Калугин Алексей. Время лживой луны

   – Какая такая проблема? – насторожился Стецук.
   – Да та самая, – насмешливо прищурилась Тарья.
   – Нет, – криво усмехнувшись, затряс головой Стецук. – Ты о моих проблемах ничего не знаешь… Да, к черту! Нет у меня никаких проблем.
   Тарья уперлась рукой в крутое бедро, чуть подалась вперед и громким полушепотом произнесла:
   – Я все о тебе знаю, ефрейтор. Ты что, забыл, мы ведь сейчас где?
   – Где? – растерянно повторил Стецук.
   – В зоне информационного поля, – указала на башню Тарья. – Башня сканирует твой мозг и считывает с него всю информацию. Сейчас все твои воспоминания, все страхи и желания витают вокруг, – Тарья взмахнула широкими рукавами. – И я, – она сделала быстрое, резкое движение, как будто комара прихлопнула, – могу этим воспользоваться.
   – Да ладно! – недоверчиво прищурился Стецук.
   – Июньская ночь, сеновал возле пруда, невдалеке ржет лошадь. В тумане ее не видно, но она белая. Зовут ее Ландыш…
   – Хватит! – поднял руку Стецук.
   – Я тоже думаю, что психоанализом мы можем заняться в другое время и в другом месте. И лучше без свидетелей. Верно?
   – Ага, – послушно кивнул ефрейтор.
   – Так что ты про башни? – напомнил сержант.
   – Они не металлические, как может показаться. Любая информационная башня состоит из невообразимо огромного числа крошечных нанороботов. Так называемых уинов – универсальных информационных носителей.
   – Это я знаю, – кивнул Макарычев. – Но сами уины разве не металлические?
   – Увы, – развела руками Тарья. – До сих пор не удалось установить природу материалов, из которых выполнены уины. Вам так же, должно быть, известно, что уины обладают определенным сродством с живыми организмами. Тела людей, живущих за кордоном, в зоне единого информационного поля, буквально кишат уинами. И при этом люди чувствуют себя замечательно.
   – Нарки тоже чувствуют себя превосходно, до тех пор, пока дурь есть, – ввернул Стецук.
   – Правомерное сравнение, – согласилась Тарья.
   – Мы о башне говорим, – снова напомнил Макарычев.
   – Башня, состоящая из плотной массы нанороботов, может менять свою форму и структуру… – Тарья сделала паузу. – Я так полагаю.
   – Это хорошо или плохо? – не понял сержант.
   – Как, по-твоему, откуда появилась девочка? – недовольно сдвинула брови Тарья.
   – Ее создала башня.
   – Я спросила, не кто ее создал, а откуда она появилась? Чувствуешь разницу?
   Макарычев посмотрел на башню.
   – Ты хочешь сказать?..
   – Ну, конечно!
   – Идем!
   Макарычев быстрым шагом направился к башне.
   – Эй! Сержант! – всполошенно взмахнул руками Стецук. – Ты чего задумал?
   – Не хочешь – не ходи, – коротко бросил в ответ Макарычев.
   Стецук быстро догнал и обогнал Портного, шедшего на шаг позади сержанта.
   – При чем тут «не хочешь»! Ликвидаторы нам за самоуправство знаешь как вломят!
   – Не вломят. Прав таких не имеют.
   – Ну, пусть не вломят, – согласился Стецук. – Зато настучат куда следует. А там уж точно вломят. Нам ведь приказано только оцепление выставить. И ждать ликвидаторов.
   – Знаешь что, Стецук…
   – Что?
   – Представь, что это бомба. А саперы где-то по дороге задержались. Так что ж нам теперь сидеть и ждать, когда она рванет?
   – Зачем же сидеть? Нужно отойти на безопасное расстояние.
   – Скучный ты человек, Стецук, – с укоризной вроде как покачал головой Макарычев.
   – Неправда! – ефрейтор бросил взгляд на Портного, будто ища у него поддержки. – Я петь люблю! И анекдоты рассказываю так, что народ ухохатывается.
   – Скучный – потому что прагматизма в тебе до фига, – уточнил сержант.
   – Ну, если ты так ставишь вопрос…
   Слово «прагматизм» вовсе не казалось ефрейтору оскорбительным. Скорее, даже наоборот. Поэтому он решил не продолжать спор. Вон ведь, говорят, что Наполеон тоже был невыносимо скучен, настолько, что у генералов его челюсти сводило, когда он их веселить пытался. И Цицерон…
   – Цицерона никто никогда не называл скучным, – сказала Тарья.
   – Это ты к чему? – удивленно посмотрел на нее сержант.
   – Да так, – махнула рукой девушка.
   Ефрейтор втянул голову в плечи и затаился. Интересно, подумал он, а если каску надеть?
   – На данный момент не придумано эффективного средства экранирования информационного поля, – ответила ему Тарья.
   В основании башни лежал идеальный круг с радиусом метров семь. Поднимаясь вверх, массив башни постепенно сужается, но, стоя у ее подножия, этого почти не замечаешь. Башня растет. Растет постоянно, хотя и незаметно для глаза. По мере того как составляющие ее уины воссоздают себе подобных, основание ее становится шире, а шпиль устремляется выше в небеса.
   Макарычев остановился возле башни. Поверхность, казавшаяся едва ли не зеркальной, тем не менее ничего не отражала. Даже лучи по-летнему яркого солнца, продирающиеся кое-где сквозь густые ветки, гасли и исчезали, попадая на нее. Сержант протянул руку и приложил ладонь к стене башни. Поверхность была абсолютно гладкой. И еще – чуть теплой.
   До сих пор среди ученых не стихают споры о том, следует ли считать уины живыми существами. Да, конечно, природа их небиологическая, но при этом они соответствуют всем тем параметрам, по которым по сей день было принято отличать живое от неживого. Уины обладают способностью осуществлять взаимообмен с внешней средой, причем как на химическом, так и на информационном уровне. Они активно реагируют на воздействие внешней среды, и ответное действие их отнюдь не механистично, а вполне адекватно, можно даже сказать, осмысленно. И, наконец, уины обладают способностью воссоздавать себе подобных. Информационные башни, по мнению все тех же специалистов, являются для уинов чем-то вроде муравейников. Собравшись вместе в огромном количестве, уины могут более активно и целенаправленно заниматься развитием своих квазисообществ – это первое. Башни создают вокруг себя информационное поле, в котором только и могут полноценно функционировать уины, – это второе. И, наконец, с помощью башен осуществляется информационный обмен между отдельными колониями уинов – это третье. Схема получается очень даже красивая, вполне логичная и в целом непротиворечивая. Но, как известно, в жесткие рамки придуманной им самим схемы ученый, при желании, может загнать все, что угодно. Всякий же, кому на практике приходилось иметь дело или хотя бы наблюдать так называемые феноменальные проявления деятельности информационных башен, понимал, что ни одна из существующих теорий не способна объяснить происходящее. Башни как были, так и остаются загадкой. Главной проблемой двадцать первого века. Серьезным, целенаправленным изучением феномена информационных башен занимаются единицы. В то время как большая часть человечества просто получает удовольствие от тех благ, что без всякого труда можно извлечь из ситуации. Не задумываясь о том, чем это может обернуться завтра. Тем, кто однажды вкусил этого сладкого яда, уже невозможно было представить себе жизнь без мириад послушных уинов, готовых по первому требованию выполнить любое твое желание. Как джинн. Который, как известно, только и ждет момента, чтобы, воспользовавшись оплошностью хозяина, уничтожить его. Причем по его же собственному желанию.
   Ведя пальцем по стене, сержант медленно обошел башню по кругу. Глухая стена с абсолютно однородной структурой поверхности. Временами Макарычев постукивал по стене согнутым пальцем. Звук был такой, будто стучишь по рельсу. Даже если внутри башни имелась какая-то полость, на присутствие ее ничто не указывало.
   Вернувшись к ожидавшей его троице, сержант засунул руки в карманы, прикусил верхнюю губу и глубоко задумался.
   – А ты не можешь заглянуть внутрь? – искоса глянул он на Тарью.
   Девушка отрицательно качнула головой.
   – Ну, если даже она не может… – Стецук развел руками, мол, чего уж нам тогда корячиться.
   – Но ведь девчонка как-то выбралась из башни, – указательным пальцем сержант нарисовал в воздухе короткую дугу.
   – Может, она от нее отпочковалась? – высказал робкое предположение Портной.
   – Тогда на башне имелись бы и другие почки-зародыши, – резонно возразила Тарья.
   – А вы, – ефрейтор указал пальцем сначала на Портного, затем – на Тарью, – разве не об одном и том же думаете?
   – Об одном, – кивнула Тарья. – Только по-разному.
   – Ор-ригинально, – усмехнулся Стецук. – Слушай, сержант, – мысль его быстро приобрела иную направленность, – а может, ломом попробовать?
   – Бесполезно, – ответила за сержанта Тарья. – Уины будут восстанавливать ее быстрее, чем ты – ломать.
   – А мы все вместе! – Стецук воодушевленно поднял сжатые в кулаки руки.
   – Ликвидаторы, чтобы уничтожить башню, заливают ее жидким азотом, – сказал Макарычев. – Глубокая заморозка – единственный способ, с помощью которого можно вывести из строя уины.
   – А чисто механически? – Стецук стукнул кулаком о кулак.
   – Ты когда-нибудь пробовал раздавить блоху? – спросила Тарья.
   – Нет. А что, трудно?
   – Невообразимо.
   – Значит… – ефрейтор сунул сигарету в рот и щелкнул зажигалкой. – Нужно произнести волшебное слово. Что-нибудь вроде: «Сезам, откройся!»
   – Точно! – радостно щелкнул пальцами Макарычев. – Нужно заставить башню открыть вход!
   – Как? – выпустил облачко табачного дыма Стецук.
   – Обмануть ее!
   – Я догадалась! – радостно хлопнула в ладоши Тарья. – Мы натянем на ефрейтора шкурку мертвой девочки!
   – Ага! – насмешливо кивнул Стецук. – Догадливая ты наша! Может, и натянули бы, да размерчик не тот!
   – Мы должны найти вход в башню, – четко отбивая ритм взмахами пальца, произнес Макарычев. – Ну… или хотя бы попытаться найти.
   – А зачем? – задал, в принципе, вполне резонный вопрос Стецук.
   Портной тоже спросил бы сержанта об этом, непременно спросил бы, если бы не субординация.
   – Ну, а чем тут еще заниматься? – недоумевающе пожал плечами сержант. – Сидеть, курить и ждать ликвидаторов?
   – Ага, – расплылся в довольной ухмылке Стецук.
   – Ладно, – махнул двумя пальцами Макарычев. – Давай сигарету.
   Затянувшись, сержант задумчиво уставился на башню.

Глава 2

   Вызов в штаб, как правило, не сулит ничего хорошего. Поэтому, когда ворвавшийся в расположение роты помощник дежурного по штабу звонко и радостно заголосил: «Сержанта Макарычева к командиру батальона!», сержант снял с ноги тапок и запустил им в посыльного.
   Тот, наученный армейской жизнью, успел увернуться и тут же, дабы не провоцировать сержанта на более жесткие неуставные взаимоотношения, выскочил за дверь.
   – Думаешь, из-за башни? – спросил негромко Стецук.
   – А то, – сержант влез в сапоги, застегнул ремень и одернул куртку. – Ликвидаторы успели стукнуть.
   – Так мы ж думали, как лучше…
   – Ну а получим, как всегда, – по первое число.
   Сержант ткнул ефрейтора кулаком в плечо – не тушуйся, мол, прорвемся, – и, цокая новенькими подковками на сапогах, поспешил к выходу.
   Комбат стоял на широком штабном крыльце, заложив руки за спину, и с тоской наблюдал за тем, как бегает по плацу пара штрафников. У одного в руках была большая кастрюля с ячневой кашей, у другого – сетка яиц. Комбат слыл мастером по делу изобретения наказаний для проштрафившихся бойцов.
   Подбежав к комбату, Макарычев лихо щелкнул каблуками и вскинул руку к пилотке.
   – Господин майор! Сержант Макарычев по вашему приказанию!..
   – Вольно, сержант, – даже не взглянул на Макарычева комбат. И, поведя тяжелым подбородком в направлении штабной двери, недовольно добавил: – Иди. Ждут тебя.
   – Кто? – растерялся сержант.
   Он-то полагал, что втык за самоуправство ему лично комбат сделает. А выходит, дело пошло выше. Так высоко, что даже комбату это не нравится.
   – Сам увидишь, – резко дернул подбородком майор. – В моем кабинете… – и раздраженно: – Что вдруг тебя на подвиги потянуло, Макарычев?
   – Не знаю, господин майор, – честно признался сержант.
   Комбат снял фуражку, протер внутренний ее край платком и снова надел. Коротко бросил:
   – Ступай.
   Это означало, что он сказал все, что считал нужным. Остальное должно было стать для сержанта сюрпризом.
   Макарычев коротко козырнул и побежал вверх по лестнице.
   – А ну, живее! Живее! – раздраженно прикрикнул на бегающих по плацу штрафников комбат.
   Влетев в штаб, сержант, не останавливаясь, махнул рукой помощнику дежурного по штабу, что сидел за пластиковой перегородкой, пробежал по узкому коридору и в некоторой нерешительности остановился перед последней дверью, за которой находился личный кабинет командира батальона. Тот или те, кто ждали его за дверью, явно были чинами немалыми – случай небывалый, чтобы комбат уступил кому-то свой кабинет. А значит, войдя в кабинет, сержанту следовало представиться. Сержант-контрактник, прослуживший без малого четыре года, знал, по крайней мере, полтора десятка способов, как представиться старшему по званию. И то, что годилось для одного, было совершенно неприемлемо для другого. Всего лишь легкой игрой интонациями голоса или едва заметным поворотом поднятой для отдания чести ладони сержант мог выразить свое отношение к тому, с кем предстояло иметь дело. В самом широком диапазоне – от почтительного уважения до уничижительного презрения. Как обращаться к тем, кто находился за дверью, сержант не знал. А майор даже не намекнул. Видно, действительно был зол на Макарычева. Хотя сам Макарычев за собой большой вины не чувствовал. Ну, что, спрашивается, с того, что, не дожидаясь пентюхов-ликвидаторов, застрявших где-то в пути, как корова в канаве…
   Дверь неожиданно приоткрылась – сержанту пришлось сделать полшага назад, чтобы не получить по носу, – и выглянул из-за нее невысокий черноволосый человек в сером цивильном костюме. Под пиджаком у него была светло-голубая рубашка с неприлично расстегнутой верхней пуговкой. Лицо, помимо длинного, острого носа, украшали усы и аккуратная черная бородка. Одним словом, незнакомец был явно не армейской косточкой. И при этом выставил комбата из его же собственного кабинета.
   Н-да…
   Макарычев недоумевающе смотрел на незнакомца и молчал. Потому что просто не знал, что следует говорить в такой ситуации.
   «Здравствуйте»?
   Или «Разрешите представиться»?
   – Вы ко мне? – спросил чернобородый.
   – Сержант Макарычев.
   Сержант махнул рукой так, что и не поймешь, – не то честь отдал, не то муху со щеки согнал.
   – А, вас-то я как раз и жду.
   Незнакомец приглашающе распахнул дверь.
   Сержант переступил порог. Сдернул с головы пилотку. Скомкал ее в кулаке.
   В кабинете никого не было. Только он и чернобородый. Гражданский. Или…
   В голове у сержанта закрутились очень неприятные мысли.
   – Садитесь.
   Чернобородый указал на ряд стульев, аккуратно выстроенных вдоль длинного, покрытого зеленым сукном стола для совещаний.
   Сержант полагал, что чужак усядется за громоздкий двухтумбовый письменный стол комбата, приставленный к большому столу, как перекладина к букве «Т». В черное полукресло с широкой, удобно выгнутой спинкой. Точнехонько под портрет президента. Однако чернобородый обошел стол и сел на стул напротив сержанта. Переплетя пальцы, положил руки перед собой.
   На вид – лет тридцать семь. Максимум – сорок, если ведет исключительно здоровый образ жизни. Лицо… Да, пожалуй, интеллигентное. Пальцы на руках длинные, тонкие, но, похоже, сильные. На запястье левой руки, между большим и указательным пальцами, небольшой полукруглый шрамик. Как от сведенной татуировки.
   – Моя фамилия – Безбородко, – гражданский улыбнулся и провел ладонью по бороде. – Ну, так уж сложилось… Зовут – Лев Феоктистович. А вы, как я понимаю, Сергей Николаевич Макарычев?
   Сержант молча кивнул.
   – Чудненько! – Безбородко откинулся назад и положил локоть на спинку стула. – Как служится, Сергей Николаевич?
   Макарычев сдвинул брови и подозрительно посмотрел на Льва Феоктистовича. Ему определенно не нравился такой разговор.
   – В каком смысле?
   – Да вообще! – Лев Феоктистович эдак неопределенно взмахнул рукой. – Вы, часом, не курите?
   – Нет, – мотнул головой сержант.
   – А то пожалуйста, – Безбородко сделал жест в сторону большой командирской пепельницы. – Я сам не курю, но мне нравится запах табачного дыма.
   – Нет! – решительно отказался Макарычев.
   – Ну, хорошо, – Безбородко легонько стукнул кончиками пальцев по краю стола. – Собственно, я хотел поговорить с вами о том, что случилось вчера.
   Макарычеву определенно понравилось то, что Лев Феоктистович сказал «случилось», а не «произошло». Потому что случай – это все же следствие непредвиденного стечения обстоятельств, а происшествие – расплата за халатность. Но, будучи человеком искушенным в словесных играх, он все же на всякий случай спросил:
   – А что случилось вчера?
   – Башня, – мило улыбнувшись, напомнил Безбородко.
   – А-а, – многозначительно протянул Макарычев.
   – Так! – решительно хлопнул в ладоши Лев Феоктистович. – Давайте-ка расставим все точки над «ё». Вас, господин сержант, ни в чем не обвиняют. И я не провожу служебное расследование. Мне нужно во всех подробностях узнать, что случилось вчера возле информационной башни, вокруг которой стоял в оцеплении ваш взвод. И расспрашивать об этом я буду всех непосредственных участников событий. Включая виртуальную девушку вашего подчиненного рядового Портного.
   – Так вы и про нее знаете? – удивился Макарычев.
   – Естественно! – Лев Феоктистович всплеснул руками, как будто пораженный наивностью сержанта. – Я же не просто так поболтать сюда забежал! У меня, господин сержант, работа такая – все про всех знать!
   – А, так вы… – начал было Макарычев.
   – Нет! – взмахнув рукой, перебил его Безбородко. – Я не тот, за кого вы меня принимаете! И на этом – все! – Еще один кавалеристский взмах рукой. – Не нужно больше строить догадки! Договорились?
   – Конечно, – послушно кивнул Макарычев.
   – Итак, Сергей… – Безбородко откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. – Вы позволите мне обращаться к вам по имени?
   – Как вам будет угодно, – едва заметно улыбнулся сержант.
   – Вчера ваш взвод получил приказ до прибытия ликвидаторов обеспечить оцепление информационной башни, обнаруженной в лесу егерем Колычевым. Для вас это было уже не первое задание подобного рода?
   – Седьмое, – уточнил Макарычев.
   – И прежде ничего необычного не случалось?
   – Нет.
   Макарычев мог бы ответить, что прежде вообще ничего не случалось. По прибытии на место сержант расставлял своих людей так, чтобы никто не мог подойти к башне незамеченным, после чего оставалось только курить, жевать галеты, травить анекдоты и ждать, когда ликвидаторы подъедут. Ликвидаторы заливали башню жидким азотом. Сверхнизкая температура по сей день оставалась единственным надежным средством, с помощью которого можно было вывести из строя уины. Если башня была большая, как последний раз, они предварительно обкладывали ее по периметру большими брикетами сухого льда. Клубы углекислого газа стелились по земле, доставая едва не до колен. Еще бы пиротехнику да лазерную светоустановку – и было бы точно, как на концерте «KISS». После того как башня рассыпалась, ликвидаторы собирали оставшуюся серую труху в герметично закупоривающиеся, плотные черные пластиковые мешки, еще раз обрабатывали перелопаченную площадь жидким азотом и отбывали восвояси. Тогда и Макарычев снимал оцепление, и взвод отправлялся в расположение части.
   Сержант мог бы рассказать все это Безбородко. Но не стал. Он пока еще не понимал, что вообще хочет услышать от него Лев Феоктистович. А потому решил, что лучше всего точно и коротко отвечать на заданные вопросы.
   – Почему же в этот раз вы нарушили приказ?
   – Я не нарушал приказа.
   – Разве? – прищурился, изображая недоверие, Безбородко.
   – Мне было приказано выставить оцепление, и я сделал это. Мы должны были дождаться ликвидаторов, и мы их дождались. О том, что в зоне оцепления будут расхаживать нашпигованные нанороботами монстры, меня никто не предупреждал. Поэтому мне пришлось действовать по обстоятельствам.
   – Вы могли доложить о случившемся командованию.
   – Что именно? – обозначил усмешку Макарычев. – Что мы нашли возле башни маленькую девочку, которая напала на рядового Муратова, и поэтому нам пришлось ее пристрелить?
   – Можно было начать с того, что это была вовсе не девочка.
   – Девочка, которая не девочка? – Сержант медленно качнул головой из стороны в сторону. – Вы хорошо знаете нашего комбата?
   – Нет. Я только сегодня с ним познакомился.
   – А… Ну так имейте в виду, что это самый прямолинейный и рационально мыслящий человек на Земле, не наделенный даже каплей воображения. Если ему показать картину Кандинского, он, наверное, сойдет с ума. Именно поэтому, как командиру строевой части, ему нет равных. Но только в мирное время. Я битых три часа объяснял ему, что произошло возле башни. За это время мне пришлось написать два десятка объяснительных и рапортов, которые все были изорваны и отправлены в корзину. А рядовой Портной, пристреливший ту самую девчушку, три раза был отправлен на гауптвахту под обещание завтра же отдать его под трибунал и трижды возвращен назад со словами: «Ну, ладно, разберемся, может, все еще не так уж плохо».
   Макарычев глубоко вздохнул и умолк.
   Сорвался.
   Наговорил лишнего.
   Такого, что не следовало бы говорить даже хорошему знакомому. Тем более какому-то там Безбородко. С бородой. Льву Феоктистовичу.
   Вот только как иначе объяснить, почему он начал действовать по собственному усмотрению, не доложив о случившемся командованию?
   Как ни странно, на Безбородко развернутая реплика сержанта произвела самое благоприятное впечатление. Он весело заулыбался и оживленно заерзал на стуле. Казалось, вот-вот – и в ладоши захлопает.
   – Вы замечательно излагаете, Сергей! – сказал Лев Феоктистович и тут же замахал руками. – Нет-нет! Я вовсе не ерничаю! Вы превосходно описали ситуацию!
   В ответ Макарычев сделал скупой жест рукой – мол, ну ладно, будем считать, я рад, что вам понравилось.
   – Ну, хорошо!
   Лев Феоктистович пододвинул поближе лежавшую справа от него толстую синюю папку, аккуратно развязал тесемочки и стал перекладывать находившиеся в ней бумаги.
   – А! Вот! – Безбородко выдернул из папки исписанный от руки листок, радостно посмотрел на Макарычева, взмахнул бумагой в воздухе и хлопнул ее на стол прямо перед изумленным сержантом. – Ваш рапорт?
   – Мой, – не стал отрицать очевидное Макарычев.
   – В нем вы пишете… – Лев Феоктистович прижал указательным пальцем нужную строчку. – «Рядовой Портной выстрелил сразу, как только девочка – скобка – монстр – скобка – попыталась атаковать рядового Муратова». Все верно?
   Макарычев на всякий случай прочитал процитированную строку и, лишь убедившись, что Безбородко ни словом не соврал, кивнул.
   – Да.
   – Чудненько! – Лев Феоктистович выдернул бумагу из-под руки сержанта и спрятал ее в папку. – В связи с этим у меня к вам вопрос. Что значит «попыталась атаковать»?
   – То и значит, – недоумевающе развел руками Макарычев. – Из девчонки полезли щупальца.
   – И вы решили, что это атака?
   – А что еще это могло быть?
   – Что, если попытка контакта?
   – Не знаю, – вынужден был признаться Макарычев. – Может быть…
   – То есть вы не уверены, что это было нападение?
   – Нам всем, всем, кто это видел, показалось, что девчонка ведет себя агрессивно. Хотя… Она не нападала, а пыталась защищаться.
   – Защищаться?.. – Безбородко переплел руки на груди – Ну-ка, ну-ка, очень интересно.
   – К тому моменту, когда девчонка выпустила щупальца, Муратов отвел ее довольно далеко от башни. Возможно, она почувствовала, что скоро пересечет границу информационного поля, а потому начала сопротивляться. Ведь, если я все правильно понимаю, созданные с помощью уинов нанореплики людей не могут существовать вне информационного поля.
   – Верно, – кивнул Безбородко. – Вот только нанореплики знаменитостей, которых можно увидеть за кордоном, не наделены ни разумом, ни свободой воли. Любая из них, не задумываясь, переступила бы черту, отделяющую жизнь от смерти. И умерла бы, не понимая, что происходит, как только составляющие ее уины лишились бы организующего начала. Ваша же девочка принялась активно сопротивляться. Это все равно как если бы куклы из музея восковых фигур побежали на улицу, начнись в здании пожар.
   Не зная, что сказать, сержант пожал плечами.
   – Да, это странно…
   – Более чем! – Лев Феоктистович вскинул указательный палец и посмотрел на Макарычева, как жрец майя на выбранную, наконец-то, жертву. – Выходит, Сергей, ваш солдат выстрелил, не раздумывая?
   Макарычев почувствовал подвох. Безбородко определенно копал. Если не под самого сержанта, так, выходит, под Портного. Что ж, получается, ему стрелочник нужен? Тот, кто за все ответит?
   – Если бы я успел, я и сам выстрелил бы.
   – Серьезно? – вроде как недоверчиво прищурился Лев Феоктистович.
   – Точно, – кивнул сержант и стиснул зубы.
   – А почему?
   – Потому что ясно было, перед нами не человек, а существо из иного мира. Значит – потенциальный враг.