Страница:
Все вроде с формированием и началом тренировок шло неплохо, и единственное, что смущало пока Колесова, — никак не могли подобрать комбата. Начштаба был, ротные как на подбор, замполиты, техники уже крутились, а того, кто получит приказ и будет отвечать за его выполнение, все не находилось. Василий Васильевич вновь и вновь перебирал личные дела, ворошил память на бывших сослуживцев и однажды остановился на Халбаеве — своем бывшем инструкторе по воздушно-десантной подготовке бригады. И что привлекло в характере Хабиба Таджибаевича в первую очередь — это его выдержка и спокойствие. На первый взгляд, даже излишнее спокойствие, но если реально смотреть на вещи, то в той ситуации, в которой может оказаться батальон, самое основное — это как раз не пороть горячку, не наломать дров. К тому же при тех же боевых качествах и возможностях, которые предписывалось наработать батальону, про рассудительность и выдержку как-то забыли. И хорошо уже то, что об этом вспомнилось, подумалось в связи с Халбаевым. А если все-таки удастся соединить флегматичность Хабиба и пламень «мусульманскою» батальона? Может, как раз и получится тот сплав, который необходим начальнику ГРУ? Вернее, тому, кто приказал ему подготовить такой батальон?
Посоветовавшись со своим помощником майором Швецом, Василий Васильевич позвонил Ивашутину: на курсах «Выстрел» проходит переподготовку капитан Халбаев Хабиб Таджибаевич, может быть рассмотрен на должность командира «мусульманского» батальона.
Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических ведомств по Афганистану):
«9 мая 1979 г., № 3626/1 и 2.
Из посольства США в Кабуле.
Госсекретарю. Вашингтон. Немедленно.
Конфиденциально.
Тема: Роль СССР в Афганистане в настоящее время.
На № 113474 из госдепа.
1. (Ограниченное служебное пользование.) За последние несколько недель советское присутствие в Афганистане заметно усилилось, но оно еще не достигло того преувеличенного уровня, о котором часто сообщается в мировой прессе...
2. (Секретно.) Учитывая, что избранные места этого доклада будут использованы департаментом для ответов на публичные запросы и запросы конгресса (как об этом говорилось в поступившем указании), посольство представляет такой материал о советском вовлечении в афганские дела, публикация которого не нанесет серьезного ущерба нашим операциям и не раскроет наших источников...
8. (Ограниченное служебное пользование.) Наиболее важный вопрос заключается в следующем: можем ли мы ожидать, что советские боевые части примут участие в афганском конфликте? Мы можем только сказать, что такую возможность нельзя исключать.
Статья 4 нового афгано-советского Договора о дружбе от 5 декабря 1978 года гласит, что обе стороны «будут консультироваться друг с другом и принимать по согласованию необходимые меры к обеспечению безопасности, независимости, территориальной целостности обеих стран». Статья заканчивается: «В интересах укрепления обороноспособности высоких договаривающихся сторон они продолжат развитие сотрудничества на основе соответствующих документов, заключенных между ними».
9. (Ограниченное официальное использование)... Как представляется, эти формулировки позволяют Советским Вооруженным Силам вступить в Афганистан в любое время, но также содержат достаточно туманных мест, которые дают Советам возможность игнорировать призыв «Хальк» о помощи...
11. (Ограниченное официальное использование.) Почему СССР может решиться на интервенцию? Афганистан, в отличие от Анголы, Эфиопии и Йемена, граничит с Советским Союзом. Эта неспокойная страна примыкает к нескольким уязвимым мусульманским среднеазиатским республикам СССР. Понятно, что Москва обеспокоена возможностью приближения к своей южной границе сплошной полосы консервативных исламских государств от Ирана до Пакистана.
И такая ситуация может возникнуть, если союз во главе с «братьями-мусульманами» когда-либо свергнет халькистский режим. СССР пошел также на колоссальные политические, престижные, экономические, стратегические и военные вложения в халькистский Афганистан. Москва вряд ли позволит, чтобы все это пропало, не предприняв усилий для их сохранения.
Амстутц».
23 мая 1979 года. Москва.
Кому еще надо доказывать, что одна-единственная случайность способна перевернуть с ног на голову мириады закономерностей, или, собственно, всю жизнь. Богачу стать бедным, женатому — холостым, здоровому — больным или все наоборот — все это может быть хоть завтра, а хоть и сегодня. Неисповедимы не только пути Господни, но и каждого из нас.
Капитан Халбаев ни о чем подобном, конечно, не подумал, когда его вызвали с занятий, и дежурный по курсам сообщил:
— Слушай, Хабиб, тебя на беседу в ГРУ вызывают. Что, в разведчики записался?
— Да нет, — удивился вызову Халбаев, но тут же вспомнил: — Да там же сейчас мой бывший комбриг служит. Наверное, просто встретиться хочет.
— А-а, тогда ладно, а то разведут агентуру под боком, и знать не будешь. Давай езжай, пропуск заказан.
— Как добраться-то, я Москву практически не знаю.
Это верно, ближняя к столице точка в его службе — Ташкент. Туркестанский округ исколесил, облазал за десять лет офицерства вдоль и поперек, а вот столицу Родины посетить все недосуг было. А год назад — хорошо, плохо ли, но его должность в бригаде спецназа сократили, а его, как освободившуюся «штатную единицу», послали на военную кафедру пединститута в Чарджоу. Казалось бы, радуйся покою и почти гражданской жизни, но через месяц уже Хабиб взмолился в рапорте: куда угодно и кем угодно, но — в строй!
— Опять под ремень и в сапоги? — удивились новые коллеги.
— Да.
— Пыль глотать?
— Да.
Ничего больше не спросили, но ясно, о чем подумали. Ну и Бог с ними, что объяснять, если в воинской службе они увидели только ремень да сапоги.
А тут аккурат подошла в округ разнарядка — есть место на курсах переподготовки офицеров «Выстрел». Предложили, согласился, вот так и оказался в первый раз от Москвы на расстоянии проезда электричкой. А вскоре и бывший комбриг, Василий Васильевич Колесов, объявился, позвонил накануне Первомая, передал привет, поинтересовался житьем-бытьем.
— Что, в ВДВ вернуться хочешь? — уловив грустные нотки в этом месте разговора, спросил Василий Васильевич.
— Только в ВДВ [23].
— А если предложат в ТуркВО [24], поедешь?
— ТуркВО боятся только те, кто там не служил.
— Семья как, дочери? — увел разговор в сторону Колесов, но вопрос про ВДВ Хабиб запомнил четко. Может, как-то поможет? Не в Москву ведь просится на охрану Генштаба — в пески и горы. Не может же быть, чтобы и туда конкурс был, ведь кроме личного удовлетворения, ни льгот, ни пособий, ни условий.
Скорее всего сегодняшний вызов уже кое-что прояснит. По крайней мере Хабибу хотелось в это верить. А вернуться в свои войска было бы просто здорово. Попробуйтого же учителя физики заставить с любовью и уважением преподавать биологию или обществоведение — горе и ему, и ученикам. Так и спецназовцам — элите Советской Армии, десятки раз твердить одно и то же про автомат Калашникова будущим Ломоносовым (не меньше!), которые к тому же совершенно не желают этого знать. Тут уже не насмешка, а издевательство. Тут уж лучше вообще погоны снять, не позориться.
...Москва вокзальная предстала солнечной, крикливой, суетящейся. Мгновенно выделив среди всей толпы в нем приезжего, подвернулись две молоденькие цыганки, задергали, зашептали про судьбу, больно задел тележкой носильщик, торопящийся к группе иностранцев, и Халбаев быстро спрятался от этого мельтешения в подземку метро. Поплутал там немного, но без расспросов доехал до нужной станции, поднялся наверх. И вздохнул полной грудью.
Этот уголок столицы был тихим и спокойным. И очень зеленым. Хабиб даже и представить себе не мог, что в Москве может расти столько деревьев и кустарников. За что Россию можно любить — это как раз за ее зелень. Иметь такие леса, столько зеленого моря — для него, выросшего среди гор и хлопка, это казалось истинным чудом, которого ну не может быть в таком огромном количестве. Нет, он не променял бы свое солнце и свое небо на российские перелески, этого не возникало и в мыслях, но позавидовать людям, живущим в Подмосковье, можно было и десять, и сотню раз.
Нужный адрес нашел быстро, дольше проверяли на КПП документы, созванивались, что-то уточняли. Наконец выдали пропуск. Номер кабинета Василия Васильевича был написан прямо в нем, и Халбаев, постучав, с улыбкой открыл дверь.
Однако за столом сидел незнакомый полковник.
— Извините, — удивился Халбаев и посмотрел на пропуск: нет, он не ошибся.
— Товарищ Халбаев? — спросил тем временем полковник, не давая ему уйти.
— Так точно.
— Проходите, садитесь.
Значит, не в гости Василий Васильевич звал. Похоже, что даже и не он приглашал...
— Что можете, товарищ Халбаев, в военных науках?
Что он может? Стрелять из всего, что стреляет, водить то, что ездит. В спецназе ведь был, а там с этим строго. Работать на средствах связи, картах, может и по альпинизму...
— Как сходитесь с людьми?
— В батальоне проблем вроде с этим не было, вот только в институте...
— Нам институт — не показатель. Знаете что? Я вам дам сейчас одну инструкцию, вы внимательно прочтете ее и... — полковник посмотрел на часы, — через полтора часа выскажете мне по ней свои соображения. Пойдемте, я провожу вас в свободную комнату.
Передав там скрепленные листочки, вставил в дверь ключ:
— Я закрою вас, чтобы не мешали.
«На три листочка — полтора часа? — удивился скорее не сверхсекретности, хотя какая сверхсекретность, подумаешь, закрыли на ключ, это элементарное уважение к работе с документами, а отпущенному на изучение бумаг времени подивился Халбаев. — Серьезно работают. Хотя бы Василь Васильевич появился, объяснил что к чему».
Оглянувшись на закрытую дверь, снял китель, удобно уселся на стуле и только после этого подвинул к себе листочки. Пробежал глазами текст первый раз, прочел второй, начал вчитываться в третий. Встал, прошелся по кабинету. Подошел к окну. Прямо перед ним лениво шевелили плечиками лоснящиеся на солнце листочки липы. За забором, на тротуаре, бабушка пыталась тащить за руку внука, а он старался ударить, не пропустить ни одной белой головки одуванчиков на газоне. Как все тихо и мирно в Москве...
Посмотрел на инструкцию издали. Для борьбы с бандами, переходящими границу (когда, где?), создается специальный отряд. Судя по масштабам задач, в пределах батальона, который в своей деятельности руководствуется... подчиняется... обеспечивает...
Если его вызвали сюда и дали инструкцию, то, надо думать, его рассматривают на должность начальника штаба или даже командира этого отряда. Но это уже детали, главное — есть возможность вернуться в строй. Да и дело у отряда вроде бы стоящее...
— Что можете сказать? — Дверь кабинета отворилась ровно через полтора часа — в ГРУ, видимо, серьезно относились не только к документам, но и ко времени, и Халбаев увидел устремленный на себя острый, проницательный взгляд полковника.
Хабиб выдержал взгляд.
— Эта инструкция наполнится содержанием только тогда, когда будет известна штатная структура отряда. Сейчас же, не зная его тех же огневых возможностей, судить об эффективности ведения действий сложно.
— Так, хорошо. — Полковник несколько оживился, прошел к окну, но, видимо, не заметил ни листьев за стеклом, ни все еще упирающегося мальчугана на тротуаре. Присел на подоконник.
— Основное, на мой взгляд, — это подбор людей в отряд, гибкая штатная структура и... определенная самостоятельность командира, который вынужден будет действовать, как я понимаю, очень часто самостоятельно, в отрыве от основных сил...
— Добро, — вновь кивнул полковник, выслушав весь доклад. — Сейчас пойдем к генерал-майору...[25] Единственное пожелание и совет — будьте решительнее. Входите в кабинет и докладывайте без стеснения и смущения. Словом, не так, как ко мне. Нам нужен решительный офицер.
«В отряд», — утвердился в своих догадках Халбаев. А через минуту уже стоял перед генералом.
— Почему ушли из спецназа? Изучили инструкцию? Если доверим батальон, справитесь?
Пять минут разговора — и...
— На беседу к генерал-полковнику...
«Ну и занесло меня», — думал Халбаев, поминутно одергивая китель — военные, чтобы сосредоточиться перед встречей с начальством, почему-то всегда одергивают китель. «Быть капитаном и ходить по генерал-полковникам — слишком большая честь. Или слишком важное задание», — подумал уже серьезно.
Однако и это посещение не стало пределом. Еще через некоторое время полковник вел вконец ошалевшего капитана к начальнику Главного разведуправления генералу армии Ивашутину.
Генерал армии оказался совершенно седым и небольшого росточка. Он поднялся навстречу из огромного кресла в огромном кабинете, и, чтобы не причинить ему боль, Халбаев осторожно, легонько пожал его руку. Однако в ответ получил такое резкое и сильное рукопожатие, что вновь мигом подобрался, вспомнил, где находится.
— Я посмотрел ваше личное дело и послушал товарищей, которые вас хорошо знают и рекомендуют на должность командира. — Начальник ГРУ вернулся в свое кресло, вновь показался маленьким, но Халбаев теперь уже не забывал хватку и силу его рук. — Сначала будете находиться в составе десантной бригады, потом, когда освоитесь и сформируетесь, начнете заниматься самостоятельно. Когда у вас выходит звание?
— Через полгода.
Вспомнив наставление полковника быть решительнее, Халбаев откашлялся:
— Это если считать по-старому [26].
— Запишите номер удостоверения, — отдал распоряжение генерал армии, и рядом с капитаном вырос старший прапорщик. Хабиб отдал ему документы, тот сделал в блокноте пометки и поднял взгляд на начальника. — Чтобы в Ташкент, в батальон, он прилетел уже майором.
— Есть!
«Как Гагарину, — подумал Хабиб. — Курсы заканчиваются через месяц, если к этому времени оформятся документы на звание, то Москва в самом деле может все. Эх, зря не погадал у цыганки. Интересно, что бы она наплела мне».
— Ну что же, товарищ Халбаев. Сегодня ночью на рейс в 0.50 вам заказан билет на Ташкент. До свидания. Удачи в службе, — определил ему время и судьбу, без гаданий и денег, генерал армии.
Только в самолете Хабиб смог отдышаться и расслабиться после той спешки, с которой он собирался к отлету. Посмотрел в иллюминатор. Двое в штатском, которые сопровождали его с курсов до самого трапа, еще стояли около самолета. «Тоже служба», — пожалел и понял их то ли капитан, то ли уже майор Халбаев и прикрыл глаза: случайность или закономерность то, что с ним сегодня произошло?
Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических ведомств по Афганистану):
«24 мая 1979 г., № 3083.
Из посольства США в Москве.
Госсекретарю. Вашингтон. В первую очередь.
Секретно.
Тема: Афганистан: перспективы советской интервенции.
На № 3626 из Кабула, к № 8384 из Москвы.
1. (Секретно.) Мы не думаем, что Советский Союз в нынешних условиях считает свои возможности в Афганистане исчерпанными. По нашему мнению, аналогия с советским вторжением в Чехословакию в 1968 году является ошибочной. Мы думаем, что Советы будут продолжать наращивать свою советническую и техническую помощь просоветскому режиму в Кабуле. Часть советского персонала, возможно, оказывается вовлеченной в военные операции. Тем не менее, с учетом сложившихся условий, Москва, видимо, будет избегать брать на свои плечи сколько-нибудь значительную часть борьбы против повстанцев в Афганистане...
6. (Секретно.) Наконец... мы не считаем, что беспокойство о мусульманском населении советских азиатских республик могло бы послужить стимулом для советского руководства избрать интервенционистический курс по отношению к Афганистану. Вся информация, которую мы были в состоянии собрать по этому региону, показывает, что Москва полностью контролирует ситуацию.
Во время частных в последние месяцы поездок сотрудников посольства в советскую Среднюю Азию было обнаружено мало признаков недовольства. Среднеазиатские республики под советским руководством достигли значительного социального и экономического прогресса и имеют значительно более высокий жизненный уровень, чем соседние районы Афганистана и Ирана.
И если тем не менее в ближайшие месяцы недовольство и выйдет на поверхность, Советы могут рассчитывать на быструю и эффективную его ликвидацию.
Тун. Посол США в СССР».
Глава 17
Начало июня 1979 года. Москва.
ВДВ — это вообще-то не воздушно-десантные войска. Это даже не Выходные Дни Выбрось, если говорить об офицерах.
ВДВ — это Войска Дядя Васи. Имеется в виду их командующий генерал армии Василий Филиппович Маргелов. О нем ходили при жизни и ходит сейчас множество легенд — реальных, додуманных и просто придуманных, которые, в свою очередь, очень даже могли быть. Собственно, за крутой нрав в 1959 году он был снят с этой должности, но через полтора года восстановлен вновь: достойной замены найти так и не удалось.
Маргелов создал дух войск, и десантники рвали тельняшки на груди только потому, что они — десантники. Ее, тельняшку, он выпросил у А. А. Гречко вместе с голубым беретом (до событий в Чехословакии береты были малиновые). И однажды в бане, увидев, что у некоторых приглашенных генералов и полковников под рубашками оказались цивильные майки, построил их в предбаннике, вывел тех, кто имел тельняшки, а остальным указал на дверь.
Он много курил — только «Беломор», часто держал руки в карманах и сочно ругался матом. О, сколько случаев можно было бы рассказать по этому поводу, хотя все-таки самым страшным ругательством считалась фраза «Румынский бардак». Пошло это с 1944 года, когда при освобождении Румынии в Маргелова выстрелили из-за угла, ранив в щеку, и он, признающий только открытый бой, посчитал это высшим оскорблением. С тех пор, если при проверке какого-нибудь полка он бросал эту фразу, командир в тот же день ложился в госпиталь на увольнение в запас — заслужить прощение было практически невозможно.
В кабинете у него стояли пудовые гири, и при назначении на высокие должности он просил кандидатов «побаловаться» с ними. Мог и выпить, но, закрыв тут же за столом на две-три минуты глаза, вставал бодрый. Зато уж если приезжал на парашютные прыжки, то не уходил с вышки до тех пор, пока не приземлится последний солдат. А когда родилась идея десантировать людей внутри боевых машин — технику на парашютах сбрасывали уже давно, теперь хотелось, чтобы после приземления она не стояла «железом» на площадке и не ждала, пока опустятся на своих парашютах экипажи, а сразу шла в бой. Затея, конечно, очень рискованная, ибо десантник, находящийся внутри машины, не имеет возможности влиять на ситуацию: как и где приземлишься — воля случая. Да и нет на технике запасных парашютов. Но зато заманчивая.
Словом, идею Маргелов поддержал, а первым посадил в БМД своего сына — майора. И сам закрыл за ним люк. Не будем гадать, что пережил он, когда над площадкой появился самолет с «Кентавром»[27], раскрылась рампа и оттуда начала падать боевая машина. Единственное, что потом он позволил себе, — обнял сына после удачного приземления:
— Не посрамил, молодец!
Под более чем двадцатилетним началом Маргелова десантные войска стали одними из самых мобильных в боевой структуре Вооруженных Сил, престижных службой в них, особо почитаемых в народе... Фотография Василия Филипповича в дембельские альбомы шла у солдат по самой высокой цене — за комплект нагрудных знаков. Конкурс в Рязанское воздушно-десантное училище перекрывал цифры ВГИКа и ГИТИСа, а срезавшиеся на экзаменах абитуриенты по два-три месяца, до снегов и морозов, жили в лесах под Рязанью в надежде, что кто-то не выдержит нагрузок и можно будет занять его место. Дух войск витал настолько высоко, что вся остальная Советская Армия зачислялась в разряд «соляры» и «шурупов».
Однако шло деление и внутри самих ВДВ. Две дивизии, расположенные на юге, Маргелов не особо жаловал.
— Да что вы, азиаты, собой значите. Европу, Европу держать надо. Там у нас «румынский бардак».
К этому времени появилась необходимость создания ДШБР — десантно-штурмовых бригад, которые должны были подчиняться не Москве, а, для оперативности и мобильности, непосредственно округам. Проблема встала в другом: где взять сразу столько офицеров-десантников? Со скрипом, но решили расформировать одну дивизию и передать ее по частям в округа. Только какую?
Тут-то и всплыли маргеловские «азиаты». Крест Генштаба лег на ферганскую часть.
Справедливости ради отметим, что проработки по ее расформированию начались до революции в Афганистане и до смены командующего ВДВ.
Генерал-полковник Дмитрий Семенович Сухоруков принял войска за год до событий в Афганистане. Бывший десантный комдив, он исхитрился не поддаться общей эйфории ВДВ: интеллигентный, мягкий, никогда не повышающий голоса, прекрасно разбирающийся в литературе. После калоритнейшей фигуры Маргелова он казался конечно же анахронизмом, чужеродным телом в этих войсках. Чем он кончит, всем было ясно: не сработается, уйдет. Вопрос ставился другой: сколько продержится и с чего начнет?
Начал с боевой подготовки. В первые же месяцы командования поднял две дивизии, выбросил в белорусские леса воевать друг с другом. А потом был разбор.
— Чему мы учимся, товарищи? Давайте посмотрим на первом же примере: передовой отряд захватывает мост, «противник» отходит на пятнадцать километров. Через какое-то время подтягиваются основные силы десанта, и что начинается? Море огня, рев, крики, мост вдребезги — как же, десантники пришли! А зачем кричать и палить в воздух, если мост уже сутки как наш! Словом, так: повеселились, а теперь будем учиться воевать. Воевать, а не шуметь.
Сколько жизней спасло в Афганистане назначение Сухорукова! К чему приучил он: перед тем, как бросаться под пулеметы, надо все же подумать, похитрить, проанализировать. Сочетание маргеловского духа и сухоруковской выучки и создало в народе впечатление того, будто в Афганистане воевали одни десантники. А ведь их там была одна дивизия!
Словом, выпало для ВДВ это счастье, солдатское везение — иметь таких командующих. Но тем не менее решение Маргелова пожертвовать ферганской дивизией догнало его преемника через несколько месяцев после вступления в должность.
— Ну что, Дмитрий Семенович, все-таки будем урезать вас, решение окончательное. — Огарков, вызвавший его однажды в Генштаб под конец рабочего дня, сказал об этом как о решенном вопросе, и теперь Сухоруков ждал, какую дивизию назовет начальник Генштаба. — Давайте-ка еще раз пройдемся по вашим хозяйствам. — Огарков подошел к карте. Ему, видимо, и самому доставляло мало удовольствия лишаться целой дивизии, да еще на юге, и он, может быть, просто лишний раз хотел проверить свое решение. — Этих и этих, — маршал постучал карандашом внизу карты, — сейчас нельзя трогать, они у нас сидят из-за Ирана. Эта, — карандаш сместился на северо-запад, — подчинена Варшавскому Договору. Эта, — обвел центр карты, — нацелена на Дальний Восток, там у нас вас нет. Ну а эти, — постучал еще по карте, — извините, эти мой личный резерв.
Карандаш упал на карту, что означало точку в решении.
— Но сделаем так. — Огарков прошелся по кабинету, — Будем реалистами. Как говорит Ахромеев, у нас появилась головная боль в связи с Афганистаном. Какие шаги будет предпринимать в связи с ним политическое руководство, неизвестно, но нам надо быть готовыми ко всему. Поэтому дивизию расформировываем, а один из ее полков, как вы и просили, оставляем. И не просто оставляем, а усиливаем. Будем держать за дивизию, деваться некуда. Я хочу, чтобы штаб ВДВ это правильно понял, и довел нашу озабоченность до офицеров полка, которых вы оставите. Афганистан будет их, — без задней мысли, просто как стратег, определяющий зоны ответственности для своих частей и подразделений, добавил маршал.
Был бы верующим да знал бы, что говорить, может, и перекрестился бы...
Необходимое послесловие.Вскоре командир одного из полков подполковник Сердюков Николай Иванович, успевший отгулять всего шесть дней в отпуске, будет срочно отозван телеграммой в Москву. На совещании в штабе ВДВ встретит своего командира дивизии. Вместе им и объявят, с одной стороны, о расформировании дивизии, а с другой — о создании усиленного полка центрального подчинения. Командиром этого полка и был назначен Сердюков.
Посоветовавшись со своим помощником майором Швецом, Василий Васильевич позвонил Ивашутину: на курсах «Выстрел» проходит переподготовку капитан Халбаев Хабиб Таджибаевич, может быть рассмотрен на должность командира «мусульманского» батальона.
Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических ведомств по Афганистану):
«9 мая 1979 г., № 3626/1 и 2.
Из посольства США в Кабуле.
Госсекретарю. Вашингтон. Немедленно.
Конфиденциально.
Тема: Роль СССР в Афганистане в настоящее время.
На № 113474 из госдепа.
1. (Ограниченное служебное пользование.) За последние несколько недель советское присутствие в Афганистане заметно усилилось, но оно еще не достигло того преувеличенного уровня, о котором часто сообщается в мировой прессе...
2. (Секретно.) Учитывая, что избранные места этого доклада будут использованы департаментом для ответов на публичные запросы и запросы конгресса (как об этом говорилось в поступившем указании), посольство представляет такой материал о советском вовлечении в афганские дела, публикация которого не нанесет серьезного ущерба нашим операциям и не раскроет наших источников...
8. (Ограниченное служебное пользование.) Наиболее важный вопрос заключается в следующем: можем ли мы ожидать, что советские боевые части примут участие в афганском конфликте? Мы можем только сказать, что такую возможность нельзя исключать.
Статья 4 нового афгано-советского Договора о дружбе от 5 декабря 1978 года гласит, что обе стороны «будут консультироваться друг с другом и принимать по согласованию необходимые меры к обеспечению безопасности, независимости, территориальной целостности обеих стран». Статья заканчивается: «В интересах укрепления обороноспособности высоких договаривающихся сторон они продолжат развитие сотрудничества на основе соответствующих документов, заключенных между ними».
9. (Ограниченное официальное использование)... Как представляется, эти формулировки позволяют Советским Вооруженным Силам вступить в Афганистан в любое время, но также содержат достаточно туманных мест, которые дают Советам возможность игнорировать призыв «Хальк» о помощи...
11. (Ограниченное официальное использование.) Почему СССР может решиться на интервенцию? Афганистан, в отличие от Анголы, Эфиопии и Йемена, граничит с Советским Союзом. Эта неспокойная страна примыкает к нескольким уязвимым мусульманским среднеазиатским республикам СССР. Понятно, что Москва обеспокоена возможностью приближения к своей южной границе сплошной полосы консервативных исламских государств от Ирана до Пакистана.
И такая ситуация может возникнуть, если союз во главе с «братьями-мусульманами» когда-либо свергнет халькистский режим. СССР пошел также на колоссальные политические, престижные, экономические, стратегические и военные вложения в халькистский Афганистан. Москва вряд ли позволит, чтобы все это пропало, не предприняв усилий для их сохранения.
Амстутц».
23 мая 1979 года. Москва.
Кому еще надо доказывать, что одна-единственная случайность способна перевернуть с ног на голову мириады закономерностей, или, собственно, всю жизнь. Богачу стать бедным, женатому — холостым, здоровому — больным или все наоборот — все это может быть хоть завтра, а хоть и сегодня. Неисповедимы не только пути Господни, но и каждого из нас.
Капитан Халбаев ни о чем подобном, конечно, не подумал, когда его вызвали с занятий, и дежурный по курсам сообщил:
— Слушай, Хабиб, тебя на беседу в ГРУ вызывают. Что, в разведчики записался?
— Да нет, — удивился вызову Халбаев, но тут же вспомнил: — Да там же сейчас мой бывший комбриг служит. Наверное, просто встретиться хочет.
— А-а, тогда ладно, а то разведут агентуру под боком, и знать не будешь. Давай езжай, пропуск заказан.
— Как добраться-то, я Москву практически не знаю.
Это верно, ближняя к столице точка в его службе — Ташкент. Туркестанский округ исколесил, облазал за десять лет офицерства вдоль и поперек, а вот столицу Родины посетить все недосуг было. А год назад — хорошо, плохо ли, но его должность в бригаде спецназа сократили, а его, как освободившуюся «штатную единицу», послали на военную кафедру пединститута в Чарджоу. Казалось бы, радуйся покою и почти гражданской жизни, но через месяц уже Хабиб взмолился в рапорте: куда угодно и кем угодно, но — в строй!
— Опять под ремень и в сапоги? — удивились новые коллеги.
— Да.
— Пыль глотать?
— Да.
Ничего больше не спросили, но ясно, о чем подумали. Ну и Бог с ними, что объяснять, если в воинской службе они увидели только ремень да сапоги.
А тут аккурат подошла в округ разнарядка — есть место на курсах переподготовки офицеров «Выстрел». Предложили, согласился, вот так и оказался в первый раз от Москвы на расстоянии проезда электричкой. А вскоре и бывший комбриг, Василий Васильевич Колесов, объявился, позвонил накануне Первомая, передал привет, поинтересовался житьем-бытьем.
— Что, в ВДВ вернуться хочешь? — уловив грустные нотки в этом месте разговора, спросил Василий Васильевич.
— Только в ВДВ [23].
— А если предложат в ТуркВО [24], поедешь?
— ТуркВО боятся только те, кто там не служил.
— Семья как, дочери? — увел разговор в сторону Колесов, но вопрос про ВДВ Хабиб запомнил четко. Может, как-то поможет? Не в Москву ведь просится на охрану Генштаба — в пески и горы. Не может же быть, чтобы и туда конкурс был, ведь кроме личного удовлетворения, ни льгот, ни пособий, ни условий.
Скорее всего сегодняшний вызов уже кое-что прояснит. По крайней мере Хабибу хотелось в это верить. А вернуться в свои войска было бы просто здорово. Попробуйтого же учителя физики заставить с любовью и уважением преподавать биологию или обществоведение — горе и ему, и ученикам. Так и спецназовцам — элите Советской Армии, десятки раз твердить одно и то же про автомат Калашникова будущим Ломоносовым (не меньше!), которые к тому же совершенно не желают этого знать. Тут уже не насмешка, а издевательство. Тут уж лучше вообще погоны снять, не позориться.
...Москва вокзальная предстала солнечной, крикливой, суетящейся. Мгновенно выделив среди всей толпы в нем приезжего, подвернулись две молоденькие цыганки, задергали, зашептали про судьбу, больно задел тележкой носильщик, торопящийся к группе иностранцев, и Халбаев быстро спрятался от этого мельтешения в подземку метро. Поплутал там немного, но без расспросов доехал до нужной станции, поднялся наверх. И вздохнул полной грудью.
Этот уголок столицы был тихим и спокойным. И очень зеленым. Хабиб даже и представить себе не мог, что в Москве может расти столько деревьев и кустарников. За что Россию можно любить — это как раз за ее зелень. Иметь такие леса, столько зеленого моря — для него, выросшего среди гор и хлопка, это казалось истинным чудом, которого ну не может быть в таком огромном количестве. Нет, он не променял бы свое солнце и свое небо на российские перелески, этого не возникало и в мыслях, но позавидовать людям, живущим в Подмосковье, можно было и десять, и сотню раз.
Нужный адрес нашел быстро, дольше проверяли на КПП документы, созванивались, что-то уточняли. Наконец выдали пропуск. Номер кабинета Василия Васильевича был написан прямо в нем, и Халбаев, постучав, с улыбкой открыл дверь.
Однако за столом сидел незнакомый полковник.
— Извините, — удивился Халбаев и посмотрел на пропуск: нет, он не ошибся.
— Товарищ Халбаев? — спросил тем временем полковник, не давая ему уйти.
— Так точно.
— Проходите, садитесь.
Значит, не в гости Василий Васильевич звал. Похоже, что даже и не он приглашал...
— Что можете, товарищ Халбаев, в военных науках?
Что он может? Стрелять из всего, что стреляет, водить то, что ездит. В спецназе ведь был, а там с этим строго. Работать на средствах связи, картах, может и по альпинизму...
— Как сходитесь с людьми?
— В батальоне проблем вроде с этим не было, вот только в институте...
— Нам институт — не показатель. Знаете что? Я вам дам сейчас одну инструкцию, вы внимательно прочтете ее и... — полковник посмотрел на часы, — через полтора часа выскажете мне по ней свои соображения. Пойдемте, я провожу вас в свободную комнату.
Передав там скрепленные листочки, вставил в дверь ключ:
— Я закрою вас, чтобы не мешали.
«На три листочка — полтора часа? — удивился скорее не сверхсекретности, хотя какая сверхсекретность, подумаешь, закрыли на ключ, это элементарное уважение к работе с документами, а отпущенному на изучение бумаг времени подивился Халбаев. — Серьезно работают. Хотя бы Василь Васильевич появился, объяснил что к чему».
Оглянувшись на закрытую дверь, снял китель, удобно уселся на стуле и только после этого подвинул к себе листочки. Пробежал глазами текст первый раз, прочел второй, начал вчитываться в третий. Встал, прошелся по кабинету. Подошел к окну. Прямо перед ним лениво шевелили плечиками лоснящиеся на солнце листочки липы. За забором, на тротуаре, бабушка пыталась тащить за руку внука, а он старался ударить, не пропустить ни одной белой головки одуванчиков на газоне. Как все тихо и мирно в Москве...
Посмотрел на инструкцию издали. Для борьбы с бандами, переходящими границу (когда, где?), создается специальный отряд. Судя по масштабам задач, в пределах батальона, который в своей деятельности руководствуется... подчиняется... обеспечивает...
Если его вызвали сюда и дали инструкцию, то, надо думать, его рассматривают на должность начальника штаба или даже командира этого отряда. Но это уже детали, главное — есть возможность вернуться в строй. Да и дело у отряда вроде бы стоящее...
— Что можете сказать? — Дверь кабинета отворилась ровно через полтора часа — в ГРУ, видимо, серьезно относились не только к документам, но и ко времени, и Халбаев увидел устремленный на себя острый, проницательный взгляд полковника.
Хабиб выдержал взгляд.
— Эта инструкция наполнится содержанием только тогда, когда будет известна штатная структура отряда. Сейчас же, не зная его тех же огневых возможностей, судить об эффективности ведения действий сложно.
— Так, хорошо. — Полковник несколько оживился, прошел к окну, но, видимо, не заметил ни листьев за стеклом, ни все еще упирающегося мальчугана на тротуаре. Присел на подоконник.
— Основное, на мой взгляд, — это подбор людей в отряд, гибкая штатная структура и... определенная самостоятельность командира, который вынужден будет действовать, как я понимаю, очень часто самостоятельно, в отрыве от основных сил...
— Добро, — вновь кивнул полковник, выслушав весь доклад. — Сейчас пойдем к генерал-майору...[25] Единственное пожелание и совет — будьте решительнее. Входите в кабинет и докладывайте без стеснения и смущения. Словом, не так, как ко мне. Нам нужен решительный офицер.
«В отряд», — утвердился в своих догадках Халбаев. А через минуту уже стоял перед генералом.
— Почему ушли из спецназа? Изучили инструкцию? Если доверим батальон, справитесь?
Пять минут разговора — и...
— На беседу к генерал-полковнику...
«Ну и занесло меня», — думал Халбаев, поминутно одергивая китель — военные, чтобы сосредоточиться перед встречей с начальством, почему-то всегда одергивают китель. «Быть капитаном и ходить по генерал-полковникам — слишком большая честь. Или слишком важное задание», — подумал уже серьезно.
Однако и это посещение не стало пределом. Еще через некоторое время полковник вел вконец ошалевшего капитана к начальнику Главного разведуправления генералу армии Ивашутину.
Генерал армии оказался совершенно седым и небольшого росточка. Он поднялся навстречу из огромного кресла в огромном кабинете, и, чтобы не причинить ему боль, Халбаев осторожно, легонько пожал его руку. Однако в ответ получил такое резкое и сильное рукопожатие, что вновь мигом подобрался, вспомнил, где находится.
— Я посмотрел ваше личное дело и послушал товарищей, которые вас хорошо знают и рекомендуют на должность командира. — Начальник ГРУ вернулся в свое кресло, вновь показался маленьким, но Халбаев теперь уже не забывал хватку и силу его рук. — Сначала будете находиться в составе десантной бригады, потом, когда освоитесь и сформируетесь, начнете заниматься самостоятельно. Когда у вас выходит звание?
— Через полгода.
Вспомнив наставление полковника быть решительнее, Халбаев откашлялся:
— Это если считать по-старому [26].
— Запишите номер удостоверения, — отдал распоряжение генерал армии, и рядом с капитаном вырос старший прапорщик. Хабиб отдал ему документы, тот сделал в блокноте пометки и поднял взгляд на начальника. — Чтобы в Ташкент, в батальон, он прилетел уже майором.
— Есть!
«Как Гагарину, — подумал Хабиб. — Курсы заканчиваются через месяц, если к этому времени оформятся документы на звание, то Москва в самом деле может все. Эх, зря не погадал у цыганки. Интересно, что бы она наплела мне».
— Ну что же, товарищ Халбаев. Сегодня ночью на рейс в 0.50 вам заказан билет на Ташкент. До свидания. Удачи в службе, — определил ему время и судьбу, без гаданий и денег, генерал армии.
Только в самолете Хабиб смог отдышаться и расслабиться после той спешки, с которой он собирался к отлету. Посмотрел в иллюминатор. Двое в штатском, которые сопровождали его с курсов до самого трапа, еще стояли около самолета. «Тоже служба», — пожалел и понял их то ли капитан, то ли уже майор Халбаев и прикрыл глаза: случайность или закономерность то, что с ним сегодня произошло?
Документ (из секретной переписки американских внешнеполитических ведомств по Афганистану):
«24 мая 1979 г., № 3083.
Из посольства США в Москве.
Госсекретарю. Вашингтон. В первую очередь.
Секретно.
Тема: Афганистан: перспективы советской интервенции.
На № 3626 из Кабула, к № 8384 из Москвы.
1. (Секретно.) Мы не думаем, что Советский Союз в нынешних условиях считает свои возможности в Афганистане исчерпанными. По нашему мнению, аналогия с советским вторжением в Чехословакию в 1968 году является ошибочной. Мы думаем, что Советы будут продолжать наращивать свою советническую и техническую помощь просоветскому режиму в Кабуле. Часть советского персонала, возможно, оказывается вовлеченной в военные операции. Тем не менее, с учетом сложившихся условий, Москва, видимо, будет избегать брать на свои плечи сколько-нибудь значительную часть борьбы против повстанцев в Афганистане...
6. (Секретно.) Наконец... мы не считаем, что беспокойство о мусульманском населении советских азиатских республик могло бы послужить стимулом для советского руководства избрать интервенционистический курс по отношению к Афганистану. Вся информация, которую мы были в состоянии собрать по этому региону, показывает, что Москва полностью контролирует ситуацию.
Во время частных в последние месяцы поездок сотрудников посольства в советскую Среднюю Азию было обнаружено мало признаков недовольства. Среднеазиатские республики под советским руководством достигли значительного социального и экономического прогресса и имеют значительно более высокий жизненный уровень, чем соседние районы Афганистана и Ирана.
И если тем не менее в ближайшие месяцы недовольство и выйдет на поверхность, Советы могут рассчитывать на быструю и эффективную его ликвидацию.
Тун. Посол США в СССР».
Глава 17
ВОЙСКА ДЯДИ ВАСИ. — МАРГЕЛОВСКИЕ «АЗИАТЫ». — БЫТЬ БЫ ВЕРУЮЩИМ. — ВЫБОР — НА ЛОМАКИНА. — «ГОТОВЬТЕСЬ НА 7 ИЮЛЯ».
Начало июня 1979 года. Москва.
ВДВ — это вообще-то не воздушно-десантные войска. Это даже не Выходные Дни Выбрось, если говорить об офицерах.
ВДВ — это Войска Дядя Васи. Имеется в виду их командующий генерал армии Василий Филиппович Маргелов. О нем ходили при жизни и ходит сейчас множество легенд — реальных, додуманных и просто придуманных, которые, в свою очередь, очень даже могли быть. Собственно, за крутой нрав в 1959 году он был снят с этой должности, но через полтора года восстановлен вновь: достойной замены найти так и не удалось.
Маргелов создал дух войск, и десантники рвали тельняшки на груди только потому, что они — десантники. Ее, тельняшку, он выпросил у А. А. Гречко вместе с голубым беретом (до событий в Чехословакии береты были малиновые). И однажды в бане, увидев, что у некоторых приглашенных генералов и полковников под рубашками оказались цивильные майки, построил их в предбаннике, вывел тех, кто имел тельняшки, а остальным указал на дверь.
Он много курил — только «Беломор», часто держал руки в карманах и сочно ругался матом. О, сколько случаев можно было бы рассказать по этому поводу, хотя все-таки самым страшным ругательством считалась фраза «Румынский бардак». Пошло это с 1944 года, когда при освобождении Румынии в Маргелова выстрелили из-за угла, ранив в щеку, и он, признающий только открытый бой, посчитал это высшим оскорблением. С тех пор, если при проверке какого-нибудь полка он бросал эту фразу, командир в тот же день ложился в госпиталь на увольнение в запас — заслужить прощение было практически невозможно.
В кабинете у него стояли пудовые гири, и при назначении на высокие должности он просил кандидатов «побаловаться» с ними. Мог и выпить, но, закрыв тут же за столом на две-три минуты глаза, вставал бодрый. Зато уж если приезжал на парашютные прыжки, то не уходил с вышки до тех пор, пока не приземлится последний солдат. А когда родилась идея десантировать людей внутри боевых машин — технику на парашютах сбрасывали уже давно, теперь хотелось, чтобы после приземления она не стояла «железом» на площадке и не ждала, пока опустятся на своих парашютах экипажи, а сразу шла в бой. Затея, конечно, очень рискованная, ибо десантник, находящийся внутри машины, не имеет возможности влиять на ситуацию: как и где приземлишься — воля случая. Да и нет на технике запасных парашютов. Но зато заманчивая.
Словом, идею Маргелов поддержал, а первым посадил в БМД своего сына — майора. И сам закрыл за ним люк. Не будем гадать, что пережил он, когда над площадкой появился самолет с «Кентавром»[27], раскрылась рампа и оттуда начала падать боевая машина. Единственное, что потом он позволил себе, — обнял сына после удачного приземления:
— Не посрамил, молодец!
Под более чем двадцатилетним началом Маргелова десантные войска стали одними из самых мобильных в боевой структуре Вооруженных Сил, престижных службой в них, особо почитаемых в народе... Фотография Василия Филипповича в дембельские альбомы шла у солдат по самой высокой цене — за комплект нагрудных знаков. Конкурс в Рязанское воздушно-десантное училище перекрывал цифры ВГИКа и ГИТИСа, а срезавшиеся на экзаменах абитуриенты по два-три месяца, до снегов и морозов, жили в лесах под Рязанью в надежде, что кто-то не выдержит нагрузок и можно будет занять его место. Дух войск витал настолько высоко, что вся остальная Советская Армия зачислялась в разряд «соляры» и «шурупов».
Однако шло деление и внутри самих ВДВ. Две дивизии, расположенные на юге, Маргелов не особо жаловал.
— Да что вы, азиаты, собой значите. Европу, Европу держать надо. Там у нас «румынский бардак».
К этому времени появилась необходимость создания ДШБР — десантно-штурмовых бригад, которые должны были подчиняться не Москве, а, для оперативности и мобильности, непосредственно округам. Проблема встала в другом: где взять сразу столько офицеров-десантников? Со скрипом, но решили расформировать одну дивизию и передать ее по частям в округа. Только какую?
Тут-то и всплыли маргеловские «азиаты». Крест Генштаба лег на ферганскую часть.
Справедливости ради отметим, что проработки по ее расформированию начались до революции в Афганистане и до смены командующего ВДВ.
Генерал-полковник Дмитрий Семенович Сухоруков принял войска за год до событий в Афганистане. Бывший десантный комдив, он исхитрился не поддаться общей эйфории ВДВ: интеллигентный, мягкий, никогда не повышающий голоса, прекрасно разбирающийся в литературе. После калоритнейшей фигуры Маргелова он казался конечно же анахронизмом, чужеродным телом в этих войсках. Чем он кончит, всем было ясно: не сработается, уйдет. Вопрос ставился другой: сколько продержится и с чего начнет?
Начал с боевой подготовки. В первые же месяцы командования поднял две дивизии, выбросил в белорусские леса воевать друг с другом. А потом был разбор.
— Чему мы учимся, товарищи? Давайте посмотрим на первом же примере: передовой отряд захватывает мост, «противник» отходит на пятнадцать километров. Через какое-то время подтягиваются основные силы десанта, и что начинается? Море огня, рев, крики, мост вдребезги — как же, десантники пришли! А зачем кричать и палить в воздух, если мост уже сутки как наш! Словом, так: повеселились, а теперь будем учиться воевать. Воевать, а не шуметь.
Сколько жизней спасло в Афганистане назначение Сухорукова! К чему приучил он: перед тем, как бросаться под пулеметы, надо все же подумать, похитрить, проанализировать. Сочетание маргеловского духа и сухоруковской выучки и создало в народе впечатление того, будто в Афганистане воевали одни десантники. А ведь их там была одна дивизия!
Словом, выпало для ВДВ это счастье, солдатское везение — иметь таких командующих. Но тем не менее решение Маргелова пожертвовать ферганской дивизией догнало его преемника через несколько месяцев после вступления в должность.
— Ну что, Дмитрий Семенович, все-таки будем урезать вас, решение окончательное. — Огарков, вызвавший его однажды в Генштаб под конец рабочего дня, сказал об этом как о решенном вопросе, и теперь Сухоруков ждал, какую дивизию назовет начальник Генштаба. — Давайте-ка еще раз пройдемся по вашим хозяйствам. — Огарков подошел к карте. Ему, видимо, и самому доставляло мало удовольствия лишаться целой дивизии, да еще на юге, и он, может быть, просто лишний раз хотел проверить свое решение. — Этих и этих, — маршал постучал карандашом внизу карты, — сейчас нельзя трогать, они у нас сидят из-за Ирана. Эта, — карандаш сместился на северо-запад, — подчинена Варшавскому Договору. Эта, — обвел центр карты, — нацелена на Дальний Восток, там у нас вас нет. Ну а эти, — постучал еще по карте, — извините, эти мой личный резерв.
Карандаш упал на карту, что означало точку в решении.
— Но сделаем так. — Огарков прошелся по кабинету, — Будем реалистами. Как говорит Ахромеев, у нас появилась головная боль в связи с Афганистаном. Какие шаги будет предпринимать в связи с ним политическое руководство, неизвестно, но нам надо быть готовыми ко всему. Поэтому дивизию расформировываем, а один из ее полков, как вы и просили, оставляем. И не просто оставляем, а усиливаем. Будем держать за дивизию, деваться некуда. Я хочу, чтобы штаб ВДВ это правильно понял, и довел нашу озабоченность до офицеров полка, которых вы оставите. Афганистан будет их, — без задней мысли, просто как стратег, определяющий зоны ответственности для своих частей и подразделений, добавил маршал.
Был бы верующим да знал бы, что говорить, может, и перекрестился бы...
Необходимое послесловие.Вскоре командир одного из полков подполковник Сердюков Николай Иванович, успевший отгулять всего шесть дней в отпуске, будет срочно отозван телеграммой в Москву. На совещании в штабе ВДВ встретит своего командира дивизии. Вместе им и объявят, с одной стороны, о расформировании дивизии, а с другой — о создании усиленного полка центрального подчинения. Командиром этого полка и был назначен Сердюков.