– Извините, господа, я потерял свою табакерку, – неуверенно произнес он.
   Фейцингер оглядел зеленую поверхность стола и пожал плечами:
   – Верно, оставили где-то…
   – Может, она ненароком упала? – предположила Ангелина и заглянула под стол. – Ну, конечно! – она подала серебряную коробочку с выгравированным орлом на крышке – эмблемой Кавказских Минеральных Вод.
   – Благодарю вас, мадам. Позвольте пожелать, чтобы фортуна была к вам благосклонна, – преклонив голову в признательном поклоне, Заславский проследовал к новым знакомым.
   Постепенно удача стала проявлять интерес и к присяжному поверенному. Он не только отыгрался, но и прибавил несколько «красненьких». И в этом не было ничего удивительного, потому что принципы, которым следовал Ардашев, рано или поздно приводили его к успеху. А проигрыш, если и случался, то был весьма незначительным. Каждое правило, придуманное адвокатом, в отдельности было чрезвычайно простым и незамысловатым, но все вместе они составляли весьма надежное средство для достижения положительного результата. Прежде всего Клим Пантелеевич уделял внимание душевному настрою, с которым садился играть. Внутри себя он пытался отыскать предчувствие грядущего везения. И если в глубине души поселилось хоть маленькое сомнение – он за стол не садился. А уж если и приступал к игре, то пытался прежде всего взвесить способности партнеров. Ставки он делал последним, избегая негативного влияния опоздавших. Да и принимался Ардашев за «железку» преимущественно тогда, когда количество игроков было значительным, а следовательно, и партия – длиннее. Это позволяло лучше изучить игру и выбрать верную тактику. Банк же он повышал только в том случае, если его шансы достигали самой высокой вероятности. Но, даже почувствовав вкус победы, адвокат никогда не зарывался: стоило ему трижды подряд обмануться, как он тут же оставлял карты. «Что ж, – успокаивал себя в таких случаях Клим Пантелеевич, – предоставим фортуне возможность навестить меня в другой раз».
   Вечер тек тихо и спокойно, как и должно быть на отдыхе. Народ коротал время за столиками и у буфетной стойки. Ближе к полуночи дамам игра наскучила, и некоторые из них – Аделаида Варяжская, Ангелина Нижегородцева и Вероника Ардашева – мило беседовали сидя на мягких креслах и диванах. Перед ними красовалась бутылка «Аи», шоколад «Миньон» и ваза с золотистыми гроздями винограда.
   За карточным столом рядом с Ардашевым сменились игроки. Появилась милая американская парочка и тот самый высокий молодой человек в темно-синем пиджаке, которого адвокат заметил еще в самом начале. Представившись графом Орловским, он вытянул счастливый жребий и начал метать. Только вот Шаляпин сидел понурый – сегодня был не его день. Но очень скоро переменчивая фортуна изменила и присяжному поверенному. После того как молодой граф трижды подряд забрал банк, Клим Пантелеевич оставил игру и решил подышать свежим воздухом.
   Пока меняли колоды, граф поднялся из-за стола и прошел к буфетной стойке. Ардашев отчетливо видел, как он достал табакерку и вдохнул душистую смесь. Вдруг он неестественно затрясся, захрипел, схватился за горло двумя руками, будто ему накинули на шею удавку, и опустился на колени. Мужчина рухнул набок, и у него изо рта пошла кровавая пена. Тело несчастного трепетало в судорогах. Раздались крики: «Доктора! Доктора!» Схватив со стола початую бутылку «Нарзана», Нижегородцев в ту же секунду ринулся на помощь. Он пытался заставить бедолагу сделать несколько глотков, но тот вдруг резко дернулся и замер. Приложив два пальца к шее графа, врач сокрушенно изрек:
   – Он мертв.
   – Верно, удар хватил, – заметил кто-то.
   – Такой молодой и разрыв сердца, – скорбно вымолвила Ангелина Тихоновна.
   Аделаиде Варяжской сделалось плохо. Заботливый муж усадил даму в кресло, отпаивал водой и обмахивал носовым платком.
   – Послушайте, Николай Петрович, – обратился к доктору Ардашев, – сдается мне, что его отравили. И яд, скорее всего, вот в этой табакерке. Кстати, точно такие я видел в «Магазине Прокофьева», что в курортном парке, – развернув носовой платок, он продемонстрировал поднятую им серебряную табачницу с орлом на крышке. В ней белел какой-то порошок, похожий на сахарную пудру.
   – Да-с, жалко графа, – печально заметил стоящий позади него Круше.
   Присяжный поверенный резко развернулся.
   – Он такой же граф, как я – Иоанн Креститель. Это карточный шулер.
   – Не может быть! – удивленно воскликнул Фейцингер.
   Клим Пантелеевич пожал плечами, сел на корточки, отвернул левый рукав пиджака покойника и продемонстрировал пришитый к подкладке специальный мешочек. В нем оказалось четыре разномастных девятки. Толпа ахнула и еще теснее обступила тело.
   – Так что же вы молчали? – недоуменно приподняв брови, проговорил Шаляпин.
   – Видите ли, карточный обман – уголовное преступление, и, согласно уложению о наказаниях, оно относится к одному из видов мошенничества. Для того чтобы придать жулика суду, надобно иметь доказательства, подтверждающие, что он действительно совершил подлог. Необходимо также и наличие жертвы, то есть потерпевшего. А на данный момент, как вы изволили видеть, он еще не успел воспользоваться ни одной из заготовленных девяток. Так что и привлекать его к ответственности пока было не за что.
   В залу вошли санитары. Они накрыли покойника простыней и положили на носилки.
   – Смотрите! – закричал кто-то.
   Под трупом лежал червовый валет.
   – Ну вот, – усмехнулся Ардашев, открывая коробочку монпансье, – еще одна «случайность».
   Круше раскрыл носовой платок, взял карту за ребро и аккуратно положил внутрь:
   – С золотым обрезом. Опять из глазетной… – Он спохватился, понимая, что выдал себя. Повернувшись в сторону присяжного поверенного, тут же успокоился – Клим Пантелеевич, погруженный в собственные размышления, вкушал очередную сладкую конфетку, и, казалось, полностью отрешился от происходящего. Капитан уже облегченно выдохнул, как вдруг адвокат тихо изрек:
   – К чему этот театр, господин полицейский? Не теряйте времени и отберите объяснения у всех присутствующих. Убийца, несомненно, здесь. Он нервничает и, вполне возможно, выдаст себя. А уж потом проведите лабораторный анализ содержимого табакерки, – он протянул ее сыщику. – Там, очевидно, кокаин и какой-то яд, по виду похож на стрихнин.
   – Благодарю вас, Клим Пантелеевич. А за невинный обман простите – такая уж у меня работа.
   Гости заведения тут же смекнули, что встреча с властями им не сулит ничего хорошего. Они уже направились к выходу, как у дверей им преградил путь Круше.
   – Я – полицейский, – громогласно заявил он, вытаскивая карточку-удостоверение. – До приезда следователя прошу всех оставаться в помещении.
   Народ опешил. Тихо переговариваясь, публика покорно отпрянул назад. Нескольким, особенно впечатлительным дамам стало дурно. Заботливые кавалеры вывели их на веранду и там отпаивали шампанским.
   Молодая луна, будто испугавшись еще одной людской смерти, набросила на себя одеяло из перистых облаков, и над курортным городом нависла зловещая чернильная темень.

6. На месте происшествия

   Азарий Саввич Боголепов сладко причмокивал во сне, по-детски подложив ладони под щеку. Снилась судебному следователю первого участка недавняя свидетельница по делу о предумышленном убийстве. Строгая классная дама местной женской гимназии, проживающая по соседству с изобличенным недавно душегубом, пригрезилась в образе певички из кафешантана. Она кривлялась, трясла пышной грудью, задирала длинные – как опоры Эйфелевой башни – ноги в черных чулках и показывала розовый язык. Не знала грешница, что предусмотрительный Азарий Саввич заранее купил ее приватный танец в отдельном кабинете. Вот и причмокивал теперь пятидесятилетний холостяк, предвкушая сладкую «расправу» над бесстыдницей. Неожиданно пошел дождь, сразу же сменившийся градом. Куски льда величиной с яблоко рассыпались по сцене и убили артистов. Их бездыханные тела застыли в игровых позах. Но на трупах почему-то не было крови. «Видать, не только крышу пробило, но и стекла, – предположил следователь. – Слава богу, я дома ставни затворил, – успокоил себя во сне Боголепов. – А по убиенным комедиантам надо бы протокол осмотра места происшествия составить», – деловито рассудил чиновник и вдруг понял, что обещанного tête-á-tête танца со «строгой проказницей» уже не будет. И от этого ему стало так обидно, что из одного глаза на подушку выкатилась крупная слеза. А град все не прекращался, и настойчиво тарабанил по деревянным отливам…
   – Ваше благородие! Азарий Саввич! Проснитесь!
   Разомкнув сонные веки, следователь поднялся с кровати, прошлепал босыми ногами в сени, отворил дверь:
   – Кто там?! – сердито спросил он.
   Из-за угла казенной хаты показался городовой.
   – Это я – Хомяков. Ваше благородие, господин пристав велели за вами послать. На даче Кавериной, похоже, смертоубийство. Вас только и дожидаются.
   – Ох ты, Господи! Ну и лето нынче выдалось! – в сердцах выговорил чиновник. – Ты погоди, я быстро.
   Ополоснув под умывальником лицо, Боголепов облачился в темно-синий мундир, уложил на лысину спиралью единственную прядь и придавил ее форменной фуражкой. Прихватив видавший виды кожаный портфель, он вышел на улицу.
   Извозчик домчал следователя к даче за каких-нибудь десять минут. Проворно соскочив с подножки, он направился в залитую электрическим светом комнату. Стоявшие у входа старинные напольные часы показывали половину второго. Посетители, изрядно уставшие от томительного ожидания, давали свидетельские показания и торопливо уходили. Их объяснения принимали два человека – станичный пристав Унтилов и незнакомый Боголепову худосочный господин с орлиным носом, напомаженными усами и глазами навыкате. Гостей карточного притона почти не осталось, за исключением Ардашева и Нижегородцева, уже отправивших своих жен в гостиницу.
   Заметив появление следователя, штабс-ротмистр что-то проговорил незнакомцу. Тот встал и представился:
   – Капитан Круше, Вениамин Янович, помощник начальника пятигорской полиции, командирован Владикавказским управлением.
   Следователь выдавил кислую улыбку:
   – Боголепов Азарий Саввич. – Он окинул взглядом комнату. – Городовой сообщил мне, что здесь произошло смертоубийство. А где же труп?
   – Я распорядился его убрать. Скоропостижно скончался один из игроков. Мы лишь предполагаем, что его отравили. Находящийся здесь доктор, – он кивнул в сторону Нижегородцева, – оказался свидетелем мучительной смерти погибшего. И по его словам налицо были все признаки интоксикации. Однако точный вывод мы сможем сделать только после вскрытия. У нас имеется его табакерка с каким-то порошком. Скорее всего, в нем содержится яд.
   – Но ведь бывают яды и медленного действия, а следственно, он мог попасть в организм и ранее.
   – Может быть, и так, – согласился капитан. – Однако под телом мы нашли вот это, – он вынул из кармана носовой платок и раскрыл его, на белой отутюженной материи лежал червовый валет.
   – Еще одна карта? – чуть слышно прошептал взволнованный следователь.
   – Именно.
   – Уж и не знаю, что и думать. Прямо черная метка какая-то!
   – Только на этот раз ее оставили уже после злодейства, – заметил Унтилов.
   – Так ведь и в Цандеровском институте червовую десятку могли сунуть в пиджак жертвы после убийства, – вмешался в разговор Ардашев.
   Следователь нахмурил брови:
   – А вас, господин адвокат, я попрошу не вмешиваться. Если вы уже дали объяснение, то мы вас более не задерживаем.
   Присяжный поверенный пожал плечами:
   – Как скажете, любезный…
   – Что?! Да как вы смеете ко мне так обращаться! – задыхаясь от негодования, просвистел следователь, тряся поросячьими щеками. – Я вам не «любезный»! Нашли здесь полового!
   – Вы зря обижаетесь, – спокойно парировал Ардашев. – Я хотел сказать любезный Азарий Саввич. Только и всего!
   – Вы! Вы! – чиновник сделал полшага вперед и грозно затряс указательным пальцем, – прекратите надо мной издеваться!
   – Господа, прошу успокоиться, – примирительно развел в стороны руки пристав. – Видите ли, Азарий Саввич, адвокат Ардашев согласился нам помочь в расследовании этих двух убийств. И мне кажется, что он совершенно прав, утверждая, что эти два злодейства связаны между собой и совершены одним и тем же лицом.
   – А позвольте полюбопытствовать, на каком основании вам удалось прийти к такому умозаключению? – не унимался Боголепов.
   Тут уже не удержался Ардашев:
   – В Цандеровском институте был убит шулер, замешанный также в краже драгоценностей из того самого номера, где я сейчас проживаю. В его пиджаке была обнаружена червовая десятка из достаточно редкой глазетной колоды. Следовательно, такая карта не могла быть использована в игре, а значит, ее подбросили. И сегодня жертвой преступления также явился карточный мошенник, о чем свидетельствует потаенный карман на подкладке его рукава. И под ним был найден червовый валет с аналогичным золотым обрезом.
   Теперь пришла очередь удивляться станичному приставу:
   – Но откуда вам известно, что покойный на самом деле был аферистом, а не купцом? Ведь еще не пришел ответ из Варшавы…
   – Уже получили, – упавшим голосом обронил Боголепов. – Депеша поступила поздним вечером по телеграфу. Действительно, никакой он не Изюмов, а судимый за карточное мошенничество жулик-гастролер Збигнев Полонский. В довершение ко всему он находился в розыске по подозрению в краже 50 тысяч рублей у барона Сталя в Воронеже.
   Глядя на изумленные лица полицейских, присяжный поверенный проговорил:
   – Ну, хорошо, я объясню. Видите ли, в тот самый день, когда я прочитал о краже драгоценностей в местной газете, нас с доктором поселили в «Метрополе». Идя по коридору, я обратил внимание, на довольно странную группу знаков, нацарапанную карандашом: прямоугольник с вертикальной линией, проходящей примерно по 1/8 его длины, под ним еще один, но уже с дужкой по верхним углам; напротив первого стояла цифра 29, а внизу – галочка. В принципе эти художества можно было принять за детскую мазню, но меня смутила лихая завитушка у этой самой буквы V. Уж очень она напоминала некий росчерк, исполненный рукой взрослого человека. Я стал думать, что же могли означать те самые знаки? Ну, например, прямоугольник с полем? – адвокат обратил свой взор на полицейских.
   – Не знаю, – пожал плечами Круше, – возможно, лист бумаги или свернутая газета?
   – Банкнота, – невозмутимо заключил Боголепов, – а прямоугольник с дужкой означает замок, то есть сейф; цифра 29 – номер комнаты в «Метрополе», где жили те самые американцы, у которых похитили драгоценности. Я это прекрасно помню, поскольку сам составлял протокол. А галочка – латинское V – знак виктории, сиречь победы.
   – Браво! – зааплодировал Ардашев. – Так вот: перстень с точно такой же буквой V и завитушкой я заметил на левом мизинце того самого убитого «купца». Все это говорит о том, что именно с помощью этой, с позволения сказать, настенной живописи, преступник оставил послание другим членам шайки, чем они и не преминули воспользоваться. Иными словами, группа мошенников может находиться в одной игорной, жить в той же гостинице, но делать вид, что они абсолютно незнакомы. И доказать обратное почти невозможно, так как они общаются друг с другом только языком символов.
   – И все-таки я не могу понять, как вы догадались, что он карточный жулик, а не торговец? – не мог успокоиться штабс-ротмистр.
   – Все дело в том, что внутренняя сторона перстня – кольцо – было отполировано до зеркального блеска. Обычно это делают «артисты зеленого поля», которые таким образом ухитряются подсматривать карты при сдаче. У простого человека эта часть, как правило, имеет множество царапин и оттого выглядит более тускло, нежели сама печатка.
   – М-да, – Круше покачал головой, – как все просто! Что ж, придется отрабатывать весь список. – Он посмотрел в блокнот. – В момент убийства (если, конечно, это было действительно убийство) кроме меня здесь находилось 32 человека. Отнимаем вас, Клим Пантелеевич, вашу жену, доктора с женой и господина Шаляпина – получается 27. Плюс пять человек прислуги – снова выходит 32. Откровенно говоря, весьма слабое утешение.
   – Надобно дождаться результатов вскрытия и лабораторного исследования содержимого табакерки. А вдруг и с отпечатками пальцев на карте повезет? – Азарий Саввич на миг задумался и тут же сам себе ответил: – Хотя злодей сможет легко отвертеться в суде. Карта, да еще и в игорном клубе… Да мало ли где он мог до нее дотронуться!
   – Не скажите, – парировал Круше. – Валет-то не простой, а из глазетной колоды. А таковых, как я только что выяснил, сегодня на столы не клали. Так что подождем-с, господа, подождем-с! Надеюсь, скоро все прояснится.
   Полицейские, словно гончие, почуявшие близость скорой добычи, нехотя потянулись к выходу. Следом за ними помещение покинул присяжный поверенный с доктором. Лакеи, сняв фраки, облачились в длинные фартуки и превратились в самых обыкновенных полотеров.
   Хозяйка гостиницы – госпожа Каверина – в этот вечер так и не появилась.

7. Странная новость

   – Вот и пришли, – произнес Нижегородцев, указывая Ардашеву на желтую вывеску «Кофейня», выполненную арабской вязью.
   Подождав, пока со стульев смахнут пыль, двое мужчин расположились за столиком небольшого уличного кафе по Верхней Курсовой улице. Однако не только желание вкусить ароматного заморского напитка вынудило товарищей оставить дома жен и отправиться коротать время под тенью раскидистой липы. Еще вчера вечером портье пригласил Николая Петровича к телефонному аппарату. В трубке послышался взволнованный голос его приятеля – Куприяна Стильванского. Заведующему отделением для умалишенных Хлудовской больницы зачем-то понадобилось срочно увидеться с Ардашевым. Встретиться условились в полдень у этой самой кофейни. Кисловодский эскулап просил, чтобы кроме адвоката и ставропольского коллеги больше никого не было. Не желая обидеть Веронику Альбертовну, Клим Пантелеевич посоветовал ей вместе с Ангелиной Тихоновной посетить выставку жемчуга, открывшуюся второго дня в ессентукском парке. Предложение мужа встретило положительный отклик, и дамы отправились опустошать кошельки мужей. Их третья подруга – Аделаида Варяжская – никак не могла прийти в себя после ночных событий в карточном клубе и уже два дня не выходила из номера, жалуясь на дикие приступы мигрени.
   До назначенного рандеву оставалось немногим более четверти часа. Подали две крохотных чашечки. Ардашев сделал маленький глоток и возмущенно покачал головой:
   – Нет, это не кофе по-арабски. Эй, человек! – подозвал он официанта.
   Одетый в белую поварскую куртку мужчина лет тридцати трех тотчас же возник перед посетителями.
   – Скажите, а каким образом вы готовите этот напиток.
   – Варим в турке на песке. Примус у нас имеется…
   – Я спрашиваю – как варите?
   Он виновато пожал плечами, наморщил лоб и ответил:
   – Да просто: засыпаем молотый кофе, кладем две чайные ложки сахара, добавляем воду. Чуть-чуть не доведя до кипения, снимаем и подаем.
   – В таком случае извольте писать в меню, что вы готовите кофе по-турецки, а не по-арабски, – недовольно заметил присяжный поверенный.
   – Покорнейше прошу извинить, ваше благородие. А не могли бы вы объяснить, в чем именно заключается приготовление кофе по-арабски? – хитро сощурился расчесанный на прямой пробор прислужник.
   – Извольте. Во-первых, для этого надобно выбрать зерна сильной обжарки. А во-вторых, стоит обратить внимание на помол. Он должен быть мелким. И не нужно молоть его заранее. Делайте это перед каждым заказом. На дно джезвы или далла насыпьте две ложки сахара и поставьте на огонь. Когда сахар начнет плавиться и приобретет коричневый оттенок, залейте его водой. Как только вода закипит – снимайте с огня и сыпьте кофе. Ни в коем случае не перемешивайте. Снова поставьте на примус. Доведя до образования пенки, уберите на одну минуту. Вот эту последнюю процедуру надобно повторить три раза. Готовый кофе наливайте не процеживая. Вот и весь рецепт.
   – Мудрено, – покачал головой официант. – А вы не будете возражать, если мы угостим вас кофе, сваренным по вашему рецепту, но за счет заведения?
   – Пожалуйста, – согласился Ардашев.
   – Раз так – несите три чашки, – вмешался Нижегородцев. – С минуту на минуту к нам подойдет еще один господин.
   – Не извольте беспокоиться, – склонился в вежливом поклоне официант и тут же скрылся за коричневой дверью кафе.
   Не успели карманные часы присяжного поверенного проиграть популярную опереточную мелодию, как тут же возник невысокий мужчина с брюшком, по виду – ровесник Ардашева. Годы выели у него на лбу довольно приличную залысину, окруженную остатками когда-то пышной шевелюры. Прямой, немного расширенный нос почти не бросался в глаза. Заметные мешки под глазами свидетельствовали либо о больных почках, либо о вредной привычке работать по ночам.
   Николай Петрович поднялся и представил незнакомца:
   – Куприян Савельевич Стильванский, мой старинный приятель. А это Ардашев – Клим Пантелеевич, – врач широко улыбнулся, – и тоже мой старинный приятель. Так что будем, господа, наконец, знакомы.
   После рукопожатия гость занял место за столиком. Вездесущий официант подал три чашечки ароматного напитка с легким, пахнущим карамелью дымком. Работник кафе терпеливо ждал, пока привередливый посетитель снимет пробу.
   – Вот теперь другое дело, – удовольствовался Клим Пантелеевич.
   – Хозяин велели поблагодарить вас. Они также изволили передать, что кофе для вас и ваших друзей теперь всегда бесплатный.
   – Спасибо, любезный, спасибо.
   – Жаль только, что завтра мы выбываем в Кисловодск. Так что вашему заведению разорение не грозит, – пошутил Нижегородцев.
   – Вы съезжаете? – переспросил Стильванский.
   – Ну да, – подтвердил присяжный поверенный. – На Ессентуки-17 и щелочные лепешки я уже смотреть не могу. А погружаясь в целебную грязь, каждый раз чувствую себя родственником тех несчастных существ с пятачком вместо носа, которых закалывают на Пасху. Да и Цандеровский институт навевает далеко не лучшие воспоминания.
   – Вот именно об этом я и хотел бы с вами переговорить, – Стильванский сделал глоток из крохотной чашечки, крякнул от удовольствия, вытащил папиросу, и, вставив ее в янтарный с золотом мундштук, прикурил. – Собственно, это и заставило меня обратиться к вам, уважаемый Клим Пантелеевич. Я, как вам уже поведал мой коллега, заведую отделением для умалишенных в Хлудовской больнице. Совершенно случайно я прочел в газете, что во вторник, 27-го числа, произошло убийство в Ессентуках. И там была найдена карта – червовый валет. А четырьмя днями ранее один из моих тяжелобольных пациентов нарисовал вот это, – он достал из внутреннего кармана пиджака свернутый вчетверо листок веленевой бумаги и развернул его: красным карандашом была выведена буква «В», чуть выше – череп и две перекрещенные костяшки. Художества оставляли желать много лучшего и действительно напоминали либо руку ребенка, либо мазню безумца.
   – А вы уверены, что этот рисунок сделан именно до убийства, а не после? – усомнился Ардашев.
   – Безусловно! Мы же ведем журнал наблюдений за пациентами и скрупулезно отмечаем их поведение в течение суток. Запись об этом рисунке сделана именно 23 июня – в пятницу. – Нервно попыхивая папиросой, медик продолжил: – Само собой разумеется, я стал просматривать хронику его поведения и вот что отыскал: на Петров Пост 6 июня, то есть за два дня до смертоубийства, в Цандеровском институте он нарисовал вот что… – Словно факир он вновь извлек такой же сложенный лист и положил на стол. На нем красовалась цифра 10 и красное сердце, пронзенное стрелой. – Что скажете?
   – Интересно и даже загадочно. Однако я по собственной инициативе убийства не расследую. Мне приходится делать это только для оправдания своих клиентов, ошибочно обвиненных в совершении преступлений.
   – Да-да, я читал об этом. Но я готов оплатить вам все ваши услуги по раскрытию этой тайны. Или, если хотите, как врач, я прошу вас защитить моего пациента, на которого упадет подозрение если не в самих злодеяниях, то, по крайней мере, в соучастии, стоит мне сообщить об этом в полицию. А я, как вы понимаете, обязан это сделать. Больше того – весь медицинский состав может оказаться под следствием. Любому же ясно, что без помощи сторожа, служащих, надзирателей или врачей умалишенный не сумел бы покинуть больничных стен. Выходит, кто-то ему помогал? Но кто и зачем? А что, если тут чей-то посторонний сговор и нас хотят опорочить? Да только от одной этой мысли кровь в моих жилах стынет, точно при стоградусном морозе. Поверьте, я очень дорожу репутацией больницы и потому прошу вас, уважаемый Клим Пантелеевич, отыскать истину. А деньги, деньги я приготовил. – Психиатр выудил из бокового кармана плотно набитый конверт и положил на стол. – Здесь три тысячи рублей. – Слегка смутившись, он добавил: – Я, естественно, понимаю, что сумма не бог весть какая. Я слышал, ваши гонорары несравненно выше…
   – Не будем вдаваться в обсуждение моих доходов, – прервал врача присяжный поверенный. – Хорошо. Я возьмусь за расследование этого дела. Однако заранее ничего не обещаю, поскольку, как вы понимаете, я прибыл сюда отдыхать и нахожусь на водах вместе с женой. – Клим Пантелеевич на миг задумался. – Да, и вот еще что: а вдруг окажется, что злодеем является кто-то из вашего окружения? Тогда как? – Ардашев посмотрел на Стильванского таким пронзительным взглядом, что последний невольно втянул голову в плечи.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента