Страница:
– Вам, dana, как лить: погуще, пожиже?
Черпак в жилистой руке Рябого, одного из капитанских кузенов, обычно занимающегося парусами, а сегодня приставленного к кухне, завис над котелком, в котором отходила от кипения рыбная похлебка. Надо сказать, кроме нее на шекке ничем другим и не кормили, разве что пару ломтей солонины на хлеб кинут, а рыбы вокруг много, только и гляди закидывай с кормы леску с наживкой да подсекай. Курей и прочей птицы, коз или овец речники, разумеется, с собой не возили: и для груза места маловато, не до провизии. Но в каждом порту добросовестно пополняли припасы. Беда только, что эти самые порты встречались на берегах левого притока Лавуолы нечасто. Собственно, за трое суток пути мы проплыли мимо всего одного, притом не настолько приветливого, чтобы капитан решил швартоваться у местного причала. А дальше простирались только леса – границы Горьких Земель, щедро превращенные эльфами в непроходимые дебри. Сами же лэрры торговлей не занимаются, потому трудно было в скором времени ожидать появления сколько-нибудь крупной пристани, примыкающей к поселению, где удастся поживиться съестным.
Очередной рыбный день? Что ж, согласен. Только бы вечером мне снова не пришлось запивать элем вяленые спинки краснохвостки: вкусная рыбка, ничего не скажешь, но просолена так сильно, что на один укус не хватает для запивки и целой кружки. А от эля, который пьют речники, светлого и по первому ощущению вовсе не крепкого, утром нещадно болит голова, в связи с чем…
– Мне лучше пожиже.
Рябой понимающе ухмыльнулся и плеснул в мою миску прозрачного наваристого бульона.
Самым благодарным из едоков на кораблике оказалась Шани, с наслаждением поглощавшая свежевыловленную рыбу, которую без устали таскал для кошки Малой, я принимал пищу без возражений, команда шекки уж точно не мыслила себе другого наполнения стола, а вот путешественницы… Воротили носы.
Могу предположить, госпожа попросту чувствовала себя не лучшим образом, потому и не садилась за общий стол: хоть и невелики волны на реке, но качка есть качка. Служанка же каждый раз заявляла во всеуслышание, что «негоже благородным дамам хлебать из одного котла с речными бродягами, пропахшими рыбой». Разумеется, отношений с командой подобные речи не улучшали, но капитан не обращал внимания на ворчливые оскорбления, делая вид, будто женщин на судне для него не существует, чем вызывал еще больше негодования со стороны Валы. Остальные же корабельщики только посмеивались: похоже, крикливо-кичливая служанка их только развлекала, внося в размеренное и привычное течение жизни хоть какое-то разнообразие.
– А мне погуще! – бодро заявил капитан, спустившийся с кормы и ставший третьим в обеденной трапезе.
Брат Рябого, Угорь, уже проглотил свою порцию и понес обед рулевому, не любившему оставлять орудие своего труда без присмотра. Старый дремал на солнышке, а Малой на носу шекки играл с кошкой в прятки между бухтами якорных канатов.
Наржак, командовавший «Соньей», примостился на тюке напротив меня и, помешивая похлебку, как бы невзначай осведомился:
– У вас, dana, с животом все хорошо?
С животом? Откуда такой интерес? Я немного растерялся, но все же сообразил, что моя просьба налить одной жижи могла намекать и на ухудшение здоровья.
– Вашими заботами не жалуюсь. Просто люблю кушать все по отдельности. Вот закончу с отваром, попрошу еще пару кусков.
– И то ладно.
Невнятное замечание могло означать и похвалу, и осуждение, во всяком случае по тону голоса было совершенно непонятно, попал ли мой ответ в точку или вызвал еще большее недоумение и тревогу. Но, словно развеивая оставшиеся сомнения, капитан добавил:
– Мне dana Советник велел за вами присматривать. Чтобы, мол, отказа не знали, да и вообще… Только не думайте, я нос в чужие дела не сую: что велено, то и делаю, и вы вольны вовсе не оправдываться, а отправить меня со всеми моими расспросами в…
– Уж я точно вас отправлю, да куда подалее! – Гневно взвизгнула над нашими головами Вала.
Мы с капитаном досадливо переглянулись и, без слов поняв друг друга, вернулись к поглощению пищи. Служанку такой поворот событий не порадовал, о чем мы узнали ровно через вдох, понадобившийся крикунье, дабы набрать в грудь побольше воздуха:
– И вас, и бездельников ваших, и всю вашу посудину! Это что ж вы удумали? Раз женщины без мужей, так можно под бок подваливать?! Только на берег сойти дайте, я вас на весь Шем ославлю, так и знайте! Развратники!
Капитан молча, в полнейшем спокойствии выслушал обвинение, проглотил пережеванную рыбу, неторопливо отставил миску в сторону и поднялся, медленно поворачиваясь лицом к женщине, едва не топающей ногами, настолько ее переполняли не самые лучшие чувства.
– Развратники?
– Да еще и бесстыдники! Вон, все заголились, даже пень трухлявый, которому уже о Пороге думать нужно, а и он туда же!
Это правда, днем корабельщики ходили в одних только штанах, благо погода стояла теплая и солнечная и грех было напяливать на себя несколько одежек сразу. Но, честно говоря, мало какая женщина разделила бы недовольство Валы: Наржаки вполне могли позволить себе появиться на публике без рубашек. Не слишком высокие, плотно сбитые, загорелые почти до черноты, с мышцами не слабее корабельных канатов, разве только Малой не успел набрать много мяса на костях, а Старый уже начал усыхать. Похожие друг на друга, с выбеленными солнцем волосами и вечно прищуренными глазами, от уголков которых разбегались к вискам у кого морщинки, а у кого пока только упругие складочки, с упрямо выдающимися вперед подбородками и скупыми движениями, речники, уверен, пользовались женским благоволением во многих городках, на рейде которых бросала якоря «Сонья». И уж тем более ни один из Наржаков не выглядел клятвопреступником, готовым покуситься на честь женщин, с которыми заключил договор о перевозке. Служанке невзначай напекло голову? Брала бы пример с госпожи: та стоит у борта и спокойно смотрит на воду… Вернее, смотрит куда-то, потому что, по своему обыкновению, прячет лицо под кружевом накидки.
Наверняка в голове капитана возникли примерно такие же мысли, но будучи человеком солидным и обстоятельным, а также облеченным не только властью, но и ответственностью, он не стал советовать обвинительнице ополоснуться холодной водой или сигануть в речку:
– О чем вы говорите, danka?
Вала, заполучив долгожданное внимание, угрожающе расправила плечи:
– А нечего наш покой своими бесстыжими подглядываниями тревожить!
– Подглядываниями?
Наржак понимал не больше меня, а мне, признаться, и не хотелось задумываться над причинами негодования склочницы. Подглядывал кто-то? Так радуйся, что еще не растеряла женской привлекательности. Беда, можно подумать, если кто-то лишний взгляд бросит…
– Полночи не засыпали: то там скрипнет, то здесь зашуршит, а под утро кто-то прямо в ухо дыхнул, я чуть с постели не свалилась! Это что ж получается? Стоит женщинам одним оказаться, так можно их…
– Утром? – Пальцы с коротко остриженными ногтями почесали седую щетину на щеке.
– Да что там утро?! Еще четверти часа не прошло, как кто-то из вас, бесстыдников, снова наведывался! Мы с госпожой отдохнуть прилегли, думали, среди бела дня не отважитесь нас беспокоить, ан нет, напрасно! Глаза закрыты, а все равно как кожей чуешь: стоит и взглядом по тебе шарит-шарит, шарит-шарит…
Капитан нахмурил белесые брови.
Четверть часа назад? Все мужчины находились в это время на палубе. Более того, могу поклясться, ни один из Наржаков не спускался в трюм, где располагалась отгороженная для обитания путешественниц комнатка, и не поднимался наверх, потому что для этого требовалось преодолеть восемь ступеней лестницы и откинуть одну из створок люка, петли которого нещадно скрипели из-за необоримой сырости речного воздуха. Кстати, когда женщины почтили палубу своим присутствием, все полагающиеся сему действу звуки были слышны. Следовательно…
– Вам почудилось, danka. Никто не спускался в трюм.
– Мне по углам призраки не мерещатся, я по вечерам вонючим пойлом с вами до умертвия не напиваюсь!
Решаюсь внести свою долю в котел общей беседы:
– И совершенно зря, спали бы спокойнее.
– А вы, – меня смерили уничижительным взглядом, – вообще бы помалкивали! Вас еще бы расспросить надо, откуда взялись! Виданное ли дело, чтобы взрослый мужик, как дитя малое, с кошаками возился?
М-да. Получил? Сполна. Можно было и не сомневаться: в накладе не останусь.
Пока Вала тратила свой пыл на меня, капитан сосредоточенно шевелил губами, словно что-то рассчитывал и прикидывал. А когда, наконец, вернулся из размышлений к реалиям, светло-серые глаза накрыло легкой тенью облачко беспокойства.
– Малой! – Последовал негромкий, но пронзительный окрик. – Сбегай в мой закуток да принеси ларчик!
Парнишка, сверкнув пятками, нырнул в трюм, пропадал там не более десятка вдохов, а когда снова поднялся на палубу, двигался уже медленно и торжественно, словно боялся расплескать содержимое плетеной соломки. Капитан столь же бережно принял из рук сына ажурный сосуд, беззвучно вознес небесам молитву и откинул крышку. На дне ларчика, устланном как будто только что сорванными и остро пахнущими ивовыми листьями, сидел крупный белый мотылек с мохнатой головой.
«Какая прелесть!..» – не преминула напомнить о себе Мантия.
Что за зверь?
«О, ты не знаешь?.. Разве я тебе не рассказывала? Наверное, запамятовала… Его называют «друг бродяг», и каждый уважающий себя капитан корабля непременно обзаводится подобным питомцем…»
Хочешь сказать, Паллан тоже разводит бабочек?
«Конечно, если желает быть уверенным в некоторых вещах…»
В каких, например?
«В перемене или постоянстве погоды, в том, что попутный ветер будет дуть долго, в том, когда…»
Пока я болтал с Мантией, капитан опустил в ларчик руку и указательным пальцем осторожно толкнул мотылька в плотно сложенные и прикрывающие тельце крылья. Но вместо того, чтобы затрепыхаться, пробуждаясь ото сна, невесомое создание безвольно перевернулось на спину. «Друг бродяг» был совершенно и безусловно мертв.
Наржак все так же спокойно закрыл ларчик и вернул парнишке. Малой взглянул на отца как-то неожиданно жалобно, почти испуганно, но, встретив ответный взгляд, в котором не было иных чувств, кроме решимости, покорно отвел глаза. Рябой, тоже увидевший мертвого мотылька, коротко спросил:
– Райг?
Хозяин шекки не стал отвечать: видимо, заданный вопрос принадлежал к числу не требующих ответа. Вала, хорошо расслышавшая рычащее слово, побледнела и притихла, сразу потеряв и охоту ругаться, и надобность в ругани.
Явно произошло нечто непредвиденное. Но что именно? Следовало бы расспросить Мантию, однако мир вокруг меня оказался иного мнения об очередности событий.
– Вы, dana, и вы с хозяйкой… – Капитан запнулся, тряхнул головой, от чего концы лихо повязанного зеленого платка флажками взметнулись вверх, и продолжил уже сухим, уверенным и не позволяющим надеяться на возможность пререканий тоном: – Прошу вас спуститься в носовой трюм.
Я единственный из присутствующих вопросительно поднял брови и стал обладателем нелепого объяснения:
– Надвигается гроза.
Капитан лгал неумело, лучше всех нас сознавая, что обман вопиюще очевиден. Прозрачная глубина неба и свежий, совсем не набухший влагой воздух разоблачали отговорку столь же легко, как и моя рука, пережившая перелом еще в далекой юности и имевшая дурную привычку ныть перед ненастьем. О непогоде не могло быть и речи, следовательно…
– Не медлите, dana.
Вала, которой последние слова Наржака помогли сбросить оцепенение, вздрогнула и, путаясь в юбках, поспешила к своей госпоже. Я посмотрел на капитана с прежним вопросом в глазах. И получил просимое, но ненужное:
– Так надо.
Хороший ответ. И главное, хорошо знакомый мне. Самый любимый ответ людей, готовящихся спасти кого-то ценой собственной жизни, но желающих до последнего мига сохранить тайну своего подвига. Ну да, я же все равно ничего не понял, зачем говорить больше? И «райг» для меня всего лишь незнакомое слово… Ладно, примем предложенные правила игры. Но когда расстановка фигур прояснится, свои ходы я буду делать без чужих подсказок.
Решетчатые створки трюмного люка захлопнулись, и следом сразу же раздался скрежет задвигаемого засова. Нас заперли? Занятно. Хотелось бы знать причину.
«А зачем?..» – удивилась Мантия.
Да так, не помешает. Предлагаешь предаться созерцанию темных углов и молитвам в ожидании, пока у капитана пройдет приступ странного помешательства?
«Как пожелаешь…»
Лучше бы рассказала, что к чему. Ведь знаешь, верно?
«Ну-у-у…»
Знаешь. Так почему бы тебе не перестать сыпать намеками и уходить от ответов? В конце концов я рассержусь и…
Только-только установившуюся тишину рассек глухой всхлип. Кто-то из женщин плачет? На лице служанки не заметно зарождения слез: она вообще после приказа капитана сделалась непривычно тихой и кроткой, как овечка. Госпожа? Должно быть. По крайней мере, кроме нас троих в носовом трюме – помещении, из угла в угол по которому можно сделать не более пятнадцати шагов (если, разумеется, убрать с дороги мешки и сундуки с товарами, ожидающими своих покупателей), никого нет. Я, насколько могу судить, не шмыгаю носом, значит, остается…
Всхлип повторился, став громче, раскатистее, злораднее, чем заставил внимательнее присмотреться к плечам под кружевом накидки. Дрожат? Точно. А пока я тратил время на наблюдения, женщина затряслась уже всем телом, но вовсе не от рыданий. От хохота.
– Боги милостивы, а я почти перестала верить… Я просила Тихую Госпожу, и она услышала мои мольбы… Я так хотела умереть, так хотела, и вот…
Обрывки фраз вперемешку с отчаянным, болезненно искренним и горьким смехом произвели впечатление не только на меня, но и на Валу, которая, нервно перебирая юбки, поспешила к своей хозяйке с утешениями:
– Девонька моя, не надо так… Не волнуйся, все будет мирком да ладком… Девонька мо…
Они обе стояли ко мне спиной. Служанка подняла руки, словно собираясь обнять госпожу и приголубить, но не успела даже коснуться вздрагивающих под накидкой плеч.
Резкое движение, похожее на крупную дрожь, оборванную на самом пике, чавк удара с треском рвущейся ткани, и на долгий-долгий вдох мир словно замер в скорби, дабы проститься с уходящей за Порог: руки Валы плетьми повисают вдоль тела, а сама служанка начинает медленно заваливаться на спину, сползая с граненого клыка стилета в твердо сжатых пальцах госпожи.
Проходит еще один вдох, не менее долгий, чем предыдущий, и поминальной молитвой раздается снисходительно-усталое:
– Я хотела умереть, это правда. Но не от твоей руки.
Бывает довольно крохотной детали, песчинки, дуновения ветерка, и сцена, разыгранная перед нашими глазами, делает оборот, подставляя для обозрения совсем другой бок. До последних прозвучавших слов еще можно было предположить, что душевное спокойствие госпожи нарушено известием о грядущей опасности, но теперь безобидные ранее действия служанки показались смертельной угрозой. Проще говоря, женщина сошла с ума и принялась уничтожать всех, кто находится поблизости, не делая различия между друзьями и врагами. Прошла, однако, малая толика времени, и наспех построенные логические цепочки рассыпались, раскатив ненужные более звенья по всем углам трюма.
«От твоей руки». Не похоже на голословное обвинение, высказанное в сердцах. Я наклонился над телом служанки, пока еще сохранявшим упругие формы. Что это блестит под скрюченными пальцами? Шнурок с плотно насаженными через равные промежутки стальными колечками. Если не ошибаюсь, в народе такое оружие называют удавкой. Вала покушалась на жизнь своей госпожи? Должно быть, имелся повод. А удар стилетом – всего лишь равноценный ответ. Вот так-то, никогда не нужно торопиться: можно легко попасть впросак. Я ведь был готов признать женщину тем самым подосланным ко мне убийцей, а она защищала собственную жизнь, не более. Хорошо, что мне привычнее медлить, чем действовать не раздумывая, к тому же Вуаль все равно не позволила бы проявить чудеса ловкости, оставив в моем распоряжении только серебряный «щит». Впрочем, против стилета и такой малости хватило бы…
– Не плачь о ней, нам повезет меньше.
Я похож на человека, готового плакать над первым же попавшимся трупом? Ах да, Вала наверняка напела госпоже о кошке и о том, как постыдно взрослому парню возиться со зверями.
Поднимаю голову. Женщина повернулась в мою сторону, задумчиво разглядывая пятна крови на лезвии, не стертые обратным движением через слои ткани.
Нехорошо оставлять оружие неприбранным.
– Не хочешь привести клинок в порядок?
– Зачем?
– Чтобы ржой не пошел. Гляди, стоит упустить время…
– За время, отпущенное нам, ничто не успеет случиться. А после все станет неважным.
Она еще раз подняла стилет поближе к глазам, о чем-то раздумывая или сожалея, потом метнула в один из тюков. По всем законам мира, в том числе и по всем известному, связывающему между собой везение и отсутствие разума, клинок должен был воткнуться в рыхлую громаду, если же вспомнить явленное в убиении противника мастерство, женщина с легкостью могла поразить и такую цель, как сундук. Однако все получилось наоборот: стилет ударился о ткань и отскочил на пол, а само движение показалось мне неловким, почти скованным. Ничего не понимаю… Словно передо мной оказался совершенно другой человек. Но нельзя же в считанные мгновения напрочь разучиться владеть оружием!
– О, не попала!
Веселая, совсем девчоночья легкомысленность в голосе. Да что творится на этой утлой, по презрительному определению Мантии, посудине? Опять же горестное замечание о времени… Пора начинать пугаться? Ладно, раз уж подружка упрямо молчит, обратимся с расспросами к другой девице, судя по всему, уставшей от необходимости хранить молчание.
– И сколько нам отпущено?
Она чуть склонила голову вправо:
– Может, до полуночи, самое невероятное – до утра.
– Почему ты так уверена в сроках?
– Потому что в двенадцати часах пути отсюда есть только один порт, на рейде которого можно встать и попросить о помощи. Но вряд ли хоть один человек осмелится ступить на палубу обреченного судна.
– Обреченного?
– Судна, захваченного райгом.
Опять это слово! Мне срочно нужны сведения, иначе начну злиться. А когда я разозлюсь, последствия могут оказаться печальнее тех, что представляются рассказчице.
– Объясни толком, о чем идет речь!
– Ты не знаешь?
Встречный вопрос наполнен удивлением под завязку. Ну да, не знаю. А разве я обязан знать всё и вся? Да если признаться по совести, предпочел бы забыть как страшный сон целую уйму вещей. Забыть и не вспоминать. Никогда.
– Представь себе.
– Бедненький…
Забавно, но в ее голосе нет насмешки. Она и вправду сожалеет. Наверное, потому что считает: знай я все подробности, мне было бы легче… смириться? Да, именно так.
– И все же, объяснишь?
Женщина помолчала, потом присела на сундук, небрежным движением руки предлагая и мне проделать то же самое, то есть прислонить пятую точку к удобному для длительного времяпрепровождения месту.
– На корабль попала заблудившаяся душа.
– Заблудившаяся?
– Не ушедшая за Порог. Так бывает, когда тело не погребено по правилам или вообще не погребено. Если человек не успел вознести молитву Серой Страннице, она может и не захотеть взять его душу с собой. Вот тогда появляются райги. Злобные духи, несущие смерть всем живым.
Во что другое, а в злобу верю сразу и без колебаний: кому понравится шататься между мирами, не в силах преодолеть границу ни с одной, ни с другой стороны? Я бы тоже в подобном положении не мог похвастаться хорошим характером. А вот по второму утверждению у меня народился уточняющий вопрос:
– Разве бродячий дух может убивать? Он же лишен плоти, стало быть…
Женщина усмехнулась.
– Убить можно и словом, а оно бесплотнее даже духа. Достаточно, чтобы райг появился, остальное сделают сами люди.
Кажется, начинаю прозревать:
– Хочешь сказать, корабль обречен, потому что капитан боится райга?
– И капитан, и те, кому он сообщит о своей беде. Но причалить к берегу мы не сможем уже никогда. А по прошествии двенадцати часов шекка сгорит посередине реки вместе со всеми, кто находится на ее борту… Остается только молить Серую Странницу быть милостивой к нашим душам.
Глупая история. Опасная история. И пока совершенно лишенная смысла.
– Но откуда этот страх? Если райг бесплотен, в чем состоит угроза живым?
– Рассказывают, он вселяется в чужие тела, изгоняя из них прежние души, а потом пытается умереть вместе с телом, чтобы попасть за Порог. Но спорить с богами напрасно, а райг пробует. Снова и снова… Говорят, иной раз гибли целые города. До того дня, как было решено уничтожать проклятых без промедления.
– Значит, капитан…
– В ближайшем порту сообщит о проклятии, потом отплывет подальше и предаст шекку огню.
– Но ты упомянула о возможной помощи?
– На нее не стоит уповать.
– И все же?
– Если найдется отчаянный Проводник, он может избавить корабль и нас от проклятия. Но я никогда прежде не слышала о таких смельчаках.
«Проводник»? Откуда и куда? Ну-ка, драгоценная, хватит отмалчиваться!
«Я всего лишь не мешаю тебе вести беседу…»
Теперь побеседуем мы с тобой. Что это за райги и как с ними обходиться? Выкладывай!
«Любезная госпожа рассказала тебе главное, любовь моя… Тело умирает быстро, но если душа была слишком сильно к нему привязана, она не может шагнуть за Порог вовремя, пока Врата открыты, а потом становится поздно и Сфера Сознаний оказывается недостижимой мечтой…»
И как ослабляется связь? Молитвой? Разве такое возможно?
«Разумеется… Обращение к богам суть колыхание Прядей. Словно игра на лютне: стоит коснуться натянутой струны в одном месте, волна пройдет из конца в конец, отразится, вернется к молящемуся, разрывая ниточки, связывающие душу и тело…»
Райг – не успевший помолиться перед смертью, так?
«Или тот, за кого не вознесли мольбу…»
Но ведь внезапная смерть не редкость. Так почему же подлунный мир не наводнен райгами?
«Потому что всему поставлены свои пределы… Не ушедший на покой дух сохраняется в оболочке мертвого тела, пока то не рассыплется прахом, либо пока не будет перенесен на новое место обитания…»
Как именно?
«Посредством любой жидкости… Если взять мертвую плоть и поместить в сосуд с водой, а потом пропитать полученным настоем какой-нибудь предмет, райг поселится в нем…»
Пропитать? Но кровь тоже жидкость, и это означает… Ворона!
«Где?..»
Я – ворона! Проворонил по незнанию… Та граха, которую задушила моя кошка. В клюве была косточка, а на палубу пролилась кровь. Теперь понятно: проклятие кораблю заработано моими скромными усилиями.
«Можно подумать, ворону грыз ты сам…»
Мне надо было лучше следить за Шани. Но время вспять не повернуть…
«Очень верно подмечено!..»
Хорошо, подумаем о будущем. Как избавиться от райга?
«Это работа Проводника…»
Подробнее!
«Есть целый клан людей, занимающихся общением с духами, как упокоенными, так и заблудившимися. Кто-то от рождения наделен особой чувствительностью к колыханиям Прядей, кто-то достигает ее посредством магии и зелий… Они могут распознать дух и даже поговорить с ним, разумеется, если дух будет настроен на разговор…» – в голосе Мантии послышалась легкая издевка.
И Проводники знают, как снять проклятие?
«Да… Но не слишком любят этим заниматься…»
Почему?
«Потому что проще держать народ в страхе, чем протянуть ему руку помощи…»
И то верно. Пока все дрожат перед опасностью быть проклятыми, облеченные могуществом маги пользуются уважением и почетом, пусть и не заслуженным, но таким притягательным! А лишняя пара-тройка деревенек или суденышек, спаленных под благочестивые и скорбные молитвы, только поспособствует укреплению власти над умами. Если же взять и избавить народ от беды, это деяние войдет в привычку и перестанет считаться чудом. Более того, будет повсеместно требоваться, а не испрашиваться со слезами на глазах и коленями, уткнувшимися в землю. Разумно. Но мерзко, как все, поверенное трезвым и жестоким расчетом.
Я могу что-то сделать?
«Право, затрудняюсь с ответом, любовь моя… Видишь ли, дух-бродяга не существует ни на одном из уровней, обреченный пребывать между, и уловить его присутствие можно только по колебаниям Прядей… Можно сплести ловушку и поймать его, но… Ее нужно готовить там, где ты способен только разрушать…»
Значит, мне остается сидеть и ждать смерти?
«Если тебе нравится провожать людей до Порога, почему бы и нет? Но ты в любую минуту спокойно можешь уйти, ведь никто не в силах тебя остановить…»
Тогда мне придется скинуть Вуаль.
«Конечно… И это не будет огромной потерей, верно?..»
Я не выполню поручение Ксо.
«Думаешь, он надеется на выполнение? Не смеши меня, Джерон!..»
Мне плевать, на что надеется кузен. Я сам приказал себе это сделать. И сделаю.
«Но помни о своем обещании: если тебе будет угрожать опасность, ты…»