Качаев Юрий. Таёжка

   Таёжка подошла к нему и взяла за рукав:
   - Погоди. Тебе же не в ту сторону. Иди домой.
   - Нельзя мне домой. С меня мать всю шкуру спустит.
   - Хочешь, я с тобой пойду и скажу, что ты не виноват?
   Таёжка заглянула в мокрые Шуркины глаза.
   - Нет, что ты! - почему-то испугался Шурка. - Не надо, я не хочу!
   Но Таёжка решительно тряхнула головой.
   - Пойдем, говорю!
   У ворот своей избы Шурка замялся.
   - Тай, только у нас дома... не тово. Ребятишки, будь они неладны...
   Едва переступив порог, Таёжка все поняла: Шурка стеснялся вести её к себе домой. Большая сиротливая комната встретила их враждебным молчанием. На Таёжку настороженно глядело пятеро ребятишек, мал мала меньше. В углу, на облупленной деревянной кровати, лежал мужчина с желтым, заострившимся лицом. Когда Таёжка с Шуркой вошли, он даже не пошевельнулся. Глаза его были закрыты, и живыми казались только руки. Руки были тяжелые и грубые, с крутыми темными венами...
   - Раздевайся, - тихо сказал Шурка, снимая свою шубейку. И впервые, в этой убогой избе, Таёжка заметила, как Шурка одет.
   На нем был какой-то куцый пиджачок, который делал Шуркины плечи ещё уже, сатиновая рубашка и залатанные штаны с пузырями на коленях. Наверное, именно поэтому Шурка всегда ходил в классе бочком и мучительно краснел, когда его вызывали к доске.
   - Где мама? - спросил, Шурка.
   - Ушла в магазин. Скоро придет, - отозвалась девочка лет пяти, сидевшая на лавке.
   - А Борька?
   - Спит. - Девочка показала глазами на русскую печь.
   - Что же вы так сидите? - спросила Таёжка, - Давайте поиграем.
   Ребятишки было оживились, но та же девочка печально покачала головой:
   - Нельзя. Мамка заругает. У нас тятьку лесиной придавило. Он теперь ходить не умеет.
   - Позвоночник, - пояснил Шурка.
   - Давно?
   - Да уж полгода лежит.
   Не открывая глаз, мужчина на кровати сказал:
   - Помереть бы, да смерть заблудилась... Всех измучил.
   - Вчера колхоз дров привез, березовых, - будто не слыша его, сказал Шурка.
   На крыльце затопали, сбивая с валенок снег. И в избу вошла женщина. У неё был жесткий, твердо сжатый рот и строгое лицо.
   - Это Таёжка, мама, - сказал Шурка. - Мы вместе учимся.
   Женщина ничего не ответила, разделась и стала щепать лучину. Потом растопила печь. Ребятишки по-прежнему сидели по углам и следили за каждым движением матери.
   - Почистите картошку, - сказала женщина. Ребятишки уселись вокруг большого чугуна и вооружились ножами. Только самый маленький, в короткой ситцевой рубашонке, остался сидеть на лавке, прижимая к себе рыжую кошку.
   - Шурка, принеси дров!
   Шурка пошел к двери.
   - До свиданья, - сказала Таёжка, торопливо одеваясь.
   Во дворе ослепительно белела на солнце груда березовых швырков.
   "Когда же они это все перепилят?" - подумала Таёжка.
   - Шур, - сказала она, - ты завтра приходи в школу. А мы с Мишкой сбегаем к Сим Санычу. Он поймет!
   ...В комнате Сим Саныча был стол, кровать, застланная серым одеялом, и два стула. Остальное место занимали книги. Они громоздились даже в углах и на подоконнике.
   - Уйди с моих глаз! - сказал Сим Саныч Мишке. - Нечего клянчить. Все равно не прощу.
   Мишка обиделся:
   - Будто я за себя просить пришел.
   - За Шурку?
   Таёжка кивнула.
   - Я у него дома была. Там такое, что я не могу... - Таёжка заморгала, сдерживая слезы.
   - Что, отцу не лучше? - спросил Сим Саныч.
   - Нет.
   - Ладно. Я тогда разозлился страшно. Пусть приходит в школу.
   - И правильно, - поддакнул Мишка, оживляясь. - было бы из-за кого, а то из-за Рибы.
   - Из-за кого-о?
   - Ну, из-за Анатоль Сергеича. Разве это учитель? - Мишка хмыкнул. - У нас в классе ни одной мухи нет. Все со скуки передохли.
   Сим Саныч посмотрел на Мишку.
   - Критики пузатые, - сказал он. - От горшка два вершка, а туда же учителей охаивать. Посмотрим, что из тебя выйдет!
   Голос Сим Саныча звучал сердито, но не очень уверенно.
   - Скажете, я не прав? - продолжал наступать Мишка.
   - Ладно, можешь не распинаться, - сказал ему Сим Саныч. - Ты-то все равно исключен. Так что отправляйся домой.
   - Я отправлюсь. Только у меня тут ещё дела есть. - Мишка загадочно подмигнул Таёжке. - До свиданья, Сим Саныч. А за Шурку спасибо.
   - Поклонись ещё! - буркнул Сим Саныч. - Шалопай.
   Мишка сидел на бревне напротив школы и ждал звонка. Изредка он вставал и подходил к окнам своего класса. Поднявшись на цыпочки, он прижимался лбом к стеклу и просительным взглядом смотрел, на Витьку Рогачева. Курочка-Ряба был обладателем старинных карманных часов. Он неторопливо доставал часы и на пальцах показывал Мишке, сколько минут осталось до конца урока: десять, семь, пять...
   Наконец до Мишкиного слуха донеслось слабое дребезжание звонка.
   Через минуту весь 6-й "В" высыпал на улицу.
   - Достали? - спросил Мишка Курочку-Рябу.
   - Сейчас принесут.
   Скоро появились сияющие братья Щегловы. Они тащили две пилы и три топора.
   - Надо было больше взять, - сказал Мишка.
   - Как же, у нашего завхоза разживешься, спасибо, хоть это раздобыли. Один из братьев передал Мишке топор и потрогал зубья пилы. - Острая, и развод хороший.
   У Шуркиного двора Мишка устроил короткое совещание:
   - Нас двадцать человек. Значит, раз в десять дней по двое будем приходить сюда. Кто в нужный день не сможет, скажет мне. А сегодня остаемся все.
   Шуркина мать была на работе. Поэтому Мишка отрядил трех девчонок хозяйничать в доме, а мальчишки взялись за дрова.
   Повизгивая, запели тонкие пилы, полетела белая крупа опилок, сверкая на солнце, закрякали топоры. Промерзшие березовые чурки со звоном разлетались на поленья и по конвейеру перекочевывали в угол двора, под навес, где распоряжался, Шурка Мамкин.
   - А ну, пильщики, нажми!, - кричал Мишка, помахивая топором. - У-сну-у-ли!
   - И-эх! Раз-два, взяли!
   - Ставь на попа!
   - Ребята, запарился! Смените!
   - А-а, елки-моталки! Это тебе не в бабки играть!
   - У меня бабка Пелагея выпить люби-ит! Раз приходит домой, а дед спрашивает: "Где пила?" - "Митрий, вот те крест святой, нигде! Ну, у кумы Авдотьи разъединую рюмочку выпила!" А дед-то про пилу говорил!.. Ха-ха-ха!
   Через час дрова лежали под навесом, аккуратно сложенные в поленницу. Красные, распаренные ребята вытирали потные лбы, надевали пальто и, пересмеиваясь, расходились по домам.
   На улице вокруг конских яблок весело прыгали отощавшие за зиму воробьи, искристо и нежно синели сугробы, а в Шуркиной избе впервые за полгода звенел смех.
   ЛЕГЕНДА КАРАГАНА
   В субботу после обеда приехал Федя. Он подкатил прямо к интернату. И Мишка, помиравший от безделья, со всех ног кинулся ему навстречу.
   - Ну, цуцики, собирайтесь, - сказал Федя. Мишка собрал свою котомку и пошел за Таёжкой.
   - Как дела молодые? - спросил Федя, садясь за руль.
   - Да так. - Мишка сделал рукой неопределенный жест. - Я, можно сказать, до конца недели гуляю.
   - Что так?
   - Освободили. Переутомился умственно.
   - А-а, - сказал Федя. - Понимаю. А за что?
   - Долго рассказывать.
   - А у меня, брат, рассказ короткий. Свалял дурака, ушел из шестого, а теперь локти кусаю. Думал: много ли грамоты надо, чтобы баранку крутить? А выходит - понадобится. Не через год, так через пять. Я вот в вечернюю подался. Как вы смотрите?
   - Как, нормально смотрим, - сказал Мишка. Федя вздохнул:
   - Трудно. Как сделаешь до Озерска три рейса, так в глазах цветные кружева плывут. Учти, Михаил...
   На зимнике у берегов лед вздулся и посинел. Видно, в Саянах начали таять снега, и река просыпалась.
   Недалеко от деревни Федя остановил грузовик и выскочил из кабины. Вернулся он с пучком распустившейся вербы.
   - Вот, - сказал он, улыбаясь, и протянул вербу Таёжке. - Держи!
   Серые, с желтым цыплячьим пушком шарики щекотали лицо, и Таёжка жмурилась от удовольствия. Верба пахла снегом, талой водой и ещё чем-то особенным, что рождается в предвесенней тишине леса.
   ...К вечеру они добрались до зимовья. Василий Петрович ещё не вернулся из тайги. На столе, сколоченном из горбылей, лежала записка:
   "Сварите что-нибудь поесть. Продукты в погребке. Я буду часов в семь. Отец".
   - Наверное, с утра ушел. Ишь как выстыло. - Мишка дохнул, изо рта у него вылетел парок. - Тащи еду, а я пока печку растоплю.
   Таёжка вышла наружу. За бором садилось большое красное солнце, и бор стоял, весь облитый его сиянием. Вершины дальних гольцов проступали четко и резко, будто нарисованные. Тишина кругом стояла такая, что слышно было, как с окрестных сосен, вздыхая, сползает снег.
   "Заколдованный лес, - Подумала Таёжка. - Вот-вот на тропу выйдет Снежный Король и скажет: "Загадывай желание, и я исполню его". А мне ничего не надо. Только чтобы скореё приехала мама".
   По скользким ступенькам она спустилась к погребку и толкнула обледеневшую дверь.
   "Не трогай... Сплю-ю", - прохрипела дверь.
   - Я быстро, - сказала Таёжка виновато и, пугаясь, вошла в полутемный погребок.
   В корзине, выстланной соломой, она нашла двух куропаток. Куропатки промерзли и стукались друг о друга, как деревянные.
   В избушке уже топилась печь.
   - Ощипывать будешь ты, ладно? - Таёжка подала Мишке куропаток. - Я боюсь.
   Мишка буркнул что-то насчет бабских нервов, взял куропаток, нож и вышел. Таёжка поставила на печку ведро со снегом и посыпала сверху солью, чтобы быстреё таяло.
   Через полчаса стало тепло. От ведра поднимался вкусный мясной дух. Таёжка едва поспевала сглатывать слюнки. Печка раскалилась, по бокам её забегали темно-красные искры. Отблеск огня лежал на Мишкином лице, и оно тоже было красным.
   - Ты сейчас как индеёц, - сказала Таёжка. - Только волосы белые.
   Мишка посмотрел на неё и фыркнул:
   - А ты Золушка. Вон весь нос в саже.
   На дворе заскрипели шаги, и в зимовье в клубах молочного пара вошли Василий Петрович и Семен Прокофьич Каринцев, директор леспромхоза. В избушке сразу стало тесно, запахло полушубками и табаком.
   - Привет тебе, мой скит убогий! - сказал Василий Петрович, снимая патронташ и раздеваясь, - О-о, суп по-царски, с куропатками! А, Прокофьич?
   Каринцев потянул воздух носом и зажмурился.
   - Картошку, вермишель клали? - спросил Василий Петрович, подсаживаясь к огню.
   - Все в порядке, - сказал Мишка. - Только меня из школы выгнали. До понедельника.
   - Весьма похвально. А с чего ты вдруг разоткровенничался?
   - Как - с чего? Вы меня на воспитание возьмете. В тайгу. Я вот и ружье прихватил.
   - Нет, брат, зимняя тайга не для пацанов. Летом - другое дело. Всегда будем рады.
   - До лета ещё семь раз помрешь, - пробормотал Мишка.
   - Ничего. Доживешь как-нибудь.
   Василий Петрович зачерпнул ложкой из ведра и объявил, что суп готов.
   После ужина Семен Прокофьич, молчавший до сих пор, сказал:
   - Приказ-то не отменили. Что делать станем, Петрович?
   - Придется ехать в край. Временщики чертовы! Вырубить такой массив кедра это уже не головотяпство, а вредительство!
   - А почему его нельзя вырубать? - спросила Таёжка.
   - Ну-ка, Михаил, лесной человек, разобъясни ей, - сказал директор, поглядывая на Мишку. Мишка пожал плечами.
   - Тут и дитю ясно. Кедр - самое дорогое дерево в тайге. Хвойная мука для скота - раз. - Мишка загнул палец. - Кедровое масло - два. Халву и начинку для конфет делают - три. Из древесины всякие там шкафы, которых моль боится, - это уже четыре. Камфара, спирт, канифоль... Ну и все, кажись, Василий Петрович?
   Василий Петрович засмеялся:
   - Видишь, Таёжка, целая лекция. Но и это не все. Кедр - золотое дно. От него не остается никаких отходов. Из опилок получают эфирные масла, даже скорлупа не пропадает.
   Тут удивился даже Мишка:
   - Ну уж, скорлупа?
   - Точно, брат. Из неё делают такую штуку - фурфурол называется. Он идет на приготовление пластмасс. А карандаши, которыми вы пишете, а целебные бальзамы из живицы! Тут уж Михаилу придется разуваться : на руках-то пальцев не хватит. И вот такое богатство мы не бережем!
   - Морду за это бить надо! - мрачно сказал Мишка.
   - Бить морду - не метод, - покачал головой Василий Петрович. - Надо доказать словом и делом. И мы докажем, даже если придется дойти до Москвы.
   "И дойдет, - подумал Мишка, глядя в лицо Василия Петровича. - Куда хочешь дойдет, не поступится".
   - Ну, мужики, я по-стариковски, на покой, - сказал директор. - Поясницу чтой-то ломит, не завьюжило бы завтра.
   - А мы вот сейчас выйдем да посмотрим. - Василий Петрович поднялся. - Кто со мной перед сном прогуляться?
   Вышли все, кроме Семена Прокофьича.
   Небо было чистое и походило на глубокое озеро, в котором плавали и зеленовато светились острые льдинки - звезды. Под ногами звезд было ещё больше: серебряных, чутких и певучих.
   Но ярче всех горела над бором большая светлая звезда. Когда Таёжка сощуривала глаза, от звезды расходился колючий голубой веёр.
   - Это Вега, - сказал Василий Петрович. - Она и вправду такая, как рассказывал Караган.
   - А кто этот Караган? - спросила Таёжка.
   - Караган - один старый енисейский киргиз. Красивый и мудрый человек. Я гостил у него два дня. И он рассказал мне легенду о Веге.
   Когда-то в верховьях Енисея жило храброе свободолюбивое племя Таежных Охотников. Законы у племени были справедливые и беспощадные. Больше всех человеческих слабостей презиралась трусость. Воина, бежавшего с поля брани, казнил собственный брат. Ещё страшнеё была кара за воровство. Вору отрубали голову и вешали на шею отцу или матери. Так старики ходили до самой смерти, и все племя знало: вот идут люди, родившие вора...
   Однажды хлынули на землю Охотников полчища монголов.
   Они пришли зимой, и была их такая несметная сила, что лед на реках не выдерживал тяжести идущей орды.
   Племя Охотников было малочисленно. Оно не могло выстоять против огромного войска завоевателей. С боями Охотники уходили все дальше на Север, гибли в болотах и нехоженой тайге.
   И вот осталось всего несколько сотен гордых воинов. Но военачальник решил уничтожить и эту горстку.
   В руки завоевателей попал молодой Охотник, разведчик Артай.
   "Веди нас к своим сородичам, - сказал ему военачальник. - И мы сделаем тебя наместником этого богатого края".
   И Артай повел завоевателей. Он вел их через глухие топи, через быстрые горные реки, вспоившие его своей водой, через родную тайгу, вскормившую его. Все дальше и дальше в лесную глухомань забирались они.
   Однажды вечером, на ночлеге, Артай сказал военачальнику:
   "Остался один переход до лагеря Охотников. Завтра мы будем там. А сейчас я хочу помолиться своему богу".
   "Молись", - сказал военачальник.
   И Артай ушел на вершину гольца.
   Ночью на гольце вспыхнул огромный костер. Казалось, он охватил полнеба.
   "Охотник зажег светильник своему богу", - решили монголы.
   К полуночи костер погас, но Артай не возвращался. Тогда военачальник послал воинов на вершину. Но воины нашли там только пепелище да обугленные кости Охотника. Артай завел их в таежные дебри и убил себя, чтобы не даться в руки врагам.
   В гневе военачальник приказал развеять останки Охотника. И когда завоеватели принялись ворошить пепелище, из него вдруг взлетело раскаленное сердце Охотника. На глазах изумленных воинов оно поднималось всё выше и выше, пока не превратилось в яркую голубую звезду - Сердце Артая...
   - Красивая сказка, только очень грустная, - сказала Таёжка и задумалась. Я почему-то вспомнила о Данко. Ты мне читал, помнишь? И ещё о Сусанине.. Отчего это? Ведь старый Караган ничего не слыхал о них, правда?
   - Правда, - не сразу отозвался Василий Петрович. - Я рассказал Карагану легенду о Данко.
   - И что же он?
   - Он сказал мне: "Артай и Данко похожи, как братья. Потому что они родственной, солнечной крови. А солнце для всех одно".
   СКОЛЬКО ПРИЗНАКОВ РАВЕНСТВА?
   Заявившись домой, Мишка прикинулся больным. В коровнике он предварительно накурился самосаду и поэтому кашлял очень натурально. Комедия разыгрывалась для отца, которого Мишка побаивался.
   Отец работал в леспромхозе и вот-вот должен был нагрянуть домой из дальнего рейса.
   Таёжка довела Мишку до дома, рассказала матери, какой он больной, несчастный, и уехала в Озерск.
   Мишка затосковал. От нечего делать он взялся за историю, по которой его собирались спросить со дня на день. На этот счет у Мишки был особый нюх, поэтому все предметы он учил по очереди.
   Материал попался интересный: поход крестоносцев и Чингисхан. Читая про битву у реки Калка, Мишка сокрушенно думал о поражении русского войска.
   "Тоже мне несметное полчище... Жалких сто тысяч. Мне бы тогда три "максима", я бы этим завоевателям показал..."
   Он представил себе, как лежит за пулеметом и на него с диким визгом мчится вражеская конница... Все страшнеё и ближе гудит земля под копытами косматых степных коней, все громче завывание всадников, все ослепительнеё сабельный ливень, - и вдруг в сумятицу звуков врывается захлебистый лай Мишкиного пулемета. Летят через голову наездники и кони, и через минуту вся лава в панике поворачивает назад. А вслед за нею полукольцом несется русская конница, и мечи её победно сверкают на солнце!..
   ...Вернувшись в школу, истории Мишка не боялся. Но чутье на этот раз его подвело. Был урок геометрии. Мишка сидел спокойный и умиротворенный, потому что вызывали его совсем недавно. И, когда Сим Саныч спросил, кто может рассказать о признаках равенства прямоугольных треугольников. Мишка вместе со всеми машинально поднял руку. Он смотрел на учителя беззаботным и честным взглядом первого ученика.
   - Ну что ж, - сказал вдруг Сим Саныч, - иди, Терехин.
   Мишка поспешно спрятал руку, но было уже поздно.
   - Горю, как швед, - успел он шепнуть Таёжке. Она поняла и тут же принялась строчить шпаргалку. Сим Саныч занялся устным опросом. Чтобы выиграть время. Мишка решил применить испытанное средство, которое постоянно носил в бездонных карманах своих штанов: он намазал мел вазелином.
   - Не пишет, - выждав, сообщил Мишка и для убедительности поскреб мелом доску.
   - Можно, я сбегаю за другим? - предложила Таёжка, скатывая в руке бумагу.
   Сим Саныч кивнул и продолжал опрос. Проходя к двери, Таёжка незаметно сунула Мишке спасительную шпаргалку. Когда она вернулась с мелом, Сим Саныч сказал:
   - Терехин, положи шпаргалку на стол.
   Мишка опешил, ведь Сим Саныч стоял к нему спиной и ничего не мог видеть.
   - Пожалуйста, - обиделся Мишка. - Я и без неё сумею...
   - Посмотрим, - засмеялся Сим Саныч. - Сколько признаков равенства?
   - Четыре.
   - Так. Перечисли.
   Терять Мишке было нечего, и он ответил:
   - Первый, второй, третий и четвертый.
   - Угу, - сказал Сим Саныч. - Давай дневник. И Забелина тоже. А потом потолкуем.
   Через минуту в дневниках Мишки и Таежки появились красивые единицы.
   После уроков Сим Саныч позвал Мишку в учительскую. Вслед за ними поплелась и Таёжка. В учительской никого не было.
   - Вот что, Терехин, - начал Сим Саныч. - Запомни : шутки бывают уместные и неуместные. Неуместные шутки смахивают на хулиганство.
   - Ну какой же он хулиган? - вступилась за товарища Таёжка.
   - Да? - спросил Сим Саныч. - А рисунок, а снегирь, а очки? Забыли?
   Нет, они ничего не забыли, в том числе и случай с очками. Месяц назад был медицинский осмотр, и доктор прописал двум девчонкам носить очки. Через три дня весь 6-й "В" явился на урок ботаники в очках. Кому не удалось найти обычные, тот купил себе в аптеке противосолнечные. А Курочка-Ряба раздобыл даже пенсне с одним стеклом и примотал его за ухо куском шпагата.
   Весь класс, за исключением двух человек, сидел как в тумане, и урок, конечно, был сорван.
   - Анатолий Сергеич хотел тогда увольняться, - продолжал Сим Саныч. - А уволить надо было Терехина. Никто не просит тебя быть ангелом, но я тебе вот что скажу: не сбивай ребят с панталыку. Иначе...
   Классный руководитель посмотрел на Мишку в упор. И Мишке стало не по себе под этим колючим, холодным взглядом.
   Сим Саныч и раньше отчитывал Мишку. Но тогда все было по-другому. Тогда в глазах учителя, где-то в их глубине, таилась добрая и чуть насмешливая улыбка. Сейчас улыбки не было, и серые глаза учителя потемнели от гнева.
   - Можешь идти, Терехин.
   Мишка потоптался на месте, хотел что-то сказать, но махнул рукой и вышел, опустив голову. Таёжка догнала его в коридоре:
   - Миш!
   - Отстань!
   - Но при чем тут я?
   - Уйди, говорю!
   Таёжка остановилась и беспомощно посмотрела Мишке вслед.
   Не зная, куда себя девать. Мишка долго бродил по улицам городка. На сердце у него было погано. То и дело вспоминался неприязненный тон, каким говорил с ним классный руководитель. Если бы Сим Саныч знал, как к нему относится Мишка, то никогда не стал бы смотреть на него такими злыми глазами.
   Да и что особенного случилось? Ну, не выучил геометрию, эка важность! И почему он, Мишка, сбивает ребят с панталыку? Что они, бараны? Своего ума нет? Потом Мишка вспомнил о Таёжке и пожалел, что обошелся с нею так грубо. Действительно, она-то при чем? По дороге в интернат Мишка столкнулся с Сим Санычем. Сим Саныч прошел мимо и даже не взглянул на Мишку.
   ЛЕДОХОД
   Ночью двенадцатого мая Озерск был разбужен оглушительным треском: проснулась река. Минуту спустя раздался мерный, неудержимо нарастающий рев, будто у реки затрубило тысячеголовое стадо сохатых. Это накатывался с верховьев вал полой воды.
   Над городком забился серый волокнистый туман. Ближе к реке он густел, сбиваясь в подвижные языки; последний гнилой снежок обмяк и расползался по берегу тусклыми лужицами.
   Утром весь Озерск от мала до велика высыпал к реке. Вода расшатывала непомерную толщу льдин, ставила их на дыбы и с маху швыряла друг на друга. Льдины стонали, рассыпались колючими иглами, в которых всеми цветами радуги играло блеклое солнце. Солнце ещё только входило в силу, разгоняя темно-сизые, с белым оперением тучи. Они сваливались за рекой в темные лесистые пади.
   Таёжка и Мишка стояли рядом с Василием Петровичем и жадно глядели на реку, глотая стылый, насыщенный водой воздух. Таёжка видела ледоход впервые и сейчас ненасытно впитывала в себя эту бесшабашную русскую красоту. Кроша и подминая друг друга, льды пролетали мимо. Казалось, что в спешке и тесноте они дышат хрипло, как затравленные белые звери.
   Река несла на своем хребте куски дороги, вкривь и вкось разбросанные от берега до берега. Где-то вверху по реке, на заторе, льды бухали далекими пушечными выстрелами. А у берега старухи умывали ребятишек и давали им с ладони глотнуть мутной вешней воды. Таёжка от отца знала про этот обычай: напои малыша во время ледохода - и до самой старости, до седых волос будет бурлить в нем молодая сила сибирского половодья.
   В улюлюканье воды, в шуршание льдов вплеталась негромкая скороговорка старухи, стоявшей неподалеку с четырехлетним внуком:
   - Под светлым месяцем, под ходячими облаками, сквозь леса дремучие идет-гудит вода полая, зорями перепоясывается, звездами застегивается. Окроплю тебя той живой водой, не старела, не стыла чтобы алая кровь. Будь прям, как солнца лучи, силы-смелости у реки возьми!..
   - Силы-смелости у реки возьми, - шепотом повторила Таёжка.
   С реки налетал ветер, обдавая лицо студеными брызгами. Было очень холодно, и Таёжка прятала в рукава озябшие, красные руки.
   - Ну, хватит, пойдем, - сказал Василий Петрович. - А то ещё простудитесь, чего доброго.
   Они направились к школе. Дорогой Таёжка несколько раз оглядывалась на реку, и ей все казалось, что она видела какой-то удивительный сон.
   С улыбкой она вдруг вспоминала строгое и нелепое предупреждение, наклеённое на набережной Яузы: "По льду реку не переходить. За нарушение штраф 25 руб.". По тамошнему льду могла бы перейти разве кошка, да и то для этого ей пришлось бы спускаться по веревке с набережной двухметровой высоты...
   Возле школы, на просохшем пустыре, шла игра в бабки.
   - Ну, я зайду к директору, - сказал Василий Петрович.
   Мишка кивнул, нащупывая в кармане биток - крупную бабку, налитую свинцом. Вразвалку подошел к играющим.
   - Возьмете? - спросил он и, не дожидаясь ответа, поставил на кон три бабки.
   Кон били с пятнадцати шагов. Таёжка стала в сторонке и наблюдала за игрой. Когда подошла Мишкина очередь, на кону осталось семь бабок.
   Мишка покачал на руке биток и, не целясь, размахнулся. Тяжелый биток просвистел в воздухе и врезался в кон. Бабки подпрыгнули и разлетелись в разные стороны.
   - По целой, - сказал Мишка. - Ставьте.
   Игроки поставили новый кон. В случае промаха Мишка один должен был оплатить его. Шеи игроков вытянулись. Мишка не спеша подошел к черте и с минуту стоял, напружинив ноги, словно готовясь к прыжку. Снова просвистел биток. Из кона, как зубы из челюсти, полетели бабки. Устояла только одна, справа - толстая и приземистая.
   - Бью, - сказал Мишка.
   Игроки злорадно переглянулись - тут-то уж риск ни к чему, все равно промахнется. Но их надежды не оправдались: бабка крякнула и с размаху шлепнулась в лужу. Через минуту Мишка обчистил всех до последнего битка. Сгребая бабки, сказал:
   - Мазилы! Учитесь, пока жив! Поняли?
   У игроков были такие постные физиономии, что Мишка решил проявить великодушие. Кроме того, ему хотелось покрасоваться перед Таёжкой.
   - Вот что, - сказал он. - Хотите вернуть свои бабки?
   Игроки неуверенно закивали.
   - Тогда везите меня до мельницы и обратно.
   Мишку подобострастно подхватили на руки и понесли. Он возлежал, величественный, как рабовладелец, и Таёжка едва не задохнулась от смеха.
   - Эй ты, падишах! - раздался вдруг голос Сим Саныча.
   Носильщики от неожиданности выпустили Мишку, и он шлепнулся на землю.