Иванович Юрий. Шагнуть в неизвестность

   Вскоре голоса стихли, куда-то удалившись, а я попытался встать на ноги и дать деру. Мягко говоря, фиг что получилось. Сесть-то я еще смог, как и осознать себя несвязанным, а вот дальше этого дело не шло. Все тело казалось словно напичканным ватой. Причем ватой болезненной и неприятно колющей. В любом случае следовало вылежаться и набраться хоть немножечко сил. Раз они меня принимают за слабака, то пусть так и думают, мне главное – ноги как следует прочувствовать.
   Обратил я внимание и на разухабистую музыку, доносящуюся вперемежку с гомоном пьяных голосов. Где-то неподалеку явно гуляла лихая свадьба или нечто подобное. То есть вокруг меня однозначно людские поселения, а не глухой, дремучий лес.
   Но не успел я вновь улечься в прежнюю позу, как ко мне пожаловали посетители. Все та же переругивающаяся пара и сам шеф собственной персоной. Даже глаз открывать не пришлось, достаточно было услышать скрипучий, повелительный голос:
   – Док, вколи ему чего взбадривающего!
   Его помощник-мужчина без единого слова выполнил приказ, и я постарался не дергаться, когда игла мне вонзилась в плечо.
   – Когда он очнется?
   – Минута-полторы, – выдал информацию странный представитель здравоохранения.
   А я про себя стал отсчитывать секунды. Когда досчитал до сотни, довольно правдиво сыграл возвращение в сознание. Вздрогнул, открыл глаза, осмотрелся с подозрением и спросил:
   – Где это я? – Складывалось впечатление, что во внутренностях какого-то битком набитого реквизитами сарая.
   – Дома, – вполне ласково ответил мужик, на лице которого из-за буйной растительности только глаза и просматривались. Вылитый орангутанг! Да и фигурой он на этого обитателя джунглей смахивал один к одному.
   – А вы кто такие? – прочистил я окончательно горло вторым вопросом.
   – Вот это уже от тебя зависит. Можем стать твоими родными и близкими, а можем рассердиться твоему непослушанию и…
   – Мне ближе родственники, – перебил я его деловито, чувствуя, как с покалыванием в пальцах мои ноги обретают чувствительность.
   – Ха! Да ты вполне себе адекватный и понимающий парень! – обрадовался бородатый шеф. – Мне такие нравятся.
   – А я вообще от себя в восторге! – похвастался я с улыбкой.
   Играть так играть! Если уж от зроаков ушел, то от наших родных славянских циркачей тем более сбегу!
   Только и пожалел мимолетно о том, что опять у меня на пути вдруг возникают непредвиденные задержки. Да о том затосковал, что родители напрасно будут ждать в предрассветном тумане останавливающийся автобус. Но последнюю неприятность легко исправить. Достаточно только добраться до мобильного телефона.

Глава третья
Ехал себе, никого не трогал…

   Кажется, с первых фраз нашего разговора шеф данной шарашки опознал меня вполне лояльным и готовым на все работником. Хотя вопросами засыпал с головой.
   – Как тебя зовут?
   – Саша Резченко.
   – Может, и «погоняло» у тебя похожее?
   – Ага! Все друзья Резким кличут.
   Дальше мне пришлось дотошно пояснять, что кличка ко мне прилипла такая с детства за ленивость и редкую прожорливость. Коснулись причины маленького роста, соврал, что все в роду такие. Стали выяснять мои умения: плел правду, что особых не имею, зато очень талантливый и очень способный. Про родственников признался, что ждут и волнуются, но в то же время дали мне полную свободу в действиях и выборе собственной стези в жизни.
   После чего орангутанг перешел к деловой части:
   – Заработать хочешь?
   – Очень хочу. Но сколько? И что надо делать?
   – Нам в труппу позарез нужен карлик, ну а твой заработок будет напрямую зависеть от исполненных номеров во время выступлений. Чем рискованней номер, тем больше получаешь. Вплоть до ста баксов за ночь. А при хороших заказчиках и все двести.
   – Согласен, – просто ответил я, напуская на лицо самое плотоядное выражение.
   – Чего это ты? – вдруг возмутилась тщательно прислушивавшаяся тетка. – А мне в автобусе совсем другое говорил!
   – Ха! – воскликнул я с издевкой. – С каких это пор настоящие менеджеры передачи «Алло, мы ищем таланты!» стали на таких затрапезных маршрутах подрабатывать?
   По-другому пока я за свое похищение отомстить не мог, но шефу и доктору моя отповедь понравилась. Они оскалились:
   – Лихо!
   – Видать, шутить любишь?
   – Еще бы! От моих шуток ушки прекрасных дам сворачиваются трубочкой, чем мужчины и пользуются, говоря всякие гадости и держась за эти трубочки.
   Оба мужика теперь хохотнули от всей души, а орангутанг похвально хлопнул своими огромными ладонями:
   – Так и знал! Ты словно рожден быть клоуном. Хочешь попробовать? Причем если получится у тебя аккомпанировать нашему мэтру, то уже сегодня получишь первую зарплату. Выступление через час-полтора.
   Я чистосердечно удивился:
   – А сейчас сколько?
   – Далеко за полночь. Но ведь это не важно. Ибо! – Шеф поднял вверх свой корявый палец и выдал философскую притчу: – Артисты выступают не когда им хочется, а когда в них нуждаются! – после чего замер, прислушиваясь к доносящимся шумам, и стал торопиться: – Значит, согласен?
   – Без сомнения!
   – Но учти, Резкий, пока не войдешь в полное доверие, за тобой будут присматривать, и сбежать тебе не удастся. Охранники сразу ноги переломают.
   Хоть как эти слова ни звучали угрожающе, я постарался бесшабашно фыркнуть:
   – Никогда не убегал от сытной кормушки! Только и у меня есть три требования.
   – Сколько?! – Тон орангутанга стал еще более угрожающим.
   – Всего лишь три, – стараясь не вздрогнуть, стал перечислять я, загибая пальцы. – Дайте мне пожрать вначале, потом десять баксов в виде аванса и, наконец, телефон для одного звонка. А то опять родители шум подымут, меня не дождавшись.
   Казалось бы, вопрос с телефоном мог оказаться самым проблемным, но шеф решил его первым. Просто молча достал телефон и протянул мне. Но когда я стал набирать номер, к моему лицу приблизился огромный, покрытый черными волосами кулачище и раздался подрагивающий от угрозы голос:
   – Вот сейчас тебя слегка и проверим!..
   Но я и так догадывался, что подобные шутки с моей стороны не прокатят. Родители мне все равно помочь не смогут, а голова моя треснет после первого же удара. Если уж в эту труппу не боятся людей похищать, то нравы здесь царят более чем жестокие.
   Поэтому говорил просто и без всяких затей:
   – Ма, извини, что разбудил. Но меня встречать не надо. Я тут работу себе нашел, если понравится, могу и надолго задержаться.
   – Но у тебя все в порядке? – сразу напряглась мать.
   – Ха! Естественно! Чуть позже перезвоню и похвастаюсь новой работой более подробно. Папе привет!
   После чего вернул телефон, но руку оставил протянутой:
   – Где мой червонец баксов?
   – Нет при себе! – вызверился орангутанг.
   Но иного ждать не приходилось.
   – Тогда хоть пожрать чего-то дайте! А то прямо тошнит от голода.
   Шеф мотнул своей косматой головой и, отправляясь к выходу, буркнул:
   – Док, отведи Резкого к мэтру, пусть его подготовит к выступлению да накормит попутно. А ты, Ефремовна, пройди ко мне!
   Довольная тетка тут же помчалась следом за орангутангом. При этом она премерзко виляла задом и что-то рассказывала льстивым голосом, ожидая щедрой подачки за проданного ею человека.
   Видать, что-то в моем взгляде проклюнулось с особой зверской ненавистью, потому что док нахмурился и забеспокоился:
   – Да ты никак на Ефремовну обозлился?
   – А как же! Ей вон сразу заплатят, а мне даже чирика в аванс не дали! – пришлось мне выкручиваться с деланой обидой.
   – Да ты не сомневайся, шеф у нас щедрый! Не обидит, – наущал мой провожатый, с некоторым успокоением подталкивая за плечи к выходу. – Почему ползешь? Плохо себя чувствуешь?
   – Да ноги как ватные, – соврал я. Хотя уже в данный момент был готов припустить с самой максимальной скоростью. Лишь бы возможность для побега представилась.
   – Ничего, еще полчасика – и все пройдет. Так что на арене сможешь и кувыркаться, и плясать, и что твоя душенька пожелает. Конечно, после согласования с мэтром.
   – Ух, солидно звучит, – поддакнул я, пытаясь тем временем рассмотреть окружающие нас территории. – Он что, такой старый?
   – Ха-ха! Не то слово! – развеселился док. – С него уже песок сыпется! Сейчас сам увидишь.
   Оказалось, что мы не в сарае находились, а в будке огромного рефрижератора. Тот стоял на дальних задворках какого-то поместья, огороженного высоченным забором. Причем забор освещался прожекторами, и даже вскарабкаться по нему такому недорослю, как я, было бы и в теории невозможно. Сама центральная усадьба вообще искрилась разноцветными огнями, переливалось сполохами и гирляндами, и оттуда как раз неслись та самая музыка и шум веселящейся дискотечной тусовки.
   А прямо на лугу возвышался вполне аккуратненький и милый, словно сошедший со средневековых рисунков, цирковой шатер. Небольших размеров и не слишком высокий, как представлялось по современным понятиям, он и внутри выглядел несколько нестандартно: манеж вдавался в боковую стенку, а трибуны для зрителей располагались всего в одну треть круга. То есть мест хватало лишь на две, максимум две с половиной сотни посетителей. «Домашний цирк», не иначе!
   Не совсем вежливо док протолкнул меня в помещения под трибунами и заорал еще издалека:
   – Ленька! Тут тебе шеф помощника прислал! Парню восемнадцать лет, но роль карлика словно под него сшита. Готовь к выступлению! – Мы вошли в некое подобие гримерной, где копошилась одетая в клоунский балахон фигура. – И покорми малого, с дороги он. Зовут его Резкий, пока стажируется у тебя. – Уже поворачиваясь уходить, со смешком добавил: – Он считает, что все мэтры старые и дряхлые. Точно как ты!
   Его смех еще долго слышался в этой гримерной, а я стоял и с немым ужасом пытался рассмотреть и понять суть стоящего передо мной человека. Скорее всего, он был молод, об этом и гладкая шея говорила, и розовая кожа на груди. Но вот с лицом его когда-то сотворили страшные вещи. От глаз вертикально вверх через лоб пролегло два безобразных широченных шрама. Более узкие шрамы служили продолжением бровей и тянулись к самым ушам. Еще одни, короткие, стягивали щеки. Но самые жуткие шрамы уродовали клоуна, служа как бы продолжением губ. Получалась эдакая маска ужасного, жутко хохочущего мима. И если в первый момент хотелось отпрянуть от такого лица, то, присмотревшись, в голову начинали закрадываться мысли, что это обычный розыгрыш. Просто фантазия подсказывала, что это и в самом деле умело наложенный великим мэтром клоунский макияж. И тогда от понимания и озарения губы сами начинали растягиваться в улыбке.
   Но у меня не растянулись, потому что я увидел и всмотрелся в глаза человека: полные боли, тоски и безысходности. Таких глаз даже мне, в худшие мои дни видеть, в зеркале не доводилось. Так что местный мэтр совсем не радовался своей работе.
   Но удивить его мне удалось. Потому что он поинтересовался:
   – Разве тебе не смешно?
   – Никогда не смеюсь над плачущими, – изрек я с некоторым пафосом. – Потому что сам такой.
   Клоун и расслабился, и смутился одновременно, сообразив, что перед ним тоже калека.
   – Извини! Я так привык к одной и той же реакции на мой вид, что давно стал садомазохистом в такие моменты. Жалею себя и упиваюсь собственной жалостью, словно идиот. Ты голоден? Давай сюда!
   Он призывно махнул рукой и увлек за ширмочку, в еще меньшую подсобку, где кроме двухъярусной кровати все остальное место занимал стол и некое подобие табуретки. Причем стол оказался заставлен готовыми блюдами, мясной нарезкой, консервами, фруктами, салатами и солениями, бутылками с вином, соками и водами. У меня дар речи потерялся от такого изобилия, и я бухнулся на единственную табуретку.
   – Налетай, не стесняйся, – усаживаясь на кровать, он немного запнулся, перед тем как произнести мое имя: – Резкий! У меня все артисты подкармливаются в любое время дня и ночи. А я тебя тем временем введу в курс нашей жизни. Ты как, сам к нам или по наущению со стороны?
   – Ха! – вырвалось у меня презрительное восклицание. – За такие «наущения» я бы эту Ефремовну в ее собственном дерьме утопил!
   Может, мне и не стоило вот так с ходу раскрываться, но парень лишь понятливо кивнул, закрывая тему словами:
   – Да, та еще сволочь!
   Но потом и в самом деле перешел к предстоящему выступлению:
   – На манеже когда-нибудь выступал?
   Я уже не сдержался и к тому времени стал энергично пережевывать роскошную котлету по-киевски, поэтому только отрицательно мотнул головой.
   – Ну, это не трудно. Главное, смотри, как делаю я, и во всем мне подыгрывай. Мало того, если и просто будешь стоять полным истуканом, то мы все равно неплохо отыграем. Помимо этого на вот эти мои репризы тебе желательно ответить и действовать вот так.
   Несмотря на молодость, парня и в самом деле можно было считать мэтром цирковой клоунады. Не могу утверждать, что все его жесты, ужимки или фразы претендовали на оригинальность или уникальность, но мне многое понравилось. Не слишком-то увлекаясь цирком, я и юмористические программы просматривал весьма редко, отдавая разве что тотальное предпочтение КВН, но услышанные сейчас шутки просто обязаны были нравиться публике. Причем даже без добавки в виде неповторимого в своей оригинальности лица.
   Когда с контурной обрисовкой программы выступлений мы закончили, я, так и не прекращая есть, провел ладонью над своим лицом:
   – Леонид! Кто это тебя так?
   И опять легко читалось противоборство двух стихий в глазах у парня: бешенство и смирение. Причем все это на фоне досады, которую клоун попытался разъяснить в первую очередь:
   – Когда меня об этом спрашивают, я готов убить человека за бестактность. Но ты имеешь на такой вопрос полное право, извини.
   – Да ладно, не хочешь – не отвечай.
   – Нет, отвечу! – Парень чуть помолчал, словно собираясь с мыслями. – Меня нашли в пятилетнем возрасте цыгане на окраине одного из черноморских городов. По их словам и по моим воспоминаниям, я умирал от страшной ножевой раны в области живота. А лицо уже было заживлено более года. Спасти им удалось меня чудом, отдавать меня властям они побоялись, потому я так и остался с ними на два года. А потом меня не погнушались продать в кочевой балаган. – Он протяжно вздохнул. – Вот с тех пор, уже восемнадцать лет, я и перехожу от одного владельца к другому.
   Я поспешно прожевал внушительный кусок заливного языка и только тогда воскликнул:
   – Так почему же ты до сих пор не сбежал?!
   Леонид вначале грустно рассмеялся, глядя сквозь полотняные стены куда-то в безмерность, а затем пробормотал:
   – Кому я там нужен? Даже если бы у меня скопились огромные средства, все равно операция меня от уродства не спасет. А здесь… – Он пожал плечами. – Не так уж и плохо… иногда.
   – Я думаю! – выдавил я с набитым ртом.
   Вот в тот момент мы оба и обратили внимание, что со мной явно что-то случилось. Потому что я ел словно конь! Да что там конь: как два коня! И по всем здравым, логическим выкладкам должен был как раз взорваться от переедания. Почти одновременно мы посмотрели со страхом на мой вздувшийся живот. И пока я его трогал дрожащими пальцами, клоун шепотом поинтересовался:
   – А он не лопнет?
   – Понятия не имею, – прошептал я в ответ.
   – Ты всегда так много… хм… кушаешь?
   – Первый раз в жизни! – ответил я чистую правду. – Просто увлекся, наверное, твоими шутками и рассказом. А чего мы шепчемся?
   – Шепот – единственное лекарство, когда меня начинает разбирать смех. Ибо, если я начинаю хохотать, никто вокруг тоже не может удержаться. Так что тогда ты точно лопнешь.
   Странные у него лекарства, хотя остальные рассуждения выглядели вполне логично: жить хотелось в любом случае и умирать от смеха было совсем не смешно. Поэтому я тоже всеми силами сдержал собственный, рвущийся наружу смешок и встал на ноги. Чуток подвигал корпусом. Попытался наклониться чуть вперед, после чего не сдержал нервного хихиканья: из-за вздувшегося живота я не видел собственных коленок! Как там издеваются в таких случаях над толстяками? А! Зеркальная болезнь!
   Не иначе мне и в самом деле надо срочно избавиться от излишков пищи?..
   Я так и замер в этих размышлениях. Ничего в животе не урчало. Тошнота тоже отсутствовала полностью. Диафрагма не сдавливалась, дышалось легко. Ничего не онемело и не затекло. Мало того, и последнее наблюдение поражало больше всего: во мне кипела такая энергия, что я почувствовал беззаботное ребячество и желание кувыркаться.
   Только вот временный наставник смотрел на меня расширенными глазами, и вкупе с его оригинальным лицом это выражение могло рассмешить кого угодно. Но я таки еще чудом сдержался, подвигался более интенсивно и вынес для себя сиюминутную классификацию:
   – Обжора прожорливый, прикормленный, дорвавшийся до обжорства.
   Вот тут Леонида и прорвало. И я понял, почему его смело можно считать мэтром клоунады: только за один его заразительный смех! Он хохотал так заливисто, так легко и проникновенно, что удержаться от ответной реакции мог бы лишь покойник.
   Ну и я грянул. После первой минуты у меня затряслись коленки, и я присел на табуретку. После второй минуты у меня заныли живот, позвоночник, и в поисках более удобного положения я сполз на пол. Еще через минуту я уже стоял на коленках, бесполезно пытаясь перекатиться с раздувшегося живота хотя бы на бок.
   В общем, истерия истинных профессионалов юмора!
   Именно так и подумал ворвавшийся к нам шеф всего этого балагана. Но сам смеяться не стал, имея в своем арсенале весьма эффективное средство борьбы с беспричинным смехом. Он просто завыл, словно пароходный гудок, моментально переведя наши сознания из фазы веселья в фазу непроизвольного испуга. И когда мы, полуоглушенные, замерли, пытаясь вдохнуть воздух, вполне деловым голосом проговорил:
   – Вижу, что сработались! Молодцы! Готовьтесь к выступлению, через полчаса начинаем.
   Развернулся и сгинул. Только и осталась на месте заросшего лица колышущаяся разноцветная занавеска. Глядя на нее, Леонид уселся на кровати, озадаченно почесал макушку и благоразумным шепотом стал размышлять:
   – Странно! Уже и утро скоро, а этим нуворишам представления захотелось.
   Я с трудом облокотился на табуретку, стараясь смотреть только на плотный брезент, и тоже шепотом поинтересовался:
   – А это плохо или хорошо?
   – Все зависит от количества ими выпитого и от качества собравшейся компании. Тут чаще всего такие отбросы собираются, что прямо на манеже блевать хочется.
   – Так давай сбежим! – с горячностью предложил я, вспомнив, что пора «делать ноги», а вслух перечисляя: – Покушали, так сказать, пора и честь знать! По принципу: «Гости, а не надоели ли вам хозяева?»
   – Ты забыл, что там я никому не нужен, – окончательно погрустнел мэтр.
   – Там? – Неожиданно я вспомнил о мире Трех Щитов, представил, как этого парня излечивают первым щитом и он становится вполне приятным и симпатичным на вид. – Ха! Может, за этим забором ты никому и не нужен! – Я встал на ноги и теперь смотрел на парня в упор. – Но я знаю место, где тебя если и не вылечат сразу, то на твое уродство не обратят ни малейшего внимания.
   Ноль эмоций. Леонид просто чуть сдвинул меня в сторону и вышел в большую гримерную. И уже там, нанося уверенными движениями цветной макияж на свои шрамы, напомнил:
   – Ты забыл, как тебя сюда доставили? Ты забыл про охрану и угрозы? А ведь ты даже не догадываешься, что это за место.
   – Поделись секретами, если не боишься.
   Я подошел и встал рядом, с изумлением наблюдая, как уродливые шрамы на глазах превращаются в уникальный портрет самого развеселого и счастливого мима на свете. Только вот слова изо рта этого мима выходили жуткие и кошмарные:
   – Я-то уже ничего не боюсь. Да и уйти возможность имею в любое время, а вот тебя ни за что не выпустят. Охранники – звери. Хозяева поместья – вообще вурдалаки в человеческом теле: заправляют торговлей наркотиками во всем районе. Их гости… Эх, по каждому из них виселица плачет. Мохнатый, это которого мы шефом кличем, вообще последняя сволочь и убийца. Только за последние месяцы от его рук погибло несколько человек. Девочка-ассистентка: в нее попал топор во время репетиции по метанию ножей и прочей металлической прелести. И кажется, совсем не случайно. Предыдущий карлик задохнулся в ящике факира, потому что Мохнатый не потрудился его вовремя оттуда достать после представления. Воздушный акробат вдруг сорвался с трапеции и разбился прямо на представлении. Зато в каком восторге были зрители!..
   Я отказывался верить собственным ушам. Хотя чего еще можно было ожидать от людей, занимающихся киднеппингом? Но все равно разум пытался отыскать какие-то отговорки, оправдания, намеки на ложь или напрасные наговоры. Такого просто не может быть в моей родной стране! Такого просто вообще не может быть во Вселенной.
   Но печальные глаза изувеченного в детстве мэтра лгать не могли. Каждое сказанное его губами слово было правдой. А то, что правда была высказана равнодушно-омертвевшим тоном, пугало еще больше, чем если бы он кричал, вопил и брызгал во все стороны истерическими слезами.
   Из моих легких только и вырвалось фанатичное, сокровенное желание:
   – Тогда здесь все надо сжечь! Лишь огонь очистит эту землю!..
   Клоун взглянул на меня с покровительственным интересом:
   – Экий ты… резкий!
   И в следующий момент он стал резко бледнеть. До нашего слуха донеслось мощное женское контральто:
   – Ленечка! Дорогой! Я лечу к тебе!
   – Это Плата – жена хозяина! – Губы парня дрожали и проступали синевой даже под гримом. – Прячься! Под кровать! И сиди как мышь, что бы ни случилось!
   Его тон не допускал и малейших возражений, поэтому я юркнул за занавеску и с огромным трудом втиснул свое распухшее от последней кормежки тело под кровать. Втиснул, а потом с ужасом представил, что случится, если на эту кровать кто-нибудь завалится. Но даже шевелиться было поздно: невидимая женщина уже находилась в гримерной и с хорошо слышимым бесстыдством домогалась Леонида:
   – Ну! Чего ты сегодня такой недотрога? Я так по тебе соскучилась! Так хочу тебя приласкать и обнять.
   – Ага! Заметно было вчера твое желание меня ласкать и обнимать.
   – Ну не обижайся, котеночек! Я ведь такой нервной бываю из-за этой дурацкой работы. Порой сама себя не узнаю. Ну! Обними меня!
   – Угомонись, Плата! Сюда сейчас Мохнатый вернется, да и остальные уже на манеж сходятся. Еще и карлика нового за мной следить приставили, где-то здесь вертится. Представление вот-вот…
   – Это ты угомонись! – в раздражении воскликнула женщина. – В гробу я видела твоего Мохнатого вместе с его карликами!
   – Точно что видела.
   – Не смей мне дерзить! Я ведь пришла сюда, чтобы тебя обрадовать: представление отменяется! Напоила кого следует и все устроила. Так что ваш орангутанг и в самом деле сейчас вернется, но лишь для отмены представления. После чего ты сразу отправишься ко мне, дверь на зеленой веранде оставлю открытой. И попробуй только хоть на пять минут где-то задержись!
   Властный голос замолк, сменившись перестуком каблуков. Хозяйка поместья, а может, правильнее сказать, супруга владетеля поместья, удалилась. Я со стонами и хрипами выбрался из-под кровати и опять выглянул в гримерную. Леонид стоял посреди помещения, плечи его поникли, а из глаз текли крупные слезы.
   – Ну, ты чего? – приблизился я к нему и попытался потрепать по плечу. – Нам нельзя плакать. Мы с тобой тогда слабеем. А слабеть нам вообще никак нельзя.
   – Как я ее ненавижу! – воскликнул клоун, сжимая в бессилии кулаки. – Как я эту тварь ненавижу!
   Мне хотелось еще какими-то словами утешить или подбодрить несчастного калеку, но тут и в самом деле послышался издалека взбешенный голос Мохнатого:
   – Мать вашу! Представление отменяется! Все по норам! И не дай бог кого пьяным завтра после обеда поймаю! Репетировать будем! – Заскочив к нам, он только хищно оскалился и рыкнул: – Мэтр, новенький у тебя под личной опекой! Продолжай его учить и готовить к выступлениям. Сам потом больше заработаешь.
   И опять умчался куда-то из шатра. Клоун безысходно вздохнул, подошел к умывальнику и стал смывать раскраску с лица. При этом он бормотал:
   – Все, все делается так, как хочет эта стерва.
   – Так не ходи к ней, – посоветовал я, подходя ближе.
   – Ха! Ты себе не представляешь, на что она способна в своей мстительности и необузданном бешенстве.
   – Так зачем ты с ней связался?
   – Скорее всего, это не от меня зависело. Но лет шесть назад, когда Плата еще блистала своей красотой, мне даже льстило ее внимание. Это уже позже я узнал, что она с кем только не якшается: и с Мохнатым, и с акробатами, и с тем самым карликом, который уже ныне покойник. Но если с ними она балуется время от времени, то мне больше всех не повезло, почти своей собственностью считает. До сих пор поражаюсь, как это муженек ее меня не пришиб. По некоторым слухам, в первые годы их совместной жизни он более десятка ухажеров своей благоверной на тот свет отправил. А сейчас, наверное, просто устал хоронить их за свой счет.