитана, который, потеряв жену, с горя вышел в отставку. Посмотрим, какой с этого будет толк. А с вами, Константин Аркадьевич, и следователем этим…
– Боголеповым…
– Да, – кивнул головой капитан, – я бы встретился здесь в это же самое время, этак денька через три-четыре, скажем, 15-го, в четверг. Возможно, к этому времени мне удастся что-нибудь накопать. И еще: вы уж постарайтесь поселить меня так, чтобы в «Москве» ни сном ни духом не ведали, кто я на самом деле.
– Слушаюсь, господин капитан. Все сделаю – комар носа не подточит.
– А как продвигается дело с кражей у американцев?
– Мы провели несколько обысков у барыг, но результат пока нулевой, – развел руками штабс-ротмистр.
– А с Матушкиным по душам не беседовали?
– Как же! Лично в Кисловодск ездил! «Готов, – говорит, – поклясться перед Святым Евангелием и Крестом Животворящим, что мои люди к этому делу никакого касательства не имеют».
– Сдается мне, что нет ему резона комедию разыгрывать. Ведь стоит нам захотеть, и от всей его «империи» камня на камне не останется. И он это прекрасно понимает.
– Это уж точно, – согласно кивнул Унтилов. – Еще стаканчик?
– Давай, Константин Аркадьевич, наливай. Чаек-то, вижу, Споровский?
– Только его и признаю. А может, по-гусарски?
– Можно и по-гусарски, только в резвый галоп не переходи, а то знаю я вас, кавалеристов…
Кряжистые раскидистые липы и тонкие барышни-березки шелестели ветками на ветру, слушая через распахнутое окно неторопливый разговор двух отставных армейских офицеров. Доливая в стаканы крепкий гавайский ром, они до самого утра вспоминали былую юнкерскую молодость и строевую службу в дальних, забытых богом гарнизонах.
4. Завтрак с Шаляпиным
5. Червовый валет
– Ах, дорогой мой, Константин Аркадьевич! Да как же вы будете его увещевать? Мол, уважаемый Клим Пантелеевич, окажите властям содействие в расследовании загадочного убийства, поскольку у господ полицейских на этот счет не имеется никаких соображений, так, что ли?
Пристав молча потянулся к пачке «Суворов» и вежливо предложил гостю:
– Прошу вас.
– Спасибо, но я привык к своим, – Круше выудил из кармана оксидированный портсигар и достал папиросу. – «Гильзы «Колью», – процитировал он рекламу, – делают курение совершенно безвредным, потому что внутри находится вата, задерживающая вредные смолы».
Услужливо чиркнув спичкой, штабс-ротмистр предложил:
– А что, если установить за адвокатом негласное наблюдение: с кем общается, куда ходит, кому звонит…
Круше поморщился.
– Нет, это не пойдет. Хотя, наверное, с портье «Метрополя» стоит переговорить. Ну и на телефонной станции «барышням» отслеживать его вызовы большой трудности не составит. А я, пожалуй, попробую завести с ним дружбу. – Он весело посмотрел на собеседника. – Так что придется вам делать вид, что вы со мною незнакомы. Ну, а ваши городовые меня и так не знают, за исключением сегодняшнего дежурного. Стало быть, на этом и порешим – следствие я буду проводить инкогнито, выдавая себя за отдыхающего… ну, положим, за недавно овдовевшего пехотного капитана, который, потеряв жену, с горя вышел в отставку. Посмотрим, какой с этого будет толк. А с вами, Константин Аркадьевич, и следователем этим…
– Боголеповым…
– Да, – кивнул головой капитан, – я бы встретился здесь в это же самое время, этак денька через три-четыре, скажем, 15-го, в четверг. Возможно, к этому времени мне удастся что-нибудь накопать. И еще: вы уж постарайтесь поселить меня так, чтобы в «Москве» ни сном ни духом не ведали, кто я на самом деле.
– Слушаюсь, господин капитан. Все сделаю – комар носа не подточит.
– А как продвигается дело с кражей у американцев?
– Мы провели несколько обысков у барыг, но результат пока нулевой, – развел руками штабс-ротмистр.
– А с Матушкиным по душам не беседовали?
– Как же! Лично в Кисловодск ездил! «Готов, – говорит, – поклясться перед Святым Евангелием и Крестом Животворящим, что мои люди к этому делу никакого касательства не имеют».
– Сдается мне, что нет ему резона комедию разыгрывать. Ведь стоит нам захотеть, и от всей его «империи» камня на камне не останется. И он это прекрасно понимает.
– Это уж точно, – согласно кивнул Унтилов. – Еще стаканчик?
– Давай, Константин Аркадьевич, наливай. Чаек-то, вижу, Споровский?
– Только его и признаю. А может, по-гусарски?
– Можно и по-гусарски, только в резвый галоп не переходи, а то знаю я вас, кавалеристов…
Кряжистые раскидистые липы и тонкие барышни-березки шелестели ветками на ветру, слушая через распахнутое окно неторопливый разговор двух отставных армейских офицеров. Доливая в стаканы крепкий гавайский ром, они до самого утра вспоминали былую юнкерскую молодость и строевую службу в дальних, забытых богом гарнизонах.
4. Завтрак с Шаляпиным
Курортная жизнь начиналась рано. Проснувшись, по обыкновению, в шесть часов, Ардашевы шли в парк пить воду. От бюветов неспешно добирались до эстрады, где ежедневно в семь утра начинал играть местный симфонический оркестр. Завтракать предпочитали в кафе неподалеку. Ближе к восьми туда же подтягивались и засони Нижегородцевы. И потому пятый столик на шесть мест, как правило, был абонирован только на четверых. Два свободных стула почти всегда пустовали, однако ближе к девяти от посетителей уже не было отбоя.
Вот и сегодня, покончив с яйцом пашот и семгой под соусом бешамель, все ждали, когда к десерту подадут кофе. За неимением других новостей компания вяло обсуждала прочитанную доктором новость о приближении к Солнцу странствующей кометы Энке. Эта ужасная космическая путешественница имела диаметр в 500 тысяч верст и по форме напоминала обычную тарелку. Узнав, что до ожидаемой встречи светила с незваной гостьей оставалось менее месяца, Вероника Альбертовна горестно покачала головой выразив тем самым неподдельное беспокойство о будущем Галактики. Ее тревога невольно передалась и Ангелине Тихоновне, глубокомысленно изрекшей стандартный в таких случаях вопрос типа: «А что же теперь с нами будет?» – оставшийся, впрочем, без ответа. А ремарка Клима Пантелеевича, что диаметр Земли намного меньше размера непонятного блуждающего объекта (всего-навсего 12 тысяч верст) и подавно привела представительниц лучшей половины человечества в уныние.
Тяжело вздохнув, Вероника Альбертовна обреченно потянулась за вторым розовым зефиром, мысленно ругая себя за опрометчиво купленные наряды на размер меньше. Пошла уже вторая неделя их отдыха, а лишние фунты так и не собирались убавляться, и новомодные платья, блузы и кофточки, призванные ловить на себе завистливые взгляды скучающей публики, едва налазили на ее располневший стан, или, в лучшем случае, грозили разойтись по швам при первом же неловком движении. «А тут еще и этот конец света!» – мысленно расстроилась супруга присяжного поверенного.
Сонно прошелестев газетой, доктор вдруг встрепенулся и, оборотившись к своему приятелю, вымолвил дрогнувшим от волнения голосом:
– А вот эта статейка под заголовком «Таинственная карта», пожалуй, не может вас не заинтересовать. Вот послушайте:
– Да, – кивнул адвокат, – так и есть – червовая десятка, но не простая, а с золотым обрезом, то есть из глазетной колоды.
– Однако вы об этом мне ничего не говорили, – обиженным тоном выговорил доктор.
– Да разве это стоит того? Ну, карта, десятка… И что? Да и вообще, дорогой Николай Петрович, не забывайте, что мы с вами находимся на отдыхе. И нам нет никакого дела до всякой уголовщины.
– Кажется, к нам хотят кого-то подсадить, – прошептала Ангелина Тихоновна. И действительно, высокий тощий господин с орлиным носом в сопровождении официанта направлялся прямо к столу.
– Дозволите? – вежливо поинтересовался незнакомец. – Мне сказали, что у вас свободно.
– Конечно-конечно, садитесь, – гостеприимно пригласил Ардашев.
– Благодарю, – кивнул мужчина. – Поскольку вам придется терпеть мое общество, то разрешите отрекомендоваться: Вениамин Янович Круше, капитан от инфантерии в отставке.
– Вероника Альбертовна – супруга Клима Пантелеевича Ардашева, – начал знакомство доктор. – Ангелина Тихоновна – моя жена. А меня зовут Николай Петрович Нижегородцев. Я практикующий врач, а Клим Пантелеевич – адвокат.
– Позвольте, – привстал от удивления Круше, – а вы случаем не тот самый Ардашев, раскрывший тайну Мадагаскарского клада? Не так давно об этом писали все газеты.
– Он самый и есть! – гордо ответил доктор. – Наш русский Шерлок Холмс, не проигравший ни одного дела!
– Ну, Николай Петрович, – смутился Ардашев, – куда хватил! Прежде всего, я – присяжный поверенный, а расследования… они лишь способ защиты моих клиентов. Что ж до судебных побед, – он поднял глаза, – просто мне везет чаще, чем другим.
– И все-таки разрешите выразить мое искреннее почтение, – Круше протянул руку. – Для меня большая честь находиться с вами за одним столом.
– Да что вы… не стоит, – смутился Клим Пантелеевич, скромно ответив на рукопожатие.
– Смотрите! Шаляпин! – чуть не вскрикнула Вероника Альбертовна. – Надо же! Он идет к нам!
Высокий человек без шляпы, в светлом костюме и с черным французским бульдогом на поводке приближался аршинными шагами. Публика, заинтригованная появлением «золотого баса России», оживленно переговаривалась и с нескрываемым любопытством рассматривала мировую знаменитость.
Перед новым гостем в один миг возникли приборы, которые Круше так еще и не получил. Выдвинув стул, официант, словно крепостной лакей, ожидал, пока важный барин соблаговолит сесть. Подойдя к столу, корифей оперной сцены склонил голову в сторону Ангелины Тихоновны и любезно осведомился:
– Надеюсь, я не очень помешал вашему разговору? Вы позволите мне оккупировать этот стул?
Польщенная вниманием дама покраснела, точно гимназистка, и тут же смущенно пролепетала:
– Мы были бы очень рады… Федор Иванович…
Нижегородцев, взявший на себя роль церемониймейстера, поочередно представил присутствующих.
– Приятно оказаться в обществе столь интересных людей, – простодушно заметил певец, и в этот самый момент откуда-то снизу раздался лай. – А это Мазилка, – хозяин потрепал пса за ухом, – мой верный четвероногий друг. Очевидно, обиделся, что я его не отрекомендовал. – На кожаном ошейнике бульдога красовалась пробка от «Ессентуков № 17». Улыбнувшись, Шаляпин сказал: – Да вот хоть и наградил его «медалью», а он все равно местную водичку не жалует. Так нос и воротит.
Вновь показался официант, и, заняв выжидательную позу, осведомился:
– А вам, Федор Иванович, как обычно: кофе по-турецки, рокфор и яйца «с душком-с»?
– Пожалуй, парочку я бы съел, – заметив слегка недоуменный взгляд Вероники Альбертовны, солист императорского театра пояснил: – Советую вам, мои дорогие соотечественники, попробовать сие замечательное блюдо. Иной скажет, что в приготовлении яиц вкрутую уже невозможно придумать ничего нового. Не верьте! И здесь есть один замечательный рецепт: сварите яйца, а потом, не дав остыть, закопайте их в землю и выдержите ночь. За это время они приобретут неповторимый аромат. Советую попробовать. Кстати, здесь их готовят таким способом специально для меня.
Появился официант с подносом.
– Да, любезный, чуть не забыл. А Мазилке принеси сырой говядины; только порежь помельче. А то он прошлый раз от жадности чуть не подавился. – Федор Иванович щелкнул луковицей карманных часов и вновь убрал их. На его лице появилась едва заметная улыбка. – Странные дела происходят в Ессентуках. Второго дня гулял по парку и обнаружил, что у меня стащили хронометр. Как? Кто? Когда? Ума не приложу! Ведь лежали в жилетке, а цепочка была надета на пуговицу. Огорчился я поначалу. Вечером концерт, а настроения – никакого. Вернулся на дачу, открываю дверь, и что же вы думаете? На столе лежит мой «Брегет», а рядом записка: «Покорнейше просим прощения, господин Шаляпин. Часики возвращаем. Желаем здравствовать».
– Выходит, есть и у русских воришек благородство, – заметил Нижегородцев.
– У них единственно оно и присутствует, – оживился артист. – И в этом опять-таки повинна неизведанная тайна русской души. Ну не поверю я – хоть убей! – чтобы какой-нибудь портовый биндюжник в Марселе, Нью-Йорке или Лондоне вот так бы запросто отдал краденое назад!
– А я думаю, что все зависит от того, кто приказал этому карманнику вернуть «трофей», – расправляясь с розовым кусочком поджаренной ветчины, изрек Круше. – Не секрет, что воровской мир чрезвычайно иерархичен. Есть и там свои «царьки». Да ведь почитайте господина Крестовского и все поймете.
– Может и так, – Ардашев внимательно посмотрел на собеседника. – Только ведь от этого ничего не изменилось – «Брегет» на месте. Что ж, разрешите откланяться, господа. – Клим Пантелеевич поднялся.
– Дорогой Федор Иванович, – проворковала Ангелина Тихоновна, – мы просто очарованы вашим присутствием. И я надеюсь, что вы и дальше будете радовать нас своим прекрасным пением.
– Честь имею кланяться, мадам, – склонив голову в вежливом поклоне, певец бесцеремонно рассматривал неотразимую шатенку.
– Желаю приятного аппетита, – попрощался доктор, не замечая пристального внимания знаменитости к жене.
Оставив звезду сцены в обществе бывшего пехотного капитана и верного Мазилки, Ардашевы и Нижегородцевы направились вниз по аллее. Ангелина Тихоновна шла молча, невпопад отвечая на вопросы мужа, и совсем не вдавалась в суть беседы. Ее мысли находились еще там, рядом с королем оперы. Она чувствовала, как у нее пылают щеки и волнительно вздымается грудь при одной только мысли о возможности оказаться совсем близко с этим огромным, точно каменный утес, мужчиной с сильными руками и жгучим, как огонь молнии, взглядом, проникающим до самого сердца.
Вот и сегодня, покончив с яйцом пашот и семгой под соусом бешамель, все ждали, когда к десерту подадут кофе. За неимением других новостей компания вяло обсуждала прочитанную доктором новость о приближении к Солнцу странствующей кометы Энке. Эта ужасная космическая путешественница имела диаметр в 500 тысяч верст и по форме напоминала обычную тарелку. Узнав, что до ожидаемой встречи светила с незваной гостьей оставалось менее месяца, Вероника Альбертовна горестно покачала головой выразив тем самым неподдельное беспокойство о будущем Галактики. Ее тревога невольно передалась и Ангелине Тихоновне, глубокомысленно изрекшей стандартный в таких случаях вопрос типа: «А что же теперь с нами будет?» – оставшийся, впрочем, без ответа. А ремарка Клима Пантелеевича, что диаметр Земли намного меньше размера непонятного блуждающего объекта (всего-навсего 12 тысяч верст) и подавно привела представительниц лучшей половины человечества в уныние.
Тяжело вздохнув, Вероника Альбертовна обреченно потянулась за вторым розовым зефиром, мысленно ругая себя за опрометчиво купленные наряды на размер меньше. Пошла уже вторая неделя их отдыха, а лишние фунты так и не собирались убавляться, и новомодные платья, блузы и кофточки, призванные ловить на себе завистливые взгляды скучающей публики, едва налазили на ее располневший стан, или, в лучшем случае, грозили разойтись по швам при первом же неловком движении. «А тут еще и этот конец света!» – мысленно расстроилась супруга присяжного поверенного.
Сонно прошелестев газетой, доктор вдруг встрепенулся и, оборотившись к своему приятелю, вымолвил дрогнувшим от волнения голосом:
– А вот эта статейка под заголовком «Таинственная карта», пожалуй, не может вас не заинтересовать. Вот послушайте:
«Как нам стало известно из надежных источников, во внутреннем кармане летнего сюртука варшавского купца, убитого на прошлой неделе в Цандеровском институте, была обнаружена червовая десятка. Возможно, упомянутый факт никоим образом и не должен был бы привлечь наше внимание, если бы не найденная в его чемодане целая колода из пятидесяти двух карт. Непонятно, для какой цели убитый носил с собой эту единственную карту. Жаль, что представитель судебного следствия в грубой форме отказал нашему корреспонденту прокомментировать сей загадочный факт. Такая недальновидная позиция чиновников, призванных оберегать покой достопочтенных граждан, не только наносит ущерб престижу судебно-следственных органов, но и в полной мере игнорирует озабоченность общественности по поводу случившегося. А между тем все «водяное общество» находится в некоторой ажитации, опасаясь, как бы череда преступлений, начавшаяся с ограбления американской семейной пары и последующим загадочным смертоубийством варшавского негоцианта, не продолжилась вновь.Нижегородцев замолк, выжидательно глядя на Ардашева поверх очков.
Гирша Эйдельман».
– Да, – кивнул адвокат, – так и есть – червовая десятка, но не простая, а с золотым обрезом, то есть из глазетной колоды.
– Однако вы об этом мне ничего не говорили, – обиженным тоном выговорил доктор.
– Да разве это стоит того? Ну, карта, десятка… И что? Да и вообще, дорогой Николай Петрович, не забывайте, что мы с вами находимся на отдыхе. И нам нет никакого дела до всякой уголовщины.
– Кажется, к нам хотят кого-то подсадить, – прошептала Ангелина Тихоновна. И действительно, высокий тощий господин с орлиным носом в сопровождении официанта направлялся прямо к столу.
– Дозволите? – вежливо поинтересовался незнакомец. – Мне сказали, что у вас свободно.
– Конечно-конечно, садитесь, – гостеприимно пригласил Ардашев.
– Благодарю, – кивнул мужчина. – Поскольку вам придется терпеть мое общество, то разрешите отрекомендоваться: Вениамин Янович Круше, капитан от инфантерии в отставке.
– Вероника Альбертовна – супруга Клима Пантелеевича Ардашева, – начал знакомство доктор. – Ангелина Тихоновна – моя жена. А меня зовут Николай Петрович Нижегородцев. Я практикующий врач, а Клим Пантелеевич – адвокат.
– Позвольте, – привстал от удивления Круше, – а вы случаем не тот самый Ардашев, раскрывший тайну Мадагаскарского клада? Не так давно об этом писали все газеты.
– Он самый и есть! – гордо ответил доктор. – Наш русский Шерлок Холмс, не проигравший ни одного дела!
– Ну, Николай Петрович, – смутился Ардашев, – куда хватил! Прежде всего, я – присяжный поверенный, а расследования… они лишь способ защиты моих клиентов. Что ж до судебных побед, – он поднял глаза, – просто мне везет чаще, чем другим.
– И все-таки разрешите выразить мое искреннее почтение, – Круше протянул руку. – Для меня большая честь находиться с вами за одним столом.
– Да что вы… не стоит, – смутился Клим Пантелеевич, скромно ответив на рукопожатие.
– Смотрите! Шаляпин! – чуть не вскрикнула Вероника Альбертовна. – Надо же! Он идет к нам!
Высокий человек без шляпы, в светлом костюме и с черным французским бульдогом на поводке приближался аршинными шагами. Публика, заинтригованная появлением «золотого баса России», оживленно переговаривалась и с нескрываемым любопытством рассматривала мировую знаменитость.
Перед новым гостем в один миг возникли приборы, которые Круше так еще и не получил. Выдвинув стул, официант, словно крепостной лакей, ожидал, пока важный барин соблаговолит сесть. Подойдя к столу, корифей оперной сцены склонил голову в сторону Ангелины Тихоновны и любезно осведомился:
– Надеюсь, я не очень помешал вашему разговору? Вы позволите мне оккупировать этот стул?
Польщенная вниманием дама покраснела, точно гимназистка, и тут же смущенно пролепетала:
– Мы были бы очень рады… Федор Иванович…
Нижегородцев, взявший на себя роль церемониймейстера, поочередно представил присутствующих.
– Приятно оказаться в обществе столь интересных людей, – простодушно заметил певец, и в этот самый момент откуда-то снизу раздался лай. – А это Мазилка, – хозяин потрепал пса за ухом, – мой верный четвероногий друг. Очевидно, обиделся, что я его не отрекомендовал. – На кожаном ошейнике бульдога красовалась пробка от «Ессентуков № 17». Улыбнувшись, Шаляпин сказал: – Да вот хоть и наградил его «медалью», а он все равно местную водичку не жалует. Так нос и воротит.
Вновь показался официант, и, заняв выжидательную позу, осведомился:
– А вам, Федор Иванович, как обычно: кофе по-турецки, рокфор и яйца «с душком-с»?
– Пожалуй, парочку я бы съел, – заметив слегка недоуменный взгляд Вероники Альбертовны, солист императорского театра пояснил: – Советую вам, мои дорогие соотечественники, попробовать сие замечательное блюдо. Иной скажет, что в приготовлении яиц вкрутую уже невозможно придумать ничего нового. Не верьте! И здесь есть один замечательный рецепт: сварите яйца, а потом, не дав остыть, закопайте их в землю и выдержите ночь. За это время они приобретут неповторимый аромат. Советую попробовать. Кстати, здесь их готовят таким способом специально для меня.
Появился официант с подносом.
– Да, любезный, чуть не забыл. А Мазилке принеси сырой говядины; только порежь помельче. А то он прошлый раз от жадности чуть не подавился. – Федор Иванович щелкнул луковицей карманных часов и вновь убрал их. На его лице появилась едва заметная улыбка. – Странные дела происходят в Ессентуках. Второго дня гулял по парку и обнаружил, что у меня стащили хронометр. Как? Кто? Когда? Ума не приложу! Ведь лежали в жилетке, а цепочка была надета на пуговицу. Огорчился я поначалу. Вечером концерт, а настроения – никакого. Вернулся на дачу, открываю дверь, и что же вы думаете? На столе лежит мой «Брегет», а рядом записка: «Покорнейше просим прощения, господин Шаляпин. Часики возвращаем. Желаем здравствовать».
– Выходит, есть и у русских воришек благородство, – заметил Нижегородцев.
– У них единственно оно и присутствует, – оживился артист. – И в этом опять-таки повинна неизведанная тайна русской души. Ну не поверю я – хоть убей! – чтобы какой-нибудь портовый биндюжник в Марселе, Нью-Йорке или Лондоне вот так бы запросто отдал краденое назад!
– А я думаю, что все зависит от того, кто приказал этому карманнику вернуть «трофей», – расправляясь с розовым кусочком поджаренной ветчины, изрек Круше. – Не секрет, что воровской мир чрезвычайно иерархичен. Есть и там свои «царьки». Да ведь почитайте господина Крестовского и все поймете.
– Может и так, – Ардашев внимательно посмотрел на собеседника. – Только ведь от этого ничего не изменилось – «Брегет» на месте. Что ж, разрешите откланяться, господа. – Клим Пантелеевич поднялся.
– Дорогой Федор Иванович, – проворковала Ангелина Тихоновна, – мы просто очарованы вашим присутствием. И я надеюсь, что вы и дальше будете радовать нас своим прекрасным пением.
– Честь имею кланяться, мадам, – склонив голову в вежливом поклоне, певец бесцеремонно рассматривал неотразимую шатенку.
– Желаю приятного аппетита, – попрощался доктор, не замечая пристального внимания знаменитости к жене.
Оставив звезду сцены в обществе бывшего пехотного капитана и верного Мазилки, Ардашевы и Нижегородцевы направились вниз по аллее. Ангелина Тихоновна шла молча, невпопад отвечая на вопросы мужа, и совсем не вдавалась в суть беседы. Ее мысли находились еще там, рядом с королем оперы. Она чувствовала, как у нее пылают щеки и волнительно вздымается грудь при одной только мысли о возможности оказаться совсем близко с этим огромным, точно каменный утес, мужчиной с сильными руками и жгучим, как огонь молнии, взглядом, проникающим до самого сердца.
5. Червовый валет
Отдыхающая в Ессентуках публика была чрезвычайно пестра и разнообразна. Иногда попадались такие экземпляры, что Ардашеву, как начинающему литератору, безумно хотелось немедленно достать лист бумаги и зарисовать на память несколько особенно колоритных персонажей. Вот, например, навстречу степенно шествует одетая по давно прошедшей моде немолодая помещичья пара из какой-нибудь дальней – может, Костромской, а может, и Вятской – губернии, а за ними – принаряженная особа с розовым зонтиком от солнца и пятилетним баловнем, скорчившим рожицу поравнявшемуся с ними священнику. Щеголи-жигало, благочинные отцы семейства, прожигатели наследства, небогатые земские врачи, артистки, хористки и не имеющие права на замужество классные дамы женских гимназий… На воды съезжались и алчущие быстрой любви одинокие кавалеры, жадные до грошовых ощущений, и побежденные прозой уездной жизни растолстевшие сорокалетние маменьки.
Небольшой выбор развлечений и однообразная вечерняя скука способствовали сиюминутным знакомствам. Вот и Вероника Альбертовна нашла общий язык с семейной парой из Казани. Частые случайные встречи в парке у бювета и совместные занятия в Цандеровском институте привели к тому, что компания, состоящая прежде из четырех человек, разрослась до шести. Правда, Осип Осипович Варяжский – вечный титулярный советник с желтым, как выцветший дагерротип, лицом – повышенной разговорчивостью не отличался. Большую часть времени служащий губернского правления отмалчивался, слушая либо лекции Нижегородцева о пользе щелочных лепешек, либо рассуждения Клима Пантелеевича по поводу модных нынче протестных направлений в русской литературе. Не в пример мужу, его двадцативосьмилетняя жена, как трясогузка, щебетала без умолку, восхищаясь то несусветно дорогими нарядами мадам Ардашевой, то глубиной энциклопедических познаний присяжного поверенного. В этом мезальянсе шестидесятитрехлетнего чиновника и жизнерадостной, слегка взбалмошной красавицы было что-то странное и даже неестественное. Создавалось впечатление, что покладистый Осип Осипович был счастлив уже оттого, что, находясь рядом с женой, мог греться в теплых лучах ее обаяния.
Единственной особой, не испытывавшей удовольствия от общения с новыми спутниками, была Ангелина Нижегородцева. Очаровательная и раскованная блондинка Аделаида Варяжская всецело овладела симпатиями мужской половины, проявляя во всем почти детскую непосредственность. И, кажется, случись ей замешкаться при переходе ручья или широкой лужи, то доктор или адвокат, не раздумывая, подхватили бы ее на руки. Сравнивая этих двух женщин, можно было сказать, что привлекательная внешность мадам Нижегородцевой, подобно сентябрьской розе, носила лишь прелестный отпечаток недавнего лета, тогда как миловидное личико Аделаиды дышало свежестью весны. Словом, всеобщее почитание, к которому привыкла томная ставропольская шатенка, постепенно растворилось в задорном хохоте беловолосой соперницы из Поволжья. Как бы там ни было, но при общении с новоявленной Афродитой докторше приходилось выдавливать из себя натянутую улыбку и демонстрировать холодную учтивость.
Именно неугомонная Аделаида, снедаемая страстью к приключениям, придумывала разнообразные экскурсии по местным достопримечательностям, которых, в сущности, было не так уж и много. По ее инициативе была покорена гора Железная. Одолев высоту и вдосталь налюбовавшись окрестностями, дружная команда путешественников с наслаждением отведала шашлыка из молодого карачаевского барашка, приготовленного в небольшом ресторанчике. А уже на следующий день были наняты две линейки, которые доставили курортников в соседнюю немецкую колонию, славившуюся ароматным красным вином.
Вылазки на природу продолжались. «Долина очарования», Капельный источник, гора «Свистун», пасека Старицкого – перечень всех тех мест, куда чуть ли не ежедневно отправлялись три семейные пары. А когда список неизведанных райских уголков вокруг Ессентуков был исчерпан, Аделаида начала заговорщицки шептаться с доктором, отчего последний заметно повеселел и громогласно озвучил новую идею – посетить одно неприметное «уютное местечко», где по слухам велась азартная игра. Ардашев – постоянный партнер Нижегородцева по преферансу – с удовольствием присоединился к предложению, и только Осип Осипович – заядлый курильщик, страдающий хроническим бронхитом, – прокашлял в ответ что-то не очень одобрительное, но и он в конце концов капитулировал.
Не прошло и двух часов после упомянутого разговора, как три одноконных экипажа, миновав Пантелеймоновскую улицу, домчали гостей к даче-пансиону Кавериной – элитному картежному заведению, напоминающему собой пароход, заброшенный шальной волной на сушу. Трехэтажная, на восемнадцать номеров кирпично-деревянная громадина строилась с претензией на оригинальность. Во флигеле располагались четырех– и пятикомнатные квартиры с собственной кухней. Электрическое освещение, водопровод, ванные, отделанные мрамором, читальня и прекрасный сад с диковинными, привезенными из Сухума пальмами, инжиром, китайским лимонником и плетущейся актинидией создавали ощущение райского уголка, затерянного среди равнины, очерченной по периметру стеной тысячелетних гор. Но не эти блага современной цивилизации и даже не хваленый архиерейский пирог, приготовляемый специально выписанным из московской ресторации поваром, влекли сюда осоловевшее от солено-щелочной воды общество. Всех манила игра, которая велась за плотно задернутыми портьерами при ярком свете электрических ламп, упрятанных в зеленые абажуры. Официального разрешения на открытие карточного клуба не было, и потому все обставлялось как частная инициатива самих отдыхающих. Мол, собрался народ партийку раскинуть – так чего же им запрещать.
Привратник, выряженный в старомодный фрак, проводил господ в залу, где уже собралось достаточное количество народу. В большой комнате, оббитой темно-красным дамá, собралось десятка три игроков. Мелькали черные фраки, золотые эполеты, открытые плечи нарядных платьев, украшенных сверкающими брильянтами, и несколько новомодных пиджачных костюмов английского покроя. Ломберные столы прямоугольной формы с выдвижными ящичками по бокам уже были заняты. За каждым сидели по две пары, увлеченные бостоном. Чуть поодаль – два круглых стола. Один был пуст, а за вторым уже набралось человек десять. Там царила «железная дорога», известная за границей как chemin de fer. Судя по внушительной стопке банковских билетов, играли по-крупному. Банковал высокий молодой человек в темно-синем костюме с длинными, как у пианиста, пальцами. Отточенными движениями он сдавал карты господину с пышными усами, восседавшему по соседству с хорошенькой брюнеткой.
– Смотри, Клим, – оживилась Вероника Альбертовна. – По-моему, я уже видела эту парочку.
– Ты права. Это наши американские гости – мистер и миссис Браун. Если все дороги ведут в Рим, то в Ессентуках, видимо, они сходятся на этой даче. Что ж, пожалуй, этот стол ждал именно нас. – Ардашев повернулся к друзьям, предлагая сесть.
Компания удобно расположилась за круглым пристанищем. Прямо по центру красовался массивный бронзовый подсвечник, помнивший, вероятно, еще пушкинского Германна из «Пиковой дамы».
– Надо же, – изумился Николай Петрович, – до чего же в стародавние времена все было приспособлено для удобства игрока! Тут тебе и крючочки для щеточек, и углубление для мела в основании подсвечника, и отделение для отыгранных карт…
– Да уж, умели делать, – согласился Осип Осипович.
– Позволите поучаствовать? – из-за колонны показалась узнаваемая долговязая фигура. – Осмелюсь напомнить, меня зовут Вениамин Янович Круше.
– Окажите почтение! – приветливо улыбнулся Нижегородцев. – Однако мы собрались побаловаться «железкой». Не возражаете?
– Признаюсь – сам грешен. Люблю, знаете ли, иной раз банчок метнуть.
– Вот и славно, – заключил Ардашев. – Пора и приступать. Итак, вместе с дамами нас семеро.
– А я думаю, восемь, – раздался знакомый бархатный голос.
– Федор Иванович? – изумилась Ангелина Тихоновна. – И вы здесь?
– А что ж я, по-вашему, не человек? Есть и у меня пагубная страстишка. – Шаляпин плюхнулся на стул и оказался между Ангелиной Тихоновной и Климом Пантелеевичем. – Ох, и устал я от этих соленых ключей! Водичка, не спорю, штука полезная, да уж больно скучно!..
– А вы отправляйтесь с нами на экскурсии, – вмешалась в разговор Вероника Альбертовна. – Наш замечательный проводник – она глазами указала на Аделаиду – покажет вам не один Эдемский сад, а сразу несколько.
Переведя взгляд на блондинку, Федор Иванович рассеянно вымолвил:
– Не имею чести быть знакомым…
– Ах да, простите, – пришел на выручку словоохотливый доктор, – Аделаида Александровна Варяжская – супруга Осип Осиповича, – он указал на соседа. – Прошу любить и жаловать.
– Позвольте, сударь, сделать вам комплимент, – певец повернулся к титулярному советнику, – у вас замечательный вкус. Как жаль, что я не обладаю способностью передавать милое женское очарование на холсте с помощью кисти и красок, как это удается моему другу Репину!
Осип Осипович хотел что-то сказать в ответ, но лишь глухо закашлялся. За столом возникло неловкое молчание, которое нарушил сам же Шаляпин:
– Положа руку на сердце, я совсем недавно позволил себе снова взяться за карты. Лет десять тому назад со мной случилось одно забавное кипроко. В поезде, по дороге из Ставрополя в Москву, я попался на удочку шулеров. Два приличных с виду господина уговорили меня попытать счастья в «три туза». Я и не заметил, как вся наличность, полученная мною от ставропольского концерта, незаметно перекочевала в их карманы. Поверьте, было жутко обидно.
– Да, этих «умельцев» не так-то просто распознать, – поддержал разговор Клим Пантелеевич. – Ну, что ж, господа, пора начинать.
Как-то незаметно за столом набралось двенадцать человек. Среди них оказался важного вида господин с усами и бородкой клинышком – Егор Тимофеевич Сандалов, представившийся служащим Волжского коммерческого банка. Рядом с ним – этакий живчик – человек с бритым актерским лицом, назвавшийся Ананием Парамоновичем Заславским. Он оказался довольно значительной фигурой – возглавлял санкт-петербургские «Биржевые новости». Далее, по часовой стрелке, за столом расположилась еще одна супружеская пара, будто сошедшая с бессмертных тургеневских страниц и одетая по старой моде. Валентина Карповна и Константин Моисеевич Фейцингер, наверное, уже отметили серебряную годовщину бракосочетания. Судя по их сундучным нарядам, они приехали из какого-то провинциального уездного городка, где за последние сто лет ничего не изменилось. По всем вероятиям, там, как и прежде, гудели вечерами самоварные трубы под старыми яблонями, слышалось умиротворенное мычание буренок, и на закате переливчатыми аккордами заходилась тульская гармоника.
На серебряном подносе подали двенадцать колод. Заславский распечатал их и выложил в одну большую стопку. Затем перетасовал и поместил на длинный лоток. Потянули на старшую. Жребий пал на него. Началась игра. Послышался отрывистый приглушенный говор: «ставлю десять», «повышаю», «прикуп», «ставлю пятьдесят», «заметано», «вскрываюсь»… Больше всех счастливилось банкомету. Рядом с его серебряной табачницей возвышалась солидная стопка купюр. Когда партия закончилась, расстроенный Шаляпин приказал принести дюжину новых колод. И вторая талия осталась за редактором газеты, и третья… Не желая расстраивать игроков, Заславский бросил лакею золотой и, вежливо откланявшись, поднялся. Совсем скоро везунчик уже сидел за дальним столом, расточая любезности американке, довольно сносно осваивавшей азы русского карточного жаргона. Но и там, судя по его довольному лицу, удача продолжала баловать редактора. Через некоторое время он вернулся, что-то рассеянно ища глазами.
Небольшой выбор развлечений и однообразная вечерняя скука способствовали сиюминутным знакомствам. Вот и Вероника Альбертовна нашла общий язык с семейной парой из Казани. Частые случайные встречи в парке у бювета и совместные занятия в Цандеровском институте привели к тому, что компания, состоящая прежде из четырех человек, разрослась до шести. Правда, Осип Осипович Варяжский – вечный титулярный советник с желтым, как выцветший дагерротип, лицом – повышенной разговорчивостью не отличался. Большую часть времени служащий губернского правления отмалчивался, слушая либо лекции Нижегородцева о пользе щелочных лепешек, либо рассуждения Клима Пантелеевича по поводу модных нынче протестных направлений в русской литературе. Не в пример мужу, его двадцативосьмилетняя жена, как трясогузка, щебетала без умолку, восхищаясь то несусветно дорогими нарядами мадам Ардашевой, то глубиной энциклопедических познаний присяжного поверенного. В этом мезальянсе шестидесятитрехлетнего чиновника и жизнерадостной, слегка взбалмошной красавицы было что-то странное и даже неестественное. Создавалось впечатление, что покладистый Осип Осипович был счастлив уже оттого, что, находясь рядом с женой, мог греться в теплых лучах ее обаяния.
Единственной особой, не испытывавшей удовольствия от общения с новыми спутниками, была Ангелина Нижегородцева. Очаровательная и раскованная блондинка Аделаида Варяжская всецело овладела симпатиями мужской половины, проявляя во всем почти детскую непосредственность. И, кажется, случись ей замешкаться при переходе ручья или широкой лужи, то доктор или адвокат, не раздумывая, подхватили бы ее на руки. Сравнивая этих двух женщин, можно было сказать, что привлекательная внешность мадам Нижегородцевой, подобно сентябрьской розе, носила лишь прелестный отпечаток недавнего лета, тогда как миловидное личико Аделаиды дышало свежестью весны. Словом, всеобщее почитание, к которому привыкла томная ставропольская шатенка, постепенно растворилось в задорном хохоте беловолосой соперницы из Поволжья. Как бы там ни было, но при общении с новоявленной Афродитой докторше приходилось выдавливать из себя натянутую улыбку и демонстрировать холодную учтивость.
Именно неугомонная Аделаида, снедаемая страстью к приключениям, придумывала разнообразные экскурсии по местным достопримечательностям, которых, в сущности, было не так уж и много. По ее инициативе была покорена гора Железная. Одолев высоту и вдосталь налюбовавшись окрестностями, дружная команда путешественников с наслаждением отведала шашлыка из молодого карачаевского барашка, приготовленного в небольшом ресторанчике. А уже на следующий день были наняты две линейки, которые доставили курортников в соседнюю немецкую колонию, славившуюся ароматным красным вином.
Вылазки на природу продолжались. «Долина очарования», Капельный источник, гора «Свистун», пасека Старицкого – перечень всех тех мест, куда чуть ли не ежедневно отправлялись три семейные пары. А когда список неизведанных райских уголков вокруг Ессентуков был исчерпан, Аделаида начала заговорщицки шептаться с доктором, отчего последний заметно повеселел и громогласно озвучил новую идею – посетить одно неприметное «уютное местечко», где по слухам велась азартная игра. Ардашев – постоянный партнер Нижегородцева по преферансу – с удовольствием присоединился к предложению, и только Осип Осипович – заядлый курильщик, страдающий хроническим бронхитом, – прокашлял в ответ что-то не очень одобрительное, но и он в конце концов капитулировал.
Не прошло и двух часов после упомянутого разговора, как три одноконных экипажа, миновав Пантелеймоновскую улицу, домчали гостей к даче-пансиону Кавериной – элитному картежному заведению, напоминающему собой пароход, заброшенный шальной волной на сушу. Трехэтажная, на восемнадцать номеров кирпично-деревянная громадина строилась с претензией на оригинальность. Во флигеле располагались четырех– и пятикомнатные квартиры с собственной кухней. Электрическое освещение, водопровод, ванные, отделанные мрамором, читальня и прекрасный сад с диковинными, привезенными из Сухума пальмами, инжиром, китайским лимонником и плетущейся актинидией создавали ощущение райского уголка, затерянного среди равнины, очерченной по периметру стеной тысячелетних гор. Но не эти блага современной цивилизации и даже не хваленый архиерейский пирог, приготовляемый специально выписанным из московской ресторации поваром, влекли сюда осоловевшее от солено-щелочной воды общество. Всех манила игра, которая велась за плотно задернутыми портьерами при ярком свете электрических ламп, упрятанных в зеленые абажуры. Официального разрешения на открытие карточного клуба не было, и потому все обставлялось как частная инициатива самих отдыхающих. Мол, собрался народ партийку раскинуть – так чего же им запрещать.
Привратник, выряженный в старомодный фрак, проводил господ в залу, где уже собралось достаточное количество народу. В большой комнате, оббитой темно-красным дамá, собралось десятка три игроков. Мелькали черные фраки, золотые эполеты, открытые плечи нарядных платьев, украшенных сверкающими брильянтами, и несколько новомодных пиджачных костюмов английского покроя. Ломберные столы прямоугольной формы с выдвижными ящичками по бокам уже были заняты. За каждым сидели по две пары, увлеченные бостоном. Чуть поодаль – два круглых стола. Один был пуст, а за вторым уже набралось человек десять. Там царила «железная дорога», известная за границей как chemin de fer. Судя по внушительной стопке банковских билетов, играли по-крупному. Банковал высокий молодой человек в темно-синем костюме с длинными, как у пианиста, пальцами. Отточенными движениями он сдавал карты господину с пышными усами, восседавшему по соседству с хорошенькой брюнеткой.
– Смотри, Клим, – оживилась Вероника Альбертовна. – По-моему, я уже видела эту парочку.
– Ты права. Это наши американские гости – мистер и миссис Браун. Если все дороги ведут в Рим, то в Ессентуках, видимо, они сходятся на этой даче. Что ж, пожалуй, этот стол ждал именно нас. – Ардашев повернулся к друзьям, предлагая сесть.
Компания удобно расположилась за круглым пристанищем. Прямо по центру красовался массивный бронзовый подсвечник, помнивший, вероятно, еще пушкинского Германна из «Пиковой дамы».
– Надо же, – изумился Николай Петрович, – до чего же в стародавние времена все было приспособлено для удобства игрока! Тут тебе и крючочки для щеточек, и углубление для мела в основании подсвечника, и отделение для отыгранных карт…
– Да уж, умели делать, – согласился Осип Осипович.
– Позволите поучаствовать? – из-за колонны показалась узнаваемая долговязая фигура. – Осмелюсь напомнить, меня зовут Вениамин Янович Круше.
– Окажите почтение! – приветливо улыбнулся Нижегородцев. – Однако мы собрались побаловаться «железкой». Не возражаете?
– Признаюсь – сам грешен. Люблю, знаете ли, иной раз банчок метнуть.
– Вот и славно, – заключил Ардашев. – Пора и приступать. Итак, вместе с дамами нас семеро.
– А я думаю, восемь, – раздался знакомый бархатный голос.
– Федор Иванович? – изумилась Ангелина Тихоновна. – И вы здесь?
– А что ж я, по-вашему, не человек? Есть и у меня пагубная страстишка. – Шаляпин плюхнулся на стул и оказался между Ангелиной Тихоновной и Климом Пантелеевичем. – Ох, и устал я от этих соленых ключей! Водичка, не спорю, штука полезная, да уж больно скучно!..
– А вы отправляйтесь с нами на экскурсии, – вмешалась в разговор Вероника Альбертовна. – Наш замечательный проводник – она глазами указала на Аделаиду – покажет вам не один Эдемский сад, а сразу несколько.
Переведя взгляд на блондинку, Федор Иванович рассеянно вымолвил:
– Не имею чести быть знакомым…
– Ах да, простите, – пришел на выручку словоохотливый доктор, – Аделаида Александровна Варяжская – супруга Осип Осиповича, – он указал на соседа. – Прошу любить и жаловать.
– Позвольте, сударь, сделать вам комплимент, – певец повернулся к титулярному советнику, – у вас замечательный вкус. Как жаль, что я не обладаю способностью передавать милое женское очарование на холсте с помощью кисти и красок, как это удается моему другу Репину!
Осип Осипович хотел что-то сказать в ответ, но лишь глухо закашлялся. За столом возникло неловкое молчание, которое нарушил сам же Шаляпин:
– Положа руку на сердце, я совсем недавно позволил себе снова взяться за карты. Лет десять тому назад со мной случилось одно забавное кипроко. В поезде, по дороге из Ставрополя в Москву, я попался на удочку шулеров. Два приличных с виду господина уговорили меня попытать счастья в «три туза». Я и не заметил, как вся наличность, полученная мною от ставропольского концерта, незаметно перекочевала в их карманы. Поверьте, было жутко обидно.
– Да, этих «умельцев» не так-то просто распознать, – поддержал разговор Клим Пантелеевич. – Ну, что ж, господа, пора начинать.
Как-то незаметно за столом набралось двенадцать человек. Среди них оказался важного вида господин с усами и бородкой клинышком – Егор Тимофеевич Сандалов, представившийся служащим Волжского коммерческого банка. Рядом с ним – этакий живчик – человек с бритым актерским лицом, назвавшийся Ананием Парамоновичем Заславским. Он оказался довольно значительной фигурой – возглавлял санкт-петербургские «Биржевые новости». Далее, по часовой стрелке, за столом расположилась еще одна супружеская пара, будто сошедшая с бессмертных тургеневских страниц и одетая по старой моде. Валентина Карповна и Константин Моисеевич Фейцингер, наверное, уже отметили серебряную годовщину бракосочетания. Судя по их сундучным нарядам, они приехали из какого-то провинциального уездного городка, где за последние сто лет ничего не изменилось. По всем вероятиям, там, как и прежде, гудели вечерами самоварные трубы под старыми яблонями, слышалось умиротворенное мычание буренок, и на закате переливчатыми аккордами заходилась тульская гармоника.
На серебряном подносе подали двенадцать колод. Заславский распечатал их и выложил в одну большую стопку. Затем перетасовал и поместил на длинный лоток. Потянули на старшую. Жребий пал на него. Началась игра. Послышался отрывистый приглушенный говор: «ставлю десять», «повышаю», «прикуп», «ставлю пятьдесят», «заметано», «вскрываюсь»… Больше всех счастливилось банкомету. Рядом с его серебряной табачницей возвышалась солидная стопка купюр. Когда партия закончилась, расстроенный Шаляпин приказал принести дюжину новых колод. И вторая талия осталась за редактором газеты, и третья… Не желая расстраивать игроков, Заславский бросил лакею золотой и, вежливо откланявшись, поднялся. Совсем скоро везунчик уже сидел за дальним столом, расточая любезности американке, довольно сносно осваивавшей азы русского карточного жаргона. Но и там, судя по его довольному лицу, удача продолжала баловать редактора. Через некоторое время он вернулся, что-то рассеянно ища глазами.