Дэвидсон Аврам. Рорк!

   Пороховой "рог" (на самом деле это была деревянная бутылка) и патронташ обычного рисунка и формы, сделанные ремесленниками клана. На патронташе нарисован рип и грубо, но различимо слово "кусаюсь"; на роге фигура рорка и надпись "предупреждаю".
   Две длинные ножки выступали из массивного корпуса мушкета, чтобы поддерживать его, когда мушкетер зажигает фитиль и целится; иначе ему потребовалось бы три руки.
   С архаичным оружием на плече, с пороховым рогом и патронташем у пояса, Ломар чувствовал себя героем какой-то древней драмы, например, "Первые люди на Марсе" или "Месть Клеопатры".
   - Полагалось бы для полноты набедренную повязку, - сказал он, улыбаясь, - если бы не так холодно.
   Олд Ган, однако, не улыбнулся в ответ и повторил правила безопасности, о которых он говорил раньше. В конце концов он согласился, что они могут выступать.
   - За какой же дичью мы идем? - поинтересовался Ломар. Они спускались по склону холма, удаляясь от моря; лагерь за ними скрылся из виду за скалами. Снег почти полностью растаял, и снова преобладающим цветом стал черный - влажные листья под ногами, черный - стволы обнаженных деревьев, черный - мох, растущий на стволах и на черных скалах.
   - Что найдем. Прыгунов, ползунов по деревьям, может быть, диких свиней - все они годятся в еду, хотя вряд ли ваше небо, привыкшее к станционной пище, обрадуется им. Может быть, дневные летучие мыши. Рипы сам я никогда не ем рипов, но многие здесь едят, и, поверьте мне, они рады этому... Рорки? - Он произнес слово, которое все время витало в воздухе. Не сейчас, в холодное время. Они не полностью впадают в спячку, лишь частично. Медленные, неповоротливые, слабые... Я знаю, что иногда молодые парни отправляются в холодное время туда и притаскивают молодого рорка. Совсем молодого, но как бьют они при этом себя в грудь, будто совершили великий подвиг.
   Прирученные токи верят, что когти рорка - амулеты. И прирученные и дикие считают, что что их вареные пальцы пригодны для... прирученные называют это любовью, а дикие, которые гораздо откровеннее, - течкой. Иногда эти создания притаскивают сюда не совсем умершими; их режут живьем... пытают... я не могу смотреть на это...
   Местность стала более ровной, деревья вокруг больше. Все вокруг было усеяно орехами, несъедобными для людей, а древесные существа, питающиеся ими, спускались на землю для сбора.
   - Это свора бандитов, ваши друзья по клану, - сказал Ломар.
   Олд Ган кивнул, пожал плечами.
   - Обстоятельства сделали их такими. Вы не знаете их настоящей жизни и не можете составить себе представление о ней по моему дому. Я живу как король. Сам старый мистер не ест лучше и не спит мягче и теплее, чем я. Можете себе представить, как они живут. А клан Малларди один из самых богатых. Каждый кусок пищи приходится выбивать из тощей скалистой земли или из моря... а море здесь совсем не кишит рыбой. Думаю, что добрая половина из них ни разу в жизни не была сытой. Подумайте, как было здесь раньше, до того, как они адаптировались, акклиматизировались... когда краснокрылка снова стала лишь растением и потеряла всякую рыночную стоимость, потому что не стало рынка. Пустое небо над их головами и лишь грязь под ногами. Ожидание, ожидание, ожидание, но помощь так и не пришла. Добродетель должна была умереть. Приходилось и собак есть, коренья, свиней... друг друга наконец - или умереть.
   - Поэтому они дерутся как собаки и роются в земле как свиньи. И вы видели их детей.
   Ломар кивнул. Воздух внезапно стал холоднее. Он вздрогнул.
   - И поэтому они нас ненавидят, - сказал он тихо.
   - Вы не можете себе представить, как же они вас ненавидят. _В_а_с_, сказал я; нет, _н_а_с_. О, Флиндерс ненавидит меня. Но он ненавидит всех. Это предельно дикий человек, этот мистер Флиндерс. Но остальные приняли меня. Меня даже пригласили присоединиться к их походу на Север.
   Ломар взглянул на фитиль, не будучи уверен, тлеет ли он, потряс его так, что полетели искры. Он пытался представить в уме карту территории кланов по тем клочкам информации, которые у него были. Ханнит, и Хаггарт, и Грейли, Доминик, Ниммаи, Бойлстон, Овелли... Он перебирал имена и не смог сообразить.
   - На Север? А чей же лагерь лежит на Севере? - спросил он.
   Олд Ган медленно выдохнул воздух и смотрел, как дыхание превращается в пар в холодном воздухе.
   - Ваш, - наконец ответил он. - Станция.
   Они возвращались, добыв трех ползунов и двух прыгунов. Внутренности отдали тощей, оборванной собаке, появившейся как будто из ничего.
   Ломар, наверное, в сотый раз спрашивал:
   - Но ведь это не может быть серьезно?
   Его хозяин пожал плечами.
   - На ваш взгляд, возможно... - пробормотал он.
   - Нет... я хочу сказать, что они не могут серьезно надеяться... нет! Это безумие!
   Олд Ган вздохнул и повесил голову.
   - Конечно, безумие. Но разве вся эта война не безумие? Все дикие люди немного безумны, а некоторые из них, например, Флорус Флиндерс, совсем безумны. Не так давно он и Хаггарт напали на лагерь Ниммаи. Нападение отбили. Но потом он напал на лагерь Овелли, а против Овелли у него ничего не было. В чем же причина набега? Он был голоден. У Овелли была пища, а у Флиндерса не было. Я хочу то, что есть у тебя. Разве это не разновидность безумия?
   Недовольство Гильдией у диких токов сильное, глубокое и древнее. Гильдия не делала ничего, чтобы усилить это недовольство, но оно нашло свой фокус во Флиндерсе. Гильдия богата, они бедны. Как стала Гильдия богатой? Покупая краснокрылку дешево и продавая ее дорого. Следовательно, богатства Гильдии по справедливости принадлежат токам. У Гильд-станции есть пища, есть одежда. Почему же они должны ходить раздетыми, разутыми и голодными? У Станции есть оружие.
   У _н_е_е _е_с_т_ь _р_у_ж_ь_я_.
   - Но... но... послушайте. Они думают об этом оружии, как о добыче, как о награбленном. Но неужели они не понимают, что оно может быть использовано против них?
   Ран Ломар, сказал Олд Ган, рассуждает разумно. Но он успел, вероятно заметить, что люди далеко не всегда поступают рационально. Разве смог Ломар, со всеми его разумными аргументами, убедить хоть одного из гильдсменов? Нет, не смог. А если уж обученных, цивилизованных, воспитанных людей нельзя убедить логикой и разумом, то чего можно ожидать от тех, поколения которых балансировали на грани варварства? Не учась ничему, не идя никуда... их мозг тупел под воздействием голода и холода; их гордость настолько извращена, что едва ли заслуживает этого названия.
   Одинокая дневная летучая мышь пронеслась по небу. Быстро, автоматически Олд Ган взглянул на нее, и пальцы его нащупали курок. Но вот он опустил голову, пальцы замерли. Неровный полет делал летучую мышь плохой целью. Печальный крик летучей мыши все удалялся и наконец совсем замолк.
   - Вы слышали или читали о телескопе? Это архаичное увеличивающее устройство! Если вы смотрите через правильный конец - только он приспособлен к глазу, - тогда действительно маленькие предметы кажутся большими. Но если вы посмотрите через противоположный конец, тогда даже большие предметы кажутся маленькими... Так вот, вы и дикие люди смотрите через противоположные концы. Вам ситуация видится так: горстка токов против всей галактики. Но они видят тысячи токов против горстки гильдсменов. Ах... разве они осознают количество и силу миров извне? Нет. Не осознают. Да и как они могут? Никто из них не был там. Они видели только станцию. Каждые пять лет приходит один единственный корабль. Вы можете говорить им, пока у вас не станут болеть зубы, как делал и я, как говорил и я. Бесполезно. Теоретически они могут признать, что существуют несколько, очень немного, других миров, кроме их собственного и Старой Земли.
   Но их нельзя убедить, что они более населены, чем их собственный мир. Ку-корабль вовсе не военный корабль, и они это отлично знают. Они считают его прибытие чем-то вроде закона природы: он не может быть чаще, чем раз в пять лет, как солнце не может взойти или сесть раньше положенного времени. И они рассуждают: допустим, мы нападем на Станцию. Захватим ее. Придет Ку-корабль. Захватим и его. Даже если это и не удастся, пройдут годы, прежде чем он вернется снова. До того времени они неуязвимы. К тому же, разве они не контролируют всю добычу краснокрылки во вселенной? Гильдии придется пойти на уступки... Вот как это выглядит.
   Они продолжали идти в молчании. Тысячи мыслей мелькали в мозгу Ломара. Должен ли он немедленно уйти и предупредить Станцию о нападении? Нет, невозможно, катер вернется через много недель. Внезапное нападение может увенчаться успехом. Вдруг он болезненно осознал, что у нападающих весьма большие шансы на успех. И даже если он вовремя доберется до Станции, разве ему поверят? Он знал, что и за миллион лет не сможет убедить их в том, что такая опасность существует. Что же тогда? Спастись самому? Взять Линдел и, возможно, нескольких прирученных токов, построить плот (его прежние фантазии теперь возвращались), попытаться достичь другого континента или острова?
   Допустим, это удастся - что тогда? Жить, как первые поколения предков токов, с перспективой, что их дети испытают то же вырождение?
   Мысли приходили и уходили, а ветер становился холодней.
   - Когда... - голос его был хриплым и тихим, и ему пришлось прокашляться, чтобы прочистить горло, - когда они собираются напасть?
   - О, - равнодушно сказал Олд Ган, - у них нет четкого плана. Еще нет. Пока только разговоры... но они становятся все громче. - Он остановился, нахмурился; потряс головой. - Известно, что это идея Флиндерса. Никто не любит Флиндерса. Никто ему не верит. - Он вновь остановился, замолчал и нахмурился.
   - Готов поклясться, - пробормотал он, - я слышал голос Флиндерса... стойте спокойно - резко сказал он. Ломар, который ничего не сказал, продолжал молчать. Они стояли неподвижно, прислушиваясь. Вначале Ломар ничего не слышал, кроме тихих шлепков вновь пошедших хлопьев снега. Потом ветер изменил направление. Тогда он услышал голоса. Он не мог сказать, сколько их, но ветер, все время менявшийся, то усиливающийся, то ослабевающий, доносил один голос все громче, громче, громче.
   - Это Флиндерс. Что он... Ранни! Помните, мушкеты исключены! Не заряжайте, не прицеливайтесь, иначе нам не выжить.
   Прежде чем Ран успел ответить, он увидел группу людей, выходящих из леса перед ними. И в тот же момент люди увидели их. Несколько людей Флиндерса тут же упали на одно колено и направили на них свои мушкеты.
   - Целься! - сказал Флиндерс, его заросшее щетиной лицо исказилось неприятной усмешкой.
   - Мы знаем, - ответил Олд Ган. - Ты знаешь меня, мистер. Я не строю ловушек.
   Вождь клана поднял верхнюю губу.
   - Говорит, что не строит ловушек. Только попробуй, и мы продырявим тебя пулями. Если ты не боишься пуль... - на лице его отразились радость и торжество, - тогда ты не должен бояться и нас, - Его люди фыркнули. Стрип! Быстрее! Быстрее!
   Сын Флиндерса, темноволосая копия своего поседевшего отца, выступил вперед. И с ним, со связанными руками и сцепленными ногами, была Норна.
   Олд Ган со стоном прошептал:
   - Сати? Она... твоя мать?.. Дитя?..
   Все произошло внезапно. Он протянул к ней руки, забыв о лежавшем на плече мушкете. Тот соскользнул, и Олд Ган подхватил его. Рявкнули два ружья, Норна закричала, Ломар тоже, закричали и люди Флиндерса, а Олд Ган сделал шаг вперед и упал.
   Флиндерс отчаянно ругался.
   - Пропал выкуп! - кричал он. - Эй, вы, все яйца рорков! Для чего он нам мертвый? - Он бил своих мушкетеров, а те с криком разбегались. Норна с плачем, несмотря на кандалы, побежала было вперед, но была остановлена Стрипом. А Ломар, не веря своим глазам, притронулся к окровавленному телу своего хозяина. Но мистер Флиндерс был прав. Олд Ган умер.
   Очевидно, Флиндерс решил все же, что и тело старика на что-нибудь сгодится, ибо его понесли. Вначале ниточка крови на снегу была непрерывной. Но тело становилось все холоднее, холоднее, кровь свернулась. Норна плакала; а Ломар, связанный, уныло плелся за ней.
   Справа и слева от них шли цепочки мушкетеров, и их дыхание становилось белым паром в холодном воздухе.
   4
   Постепенно лицо мистера Флиндерса начало приобретать свой нормальный цвет - пурпурно-красные щеки, желтые круги вокруг глаз, серая краска вокруг носа, свисающая нижняя губа свинцово-синяя. Он потирал щетину на лице с видом крайнего удовлетворения.
   - Неплохой день, а, Стрип? - сказал он.
   - Да, отец. Целых два мушкета! - поддакнул его сын.
   - Писун, - кратко сказал отец, маша волосатой рукой. - Мы получили больше. Смотри... - он начал перечислять. - Вот эта хорошенькая писунья... - он указал он на Норну, добавив предупреждение: - Никто не должен проткнуть ее, слышите? Жан Малларди заплатит мне три мушкета, не считая копий, мотыг, пороха, пуль... мм... и еды тоже! - за нее. Поэтому ни одно грязное яйцо рорка не должно воткнуться в нее. Вы слышите? Жан желает получить ее целой. Это первое. А что второе? Второе - этот старик. Старуха Сати отдаст все, что есть в ее доме, за мужа, иначе мы скормим его роркам. Сейчас холодно, и он продержится до того времени. Это второе. А что третье у нас? Стрип, что третье, скажи?
   Стрип разинул рот, не в силах сообразить, что же третье.
   - Эх ты, помет прыгуна! - отец сплюнул в отвращении. - Для чего тебе голова? Варить в ней мясо? Третье - это гильдсмен. О, какой выкуп мы за него получим. Назовите! Назовите! Люди...
   Все клансмены начали выкрикивать:
   - Ружья!
   - Пули!
   - Серу!
   - Металл!
   - Гильдские ружья!
   - Еду!
   Мистер Флиндерс кивал, улыбался, и его крошечные пронзительные глазки почти утонули в пятнах желтой кожи, он улыбался и кивал.
   - Все это, - сказал он, сплюнул и добавил. - Все это и еще многое.
   Его вассалы не могли представить себе такое.
   - Еще многое? - восклицали они, изумленные.
   Их господин вновь кивнул, потер руки и почесал под мышками.
   - Сообразите. Сколько раз нам удавалось потребовать выкуп за гильдсмена? Они себя высоко ценят! А что они думают о нас? А? Писуны и грязнули. Они мягкие, мягче, чем слабое место женщины. Надави, и они расплачутся. Ну, что ж, яйца рорков надавят. И они будут платить. О... голос его стал низким и угрюмым, - о, как они будут платить!..
   Ломар, морщась от боли, которую испытывал в крепко связанных руках, сомневался, стоит ли его свобода так много. Многие на Станции, несомненно, будут рады его концу. Но ему казалось, что командир Станции Тан Карло Харб относится к нему неплохо. И другие, например, отец Линдел, расположены к нему. Разумеется не было прецедента, чтобы Станция выкупала гильдсмена, похищенного дикими токами. Это не может происходить часто. Но если за него не заплатят (он заставил себя не думать, что сделают с ним похитители, если Гильд-станция не заплатит выкуп), это может обернуться против них самих.
   Однако сейчас он ничего не мог сделать.
   Была уже ночь, когда они остановились... Убежищем им служила пещера в постоянно поднимающихся холмах. В пещере, ожидая их, приветственно горел костер. И здесь были еще вооруженные клансмены и пища. Немного пищи, но мистер Флиндерс проследил, чтобы пленники получили свою часть.
   - Его нельзя раздевать, ее тоже, - предупредил вождь. - Ее потому, что сын Малларди хочет ее целой. А я хочу, чтобы он был на нашей стороне, слышите! Старый мистер скоро умрет. Жан получит все его ружья. А это гильдское яйцо тоже не должно быть раздето. Я не хочу, чтобы он заболел и умер.
   Его заботливость простерлась до того, что он проследил, чтобы путы с пленников были сняты. Он посоветовал им растереть запястья и лодыжки, чтобы восстановить кровообращение, и отогнал двух человек от костра, чтобы освободить им место. Стражи расположились в узком проходе между холодным темным наружным выходом и большой главной пещерой. Во тьме не было видно потолка пещеры. Время от времени кто-нибудь вставал или просто откатывался в сторону, с шумом облегчался и тут же засыпал... обычно еще более шумно.
   Наконец мистер Флиндерс рыгнул, следуя обычаю клансменов, и сам приготовился отдыхать.
   - Не пытайтесь убежать, - сказал он Рану и Норне. - Спите.
   И в следующую минуту его храп присоединился к общему хору. Последнее, что видел Ран, засыпая, была Норна, сидевшая, обхватив колени руками, волосы свисали по обе стороны ее залитого слезами лица; она смотрела в гаснущий огонь.
   Огонь утром быстро разожгли вновь. Пили растопленный снег из грязного котла, а пищей служила горсть сушеного... чего-то. Ран не осмеливался задумываться, что это. Если эта пища и имела какой-то вкус, то только отвратительный. Клансмены, как обычно, опорожнились, и Рану на этот раз пришлось присоединиться к ним; он повернулся к ним спиной и был единственным, кто поступил так. Их снова связали, и снова все двинулись в путь.
   Башмаки у него крепкие, а ноги - сильные, но даже во время своего путешествие с Рэнго (Рэнго! Что будут делать прирученные токи и что сделают с ними, если произойдет нападение на Станцию?) он не был вынужден столько ходить. Двойная линия клансменов не обращала внимания на его спотыкания. Один человек с каждой стороны хватал его за руки - вскоре руки его превратились в сплошные синяки - и тащил. Норна шла за ним шаг в шаг, глаза ее редко отрывались от тела отца, которое тащили на грубых носилках.
   Ломар утратил представление о времени. Вновь и вновь виднелась Пиа Сол - тусклый красный диск на жемчужно-сером, сизо-сером, свинцово-сером небе; вновь и вновь он исчезал, и начинал идти снег. Ломар не знал, далеко ли они ушли. Гул голосов заставил его поднять голову.
   Один из стражников ткнул его в ребра тупым концом копья и копьем же указал вперед и влево. Большая груда булыжников находилась у тропы.
   - Что это? - тупо спросил он, ощущая во рту распухший язык и обжигающе холодный воздух в легких.
   - Знак, - сказал копьеносец. - Начинается страна Флиндерса... Вот этот напомнит, если забудешь.
   Глаза Ломара наткнулись на бело-желтое пятно с тремя отверстиями. Внезапно в голове его прояснилось, и он понял, что он видит: это человеческий череп без нижней челюсти, укрепленный на вершине межевого знака и прикрытый снегом.
   Время от времени по сторонам тропы видны ровные площадки, с которых ветер сдул весь снег. На таких крошечных полях народ Флиндерса добывал свою скудную пищу... когда не вырывал ее у другого клана изо рта. Двойная цепь стала единой, скользя между скалами на вершину холма. Оттуда стало видно что-то, вызвавшее гул удовлетворения клансменов. Даже Ломар, подняв голову, сказал:
   - Ох!
   Масса черных обнаженных скал, разбитых, расколотых, поднималась вверх с поверхности. Все вверх, и вверх, и вверх...
   Но это не гора.
   - Утес Флиндерса, - сказал копьеносец. Он улыбался, гримасничая. Потом сказал. - Дома.
   Ран не видел лагерь снизу и даже не знал, что они к нему приближаются, пока они не оказались рядом. Внезапно перед ними уже не было скалы, только небо. Ничего, кроме неба! Еще один поворот, спуск и из крепости навстречу им выбежали женщины.
   Вначале встречали молча. Когда Флиндерс сказал: "Все живы", - женщины заговорили и задвигались, и даже древняя мать вождя, размахивая тощими руками и поднимая когтистые ноги, исполнила несколько па смертельной пародии на то, что было когда-то. Бог знает, сколько лет тому назад! танцем. Но радость была короткой, воздух холодным и после нескольких формальных и ритуальных упражнений клансменам было разрешено заняться своими делами. Ломар по хриплым игривым замечаниям понял, что эти дела заключались в получении короткого грубого удовольствия от жен, после чего клансмены сидели у костров и говорили, и почесывались, и мечтали о пище и добыче.
   Победитель, вождь на своей территории, мистер Флиндерс был склонен вспомнить об остатках вежливости, которых требовал обычай. Пленники здесь не было специальной тюрьмы - его гости. Руки и ноги их свободны. Вход в лагерь охраняется... и, кроме того, куда в этой дикой, скалистой и снежной местности они бы пошли? Дочери и младшему сыну вождя было приказано присматривать за ними. Норне была предложена сомнительная честь разделить, всю в рваных тряпках, постель со старой матерью вождя, а для Ломара не очень далеко от огня бросили на пол шкуру.
   - мне очень жаль, - сказал он Норне, как только они на мгновение оказались одни и вокруг не было толпы клансменов, которые приходили в дом взглянуть на пленников и упиться мыслью о своей доле от выкупа.
   Она склонила голову, потом взглянула на него.
   - Его положили в пороховом складе, - сказала она. - Там сухо... они сказали, что не могут дать ему другого приюта... но я думаю, что он в нем и не нуждается.
   Он кивнул и пробормотал что-то о любви ее отца к дикой стране и о его желании быть похороненным в ней, и она снова заплакала. Потом снова послышался топот ног и гул голосов, она отвернулась, и когда он в следующий раз взглянул на нее, она была гордой и спокойной.
   Мистер Флиндерс занялся составлением требования о выкупе. То, что было обращено к Жану Малларди и Сати, требовало меньше усилий: парламентеров из клана ждали со дня на день. Но как отправить на Гильд-станцию послание? И что в нем сообщить? Искусство письма было тайной, которой никогда не касался мистер Флиндерс, но у него был один человек, который пользовался известностью как умеющий читать и писать. То ли он владел этим искусством в ранней юности и, лишенный практики, подзабыл свои канцелярские умения, то ли не хотел тратить свой талант, во всяком случае он долго не приходил, а когда появился, господин громко изругал его.
   Мудрец повесил голову, пожал плечами и вытер нос изодранным рукавом. В конце концов буря улеглась, ему позволили сесть за стол, с которого слегка стерли грязь и жир. Он расстелил несколько кусков желтоватой грязной бумаги, плюнул в глиняный обломок, который служил чернильницей, подрезал тростниковое перо, оперся локтями, и лицо его выразило готовность к делу.
   Дело, однако, не удалось завершить за один вечер. Очевидно, мистер боялся запросить и слишком много, и слишком мало. В конце концов он объявил (и был поддержан своими последователями, которые окружали несчастного писца, медленно выводившего букву за буквой), что он должен еще подумать.
   Он думал несколько дней, во время которых Ран и Норна вместе или поодиночке бродили, где им вздумается, по грязному лагерю. Его стены были в плохом состоянии, но никто не беспокоился об этом, ибо Утес сам по себе был непреодолимой стеной. Ломар с некоторым удивлением заметил, что стражи больше озабочены сохранением девственности Норны, чем возможностью их побега.
   Первая мысль, которая возникла в его мозгу на третью или четвертую ночь, когда он, проснувшись, обнаружил ее руку у себя на рту, а ее волосы у себя на лице, была о том, что она решила покончить с этой девственностью. Но эта уверенность долго не продержалась. Слабый, тусклый свет от огня в очаге в середине комнаты объяснил ему не слишком много. Но вполне достаточно, чтобы увидеть, что Тиг Флиндерс, младший сын вождя, оставил свой пост, захватив с собой свою спальную шкуру. Ломар вспомнил обрывки сопровождаемых грубым смехом сплетен: у парня любовное приключение, и он решил, что присутствие Ломара не должно ему мешать. Что касается его сестры, то громогласный храп показывал, что ни ее обязанности охранника, ни особая перегородка не помешали ей крепко уснуть.
   Ломар встал со своей шкуры - Норна жестом показала, чтобы он взял ее с собой, как она захватила свою, - и рука в руке они на цыпочках вышли из комнаты. Перед дверью задержались: она громко скрипела, когда ее открывали. Это, однако, не ускользнуло от внимания девушки. Она взяла со стола, проходя мимо него, лампу, заправленную рыбьим жиром, и вылила ее содержимое на дверные петли; они подождали одну-две минуты, пока зловонная жидкость впитается... потом подняли тяжелый брус, закрывавший дверь, и тихо скользнули в ночь.
   Конечно, на Старой Земле были места - тысячи и тысячи квадратных километров, - где Ломар видел более низкую температуру и более глубокий снег, чем где бы то ни было в Южном Токленде. Но там он был тепло одет (одежда с подогревом). К тому же он был там не один, а в компании, собравшейся для развлечения - катания на лыжах, бобслея, иногда просто для игры в снежки.
   Никогда он не чувствовал такой холод, как сейчас, спускаясь с утеса по узкой тропе, покрытой снегом. У него ничего не было, кроме обычной одежды и спальной шкуры. Темно, даже не сверкают звезды: их закрывали облака; они шли тихо, опасаясь, что их побег может быть обнаружен в любую минуту.
   Они одни. И на этот раз путешествие совсем не было развлечением.
   Перед самым рассветом они достигли подножья Утеса. Впоследствии, вспоминая, Ран не был уверен, действительно ли он услышал что-то или оглядывался просто инстинктивно. Ему казалось, что раздался слабый звук... но это могло быть созданием его собственного мозга. Он не был даже уверен в том, что видит - если он видел что-нибудь, ибо Норна ничего не слышала и не видела. Но немного спустя он удивился, что слышит какой-то слабый звук и видит далекий свет.
   Этот огонек мог быть зажигаемым фитилем мушкета.
   Но это могло быть и воображением или следствием того напряжения сетчатки, с которым он вглядывался в опасную темноту.
   Норна, когда рассвело, сказала, что не следует бежать, пока они не отыщут плоскую или хотя бы немного более мягкую поверхность, если возможно, свободную от снега. В этих скалах любой поспешный шаг может стать роковым... как долго он сможет нести ее или она - его? Возможно, что вторичное пленение в таком случае покажется им счастьем. Он оценил ее здравый смысл и двинулся дальше более осторожным, менее быстрым и утомительным шагом.