Иваниченко Юрий. Выборный

   - А вы чего ждете? - обратился Виктор к водителям двух коммунхозовских машин. - Больше работы здесь не будет. Валяйте на базу.
   Подумав немного, Виктор отправил домой и электриков, которые к этому времени кое-как уже закрепили шланги низковольтных кабелей на ветвях век не стриженных кладбищенских деревьев.
   Полчаса - и все стихло и опустело.
   - Хорошо начал, - отозвался за спиной Василий Андреевич,- а что дальше будем делать? Завтра-послезавтра, а опять "по коням" скомандуют, и пойдет-поедет...
   - Не скомандуют.
   - Это почему же?
   - Я же объяснил: титула нет, разрешений - нет, согласования - нет...
   - Гражданин Кочергин, а сколько раз ты работал вот так, без ничего, с одними слепыми синьками в руках?
   Виктор и сам знал, что раз городу это дело так необходимо, то пусть задним числом, но все будет, вся документация. И Стройбанк, придирчивый и капризный, вовремя откроет финансирование, и ни один надзор не остановят работ, если только не случится особого ЧП.
   Знал, но упрямо заявил:
   - Не имеют права без документации начинать.
   - Ладно, - примирительно сказал Белов, - ты пока посиди, подумай, а у нас еще одно срочное дело есть.
   Виктор увидел, как странным, каким-то угловатым жестом Белов проявил рядом с собой две другие призрачные фигуры. А еще мгновение спустя все они исчезли.
   Виктор подобрал тлеющий окурок, взял из машины новую сигарету и аккуратно прикурил.
   Потом сел и задумался.
   Глава 13
   Валентин Семенович Лаптев после совещания съездил на кладбище еще раз: сумел отдать необходимые распоряжения и пристегнуть к делу строителей, только что перегнавших технику на кладбище. Теперь насчет сроков можно было не так беспокоиться.
   Рабочий день давно закончился, и можно уже было спокойно ехать домой, но Валентина Семеновича неудержимо потянуло "к себе", в исполком. "К себе..." Свой стол, кабинет, оба телефона, оба шкафа, наполненные бумагами и всякой мелочью- это было больше, чем привычное окружение Лаптева. Только здесь он чувствовал себя по-настоящему хорошо.
   Поднимаясь на второй этаж, Лаптев думал о стакане шипучей воды из холодного сифона и о том, что непременно может еще позвонить начальство и будет хорошо, если он окажется в кабинете.
   С этими мыслями Лаптев вошел в кабинет, прошел к холодильнику, но, положив пальцы на никелированный рычаг, внезапно остановился.
   Прямоугольник вечернего света на стене, прямо над холодильником, померк; резко потемнело и похолодало в кабинете. Не поворачиваясь, спиною, Лаптев совершенно явственно ощутил чужое присутствие.
   Рывком, испуганно, Валентин Семенович обернулся и застыл, не в силах выдавить ни звука.
   За его столом, отчетливо вырисовываясь на фоне черного зияющего зарешеченного прямоугольника окна, восседали трое. В первый момент Лаптева больше всего поразило не появление, не прозрачность и не одеяния гостей, а то, что они втроем сидят за его столом и в то же время совсем не теснятся; поразило его и то, что привычный кабинет будто бы преобразился и стал напоминать зал судебных заседаний, причем не какой-нибудь абстрактный, а совершенно конкретный зал их старого городского суда на улице Чехова.
   - Садись,- коротко и хмуро приказал старший и, как Лаптев сразу понял, главный здесь, и указал на "гостевой" стул.
   Валентин Семенович поспешно сел, и сразу же изменились размеры и пропорции помещения. Какой-то метр от стула до стола растянулся метров на пять, если не на десять, плоскость столешницы вывернулась так, что судьи оказались высоко-высоко, а стены, замыкая и ограничивая пространство, оказались едва ли не границею бесконечности.
   Лаптев, болезненно ощущая свою малость и затерянность в этом непостижимо преображенном объеме, никак не мог разглядеть середину своего тела, свой привычный уютный животик, но все время натыкался взглядом на громадные, неестественно вывернутые стопы в знакомых бежевых сандалиях.
   - Ну,- спросил Главный,- в молчанку будем играть или как?
   - Я протестую,- высоко и поспешно залопотал Валентин Семенович,- это противоречит сложившимся нормам юриспруденции.
   Несколько секунд царило молчание. А потом Главный хлопнул кожаным картузом о колено и жутко захохотал. Лаптев вжался в стул.
   Отсмеявшись, Главный сказал:
   - Насчет прав ты молчи. Чтоб ни-ни, понял? А юриспруденцию мы соблюдем. Приват, протокол!
   Лаптев, обмирая, увидел, как болезненного вида молодой человек с бородкой и в кашне вокруг шеи извлек пустотелый мраморный стержень из настольной лампы, раскатал камень, как пластилин, и ловкими, незаметными движениями пальцев превратил его в стопку линованных, удручающе-канцелярских листов.
   - Имя, фамилия, год рождения, социальное происхождение...вопросительно забубнил тот, кого называли "Приватом".
   Лаптев торопливо, все никак не успокаиваясь, выговорил ответы.
   - Из крестьян, значит? - вдруг враждебно спросил доселе молчавший прозрачный в серой шинели с красными петлицами.
   - Из крестьян, из крестьян, - зачастил Лаптев.
   - Какого же уезда?
   - Я точно не знаю, это в Орловской области, там такое село...
   - В анкете врать будешь. А здесь не моги, - веско отозвался Седой. Видели мы таких крестьян.
   Лаптев, пугаясь невесть чего, принялся доказывать, что никакого обмана нет, мать - колхозница, еще до войны в колхозе работала, а отец и грамоте-то не выучился...
   Седой его перебил:
   - Морда у тебя вон какая сытая! Не бывало такого у крестьянских детей, можа только у кого из мироедов... Работали мы,- он положил на стол громадные кулаки,- вот этими руками землю пахали да могилы в ней рыли, чтобы таких же хлеборобов хоронить.
   - Погоди, Седой,- сказал Главный,- мы еще разберемся, чей он сын, чей кум и сват и как в это кресло попал.
   Странная мысль поразила Валентина Семеновича. Померещилось ему, что попал он на заседание какой-то, неведомой прежде дисциплинарной комиссии, подосланной по наущению врагов и завистников. И, несколько расхрабрясь, Лаптев пошел чесать как по писаному насчет своих заслуг на поприще сначала профтехобразования, затем кооперативной торговли, закупок злаков и наконец коммунального хозяйства, подробно перечисляя еще и общественные нагрузки (не забыв ни местком, ни жилбытсектор, а также все устные и письменные благодарности и поощрения).
   Приват все это записывал, качал головой и время от времени кашлял. Писал он лаптевской ручкой из настольного прибора, только не пером, а длинным пластиковым колпачком, и время от времени по ручке пробегали зеленые искры.
   Воодушевленный тем, что его не перебивают и что протокол ведется так старательно, Лаптев выложил что-то совсем уж несуразное, что-то о досрочной сдаче норм комплекса ГТО.
   Тут уж Седой не выдержал. Огрев Лаптева заковыристым матом, закричал:
   - Ты долго будешь нам головы морочить? Давай дело говори!
   - В чем дело? В чем дело? - засуетился Лаптев.- Я излагаю обстоятельства, имеющие отношение к тем обстоятельствам...
   - Гражданин Лаптев,- свинцовым голосом сказал Главный.- Перестаньте вилять. Объясните, как вы дошли до такой жизни, что самовольно приступили к разрушению... К уничтожению душ?
   - Нет, нет,- вяло замахал ватными руками Лаптев,- вы меня неправильно поняли. Я ни в коем случае не осмелился бы такое решить сам. До меня довели вышестоящее решение, и я только принял меры к его исполнению. Вас неверно информировали, это не больше, чем недоразумение.
   - Совсем маленькое недоразумение: бульдозеры по могилам, - не поднимая головы от протокола, отозвался Приват.
   - Нет, простите, имеется решение о переносе старого кладбища, и здесь наша коммунальная служба является только одним из низовых исполнителей. Я допускаю, что могло создаться впечатление...
   - Врешь! - внезапно привстав со своего места, прикрикнул Главный, - ты хоть соображаешь, кому врешь?
   - Спокойно, Андреич, мы сейчас все ему объясним, - сказал Седой и поднялся, намереваясь выйти из-за стола и быть может даже приблизиться к Лаптеву.
   Представив, что может последовать через несколько секунд, Валентин Семенович несолидно взвизгнул:
   - Помилосердствуйте, у меня жена, дети!
   - Дети?- спросил Василий Андреевич.- У тебя дети есть?
   - Двое, две девочки, обе школьницы, старшая отличница...
   - Наверное, и жена тебя любит? - со странным выражением спросил Белов.
   Об этом Лаптев никогда не задумывался, но на всякий случай покивал.
   - Интересно, правда?- спросил Белов, ни к кому специально не обращаясь.- Вот .ведь какая гниль, а обязательно найдется баба, чтобы любила и холила. И дети обязательно получаются, и даже, бывает, гордятся своими родителями... - И без перехода спросил: - Где списки?
   Лаптеву очень хотелось прикинуться не ведающим ни о каких списках, но он вовремя понял, что здесь обман не удастся; и он решился на полуправду:
   - Как таковых, этих списков не существует вообще. Пока что составлено только по шестнадцати секторам...
   Лаптев не сказал, что сам вчера распорядился времени больше не тратить, выбирая в церковных и городских архивах данные о тех, кто похоронен в начале века.
   Времени своих подчиненных Лаптев, конечно же, не жалел, но с изворотливостью старого служаки прикинул, что если никаких списков не будет, то и говорить не о чем, получится так, вроде бы бульдозеры просто распланировали грунт. И вообще никаких проблем со строителями: площадки подготовлены, и у них не будет никаких оснований обвинить его, Лаптева, в задержке работ.
   - Нет, значит...- протянул Василий Андреевич,- а должно быть.
   - Ты хоть соображаешь,- сорвался Седой,- что у них, окромя имен, и не осталось ничего?
   - Но позвольте,- возразил Лаптев,- мы же не можем допустить срыва строительства зоны отдыха, столь необходимой нашему городу!
   - Нашему городу надо почаще задумываться: кто мы, чьи дети и внуки, откуда...
   - Но здоровье детей...
   - Здоровье - это фактор не только физический, - негромко сказал, сдерживая чахоточный кашель, Приват-доцент.
   После мучительных мгновений молчания Василий Андреевич подытожил:
   - Значит, так: списки чтоб были. И безо всяких. Тот, кто это ваше "решение" на самом деле придумал, ответит. А ты, если еще раз самовольно пошлешь бульдозеры или еще что - пеняй на себя. Понял?
   Лаптев уже собирался заверить, что понял и непременно исполнит, как вдругоглушительно раскатился телефонный звонок. Пространство вновь преобразилось, вывернулось, а кабинет приобрел привычные очертания.
   Автоматическим жестом Лаптев потянулся и схватил трубку красного телефона. Краем глаза Валентин Семенович разглядел, что странные гости, беззвучно раскрывая рты, бледнеют и теряют очертания...
   Звонил "Сам" - так Лаптев да и почти все руководящие работники называли председателя исполкома.
   - Лаптев?- спросила трубка и, не дожидаясь ответа, предложила: - А ну-ка, говори, как на духу, чего тебе, кроме времени, не хватает?
   Лаптев осторожно хихикнул:
   - Вы же знаете: безлюдного фонда, материалов по первому списку, рабочих в РСУ...
   - Этого я тебе не дам...
   Лаптев догадался, что в эту самую секунду "Сам" улыбается и прищуривается.
   - Этого не дам; но с чем другим - поможем. Технику, горючее... Могу и студентов подбросить: хоть полтысячи бойцов.
   - Куда мне такая армия? - мягко запротестовал Валентин Семенович. - Мы люди маленькие, и масштабы у нас...
   Приват, уже почти совсем невидимый, коротко и ловко провел кистью руки, превращая стопку в прежний мраморный стержень, и, склонясь над столом, со скрежетом вогнал стержень в лампу, на прежнее место. Лаптев невольно отшатнулся, на какое-то мгновение потеряв нить разговора, но тут же опомнился и замахал на гостей рукой: не мешайте, мол, "Сам" говорит!
   - Маленькие не маленькие, задачка у вас совсем не пустячная. Средства надо осваивать. На тот год не перенести. Это точно.
   - Я так полагаю,- продолжил "Сам",- что у тебя не только на словах дело делаться будет. Строителей не задержишь?
   - Надеюсь, доверие оправдаю, - автоматически отбарабанил Валентин Семенович, лихорадочно соображая, почему это ему позвонил "Сам" через пару часов после совещания и почему он так двусмысленно разговаривает; и вдруг понял, что может всплыть из нерешенного:
   - Есть одна деликатная проблема...
   - Одна? Это хорошо, когда только одна, - бросил "Сам".
   - Мы еще не получили согласия от епархии на снос кладбищенской церкви.
   - Да-да,- проговорил "Сам". По его тону Лаптев понял: догадка верная.
   - Со святыми отцами не так-то просто, не нашего они ведомства,продолжил "Сам",- согласиться-то они согласятся рано или поздно, я им на замену ого-го какого Василия Блаженного на Мамаевке отдаю; да вся беда в том, что скорее всего может получиться не рано, а поздно. Одно дело месяц, а другое - три месяца; не знаешь, строителям она сильно мешает?
   Ни "Сам", ни Лаптев в руках проекта не имели - не успели копировальщицы наделать требуемое количество экземпляров; но не пришла Валентину Семеновичу простая, в сущности, мысль, что если не знаешь, то надо спрашивать знающих, а не отвечать наобум. Наоборот, Валентин Семенович поспешно заявил:
   - Мешает.
   - То-то строители пасмурные сидели,- отозвался "Сам",- видать, вроде гнилого зуба им эта церковь... Но ничего, еще переговорим. А весь остальной снос - не затянешь?
   Лаптев, обмирая, проговорил:
   - Нет, что вы, работы уже полным ходом идут, экскаватор и три бульдозера.
   - Ладно. Какие сложности будут - держи меня в курсе.- Аппарат щелкнул, и разлились гудки отбоя.
   Лаптев немного их послушал, а потом осторожно положил трубку на рычаг, полез в холодильник и, нацедив из сифона полстакана, припал к ледяной пузырящейся влаге.
   В стакане еще оставался последний, самый вкусный глоток, когда в метре от сидящего Лаптева воздух взвихрился и, чуть покачиваясь, появился хмурый и страшный Седой.
   Несколько секунд он молчал, перекатывая желваки на скулах и неотрывно глядя в глаза Лаптеву.
   Потом коротко сказал:
   - Гадина! - и плюнул в лицо.
   Валентин Семенович схватился за щеку, куда попал жгучий ледяной плевок. Когда он поднял глаза, в кабинете уже никого не было.
   Жгло щеку.
   Вытащив из шкафа зеркальце, Лаптев, обмирая, взглянул - и увидел прямо посредине своей гладкой розовой щеки уродливую сизую бородавку.
   Глава 14
   Алебастровый ангелочек стряхнул с крыльев последние отсветы зари.
   Кладбище пустело. Небо над городом, почти всегда грязное, с угрюмым сизым отливом, темнело с каждой минутой.
   Сквозь шум и гудки автомобилей долетало медлительное бамканье башенных часов на невидимом вокзале.
   Виктор поднял голову. Одна за другой появлялись прозрачные фигуры, прозрачные, но все же совершенно отчетливые. В основном это были мужчины в темных одеждах. А несколькими мгновениями позже появился привычный уже Белов.
   - Добрый вечер, - машинально произнес Кочергин, еще не решив про себя, как следует называть... этих.
   - Не слишком-то добрый, вы разве не находите? - спросил высокий, лысоватый, с чиновничьей выправкой.
   - Действительно... А что делать? - поинтересовался Виктор.
   - Вы должны немедленно объяснить им всем, что здесь творится беззаконие. Беззаконие!- выступила вперед девушка в красной косынке.
   Не удивляясь и не пугаясь, Виктор разглядел под ее ладной блузкой, слева на груди, круглую метину пулевой раны.
   - Своим-то все может объяснить,- начал Белов, опуская прозрачную руку на плечо Кочергина,- и мы тут ему поможем. Да не только в них дело... А всем остальным - мы ли должны втолковывать? И он ли?
   - Но мы решили...- начал Присяжный.
   - Знаю, - остановил его Василий,- но учтите фактор времени. Если все быстро не остановить, то к тем несчастным, кого уже покорежило и стерло, добавятся еще пять сотен. И тогда...
   - Пять сотен? - переспросил Виктор, до сих пор плохо представлявший себе масштабы происходящего.
   - А разве меньше, извиняюсь? - с резким акцентом спросил тонкий старик.
   Все больше и больше фигур появлялось на кладбище. Призрачные старушки охали и причитали, осторожно заглядывая за периметр расчищенной зоны.
   "Может, епархия поможет?" - мелькнуло у Виктора.
   - Э, нет, - отреагировал Белов, - гробовой вариант. Наоборот. Тамошним выгодно, чтобы здесь все вот так, без головы и сердца сокрушили. А то мало назиданий пастве в последнее время стало.
   - Не клевещите, Василий Андреевич, - раздался чуть надтреснутый голос, и Виктор увидел Графа, приближающегося, чуть прихрамывая, от своего сектора.
   - Если бы так! - сказал Белов и раздраженно похлопал себя по карманам.
   - Вы полагаете, церковь за нас заступится? - бросился к Графу высокий Присяжный.
   - Полагаю, что да. Обязательно. Христианская совесть не позволяет мириться с несправедливостью...
   - И как же вы это себе представляете, Владислав Феликсович? - с напряженной интонацией спросил Белов. - Крестный ход устроят? Анафему Сане-бульдозеристу объявят? Или епитимью Лаптеву назначат? Так они все в церковь не ходят.
   - Не надо утрировать, - сдержанно сказал Граф.- Несомненно, речь идет не об отлучении от церкви. Но уверен, что епископ войдет в исполком с протестом...
   Все, кроме Белова и комсомолки, да еще Седого, маячащего чуть поодаль, обрадованно зашумели, окружив Графа.
   Виктор медленно пошел к машине и вытащил на ощупь сигарету. Огня, конечно, не оказалось. Совершенно забыв, с кем имеет дело, Кочергин подошел к группе спорящих с намерением попросить спичек. И только едва не пролетев сквозь старичка в косоворотке, мелко крестящегося возле растерзанной могилы, опомнился и остановился.
   - Вы, лично,- спросил Василий, в упор глядя на Осинецкого,- беретесь потребовать, чтобы епископ срочно подал такой протест и настоял на немедленном прекращении работ?
   - Подобное вмешательство противоречит моим убеждениям,- выдержав взгляд, ответил Владислав Феликсович.
   - Ясно, - сказал Василий и, сунув кулаки в карманы, отвернулся.
   - Давайте я с ним поговорю,- предложил Виктор.
   - Я полагаю, такая возможность вам может быть предоставлена,- сказал Граф со странной улыбкой,- однако насчет результатов - не обольщайтесь.
   - Поговори, как же,- невесело сказал Василий и замолчал, уставясь в землю.
   - А я принципиально против всяких сделок со служителями культа,заявила комсомолка и поправила косынку.- Вот Василий Андреевич правильно сказал, что они только порадуются.
   - Вы, уважаемая, слишком неопытны для таких суждений,- перебил ее Присяжный.- А вот гражданин строитель правильно считает, что никаким шансом пренебрегать не следует!
   - Нет, следует!- вспыхнула комсомолка.- Милостыню от врагов не берут!
   - Вот что, милая,- Белов подошел и обнял девушку за плечи,- давай не будем срываться, а вместе подумаем... Ситуация непростая, что и говорить. Какой-то протест, или что-то еще, нужен, но я же знаю нашу машину канцелярскую: не меньше трех дней пройдет. А за это время такого накуролесят - самим потом всю жизнь не отчиститься... На это время должен быть настоящий запрет, чтоб никто, ни под каким предлогом не нарушил... Если работать - так только спецкоманде, раз уж всеми вами так решено...
   - А я тоже была против!- заявила девушка.
   - Нас мало... А большинство так привыкло при жизни покоряться, что и теперь не освободилось...
   - Что же делать?- спросил Кочергин.
   - Думать надо,- бросил Белов.
   Виктору показалось, что на мгновение бесплотная девушка прильнула к Василию Андреевичу и тут же смущенно отвернулась.
   - Может, с кем посоветуешься?- спросил Седой, неожиданно приблизившись.
   - Поздно уже,- сказал как в воду опущенный Кочергин и выплюнул размочаленную сигарету.- С кем теперь посоветуешься?
   И пошел, не оглядываясь, к машине.
   - Может быть, надо пойти к руководству?- спросил вдогонку Присяжный.
   - В такое время?- Виктор открыл дверцу.- Спят уже.
   Ключ никак не попадал в замок зажигания. Не оборачиваясь, Виктор чувствовал, что Белов сидит сзади и разыскивает по карманам забытую в суматохе "красных похорон" трубку. Больше для самого себя, чем для Белова, Виктор пояснил:
   - Сегодня уже поздно, а завтра... Пока я доберусь до того уровня, где могут что-то реально сделать, может быть совсем поздно... Если вообще меня выслушают, а не отправят...
   - Да, ты не один на свете: найдется кому бульдозеристами покомандовать,- констатировал Василий Андреевич.
   - А дружок твой не спит,- вдруг оказался рядом Седой,- ну-ка, давай к нему...
   Глава 15
   Когда Наташа предположила, что дядя Толя мирится с тетей Тамарой, она была не очень далека от истины. От примирения супругов отделяла только дверь. Но вот открыть ее Василенко не мог - Тамара заперлась и на уговоры не отвечала.
   Сидя в прихожей на несвежем линолеуме, Толя не то чтобы отрезвел, но его опьянение перешло в самую неприятную фазу. Его вина перед всем миром, а особенно перед Тамарой казалась столь велика, что искупалась только немедленным публичным покаянием.
   Анатолий Петрович, еще какой-то час назад веселый, общительный и остроумный, теперь тосковал и выдавливал всего одну просьбу:
   - Том, ну Том, ну открой...
   Тамара не отзывалась; Василенко понимал, что пока она не ответит, хоть резкостью, хоть как, дело безнадежно. Ломать дверь и превращать их единственную комнату в арену боевых действий Толя не собирался - и потому, что не был уже достаточно пьян, и потому, что твердо знал: от подобных выходок Тамара ожесточится еще сильнее. И надолго.
   Насидевшись под дверью, Василенко пошел в ванную и сунул голову под струю. Рот заливало, а когда Толя поворачивал голову, тугие водяные петли хлестали по щекам. Стоя на коленях и захлебываясь, Василенко в полной мере ощущал жалость к себе, такому молодому и талантливому, и такому измученному мелочностью повседневной работы... Мерзостью, о которой удавалось забывать только на пару часов в хорошей компании...
   Василенко даже зубами заскрипел от досады: ему необходимы были и дружки, и Тамара, но они никак не могли сосуществовать.
   Внезапно струя исчезла.
   - Пойдем,- приказал знакомый раздраженный голос. Утираясь рукавом, Василенко поднял голову.
   За его спиной, непонятно как помещаясь в крошечной ванной комнате, стояли Седой и еще один такой же прозрачный, с бородкой, в костюме и длинном кашне вокруг шеи.
   - Пойдем,- повторил Седой и прошел на кухню.- Разговор есть.
   Василенко потащился за ним, почему-то приволакивая ноги. На кухонном столе валялась раскрытая пачка "Беломора"; Анатолий поспешно закурил и сел.
   Второй, тот, что в кашне, надсадно закашлял, но тут же замахал руками на смутившегося Василенко: кури, мол, я не из-за дыма кашляю.
   Седой, мрачный и скупой в движениях, остановился напротив Анатолия Петровича и спросил:
   - Ты соображать можешь или водка все отшибла?
   - Могу,- с достоинством выпрямился Василенко,- я не пьян.
   - Оно и видно,- прокашлялся Приват и подал Толе кухонное полотенце: С вас капает.
   Василенко утерся и, прижав ладони к груди, попросил:
   - Вы только потише, а? Тамара услышит...
   - Не услышит,- пообещал Приват,- разве что тебя.
   И добавил:
   - Вы чрезмерно не курите. Никотин тоже угнетает умственную деятельность.
   - Да-да,- покивал головой Василенко и встал.- Только учтите: он меня тогда заставил. Я считал и считаю, что эту нашу церковь вообще трогать не надо.
   - Нашу!- хохотнул Седой.- Я-то в бога не верю, а уж в остальное и подавно. Нет, парень, не в этом дело.
   - Нижние сектора сносят, - сказал Приват,- пустили бульдозеры по могилам.
   - Как? Уже? - только и вырвалось у Василенко.
   - Ты что,- спросил Седой,- совсем отупел? Не "уже", а безо всяких... Ладно, это не твои штучки, не тебе за них и отвечать. А вот другое...
   - Сейчас сюда приедет Кочергин, - сказал Приват,- он полностью в курсе. И вы решите, что делать.
   - Мы с ним?
   - Голова тебе для чего дана? - поинтересовался Седой. - Только за воротник закладывать? Подумаешь как следует.
   - Почему именно я?- глупо спросил Василенко.
   - А думать никому не вредно,- криво усмехнулся Седой.
   - Пора открывать,- сообщил Приват.
   ...Кочергин молча прошел на кухню и взобрался на подоконник. Внизу, в прямоугольнике открытого окна, застыли желтые и бледно-голубые лужи света уличных фонарей. Помедлив немного, посмотрев на силуэты, заполняющие кухню, Виктор спросил у Василенко:
   - Ты уже в курсе?
   - Более-менее,- ответил Толя,- самовольно снос начали...
   - Сволочь такая, еще и моих людей припутал,- бросил Кочергин и, перегнувшись, посмотрел на крышу своего "Москвича".
   - Это без разницы,- отозвался Белов,- не твои, так другие. Завтра, полагаю, так и будет.
   - Дадим этому Лаптеву как следует,- предложил Седой,- чтоб дорогу на кладбище забыл.
   - А толку-то?- спросил Белов, покачиваясь с пятки на носок.- Другой что, лучше будет?
   - Порода,- подал голос Приват.
   - Короче, задача у нас такая,- ровным голосом начал Кочергин.Безобразия такого, как сегодня, больше допустить нельзя. Всему свое время. Если уж взялись вообще - так пусть хоть по уставу, по чести делается.
   - Прикажи своим людям,- тряхнул мокрой головой Василенко.
   - Своим - могу. Уже приказал.
   - Ну и?..
   - Не будет моих, будут другие. Кстати, не подскажешь, чем и как занять сдельщиков на недельку-другую, чтобы в заработке не потеряли?
   - Спроси что полегче...
   - Заработок, деньги, - подумал вслух Белов, - а может, не будем забывать, что они граждане, что люди, что...
   И замолчал.
   Почему-то все смотрели на Василенко. И чувствовал Анатолий Петрович, что все происшедшее и происходящее - только следствия, а действительная причина была раньше, год назад, когда он взялся за работу и проектировал с увлечением, будто совершенно позабыв, где все это должно быть построено... Все - от самообмана, от покорности, от боязни не то что действовать думать.