Страница:
– Чтоб вы сдохли, друзья! - в сердцах сказал я.
Мы прошли мимо автостанции и свернули в переулок Чакраборти к столовке, где работала злобная тетка Рыбец.
P . S . Это глава самокретичная, но чесная. Я допустил насилее над своим телом и сразу же ощютил насилее над своим духом. В ризулыпате мне теперь предется некоторое время, как положило положительному гирою, по капле выдавлеватъ из себя раба.
ГЛАВА 8
Столовка наша была длинным и плоским зданием, около которого весной раньше всех начинали, а осенью позже всех кончали кружиться мухи. Левым боком она врезалась в чертополох пустыря на месте сгоревшего десять лет назад дома Обноскиных, правым боком она врезалась в крапиву пустыря на месте строительства Обноскиными нового дома. Перед ней раскинулась вытоптанная площадка со скамейками, а за ней были помойка и задний двор дома тетки Рыбец и ее мужа. Фасад их дома выходил на улицу Долорес Ибаррури. На заднем дворе имелись свинарник и загон. Там обитали чудовищные свиньи, откормленные на столовских объедках. В столовке Рыбец работала одна, потому что была сварливая и всех выжила. Воровать ей теперь никто не мешал. Хотя кормила она и не очень хорошо (чтобы больше доставалось свиньям), посетитель у нее не переводился.
Я подошел к столовке как раз в обеденный перерыв. Двери были закрыты изнутри, а на улице околачивались несколько шоферов и приезжих с вокзала. Я через крапиву обогнул столовку с фланга и начал ломиться в заднюю дверь. Дверь неожиданно быстро открылась.
– Чего надо? - жуя, спросила Рыбец.
– Девушка, не хотите познакомиться? - произнес пароль Бабекус.
– Иди, откуда пришел, - назвала ответ Рыбец.
– Я Бабекус, - сообщил я.
Рыбец выплюнула в лопухи селедочную кость и отдала честь.
– Кибер готов? - поинтересовался Бабекус и заставил меня оглядеться.
Ветер мел мусор по двору. В синее небо впаялась какая-то птица. Вдали бубнила станция. Не было ни души.
– Готов, - сказала Рыбец, исчезла и вскоре появилась вновь с завернутым в желтую газету котенком, который в точности напоминал Ваську.
– Похож? - спросил Бабекус у Рыбец, хотя мог бы спросить и у меня.
– Копия. Специально перебросили из Волопаса комбинат, чтобы его сделать.
Рыбец развернула газету и извлекла из кармана засаленного фартука ключ. Вставив ключ в скважину на конце куклы, она повернула его пару раз.
– Завод на два дня, - сказала она.
Я взял котенка в руки. Котенок на глазах оживал, стал теплым и мягким и наконец зашевелился. Я погладил его, и он мурлыкнул.
«Нравится? - спросил меня изнутри Бабекус. - То-то!»
– Когда будет десант? - задала вопрос Рыбец.
– Ночью. Прощай.
– Здравия желаю! - Рыбец снова козырнула и закрыла дверь.
Я развернулся. Рядом из-под ограды свиного загона торчали рыла двух свиней, зло и зорко глядевших на меня.
– Уж не шпионы ли мятежников?… - пробормотал Бабекус.
Он подошел к рылам. Одно из них хрюкнуло. Он резко и сильно пнул ногой в каждое. С невообразимым визгом свиньи улетели на другой конец загона, а из столовки вынеслась Рыбец.
– Проверка слуха, - сказал ей Бабекус. - Отставить.
– Не замай! - с глухой угрозой ответила Рыбец и ушла.
«Теперь давай на станцию», - велел мне Бабекус.
Сокращая путь, я пошел задворками, а потом выбрался на маленькую улицу Белы Куна, которая вела мимо столярного цеха.
«Стоп, дружок,- забеспокоился во мне Бабекус - Похоже, это патруль…»
У забора на бревнах сидели столяры Булкин, Хо-лявко и Горшков и играли в подкидного.
«Они каждый день так патрулируют…» - отозвался я и чуть не упал, потому что Бабекус оттеснил меня от управления телом, как от прилавка.
– Эй, пацан, - пристально глядя на меня, встал Пашка Холявко. - Ты чего качаешься? Чего это у тебя?
– Котенок, дяденька, - ответил Бабекус. «Дурак, - сказал я ему. - Кто ж Холявку дяденькой зовет?»
Пашка был на полгода моложе Лехи Коробкина. В армию он не ушел потому, что во время призыва отправился в лес за грибами и заблудился, уйдя аж за Старомыквинск. Бабекуса от всего этого бросило в панику. Я помрачнел при мысли, что принимаю его неприятности близко к сердцу.
– Зачем кошака на станцию тащишь? - спросил Холявка и подозрительно посмотрел на котенка.
Раньше ты здесь хоть из ЦРУ - вали, зеленый свет, а теперь пацана с котенком тормозят!… Нечисто.
– Это товарища Палкина котенок, - ответил Бабекус.
– Дак домой тащи.
– Заперто там, - быстро сказал я вперед Бабекуса, который уже собрался нести сущую чепуху о болезненной страсти начальника железнодорожного узла к этому котенку, выражающейся в желании непременно быть вместе, и так далее.
– Н-ну ладно,- неохотно сказал Холявка тоном человека, которому очень хочется придраться, да не к чему, - иди…
«Спасибо!» - шепнул Бабекус.
«Гад!» - разозлился я.
«Ладно-ладно, - добродушно капитулировал Бабекус. - Ты за повстанцев, что ли?»
«Я всегда за революцию и за подполье!» - ответил я.
Через липы скверика зажелтел вокзал с его фальшивыми колоннами. Я подошел к подъезду со служебной стороны. У дверей на ящике сидел электрик Трущенков и курил.
– Пароль? - спросил он, увидев меня, и вынул из-за пазухи пистолет.
Котенок вдруг дернулся в моих руках и глухим голосом сказал:
– Я контрразведчик ВАСКА! Трущенков вскочил и отдал честь:
– Здравия желаю, магистр-гарольд!
– Пропусти нас в здание, - велел котенок.
– Мальчишку не могу, - ответил Трущенков. - Могу только вас.
«Вариант „бета"!» - едва слышно шепнул Бабе-кус, и котенок спрыгнул на землю.
Трущенков достал ключ, отпер дверь и открыл ее сантиметров на десять.
– Где принц? - спросил котенок.
– В диспетчерском зале, - ответил Трущенков. - Сейчас начнется заседание генералитета.
– Очень хорошо, - сказал котенок и шмыгнул в дверь, потом высунул голову и добавил: - Мальчишку отпусти.
Трущенков захлопнул дверь и подтолкнул меня:
– Иди, иди, пацан…
Я недоумевающе ушел за угол и там бросился бежать под балкон на втором этаже вокзала. Балкон этот открывался только два раза в год для выступления начальства на демонстрациях. На перилах балкона висело полотнище с лозунгом «Да здравствует!».
Я подбежал и увидел, как тонкий лазерный луч изнутри вырезал замок, и балконная дверь открылась. Котенок выбежал наружу и прыгнул на перила.
– Давай! - крикнул ему Бабекус.
Котенок сиганул вниз, вцепился когтями в транспарант, оборвал его с одного края и полетел на клумбу. Я подскочил и ухватил полотнище.
– Ты свою работу сделал, - сказал Бабекус котенку, перекручивая материю. - Отойди подальше и самоликвидируйся…
Упираясь ногами в стену, я полез на балкон. Меня качало и водило в разные стороны и один раз впечатало в стену, но я, хоть и с трудом, добрался до балюстрады.
Спрыгнув на балкон, Бабекус приоткрыл дверь и, отогнув уголок шторы, заглянул внутрь.
«Кустарные методы, - заметил я. - Прямо как в женскую баню подглядываете…»
«Не учи!» - огрызнулся Бабекус.
Балкон выводил прямо в диспетчерский зал. Я был здесь пару раз. Одну стену занимала огромная электрическая карта станции. Под ней были трибуна и пульт. По всему залу стояли столы и кресла. В углу, на высокой табуретке, затянутой алым, возвышался бюст, осененный переходящими знаменами и вымпелами.
Самое главное, что в зале никого не было, а на кафедре скромно лежала небольшая корона, усыпанная бриллиантами.
– Отлично! - прошептал Бабекус.
Отбросив штору, он через весь зал опрометью бросился к бюсту, бесцеремонно отогнул ткань и влез в недра табуретки, скрючившись там в три погибели.
P . S . Эта глава тоже сложное фелософское произведете. В ней говорица мысль, что в кажном из нас седит шпион из лагеря врага. Но это хорошо, пото-мучто мы сможем сориентироваца и изучить про-тивнека практически не сходя с места. Я вот, например, перестал сопротивляца Бабекусу потомучто хотел увидеть повстанцев. Поэтому чтобы познать мир, надо познать сибя, а чтобы победить врага на-еву, надо победить ево в сибе. Для этого надо быть умным и образованым человеком, много четать, хорошо учица в школе и инстетуте, занимаца самобразо-ванеем.
ГЛАВА 9
Бюст, под которым затаились мы с Бабекусом, изготовил наш сортировский скульптор Иван Ильич Лафеткин. Такими бюстами он обеспечил Старо-мыквинск, Новомыквинск и весь район. Он мог лепить их с закрытыми глазами, потому что в жизни ему не повезло.
Все началось с неудачной женитьбы. Он с детства мечтал лепить с жены обнаженную натуру богини Венеры, а с тети Полины Антоновны у него получался лишь бог Вакх, да и то не очень реально, так как был мужчиной, а Полина Антоновна - женщиной. Лафеткину приходилось изменять некоторые ее пропорции и домысливать детали. Желая поточнее передать дух Вакха, он пристрастился к алкоголю. Талант его угас, и с тех пор он только бил жену и лепил этот бюст.
Сквозь ветхую материю я хорошо видел зал и схему станции. Схема была яркая, красивая, подробная, с мощными разветвлениями, широким кольцом и обширными тупиками.
Пока я ее рассматривал, дверь открылась и в зал начали быстро и деловито входить всякие люди.
Я почти всех их знал в лицо. Это было наше начальство со станции - бригадиры всякие, руководители, шефы, мастера и так далее. Только были они какие-то подтянутые, собранные, даже, не побоюсь этого слова, интеллигентные.
Последним вошел начальник станции товарищ Палкин. Он запер дверь, поднялся на трибуну, торжественно водрузил на голову корону и сказал:
– Собратья!
«Вот и принц!» - отметил Бабекус.
– Собратья! - продолжал товарищ Палкин. - У нас мало времени! Диктаторские шпионы кружат вокруг, и скоро нам придется уходить отсюда, с этой планеты. Но перед этим мы должны завершить нашу операцию «Инсургент», соединить наши внешние эскадры с флотом адмирала Айраха и помочь восставшим колониям Приалькорья!…
«И про это они уже знают…» - проворчал Бабекус.
– Диктаторский режим с каждым днем ужесточается. Тиски произвола сдавливают свободу в Галактике! Но трон шатается, и наша задача - свалить его совсем!
Он нажал кнопку на пульте и повернулся к карте станции. Мы с Бабекусом обомлели.
Плоскость расчерченного белого поля карты вдруг потемнела, налилась чернотой, утонула, ушла в необъятную даль, бросив мрачный отсвет на лица сидевших в зале. Линии железных дорог расплылись в туманные полосы. В центре карты словно повис чудовищный паук, телом которого оказалась станция, а лапами - все прилегающие дороги. Огоньки, обозначавшие семафоры, разгорелись льдистым светом, и около них зажглись надписи: «Алькор», «Ригель», «Вега», «Спика», «Бетельгейзе», «Сириус», «Регул», «Альтаир», «Денеб» - чудесные космические слова. Они не оставляли никакого сомнения в том, что передо мной (и перед Бабекусом, к несчастью) и находится Карта повстанцев.
Бабекус во мне обезумел. Он дергался, шипел, чесался, возился, огрызался на мои замечания и чуть ли не подвывал от нетерпения поскорее побежать и донести на повстанцев. Он сгорал в своей страсти, а я смутно допетривал до хитроумного замысла повстанцев.
По карте двигались вереницы огней, обозначавших повстанческие и диктаторские эскадры, - одни быстро, другие медленно. Какие-то огни вообще висели неподвижно. Штаб повстанцев создавал план грядущего сражения и перемещал боевые силы: группировал, устанавливал векторы ударов и направления бросков, отмечал прикрытия и ловушки. А потом товарищ Палкин, он же принц и глава повстанцев, переключил космическую карту на нормальную. И я увидел, что огоньки, обозначавшие боевые единицы, превратились в символы составов и эшелонов на путях нашей станции и окружных дорогах.
– Запомните эту расстановку сил, собратья, - сказал товарищ Палкин. - Ровно в двадцать один ноль-ноль в стратосфере пройдет наша летающая тарелка и сфотографирует станцию Сортировка. В это время здесь все должно быть так, как на нашей карте! Не перепутайте, маркиз Ким-Галл, от этого зависит жизнь колоний и самих повстанцев!
– Прошу прощения, принц, - поднял голову обходчик Тарасов. - Но в тот раз был в мотину пьян стрелочник на разъезде Горемыкино, и сто восьмой из Ташкента простоял в резерве, поэтому флот контр-адмирала Вепря не вышел из укрытий возле Альдебарана!
– Ладно, маркиз, никто не сомневается в вашей преданности революции, и слава героям, все равно одержавшим победу в той битве!… Смерть диктатору!
– Смерть диктатору!… - глухо и нестройно отозвались пришедшие.
«Смерть повстанцам!» - внутри меня крикнул Бабекус, и я услышал, как в его уме переливаются, звеня, цифры, звания и награды.
«Теперь к Лубянкину, дружок! - велел мне Бабекус, словно я был его извозчиком. - Передам в Центр, и сегодня ночью - десант!…»
«Надо его остановить», - подумал я.
И в моей башке вспыхнула картина мести Лехи Коробкина своему однокласснику Севке Меринову, который однажды втолкнул его в женский туалет.
«Послушайте, Бабекус, - сказал я, - а вы не боитесь с такой ценной информацией в моей голове ходить без оружия?»
«Н-да, - согласился Бабекус. - Риск, конечно…»
«Хотите, раздобудем пистолет? - торопясь, предложил я.- Я знаю способ!»
Бабекус заколебался.
«Ладно, валяй!» - разрешил он, и я начал выбираться из-под бюста.
Я перебежал через пустой зал, по коридору до лестницы и очутился во дворе. Тут наконец я увидел повстанца.
Дядя Костя Орленко сидел в сквере на скамейке и курил.
– Дядь Кость, - подходя, позвал я, - помогите мне дверь починить…
– Какую дверь? - лениво спросил он. Карман его неудержимо оттягивался под тяжестью оружия.
– Вон ту. - Я указал на синюю кособокую будку уборной.
– Ту?… - недоверчиво пробормотал он, поднимаясь.
Следом за мной он неохотно дошел до нужника и спросил:
– И чего надо сделать?
– Внутрь заходите, - тараторил я, заталкивая его внутрь. - И держите здесь…
– Здесь? - уточнил он, прижимая пальцами отскочившую дверную петлю на косяке. - А зачем тебе?… А-а-а!!!
Он заорал как не знаю кто, когда я прищемил ему пальцы дверью, закрыв ее и заперев на вертушку..
– Отпусти!! - ревел он и не мог вытащить пальцев, скрючившись в неудобной позе.
– Тихо, дядя Орленко, - сказал я и, волнуясь, сунул руку ему в карман.
– Диктаторец?… - отчаянно спросил Орленко.
– Да! - гордо вылез Бабекус. Я нашарил и вытащил пистолет.
«Молоток! - Похвалил меня Бабекус. - А этого пристрелим».
Орленко засопел.
– Убивай, но не здесь,- мрачно сказал он.- Совесть поимей хоть немножко…
Я повернул вертушку и распахнул дверь. Орленко медленно распрямился. Я держал его на прицеле.
– Иди-иди, - сказал Бабекус, ткнув его пистолетом в живот.
Орленко заложил руки за спину и, перешагивая порог нужника, на мгновение застыл, глядя в ослепительное небо.
Я тоже вышел из уборной.
– Вставай к столбу, - велел Бабекус Орленке.
– Прощайте, друзья… - тихо сказал Орленко шумящим липам в сквере и неподвижным составам на путях.
Понурый, он пошел к столбу и негромко запел:
– «И все равно неудержимо паденье гнусного режима…»
Я начал поднимать пистолет.
«Погоди, дай дойдет!…» - упиваясь сценой, одернул меня Бабекус.
«Эй, Бабекус, отвлекись», - окликнул его я, нацеливая пистолет себе в лоб.
«Ты чего??!!» - завизжал Бабекус, и я почувствовал, как он вцепился в рычаги управления мною.
Я напряг все силы. Пот прошиб меня. Ствол пистолета уткнулся в висок.
«Поганец!!!» - завыл Бабекус.
И я нажал курок.
Удар обрушился на мою голову. Вокзал, скверик, пути вдруг опрокинулись, и бригадир Орленко вдруг полетел в небе, будто и вправду орел.
P . S . В свези с гибелью бабекуса мне хочеца сказать нескоко слов собратъем-литераторам. Настоящий песателъ долен очень большое вниманее уделять моментам смерти героив. Так, напремер, массовый от-рецательный гирой должен умерать быстро и весело, сковырнулся - и конец. А главный отрецательный герой должин перед смертью выть, шыпетъ, царапаца, кусаца, вижять и ползать на коленях, чтобы развен-чаца в глазах четателя. Главный же положительный гирой должин умирать в момент подвига, всегда вни-запно и медлино: должен споткнуца, упасть, встать, упасть, привстать уже не до конца, цыпляясь за березу, упасть, проползти лежа и токо потом умереть совсем.
ГЛАВА 10
– Эй, пацан, ты чего?… - тормошил меня бригадир Орленко, пристально вглядываясь в лицо.
– Н-не знаю…- без голоса ответил я и с трудом приподнялся на локтях.
Я лежал в дорожной пыли на полпути между уборной и столбом. Невдалеке за липами желтел вокзал. По путям медленно катились цистерны. В моих глазах из всеобщего небесного сияния неохотно сконцентрировалось солнце, и я различил лицо Орленки.
– У тебя -солнечный удар? - подсказывающее спросил он.
– Ага… - для конспирации согласился я.
– А что в уборной делал?…
– Что-что!… - разозлился я.- Что и все, ничего нового!…
– Ну-ну, - недоверчиво отступился тот и помог мне встать.
В его кармане тяжело лежал пистолет, из которого я застрелил Бабекуса. «Вытащил уже и проверяет, помню я чего или нет», - догадался я про Орленку.
– До дому довести? - спросил бригадир.
– Сам дойду, - ответил я ему.
До угла улицы Ингмара Бергмана он выслеживал меня и крался в акации. Я не выдержал и перебежал через огород Залымовых. Он за мной не полез, но долго торчал у забора, вытягивая шею. Потом его заметил потомственный рабочий Илья Петрович Фланг, засрамил и погнал на работу.
Я еще придумать не успел, что мне теперь делать, как в переулке Робеспьера увидел дядю Толю и Лубянкина.
Они, без сомнения, шли к Поповым.
– Эй, Бабекус!… - вскинулся Лубянкин, увидев меня.
Форы оставалось минуты три, и я очертя голову бросился к Барбарису.
– Борька!…- отчаянно крикнул я, подлетая к воротам их дома. - Открывай!…
Барбарис полз медленно-медленно, как инвалид войны и труда сразу.
– Скорее!…- вопил я.
Он вытащил щеколду из петель.
– Ты чего? - спросил он, открывая. - Сегодня все какие-то чокнутые…
– Молчи! - велел я, захлопнув створку ворот.- Слушай меня! Сейчас чеши на вокзал и найди товарища Палкина! Передай ему: дядя Толя, Лубянкин и Рыбец - диктаторские шпионы! Сегодня ночью - десант!…
– Чего?… - ошалев, пробормотал Барбарис. - Вовтяй, ты чего городишь?…
– Тупарь, дундук!…- разозлился я.- У меня времени - шиш да маленько!… Толстый, жирный, поезд пассажирный!… Помнишь, что Карасев нам впрягал?
– Ну. Сто раз слышал.
– Так вот, это правда! А на станции у мятежников Штаб! А сама станция - Карта!
– Погоди, что-то я не врубаюсь, - забеспокоился Барбарис. - Какие, блин, мятежники?…
Но тут ворота толкнули, и в щель всунулся дядя Толя.
– Ты куда девался? - спросил он у меня.
– Потом объясню, - тоном Бабекуса ответил я.
– Борька, вали отсюдова, - велел сыну дядя Толя.
– Ты чего, бать?… - начал было Барбарис, но дядя Толя молча поднес к его носу кулак.
– Борька, иди в дом, а то убью, - спокойно повторил он.
Барбарис побледнел.
– Чокнутые все… - сказал он, уходя.
– Ну что, - спросил меня дядя Толя, - как результаты?
– Результаты превзошли все ожидания, - сказал я наобум.
– И что же?
– Нулевая группа секретности, - сказал я. - Сообщение только для генералитета.
Дядя Толя долго раздумывал с оловянными глазами.
– Лубянкин! - наконец окликнул он. - Забирай его!
Он толкнул меня в щель между створками. Лубянкин с другой стороны вцепился в рукав и вытащил меня к себе.
– Поступаешь в мое распоряжение, - сказал он.
– Слушаюсь! - ответил я. Дядя Толя высунулся из ворот.
– Набака фриба кабидо ка струп, - сказал он.
– Папарела, - ответил Лубянкин. - Аплидо. Брама ка пой.
– Ерепена крача, - на свой страх и риск вставил я.
– Само собой разумеется, - ответил Лубянкин и козырнул.
Дядя Толя захлопнул ворота. Мы пошли.
– Ночью сбросили контейнер, - поведал мне Лубянкин. - Попали в Батькино озеро. Я весь продрог, пока достал, трусы разорвал о корягу…
– Мне заштопать? - язвительно спросил я. Сладкий спазм опасности сжимал мой живот.
– Не хами, - не обиделся Лубянкин. - Там десант, три сотни гвардейцев…
– Так много?
– Как выйдет. Не мое дело - Рыбец. Мне приказано передать ей, чтобы первый батальон запустила на обеде, второй - в ужин.
– Очень хорошо, - отозвался я, ничего не поняв.
– Ты отнесешь их Рыбец, - приказал Лубянкин. - Похоже, за мной хвост. Кругом одни шпионы. Меня ВАСКА засветил.
– Понятно, - сказал я.
Мы дошли до его калитки, и он пропустил меня во двор.
– В сарай, - направил он.
В темном сарае стоял забрызганный грязью мотоцикл «Хорьх». Лубянкин снял с его заднего сиденья брезентовый рюкзак и вытащил оттуда заплесневелый и слипшийся кирзовый сапог в свежей тине. Повернув его подошвой к солнечному лучу, он нажал несколько гвоздиков, и подошва с пружинным кряканьем отскочила, как обложка книги. Внутри было выстланное каучуком гнездо с малюсенькими лампочками. В гнезде лежал медный пенальчик.
Лубянкин бережно извлек его и протянул мне.
– Передашь Рыбец, - повторил он. - Ей все известно.
– Так точно! - подтвердил я и отдал честь. Отойдя подальше от дома Лубянкина, я открыл пенальчик и заглянул внутрь. Пять столбиков таблеток и были двумя батальонами гвардейцев. Уж они у меня повоюют…
Одна мысль бросилась мне в голову. Я принял решение как пенсионер - бежать в аптеку.
Аптека у нас была только на вокзале. Я сунул гвардейцев в карман и побежал на вокзал.
На мое счастье, в аптечном киоске сидела тетя Аня Варежкина, а не старуха Паклина. Паклина бы меня пожалела, ничего химического не продала, а вместо этого насоветовала кучу народных трав.
На витрине я сразу увидел упаковку с подходящими по размеру таблетками. Ткнув пальцем в стекло, я сказал:
– Мне таких штук десять, тетя Аня.
– Это пурген, Вовка, - сказала она.
– Яд?
– Да нет… Хуже.
– Все равно давайте.
Выгребя всю мелочь, я забрал упаковки, убежал в сквер и достал пенальчик.
Я вытряхнул гвардейцев в ладонь и ссыпал их в карман, а пурген аккуратно заложил на их место. Подлог был незаметен.
Надо было спешить, и я вдоль путей помчался обратно, по тропинке выбрался на улицу Долорес Ибаррури, перелез забор и через пустырь вышел к столовке.
На мой стук Рыбец открыла сразу.
– Принес? - волнуясь, спросила она.
– Принес, - ответил я, доставая пенальчик.
– Смерть мятежникам! - сказала она, выхватила пенальчик из моих рук и исчезла за дверью.
– Смерть, смерть… - задумчиво пробормотал я, оглядываясь, куда можно сплавить гвардейцев.
А Рыбец в это время в душном пару и в зное на кухне пихала таблетки в скользкие, разбухшие тушки пельменей и разбрасывала пельмени по тарелкам, подкладывая в каждую по одному диверсионному пельменю. С раздачи доносились ругательства и громыханье подносов. Кто-то колотил ложкой по стакану. Но Рыбец не покинула кухню, пока не покончила со своим делом.
(Забегая вперед, скажу, что эти невинные таблетки в нашей Сортировке никому не повредили, потому что у всех наших организмы уже приспособились к стряпне Рыбец и поглощали из нее только питательные элементы, а на остальные никак не реагировали. Только вот четырнадцать приезжих, которые коротали время от одного поезда до другого, все поголовно опоздали и потом скандалили.)
А я в это время подбежал к свиньям, которые все так же высовывали пятачки из-под ограды, достал из кармана десант и беспощадно скормил его свирепому борову.
Дело было сделано, и я устало уселся на ящик. Хотелось отдохнуть или вздремнуть, и я расслабился. Поэтому внезапный яростный свинячий визг подействовал на меня сильнее, чем спичка на ведро бензина. Я подлетел вверх и уже оттуда увидел, что боров, съевший десант, издавая этот сверхъестественный звук, несется в свинарник.
Он влетел туда, и тотчас послышались хруст и треск. Свинарник дрогнул, еще раз закачался, роняя со стен и крыши труху, и наконец треснул, как дамская перчатка, напяленная на лапу грузчика. Крыша свинарника покосилась и мелкими толчками поехала набекрень. Что-то розовое и горбатое высунулось из-под нее.
Лопнув от перенапряжения, свинарник расселся, и из него медленно поднялась вверх чудовищная свинья размером с дирижабль. Непосредственно от борова в этом раздувшемся существе остались только крошечные выпученные глазки, четыре копытца, спиралька хвостика, пятачок и розовый ротик. Грузно вращаясь, свинья поднималась все выше и выше, под облака. Из столовки высыпал народ, глядел и шепотом переговаривался.
Мы прошли мимо автостанции и свернули в переулок Чакраборти к столовке, где работала злобная тетка Рыбец.
P . S . Это глава самокретичная, но чесная. Я допустил насилее над своим телом и сразу же ощютил насилее над своим духом. В ризулыпате мне теперь предется некоторое время, как положило положительному гирою, по капле выдавлеватъ из себя раба.
ГЛАВА 8
Как я проник к повстанцам
Столовка наша была длинным и плоским зданием, около которого весной раньше всех начинали, а осенью позже всех кончали кружиться мухи. Левым боком она врезалась в чертополох пустыря на месте сгоревшего десять лет назад дома Обноскиных, правым боком она врезалась в крапиву пустыря на месте строительства Обноскиными нового дома. Перед ней раскинулась вытоптанная площадка со скамейками, а за ней были помойка и задний двор дома тетки Рыбец и ее мужа. Фасад их дома выходил на улицу Долорес Ибаррури. На заднем дворе имелись свинарник и загон. Там обитали чудовищные свиньи, откормленные на столовских объедках. В столовке Рыбец работала одна, потому что была сварливая и всех выжила. Воровать ей теперь никто не мешал. Хотя кормила она и не очень хорошо (чтобы больше доставалось свиньям), посетитель у нее не переводился.
Я подошел к столовке как раз в обеденный перерыв. Двери были закрыты изнутри, а на улице околачивались несколько шоферов и приезжих с вокзала. Я через крапиву обогнул столовку с фланга и начал ломиться в заднюю дверь. Дверь неожиданно быстро открылась.
– Чего надо? - жуя, спросила Рыбец.
– Девушка, не хотите познакомиться? - произнес пароль Бабекус.
– Иди, откуда пришел, - назвала ответ Рыбец.
– Я Бабекус, - сообщил я.
Рыбец выплюнула в лопухи селедочную кость и отдала честь.
– Кибер готов? - поинтересовался Бабекус и заставил меня оглядеться.
Ветер мел мусор по двору. В синее небо впаялась какая-то птица. Вдали бубнила станция. Не было ни души.
– Готов, - сказала Рыбец, исчезла и вскоре появилась вновь с завернутым в желтую газету котенком, который в точности напоминал Ваську.
– Похож? - спросил Бабекус у Рыбец, хотя мог бы спросить и у меня.
– Копия. Специально перебросили из Волопаса комбинат, чтобы его сделать.
Рыбец развернула газету и извлекла из кармана засаленного фартука ключ. Вставив ключ в скважину на конце куклы, она повернула его пару раз.
– Завод на два дня, - сказала она.
Я взял котенка в руки. Котенок на глазах оживал, стал теплым и мягким и наконец зашевелился. Я погладил его, и он мурлыкнул.
«Нравится? - спросил меня изнутри Бабекус. - То-то!»
– Когда будет десант? - задала вопрос Рыбец.
– Ночью. Прощай.
– Здравия желаю! - Рыбец снова козырнула и закрыла дверь.
Я развернулся. Рядом из-под ограды свиного загона торчали рыла двух свиней, зло и зорко глядевших на меня.
– Уж не шпионы ли мятежников?… - пробормотал Бабекус.
Он подошел к рылам. Одно из них хрюкнуло. Он резко и сильно пнул ногой в каждое. С невообразимым визгом свиньи улетели на другой конец загона, а из столовки вынеслась Рыбец.
– Проверка слуха, - сказал ей Бабекус. - Отставить.
– Не замай! - с глухой угрозой ответила Рыбец и ушла.
«Теперь давай на станцию», - велел мне Бабекус.
Сокращая путь, я пошел задворками, а потом выбрался на маленькую улицу Белы Куна, которая вела мимо столярного цеха.
«Стоп, дружок,- забеспокоился во мне Бабекус - Похоже, это патруль…»
У забора на бревнах сидели столяры Булкин, Хо-лявко и Горшков и играли в подкидного.
«Они каждый день так патрулируют…» - отозвался я и чуть не упал, потому что Бабекус оттеснил меня от управления телом, как от прилавка.
– Эй, пацан, - пристально глядя на меня, встал Пашка Холявко. - Ты чего качаешься? Чего это у тебя?
– Котенок, дяденька, - ответил Бабекус. «Дурак, - сказал я ему. - Кто ж Холявку дяденькой зовет?»
Пашка был на полгода моложе Лехи Коробкина. В армию он не ушел потому, что во время призыва отправился в лес за грибами и заблудился, уйдя аж за Старомыквинск. Бабекуса от всего этого бросило в панику. Я помрачнел при мысли, что принимаю его неприятности близко к сердцу.
– Зачем кошака на станцию тащишь? - спросил Холявка и подозрительно посмотрел на котенка.
Раньше ты здесь хоть из ЦРУ - вали, зеленый свет, а теперь пацана с котенком тормозят!… Нечисто.
– Это товарища Палкина котенок, - ответил Бабекус.
– Дак домой тащи.
– Заперто там, - быстро сказал я вперед Бабекуса, который уже собрался нести сущую чепуху о болезненной страсти начальника железнодорожного узла к этому котенку, выражающейся в желании непременно быть вместе, и так далее.
– Н-ну ладно,- неохотно сказал Холявка тоном человека, которому очень хочется придраться, да не к чему, - иди…
«Спасибо!» - шепнул Бабекус.
«Гад!» - разозлился я.
«Ладно-ладно, - добродушно капитулировал Бабекус. - Ты за повстанцев, что ли?»
«Я всегда за революцию и за подполье!» - ответил я.
Через липы скверика зажелтел вокзал с его фальшивыми колоннами. Я подошел к подъезду со служебной стороны. У дверей на ящике сидел электрик Трущенков и курил.
– Пароль? - спросил он, увидев меня, и вынул из-за пазухи пистолет.
Котенок вдруг дернулся в моих руках и глухим голосом сказал:
– Я контрразведчик ВАСКА! Трущенков вскочил и отдал честь:
– Здравия желаю, магистр-гарольд!
– Пропусти нас в здание, - велел котенок.
– Мальчишку не могу, - ответил Трущенков. - Могу только вас.
«Вариант „бета"!» - едва слышно шепнул Бабе-кус, и котенок спрыгнул на землю.
Трущенков достал ключ, отпер дверь и открыл ее сантиметров на десять.
– Где принц? - спросил котенок.
– В диспетчерском зале, - ответил Трущенков. - Сейчас начнется заседание генералитета.
– Очень хорошо, - сказал котенок и шмыгнул в дверь, потом высунул голову и добавил: - Мальчишку отпусти.
Трущенков захлопнул дверь и подтолкнул меня:
– Иди, иди, пацан…
Я недоумевающе ушел за угол и там бросился бежать под балкон на втором этаже вокзала. Балкон этот открывался только два раза в год для выступления начальства на демонстрациях. На перилах балкона висело полотнище с лозунгом «Да здравствует!».
Я подбежал и увидел, как тонкий лазерный луч изнутри вырезал замок, и балконная дверь открылась. Котенок выбежал наружу и прыгнул на перила.
– Давай! - крикнул ему Бабекус.
Котенок сиганул вниз, вцепился когтями в транспарант, оборвал его с одного края и полетел на клумбу. Я подскочил и ухватил полотнище.
– Ты свою работу сделал, - сказал Бабекус котенку, перекручивая материю. - Отойди подальше и самоликвидируйся…
Упираясь ногами в стену, я полез на балкон. Меня качало и водило в разные стороны и один раз впечатало в стену, но я, хоть и с трудом, добрался до балюстрады.
Спрыгнув на балкон, Бабекус приоткрыл дверь и, отогнув уголок шторы, заглянул внутрь.
«Кустарные методы, - заметил я. - Прямо как в женскую баню подглядываете…»
«Не учи!» - огрызнулся Бабекус.
Балкон выводил прямо в диспетчерский зал. Я был здесь пару раз. Одну стену занимала огромная электрическая карта станции. Под ней были трибуна и пульт. По всему залу стояли столы и кресла. В углу, на высокой табуретке, затянутой алым, возвышался бюст, осененный переходящими знаменами и вымпелами.
Самое главное, что в зале никого не было, а на кафедре скромно лежала небольшая корона, усыпанная бриллиантами.
– Отлично! - прошептал Бабекус.
Отбросив штору, он через весь зал опрометью бросился к бюсту, бесцеремонно отогнул ткань и влез в недра табуретки, скрючившись там в три погибели.
P . S . Эта глава тоже сложное фелософское произведете. В ней говорица мысль, что в кажном из нас седит шпион из лагеря врага. Но это хорошо, пото-мучто мы сможем сориентироваца и изучить про-тивнека практически не сходя с места. Я вот, например, перестал сопротивляца Бабекусу потомучто хотел увидеть повстанцев. Поэтому чтобы познать мир, надо познать сибя, а чтобы победить врага на-еву, надо победить ево в сибе. Для этого надо быть умным и образованым человеком, много четать, хорошо учица в школе и инстетуте, занимаца самобразо-ванеем.
ГЛАВА 9
Как я покончил самоубийством
Бюст, под которым затаились мы с Бабекусом, изготовил наш сортировский скульптор Иван Ильич Лафеткин. Такими бюстами он обеспечил Старо-мыквинск, Новомыквинск и весь район. Он мог лепить их с закрытыми глазами, потому что в жизни ему не повезло.
Все началось с неудачной женитьбы. Он с детства мечтал лепить с жены обнаженную натуру богини Венеры, а с тети Полины Антоновны у него получался лишь бог Вакх, да и то не очень реально, так как был мужчиной, а Полина Антоновна - женщиной. Лафеткину приходилось изменять некоторые ее пропорции и домысливать детали. Желая поточнее передать дух Вакха, он пристрастился к алкоголю. Талант его угас, и с тех пор он только бил жену и лепил этот бюст.
Сквозь ветхую материю я хорошо видел зал и схему станции. Схема была яркая, красивая, подробная, с мощными разветвлениями, широким кольцом и обширными тупиками.
Пока я ее рассматривал, дверь открылась и в зал начали быстро и деловито входить всякие люди.
Я почти всех их знал в лицо. Это было наше начальство со станции - бригадиры всякие, руководители, шефы, мастера и так далее. Только были они какие-то подтянутые, собранные, даже, не побоюсь этого слова, интеллигентные.
Последним вошел начальник станции товарищ Палкин. Он запер дверь, поднялся на трибуну, торжественно водрузил на голову корону и сказал:
– Собратья!
«Вот и принц!» - отметил Бабекус.
– Собратья! - продолжал товарищ Палкин. - У нас мало времени! Диктаторские шпионы кружат вокруг, и скоро нам придется уходить отсюда, с этой планеты. Но перед этим мы должны завершить нашу операцию «Инсургент», соединить наши внешние эскадры с флотом адмирала Айраха и помочь восставшим колониям Приалькорья!…
«И про это они уже знают…» - проворчал Бабекус.
– Диктаторский режим с каждым днем ужесточается. Тиски произвола сдавливают свободу в Галактике! Но трон шатается, и наша задача - свалить его совсем!
Он нажал кнопку на пульте и повернулся к карте станции. Мы с Бабекусом обомлели.
Плоскость расчерченного белого поля карты вдруг потемнела, налилась чернотой, утонула, ушла в необъятную даль, бросив мрачный отсвет на лица сидевших в зале. Линии железных дорог расплылись в туманные полосы. В центре карты словно повис чудовищный паук, телом которого оказалась станция, а лапами - все прилегающие дороги. Огоньки, обозначавшие семафоры, разгорелись льдистым светом, и около них зажглись надписи: «Алькор», «Ригель», «Вега», «Спика», «Бетельгейзе», «Сириус», «Регул», «Альтаир», «Денеб» - чудесные космические слова. Они не оставляли никакого сомнения в том, что передо мной (и перед Бабекусом, к несчастью) и находится Карта повстанцев.
Бабекус во мне обезумел. Он дергался, шипел, чесался, возился, огрызался на мои замечания и чуть ли не подвывал от нетерпения поскорее побежать и донести на повстанцев. Он сгорал в своей страсти, а я смутно допетривал до хитроумного замысла повстанцев.
По карте двигались вереницы огней, обозначавших повстанческие и диктаторские эскадры, - одни быстро, другие медленно. Какие-то огни вообще висели неподвижно. Штаб повстанцев создавал план грядущего сражения и перемещал боевые силы: группировал, устанавливал векторы ударов и направления бросков, отмечал прикрытия и ловушки. А потом товарищ Палкин, он же принц и глава повстанцев, переключил космическую карту на нормальную. И я увидел, что огоньки, обозначавшие боевые единицы, превратились в символы составов и эшелонов на путях нашей станции и окружных дорогах.
– Запомните эту расстановку сил, собратья, - сказал товарищ Палкин. - Ровно в двадцать один ноль-ноль в стратосфере пройдет наша летающая тарелка и сфотографирует станцию Сортировка. В это время здесь все должно быть так, как на нашей карте! Не перепутайте, маркиз Ким-Галл, от этого зависит жизнь колоний и самих повстанцев!
– Прошу прощения, принц, - поднял голову обходчик Тарасов. - Но в тот раз был в мотину пьян стрелочник на разъезде Горемыкино, и сто восьмой из Ташкента простоял в резерве, поэтому флот контр-адмирала Вепря не вышел из укрытий возле Альдебарана!
– Ладно, маркиз, никто не сомневается в вашей преданности революции, и слава героям, все равно одержавшим победу в той битве!… Смерть диктатору!
– Смерть диктатору!… - глухо и нестройно отозвались пришедшие.
«Смерть повстанцам!» - внутри меня крикнул Бабекус, и я услышал, как в его уме переливаются, звеня, цифры, звания и награды.
«Теперь к Лубянкину, дружок! - велел мне Бабекус, словно я был его извозчиком. - Передам в Центр, и сегодня ночью - десант!…»
«Надо его остановить», - подумал я.
И в моей башке вспыхнула картина мести Лехи Коробкина своему однокласснику Севке Меринову, который однажды втолкнул его в женский туалет.
«Послушайте, Бабекус, - сказал я, - а вы не боитесь с такой ценной информацией в моей голове ходить без оружия?»
«Н-да, - согласился Бабекус. - Риск, конечно…»
«Хотите, раздобудем пистолет? - торопясь, предложил я.- Я знаю способ!»
Бабекус заколебался.
«Ладно, валяй!» - разрешил он, и я начал выбираться из-под бюста.
Я перебежал через пустой зал, по коридору до лестницы и очутился во дворе. Тут наконец я увидел повстанца.
Дядя Костя Орленко сидел в сквере на скамейке и курил.
– Дядь Кость, - подходя, позвал я, - помогите мне дверь починить…
– Какую дверь? - лениво спросил он. Карман его неудержимо оттягивался под тяжестью оружия.
– Вон ту. - Я указал на синюю кособокую будку уборной.
– Ту?… - недоверчиво пробормотал он, поднимаясь.
Следом за мной он неохотно дошел до нужника и спросил:
– И чего надо сделать?
– Внутрь заходите, - тараторил я, заталкивая его внутрь. - И держите здесь…
– Здесь? - уточнил он, прижимая пальцами отскочившую дверную петлю на косяке. - А зачем тебе?… А-а-а!!!
Он заорал как не знаю кто, когда я прищемил ему пальцы дверью, закрыв ее и заперев на вертушку..
– Отпусти!! - ревел он и не мог вытащить пальцев, скрючившись в неудобной позе.
– Тихо, дядя Орленко, - сказал я и, волнуясь, сунул руку ему в карман.
– Диктаторец?… - отчаянно спросил Орленко.
– Да! - гордо вылез Бабекус. Я нашарил и вытащил пистолет.
«Молоток! - Похвалил меня Бабекус. - А этого пристрелим».
Орленко засопел.
– Убивай, но не здесь,- мрачно сказал он.- Совесть поимей хоть немножко…
Я повернул вертушку и распахнул дверь. Орленко медленно распрямился. Я держал его на прицеле.
– Иди-иди, - сказал Бабекус, ткнув его пистолетом в живот.
Орленко заложил руки за спину и, перешагивая порог нужника, на мгновение застыл, глядя в ослепительное небо.
Я тоже вышел из уборной.
– Вставай к столбу, - велел Бабекус Орленке.
– Прощайте, друзья… - тихо сказал Орленко шумящим липам в сквере и неподвижным составам на путях.
Понурый, он пошел к столбу и негромко запел:
– «И все равно неудержимо паденье гнусного режима…»
Я начал поднимать пистолет.
«Погоди, дай дойдет!…» - упиваясь сценой, одернул меня Бабекус.
«Эй, Бабекус, отвлекись», - окликнул его я, нацеливая пистолет себе в лоб.
«Ты чего??!!» - завизжал Бабекус, и я почувствовал, как он вцепился в рычаги управления мною.
Я напряг все силы. Пот прошиб меня. Ствол пистолета уткнулся в висок.
«Поганец!!!» - завыл Бабекус.
И я нажал курок.
Удар обрушился на мою голову. Вокзал, скверик, пути вдруг опрокинулись, и бригадир Орленко вдруг полетел в небе, будто и вправду орел.
P . S . В свези с гибелью бабекуса мне хочеца сказать нескоко слов собратъем-литераторам. Настоящий песателъ долен очень большое вниманее уделять моментам смерти героив. Так, напремер, массовый от-рецательный гирой должен умерать быстро и весело, сковырнулся - и конец. А главный отрецательный герой должин перед смертью выть, шыпетъ, царапаца, кусаца, вижять и ползать на коленях, чтобы развен-чаца в глазах четателя. Главный же положительный гирой должин умирать в момент подвига, всегда вни-запно и медлино: должен споткнуца, упасть, встать, упасть, привстать уже не до конца, цыпляясь за березу, упасть, проползти лежа и токо потом умереть совсем.
ГЛАВА 10
Как погиб десант
– Эй, пацан, ты чего?… - тормошил меня бригадир Орленко, пристально вглядываясь в лицо.
– Н-не знаю…- без голоса ответил я и с трудом приподнялся на локтях.
Я лежал в дорожной пыли на полпути между уборной и столбом. Невдалеке за липами желтел вокзал. По путям медленно катились цистерны. В моих глазах из всеобщего небесного сияния неохотно сконцентрировалось солнце, и я различил лицо Орленки.
– У тебя -солнечный удар? - подсказывающее спросил он.
– Ага… - для конспирации согласился я.
– А что в уборной делал?…
– Что-что!… - разозлился я.- Что и все, ничего нового!…
– Ну-ну, - недоверчиво отступился тот и помог мне встать.
В его кармане тяжело лежал пистолет, из которого я застрелил Бабекуса. «Вытащил уже и проверяет, помню я чего или нет», - догадался я про Орленку.
– До дому довести? - спросил бригадир.
– Сам дойду, - ответил я ему.
До угла улицы Ингмара Бергмана он выслеживал меня и крался в акации. Я не выдержал и перебежал через огород Залымовых. Он за мной не полез, но долго торчал у забора, вытягивая шею. Потом его заметил потомственный рабочий Илья Петрович Фланг, засрамил и погнал на работу.
Я еще придумать не успел, что мне теперь делать, как в переулке Робеспьера увидел дядю Толю и Лубянкина.
Они, без сомнения, шли к Поповым.
– Эй, Бабекус!… - вскинулся Лубянкин, увидев меня.
Форы оставалось минуты три, и я очертя голову бросился к Барбарису.
– Борька!…- отчаянно крикнул я, подлетая к воротам их дома. - Открывай!…
Барбарис полз медленно-медленно, как инвалид войны и труда сразу.
– Скорее!…- вопил я.
Он вытащил щеколду из петель.
– Ты чего? - спросил он, открывая. - Сегодня все какие-то чокнутые…
– Молчи! - велел я, захлопнув створку ворот.- Слушай меня! Сейчас чеши на вокзал и найди товарища Палкина! Передай ему: дядя Толя, Лубянкин и Рыбец - диктаторские шпионы! Сегодня ночью - десант!…
– Чего?… - ошалев, пробормотал Барбарис. - Вовтяй, ты чего городишь?…
– Тупарь, дундук!…- разозлился я.- У меня времени - шиш да маленько!… Толстый, жирный, поезд пассажирный!… Помнишь, что Карасев нам впрягал?
– Ну. Сто раз слышал.
– Так вот, это правда! А на станции у мятежников Штаб! А сама станция - Карта!
– Погоди, что-то я не врубаюсь, - забеспокоился Барбарис. - Какие, блин, мятежники?…
Но тут ворота толкнули, и в щель всунулся дядя Толя.
– Ты куда девался? - спросил он у меня.
– Потом объясню, - тоном Бабекуса ответил я.
– Борька, вали отсюдова, - велел сыну дядя Толя.
– Ты чего, бать?… - начал было Барбарис, но дядя Толя молча поднес к его носу кулак.
– Борька, иди в дом, а то убью, - спокойно повторил он.
Барбарис побледнел.
– Чокнутые все… - сказал он, уходя.
– Ну что, - спросил меня дядя Толя, - как результаты?
– Результаты превзошли все ожидания, - сказал я наобум.
– И что же?
– Нулевая группа секретности, - сказал я. - Сообщение только для генералитета.
Дядя Толя долго раздумывал с оловянными глазами.
– Лубянкин! - наконец окликнул он. - Забирай его!
Он толкнул меня в щель между створками. Лубянкин с другой стороны вцепился в рукав и вытащил меня к себе.
– Поступаешь в мое распоряжение, - сказал он.
– Слушаюсь! - ответил я. Дядя Толя высунулся из ворот.
– Набака фриба кабидо ка струп, - сказал он.
– Папарела, - ответил Лубянкин. - Аплидо. Брама ка пой.
– Ерепена крача, - на свой страх и риск вставил я.
– Само собой разумеется, - ответил Лубянкин и козырнул.
Дядя Толя захлопнул ворота. Мы пошли.
– Ночью сбросили контейнер, - поведал мне Лубянкин. - Попали в Батькино озеро. Я весь продрог, пока достал, трусы разорвал о корягу…
– Мне заштопать? - язвительно спросил я. Сладкий спазм опасности сжимал мой живот.
– Не хами, - не обиделся Лубянкин. - Там десант, три сотни гвардейцев…
– Так много?
– Как выйдет. Не мое дело - Рыбец. Мне приказано передать ей, чтобы первый батальон запустила на обеде, второй - в ужин.
– Очень хорошо, - отозвался я, ничего не поняв.
– Ты отнесешь их Рыбец, - приказал Лубянкин. - Похоже, за мной хвост. Кругом одни шпионы. Меня ВАСКА засветил.
– Понятно, - сказал я.
Мы дошли до его калитки, и он пропустил меня во двор.
– В сарай, - направил он.
В темном сарае стоял забрызганный грязью мотоцикл «Хорьх». Лубянкин снял с его заднего сиденья брезентовый рюкзак и вытащил оттуда заплесневелый и слипшийся кирзовый сапог в свежей тине. Повернув его подошвой к солнечному лучу, он нажал несколько гвоздиков, и подошва с пружинным кряканьем отскочила, как обложка книги. Внутри было выстланное каучуком гнездо с малюсенькими лампочками. В гнезде лежал медный пенальчик.
Лубянкин бережно извлек его и протянул мне.
– Передашь Рыбец, - повторил он. - Ей все известно.
– Так точно! - подтвердил я и отдал честь. Отойдя подальше от дома Лубянкина, я открыл пенальчик и заглянул внутрь. Пять столбиков таблеток и были двумя батальонами гвардейцев. Уж они у меня повоюют…
Одна мысль бросилась мне в голову. Я принял решение как пенсионер - бежать в аптеку.
Аптека у нас была только на вокзале. Я сунул гвардейцев в карман и побежал на вокзал.
На мое счастье, в аптечном киоске сидела тетя Аня Варежкина, а не старуха Паклина. Паклина бы меня пожалела, ничего химического не продала, а вместо этого насоветовала кучу народных трав.
На витрине я сразу увидел упаковку с подходящими по размеру таблетками. Ткнув пальцем в стекло, я сказал:
– Мне таких штук десять, тетя Аня.
– Это пурген, Вовка, - сказала она.
– Яд?
– Да нет… Хуже.
– Все равно давайте.
Выгребя всю мелочь, я забрал упаковки, убежал в сквер и достал пенальчик.
Я вытряхнул гвардейцев в ладонь и ссыпал их в карман, а пурген аккуратно заложил на их место. Подлог был незаметен.
Надо было спешить, и я вдоль путей помчался обратно, по тропинке выбрался на улицу Долорес Ибаррури, перелез забор и через пустырь вышел к столовке.
На мой стук Рыбец открыла сразу.
– Принес? - волнуясь, спросила она.
– Принес, - ответил я, доставая пенальчик.
– Смерть мятежникам! - сказала она, выхватила пенальчик из моих рук и исчезла за дверью.
– Смерть, смерть… - задумчиво пробормотал я, оглядываясь, куда можно сплавить гвардейцев.
А Рыбец в это время в душном пару и в зное на кухне пихала таблетки в скользкие, разбухшие тушки пельменей и разбрасывала пельмени по тарелкам, подкладывая в каждую по одному диверсионному пельменю. С раздачи доносились ругательства и громыханье подносов. Кто-то колотил ложкой по стакану. Но Рыбец не покинула кухню, пока не покончила со своим делом.
(Забегая вперед, скажу, что эти невинные таблетки в нашей Сортировке никому не повредили, потому что у всех наших организмы уже приспособились к стряпне Рыбец и поглощали из нее только питательные элементы, а на остальные никак не реагировали. Только вот четырнадцать приезжих, которые коротали время от одного поезда до другого, все поголовно опоздали и потом скандалили.)
А я в это время подбежал к свиньям, которые все так же высовывали пятачки из-под ограды, достал из кармана десант и беспощадно скормил его свирепому борову.
Дело было сделано, и я устало уселся на ящик. Хотелось отдохнуть или вздремнуть, и я расслабился. Поэтому внезапный яростный свинячий визг подействовал на меня сильнее, чем спичка на ведро бензина. Я подлетел вверх и уже оттуда увидел, что боров, съевший десант, издавая этот сверхъестественный звук, несется в свинарник.
Он влетел туда, и тотчас послышались хруст и треск. Свинарник дрогнул, еще раз закачался, роняя со стен и крыши труху, и наконец треснул, как дамская перчатка, напяленная на лапу грузчика. Крыша свинарника покосилась и мелкими толчками поехала набекрень. Что-то розовое и горбатое высунулось из-под нее.
Лопнув от перенапряжения, свинарник расселся, и из него медленно поднялась вверх чудовищная свинья размером с дирижабль. Непосредственно от борова в этом раздувшемся существе остались только крошечные выпученные глазки, четыре копытца, спиралька хвостика, пятачок и розовый ротик. Грузно вращаясь, свинья поднималась все выше и выше, под облака. Из столовки высыпал народ, глядел и шепотом переговаривался.