Генрих поднялся с кровати. Я сквозь зубы втянула воздух. Он не посмеет бросить меня одну! Затем вспыхнуло пламя, и Генрих выступил из темноты со свечой в руке. Он поставил свечу у изголовья, присел на кровать и откашлялся.
   – Я хочу извиниться, если чем-то тебя обидел.
   При этих словах – первых его словах, обращенных ко мне, – я села, откинувшись на подушки.
   – При первой нашей встрече я не поздоровался с тобой, – продолжал Генрих. – Мое поведение было непростительно.
   Извинения прозвучали натянуто, и я заподозрила, что мой супруг получил выволочку от короля.
   – Так и есть, – отозвалась я. – Уж верно, я ничем не заслужила подобного обхождения.
   Генрих отвел глаза. Тень от зыбкого пламени свечи плясала на его подбородке. Наверное, так он будет выглядеть через несколько лет, когда отрастит бороду. От него по-прежнему воняло, как от пастуха. Он был очень хорош собой, однако мне не хотелось потерять голову от его красоты. Правду говоря, я в глубине души чувствовала, что будет гораздо лучше, если ничего подобного не произойдет.
   – Нет, не заслужила, – наконец согласился он. – Хотя кое-кто считает…
   С этими словами Генрих снова поглядел на меня. Взгляд его был равнодушен и холоден.
   – Кое-кто считает этот брак неподобающим.
   – Неподобающим? – опешила я. – Отчего же?
   Настала его очередь прийти в замешательство. Он явно не ожидал, что я начну задавать вопросы. Неужели во Франции у жен принято помалкивать?
   – Мне казалось, что это очевидно, – наконец заявил Генрих, чопорно вздернув подбородок. – Я – французский принц, сын короля, а ты… дочь торговцев шерстью.
   Я так и застыла, привалившись спиной к подушкам. Никогда прежде обо мне не говорили такого, и прозвучало это так нелепо, что я едва не расхохоталась. Веселье, однако, тотчас увяло, когда я осознала, что Генрих ничуть не шутит. Он и вправду считает, что я ниже его происхождением.
   – Да, наш род ведет начало от непритязательных истоков, зато теперь он насчитывает двоих пап римских и некоторое количество вельмож. В Италии такие роды полагают аристократическими, поскольку мы…
   – Мне все это известно, – перебил Генрих.
   Он явно ожидал от меня слез и жалоб, но не прямого ответа по существу дела. А я с каждой минутой ощущала к нему все более сильное презрение. Генрих вел себя как всякий мальчишка, вынужденный что-то делать помимо своей воли, жаждущий охаять причину неприятностей и даже не помышляющий о последствиях.
   – И все равно тебе повезло, что ты заполучила на свое ложе принца, – продолжал он, и я сразу поняла, что это не его слова.
   Конечно, Генрих верил в то, что говорил, но мысль эта родилась не в его голове. Ее вложил туда кто-то другой, тот, кому он целиком и полностью доверяет. Кто же?
   Я не намерена была произносить речи в свою защиту. Хотя могла бы сказать, что мое происхождение вполне устроило отца Генриха, который годами зарился на наши земли и с радостью ухватился за мое приданое и щедрые посулы дяди, папы римского.
   – Воистину так, – сказала я вместо этого. – Это великая честь.
   Он помолчал, воинственно выпятив грудь и выставив челюсть, напоминая при этом бойцового петушка.
   – Разумеется, я не ставлю тебе в вину скромность твоего происхождения. Уверен, что ты предпочла бы остаться в Италии, среди родных и соотечественников.
   Я промолчала, ни за что на свете не желая признаться, сколь мало родного осталось у меня на родине.
   – К тому же мне сказали, что из-за этого не стоит спорить, – продолжал Генрих, явно сочтя мое молчание признаком согласия. – Если мы сделаем все, как должно, то в надлежащее время научимся жить как муж и жена.
   Воистину, это была ночь откровений. Мне еще не исполнилось пятнадцати, но даже я знала, что успех брака ничуть не зависит от личных предпочтений. Брак между людьми, чужими друг другу, – совершенно обычное явление. Уж если прочие женщины способны пережить расхождение во взглядах, стало быть, смогу и я.
   Я молча кивнула. Удовлетворенный Генрих задул свечу и забрался под одеяла.
   – Доброй ночи, – пробормотал он, повернувшись ко мне спиной.
   И почти сразу же задышал глубоко и ровно, размеренно похрапывая. Так засыпают изрядно потрудившиеся люди; можно сказать, что в некотором отношении Генриху тоже пришлось изрядно потрудиться.
   Я же долго лежала без сна, неотрывно глядя в безжизненную темноту полога.

Глава 7

   Из Марселя мы отправились в долину Луары, в самое сердце Франции.
   Окруженная смеющимися мужчинами в облегающих бархатных нарядах и дерзкими дамами с щедро разукрашенными лицами, в сопровождении сотен повозок с грудами мебели, посуды, ковров и гобеленов – всего, что могло понадобиться двору, – я пребывала в священном трепете. В Италии я не видела ничего подобного этому экстравагантному двору, который передвигался по дорогам, словно гигантская многоцветная змея, обрамленная несуразным множеством прислуги и лающих собак. В самом центре этой «змеи» неизменно пребывал король в окружении свиты. Частенько я замечала рядом с ним поразительно красивую даму в зеленом атласе; ее точеную шею обвивали сверкающие бриллиантовые нити, а рука ее касалась руки Франциска с небрежностью, выдававшей интимную близость. Эту даму мне не представляли, но я догадалась, что она фаворитка короля. И тут же вспомнила невозмутимую испанку Элеонору, которая чопорно распрощалась со мной в Марселе и убыла в другом направлении вместе с собственной свитой.
   Земли, по которым путешествовал двор, также поразили мое воображение своей обширностью – по сравнению с ними Италия смахивала на высохший рыбий хребет. Взору моему представали изобильные равнины, осененные лазурным куполом ясного неба; величественные леса, простиравшиеся до самого горизонта; многолюдные города и деревни в окружении плодородных полей, где в просторных загонах пасся скот и под каменными мостами текли, прихотливо извиваясь, реки. Лукреция ехала рядом с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом, как и я. Анна-Мария, с восхитительной беззаботностью переносившая наши путешествия, шептала:
   – Клянусь, все это точно в сказке! Совсем как в сказке!
   Я не могла бы выразиться лучше. Франция и впрямь была сказочным королевством, и мне подумалось, что здесь я сумею, быть может, найти счастье, которого не искала: сотворить себя заново, избавившись от тяжкого гнета прошлого. Все казалось возможным в этом прекрасном краю. Встретившись со мной взглядом, король подмигнул, будто прочел мои мысли, а затем наклонился ко мне и прошептал:
   – Погоди, вот увидишь мой замок Фонтенбло! Я не пожалел средств, дабы создать дворец, равный по красоте чертогам, возведенным Медичи!
   Он был прав. Фонтенбло возник из белоснежного марева долины Луары, словно фантастический сон, – первое место во Франции, которое мне захотелось назвать своим домом. Во всем, от алебастровых нимф, изгибавшихся, словно живые, на панелях громадной вызолоченной галереи, до роскошных коридоров, щедро увешанных ценными картинами из собрания короля (в том числе совершенным творением Леонардо да Винчи «Мадонна в гроте» и его же удивительной «Джокондой»), – повсюду я видела проявления страсти Франциска ко всему итальянскому. Он стремился воссоздать облик родины, с которой я рассталась навеки, ее бурное изобилие и непревзойденный художественный гений. И он так возрадовался моему интересу, что лично провел меня по замку, особо похвалившись сбрызнутыми олеандром гротами, которые вторили замковым дворикам Тосканы, и купальнями, чьи мозаики и полы с подогревом живо напоминали о Древнем Риме.
   Вскоре я обнаружила, что от нас с Генрихом вовсе и не требуется жить совместно. Супружество в королевских семьях выглядит не как у обычных людей. Королева Элеонора никогда не бывала при дворе, предпочитая жить в специально обустроенных для нее домах, и я могла следовать ее примеру. Поручив Бираго управление моими делами, я с головой окунулась в новую жизнь, которая, в том числе, включала и занятия с принцессами Мадлен и Маргаритой.
   Как я и надеялась, мы очень скоро подружились.
   Тринадцатилетняя Мадлен была хрупким созданием с фарфорово-бледным личиком и слабыми легкими. Она обожала стихи и зачитывалась ими, даже когда хворала. Не единожды после полудня я сиживала у ее кровати и читала вслух. В противоположность ей десятилетняя Маргарита отличалась высоким ростом и пышущим здоровьем – точь-в-точь как ее отец. Рыжеволосая, веснушчатая, она обладала неукротимым духом, который не могли сдержать установленные для нас ограничения. Вначале она довольствовалась тем, что испытывала мою выносливость в цитировании Платона и Цицерона; когда же классная комната стала для нас слишком тесной, Маргарита увлекла меня в потаенные уголки Фонтенбло. Первое время нас непременно кто-то сопровождал; фрейлины следовали за нами как тени и выговаривали за непослушание. Но однажды Маргарита, буйно расхохотавшись, схватила меня за руку, и мы что есть духу помчались прочь от своих смятенных спутниц, которые лишь испуганно кричали вслед, поскольку придворные наряды мешали им нас нагнать.
   – Ты только погляди на них! – усмехнулась Маргарита, когда мы достигли намеченной цели и я согнулась пополам, силясь перевести дыхание. – Ни дать ни взять наседки, только квохчут да хлопают крыльями! Когда я вырасту и смогу сама решать свою судьбу, ни за что не стану такой. Уж я-то не буду никчемной!
   – Безусловно, не станешь! – согласилась я с откровенным восхищением. В моих глазах Маргарита была уже вполне взрослой и воплощала идеал, к которому я стремилась. – Ты же принцесса. Сможешь делать все, что захочется.
   – Это правда. – Взгляд ее зеленых глаз встретился с моим. – Я принцесса. Однако даже принцесса не вольна поступать, как ей пожелается, если у нее недостает воли бороться за свои желания. Вот скажи, разве тебя не выдали за моего брата, даже не соизволив спросить, хочешь ты этого или нет?
   Маргарита не стремилась меня задеть, просто высказала то, что думала. Однако упоминание о Генрихе все равно уязвило меня. Я хорошо помнила, что он говорил обо мне, и подозревала, что и все прочие при дворе считают меня чужеземной выскочкой, которой на самом деле нечем похвалиться.
   – Воля у меня есть, – отрезала я. – Моей руки искали многие принцы. Твой отец предложил наилучшую партию, но сам Генрих для меня ничего не значит.
   – Разумеется! – Глаза ее заискрились. – Он ведь твой муж. Ты всегда можешь, родив ему сыновей, обзавестись любовником. Взгляни на папочку: он вынужден был жениться на сестре Карла Пятого, но это не помешало ему искать удовольствий на стороне. Его услаждает кружок дам, которых он называет «мои маленькие разбойницы». Когда-нибудь его примеру последуем и мы.
   Я подумала о рыжекудрой женщине, которую видела с королем, и предпочла пропустить мимо ушей намеки на деторождение. По крайней мере сейчас, на нынешней ступени нашего брака, говорить об этом неуместно.
   – Обзаведемся дамами? – лукаво предположила я, и Маргарита радостно захихикала.
   – Что ж, бывают женщины именно с такими склонностями, но я все же предпочту десяток мужчин. Сестра моего отца, тетя Маргарита, именно так жила до того, как сочеталась браком с королем Наваррским. Мужчины, которые вились вокруг, ловили каждое ее слово, читали ей вслух стихи и клялись в вечной любви.
   До чего же она была отважна! Я всецело покорялась ее вольному, не скованному никакими условностями духу. Благодаря Маргарите я узнала о мире больше, чем за всю свою прежнюю жизнь. Она таскала из библиотеки короля книги с откровенными иллюстрациями, на которых изображались сцены блуда, а также водила меня к павильону возле искусственного озера Фонтенбло, где обыкновенно встречались любовники.
   Скрючившись в зарослях крыжовника, мы в щелочку между ветвями наблюдали за тем, как оживали картинки из тайно просмотренных книг. Глядя на действо, которым наслаждались дама, раскинувшая ноги, и кавалер, размеренно двигавшийся над ней, я понимала, что нечто подобное в первую брачную ночь должно было произойти и со мной. И утешала себя тем, что когда-нибудь и впрямь, как утверждает Маргарита, заведу любовника и на собственном опыте познаю таинственные желания плоти.
 
   Впрочем, наша жизнь состояла не только из игр и развлечений. Как бы я ни восхищалась независимостью, которая дозволяла мне бродить где угодно и сколь угодно предаваться своей новой страсти к искусству и книгам, я понимала, что быть принцессой Франции почти то же самое, что быть Медичи. Дочери короля ни на миг не освобождались от обязательств, которые налагало на них высокое положение. Когда-нибудь они точно так же выйдут замуж, уедут в чужие страны и станут при тамошних дворах чужеземками, представляющими родину. И классная комната для них – то же, что учебное поле для солдат. Здесь мы ежедневно проводили по шесть часов, строго по расписанию изучая математику, историю, языки и музыку.
   – Вчера у нас был урок мифологии, – сообщила как-то утром Мадлен, открывая свою тетрадку.
   – И вел его старина Котомоль, – прибавила Маргарита, – но сегодня я пожаловалась ему, что у нас озноб. Ты ведь знаешь, как он боится всяческих болезней – почти так же сильно, как воды и мыла.
   – Ко-то-молль, – старательно повторила я незнакомое французское имя.
   – Да нет же, Ко-то-моль, – отчетливо повторила Маргарита. – Мы прозвали так учителя, потому что его одежда была вечно попорчена молью, а к тому же он сопел, точно старый кот.
   – Но он очень добрый, – добавила Мадлен. – Всегда ставит нам высокие отметки.
   – Попробовал бы он поставить другие! – смеясь, заметила Маргарита. – Папочка привез его из Фландрии, чтобы он нас учил. Он – гуманист; все наши учителя – гуманисты. Папочка говорит, они наилучшие наставники, поскольку высвобождают разум, не порабощая дух.
   – А ваши братья тоже учатся с вами? – спросила я.
   Я не видела Генриха уже месяц с лишним и начала подозревать, что наш брак останется чисто формальным, как у Франциска с его королевой. Тайные вылазки к павильону у озера и слежка за любовниками вновь пробудили во мне потаенное ощущение: с нашим супружеством что-то неладно.
   – О нет! – отозвалась Маргарита. – У Франциска, нашего старшего брата, собственный дом, да вдобавок обязанности, которые связаны с титулом дофина. Впрочем, иногда он нас навещает.
   Спросить о Генрихе я не посмела. До сих пор я сумела разузнать о своем супруге лишь то, что он обожает охоту и неразлучен со своим другом Франсуа де Гизом. Хотя, может быть, я не слишком себя выдам, если спрошу, посещает ли он эти уроки…
   В этот миг дверь классной комнаты распахнулась, и принцессы с восторженными криками бросились к отцу, который заключил их в объятия. Уже не впервые я ощутила внутри ноющую пустоту; хотя Франциск принял меня, словно родную дочь, только теперь я поняла, каково это – иметь отца. Никогда прежде я не ощущала себя сиротой, покуда не увидела, как король Франции обращается со своими дочерьми; и сейчас стесненно стояла поодаль, остро чувствуя себя чужой.
   Франциск обвил рукой талию Маргариты и легонько ущипнул Мадлен за щечку, а затем одарил меня улыбкой.
   – Как?! – воскликнул он с притворной суровостью. – Неужели сегодня нет уроков?
   – Мы отослали Котомоля, – пояснила Маргарита. – Нам хотелось побыть с Екатериной.
   – Котомоля, хм? И вы полагаете, что это прозвище достойно слуха вашей новой сестры?
   – Уж сейчас-то она его все равно узнает, – отвечала Маргарита. – Зато потом сможет посвятить себя изучению Аристотеля и Плутарха, не удивляясь, почему от ее наставника пахнет затхлостью.
   – Анна, любовь моя, ты это слышала? – Франциск расхохотался. – Она говорит, что от ее учителя дурно пахнет! Боже мой, ну и язычок у этой девчонки! Острей меча!
   – Воистину так, – отозвался женский голос. – Сдается мне, что ее высочество – подлинная копия своего отца.
   С этими словами из стайки женщин, которые впорхнули вслед за королем в классную комнату, шурша шлейфами и распространяя ароматы духов, выступила та самая дама в зеленом платье. Глаза у нее тоже были зеленые, как у кошки, пышные рыжие кудри перевиты жемчугами. Маргарита уже рассказала мне, кто она такая – Анна д’Эйли, герцогиня д’Этамп, фаворитка короля Франциска и в куда большей степени королева, нежели его законная супруга. Подойдя к королю, она приветствовала наклоном головы принцесс и лишь тогда устремила всю мощь своего взгляда на меня.
   – И как поживает наша маленькая итальянка? Привыкает ли она к нашему образу жизни?
   Я покосилась на короля. Он изогнул бровь, как бы говоря: «Смелей!»
   – Мадам, я чувствую себя здесь как дома с самой первой минуты. – Судорожно сглотнув, я прямо взглянула в глаза его фаворитки. – Я люблю Францию.
   – Вот как? – Пунцовые губы герцогини сложились в холодную улыбку. – Очаровательно. Нечасто Франции выпадает случай отвоевать кусочек Италии!
   Я не знала, что на это ответить, и поспешно ретировалась к своему стулу, а король уселся вместе с дочерьми. Герцогиня направилась к своим спутницам и, проплывая мимо, пышными юбками задела мои ноги. От ее близости меня пробирала дрожь и теснило в груди. Она устроилась на банкетке, и женщины тотчас окружили ее. Их утомленные лица выражали гордость своей близостью к столь высокой особе. Взгляд герцогини праздно проскользил по комнате, затем остановился на мне, однако я не посмела вновь посмотреть ей в глаза.
   – Анна, ты слышала? – внезапно воскликнул Франциск. – Мадлен говорит, Екатерина уже одолела Плутарха.
   – В самом деле? – промурлыкала герцогиня. Ее манера превращать все сказанное в вопрос уже изрядно действовала мне на нервы. – Она, право же, весьма развитая особа. Надеюсь, ей не покажется, что здесь она тратит время зря.
   – О нет, мадам! – вскричала я, удивив всех своей горячностью. – Вовсе нет!
   Быть может, я испугалась, что герцогиня как-то воспрепятствует моим занятиям с принцессами, или же меня просто нервировал ее немигающий взгляд. Как бы то ни было, я задрожала с головы до ног; герцогиня окинула меня долгим испытующим взором и вдруг с пугающей решительностью поднялась с банкетки.
   – Ваше величество, – сказала она, – полагаю, нам с герцогиней Орлеанской настала пора познакомиться поближе. Надеюсь, принцессам придется по душе прогулка по саду?
   Герцогиней Орлеанской? Она, верно, хочет поговорить с одной из своих спутниц. Я поспешно встала, собираясь обратиться в бегство.
   – Дорогая моя, куда же ты? – остановила меня зеленоглазая красотка. – Неужели забыла, что ты и есть герцогиня Орлеанская?
   Я застыла. Все, кто был в комнате, гуськом вышли, оставив меня наедине с любовницей короля.
   Она указала на банкетку, и я послушно села. Боже милостивый, что же я натворила? Чем я могла оскорбить ее?
   – Их высочества от тебя в восторге, – начала герцогиня. – Похоже, ты мастерица заводить друзей.
   – Их высочества просто… очень добры. Я… мне приятно их общество.
   – И это естественно. Однако же, будучи замужней особой, ты должна также быть образцом нравственности. – Герцогиня оперлась о спинку стула, сверкнув великолепным изумрудным браслетом. – Понимаешь, о чем я говорю?
   – Нет, мадам. – У меня пересохло во рту. – Неужели я чем-то вызвала неудовольствие его величества?
   Герцогиня коротко рассмеялась. У нее был чарующий переливчатый смех.
   – О нет, напротив! Король также от тебя в восторге. Можно сказать, ты его очаровала. Я же, с другой стороны… – Она вдруг резко встала и, шагнув ко мне вплотную, поддела ногтем мой подбородок. – Я не люблю соперниц, малютка.
   – Но я… я вам не соперница, мадам! – Я недоуменно воззрилась на нее. – Разве такое возможно?
   – Тебе почти пятнадцать. – Герцогиня махнула рукой. – В твоем возрасте меня уже считали опасной соблазнительницей.
   – Но я не такая! Мне с вами никогда не сравниться.
   Она поколебалась. Губы ее дрогнули в невольной улыбке, согревшей холодное лицо.
   – Ты не понимаешь?
   – Боюсь, что нет. – Я внутренне похолодела.
   Герцогиня присела на банкетку рядом со мной, так близко, что я почуяла запах амбры, исходивший от ее шеи.
   – Не понимаю, каким образом до тебя не дошли слухи, ведь сейчас при дворе только об этом и говорят. Болтают, что, поскольку муж тобой пренебрегает, ты стремишься завлечь в свою постель Франциска, дабы доказать, что он не зря выписал тебя во Францию.
   – Да ведь он мой свекор! – Я задохнулась. – Я, конечно, люблю его, но… совсем не так. Это же… это было бы кровосмешение!
   – Только если бы вы были в кровном родстве, – промурлыкала герцогиня и вдруг разительно переменилась.
   Минуту назад она была пугающе холодна, теперь же на меня смотрела проказливая милая девочка с улыбкой на губах, в ореоле рыжих волос. Я поняла, почему король Франциск обожает ее.
   Теперь она взирала на меня с неприкрытым любопытством.
   – Я и вправду верю, что ты обладаешь тем, в чем тебе все отказывают, – невинностью. А меня, похоже, обманули. Я считала, ты хочешь отнять у меня Франциска. Заметь, это была бы не первая такая попытка.
   Я не могла шелохнуться. Двор смеялся надо мной. Меня полагали заброшенной женой и вероломной распутницей. Обо мне сплетничали за моей спиной.
   – О чем ты думаешь? – мягко спросила герцогиня.
   Я отвела глаза. Голос не желал повиноваться. Я чувствовала себя простушкой перед этой искушенной дамой, хотя изнывала от желания излить ей свои горести.
   – Понимаю, – вздохнула она. – Немного правды в этих слухах есть.
   Она говорила с такой уверенностью, словно эта тайна была начертана у меня на лице, а потому я не решилась притворяться.
   – Да, – прошептала я. – Генрих… пренебрегает мной.
   – Ах, дорогая моя, но неужели тебя так уязвляет его равнодушие? Ты хочешь, чтобы он любил тебя, и обижаешься, что он так предан своему приятелю Гизу и этой своей ужасной любовнице?
   – У него есть… любовница? – Внутри меня точно разверзлась бездна.
   – Разумеется! – махнула рукой герцогиня. – Об этом все знают. Или, по крайней мере, мы так думаем, хотя в точности никому не известно, что за отношения их связывают. Какое-то время она была гувернанткой Генриха – после его возвращения из Испании ее пригласили ко двору обучать принца этикету. Какой ужасный скандал он устроил тогда Франциску! Корил отца за то, что тот отослал его в Испанию, да и сейчас не может этого простить, а Франциска это бесит. Итак, Франциск приставил ее к Генриху, чтобы тот научился как следует вести себя. Впрочем, когда Генриху исполнилось тринадцать, она сложила с себя эти обязанности и вернулась в свой замок Ане. Все считают, что Генрих до сих пор бывает там. Говорит, будто отправляется на охоту, но сколько же можно охотиться?
   Меня бросило в жар. У Генриха есть любовница! Он меня одурачил. «В надлежащее время», – сказал он тогда в Марселе. В надлежащее время мы научимся жить как муж и жена. Неужели вот это он и имел в виду? Что я буду смиренно взирать на то, как он блудит со своей бывшей гувернанткой? Что я стану предметом омерзительных сплетен из-за того, что он превратил наш брак в посмешище?
   – Я думала, что ты об этом знаешь, – прибавила герцогиня. – Юноши в возрасте Генриха нередко увлекаются женщинами много их старше, однако со временем подобная страсть угасает. Поверь, как только ты понесешь от него ребенка, он позабудет о своей зазнобе. Впрочем, – в голосе герцогини промелькнули злобные нотки, – к тому времени она в любом случае превратится в дряхлую каргу.
   – Насколько же она старше Генриха? – Я оцепенела.
   – О, ей не меньше сорока пяти. Надобно отдать ей должное, возраст она скрывает довольно искусно, но все же она вдова с двумя взрослыми дочерьми. Многие утверждают, будто она привлекательна; я же, хоть убей, не могу понять, что в ней привлекательного. Вечно одевается в черное, да еще носит этот уродливый чепец – статуя, бездушная мраморная статуя! Франциск говорит, что у нее вместо глаз монеты. Он не одобряет ее влияние на Генриха.
   – Как ее зовут? – спросила я шепотом, боясь услышать ответ, как будто при звуке имени его хозяйка возникнет перед нами во плоти.
   – Диана де Пуатье, вдова сенешаля Нормандии. Мы зовем ее Мадам Сенешаль. – Герцогиня выразительно изогнула бровь. – Полагаю, ты также не одобряешь этой связи?
   – Не одобряю?! – вскричала я, не в силах сдержаться. – Еще бы! Он не имеет права так со мной поступать! Как могу я понести от него, если он все время проводит в постели своей любовницы?
   Едва у меня вырвались эти слова, я тут же пожалела, что не могу взять их назад. Я оскорбила герцогиню. В конце концов, она тоже была любовницей короля.
   Герцогиня долгое время задумчиво рассматривала меня, затем отрывисто и четко проговорила:
   – Мужчины предаются распутству, а нам, женщинам, надлежит с этим смириться. Однако же никакому мужчине не следует распутствовать в ущерб супружескому долгу. Я, в отличие от нашей Мадам Сенешаль, всегда знала свое место. У короля есть дети, и больше ему не нужно; его брак с королевой Элеонорой заключен по чисто политическим мотивам. Однако же твой брак – иной случай. Будучи вторым наследником Франциска, Генрих обязан произвести на свет сыновей. Дольше так продолжаться не может. Боюсь, нам придется поговорить с его величеством.