Каабербол Лене. Колдовская музыка

Вернуться, домой,
Вернуться домой,
Туда, где отыщешь то, что давно потерял.
 
 
   Я-то все думала, почему песни этого парня такие печальные? Теперь мне стало понятно. Это место — где усталый найдет покой, где конец дорог — недостижимо. До него нельзя дойти. И эта невозможность выражалась не в словах, а в его голосе. Мне вспомнилась Фиона, распевавшая часами, до хрипоты, слезы у нее на лице. Если эта песня будет записана, появятся еще тысячи новых Фион. Тысячи.
   — Прекрати, — услышала я свой голос.
   Вилл яростно махнула мне рукой, но было поздно. Он меня услышал. Напев оборвался, он встал, вглядываясь в полумрак.
   — Кто это? — тихо спросил он. — Кто здесь?
   Я вышла из-за пластиковой панели.
   — Я. Мы встречались на «Звездном Экспрессе». — Это было преувеличением. Вряд ли можно считать встречей один взгляд через набитый зал. Хотя с натяжкой — можно.
   Он неуверенно вгляделся в меня.
   — Ты… одна из тех девочек в зеленом и белом?
   — Да. «Побрякушки». — Хоть это и глупо, но мне польстило, что он меня узнал.
   — А-а. — Он не задал ни одного из напрашивавшихся вопросов: что ты тут делаешь, кто тебя впустил и тому подобное. Казалось, он просто заметил, что я здесь, и все. И принял мое присутствие как должное. На мгновение его глаза стали такими же далекими, как глаза Фионы.
   — Ваша гитаристка… она напомнила мне… — он запнулся на полуслове. — Когда-нибудь она будет играть хорошо. Она может стать Музыкантом.
   Он произнес слово «Музыкант» по-особому, как почетный титул. Я почувствовала обиду за Кару — на мой взгляд, она уже была музыкантом, и очень хорошим, — но я понимала: для него это очень высокая похвала. По-видимому, у него другие стандарты. Я даже не была уверена, что он с нашей планеты.
   Ох… внезапно мои мысли приняли другой оборот. Что, если… если это не просто метафора? Если он и вправду… из другого мира?
   — Почему ты велела мне прекратить? — серьезно спросил он.
   — Потому что ты причиняешь людям боль. Твоя музыка им… вредна.
   Я чувствовала страшную жестокость своих слов. Он выглядел таким беззащитным. Таким грустным. Но это, конечно, было только частью проблемы.
   Долго, ужасно долго он сидел не шевелясь, сжимая свою драгоценную гитару.
   — Ты уверена? — наконец спросил он. Я кивнула.
   — Твоя музыка слишком сильная. Мы не привыкли к такой силе. Она ранит нас.
   Его глаза стали огромными, почти неестественной величины. Такие глаза могут быть у ночных существ, а не у человека.
   — Но я не знаю, что еще мне делать… — прошептал он.
   Он выглядел таким потерянным. Я постаралась найти добрые, успокаивающие слова.
   — Я думаю… наверняка ты умеешь делать что-нибудь другое. Не только играть и петь.
   Он опустил глаза и посмотрел на гитару.
   — Я умею вырезать из дерева, — сказал он. — Я… когда-то у меня это неплохо получалось.
   «Быть хорошим плотником совсем не зазорно», — подумала я. Правда, при этом у него не будет таких доходов, как у поп-звезды.
   И потом мне вспомнилась песня, которую он сочинял. О возвращении домой.
   — Кид, — сказала я. — Ты не мог бы рассказать, откуда ты?
   Он взглянул на меня с беспокойством.
   — Из места под названием Бард, — ответил он.
   — И как там?
   — Чудесно. — с грустью ответил он. — Там очень много музыки. Каждый играет на каком-нибудь инструменте, а то и на нескольких, каждый поет… Все живут и дышат музыкой, с самого рождения и до смерти. Бард построен на музыке, — говоря это, он делался все печальнее и печальнее.
   — Похоже, это отличное место, если ты музыкант.
   Он грустно улыбнулся.
   — Вот именно — если ты Музыкант, — и снова он особым образом выделил это слово, будто произнес его с большой буквы.
   — Тогда почему ты не вернешься туда? Он внезапно встал.
   — Не могу, — был ответ.
   — Почему?
   — Не могу, и все. К тому же я все равно не Музыкант.
   — Шутишь? Ты лучший музыкант, какого я слышала.
   Он молча покачал головой.
   — На самом деле — нет.
   — Кид… а где это — Бард?
   — Далеко.
   Я не могла не спросить. Если я ошибаюсь, пусть он считает меня сумасшедшей. Но я должна знать.
   — Далеко — это… где? В другом мире?
   Он застыл. Обернулся. Пристально посмотрел на меня.
   — Откуда ты знаешь?
   Есть! Я вздохнула. Потом улыбнулась самой располагающей улыбкой.
   — Знаешь что, Кид… Пора тебе познакомиться с моими подругами.
   Нам не сразу удалось убедить его, что мы кое-что смыслим в перемещении по другим мирам. И даже после этого он продолжал твердить, что мы не сумеем ему помочь. Никто не сумеет.
   — Почему? — спросила Хай Лин.
   Он снова посмотрел на гитару и вдруг покраснел от стыда.
   — Я… я изгнанник. Я совершил Проступок.
   Совершил проступок? На мой взгляд, в этом нет ничего серьезного. Ну, допустим, нарушил правила уличного движения или еще что-нибудь в этом роде.
   — Если не хочешь, можешь не рассказывать, — сказала Вилл.
   «О, расскажи, расскажи! — мысленно взмолилась я. — Я хочу знать!»
   Он вздохнул.
   — Когда вы узнаете, то не захотите мне помогать, — с уверенностью сказал он.
   — Почему?
   — А почему вообще вы должны мне помогать? Откуда у вас такой интерес ко мне?
   — Ну… потому что… — Потому что надо помогать другим, хотела ответить я, но это прозвучало бы слишком ханжески.
   — Из-за музыки, верно?
   — Не совсем. — Но я не могла не признать: если бы он не играл такую музыку, не пел так красиво, то большинство людей прошли бы мимо него на улице, не обратив внимания.
   — Понимаете, я не рожден с музыкальным талантом.
   — В этом и есть твой проступок? — спросила Корнелия.
   — Нет. Но на Барде нелегко жить, не имея музыкального дара. Вы там не были, вы не знаете… Музыка там кругом, везде, во всем. А я не умел играть. Сколько я ни старался, мне говорили: ты поешь фальшиво, не чувствуешь ритма… Я почти все делал неправильно и даже не слышал этого. Потому что у меня не было слуха. Я таким родился. Однако люди были добры. Говорили мне, что это не имеет значения, что у меня хорошо получаются другие вещи. И правда, многое получалось. Но, понимаете, по сравнению с музыкой все остальные дела не имеют значения… Мой отец — Музыкант. Он завоевал этот титул одним из самых молодых. Мне было невыносимо горько разочаровывать его.
   — И что ты сделал? — тихо спросила Тарани.
   — Я пошел… в запретное место. В Круг Тишины, — на последних словах его голос задрожал и чуть не угас. Он отрывисто вздохнул и продолжил, видимо, решив, что мы должны услышать самое худшее: — Говорят, если там загадать желание, иногда оно сбывается. И я захотел… всей душой захотел сделать так, чтобы отец мною гордился. И… Ания тоже.
   — Кто она? — спросила я, хотя обо всем уже догадалась по его голосу.
   — Девушка. Очень красивая. Я хотел жениться на ней. И боялся, что она за меня не пойдет, если я не буду Музыкантом. — Его пальцы, блуждавшие по струнам гитары, извлекли тихий одиночный аккорд. Вдруг я догадалась, что волосы у Ании были темные. Цвета полуночи, как этот звук. — И я пошел далеко в леса, туда, где Круг. Лег на черные камни под разрушенным сводом. И уснул. А когда проснулся, солнце уже садилось, но я знал — идти домой еще рано. Сначала надо было кое-что сделать.
   Он замолчал. Одна его рука поглаживала черное дерево гитары. На этот раз он не касался струн, но в воздухе все равно звенела еле слышная призрачная музыка. Наверное, отзвуки.
   — Что? — спросила я наконец, сгорая от нетерпения. — Что ты должен был сделать?
   — Ее, гитару. Из черного дерева обрушенного свода.
   Он произнес это так тихо, что я еле разобрала слова.
   — Ну и что? — поторопила я его.
   — При свете луны работа заняла у меня всю ночь. Наутро был готов корпус гитары. Струны я купил у мастера, изготовляющего музыкальные инструменты. Но все остальное было принесено из Круга Тишины. И тут, внезапно, я начал играть. Первое время мне приходилось скрываться, делать вид, что я медленно делаю успехи. Произошло чудо. Будто открылась запертая дверь. Я наконец понял, о чем говорят все остальные. Это было… как будто я родился глухим и вдруг стал слышать.
   Радость открытия, будто луч света, пробилась сквозь печаль, наполнявшую его слова. Я невольно взглянула на гитару. И все из-за нее? Невероятно. Даже если она и вправду принесена из этого… как он его назвал? Круга Тишины.
   — Они назвали это Поздним Пробуждением. Говорили, что это чудо. Но в конце концов выяснили, почему произошло это чудо. Старейшины ввели меня в Круг Гармонии и устроили суд. Они сказали, что я нарушил Закон Музыки. Что я сотворил Чудовище. И за это должен быть изгнан. Они открыли проход между Струнами Бытия и ввели меня в него. А чтобы я не вернулся, посадили там Страж-зверя. Путь закрыт. Я не могу вернуться домой. — Его пальцы снова пробежали по струнам и извлекли аккорд, полный горя и одиночества. Карие глаза, поняла я. У Ании были карие глаза.
   — Вот так, теперь у меня есть музыка, — молвил он наконец. — И больше ничего.
   Наступила тишина, глубокая и тревожная. И в эту тишину вломился Ал Гатор со своими головорезами.

Глава 5
Дыхание сфинкса

   — Вот они! — заорал исполнительный директор «Звездной музыки», хотя непонятно, как он мог что-нибудь разглядеть среди полумрака через свои темные очки. Наверное, у него рентгеновское зрение. — Выгоните этих нарушительниц с запретной территории!
   — Ты не заметила видеокамеру, — шепнула я Вилл.
   — Вряд ли. — Она на миг закрыла глаза, потом снова открыла. — Черт возьми, — пробормотала она, указывая на небольшую коробочку над дверью. — Я пропустила микрофон.
   Один из головорезов, поигрывая мускулами под тесной черной футболкой с надписью «Огнецветы. Охрана», угрожающе шагнул вперед.
   — А ну, проваливайте, леди, — пророкотал он. — Хозяин хочет, чтобы вы ушли, и он не шутит.
   — О, мы с радостью уйдем, — заявила я, — но только если Кид пойдет с нами.
   — Нет уж, мисс, этому не бывать…
   — Но я хочу уйти с ними, — тихо сказал Кид.
   — Хочешь? — голос Гатора от изумления сорвался на фальцет. — Что ты сказал? Что за чушь они вбили тебе в голову?
   — Я хочу уйти, — упрямо повторил Кид. — Я больше не хочу быть поп-звездой.
   Гатор побелел, потом покраснел, потом побагровел от ярости. Зрелище вышло довольно занятное.
   — Как вы посмели?! Неужели я?… Вы представляете, сколько денег!.. — от бешенства он не успевал заканчивать фразы. Потом нечеловеческим усилием обуздал свой гнев. — А теперь послушай меня, малыш, и вы все тоже слушайте. Кто тебя открыл? Я. Кто дал тебе все, о чем ты просил? Я. Ты хороший парень, неплохой музыкант, не хочу тебя обидеть, но ты не от мира сего…
   — Может быть, — ответил Кид. — Но я буду жить где угодно, только не здесь. — И он направился к выходу.
   — Остановите его, — рявкнул Гатор своим головорезам. — Отведите в его комнату. Заприте дверь. У него нервный срыв. Дать успокоительного, полная тишина, никого не пускать… Вы знаете, что делать. Скоро он придет в себя.
   Двое громил ринулись на Кида. Гатор с третьим погнались за нами.
   — С вами, крошки, разговор особый, — угрожающе процедил Гатор. — Я вас научу не совать нос не в свои дела…
   — Давай, — откликнулась Вилл. — Девочки, шпаги наголо!
   Хай Лин и я метнулись в одну сторону, Вилл и Тарани — в другую. Корнелия взмахнула рукой, и участок деревянных лесов покачнулся и рухнул на охранника, бросившегося за Кидом. Хай Лин тоже подняла руку, и откуда-то налетел ветер, которого не должно было быть в этом пустом, как пещера, сарае. Пластиковые перегородки затрепетали и захлопали, потом сложились и укрыли под собой обоих оставшихся громил и их третьего товарища, который пытался выбраться из-под лесов; из груды пластиковых листов слышались сдавленные ругательства. Я схватила ведро краски, сняла крышку и направила его содержимое на охранника, гнавшегося за Вилл. В краске содержалось достаточно воды, и мой замысел удался — вся она метко полетела ему в лицо. Он с ревом завертелся на месте, поскользнулся в краске и шлепнулся. Его лицо и туловище приобрели нежнейший лавандовый цвет.
   Я слишком долго мешкала, любуясь этой картиной. Чьи-то влажные руки схватили меня сзади за плечи и попытались опрокинуть на спину.
   — Пусти, — завопила я. — Пусти, мерзкая жаба!
   И внезапно меня действительно отпустили.
   — Ох, Ирма! — в сердцах воскликнула Вилл. — Ты же обещала больше так не делать!
   Я обернулась. На полу, удивленно разевая рот, сидела большая жаба. В миниатюрных темных очках.
   — Если хочешь вернуть ему прежнее гнусное обличье, можешь сама поцеловать его, — прошипела я. — Ты же слышала, что он собирался сделать с Кидом!
   — Возьми его, и пошли отсюда, — предложила Корнелия. — Только, ради бога, не выпускай. Помнишь, сколько хлопот у нас было в прошлый раз?
   — Это вышло случайно, — ответила я, заливаясь краской. Если парень хочет насильно поцеловать тебя, когда ты этого не желаешь… к тому же мы все-таки превратили его обратно. Когда нашли. Но я хорошо помню, сколько времени мы бродили по болотам, выискивая среди сотен квакушек одну, особенную. Я схватила жабу, пока она не ускакала, сунула в пустое ведро и завязала сверху свитером. — Теперь не убежит.
   Окрашенный громила снова поднялся на ноги и, шатаясь, неуверенно побрел в нашу сторону. Наверно, он почти ничего не видел, но мне не хотелось оказаться в зоне досягаемости его огромных ручищ — они походили на ковши экскаватора, только больше. Один из его приятелей сумел стряхнуть с себя обрушенные леса и почти выбрался из-под пластика. Пора уносить ноги. Мы все, и в том числе Кид, во весь дух помчались к двери и захлопнули ее за собой.
   — Запри покрепче, — сказала Корнели Вилл. — И сделай так, чтобы они ее не открыли.
   Корнелия положила ладонь на замок и сосредоточенно сдвинула брови. Из механизма послышались отчетливые громкие щелчки.
   — Второпях они ни за что не найдут ключ, — удовлетворенно сказала она. И мы побежали к воротам.
   Там тоже оказался замок (детская игрушка для Корнелии), но охраны не было, только переговорное устройство, через которое общался шофер, доставивший продукты и нас. Мы вышли за ворота и направились вверх но склону холма, к загону для овец, в котором оставили велосипеды. — Как вы думаете, они за нами погонятся? — с тревогой спросила Тарани. — Вряд ли, — пропыхтела я, карабкаясь на холм. — Без Гатора, который ими командует, они шагу не ступят.
   — Может быть. — Вилл откинула волосы со лба хорошо знакомым мне решительным жестом. — Но все равно лучше не медлить. — Она посмотрела на Кида, который стоял, дрожа на зимнем ветру. В сарае было тепло, и на парне была лишь тонкая белая рубашка. — Хочешь домой?
   — Я же сказал, не могу.
   — Но если бы смог… если мы тебе поможем… хочешь?
   Он ответил не сразу, но когда заговорил, его голос дрожал от сдерживаемого пыла.
   — О, да, — прошептал он. — Больше всего на свете. Больше всего во всех мирах!
   — Тогда, — сказала Вилл, — думаю, нам нужно поговорить с Оракулом.
   Посреди Великого Небытия стоит неприступный Храм Братства — Кондракар. Очень, очень далеко от старого овечьего загона, приткнувшегося на заснеженном склоне холма. И все-таки… Если Вилл достает Сердце Кондракара, мы попадаем туда за одно мгновение. Иногда мы оказываемся там полностью — и душой, и телом. Иногда туда переносится только наш разум. Но в любом случае Кондракар совершенно реален.
   Зал с множеством высоких колонн. Тихое присутствие Оракула…
   «Вы привели ко мне Изгнанника».
   — Да, — сказала я. — Мы надеялись… мы хотим отвести его домой.
   «Он нарушил законы своего народа. Нарушил сознательно».
   — Но он раскаивается! И очень хочет домой. И… и ему нельзя оставаться в Хитерфилде. Хоть он этого и не хочет, его музыка причиняет людям боль.
   «Значит, Стражницы Кондракара, вы хотите ему помочь?»
   — Очень хотим! Но не знаем, что можно сделать.
   «Милосердное побуждение. Нельзя отвергать поступки, продиктованные милосердием. Только знайте: вы можете отправиться на Бард. Но Страж-зверь, поставленный Старейшинами, действует по закону, и, чтобы пройти мимо него, вы не сможете воспользоваться Сердцем».
   — Но… но как же мы справимся с ним? — я хорошо знала: без Сердца наши силы очень малы и часто непредсказуемы.
   «Вот это вам и предстоит выяснить. Вы все еще хотите попытаться?»
   Я плохо видела остальных, но чувствовала их рядом с собой — мы все соприкасались с Сердцем. И я ощутила их согласие.
   — Да, — ответила я.
   И миры сместились.
   В ушах стоял непрестанный свист ветра. Серый песок у нас под ногами издавал запах пепла. А над головой нависало тусклое серое небо, не озаренное ни луной, ни солнцем.
   — И это — Бард? — с недоверием спросила я. Слушая музыку Кида, я представляла себе мир полей и рощ, ручьев и быстрых рек, наполненный звуками пастушьей флейты, льющимися издалека. Но этот мир не оправдал моих ожиданий! Кид покачал головой.
   — Нет, — ответил он, повысив голос, чтобы перекричать ветер. — Это… место, где сидит Страж-зверь. Это даже не мир, а так… нечто промежуточное.
   Я обрадовалась. Невесело было бы жить здесь!
   Пески зашевелились. Если стоишь на месте, то начинаешь медленно тонуть в них, поняла я. Мои ноги уже погрузились в песок по щиколотку. Неужели, если постоять подольше, можно просто… исчезнуть? У меня зародилось страшное подозрение, что дело обстоит именно так.
   — Надо идти без остановок, — сказала Вилл.
   — Я утопаю! — воскликнула Тарани.
   — Мы все утопаем, — ответила я. — Тут нельзя долго стоять на одном месте.
   — Здесь нет ничего прочного, — подтвердил Кид. — Ничего, кроме Страж-зверя.
   Мы с трудом побрели вперед; ветер свистел вокруг нас, швырял в лицо песок, острый и колючий.
   — Где этот зверь? — спросила Тарани, оглядываясь в тревоге. — Далеко до него?
   — Не знаю, — ответил Кид. — Я был здесь дважды, пытался пройти… — Он запнулся, будто стыдился своих попыток обойти решение Старейшин. — Оба раза он внезапно появлялся неведомо откуда.
   Мы шли не ради того, чтобы куда-то прийти, а просто потому, что надо было двигаться. Песок и небо перед нами были одного цвета, и горизонт был почти неразличим. Я не могла определить, приближаемся ли мы к нему. Небо оставалось все таким же — не темнело и не светлело.
   После долгого пути по зыбучим пескам Вилл остановилась перевести дыхание.
   — Сколько можно брести неведомо куда? — проворчала она. — Кид, нельзя ли сделать что-нибудь, чтобы зверь появился?
   — Как только я хотел вернуться домой, он появлялся сам, — устало ответил юноша.
   — Да, но… как?
   — Когда Старейшины изгнали меня, они открыли просвет между Струнами Бытия. Что-то вроде паузы в музыке. Наверно, если бы я смог сделать что-то подобное, я бы вернулся домой.
   — Поэтому ты играл на своей гитаре?
   — Да. Другого инструмента у меня нет.
   — Гм. Может быть, ты поиграешь, пока мы идем? Увидим, произойдет ли что-нибудь.
   Кид кивнул и снял с плеча гитару. Пару раз согнул и разогнул пальцы, разминая их, и начал играть.
   Почему-то гитара звучала не так чарующе, как в Хитерфилде. Ноты казались до странности тусклыми и безликими. Кид заколебался и умолк.
   — Простите, — сказал он. — Это неправильно.
   — Продолжай играть, — подбодрила его Вилл. — Пусть будет некрасиво, все равно продолжай.
   Он, казалось, готов был обидеться. Попросить музыканта играть ниже своих возможностей — на Барде это, должно быть, неслыханное оскорбление. Но сейчас мы были не на Барде — и, если дела пойдут так и дальше, никогда не попадем туда.
   — Сыграй «Возвращение домой», — предложила я. — И играй так, будто ты хочешь этого всей душой, а не просто мечтаешь о несбыточном.
   Он бросил на меня странный взгляд. Но все-таки начал извлекать из струн те же завораживающие аккорды, которые мы слышали в сенном сарае.
 

 
Туда, где дорога плавно уходит за поворот,
Где закатное солнце сияет сквозь пыльную даль…
 

 
   Внезапно ветер подул сильнее. И песка в нем стало больше. Сделалось почти невозможно ничего разглядеть; я протерла глаза, но это не помогло.
 

 
Туда, где конец дорог,
где усталый покой найдет…
 

 
   Я споткнулась. Прямо передо мной высилась стена из грубого песчаника — я не видела ее до того мгновения, пока не наткнулась на нее. Какие странные выступы. Почти как…
   Как когти.
   Я оцепенела. Медленно подняла глаза. И поднимала их очень долго, пока не коснулась затылком плеч.
   Ну и огромный же он! То, что я приняла за стену, было всего лишь передней лапой. Сильный, полный песка ветер, из-за которого мы брели сгорбившись, как древние старухи, был его дыханием. И откуда-то с высоты на меня смотрели громадные золотисто-карие глаза с тяжелыми веками; каждый глаз величиной с часы на городской башне.
   Раздался рев, похожий на грохот поезда в метро. Потом голос, такой же могучий, как и сам зверь:
   «ПУТЬ ЗАКРЫТ».
   — Что это? — еле слышно пролепетала Хай Лин. — Лев или… кто?
   — Это сфинкс, — объяснила Тарани, неплохо разбиравшаяся в таких вещах. — Лицо человека, туловище льва, размеры… громадные.
   «ПУТЬ ЗАКРЫТ».
   — Да, конечно, мы расслышали вас с первого раза, — пробормотала я. Трудно было не расслышать звук, перекрывавший по громкости любые рок-концерты.
   «ПУТЬ ЗАКРЫТ».
   Я потерла уши. От такой беседы быстро утомляешься.
   — Хорошо, мы его нашли, — сказала Вилл. — Что будем делать дальше?

Глава 6
Загадки на пути

   Кид взял на гитаре аккорд.
   — Сейчас моя музыка стала намного сильнее, чем была, когда меня изгнали, — сказал он, — Старейшины своей игрой вызвали этого зверя из небытия. Может быть, я сумею вернуть его обратно. Вилл нахмурилась.
   — Ты предлагаешь убить его? Музыкой?
   — Нет, не совсем убить. Просто… уничтожить, Развеять. Чтобы он не препятствовал нам. Я подняла голову и взглянула в огромные золотистые глаза, выжидательно смотревшие на нас сверху вниз.
   — Только не надо его злить, — предупредила я. — Совсем не хочется оказаться у него на пути, если он вздумает драться.
   Кид ничего не ответил. Его голова склонилась над гитарой, будто он старался уловим, звук, слышный только ему. Пальцы, уверенные и опытные, летали по струнам. Но ноты, которые он извлекал, не имели ничего общего с нежными печальными мелодиями, которые он играл обычно.
   «Дз-з-з-ы-ы-ы-ы-нь!»
   Горький, искривленный всхлип, аккорд, лишенный согласия. Я содрогнулась. Будто скрежет ногтя по грифельной доске, только еще в сто раз противнее.
   Ветер утих. Сфинкс пригнул исполинскую голову ниже к земле. Его ноздри раздувались, но слабо.
   «Дз-з-з-ы-ы-ы-ы-нь! Дз-з-з-ы-ы-ы-ы-нь!»
   Хай Лин упала на колени и начала погружаться в жесткий серый песок. Ее лицо было залито слезами. Я попыталась помочь ей, но сама задыхалась под напором ветра. Казалось, ветер сдул прочь весь воздух в этой пустыне.
   «Дз-з-з-ы-ы-ы-ы-нь!»
   Корнелия схватила меня за руку. — Вставай, — пропыхтела она. — Утонешь! Встать? Но я и так… нет, я не стою. Я рухнула на четвереньки и уже погрузилась в песок по локоть. Грудь тяжело вздымалась, стараясь вобрать хоть каплю воздуха. Вдохнуть, вдохнуть…
   «Дз-з-з-ы-ы-ы-ы-нь! Дз-з-з-ы-ы-ы-ы-нь!»
   — Нет! — закричала Вилл. Как же ей хватило воздуха? — Прекрати! Кид, перестань, ты убьешь нас!
   Расстроенные аккорды смолкли. Наступила тишина. Порыв ветра взъерошил мне волосы, Я жадно втянула воздух, не обращая внимания на песок и пыль. Дышать! Какое счастье!
   — Но у меня получалось! — на лице Кида вспыхнул необычный для него гнев — гнев музыканта, которого прервали.
   — Нет, не получалось. Твоя музыка губила нас. Душила. Мы тонули в песке.
   — Но что я еще могу сделать? Я не знаю!
   — И я не знаю, — ответила Вилл. — Но только не это!
   — Может быть, загадать сфинксу загадку? — предложила Тарани.
   — Загадку? Почему?
   — Путники всегда загадывают сфинксам загадки. Нет, кажется, наоборот! Ладно, попробуем ответить ему.
   — Но он ни о чем не спрашивает! — Сфинкс хотя бы прекратил реветь «ПУТЬ ЗАКРЫТ». Спасибо и на этом, но он по-прежнему не выражал желания вступить в разговор.
   — Жаль, что мы не можем, как в старые добрые времена, смести его с дороги соединенными силами Воздуха, Огня, Земли и Воды, — пробормотала я.
   — Не можем, — подтвердила Вилл. — Нам запрещено пользоваться мощью Сердца.
   — Знаю. Уж и помечтать нельзя!
   Тарани задумчиво посмотрела на сфинкса. Он спокойно встретил ее взгляд.
   — Кто ходит утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех? — спросила она.
   — Что ты делаешь? — полюбопытствовала я.
   «ЧЕЛОВЕК», — ответил сфинкс голосом, от которого содрогнулась земля.
   — Смотрите! Он разговаривает! Кид озадаченно взглянул на нас:
   — Утром на четырех ногах?…
   — Младенец ползает, — объяснила Тарани. — А три ноги — это когда в старости человек опирается на палку.
   — Он разговаривает! — я не верила своим ушам. Чтобы такая громада отвечала нам…
   — Что держится не на трех китах, а на музыке? — отчаянно импровизировала Тарани.
   «БАРД».
   — Сообразительная зверушка, — пробормотала я.
   — Кто — он или я? — с подозрением осведомилась Тарани, сверкнув глазами.
   — Оба. Продолжай, умница.
   — Гм. Не уверена, что это будет загадкой, но нельзя ли спросить, как туда пройти?