Страница:
«Ну ладно моя мать, – рассуждал он с невероятной досадой на собственную наивность, – ей уже по возрасту положено подобными глупостями развлекаться! Но как я до такого опустился? Если кто узнает, позора не оберёшься! И хорошо, что я свою свиту в курс дела не вводил, не то стал бы настоящим посмешищем даже среди своих… Пора отсюда сматываться!»
Нет, телохранителей он с собой взял, всё-таки совсем бесшабашным авантюристом никогда не был. Но те сидели в машинах за ближайшим перекрёстком, в минуте быстрого бега от данного места, и ничего не знали о самом визите. Знал только их шеф, с которым иначе и не получилось бы сговориться, да и он являлся единственным, которому можно было доверить подобную тайну. В данный момент начальник охраны сидел в машине со своими костоломами и с помощью подслушивающей аппаратуры улавливал каждый шорох в данной комнате и внимал каждому слову. Он и так знал все личные тайны принца, в том числе и о неприятном сне, так что одной больше, одной меньше… Такой человек не проболтается.
Но в любом случае, балаган следовало заканчивать и быстрей сматываться. На улице вечер, людей и освещения предостаточно, если его узнают – издёвок не оберёшься, а жёлтая пресса так вообще заплюёт ядом. Только вот раздражение нарастало, хотелось хоть как-то досадить этой глупой толстушке.
Поэтому его высочество шумно выдохнул и резко встал во весь свой немаленький рост:
– Всё? Деньги за насыщенную беседу оставлять здесь или на выходе?
– Я ведь сказала, никакой оплаты… – гадалка осторожно, дрожащими руками водружала свой шар на подставку. – Моей помощи никакой не было…
– Увы! В этом я и не сомневался! Но я всё-таки заплачу за отлично проведённое представление!
И он стал доставать из кармана заранее заготовленные деньги. Устраивать скандал шарлатанке не хотелось, а вот унизить напоследок, поставить её на место и показать, как он ко всему услышанному здесь относится, – следовало в любом случае. Он так и сделал, выбрав только одну банкноту из десятка приготовленных, и положил её на стол со словами:
– Сдачи не надо!
И тут за спиной у толстухи, в глубине дома, так громыхнуло и затрещало, что сам воздух завибрировал. Одновременно с криками послышался визг, звуки борьбы, топот. Не успел принц прийти в себя и начать пятиться к двери, как в салон, срывая шторы на широком проходе, ввалилось с воплями пять мужиков разного возраста и комплекции. Несмотря на полумрак в комнате, они сразу опознали в посетителе наследника престола и с единым рыком «Вот он!», ринулись в его сторону. Оружия у них не было, если за таковое не считать две бейсбольные биты в руках, обломок какого-то стула и совковая лопата с коротким черенком. Одновременно всё это было брошено в высокородного клиента.
С первого взгляда было понятно, кто ворвался в дом к гадалке: ярые противники монархии. Те самые, недовольные жители столицы, проживающие по соседству и которых так опасалась Маргарита-Иллона Толедская. Видимо, кто-то всё-таки высмотрел входящего, опознал и, собрав ватагу недовольных, вломился в дом с чёрного входа.
Принц был человеком сильным, спортивно одарённым, к тому же военным. Во время занятия спортом, особенно в период обучения в военной академии, прикладывал достаточно усилий для овладения навыками самообороны. Обучался борьбе, неплохо боксировал, учился основам джиу-джитсу. Но в том-то и дело, что все и везде он проходился по верхам, схватывая только некие основы, никогда не углубляясь в полном самосовершенствовании в чём-то одном. Поэтому ему даже в голову не взбрело защищаться, контратаковать неожиданного соперника.
Тем более что в голове ясно и чётко звенела только одна мысль:
«Через минуту здесь будут мои охранники!»
Поэтому он вполне расчётливо и верно попытался покинуть место событий и ринулся к выходу. Но в этом ему очень не повезло. Во-первых, из-за тяжёлых портьер, которые висели по периметру всей комнаты, он не попал в дверь, а ткнулся в стену, теряя драгоценное время. Во-вторых, брошенные в беглеца два предмета – скорей всего, по случайности, оказали невероятный результат попадания. Орудие садового инвентаря попало в ноги, вызывая падение. Тогда как деталь спортивного инвентаря – вульгарно саданула прямо по лбу. Удар не оглушил, но слегка рассёк кожу на лбу, вызвав небольшое кровотечение. При этом принц упал, затем сразу вскочил на ноги, но было уже поздно.
Столкнувшиеся со столом налётчики его с рёвом оббежали и не столько бросились избивать ненавистного им представителя монархии, как, уцепившись в него, попытались вновь уронить на пол. Наверное, решили, что ногами пинать наследника короны будет намного сподручнее и эффективнее.
В этот момент в диком визге зашлась толстуха-гадалка, и послышался треск взламываемой наружной двери. Что интересно, треск никто толком не расслышал, а визг ни один человек не истолковал правильно. В сознании всех мужчин промелькнуло понимание, что Марга испугалась и за свою жизнь. Тогда как на самом деле она с ужасом смотрела на свой бесценный шар, который от толчков свалился с подставки и теперь медленно катился к дальнему краю стола.
Там происходили основные события. Ворвавшиеся антимонархисты не были хилыми или коротышками, но и принц со своим ростом и природной силой оказал стоическое сопротивление. Несколько зуботычин он выдержал, даже не заметив их в суматохе. Повалить его на пол с ходу не удавалось, и вся эта рычащая, ругающаяся толпа мужчин с грохотом и топотом опять вернулась к центру комнаты. А там так получилось, что принца удалось прижать к столу, а потом и грохнуть его хорошенько лбом о бархатное покрытие. Получилось и звучно и красиво. Энтузиазм возрос, рёв усилился, и недовольный народ продолжил наказание, подбадривая себя криками:
– Змей! Гадать он пришёл! – удар.
– Мало ему нашей крови! – удар. Тут стеклянный инструментарий подкатился к месту экзекуции.
– По шару его! Пусть узнает будущее! – удар, но уже не по столу.
– Сильней! Бей! – удар, но уже и не лбом.
– Долой монархию в на… – удар, который резко оборвал вопль свалившегося без сознания крикуна, был нанесён ему в затылок. Все остальные удары ворвавшихся телохранителей принца по своей точности и эффективности не шли ни в какое сравнение с теми, которые были тут произведены мгновением раньше.
Визг прекратился. Двое из пришедших на помощь аккуратно коснулись лежащего на столе принца Фредерика. И когда его чуть приподняли, у Маргариты-Иллоны Толедской вырвалось с облегчением непроизвольное восклицание:
– Цел!..
Но относилось всхлипывающее восклицание только к стеклянному шару, грязному в данный момент от «голубой» крови наследника короны.
Сцена 2
Нет, телохранителей он с собой взял, всё-таки совсем бесшабашным авантюристом никогда не был. Но те сидели в машинах за ближайшим перекрёстком, в минуте быстрого бега от данного места, и ничего не знали о самом визите. Знал только их шеф, с которым иначе и не получилось бы сговориться, да и он являлся единственным, которому можно было доверить подобную тайну. В данный момент начальник охраны сидел в машине со своими костоломами и с помощью подслушивающей аппаратуры улавливал каждый шорох в данной комнате и внимал каждому слову. Он и так знал все личные тайны принца, в том числе и о неприятном сне, так что одной больше, одной меньше… Такой человек не проболтается.
Но в любом случае, балаган следовало заканчивать и быстрей сматываться. На улице вечер, людей и освещения предостаточно, если его узнают – издёвок не оберёшься, а жёлтая пресса так вообще заплюёт ядом. Только вот раздражение нарастало, хотелось хоть как-то досадить этой глупой толстушке.
Поэтому его высочество шумно выдохнул и резко встал во весь свой немаленький рост:
– Всё? Деньги за насыщенную беседу оставлять здесь или на выходе?
– Я ведь сказала, никакой оплаты… – гадалка осторожно, дрожащими руками водружала свой шар на подставку. – Моей помощи никакой не было…
– Увы! В этом я и не сомневался! Но я всё-таки заплачу за отлично проведённое представление!
И он стал доставать из кармана заранее заготовленные деньги. Устраивать скандал шарлатанке не хотелось, а вот унизить напоследок, поставить её на место и показать, как он ко всему услышанному здесь относится, – следовало в любом случае. Он так и сделал, выбрав только одну банкноту из десятка приготовленных, и положил её на стол со словами:
– Сдачи не надо!
И тут за спиной у толстухи, в глубине дома, так громыхнуло и затрещало, что сам воздух завибрировал. Одновременно с криками послышался визг, звуки борьбы, топот. Не успел принц прийти в себя и начать пятиться к двери, как в салон, срывая шторы на широком проходе, ввалилось с воплями пять мужиков разного возраста и комплекции. Несмотря на полумрак в комнате, они сразу опознали в посетителе наследника престола и с единым рыком «Вот он!», ринулись в его сторону. Оружия у них не было, если за таковое не считать две бейсбольные биты в руках, обломок какого-то стула и совковая лопата с коротким черенком. Одновременно всё это было брошено в высокородного клиента.
С первого взгляда было понятно, кто ворвался в дом к гадалке: ярые противники монархии. Те самые, недовольные жители столицы, проживающие по соседству и которых так опасалась Маргарита-Иллона Толедская. Видимо, кто-то всё-таки высмотрел входящего, опознал и, собрав ватагу недовольных, вломился в дом с чёрного входа.
Принц был человеком сильным, спортивно одарённым, к тому же военным. Во время занятия спортом, особенно в период обучения в военной академии, прикладывал достаточно усилий для овладения навыками самообороны. Обучался борьбе, неплохо боксировал, учился основам джиу-джитсу. Но в том-то и дело, что все и везде он проходился по верхам, схватывая только некие основы, никогда не углубляясь в полном самосовершенствовании в чём-то одном. Поэтому ему даже в голову не взбрело защищаться, контратаковать неожиданного соперника.
Тем более что в голове ясно и чётко звенела только одна мысль:
«Через минуту здесь будут мои охранники!»
Поэтому он вполне расчётливо и верно попытался покинуть место событий и ринулся к выходу. Но в этом ему очень не повезло. Во-первых, из-за тяжёлых портьер, которые висели по периметру всей комнаты, он не попал в дверь, а ткнулся в стену, теряя драгоценное время. Во-вторых, брошенные в беглеца два предмета – скорей всего, по случайности, оказали невероятный результат попадания. Орудие садового инвентаря попало в ноги, вызывая падение. Тогда как деталь спортивного инвентаря – вульгарно саданула прямо по лбу. Удар не оглушил, но слегка рассёк кожу на лбу, вызвав небольшое кровотечение. При этом принц упал, затем сразу вскочил на ноги, но было уже поздно.
Столкнувшиеся со столом налётчики его с рёвом оббежали и не столько бросились избивать ненавистного им представителя монархии, как, уцепившись в него, попытались вновь уронить на пол. Наверное, решили, что ногами пинать наследника короны будет намного сподручнее и эффективнее.
В этот момент в диком визге зашлась толстуха-гадалка, и послышался треск взламываемой наружной двери. Что интересно, треск никто толком не расслышал, а визг ни один человек не истолковал правильно. В сознании всех мужчин промелькнуло понимание, что Марга испугалась и за свою жизнь. Тогда как на самом деле она с ужасом смотрела на свой бесценный шар, который от толчков свалился с подставки и теперь медленно катился к дальнему краю стола.
Там происходили основные события. Ворвавшиеся антимонархисты не были хилыми или коротышками, но и принц со своим ростом и природной силой оказал стоическое сопротивление. Несколько зуботычин он выдержал, даже не заметив их в суматохе. Повалить его на пол с ходу не удавалось, и вся эта рычащая, ругающаяся толпа мужчин с грохотом и топотом опять вернулась к центру комнаты. А там так получилось, что принца удалось прижать к столу, а потом и грохнуть его хорошенько лбом о бархатное покрытие. Получилось и звучно и красиво. Энтузиазм возрос, рёв усилился, и недовольный народ продолжил наказание, подбадривая себя криками:
– Змей! Гадать он пришёл! – удар.
– Мало ему нашей крови! – удар. Тут стеклянный инструментарий подкатился к месту экзекуции.
– По шару его! Пусть узнает будущее! – удар, но уже не по столу.
– Сильней! Бей! – удар, но уже и не лбом.
– Долой монархию в на… – удар, который резко оборвал вопль свалившегося без сознания крикуна, был нанесён ему в затылок. Все остальные удары ворвавшихся телохранителей принца по своей точности и эффективности не шли ни в какое сравнение с теми, которые были тут произведены мгновением раньше.
Визг прекратился. Двое из пришедших на помощь аккуратно коснулись лежащего на столе принца Фредерика. И когда его чуть приподняли, у Маргариты-Иллоны Толедской вырвалось с облегчением непроизвольное восклицание:
– Цел!..
Но относилось всхлипывающее восклицание только к стеклянному шару, грязному в данный момент от «голубой» крови наследника короны.
Сцена 2
Фредди проснулся как всегда. Ещё в полной темноте своей спальни, в любимой позе на животе, в преддверии и чётком осознании грядущего подъёма, и в любимом настроении, которое весьма длинно называлось «Полежать минуть десять с закрытыми глазами, не шевелясь, и помечтать о чём-нибудь жутко приятном». Всем подобные мечтания помогали лучше заснуть, тогда как принцу – отлично начать день, а потом с благосклонностью и радостью принимать счастливые подарки судьбы. Об этой его привычке знала жена, знали родители, ну и знало всё близкое окружение. Знали и поражались, как наследник умудряется всегда вот так проснуться? Ни разу он не проспал, ни разу его не приходилось поднимать с постели, и ни разу он не дожидался сигнала побудки, звонка будильника, касания адъютанта или шёпота заранее проснувшейся женщины. Сам вставал за минуту до намеченного срока, отключал готовый зазвенеть сигнал будильника, отсылал взмахом руки замершего у двери вестового или с ходу опережал удачной шуткой даму своего сердца.
Пожалуй, это уникальное свойство-умение больше всего и поражало окружающих.
И опять-таки они дружно больше всего опасались побеспокоить Фредерика именно в эти десять минут. Если такое случалось, день у него был испорчен фундаментально, а всем виновным и невиновным доставалась изрядная доля раздражительного гнева, несправедливой ругани и масса въедливого сарказма. Уж на что жена была любима и балована, и то предпочитала дождаться действий супруга, чем самой шевельнуться раньше времени и заявить о причинах бессонной ночи или о терзающих сознание проблемах.
Так что помешать никто не мог. В принципе. Тогда как на самом деле всё сегодня происходило совершенно иначе:
«О чём таком приятном помечтать? – родилась блаженная мысль. – Можно и про… э-э-э?» – вот тут и вторглась в сознание первая странность: лежать было жестко и страшно неудобно. Одеяло на спине не ощущалось и под щекой что-то неприятно надавило.
«Отлежал… – расстроенно подумал принц. – Или я себе вчера позволил алкоголь?»
Излишней тягой к выпивке он не страдал, и по понятиям большинства подданных, являющихся натуральными алкоголиками, мог считаться человеком непьющим. Но иногда бокала два шампанского или чуток отличного бренди себе позволял, и последствия такого позволения организм всегда отменно чувствовал на следующее утро. То есть неудобство позы было быстро, пусть и подспудно оправдано.
Только затем навалился на разум следующий фактор: неприятный запах. Причём запах знакомый, узнаваемый. Получая высшее воинское образование и проживая довольно скромно в отдельной комнате, Фредерик несколько раз попадал в казармы рядового личного состава. В его стране служба была почётна и хорошо оплачиваема, жили солдаты в чистоте и порядке, но всё равно в казарме наличествовал тот определённый мужской дух, который порой сопутствует раздевалкам спортсменов. Вот этот неистребимый запах казармы и ощутили органы обоняния.
Объяснение подобному – сознание не отыскало. Но хуже всего, что улетучилось напрочь желание помечтать и появилась обеспокоенность.
«И не слышно дыхания жены!..» – в последние годы он спал только с ней. Причём каждую ночь (если не был в отъезде) только с ней. А тут он дыхания не мог услышать по иной, невероятной причине: его и нельзя было бы расслышать по причине мощного… храпа! Причём храп вырывался сразу из нескольких мужских глоток!
Это уже выходило за рамки всех догадок, домыслов, предположений и даже буйных фантазий. О шутке не могло быть и речи, об издевательстве – тем более, а недоразумений подобных – попросту не бывает!
Но одна догадка всё-таки мелькнула:
«Наверное Лу не выключила телевизор… Хотя… она его с вечера и не включала… Мм… а что у нас было вечером?..»
Какие-то несуразные сцены замелькали в неожиданно туманной круговерти сознания: бред какой-то толстухи, крики, потасовки, приближающийся прямо к глазам шар… искры из тех же глаз после удара…
Вот тут Фредерик поёрзал щекой по подушке. И понял чётко: это не подушка! Скорей какой-то несуразный валик из брезента! А значит, надо осмотреться и понять, кто это с утра ему осмелился испортить настроение на весь день. Поднял голову, открыл глаза и… окаменел. Да так с минуту и пялился на всё увиденное.
В левую сторону от него отходила линия низких солдатских кроватей, на которых, кроме матраса и валика, ничего больше из постельных принадлежностей не было. На кроватях спали мужчины, про одежду которых можно было выразиться идентично постельным принадлежностям. А говоря по-простому – совершенно голые! Да! Ещё и лысые! И всё это при освещении тускло горящих, забранных решётками фонарей, прикреплённых к стене.
Фредди, даже не касаясь своей головы рукой, понял по движению лёгкого сквозняка, что она тоже лысая. Тело щупать посчитал лишним: однозначно костюм «В чём мать родила». Стало понятно, кто глушил своим храпом дыхание жены. А именно:
«Кошмары! Мне снятся кошмары…! – после чего взгляд был переведён прямо перед собой. – Оп-па! Ещё один!»
Широкий, метра три, коридор вдоль кроватей оказался занят рядом табуреток у изголовий, на которых лежали стопками комплекты обмундирований, а прямо напротив тоже на таком же табурете восседал военный в форме. Он, в свою очередь, тоже с недоумением пялился на Фредди. Освещения хоть и не хватало, но неприятную, уголовную рожу сидящего типа, обезображенную несколькими шрамами и только слегка прикрытую короткой щетиной, удавалось рассмотреть идеально. Всё-таки он находился в метре, не больше. Глубокие, насыщенные бешеной злобой глаза. Трепетные стенки носа, словно принюхивающиеся к окровавленной жертве. Приоткрытые для ругани губы. Видимый во рту, на четверть отломанный передний зуб. И всё это обрамлено ёжиком колючих волос и сидит на толстенной шее, которая резко переходит в такое же, увитое бугрящимися мускулами тело.
И вот этот кошмар, который вначале показался окаменевшим, вдруг ожил и утробно прошипел:
– Чего это ты не спишь?
И только пытаясь отыскать достойный ответ на такой диковинный вопрос, принц вдруг отчётливо вспомнил о событиях вчерашнего дня. Грохот, попытка побега, падение… Потасовка… Прикрытые глаза от несущегося навстречу им шара гадалки… И даже вновь ощутил боль на лбу от попавшей туда бейсбольной биты.
Наверное, поэтому вздрогнул всем телом и ответил совершенно непроизвольно:
– Не спится…
От такого ответа вояка резко вскинулся, затрясся словно в конвульсиях, а потом грохнул таким смехом, что, наверное, и мёртвые бы проснулись. Но не успели ещё спящие толком открыть глаза, как рявкнула сирена боевой тревоги, вспыхнул яркий свет, а подавившийся смехом вояка исступлённо заорал:
– По-а-а-адъё-ё-ём! Встать и немедленно одеться! Потом замереть у изголовья кровати по стойке «смирно»! Выполня-а-ать! Последние, а также самые ленивые будут наказаны жуткой болью!
Из этого всего Фредерик Астаахарский понял только одно: несомненно, что обращаются не к нему. А вот в чём весь остальной прикол, пока и задумываться не пытался. Попросту в неконтролируемой прострации (отнюдь такое любопытством не назовёшь!) перевёл свой взгляд на проснувшихся мужчин, ожидая, насколько хорошо тут поставлена дисциплина и насколько быстро приказание увитого мышцами горлопана будет выполнено.
После чего изумился ещё больше: никто даже не почесался! Нет, несколько человек всё-таки сотворили данное действо, причём в местах ну совсем не выставляемых на всеобщее обозрение, но сделали они это скорей машинально, ничего не соображая. И уж совсем не «почесались» в смысле деловитого и быстрого исполнения раздавшегося приказа. Тогда как выпученные глаза, нервно двигающиеся головы, отвисшие челюсти и прижатые от испуга (а у кого наоборот – оттопыренные) уши говорили о полнейшем непонимании того, что вокруг происходит. Кто отрешённо поглаживал свои лысые головы, кто сидел и тупо пялился на соседей, кто вообще оставался лежать, чуть привстав, а сосед рядом с принцем так и замер в положении на спине, руки по швам. Могло показаться, что его хватил инсульт.
Между тем уголовно смотрящийся горлопан ещё больше взбеленился, повторяя свой первый приказ, а потом перешёл к угрозам:
– За невыполнение – будете все наказаны жуткой болью! Вста-а-ать!!! – ну и надо было видеть, насколько наплевательски, глубоко индифферентно отнеслись голые мужики и к этой команде. Мало того, лица большинства из них стали покрываться красными пятнами недовольства, а то и бешенства. А пару мужчин попыталась что-то строгое и жесткое сказать в ответ. Горлопан заорал: – «Получите!» – и тут же добавил: – «Единичку»!
Все без исключения голяки с криками извернулись, словно угри не сковородке. Но самое дикое и несуразное, что принц Фредерик тоже ощутил такую страшную боль вдоль спины до самых щиколоток, словно его стеганули раскалённой докрасна медной проволокой. Тем не менее, вопя от боли и подлетев над кроватью на добрых полтора метра, он успел заметить, что точно такое же болевое наказание досталось и смуглому соседу с рядом стоящей кровати. Он точно так же, как все, взлетел, пытаясь непроизвольно ощупать собственную спину, на которой до того лежал, и так же дико орал, как и все остальные.
Звереющий на глазах уголовник разорялся ещё громче:
– Это лишь первое по жесткости наказание! Немедленно одеться и встать у кроватей! Иначе получите по «двойке»!
Фредерик осознал себя чётко, ясно, до малейших деталей, хотя и продолжал корчиться, стоя на матрасе на четвереньках. Он успел рассмотреть несколько новых моментов: направо уже была стена, то есть его кровать была последней в ряду. Ну и то, что смуглый сосед, хоть и умудрился упасть после болевого удара на пол, уже вскочил, оказался возле своей табуретки и резким движением сдёрнул со стопки обмундирования нечто похожее на широкие, чуть ли не футбольные трусы. От большинства остальных коллег по непонятному несчастью неслась слитная ругань, угрозы. Общее количество их оказалось десяток, дюжина от силы. Хотя вначале сдавалось раза в полтора больше.
Тем временем тип продвинулся ближе к центру, метра на полтора. До крайности обозлённому принцу пришла в голову дикая идея:
«Надо этого придурка оглушить! Табуреткой!» – и он прямо с кровати перешагнул изголовье, наклоняясь к единственно доступному предмету мебели, стоящему ближе всего. Это его спасло от второго наказания, потому что было принято за попытку выполнить приказ «одеться!».
– Ах вы, уроды! – возопил неизвестный горлопан. – Не доходит через голову, так получите…
Его крик прервался слаженным воплем, исторгшимся из восьми глоток. И судя по извивающимся, бьющимся об пол телам, боль и в самом деле оказалась намного большей, чем первый раз. Фредди так и замер, заледенев от ужаса, тогда как сосед уже довольно сноровисто надевал на себя довольно плотные, вроде как хлопчатобумажные носки.
– А теперь повторяю последний раз: немедленно одеться и встать по стойке «смирно» у своей кровати! Кто сделает это последним – получит «троечку»! Выполнять!
Подействовало: сразу два человека трясущимися руками потянулись за своими вещами. А тип со шрамами на морде продолжал неистовствовать:
– Вижу, ещё не все поняли?! Получите! – шесть самых неповоротливых получили, кажется, «единички», потому что опять стали извиваться, как уже раз упомянутые угри. Сразу после этого один пострадавший заорал не менее громким, грозным криком:
– Да я тебя сейчас…! – и тут же свалился наземь от «двоечки».
– Всем молчать! За попытку говорить и что-то вякать – боль первого ранга, «единичка». За грубый окрик или ругань в мой адрес – «двоечка». За попытку ударить – «троечка»! Обращаться ко мне только «господин сержант!» и только после моего разрешения. И учтите, наказания по шкале варьируются до «восьмёрки»! После такого «угощения» будете несколько часов валяться измочаленным болью овощем. Живей! Шевелитесь! А то назначу последними, заслужившими наказания лентяев – двоих сразу! Или уже забыли, что сейчас один из вас схлопочет «троечку»?!
Теперь уже стали одеваться все без исключения, а смуглый сосед принца так вообще заканчивал, оправляя на себе уже всё надетое, скорей рабочее, чем военное обмундирование защитно-грязноватых расцветок.
Даже больше всех получивший наказание здоровяк возле шестой по счёту кровати проявил неожиданную сноровку, одеваясь со скоростью отлично обученного спецназовца. Вскоре уже девять человек попытались встать в некое подобие «смирно» возле табуреток собственных кроватей. А вот один явно не торопился, надев только брюки, и теперь с каким-то презрением рассматривал натягиваемую через голову рубаху. Ему и досталось:
– Летит «троечка».
Замешкавшийся индивидуум вдруг несуразно крутнулся на месте, словно в брейк-дансе, свалился на пол и затрясся в неистовой судороге.
– Болевое ощущение «троечка», – перешёл на менторский тон сержант, начав прохаживаться перед строем, – отличается продолжительностью в минуту и полным ощущением всех прелестей в этот период «двоечки» и «единички». Очень отлично прочищает мозги лентяям, даунам и хитрожопым ублюдкам. Кстати, коль у нас по вине самого тупого появилось лишних полминуты, прочту короткую лекцию о причине вашего пребывания здесь. Она проста: вы пока никому и даром не нужны, но вас будут учить сражаться, будут заставлять выполнять скрупулёзно любые приказы и часто убивать самыми изощрёнными способами. Ваша задача: всё это выполнить и выжить! Но для этого стать роботами, идеальными солдатами, выполняющими мою волю не задумываясь и с наивысшим усердием. Остальные разъяснения будете получать по ходу наших занятий. О… самое ленивое животное вроде стало приходить в себя…
Наказанный в самом деле попытался приподняться на локте и просипел:
– Я первый наследник императорск… – и сам себя прервал на полуслове воплем от пронзившей его спину боли: – А-а! У-у-у!
И снова дёрнулся от «единички». Тогда как всеми ненавидимый угнетатель продолжил тем же поучительным тоном:
– Это – для придания скорости! – очередной вопль, и изогнувшийся наследник чего-то там получил сразу повторное болевое наказание. – А это – за нарушение приказа разговаривать без разрешения! – рявкнул сержант, и тут же последовало третье идентичное наказание. – Ну и добавка по поводу того, кто вы есть. Я этого не знаю и знать не хочу! И глубоко плевать на ваши родословные! Здесь вы никто! И отныне ваши имена заменяются номерами. На левом фланге вашей шеренги стоит Первый, на правом – Десятый. Ну?! – Он шагнул к спесивому парню, который с трудом поднимался на дрожащих ногах у третьей по счёту кровати. Горлопан зарычал на него не хуже льва в дикой саванне: – Шевелись, дебилоид ленивый! Цегуни рекаля! – и хлёстко нанёс несколько пощёчин, так и не завершившему одевание Третьему.
Причём получилось не настолько больно, как унизительно и невероятно обидно. Налившийся краской бешенства парень резко распрямился, как пружина, косясь на единственно здесь возможное оружие. В глазах сержанта проклюнулось нечто вроде интереса, и он даже шагнул ближе к избиваемой жертве. Похоже, ему стало любопытно, решится ли тот на открытое сопротивление.
Оказалось, что не один Фредерик Астаахарский или всё тот же Третий мечтали проломить башку этому уроду табуреткой. Потому что удобным моментом попытался воспользоваться Шестой. Он в присяде и в движении вперёд постарался подхватить табуретку Пятого и в дальнейшем прыжке с места вознамерился всей массой объединённого с оружием тела достать садиста-уголовника. Видна была и отличная моторика атаки, и невероятная скорость движения, и несомненный опыт в подобных вещах отлично тренированного тела.
Да только, увы, ничего не получилось. Ещё в момент самого начала прыжка по нападающему ударила «троечка», превратив его в банальную, трясущуюся от боли статую. Статуя, выпуская табуретку из рук, рухнула за спиной сержанта, который не оглядывался даже, а просто сделал шаг вперёд. При этом Третий, уже в который раз, изогнулся от удара невидимого хлыста по спине и получил последнее предупреждение:
– Ещё раз застынешь на месте вместо исполнения моего приказа, буду наказывать только «двоечками». Одеться и встать в строй! – затем, даже не глядя на жертву своего насилия, тянущуюся к рубахе, развернулся к дёргающему в конвульсиях боли Шестому и обвинительно ткнул в него указательным пальцем: – Так будет с каждым! К тому же при особо большой «симпатии» с моей стороны я для наиболее шустрых, наглых или резвых не пожалею «четвёрочки» или «пятёрочки». Учитывайте это, олухи!
Носком своего армейского ботинка он откатил тело чуть в сторону и прошёл к центру коридора. Там развернулся и опять рявкнул:
– Пятый! Твоя табуретка должна стоять у изголовья твоей кровати!
Тот посмотрел исподлобья на горлопана и словно выплюнул из себя:
– Ну так поставь её на место! – и сжал до белизны кулаки, пытаясь приготовиться к отражению болевой атаки. Но её сразу не последовало, раздалось наущение, сопровождаемое поднятым, на этот раз вверх, указательным пальцем:
– Я только что упоминал про особо наглых. Этот… – палец опустился на поднимающегося Шестого, – ничем меня не оскорбил, пытаясь просто убить. А вот ты… – всё тот же палец, который десять пар глаз страстно мечтали выломать одним только ненавидящим взглядом, теперь указал на Пятого, – меня пытаешься унизить. Возомнил себе, что имеешь право приказать своему командиру…
– Ты не командир! – не разжимая зубов, процедил Пятый. – Ты пустое место!
– Ха! Почему же ты оделся?
– Если уж умирать, то одетому!
– Похвально, признаю… Но! Нерационально, – со смешком продолжил сержант, – и сейчас я тебе посчитаю почему: два раза ты заговорил со мной без разрешения, а это две «двоечки». И два раза меня попытался оскорбить, а это уже весьма негативно скажется на твоём самочувствии: две «четвёрки». Но и это ещё не самое для тебя печальноё! За подобное поведение одного, когда сумма штрафов превышает цифру десять, полагается наказание для всех. А именно: по «двоечке» на рыло – для первого раза. Так сказать, для сработанности коллектива, выработки ощущения чувства локтя и зарождения духа общности и сопричастия в любом деле. Весьма, знаете ли, штука полезная, помогающая дружбе и взаимоподдержке. Ха-ха!.. Но это так, к слову… Пятый! К наказанию готов?
Пожалуй, это уникальное свойство-умение больше всего и поражало окружающих.
И опять-таки они дружно больше всего опасались побеспокоить Фредерика именно в эти десять минут. Если такое случалось, день у него был испорчен фундаментально, а всем виновным и невиновным доставалась изрядная доля раздражительного гнева, несправедливой ругани и масса въедливого сарказма. Уж на что жена была любима и балована, и то предпочитала дождаться действий супруга, чем самой шевельнуться раньше времени и заявить о причинах бессонной ночи или о терзающих сознание проблемах.
Так что помешать никто не мог. В принципе. Тогда как на самом деле всё сегодня происходило совершенно иначе:
«О чём таком приятном помечтать? – родилась блаженная мысль. – Можно и про… э-э-э?» – вот тут и вторглась в сознание первая странность: лежать было жестко и страшно неудобно. Одеяло на спине не ощущалось и под щекой что-то неприятно надавило.
«Отлежал… – расстроенно подумал принц. – Или я себе вчера позволил алкоголь?»
Излишней тягой к выпивке он не страдал, и по понятиям большинства подданных, являющихся натуральными алкоголиками, мог считаться человеком непьющим. Но иногда бокала два шампанского или чуток отличного бренди себе позволял, и последствия такого позволения организм всегда отменно чувствовал на следующее утро. То есть неудобство позы было быстро, пусть и подспудно оправдано.
Только затем навалился на разум следующий фактор: неприятный запах. Причём запах знакомый, узнаваемый. Получая высшее воинское образование и проживая довольно скромно в отдельной комнате, Фредерик несколько раз попадал в казармы рядового личного состава. В его стране служба была почётна и хорошо оплачиваема, жили солдаты в чистоте и порядке, но всё равно в казарме наличествовал тот определённый мужской дух, который порой сопутствует раздевалкам спортсменов. Вот этот неистребимый запах казармы и ощутили органы обоняния.
Объяснение подобному – сознание не отыскало. Но хуже всего, что улетучилось напрочь желание помечтать и появилась обеспокоенность.
«И не слышно дыхания жены!..» – в последние годы он спал только с ней. Причём каждую ночь (если не был в отъезде) только с ней. А тут он дыхания не мог услышать по иной, невероятной причине: его и нельзя было бы расслышать по причине мощного… храпа! Причём храп вырывался сразу из нескольких мужских глоток!
Это уже выходило за рамки всех догадок, домыслов, предположений и даже буйных фантазий. О шутке не могло быть и речи, об издевательстве – тем более, а недоразумений подобных – попросту не бывает!
Но одна догадка всё-таки мелькнула:
«Наверное Лу не выключила телевизор… Хотя… она его с вечера и не включала… Мм… а что у нас было вечером?..»
Какие-то несуразные сцены замелькали в неожиданно туманной круговерти сознания: бред какой-то толстухи, крики, потасовки, приближающийся прямо к глазам шар… искры из тех же глаз после удара…
Вот тут Фредерик поёрзал щекой по подушке. И понял чётко: это не подушка! Скорей какой-то несуразный валик из брезента! А значит, надо осмотреться и понять, кто это с утра ему осмелился испортить настроение на весь день. Поднял голову, открыл глаза и… окаменел. Да так с минуту и пялился на всё увиденное.
В левую сторону от него отходила линия низких солдатских кроватей, на которых, кроме матраса и валика, ничего больше из постельных принадлежностей не было. На кроватях спали мужчины, про одежду которых можно было выразиться идентично постельным принадлежностям. А говоря по-простому – совершенно голые! Да! Ещё и лысые! И всё это при освещении тускло горящих, забранных решётками фонарей, прикреплённых к стене.
Фредди, даже не касаясь своей головы рукой, понял по движению лёгкого сквозняка, что она тоже лысая. Тело щупать посчитал лишним: однозначно костюм «В чём мать родила». Стало понятно, кто глушил своим храпом дыхание жены. А именно:
«Кошмары! Мне снятся кошмары…! – после чего взгляд был переведён прямо перед собой. – Оп-па! Ещё один!»
Широкий, метра три, коридор вдоль кроватей оказался занят рядом табуреток у изголовий, на которых лежали стопками комплекты обмундирований, а прямо напротив тоже на таком же табурете восседал военный в форме. Он, в свою очередь, тоже с недоумением пялился на Фредди. Освещения хоть и не хватало, но неприятную, уголовную рожу сидящего типа, обезображенную несколькими шрамами и только слегка прикрытую короткой щетиной, удавалось рассмотреть идеально. Всё-таки он находился в метре, не больше. Глубокие, насыщенные бешеной злобой глаза. Трепетные стенки носа, словно принюхивающиеся к окровавленной жертве. Приоткрытые для ругани губы. Видимый во рту, на четверть отломанный передний зуб. И всё это обрамлено ёжиком колючих волос и сидит на толстенной шее, которая резко переходит в такое же, увитое бугрящимися мускулами тело.
И вот этот кошмар, который вначале показался окаменевшим, вдруг ожил и утробно прошипел:
– Чего это ты не спишь?
И только пытаясь отыскать достойный ответ на такой диковинный вопрос, принц вдруг отчётливо вспомнил о событиях вчерашнего дня. Грохот, попытка побега, падение… Потасовка… Прикрытые глаза от несущегося навстречу им шара гадалки… И даже вновь ощутил боль на лбу от попавшей туда бейсбольной биты.
Наверное, поэтому вздрогнул всем телом и ответил совершенно непроизвольно:
– Не спится…
От такого ответа вояка резко вскинулся, затрясся словно в конвульсиях, а потом грохнул таким смехом, что, наверное, и мёртвые бы проснулись. Но не успели ещё спящие толком открыть глаза, как рявкнула сирена боевой тревоги, вспыхнул яркий свет, а подавившийся смехом вояка исступлённо заорал:
– По-а-а-адъё-ё-ём! Встать и немедленно одеться! Потом замереть у изголовья кровати по стойке «смирно»! Выполня-а-ать! Последние, а также самые ленивые будут наказаны жуткой болью!
Из этого всего Фредерик Астаахарский понял только одно: несомненно, что обращаются не к нему. А вот в чём весь остальной прикол, пока и задумываться не пытался. Попросту в неконтролируемой прострации (отнюдь такое любопытством не назовёшь!) перевёл свой взгляд на проснувшихся мужчин, ожидая, насколько хорошо тут поставлена дисциплина и насколько быстро приказание увитого мышцами горлопана будет выполнено.
После чего изумился ещё больше: никто даже не почесался! Нет, несколько человек всё-таки сотворили данное действо, причём в местах ну совсем не выставляемых на всеобщее обозрение, но сделали они это скорей машинально, ничего не соображая. И уж совсем не «почесались» в смысле деловитого и быстрого исполнения раздавшегося приказа. Тогда как выпученные глаза, нервно двигающиеся головы, отвисшие челюсти и прижатые от испуга (а у кого наоборот – оттопыренные) уши говорили о полнейшем непонимании того, что вокруг происходит. Кто отрешённо поглаживал свои лысые головы, кто сидел и тупо пялился на соседей, кто вообще оставался лежать, чуть привстав, а сосед рядом с принцем так и замер в положении на спине, руки по швам. Могло показаться, что его хватил инсульт.
Между тем уголовно смотрящийся горлопан ещё больше взбеленился, повторяя свой первый приказ, а потом перешёл к угрозам:
– За невыполнение – будете все наказаны жуткой болью! Вста-а-ать!!! – ну и надо было видеть, насколько наплевательски, глубоко индифферентно отнеслись голые мужики и к этой команде. Мало того, лица большинства из них стали покрываться красными пятнами недовольства, а то и бешенства. А пару мужчин попыталась что-то строгое и жесткое сказать в ответ. Горлопан заорал: – «Получите!» – и тут же добавил: – «Единичку»!
Все без исключения голяки с криками извернулись, словно угри не сковородке. Но самое дикое и несуразное, что принц Фредерик тоже ощутил такую страшную боль вдоль спины до самых щиколоток, словно его стеганули раскалённой докрасна медной проволокой. Тем не менее, вопя от боли и подлетев над кроватью на добрых полтора метра, он успел заметить, что точно такое же болевое наказание досталось и смуглому соседу с рядом стоящей кровати. Он точно так же, как все, взлетел, пытаясь непроизвольно ощупать собственную спину, на которой до того лежал, и так же дико орал, как и все остальные.
Звереющий на глазах уголовник разорялся ещё громче:
– Это лишь первое по жесткости наказание! Немедленно одеться и встать у кроватей! Иначе получите по «двойке»!
Фредерик осознал себя чётко, ясно, до малейших деталей, хотя и продолжал корчиться, стоя на матрасе на четвереньках. Он успел рассмотреть несколько новых моментов: направо уже была стена, то есть его кровать была последней в ряду. Ну и то, что смуглый сосед, хоть и умудрился упасть после болевого удара на пол, уже вскочил, оказался возле своей табуретки и резким движением сдёрнул со стопки обмундирования нечто похожее на широкие, чуть ли не футбольные трусы. От большинства остальных коллег по непонятному несчастью неслась слитная ругань, угрозы. Общее количество их оказалось десяток, дюжина от силы. Хотя вначале сдавалось раза в полтора больше.
Тем временем тип продвинулся ближе к центру, метра на полтора. До крайности обозлённому принцу пришла в голову дикая идея:
«Надо этого придурка оглушить! Табуреткой!» – и он прямо с кровати перешагнул изголовье, наклоняясь к единственно доступному предмету мебели, стоящему ближе всего. Это его спасло от второго наказания, потому что было принято за попытку выполнить приказ «одеться!».
– Ах вы, уроды! – возопил неизвестный горлопан. – Не доходит через голову, так получите…
Его крик прервался слаженным воплем, исторгшимся из восьми глоток. И судя по извивающимся, бьющимся об пол телам, боль и в самом деле оказалась намного большей, чем первый раз. Фредди так и замер, заледенев от ужаса, тогда как сосед уже довольно сноровисто надевал на себя довольно плотные, вроде как хлопчатобумажные носки.
– А теперь повторяю последний раз: немедленно одеться и встать по стойке «смирно» у своей кровати! Кто сделает это последним – получит «троечку»! Выполнять!
Подействовало: сразу два человека трясущимися руками потянулись за своими вещами. А тип со шрамами на морде продолжал неистовствовать:
– Вижу, ещё не все поняли?! Получите! – шесть самых неповоротливых получили, кажется, «единички», потому что опять стали извиваться, как уже раз упомянутые угри. Сразу после этого один пострадавший заорал не менее громким, грозным криком:
– Да я тебя сейчас…! – и тут же свалился наземь от «двоечки».
– Всем молчать! За попытку говорить и что-то вякать – боль первого ранга, «единичка». За грубый окрик или ругань в мой адрес – «двоечка». За попытку ударить – «троечка»! Обращаться ко мне только «господин сержант!» и только после моего разрешения. И учтите, наказания по шкале варьируются до «восьмёрки»! После такого «угощения» будете несколько часов валяться измочаленным болью овощем. Живей! Шевелитесь! А то назначу последними, заслужившими наказания лентяев – двоих сразу! Или уже забыли, что сейчас один из вас схлопочет «троечку»?!
Теперь уже стали одеваться все без исключения, а смуглый сосед принца так вообще заканчивал, оправляя на себе уже всё надетое, скорей рабочее, чем военное обмундирование защитно-грязноватых расцветок.
Даже больше всех получивший наказание здоровяк возле шестой по счёту кровати проявил неожиданную сноровку, одеваясь со скоростью отлично обученного спецназовца. Вскоре уже девять человек попытались встать в некое подобие «смирно» возле табуреток собственных кроватей. А вот один явно не торопился, надев только брюки, и теперь с каким-то презрением рассматривал натягиваемую через голову рубаху. Ему и досталось:
– Летит «троечка».
Замешкавшийся индивидуум вдруг несуразно крутнулся на месте, словно в брейк-дансе, свалился на пол и затрясся в неистовой судороге.
– Болевое ощущение «троечка», – перешёл на менторский тон сержант, начав прохаживаться перед строем, – отличается продолжительностью в минуту и полным ощущением всех прелестей в этот период «двоечки» и «единички». Очень отлично прочищает мозги лентяям, даунам и хитрожопым ублюдкам. Кстати, коль у нас по вине самого тупого появилось лишних полминуты, прочту короткую лекцию о причине вашего пребывания здесь. Она проста: вы пока никому и даром не нужны, но вас будут учить сражаться, будут заставлять выполнять скрупулёзно любые приказы и часто убивать самыми изощрёнными способами. Ваша задача: всё это выполнить и выжить! Но для этого стать роботами, идеальными солдатами, выполняющими мою волю не задумываясь и с наивысшим усердием. Остальные разъяснения будете получать по ходу наших занятий. О… самое ленивое животное вроде стало приходить в себя…
Наказанный в самом деле попытался приподняться на локте и просипел:
– Я первый наследник императорск… – и сам себя прервал на полуслове воплем от пронзившей его спину боли: – А-а! У-у-у!
И снова дёрнулся от «единички». Тогда как всеми ненавидимый угнетатель продолжил тем же поучительным тоном:
– Это – для придания скорости! – очередной вопль, и изогнувшийся наследник чего-то там получил сразу повторное болевое наказание. – А это – за нарушение приказа разговаривать без разрешения! – рявкнул сержант, и тут же последовало третье идентичное наказание. – Ну и добавка по поводу того, кто вы есть. Я этого не знаю и знать не хочу! И глубоко плевать на ваши родословные! Здесь вы никто! И отныне ваши имена заменяются номерами. На левом фланге вашей шеренги стоит Первый, на правом – Десятый. Ну?! – Он шагнул к спесивому парню, который с трудом поднимался на дрожащих ногах у третьей по счёту кровати. Горлопан зарычал на него не хуже льва в дикой саванне: – Шевелись, дебилоид ленивый! Цегуни рекаля! – и хлёстко нанёс несколько пощёчин, так и не завершившему одевание Третьему.
Причём получилось не настолько больно, как унизительно и невероятно обидно. Налившийся краской бешенства парень резко распрямился, как пружина, косясь на единственно здесь возможное оружие. В глазах сержанта проклюнулось нечто вроде интереса, и он даже шагнул ближе к избиваемой жертве. Похоже, ему стало любопытно, решится ли тот на открытое сопротивление.
Оказалось, что не один Фредерик Астаахарский или всё тот же Третий мечтали проломить башку этому уроду табуреткой. Потому что удобным моментом попытался воспользоваться Шестой. Он в присяде и в движении вперёд постарался подхватить табуретку Пятого и в дальнейшем прыжке с места вознамерился всей массой объединённого с оружием тела достать садиста-уголовника. Видна была и отличная моторика атаки, и невероятная скорость движения, и несомненный опыт в подобных вещах отлично тренированного тела.
Да только, увы, ничего не получилось. Ещё в момент самого начала прыжка по нападающему ударила «троечка», превратив его в банальную, трясущуюся от боли статую. Статуя, выпуская табуретку из рук, рухнула за спиной сержанта, который не оглядывался даже, а просто сделал шаг вперёд. При этом Третий, уже в который раз, изогнулся от удара невидимого хлыста по спине и получил последнее предупреждение:
– Ещё раз застынешь на месте вместо исполнения моего приказа, буду наказывать только «двоечками». Одеться и встать в строй! – затем, даже не глядя на жертву своего насилия, тянущуюся к рубахе, развернулся к дёргающему в конвульсиях боли Шестому и обвинительно ткнул в него указательным пальцем: – Так будет с каждым! К тому же при особо большой «симпатии» с моей стороны я для наиболее шустрых, наглых или резвых не пожалею «четвёрочки» или «пятёрочки». Учитывайте это, олухи!
Носком своего армейского ботинка он откатил тело чуть в сторону и прошёл к центру коридора. Там развернулся и опять рявкнул:
– Пятый! Твоя табуретка должна стоять у изголовья твоей кровати!
Тот посмотрел исподлобья на горлопана и словно выплюнул из себя:
– Ну так поставь её на место! – и сжал до белизны кулаки, пытаясь приготовиться к отражению болевой атаки. Но её сразу не последовало, раздалось наущение, сопровождаемое поднятым, на этот раз вверх, указательным пальцем:
– Я только что упоминал про особо наглых. Этот… – палец опустился на поднимающегося Шестого, – ничем меня не оскорбил, пытаясь просто убить. А вот ты… – всё тот же палец, который десять пар глаз страстно мечтали выломать одним только ненавидящим взглядом, теперь указал на Пятого, – меня пытаешься унизить. Возомнил себе, что имеешь право приказать своему командиру…
– Ты не командир! – не разжимая зубов, процедил Пятый. – Ты пустое место!
– Ха! Почему же ты оделся?
– Если уж умирать, то одетому!
– Похвально, признаю… Но! Нерационально, – со смешком продолжил сержант, – и сейчас я тебе посчитаю почему: два раза ты заговорил со мной без разрешения, а это две «двоечки». И два раза меня попытался оскорбить, а это уже весьма негативно скажется на твоём самочувствии: две «четвёрки». Но и это ещё не самое для тебя печальноё! За подобное поведение одного, когда сумма штрафов превышает цифру десять, полагается наказание для всех. А именно: по «двоечке» на рыло – для первого раза. Так сказать, для сработанности коллектива, выработки ощущения чувства локтя и зарождения духа общности и сопричастия в любом деле. Весьма, знаете ли, штука полезная, помогающая дружбе и взаимоподдержке. Ха-ха!.. Но это так, к слову… Пятый! К наказанию готов?