Страница:
Из истории Великой Отечественной войны нам известно, что группа «Дон» не смогла выполнить свою задачу, хотя имела преимущество на основном направлении удара в силе и технике почти в два раза. Наступление ударной группировки «Гот», в составе которой было двенадцать дивизий, закодированное как «Зимняя гроза», началось 12 декабря. Но Бог был вновь на стороне советских людей, и гитлеровцы были вынуждены это признать. «В то время, - напишет потом Г. Дерр, -… на широком фронте между Волгой и Доном после неудавшегося освобождения и несостоявшейся попытки выхода из окружения 6-й армии наступило то, что и следовало ожидать: полный разгром 4-й румынской армии в калмыцких степях и отступление, или, лучше сказать, борьба не на жизнь, а на смерть 4-й танковой армии». Итак, рвущаяся из окружения 6-я армия и идущая ей навстречу группа «Дон» не смогли преодолеть 48 километров (самое близкое расстояние между ними), чтобы разорвать кольцо. Более того, советским командованием была разработана операция под кодовым названием «Малый Сатурн» по окружению и уничтожению этой группы. Так что вскоре Манштейну пришлось задуматься о том, как самому не попасть в «котел». Ох уж эти «кровожадные» русские!!!
Сам Эрих фон Манштейн (по мнению немцев очень компетентный, властный и умный командир) вспоминает: «Все началось на левом фланге группы армий, точнее, на левом фланге Холлидта.
…Рано утром 20 декабря явился немецкий генерал, командир корпуса, которому был подчинен правый фланг итальянцев, и доложил, что обе подчиненные ему итальянские дивизии поспешно отступают. Причиной отступления явилось, по-видимому, известие о том, что на фланге уже глубоко вклинились два танковых корпуса противника. Таким образом, фланг группы Холлидта был совершенно оголен.
… 24 декабря обстановка на фронте группы Холлидта стала очень угрожающей… Три танковых и механизированных корпуса противника прорвались через брешь, образовавшуюся после разгрома итальянцев и 7-й румынской пехотной дивизии».
Об этих же событиях вспоминает Х. Шейберт: «Дальше на запад до района Старобельска было угрожающим…Подтянутые в Миллерово части 3-й горной дивизии были окружены, только у Старобельска 19-й танковой дивизии в ожесточенных боях удалось остановить русский ударный клин.
… в это время примерно в 400 км. отсюда на восток 57-й немецкий танковый корпус еще сражался на рубеже реки Мышкова за освобождение окруженных в Сталинграде…».
Короче говоря, в результате сражения в районе Среднего Дона противник не только лишился возможности оказать помощь окруженной под Сталинградом группировке, но в результате наступления советские войска освободили 1246 населенных пунктов и разгромили основные силы 8-й итальянской армии, оперативной группы «Холлидт» и 3-й румынской армии. Войска Юго-Западного и часть сил Воронежского фронтов взяли в плен 60 тысяч вражеских солдат и офицеров, захватили в качестве трофеев 368 самолетов, 176 танков и 1926 орудий. То есть началась плата по «счету», который Гитлер опрометчиво открыл 22 июня 1941 года, начал войну с Советским Союзом.
А что же 6-я армия в Сталинграде? И об этом тоже есть немало воспоминаний оставшихся в живых гитлеровских солдат. Сначала всех воодушевила весть о том, что извне идет выручка, ведь Манштейн, оказавшись километрах в сорока от Сталинграда, послал радиограмму в штаб 6-й армии в Гумрак: «Держитесь! Идем на выручку!» Иоахим Видер пишет, как восприняли в Сталинграде немецкие солдаты это известие: «С быстротой молнии распространился, словно единый пароль, клич „Манштейн идет!“ Эти слова придавали солдатам новые силы…» Но настроение изменилось, когда войска Манштейна стали отступать к Ростову. «Кровь застывала в жилах при взгляде на карту, - вспоминает И. Видер. - Наши ближайшие фронтовые аэродромы, откуда беспрестанно вылетали в наш „котел“ транспортные самолеты, основные армейские базы в Тацинской и Морозовской, где размещались интендантские склады… превратились теперь в поле боя. На Тацинском аэродроме… сгорели главные провиантские склады 6-й армии. Множество транспортных самолетов было приведено в негодность, были взорваны склады с боеприпасами - над станцией заполыхал чудовищный фейерверк». Дальше - хуже.
Гитлеровцы отвергли первое предложение о капитуляции 7 января. И вот по свидетельству полковника Динглера, что делали осажденные: «Каждую ночь, сидя в землянках, мы вслушивались в рокот моторов и старались угадать, сколько же немецких самолетов на этот раз прилетит, и что они нам доставят. С продовольствием было очень трудно с самого начала, но никто из нас не предполагал, что скоро мы постоянно будем испытывать муки голода.
Нам не хватало всего: не хватало хлеба, снарядов, а главное - горючего. Пока было горючее, мы не могли замерзнуть, а наше снабжение, пусть даже в таких ограниченных масштабах, было обеспечено.
До рождества 1942 года войскам выдавалось по 100 граммов хлеба в день на человека, а после рождества этот паек был сокращен до 50 граммов. Позднее по 50 граммов хлеба получали лишь те части, которые непосредственно вели боевые действия; в штабах, начиная от полка и выше, хлеба совсем не выдавали. Остальные питались только жидким супом, который старались сделать более крепким, вываривая лошадиные кости». Вот почему, видимо, немцы не подпускали женщин к трупам лошадей, как вспоминает В. Н. Исаева - самим нужно было, а тут соперницы объявились; вот почему оккупанты бродили по землянкам жителей, а к рождеству (25 декабря), как рассказывает Н. П. Рахимова, извели в Орловке всех кошек и собак.
Советское командование впервые предложило условия капитуляции 7-8 января. Гельмут Вельц запомнил это на всю жизнь: «Сегодня 8 января. Это день не такой, как другие. Он требует от командования важного решения, самого важного, какое оно только может принять в данный момент. Каково будет решение - никто из нас не знает. Нам известно только одно: решающее слово может быть сказано только в течение двадцати четырех часов. Это знает каждый, кто принадлежит к 6-й армии… Ультиматум. Капитуляция, Плен. Питание, Возвращение на родину после войны. Все это проносится в мозгу, сменяя друг друга, воспламеняет умы, вызывает острые споры». Капитуляция для многих была, как говорит Вельц: «… требование разума, требование товарищества, требование посчитаться с судьбой бесчисленного количества раненых солдат, которые по большей части лежат в подвалах без всякого медицинского ухода. Такая капитуляция не наносит ущерба достоинству германского солдата». Очень категоричен Вельц по отношению к тем, кто про капитуляцию думает в создавшихся условиях иначе: «Только за последние шесть недель погибло круглым числом 100 тысяч человек, Тот, кто в таких условиях намерен ценой гибели остальных 200 тысяч человек сохранить свое слепое и тупое повиновение, не солдат и не человек - он хорошо действующая машина, не больше!»
Ну что же, Паулюс и впрямь повел себя как машина, пытаясь,, вопреки мнению своих командиров корпусов, добиться разрешения на капитуляцию от своего командования. Его посланник к Гитлеру генерал Хубе вернулся обратно с категоричным приказом не капитулировать, вслед за тем прибыл ответ главного командования сухопутных сил: «Капитуляция исключается. Каждый лишний день, который армия держится, помогает всему фронту и оттягивает от него русские дивизии». Что Паулюс и сделал. Мнение Манштейна совпадало с мнением высшего командования, и он одобрил попавшего в беду соратника: «9 января противник предложил 6-й армии капитулировать. По приказу Гитлера это предложение было отклонено… я целиком поддерживаю его решение, - Манштейн был солдатом до мозга костей, солдатом старой кайзеровской закалки, и решение Паулюса не капитулировать, он прокомментировал так: -…для генерала Паулюса отклонение предложения о капитуляции было его солдатским долгом». Да, это было солдатским долгом для Паулюса, но тоже верный этому долгу В. Адам считает иначе: «… в случае своевременной капитуляции могло спастись и после войны вернуться к своим семьям намного больше 100 тысяч солдат и офицеров. - и он сделал вывод: - Отклонение советского предложения о капитуляции от 8 января 1943 года является с точки зрения исторической, военной и человеческой огромной виной не только Верховного командования вермахта и командования группы армий „Дон“, но и командования 6-й армии, командиров ее армейских корпусов и дивизий». Да и Видер того же мнения: «Огромные человеческие жертвы, непоправимый ущерб, наносимый человеческому достоинству окруженных, не могли быть более оправданы никакими стратегическими соображениями: в подобной обстановке они были безнравственны, аморальны, - а еще Видеру вспомнились слова Гитлера: - Ведь незадолго до того, как мы попали в окружение, он торжественно клялся (теперь эта клятва звучала кощунством): „Смею заверить вас - и я вновь повторяю это в сознании своей ответственности перед Богом и историей, - что мы не уйдем, никогда не уйдем из Сталинграда!“ - и Видер горько заключает: - Теперь судьба наша и впрямь неразрывно связана с донскими степями. Здесь она и должна была решиться».
Ну а Паулюс? Вынес ли он себе приговор за промедление в капитуляции, ведь все равно 6-я армия капитулировала? Ф.Паулюс уже после войны, в сентябре 1945 года об это сказал так: «Я был солдатом и верил тогда, что именно повиновением служу своему народу. Что же касается ответственности подчиненных мне офицеров, то они с тактической точки зрения, выполняя мои приказы, находились в таком же вынужденном положении, как и я сам в рамках оперативной обстановки и отданных мне приказов». Ну что же, честный по-солдатски ответ человека, который свою ответственность не переложил на плечи подчиненных, противников капитуляции. Но, думаю, каждый из этих людей, кто оказался в Сталинградском «котле», вел себя иначе с советскими солдатами, оказавшимися в подобной ситуации, особенно в начале войны, и уж, конечно, в то время не считал себя «заблудшими овечками». Вспомните рассказ той же Нины Петровны Рахимовой о военнопленных советских солдатах, которых впрягали в сани вместо лошадей, вспомните рассказ Валентины Николаевны Исаевой о концлагере возле хутора Вертячего. Зато позднее именно так хотел представить в своих воспоминаниях солдат вермахта В. Адам: «Воспитанные в националистическом и милитаристском духе, мы едва ли были способны ставить эти вопросы. В этом и заключалась подлинная причина нашего несчастья, и мы все дальше катились к пропасти, ибо, заблуждаясь, считали своим долгом держаться до конца». А мое мнение, что держаться до конца немецких солдат просто заставлял страх перед возмездием за причиненное ими горе советскому народу.
Итак, капитуляция была отвергнута, и в ночь на 10 января войска Донского фронта сосредоточились на исходных позициях. Так началась операция «Кольцо».
Артподготовка началась в 8 часов 05 минут. Пятьдесят пять минут наши орудия, «катюши» молотили вражеские позиции. В 9 часов пехота и танки пошли в атаку…
В. Адам (о наступлении 12 января вблизи аэродрома Питомник): «Паника началась неожиданно и переросла в невообразимый хаос. Кто-то крикнул: „Русские идут!“… Те, кто еще был способен передвигаться, удирали, остальные взывали о помощи. Но это длилось недолго. Мороз делал свое дело, и вопли стихали. Действовал лишь один девиз: „Спасайся, кто может!“ Но, как говорится, у страха глаза велики - возле аэродрома, как выяснилось, просто была разведка боем.
Немецкий писатель-антифашист Эрих Вайнерт, который еще в декабре прибыл на фронт вместе с Вальтером Ульбрихтом и Вилли Бределем, записал 14 января в своем сталинградском дневнике: «Карповка. Наступление бурно развивается. Как нам стало известно, западная часть „котла“ уже отрезана гигантским клином, тянущимся с северной стороны долины речушки Россошки вниз, до Карповки. Дмитриевка, Атаманская и Карповка взяты приступом…
Повсюду признаки паники…»
Штаб 6- й армии от Гумрака переместился еще ближе к Сталинграду, и вновь В. Адам наблюдает не просто отступление своих войск, а их паническое бегство: «Снова сжигались документы и боевое имущество. На новый командный пункт взято только самое необходимое. Мы ехали по шоссе в немногих уцелевших автомашинах, маленькими группами, мимо тащившейся в город вереницы изголодавшихся, больных и раненых солдат, похожих на привидения. На вокзале в Гумраке мы попали в плотную толпу раненых. Подгоняемые страхом, они покинули лазарет на аэродроме и тоже устремились на восток. Остались лишь тяжелораненые и безнадежно больные, эвакуация которых из-за недостатка транспортных средств была невозможна. Надежды вылечить их все равно не было. Паулюс приказал главным врачам оставлять лазареты наступающему противнику. Русские нашли и штабель окоченевших трупов немецких солдат, которые несколько дней назад были навалены за этим домом смерти один на другой, как бревна…»
Паулюс утверждал, что он был солдат и не мог потому не повиноваться приказам Верховной ставки вермахта. А как же его приказ относительно лазаретов, как расценить слова из его приказа в те, страшные для обеих воюющих сторон, дни: «За последнее время русские неоднократно пытались вступить в переговоры с армией и с подчиненными ей частями. Их цель вполне ясна - путем обещаний в ходе переговоров о сдаче сломить нашу волю к сопротивлению…кто сдастся в плен, тот никогда больше не увидит своих близких. У нас есть только один выход: бороться до последнего патрона, несмотря на усиливающиеся холода и голод. Поэтому всякие попытки вести переговоры следует отклонять, оставлять без ответа и парламентеров прогонять огнем». И все-таки Паулюс 20 января вновь просит самостоятельности в принятии решений и, значит, о праве заключить капитуляцию, но вновь получает отказ. А «кольцо» все продолжает сжиматься, в «котле» становится все жарче, и солдатам 6-й армии упрямство немецкого верховного командования обошлось дорого: за 16 дней (с 10 по 25 января) гитлеровцы потеряли свыше 100 тысяч убитыми, ранеными и пленными…
24 января Паулюс радирует своему командованию: «… войска больше не имеют боеприпасов и продовольствия… на южном, северном и западном фронтах отмечены явления разложения дисциплины. Единое управление войсками невозможно…Катастрофа неизбежна. Для спасения еще оставшихся в живых людей прошу немедленно дать разрешение на капитуляцию». На это Гитлер ответил: «Запрещаю капитуляцию! Армия должна удерживать свои позиции до последнего человека и до последнего патрона!» - и это при том, что Паулюс признался: «…дальнейшая оборона бессмысленна». Ну что же… Кто не сдается, того уничтожают! Это известно всем армиям мира.
26 января войска противника были расчленены на две группы - южную, где находился штаб Паулюса, и северную в районе заводов «Баррикады» и Тракторный. «Железное кольцо уничтожения все туже стягивалось вокруг того места, где завершилась ужасная трагедия обреченной на смерть армии», - так печально констатировал события января 1942 года в своих воспоминания И. Видер.
Однако же Гитлер решил подсластить «пилюлю» отказа тем, что прислал 31 января последнюю радиограмму Паулюсу: «Поздравляю Вас с производством в генерал-фельдмаршалы». Телеграмму Паулюсу принес начальник штаба Шмидт. Видимо, Паулюс был окончательно деморализован таким подлым ходом Гитлера, или Шмидт решил действовать по собственному усмотрению, но именно Шмидт счел нужным взять на себя ответственность отправить переводчика с белым флагом в расположение советских войск с сообщением о готовности немецкого командования к переговорам. Свою инициативу он впоследствии объяснил тем, что поскольку 6-я армия расчленена на отдельные боевые группы, то Паулюс армией не командует. Предъявленный ультиматум о немедленном прекращении сопротивления и полной капитуляции Шмид и командующий южной группировкой Роске приняли. А в сталинградском дневнике Эриха Вайнерта 1 февраля появилась запись, похожая на рассказы, уже слышанные мной из уст детей военного Сталинграда и его защитников: «По пустынной, унылой проселочной дороге из Вертячего на север тянутся бесконечные вереницы пленных. Они идут на железнодорожную станцию. Все плетутся согнувшись, тяжело волоча ноги. С растрепанных бород свисают сосульки. Головы и плечи обернуты всем, что попалось под руку, - старым тряпьем, мешками, войлоком; кожаные сапоги или босые ноги обвязаны соломой. Вслед за ними ползет грузовик, подбирающий тех, кто не может идти. Когда кто-нибудь падает, никто из пленных не оборачивается. Конвойные должны поднимать их на машину
…Я долго смотрел вслед этому печальному шествию, пока оно не исчезло в снежной мгле».
Читая эти строки, я вспоминала рассказы Ивана Васильевича Жидкова о его пленении и жизни в концлагерях: ослабевших и упавших немцы-охранники пристреливали на месте, потому более сильные помогали своим товарищам, бывало часто, что гражданские подкармливали пленных, чего никогда не делали немцы. Охранники-немцы могли не обратить внимания на расправу над пленным, а советские солдаты, как говорила
Н. П. Рахимова, сами оттащили ее мать от плененного солдата, который чуть не убил отца.
И в то время, когда для немецкой южной сталинградской группировки война уже закончилась, в северной, которой командовал генерал Штреккер, бои развернулись с особой силой. 1 февраля на позиции врага был обрушен шквальный огонь, и как в своих воспоминаниях написал генерал-лейтенант П. И. Батов, командовавший с октября 1942 года
4- й танковой армией, после пяти минут такого огня «из блиндажей, из подвалов, из-под танков начали выскакивать, выползать гитлеровцы. Одни бежали, другие становились на колени, обезумев, вздымали к небу руки. Некоторые бросались обратно в укрытия, скрывались среди столбов из дыма и взвихренного камня и снова выскакивали». В правдивости описания этого невозможно усомниться, потому что подобное мы уже читали в воспоминаниях немецких участников битвы под Сталинградом. Причем немцы описывали сталинградские события иной раз и более красочно.
Советская артиллерия громила позиции врага в течение двух дней (если враг не сдается, его уничтожают!). 2 февраля северная группировка во главе с командующим Штрекером капитулировала. Для сорока тысяч гитлеровцев война тоже завершилась. Командующий войсками Донского фронта генерал-полковник К. К. Рокоссовский сообщил Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину: «Выполняя Ваш приказ, войска Донского фронта в 16,00 2.II.43 г. закончили разгром и уничтожение Сталинградской группировки противника.
… В связи с полной ликвидацией окруженных войск противника боевые действия в городе Сталинграда прекратились».
Сталинград вновь стал тыловым городом. Фронт уверенно зашагал на запад к Победе, выстраданной всеми советскими людьми, потому что война под Сталинградом завершилась только для плененных немцев, и пусть не все они, сдавшись, остались в живых, все-таки большая часть вернулась домой осмысливать случившееся с 22 июня 1941 года до 9 мая 1945 года. Осмыслив, дали такую оценку Сталинградской битве: «Катастрофа под Сталинградом была великим поворотом не только во внутриполитическом отношении, но также и во внешнеполитическом смысле. Она имела своим следствием тяжелое потрясение всей сферы германского владычества в мире…» (Вальтер Герлиц). «Поражение под Сталинградом повергло в ужас как немецкий народ, так и его армию. Никогда прежде за всю историю Германии не было случая столь страшной гибели такого количества войск» (З. Вестфаль).
Немудрено было впасть в уныние и охранникам концлагеря, в котором находился И. В. Жидков. Многие из них, возможно, поняли, что война проиграна, русским суждено стать победителями, потому с военнопленными стали обходиться мягче. Не зря, наверное, сбежавшего из лагеря Жидкова и его товарища Старостина отпустили двое солдат, один из которых воевал под Сталинградом, вероятно, он был один из тех
42- х тысяч солдат и офицеров, кого удалось эвакуировать с помощью авиации из Сталинградского «котла».
Советские солдаты победили под Сталинградом потому, что воевали за правое дело, за освобождение своей Родины, своего народа. Они никогда скульптуру Родины-матери на Мамаевом кургане не назовут «каменной бабой», ибо Родина для них была и остается до сих пор живой, сотканной из солнца, голубого неба, «березового ситца», широких полей, ласковых рук матерей и нежности жен, ждавших их в тылу, помогавших своим трудом побеждать им на фронте.
САПЕРЫ
Сам Эрих фон Манштейн (по мнению немцев очень компетентный, властный и умный командир) вспоминает: «Все началось на левом фланге группы армий, точнее, на левом фланге Холлидта.
…Рано утром 20 декабря явился немецкий генерал, командир корпуса, которому был подчинен правый фланг итальянцев, и доложил, что обе подчиненные ему итальянские дивизии поспешно отступают. Причиной отступления явилось, по-видимому, известие о том, что на фланге уже глубоко вклинились два танковых корпуса противника. Таким образом, фланг группы Холлидта был совершенно оголен.
… 24 декабря обстановка на фронте группы Холлидта стала очень угрожающей… Три танковых и механизированных корпуса противника прорвались через брешь, образовавшуюся после разгрома итальянцев и 7-й румынской пехотной дивизии».
Об этих же событиях вспоминает Х. Шейберт: «Дальше на запад до района Старобельска было угрожающим…Подтянутые в Миллерово части 3-й горной дивизии были окружены, только у Старобельска 19-й танковой дивизии в ожесточенных боях удалось остановить русский ударный клин.
… в это время примерно в 400 км. отсюда на восток 57-й немецкий танковый корпус еще сражался на рубеже реки Мышкова за освобождение окруженных в Сталинграде…».
Короче говоря, в результате сражения в районе Среднего Дона противник не только лишился возможности оказать помощь окруженной под Сталинградом группировке, но в результате наступления советские войска освободили 1246 населенных пунктов и разгромили основные силы 8-й итальянской армии, оперативной группы «Холлидт» и 3-й румынской армии. Войска Юго-Западного и часть сил Воронежского фронтов взяли в плен 60 тысяч вражеских солдат и офицеров, захватили в качестве трофеев 368 самолетов, 176 танков и 1926 орудий. То есть началась плата по «счету», который Гитлер опрометчиво открыл 22 июня 1941 года, начал войну с Советским Союзом.
А что же 6-я армия в Сталинграде? И об этом тоже есть немало воспоминаний оставшихся в живых гитлеровских солдат. Сначала всех воодушевила весть о том, что извне идет выручка, ведь Манштейн, оказавшись километрах в сорока от Сталинграда, послал радиограмму в штаб 6-й армии в Гумрак: «Держитесь! Идем на выручку!» Иоахим Видер пишет, как восприняли в Сталинграде немецкие солдаты это известие: «С быстротой молнии распространился, словно единый пароль, клич „Манштейн идет!“ Эти слова придавали солдатам новые силы…» Но настроение изменилось, когда войска Манштейна стали отступать к Ростову. «Кровь застывала в жилах при взгляде на карту, - вспоминает И. Видер. - Наши ближайшие фронтовые аэродромы, откуда беспрестанно вылетали в наш „котел“ транспортные самолеты, основные армейские базы в Тацинской и Морозовской, где размещались интендантские склады… превратились теперь в поле боя. На Тацинском аэродроме… сгорели главные провиантские склады 6-й армии. Множество транспортных самолетов было приведено в негодность, были взорваны склады с боеприпасами - над станцией заполыхал чудовищный фейерверк». Дальше - хуже.
Гитлеровцы отвергли первое предложение о капитуляции 7 января. И вот по свидетельству полковника Динглера, что делали осажденные: «Каждую ночь, сидя в землянках, мы вслушивались в рокот моторов и старались угадать, сколько же немецких самолетов на этот раз прилетит, и что они нам доставят. С продовольствием было очень трудно с самого начала, но никто из нас не предполагал, что скоро мы постоянно будем испытывать муки голода.
Нам не хватало всего: не хватало хлеба, снарядов, а главное - горючего. Пока было горючее, мы не могли замерзнуть, а наше снабжение, пусть даже в таких ограниченных масштабах, было обеспечено.
До рождества 1942 года войскам выдавалось по 100 граммов хлеба в день на человека, а после рождества этот паек был сокращен до 50 граммов. Позднее по 50 граммов хлеба получали лишь те части, которые непосредственно вели боевые действия; в штабах, начиная от полка и выше, хлеба совсем не выдавали. Остальные питались только жидким супом, который старались сделать более крепким, вываривая лошадиные кости». Вот почему, видимо, немцы не подпускали женщин к трупам лошадей, как вспоминает В. Н. Исаева - самим нужно было, а тут соперницы объявились; вот почему оккупанты бродили по землянкам жителей, а к рождеству (25 декабря), как рассказывает Н. П. Рахимова, извели в Орловке всех кошек и собак.
Советское командование впервые предложило условия капитуляции 7-8 января. Гельмут Вельц запомнил это на всю жизнь: «Сегодня 8 января. Это день не такой, как другие. Он требует от командования важного решения, самого важного, какое оно только может принять в данный момент. Каково будет решение - никто из нас не знает. Нам известно только одно: решающее слово может быть сказано только в течение двадцати четырех часов. Это знает каждый, кто принадлежит к 6-й армии… Ультиматум. Капитуляция, Плен. Питание, Возвращение на родину после войны. Все это проносится в мозгу, сменяя друг друга, воспламеняет умы, вызывает острые споры». Капитуляция для многих была, как говорит Вельц: «… требование разума, требование товарищества, требование посчитаться с судьбой бесчисленного количества раненых солдат, которые по большей части лежат в подвалах без всякого медицинского ухода. Такая капитуляция не наносит ущерба достоинству германского солдата». Очень категоричен Вельц по отношению к тем, кто про капитуляцию думает в создавшихся условиях иначе: «Только за последние шесть недель погибло круглым числом 100 тысяч человек, Тот, кто в таких условиях намерен ценой гибели остальных 200 тысяч человек сохранить свое слепое и тупое повиновение, не солдат и не человек - он хорошо действующая машина, не больше!»
Ну что же, Паулюс и впрямь повел себя как машина, пытаясь,, вопреки мнению своих командиров корпусов, добиться разрешения на капитуляцию от своего командования. Его посланник к Гитлеру генерал Хубе вернулся обратно с категоричным приказом не капитулировать, вслед за тем прибыл ответ главного командования сухопутных сил: «Капитуляция исключается. Каждый лишний день, который армия держится, помогает всему фронту и оттягивает от него русские дивизии». Что Паулюс и сделал. Мнение Манштейна совпадало с мнением высшего командования, и он одобрил попавшего в беду соратника: «9 января противник предложил 6-й армии капитулировать. По приказу Гитлера это предложение было отклонено… я целиком поддерживаю его решение, - Манштейн был солдатом до мозга костей, солдатом старой кайзеровской закалки, и решение Паулюса не капитулировать, он прокомментировал так: -…для генерала Паулюса отклонение предложения о капитуляции было его солдатским долгом». Да, это было солдатским долгом для Паулюса, но тоже верный этому долгу В. Адам считает иначе: «… в случае своевременной капитуляции могло спастись и после войны вернуться к своим семьям намного больше 100 тысяч солдат и офицеров. - и он сделал вывод: - Отклонение советского предложения о капитуляции от 8 января 1943 года является с точки зрения исторической, военной и человеческой огромной виной не только Верховного командования вермахта и командования группы армий „Дон“, но и командования 6-й армии, командиров ее армейских корпусов и дивизий». Да и Видер того же мнения: «Огромные человеческие жертвы, непоправимый ущерб, наносимый человеческому достоинству окруженных, не могли быть более оправданы никакими стратегическими соображениями: в подобной обстановке они были безнравственны, аморальны, - а еще Видеру вспомнились слова Гитлера: - Ведь незадолго до того, как мы попали в окружение, он торжественно клялся (теперь эта клятва звучала кощунством): „Смею заверить вас - и я вновь повторяю это в сознании своей ответственности перед Богом и историей, - что мы не уйдем, никогда не уйдем из Сталинграда!“ - и Видер горько заключает: - Теперь судьба наша и впрямь неразрывно связана с донскими степями. Здесь она и должна была решиться».
Ну а Паулюс? Вынес ли он себе приговор за промедление в капитуляции, ведь все равно 6-я армия капитулировала? Ф.Паулюс уже после войны, в сентябре 1945 года об это сказал так: «Я был солдатом и верил тогда, что именно повиновением служу своему народу. Что же касается ответственности подчиненных мне офицеров, то они с тактической точки зрения, выполняя мои приказы, находились в таком же вынужденном положении, как и я сам в рамках оперативной обстановки и отданных мне приказов». Ну что же, честный по-солдатски ответ человека, который свою ответственность не переложил на плечи подчиненных, противников капитуляции. Но, думаю, каждый из этих людей, кто оказался в Сталинградском «котле», вел себя иначе с советскими солдатами, оказавшимися в подобной ситуации, особенно в начале войны, и уж, конечно, в то время не считал себя «заблудшими овечками». Вспомните рассказ той же Нины Петровны Рахимовой о военнопленных советских солдатах, которых впрягали в сани вместо лошадей, вспомните рассказ Валентины Николаевны Исаевой о концлагере возле хутора Вертячего. Зато позднее именно так хотел представить в своих воспоминаниях солдат вермахта В. Адам: «Воспитанные в националистическом и милитаристском духе, мы едва ли были способны ставить эти вопросы. В этом и заключалась подлинная причина нашего несчастья, и мы все дальше катились к пропасти, ибо, заблуждаясь, считали своим долгом держаться до конца». А мое мнение, что держаться до конца немецких солдат просто заставлял страх перед возмездием за причиненное ими горе советскому народу.
Итак, капитуляция была отвергнута, и в ночь на 10 января войска Донского фронта сосредоточились на исходных позициях. Так началась операция «Кольцо».
Артподготовка началась в 8 часов 05 минут. Пятьдесят пять минут наши орудия, «катюши» молотили вражеские позиции. В 9 часов пехота и танки пошли в атаку…
В. Адам (о наступлении 12 января вблизи аэродрома Питомник): «Паника началась неожиданно и переросла в невообразимый хаос. Кто-то крикнул: „Русские идут!“… Те, кто еще был способен передвигаться, удирали, остальные взывали о помощи. Но это длилось недолго. Мороз делал свое дело, и вопли стихали. Действовал лишь один девиз: „Спасайся, кто может!“ Но, как говорится, у страха глаза велики - возле аэродрома, как выяснилось, просто была разведка боем.
Немецкий писатель-антифашист Эрих Вайнерт, который еще в декабре прибыл на фронт вместе с Вальтером Ульбрихтом и Вилли Бределем, записал 14 января в своем сталинградском дневнике: «Карповка. Наступление бурно развивается. Как нам стало известно, западная часть „котла“ уже отрезана гигантским клином, тянущимся с северной стороны долины речушки Россошки вниз, до Карповки. Дмитриевка, Атаманская и Карповка взяты приступом…
Повсюду признаки паники…»
Штаб 6- й армии от Гумрака переместился еще ближе к Сталинграду, и вновь В. Адам наблюдает не просто отступление своих войск, а их паническое бегство: «Снова сжигались документы и боевое имущество. На новый командный пункт взято только самое необходимое. Мы ехали по шоссе в немногих уцелевших автомашинах, маленькими группами, мимо тащившейся в город вереницы изголодавшихся, больных и раненых солдат, похожих на привидения. На вокзале в Гумраке мы попали в плотную толпу раненых. Подгоняемые страхом, они покинули лазарет на аэродроме и тоже устремились на восток. Остались лишь тяжелораненые и безнадежно больные, эвакуация которых из-за недостатка транспортных средств была невозможна. Надежды вылечить их все равно не было. Паулюс приказал главным врачам оставлять лазареты наступающему противнику. Русские нашли и штабель окоченевших трупов немецких солдат, которые несколько дней назад были навалены за этим домом смерти один на другой, как бревна…»
Паулюс утверждал, что он был солдат и не мог потому не повиноваться приказам Верховной ставки вермахта. А как же его приказ относительно лазаретов, как расценить слова из его приказа в те, страшные для обеих воюющих сторон, дни: «За последнее время русские неоднократно пытались вступить в переговоры с армией и с подчиненными ей частями. Их цель вполне ясна - путем обещаний в ходе переговоров о сдаче сломить нашу волю к сопротивлению…кто сдастся в плен, тот никогда больше не увидит своих близких. У нас есть только один выход: бороться до последнего патрона, несмотря на усиливающиеся холода и голод. Поэтому всякие попытки вести переговоры следует отклонять, оставлять без ответа и парламентеров прогонять огнем». И все-таки Паулюс 20 января вновь просит самостоятельности в принятии решений и, значит, о праве заключить капитуляцию, но вновь получает отказ. А «кольцо» все продолжает сжиматься, в «котле» становится все жарче, и солдатам 6-й армии упрямство немецкого верховного командования обошлось дорого: за 16 дней (с 10 по 25 января) гитлеровцы потеряли свыше 100 тысяч убитыми, ранеными и пленными…
24 января Паулюс радирует своему командованию: «… войска больше не имеют боеприпасов и продовольствия… на южном, северном и западном фронтах отмечены явления разложения дисциплины. Единое управление войсками невозможно…Катастрофа неизбежна. Для спасения еще оставшихся в живых людей прошу немедленно дать разрешение на капитуляцию». На это Гитлер ответил: «Запрещаю капитуляцию! Армия должна удерживать свои позиции до последнего человека и до последнего патрона!» - и это при том, что Паулюс признался: «…дальнейшая оборона бессмысленна». Ну что же… Кто не сдается, того уничтожают! Это известно всем армиям мира.
26 января войска противника были расчленены на две группы - южную, где находился штаб Паулюса, и северную в районе заводов «Баррикады» и Тракторный. «Железное кольцо уничтожения все туже стягивалось вокруг того места, где завершилась ужасная трагедия обреченной на смерть армии», - так печально констатировал события января 1942 года в своих воспоминания И. Видер.
Однако же Гитлер решил подсластить «пилюлю» отказа тем, что прислал 31 января последнюю радиограмму Паулюсу: «Поздравляю Вас с производством в генерал-фельдмаршалы». Телеграмму Паулюсу принес начальник штаба Шмидт. Видимо, Паулюс был окончательно деморализован таким подлым ходом Гитлера, или Шмидт решил действовать по собственному усмотрению, но именно Шмидт счел нужным взять на себя ответственность отправить переводчика с белым флагом в расположение советских войск с сообщением о готовности немецкого командования к переговорам. Свою инициативу он впоследствии объяснил тем, что поскольку 6-я армия расчленена на отдельные боевые группы, то Паулюс армией не командует. Предъявленный ультиматум о немедленном прекращении сопротивления и полной капитуляции Шмид и командующий южной группировкой Роске приняли. А в сталинградском дневнике Эриха Вайнерта 1 февраля появилась запись, похожая на рассказы, уже слышанные мной из уст детей военного Сталинграда и его защитников: «По пустынной, унылой проселочной дороге из Вертячего на север тянутся бесконечные вереницы пленных. Они идут на железнодорожную станцию. Все плетутся согнувшись, тяжело волоча ноги. С растрепанных бород свисают сосульки. Головы и плечи обернуты всем, что попалось под руку, - старым тряпьем, мешками, войлоком; кожаные сапоги или босые ноги обвязаны соломой. Вслед за ними ползет грузовик, подбирающий тех, кто не может идти. Когда кто-нибудь падает, никто из пленных не оборачивается. Конвойные должны поднимать их на машину
…Я долго смотрел вслед этому печальному шествию, пока оно не исчезло в снежной мгле».
Читая эти строки, я вспоминала рассказы Ивана Васильевича Жидкова о его пленении и жизни в концлагерях: ослабевших и упавших немцы-охранники пристреливали на месте, потому более сильные помогали своим товарищам, бывало часто, что гражданские подкармливали пленных, чего никогда не делали немцы. Охранники-немцы могли не обратить внимания на расправу над пленным, а советские солдаты, как говорила
Н. П. Рахимова, сами оттащили ее мать от плененного солдата, который чуть не убил отца.
И в то время, когда для немецкой южной сталинградской группировки война уже закончилась, в северной, которой командовал генерал Штреккер, бои развернулись с особой силой. 1 февраля на позиции врага был обрушен шквальный огонь, и как в своих воспоминаниях написал генерал-лейтенант П. И. Батов, командовавший с октября 1942 года
4- й танковой армией, после пяти минут такого огня «из блиндажей, из подвалов, из-под танков начали выскакивать, выползать гитлеровцы. Одни бежали, другие становились на колени, обезумев, вздымали к небу руки. Некоторые бросались обратно в укрытия, скрывались среди столбов из дыма и взвихренного камня и снова выскакивали». В правдивости описания этого невозможно усомниться, потому что подобное мы уже читали в воспоминаниях немецких участников битвы под Сталинградом. Причем немцы описывали сталинградские события иной раз и более красочно.
Советская артиллерия громила позиции врага в течение двух дней (если враг не сдается, его уничтожают!). 2 февраля северная группировка во главе с командующим Штрекером капитулировала. Для сорока тысяч гитлеровцев война тоже завершилась. Командующий войсками Донского фронта генерал-полковник К. К. Рокоссовский сообщил Верховному Главнокомандующему И. В. Сталину: «Выполняя Ваш приказ, войска Донского фронта в 16,00 2.II.43 г. закончили разгром и уничтожение Сталинградской группировки противника.
… В связи с полной ликвидацией окруженных войск противника боевые действия в городе Сталинграда прекратились».
Сталинград вновь стал тыловым городом. Фронт уверенно зашагал на запад к Победе, выстраданной всеми советскими людьми, потому что война под Сталинградом завершилась только для плененных немцев, и пусть не все они, сдавшись, остались в живых, все-таки большая часть вернулась домой осмысливать случившееся с 22 июня 1941 года до 9 мая 1945 года. Осмыслив, дали такую оценку Сталинградской битве: «Катастрофа под Сталинградом была великим поворотом не только во внутриполитическом отношении, но также и во внешнеполитическом смысле. Она имела своим следствием тяжелое потрясение всей сферы германского владычества в мире…» (Вальтер Герлиц). «Поражение под Сталинградом повергло в ужас как немецкий народ, так и его армию. Никогда прежде за всю историю Германии не было случая столь страшной гибели такого количества войск» (З. Вестфаль).
Немудрено было впасть в уныние и охранникам концлагеря, в котором находился И. В. Жидков. Многие из них, возможно, поняли, что война проиграна, русским суждено стать победителями, потому с военнопленными стали обходиться мягче. Не зря, наверное, сбежавшего из лагеря Жидкова и его товарища Старостина отпустили двое солдат, один из которых воевал под Сталинградом, вероятно, он был один из тех
42- х тысяч солдат и офицеров, кого удалось эвакуировать с помощью авиации из Сталинградского «котла».
Советские солдаты победили под Сталинградом потому, что воевали за правое дело, за освобождение своей Родины, своего народа. Они никогда скульптуру Родины-матери на Мамаевом кургане не назовут «каменной бабой», ибо Родина для них была и остается до сих пор живой, сотканной из солнца, голубого неба, «березового ситца», широких полей, ласковых рук матерей и нежности жен, ждавших их в тылу, помогавших своим трудом побеждать им на фронте.
САПЕРЫ
Шестьдесят лет не гремят бои на Сталинградской земле. Скоро мы будем праздновать и шестидесятилетие великой Победы страны Советов над фашистской Германией.
Страна, в которой я выросла, которую любила и которой гордилась безмерно, исчезла с карты мира. Сменился и государственный строй. Россия, «похудев» до одной восьмой земной суши (республики, ее неверные младшие сестры, отпочковались в самостоятельные государства), ступила на путь реформ. И путь этот, на мой взгляд, похож на темный туннель, выход из которого светился впереди еле заметной точкой, а Россия - словно неисправный локомотив, застрявший в том туннеле.
Но потомки, вероятно, через десятилетия, а то и века, докопаются до истины, почему так случилось, определят, кто был прав, кто виноват, и нужны ли были вообще эти реформы, от которых страну лихорадит уже второй десяток лет. А самое главное, потомки докопаются до сути, почему разгорелась и до сих пор никак не погаснет «горячая» точка в Чеченской республике. О событиях там говорят коротко и емко - «война», и длится она в два раза дольше, чем Великая Отечественная: в декабре 2001 года - был ее суровый и страшный десятилетний юбилей. И за это время - тысячи погибших в самой Чечне и сотни - за ее пределами от взрывов террористов.
В начале далеких сороковых лет ушедшего века советские люди знали, за что воевали - за свободу своей Родины, за счастье своих детей. Они защищали страну от внешнего врага. Но Чеченская республика - не фашистская Германия, она - часть территории России, а чеченцы - ее полноправные граждане. Война в Чечне - избиение самого себя: куда не ударь, всюду больно. Больно душевно - гибнут лучшие сыны Отечества, плохо в финансовом отношении, потому что уходят на восстановление Чечни сотни миллионов рублей, которые можно было бы направить на развитие образования, культуры всей страны или отдать те деньги пенсионерам. Но самое ужасное в том, что война в Чечне, на мой взгляд, - тот же самый застрявший локомотив в туннеле. Учение ваххабитов, замешанное на крови, пустило там мощные корни, и в скором времени на место истребленных террористов и боевиков могут встать их подросшие сыновья, потому что захотят отомстить за смерть отцов, да и разрушать гораздо быстрее, чем строить, а стрелять легче, чем работать, ведь ничему иному они не научились за годы войны. Однако я не собираюсь углубляться в причины возникновения вооруженного конфликта в Чеченской республике, не собираюсь изучать его подводные течения - это дело историков и политиков. Я хочу взглянуть на Чеченскую войну глазами россиян, которые принимали участие в ней, потому что она - одна из страниц нашей истории, ее не вырвешь из души, как страницу из книги, не забудешь, потому что это - было. И невозможно забыть о том, что в ней принимали участие десятки волжан, в том числе и люди, профессия которых Родину защищать. Почти все они награждены правительственными наградами. Иногда - посмертно. Об этом тоже невозможно забыть, ведь и они - дети России. И может быть, когда-нибудь побежит по улицам Волжского трамвайчик с именами тех, кто погиб в Чечне, ведь увековечены таким образом имена погибших в Афганистане.
Страна, в которой я выросла, которую любила и которой гордилась безмерно, исчезла с карты мира. Сменился и государственный строй. Россия, «похудев» до одной восьмой земной суши (республики, ее неверные младшие сестры, отпочковались в самостоятельные государства), ступила на путь реформ. И путь этот, на мой взгляд, похож на темный туннель, выход из которого светился впереди еле заметной точкой, а Россия - словно неисправный локомотив, застрявший в том туннеле.
Но потомки, вероятно, через десятилетия, а то и века, докопаются до истины, почему так случилось, определят, кто был прав, кто виноват, и нужны ли были вообще эти реформы, от которых страну лихорадит уже второй десяток лет. А самое главное, потомки докопаются до сути, почему разгорелась и до сих пор никак не погаснет «горячая» точка в Чеченской республике. О событиях там говорят коротко и емко - «война», и длится она в два раза дольше, чем Великая Отечественная: в декабре 2001 года - был ее суровый и страшный десятилетний юбилей. И за это время - тысячи погибших в самой Чечне и сотни - за ее пределами от взрывов террористов.
В начале далеких сороковых лет ушедшего века советские люди знали, за что воевали - за свободу своей Родины, за счастье своих детей. Они защищали страну от внешнего врага. Но Чеченская республика - не фашистская Германия, она - часть территории России, а чеченцы - ее полноправные граждане. Война в Чечне - избиение самого себя: куда не ударь, всюду больно. Больно душевно - гибнут лучшие сыны Отечества, плохо в финансовом отношении, потому что уходят на восстановление Чечни сотни миллионов рублей, которые можно было бы направить на развитие образования, культуры всей страны или отдать те деньги пенсионерам. Но самое ужасное в том, что война в Чечне, на мой взгляд, - тот же самый застрявший локомотив в туннеле. Учение ваххабитов, замешанное на крови, пустило там мощные корни, и в скором времени на место истребленных террористов и боевиков могут встать их подросшие сыновья, потому что захотят отомстить за смерть отцов, да и разрушать гораздо быстрее, чем строить, а стрелять легче, чем работать, ведь ничему иному они не научились за годы войны. Однако я не собираюсь углубляться в причины возникновения вооруженного конфликта в Чеченской республике, не собираюсь изучать его подводные течения - это дело историков и политиков. Я хочу взглянуть на Чеченскую войну глазами россиян, которые принимали участие в ней, потому что она - одна из страниц нашей истории, ее не вырвешь из души, как страницу из книги, не забудешь, потому что это - было. И невозможно забыть о том, что в ней принимали участие десятки волжан, в том числе и люди, профессия которых Родину защищать. Почти все они награждены правительственными наградами. Иногда - посмертно. Об этом тоже невозможно забыть, ведь и они - дети России. И может быть, когда-нибудь побежит по улицам Волжского трамвайчик с именами тех, кто погиб в Чечне, ведь увековечены таким образом имена погибших в Афганистане.