Страница:
– Сударыня, – зачем он сюда пришел? У него много дел в казармах и еще надо переговорить с Шарлем Эпинэ о защите Полуденных ворот. – Я рад убедиться, что вы в добром здравии. Это было необдуманно, просить приехать вас и Ричарда.
– Герцогиня Окделл знает свой долг не хуже, чем герцогиня Алва, – в тихом голосе прозвучала сталь, – остается надеяться, что и мужчины не забудут своей клятвы и не сдадут Кабитэлу.
– Можете быть уверены, – заверил Алан, – Люди Чести могут умереть, но не отступить.
Часть вторая
1
Лето клонилось к концу, а Кабитэла держалась. После шестого штурма Франциск Оллар раздумал класть людей под стенами и перешел к осаде. Бездомный Король не торопился – время работало на него. Оллар разбил постоянный лагерь, постаравшись, чтоб всем стало ясно – на этом месте будет Третий город[11]. Осаждающие чувствовали себя, как дома, всем своим видом показывая, что пришли навсегда. Со стен было видно, как к бастарду тянутся телеги – окрестные крестьяне везли на продажу новый урожай. Франциск вел себя не как завоеватель, а как сюзерен – он запретил грабить, а за хлеб, молоко и мясо расплачивался где-то добытой звонкой монетой. Эрнани такой роскоши позволить себе не мог.
Разумеется, в Цитадели было все необходимое, но обитатели Нового города об овощах, молоке и свежем мясе могли лишь мечтать. Осаждающие же, как нарочно, устраивали то соревнования лучников, то пирушки с танцами, на которые приходили девушки из ближайших деревень. Жевать сухари и солонину, сжимая в руке копье, и смотреть на чужой праздник – что может быть неприятнее? Из-за стены раздавались то веселые приглашения, то ядовитые насмешки над колченогим королем и спесивыми болванами, отчего-то возомнившими себя солью земли, а герольды то и дело зачитывали указы и воззвания самозванца, в которых тот обращался то к воинам, то к купцам, то к ремесленникам, называя их не иначе как своими подданными. Самое печальное, что простонародье с этим соглашалось. Бастард был тем королем, которого хотела чернь.
Алан видел, что жителям Кабитэлы верить нельзя, Оллар перетянул их на свою сторону, а бродячие проповедники и вовсе вот-вот натравят горожан на Людей Чести. Нужно сказать об этом Эрнани – ворота в Цитадель лучше держать закрытыми, а мост поднятым. Даже в собственном дворце и то нужно быть осторожнее. Придется уговорить Дикона расстаться с котенком. Звереныша лучше всего отнести в амбары, там живет немало кошек, они сыты, а амбарщики их не трогают…
В дверь постучали, сидевший у входа оруженосец, повинуясь знаку господина, отодвинул засов и поклонился, приветствуя властителя Кэналлоа.
– Простите за вторжение, – южанин одарил хозяина белозубой улыбкой, – но мне надо поговорить с кем-то, кто думает о деле не меньше, чем об этой вашей Чести.
– Рад вас видеть, герцог, – это не было простой вежливостью. Кто б еще весной сказал Алану Окделлу, что он будет рад визиту кэналлийского полукровки! – Вина?
– Не откажусь.
– Нед, подайте кубки и можете идти.
Паж исполнил приказ и вышел, косясь на чужака, с которым оставался хозяин. Алан разлил вино. Протягивая кубок гостю, он с удивлением заметил, что котенок, о котором он только что думал, умудрился просочиться в комнату и взобраться гостю на колени. Рамиро рассмеялся, дерзко блеснув глазами, и погладил зверька.
– А вы еретик, герцог.
– А вы?
– Я? Безбожник, вестимо. Может, где-то кто-то и есть, но им нет дела до нас, а мне, соответственно, до них. Если б я ждал, когда кто-то придет и начнет всех спасать, я бы вряд ли имел честь спутаться с Людьми Чести. Вот как сказал, не хуже самого Придда. – Кэналлиец вновь расхохотался и поднял кубок: – За кошек и их хозяев или Повелителя?
Алан, сам не зная почему, тоже засмеялся и осушил кубок. Они все сходят с ума. От безнадежности, чужой ненависти, безделья. Отсюда и мерзкие сны, и нынешняя попойка. Повелитель Скал пьет за кошек с кэналлийским полукровкой? Ну и пьет, что им делать, если не пить?!
– Вы знакомы с Зеленоглазым, Рамиро?
– Нет, к сожалению, – гость пригубил вино, и Алан вспомнил, что Алва – хозяин лучших в мире виноградников, а привезенное из Горной Марки белое было весьма посредственным.
– Я б не отказался с ним поговорить, – Рамиро поставил бокал, – подчинить кошек трудней, чем людей. Кстати, раз уж зашла речь о демонах. Окделл, не будете ли вы любезны рассказать мне о Четверых и их наследстве.
Алан в недоумении воззрился на гостя. Рамиро – глава Дома Ветра, он должен знать все.
– Вы, я вижу, удивлены, но откуда морисскому отродью знать тайны Людей Чести? Дом Ветра вымер, герцогами назвали нас, но всяческие обряды, переходящие от отца к сыну, нас миновали. Мы живем и воюем по собственному разумению, но раз уж меня принесло умирать за короля Ракана, поведайте, чем он отличается от того же Франциска Оллара.
Чем отличается? Чем они все отличаются от обычных людей? Пожалуй, что и ничем. Может, когда-то Люди Чести и впрямь повелевали стихиями, но теперь остались лишь гербы, медальоны со странными знаками да гордость, вернее, гордыня. Тот же Рамиро умнее и удачливее их всех, вместе взятых, да и Бездомный Король… Над ним можно сколько угодно смеяться, но своего он не упустит.
Окделл сунул руку за пазуху и вытащил серебристый диск с гравировкой. Такие носили главы Великих Домов, остальные Люди Чести довольствовались золотыми копиями. Святой Престол смотрел на это весьма косо, но пока молчал. Алан протянул вещицу собеседнику:
– Вот все, что уцелело от прошлого величия, если оно, разумеется, было. То есть власть, конечно, у нас была, а сила вряд ли, хотя за три тысячи лет любая волшба выдохнется.
Алва задумчиво смотрел на слабо мерцающий на его ладони диск. Если б волосы кэналлийца стали золотыми, а глаза – зелеными, он вполне сошел бы за Повелителя Кошек.
– У вас должен быть такой же, Рамиро, но со знаком Ветра. Мы, Окделлы, дети Заката и Полуночи, Повелители Скал, стражи Северо-Запада. Вы рождены Восходом и Полуднем, повелеваете ветрами и охраняете Юго-Восток. Неужели вы не знали и этого?
– Это, – Алва усмехнулся, – знают даже кошки, а медальон Борраска и впрямь у меня. Алан, я хочу понять, есть ли правда в разговорах о старых силах и почему Эрнани Святой предал старых богов. Не знаю, как вам, а по мне гаже крыс со свечками ничего не придумаешь…
Странная ночь и странный разговор, хотя Рамиро можно понять. Кэналлиец – наследник рода Борраска и имеет право на правду, пусть она никому не нужна. Но сколько правды в старых сказках, которыми кормили в детстве герцога Окделла?
– Рамиро, когда вам исполнилось шестнадцать, вы завещали свою душу Ветру?
– А надо было? – поднял бровь кэналлиец. – Нет, я ничего такого со своей душой не делал.
Значит, о ритуале Завещания Алва не знает, что не мешает ему быть умнее и удачливее Придда.
Золотое «вчера» Талигойи – блуждающие башни, каменные кольца Гальтары, меч Раканов, Закон и Честь… Алан родился и вырос, когда все это стало прошлым, воспоминания о котором не приветствовались. С той поры, как Эрнани Святой два Круга назад внял увещеваниям эсператистов и перенес столицу из пропитанной древней ересью Гальтары в тогда совсем еще небольшую Кабитэлу, все связанное с Четырьмя Ушедшими усиленно забывали. Но прошлое то и дело напоминало о себе то песнями, то выловленными из воды или найденными в земле вещами, отмеченными старыми знаками[12], то непонятными предсказаниями…
– Странные вещи, – кэналлиец вернул медальон хозяину, – они что-нибудь дают?
– Я надел его в ночь, когда умер отец. Не знаю, сколько лет этому талисману. Считается, что он вышел из рук первого сына Полуночи и Заката и дает власть над скалами.
– И что, – покачал головой Рамиро, – талисман Окделлов и вправду подчиняет камни?
– Нет, по крайней мере, я ни о чем таком не знаю. Мы зовемся Повелителями Скал. Бастард назвал себя Победителем Дракона… Когда я надел Знак Скалы, он еще хранил тепло отца, но я не почувствовал ничего. Точно так же, как в ночь совершеннолетия, когда отвечал на Вопросы и произнес Клятву.
– Вопросы? Какие?
– В каждом Доме спрашивают о разном, – Алан невесело усмехнулся, – Шарло Эпинэ, так же как и я, не понял ничего. Может, в этих словах и упрятан какой-то смысл, а может, и нет. Вы ничего не потеряли, Рамиро, от того, что не прошли посвящение и не носите ваших амулетов.
– Отчего же, – возразил кэналлиец, – ношу. Откровенность за откровенность. Вот мой талисман, можете открыть.
Алан бережно принял изящный медальон морискийской работы, бывший хранилищем светло-русого локона.
– Октавия?
– Да, единственная сила, которой я молюсь.
– Послушайте, Алва, – Окделл вновь наполнил кубки, – вы отдаете себе отчет в том, что наше положение безнадежно?
– Безнадежных положений не бывает, – медленно покачал головой южанин, – есть безнадежные дураки и есть утратившие надежду. Вы, Люди Чести, разделились именно на них.
– Мне обязательно вызывать вас на дуэль? – осведомился Алан.
– За то, что я назвал Придда безнадежным дураком? Можете ему это передать, а вызывать меня или нет – его дело. Маршал не принял вызов бастарда, вряд ли снизойдет и до полукровки. Алан, неужели вы не видите выхода?
– Можете записать в болваны и меня, не вижу. А вы?
– Вижу. Мне нужно еще немного подумать, а потом я попрошу аудиенции у короля.
Окделл едва удержался от того, чтобы схватить Алву за руку. Отчего-то он сразу поверил, что выход есть и Рамиро его знает. Эрнани прав – кэналлиец прирожденный полководец. Пусть талигойцы трижды презирают южных варваров, но мориски умеют воевать. Оллар не признает никаких законов, Алва, похоже, тоже. Он найдет управу на Бездомного Короля… Октавия и ее еще не рожденный ребенок в Кабитэле, Рамиро сумеет их защитить.
2
3
Часть третья
1
Эту ночь Алан Окделл запомнил надолго. Гайифцы были умелыми воинами и знали, чего хотят. Захваченный ими Старый город находился между Цитаделью и Новым городом, за стенами которого располагался вражеский лагерь. Замысливший предательство капитан Фариатти рассчитывал овладеть мостом через ров и ворваться в Цитадель, одновременно пробив коридор через Новый город к Мясным воротам. План был хорош, а маршал Придд в очередной раз доказал свою полную бездарность. Он умел и любил вешать бунтовщиков или же тех, кого почитал таковыми, но настоящий бунт прохлопал. К счастью, стоявшие у ворот люди Савиньяка и распоряжавшийся на стенах Цитадели Михаэль фок Варзов не сплоховали.
Ворваться в королевскую резиденцию бунтовщикам не удалось, но Фариатти это не обескуражило. Закатные твари с ней, с Цитаделью! Если город будет взят, аристократы рано или поздно запросят пощады. Оставив напротив поднятых мостов пять сотен человек, предатель построил своих людей клином и пошел на прорыв. Хорошо вооруженные гайифцы сломали оборону Берхайма, вырвались в Новый город и… налетели на южан Алвы, к которому примкнул Рокслей, ставящий дело превыше чистоты крови. Рамиро буквально вбросил изменников назад, в Старый город, и на улицах закипела резня.
– Герцогиня Окделл знает свой долг не хуже, чем герцогиня Алва, – в тихом голосе прозвучала сталь, – остается надеяться, что и мужчины не забудут своей клятвы и не сдадут Кабитэлу.
– Можете быть уверены, – заверил Алан, – Люди Чести могут умереть, но не отступить.
Часть вторая
Зелен яд заката, но я выпью зелье,
Я пройду сквозь арки, где года истлели…
1
Разумеется, в Цитадели было все необходимое, но обитатели Нового города об овощах, молоке и свежем мясе могли лишь мечтать. Осаждающие же, как нарочно, устраивали то соревнования лучников, то пирушки с танцами, на которые приходили девушки из ближайших деревень. Жевать сухари и солонину, сжимая в руке копье, и смотреть на чужой праздник – что может быть неприятнее? Из-за стены раздавались то веселые приглашения, то ядовитые насмешки над колченогим королем и спесивыми болванами, отчего-то возомнившими себя солью земли, а герольды то и дело зачитывали указы и воззвания самозванца, в которых тот обращался то к воинам, то к купцам, то к ремесленникам, называя их не иначе как своими подданными. Самое печальное, что простонародье с этим соглашалось. Бастард был тем королем, которого хотела чернь.
Алан видел, что жителям Кабитэлы верить нельзя, Оллар перетянул их на свою сторону, а бродячие проповедники и вовсе вот-вот натравят горожан на Людей Чести. Нужно сказать об этом Эрнани – ворота в Цитадель лучше держать закрытыми, а мост поднятым. Даже в собственном дворце и то нужно быть осторожнее. Придется уговорить Дикона расстаться с котенком. Звереныша лучше всего отнести в амбары, там живет немало кошек, они сыты, а амбарщики их не трогают…
В дверь постучали, сидевший у входа оруженосец, повинуясь знаку господина, отодвинул засов и поклонился, приветствуя властителя Кэналлоа.
– Простите за вторжение, – южанин одарил хозяина белозубой улыбкой, – но мне надо поговорить с кем-то, кто думает о деле не меньше, чем об этой вашей Чести.
– Рад вас видеть, герцог, – это не было простой вежливостью. Кто б еще весной сказал Алану Окделлу, что он будет рад визиту кэналлийского полукровки! – Вина?
– Не откажусь.
– Нед, подайте кубки и можете идти.
Паж исполнил приказ и вышел, косясь на чужака, с которым оставался хозяин. Алан разлил вино. Протягивая кубок гостю, он с удивлением заметил, что котенок, о котором он только что думал, умудрился просочиться в комнату и взобраться гостю на колени. Рамиро рассмеялся, дерзко блеснув глазами, и погладил зверька.
– А вы еретик, герцог.
– А вы?
– Я? Безбожник, вестимо. Может, где-то кто-то и есть, но им нет дела до нас, а мне, соответственно, до них. Если б я ждал, когда кто-то придет и начнет всех спасать, я бы вряд ли имел честь спутаться с Людьми Чести. Вот как сказал, не хуже самого Придда. – Кэналлиец вновь расхохотался и поднял кубок: – За кошек и их хозяев или Повелителя?
Алан, сам не зная почему, тоже засмеялся и осушил кубок. Они все сходят с ума. От безнадежности, чужой ненависти, безделья. Отсюда и мерзкие сны, и нынешняя попойка. Повелитель Скал пьет за кошек с кэналлийским полукровкой? Ну и пьет, что им делать, если не пить?!
– Вы знакомы с Зеленоглазым, Рамиро?
– Нет, к сожалению, – гость пригубил вино, и Алан вспомнил, что Алва – хозяин лучших в мире виноградников, а привезенное из Горной Марки белое было весьма посредственным.
– Я б не отказался с ним поговорить, – Рамиро поставил бокал, – подчинить кошек трудней, чем людей. Кстати, раз уж зашла речь о демонах. Окделл, не будете ли вы любезны рассказать мне о Четверых и их наследстве.
Алан в недоумении воззрился на гостя. Рамиро – глава Дома Ветра, он должен знать все.
– Вы, я вижу, удивлены, но откуда морисскому отродью знать тайны Людей Чести? Дом Ветра вымер, герцогами назвали нас, но всяческие обряды, переходящие от отца к сыну, нас миновали. Мы живем и воюем по собственному разумению, но раз уж меня принесло умирать за короля Ракана, поведайте, чем он отличается от того же Франциска Оллара.
Чем отличается? Чем они все отличаются от обычных людей? Пожалуй, что и ничем. Может, когда-то Люди Чести и впрямь повелевали стихиями, но теперь остались лишь гербы, медальоны со странными знаками да гордость, вернее, гордыня. Тот же Рамиро умнее и удачливее их всех, вместе взятых, да и Бездомный Король… Над ним можно сколько угодно смеяться, но своего он не упустит.
Окделл сунул руку за пазуху и вытащил серебристый диск с гравировкой. Такие носили главы Великих Домов, остальные Люди Чести довольствовались золотыми копиями. Святой Престол смотрел на это весьма косо, но пока молчал. Алан протянул вещицу собеседнику:
– Вот все, что уцелело от прошлого величия, если оно, разумеется, было. То есть власть, конечно, у нас была, а сила вряд ли, хотя за три тысячи лет любая волшба выдохнется.
Алва задумчиво смотрел на слабо мерцающий на его ладони диск. Если б волосы кэналлийца стали золотыми, а глаза – зелеными, он вполне сошел бы за Повелителя Кошек.
– У вас должен быть такой же, Рамиро, но со знаком Ветра. Мы, Окделлы, дети Заката и Полуночи, Повелители Скал, стражи Северо-Запада. Вы рождены Восходом и Полуднем, повелеваете ветрами и охраняете Юго-Восток. Неужели вы не знали и этого?
– Это, – Алва усмехнулся, – знают даже кошки, а медальон Борраска и впрямь у меня. Алан, я хочу понять, есть ли правда в разговорах о старых силах и почему Эрнани Святой предал старых богов. Не знаю, как вам, а по мне гаже крыс со свечками ничего не придумаешь…
Странная ночь и странный разговор, хотя Рамиро можно понять. Кэналлиец – наследник рода Борраска и имеет право на правду, пусть она никому не нужна. Но сколько правды в старых сказках, которыми кормили в детстве герцога Окделла?
– Рамиро, когда вам исполнилось шестнадцать, вы завещали свою душу Ветру?
– А надо было? – поднял бровь кэналлиец. – Нет, я ничего такого со своей душой не делал.
Значит, о ритуале Завещания Алва не знает, что не мешает ему быть умнее и удачливее Придда.
Золотое «вчера» Талигойи – блуждающие башни, каменные кольца Гальтары, меч Раканов, Закон и Честь… Алан родился и вырос, когда все это стало прошлым, воспоминания о котором не приветствовались. С той поры, как Эрнани Святой два Круга назад внял увещеваниям эсператистов и перенес столицу из пропитанной древней ересью Гальтары в тогда совсем еще небольшую Кабитэлу, все связанное с Четырьмя Ушедшими усиленно забывали. Но прошлое то и дело напоминало о себе то песнями, то выловленными из воды или найденными в земле вещами, отмеченными старыми знаками[12], то непонятными предсказаниями…
– Странные вещи, – кэналлиец вернул медальон хозяину, – они что-нибудь дают?
– Я надел его в ночь, когда умер отец. Не знаю, сколько лет этому талисману. Считается, что он вышел из рук первого сына Полуночи и Заката и дает власть над скалами.
– И что, – покачал головой Рамиро, – талисман Окделлов и вправду подчиняет камни?
– Нет, по крайней мере, я ни о чем таком не знаю. Мы зовемся Повелителями Скал. Бастард назвал себя Победителем Дракона… Когда я надел Знак Скалы, он еще хранил тепло отца, но я не почувствовал ничего. Точно так же, как в ночь совершеннолетия, когда отвечал на Вопросы и произнес Клятву.
– Вопросы? Какие?
– В каждом Доме спрашивают о разном, – Алан невесело усмехнулся, – Шарло Эпинэ, так же как и я, не понял ничего. Может, в этих словах и упрятан какой-то смысл, а может, и нет. Вы ничего не потеряли, Рамиро, от того, что не прошли посвящение и не носите ваших амулетов.
– Отчего же, – возразил кэналлиец, – ношу. Откровенность за откровенность. Вот мой талисман, можете открыть.
Алан бережно принял изящный медальон морискийской работы, бывший хранилищем светло-русого локона.
– Октавия?
– Да, единственная сила, которой я молюсь.
– Послушайте, Алва, – Окделл вновь наполнил кубки, – вы отдаете себе отчет в том, что наше положение безнадежно?
– Безнадежных положений не бывает, – медленно покачал головой южанин, – есть безнадежные дураки и есть утратившие надежду. Вы, Люди Чести, разделились именно на них.
– Мне обязательно вызывать вас на дуэль? – осведомился Алан.
– За то, что я назвал Придда безнадежным дураком? Можете ему это передать, а вызывать меня или нет – его дело. Маршал не принял вызов бастарда, вряд ли снизойдет и до полукровки. Алан, неужели вы не видите выхода?
– Можете записать в болваны и меня, не вижу. А вы?
– Вижу. Мне нужно еще немного подумать, а потом я попрошу аудиенции у короля.
Окделл едва удержался от того, чтобы схватить Алву за руку. Отчего-то он сразу поверил, что выход есть и Рамиро его знает. Эрнани прав – кэналлиец прирожденный полководец. Пусть талигойцы трижды презирают южных варваров, но мориски умеют воевать. Оллар не признает никаких законов, Алва, похоже, тоже. Он найдет управу на Бездомного Короля… Октавия и ее еще не рожденный ребенок в Кабитэле, Рамиро сумеет их защитить.
2
Алва давно ушел, а Алан все еще сидел у стола, вертя в руках опустевший кубок. Почему кэналлиец заговорил о Четверых? Любопытство? Желание узнать то, что известно главам других домов, или что-то бо́льшее? Герцог Окделл поклялся никому, кроме своих сыновей, не доверять тайн Скал, но откуда взялся этот запрет? Алан помнил свое разочарование, когда накануне шестнадцатилетия отец протянул ему пожелтевший свиток с вопросами и ответами и сказал, что это нужно выучить наизусть. Он выучил. Затем в ночь совершеннолетия будущего Повелителя Скал отвели на возвышающийся над Надором утес и приковали к каменному вепрю. Отец приставил ему к груди фамильный меч и стал задавать вопросы. Один за другим. Даже тогда это казалось бессмысленным, но наследник Великого Дома должен пройти через ритуал Завещания.
– Сколько их было?
– Четверо.
– Куда они ушли?
– Туда, откуда не возвращаются.
– Почему они ушли?
– Потому что клялись защищать.
– Кто ушел за ними?
– Лучшие из лучших.
– Кто остался?
– Мы.
– Сколько нас?
– Четверо. Всегда четверо. Навечно четверо.
– Кто на нашей стороне?
– Закат и Восход, Полдень и Полночь.
– Кто против нас?
– Те, кто займет чужое место.
– Кто откроет Врата?
– Он и Она.
– Кто Он?
– Он уйдет в Осень.
– Кто Она?
– Она придет из Осени.
– В чем наша сила?
– В памяти и чести.
– В чем наша слабость?
– В чести и памяти.
– Что нас ждет?
– Бой.
– Когда пробьет наш час?
– Мы узнаем.
– В чем наш долг?
– В том, что никто иной не исполнит.
Шестнадцать вопросов и шестнадцать ответов… Шестнадцать, четыре раза по четыре, – священное число древних. Четыре раза по четыре месяца, четыре раза по четыре кровных вассалов Великих Семей… Было… Осталось тринадцать, если считать Ариго, и двенадцать, если не подыгрывать самим себе. А сколько уцелеет после войны?
– В чем наш долг?
– В том, что никто другой не исполнит…
Надо спросить Шарло, вдруг, сложив Завет Молнии с Заветом Скал, они что-то поймут. Эктор никогда не скажет, что известно Волне, а Ветер… Ветер умер вместе с последним Борраской. Остался черноглазый полукровка – смелый, дерзкий, умный, рожденный настоящим назло прошлому.
– Кто против нас?
– Те, кто займет чужое место.
Займет или уже занял? И кто? Бездомный Король? Алва, не имевший права на титул Повелителя Ветров? Кто-то еще? Восемь сотен лет назад Раканы отказались от древнего могущества или от вековой лжи?
– Его Величество просит вас срочно прийти. – Юный оруженосец смотрел на своего господина с искренним сожалением. Опять бессонная ночь.
– Подай кольчугу.
Уходя во дворец, надо быть готовым к тому, что окажешься на башнях, да и ездить по городу становится опасным. Гайифцы ненадежны, и если б только они!
Герцог глянул в угол, где висело изображение Создателя – красивого мужчины с пронзительным взором, свечой в одной руке и мечом в другой. Алан скорее верил в него, чем нет, но на этот раз вместо положенной перед уходом из дома молитвы тронул рукой вновь занявший свое место Знак Скал, перевел взгляд на стоящее у изголовья знамя Окделлов, быстро пересек комнату, поцеловал прохладный шелк и, не оглядываясь, вышел.
Спускаясь вниз, герцог заметил нахмуренного Ричарда, сосредоточенно засовывавшего за пояс кинжал.
– Дикон!
– Да, отец.
– Никуда не ходи, тем более один.
– Барс потерялся, я должен его найти.
Еще не хватало, чтоб он бегал по темным закоулкам, выискивая котенка. Мало ли куда тот забежал, мог и из Цитадели выскочить. Кошки не люди, везде отыщут лазейку, с них станется!
Когда Создатель, вспомнив о сотворенном им мире, вернулся и изгнал захвативших его демонов, все твари дневные и ночные склонились перед Ним и восхвалили Его. Все, кроме кошки, повернувшейся к Нему спиной и принявшейся умываться. За свою гордыню кошка была изгнана на край мироздания, где вечно горит огонь Заката. Там, вместо того чтоб искупить свой грех смирением, она отыскала проход в великом пламени и показала его Чужому, назло Создателю признав того своим владыкой. Так Леворукий открыл путь в Кэртиану… По крайней мере по мнению мракобесов в сером.
– Твой кот сам вернется. Я запрещаю тебе выходить.
Сын нахмурился, но промолчал. Садясь на коня, герцог окликнул слугу:
– Фрэнки, если найдете котенка, не возвращайте Ричарду, а отнесите в амбары.
Фрэнки угрюмо кивнул. Упрямый, как большинство надорцев, он потихоньку носил знак Четырех и терпеть не мог «истинников», хотя за что их любить?! Говорят, в орден Истины красивых и высоких не берут. Красота ходит рука об руку с гордыней, а слуги Создателя должны быть смиренны и незаметны, недаром их символом стала мышь со свечой в лапках.
Красота сама по себе искус и для ее обладателя, и для других. Тот же Рамиро в глазах «истинников» – пособник Чужого только потому, что красив и горд. А в глазах Людей Чести он виноват в том, что занял пустующее место! Бред! Только раньше Алан Окделл отчего-то об этом не задумывался.
– Сколько их было?
– Четверо.
– Куда они ушли?
– Туда, откуда не возвращаются.
– Почему они ушли?
– Потому что клялись защищать.
– Кто ушел за ними?
– Лучшие из лучших.
– Кто остался?
– Мы.
– Сколько нас?
– Четверо. Всегда четверо. Навечно четверо.
– Кто на нашей стороне?
– Закат и Восход, Полдень и Полночь.
– Кто против нас?
– Те, кто займет чужое место.
– Кто откроет Врата?
– Он и Она.
– Кто Он?
– Он уйдет в Осень.
– Кто Она?
– Она придет из Осени.
– В чем наша сила?
– В памяти и чести.
– В чем наша слабость?
– В чести и памяти.
– Что нас ждет?
– Бой.
– Когда пробьет наш час?
– Мы узнаем.
– В чем наш долг?
– В том, что никто иной не исполнит.
Шестнадцать вопросов и шестнадцать ответов… Шестнадцать, четыре раза по четыре, – священное число древних. Четыре раза по четыре месяца, четыре раза по четыре кровных вассалов Великих Семей… Было… Осталось тринадцать, если считать Ариго, и двенадцать, если не подыгрывать самим себе. А сколько уцелеет после войны?
– В чем наш долг?
– В том, что никто другой не исполнит…
Надо спросить Шарло, вдруг, сложив Завет Молнии с Заветом Скал, они что-то поймут. Эктор никогда не скажет, что известно Волне, а Ветер… Ветер умер вместе с последним Борраской. Остался черноглазый полукровка – смелый, дерзкий, умный, рожденный настоящим назло прошлому.
– Кто против нас?
– Те, кто займет чужое место.
Займет или уже занял? И кто? Бездомный Король? Алва, не имевший права на титул Повелителя Ветров? Кто-то еще? Восемь сотен лет назад Раканы отказались от древнего могущества или от вековой лжи?
– Его Величество просит вас срочно прийти. – Юный оруженосец смотрел на своего господина с искренним сожалением. Опять бессонная ночь.
– Подай кольчугу.
Уходя во дворец, надо быть готовым к тому, что окажешься на башнях, да и ездить по городу становится опасным. Гайифцы ненадежны, и если б только они!
Герцог глянул в угол, где висело изображение Создателя – красивого мужчины с пронзительным взором, свечой в одной руке и мечом в другой. Алан скорее верил в него, чем нет, но на этот раз вместо положенной перед уходом из дома молитвы тронул рукой вновь занявший свое место Знак Скал, перевел взгляд на стоящее у изголовья знамя Окделлов, быстро пересек комнату, поцеловал прохладный шелк и, не оглядываясь, вышел.
Спускаясь вниз, герцог заметил нахмуренного Ричарда, сосредоточенно засовывавшего за пояс кинжал.
– Дикон!
– Да, отец.
– Никуда не ходи, тем более один.
– Барс потерялся, я должен его найти.
Еще не хватало, чтоб он бегал по темным закоулкам, выискивая котенка. Мало ли куда тот забежал, мог и из Цитадели выскочить. Кошки не люди, везде отыщут лазейку, с них станется!
Когда Создатель, вспомнив о сотворенном им мире, вернулся и изгнал захвативших его демонов, все твари дневные и ночные склонились перед Ним и восхвалили Его. Все, кроме кошки, повернувшейся к Нему спиной и принявшейся умываться. За свою гордыню кошка была изгнана на край мироздания, где вечно горит огонь Заката. Там, вместо того чтоб искупить свой грех смирением, она отыскала проход в великом пламени и показала его Чужому, назло Создателю признав того своим владыкой. Так Леворукий открыл путь в Кэртиану… По крайней мере по мнению мракобесов в сером.
– Твой кот сам вернется. Я запрещаю тебе выходить.
Сын нахмурился, но промолчал. Садясь на коня, герцог окликнул слугу:
– Фрэнки, если найдете котенка, не возвращайте Ричарду, а отнесите в амбары.
Фрэнки угрюмо кивнул. Упрямый, как большинство надорцев, он потихоньку носил знак Четырех и терпеть не мог «истинников», хотя за что их любить?! Говорят, в орден Истины красивых и высоких не берут. Красота ходит рука об руку с гордыней, а слуги Создателя должны быть смиренны и незаметны, недаром их символом стала мышь со свечой в лапках.
Красота сама по себе искус и для ее обладателя, и для других. Тот же Рамиро в глазах «истинников» – пособник Чужого только потому, что красив и горд. А в глазах Людей Чести он виноват в том, что занял пустующее место! Бред! Только раньше Алан Окделл отчего-то об этом не задумывался.
3
Хмурые стражники с королевскими гербами на туниках раздвинули копья, пропуская Алана к королю. С Эрнани был заспанный Шарль Эпинэ, похоже, беднягу подняли с постели. Они все стали какими-то совами – днем спят, ночью караулят…
– Вы звали меня, государь?
– Да, герцог. Мы рады вас видеть. – Эрнани выглядел не просто плохо, а ужасно. – Рамиро Алва просит разговора наедине, но я решил пригласить еще и вас. Не то чтоб я ему не доверял, просто вы с Шарлем сможете дать мне совет.
– Я к услугам моего короля.
– Благодарю, – повелитель Талигойи еле заметно шевельнул рукой, подзывая пажа, – пригласите герцога Кэналлоа.
Если южанин и был разочарован присутствием посторонних, то ничем этого не показал. Похожий в надетой поверх легкой кольчуги синей котте на морискийского шада, Рамиро изысканно поклонился.
– Вы хотели говорить со мной, герцог. Надеюсь, вас не смущает присутствие моих добрых друзей.
– Отнюдь нет. Я не хотел, чтоб меня слышали кансилльер и маршал, но я рад видеть герцога Эпинэ, а герцог Окделл знает, о чем я буду говорить.
– Мы слушаем, – король говорил с видимым усилием. Неужели возвращается болезнь? Серую лихорадку нельзя вылечить, только залечить, но как же не вовремя!
– Государь, город нам не удержать. Отдых скоро закончится. Франциск делает вид, что будет ждать холодов, но я ему не верю. Когда зарядят дожди, в лагере будет несладко. Бастарду нужно победить до исхода лета. Он приручил окрестных крестьян и примирил с собой горожан, теперь пора вновь браться за оружие. Два, самое большее три штурма – и сначала Новый город, а потом и Старый падут, Цитадель продержится дольше, но возьмут и ее. Ваши люди не верят в победу, а простые воины хотят жить.
– Не только простые, – вмешался Эпинэ. – Я вчера повесил гайифского капитана. Мерзавец рассказывал, что во время осады положено выдавать тройное жалованье, а мы не можем заплатить даже положенного. Наемники скоро уйдут, и хорошо, если при этом не ударят в спину.
– Я знаю об этом, – тихо произнес Эрнани, – более того, я не надеялся, что мы продержимся так долго. Если б не ваши выдумки, Рамиро, все было бы уже кончено. Что ж, такова наша судьба. Мы погибнем, но не уроним своей чести. Эпинэ, завтра же переведите гайифцев в Новый город. Когда они предадут…
«Когда они предадут, – с тоской подумал Алан, – никто из нас не сомневается в их предательстве, только не знает, когда оно случится – завтра или послезавтра…»
– Государь, – Рамиро позволил себе перебить короля, – вы правы, от гайифцев надо избавиться, но это только начало. Город не удержать, но потеря столицы – это еще не проигранная война.
– То есть? – подался вперед Эпинэ.
– Государь, выслушайте меня. Я слежу за Олларом с начала войны, и, мне кажется, я его понял. Бастард – отменный боец, замечательный вождь, сильный политик, но он не полководец…
– Не полководец?! – Алан не поверил своим ушам. – Бездомный не проиграл ни одного сражения, он начинал с десятком человек, а сейчас с ним армия.
– Это только подтверждает мои слова. Оллар – вождь, ему верят и за ним идут. В королевстве много обиженных и недовольных своим положением, а Франциск умеет и подчинять, и очаровывать. Если он окажется на троне, то сумеет сговориться и со знатью, и с церковью, и с простонародьем и станет сильным королем, но как военачальник он глуп, хоть и не понимает этого.
– Рамиро! – Серое лицо Эрнани порозовело. – Что вы хотите сказать?
– То, что маршал Придд, граф Гонтский и иже с ними воюют еще хуже бастарда. Он – та самая ящерица, которая среди черепах сойдет за коня, но он не конь! Франциск воюет по старинке: не было ни одной ловушки, в которую он не попался. Герцог Эпинэ у Аконы доказал, что марагонца можно бить. Только бездарность Придда не позволяет бастарду понять, что его предел – кавалерийский полк, а еще разумнее ограничиться турнирами и забыть о настоящей войне. И это наше счастье! Если Бездомный Король поймет, что не умеет воевать, он быстро найдет тех, кто будет водить его армии, а сам станет драться в первых рядах, вызывая всеобщий восторг.
– Что ты предлагаешь? – Эпинэ схватил Рамиро за руку, забыв даже о присутствии Эрнани.
– Бросить все на кон и выиграть войну, – твердо произнес кэналлиец. – Не поручусь, что у нас получится, но терять нам нечего.
– У вас есть план, герцог? – Голос короля дрогнул.
– Есть, Ваше Величество. Сначала нужно развязать себе руки. Бастард предлагает желающим покинуть город. Выгоните взашей ненадежных и заставьте уйти семьи.
– Семьи? Наши жены поклялись разделить участь своих мужей.
– Участь, но не бой! Пусть уходят. Оллар решит, что в крепости остаются смертники, и пусть его. Женщин с детьми он не тронет. Франциск думает о том, как станет править, он захочет переженить своих любимцев на знатных талигойских вдовах. Бездомный Король жесток, но играет в справедливость, иначе он бы меня не отпустил.
– Что мы будем делать, когда отправим женщин и предателей?
– Отобьем штурм – на это нас еще хватит – и бросим жребий. Кто-то и впрямь останется умирать. Затем я захвачу Ржавый форт, вырежу тех, кто там засел, мы перейдем реку и сожжем мосты, а дальше…
– Гальтара? – подался вперед Алан.
– Да. Я для вас чужак, полукровка, но я знаю, что талигойский король в Гальтаре обретает особую силу.
– Это так, – медленно произнес Эрнани, – Гальтару защищает сила Четверых, но мы приняли новую веру и поклялись отказаться от старых суеверий.
– Но суеверие ли это? – Алан видел, что кэналлиец прав. Если Четверо – сказки, они ничего не теряют. Гальтара – сильная крепость, для ее обороны нужно не так уж и много людей, а горная Талигойя все еще верна своему королю. Если ж вдруг в древней столице король обретет легендарную силу, и того лучше. Да, их назовут отступниками, ну и что? Зато они победят!
– Рамиро, – вступил Эпинэ. Повелитель Молний всегда рубил сплеча, для него чужак-южанин, нашедший выход из ловушки, стал своим. – До Гальтары еще нужно дойти.
– Дойдем, – твердо сказал Рамиро Алва, – южная армия Франциска не разбита только потому, что никому не пришло в голову это сделать.
– Их в три раза больше, чем нас!
– Возьмите тридцать мышей и спустите на них пятерых котов, – пожал плечами кэналлиец. – Если понадобится, я разобью Колиньяра, но проще его обмануть и заставить ловить собственный хвост.
– Вы все продумали, герцог, – слабо улыбнулся король.
– Кроме одного, – жестко сказал Алва. – Люди Чести не пойдут за полукровкой, а маршал Придд не станет меня слушать. Встаньте во главе армии, Ваше Величество, или смените маршала на того, кто видит дальше своего носа.
– Разрубленный Змей! – вскинулся Шарль. – Этого мерина давно пора на живодерню, а он все еще задом вскидывает.
– Держите себя в руках, герцог, – прикрикнул Эрнани, и Алан порадовался, что король очнулся от апатии. – Алва прав, я завишу от Высокого Совета. Вас трое, и один сам называет себя чужаком. Мы можем убедить фок Варзова, Савиньяка и старика Дорака. Тогда с учетом королевских голосов[13] нас будет десять против семи, но маршалом Алве не стать. Алан, я отдам жезл вам.
– Будешь царствовать, но не править, – ухмыльнулся Эпинэ, – Рамиро…
– Погодите, – Алва вскочил, проверяя, как ходит в ножнах меч, – кажется, я слишком долго думал…
Кэналлиец оказался прав – вбежавший оруженосец прерывающимся голосом доложил о бунте. Гайифцы решили сменить хозяина.
– Вот и все, – Эрнани словно бы погас, – бороться с судьбой невозможно.
– Невозможно с ней не бороться, – Алва отцепил и бросил меч, скинул котту и теперь стаскивал с себя морисскую кольчугу.
– Герцог, что с вами?
– Ничего. Эпинэ, шли бы вы на стены. Надеюсь, Цитадель под охраной.
– Сегодня на стенах Михаэль.
– Лучше, чем все остальные, но хуже, чем вы. Прошу простить, Ваше Величество, мне надо отлучиться.
– Что вы задумали?
– Вытащить Придда из лужи. – Кэналлиец рывком распахнул окно, выходящее на реку. Данар горделиво нес свои воды к порогам, и до противоположного берега было безумно далеко. – Подниму своих людей.
– Вы с ума сошли!
Алан был полностью согласен с королем. Вплавь миновать захваченный гайифцами Старый город и выбраться из реки над самыми порогами… Такое могло прийти в голову лишь безумцу.
– Я хорошо плаваю, господа, – Рамиро вскочил на подоконник, – Алан…
– Да?
– Нет, ничего… До встречи.
– Вы звали меня, государь?
– Да, герцог. Мы рады вас видеть. – Эрнани выглядел не просто плохо, а ужасно. – Рамиро Алва просит разговора наедине, но я решил пригласить еще и вас. Не то чтоб я ему не доверял, просто вы с Шарлем сможете дать мне совет.
– Я к услугам моего короля.
– Благодарю, – повелитель Талигойи еле заметно шевельнул рукой, подзывая пажа, – пригласите герцога Кэналлоа.
Если южанин и был разочарован присутствием посторонних, то ничем этого не показал. Похожий в надетой поверх легкой кольчуги синей котте на морискийского шада, Рамиро изысканно поклонился.
– Вы хотели говорить со мной, герцог. Надеюсь, вас не смущает присутствие моих добрых друзей.
– Отнюдь нет. Я не хотел, чтоб меня слышали кансилльер и маршал, но я рад видеть герцога Эпинэ, а герцог Окделл знает, о чем я буду говорить.
– Мы слушаем, – король говорил с видимым усилием. Неужели возвращается болезнь? Серую лихорадку нельзя вылечить, только залечить, но как же не вовремя!
– Государь, город нам не удержать. Отдых скоро закончится. Франциск делает вид, что будет ждать холодов, но я ему не верю. Когда зарядят дожди, в лагере будет несладко. Бастарду нужно победить до исхода лета. Он приручил окрестных крестьян и примирил с собой горожан, теперь пора вновь браться за оружие. Два, самое большее три штурма – и сначала Новый город, а потом и Старый падут, Цитадель продержится дольше, но возьмут и ее. Ваши люди не верят в победу, а простые воины хотят жить.
– Не только простые, – вмешался Эпинэ. – Я вчера повесил гайифского капитана. Мерзавец рассказывал, что во время осады положено выдавать тройное жалованье, а мы не можем заплатить даже положенного. Наемники скоро уйдут, и хорошо, если при этом не ударят в спину.
– Я знаю об этом, – тихо произнес Эрнани, – более того, я не надеялся, что мы продержимся так долго. Если б не ваши выдумки, Рамиро, все было бы уже кончено. Что ж, такова наша судьба. Мы погибнем, но не уроним своей чести. Эпинэ, завтра же переведите гайифцев в Новый город. Когда они предадут…
«Когда они предадут, – с тоской подумал Алан, – никто из нас не сомневается в их предательстве, только не знает, когда оно случится – завтра или послезавтра…»
– Государь, – Рамиро позволил себе перебить короля, – вы правы, от гайифцев надо избавиться, но это только начало. Город не удержать, но потеря столицы – это еще не проигранная война.
– То есть? – подался вперед Эпинэ.
– Государь, выслушайте меня. Я слежу за Олларом с начала войны, и, мне кажется, я его понял. Бастард – отменный боец, замечательный вождь, сильный политик, но он не полководец…
– Не полководец?! – Алан не поверил своим ушам. – Бездомный не проиграл ни одного сражения, он начинал с десятком человек, а сейчас с ним армия.
– Это только подтверждает мои слова. Оллар – вождь, ему верят и за ним идут. В королевстве много обиженных и недовольных своим положением, а Франциск умеет и подчинять, и очаровывать. Если он окажется на троне, то сумеет сговориться и со знатью, и с церковью, и с простонародьем и станет сильным королем, но как военачальник он глуп, хоть и не понимает этого.
– Рамиро! – Серое лицо Эрнани порозовело. – Что вы хотите сказать?
– То, что маршал Придд, граф Гонтский и иже с ними воюют еще хуже бастарда. Он – та самая ящерица, которая среди черепах сойдет за коня, но он не конь! Франциск воюет по старинке: не было ни одной ловушки, в которую он не попался. Герцог Эпинэ у Аконы доказал, что марагонца можно бить. Только бездарность Придда не позволяет бастарду понять, что его предел – кавалерийский полк, а еще разумнее ограничиться турнирами и забыть о настоящей войне. И это наше счастье! Если Бездомный Король поймет, что не умеет воевать, он быстро найдет тех, кто будет водить его армии, а сам станет драться в первых рядах, вызывая всеобщий восторг.
– Что ты предлагаешь? – Эпинэ схватил Рамиро за руку, забыв даже о присутствии Эрнани.
– Бросить все на кон и выиграть войну, – твердо произнес кэналлиец. – Не поручусь, что у нас получится, но терять нам нечего.
– У вас есть план, герцог? – Голос короля дрогнул.
– Есть, Ваше Величество. Сначала нужно развязать себе руки. Бастард предлагает желающим покинуть город. Выгоните взашей ненадежных и заставьте уйти семьи.
– Семьи? Наши жены поклялись разделить участь своих мужей.
– Участь, но не бой! Пусть уходят. Оллар решит, что в крепости остаются смертники, и пусть его. Женщин с детьми он не тронет. Франциск думает о том, как станет править, он захочет переженить своих любимцев на знатных талигойских вдовах. Бездомный Король жесток, но играет в справедливость, иначе он бы меня не отпустил.
– Что мы будем делать, когда отправим женщин и предателей?
– Отобьем штурм – на это нас еще хватит – и бросим жребий. Кто-то и впрямь останется умирать. Затем я захвачу Ржавый форт, вырежу тех, кто там засел, мы перейдем реку и сожжем мосты, а дальше…
– Гальтара? – подался вперед Алан.
– Да. Я для вас чужак, полукровка, но я знаю, что талигойский король в Гальтаре обретает особую силу.
– Это так, – медленно произнес Эрнани, – Гальтару защищает сила Четверых, но мы приняли новую веру и поклялись отказаться от старых суеверий.
– Но суеверие ли это? – Алан видел, что кэналлиец прав. Если Четверо – сказки, они ничего не теряют. Гальтара – сильная крепость, для ее обороны нужно не так уж и много людей, а горная Талигойя все еще верна своему королю. Если ж вдруг в древней столице король обретет легендарную силу, и того лучше. Да, их назовут отступниками, ну и что? Зато они победят!
– Рамиро, – вступил Эпинэ. Повелитель Молний всегда рубил сплеча, для него чужак-южанин, нашедший выход из ловушки, стал своим. – До Гальтары еще нужно дойти.
– Дойдем, – твердо сказал Рамиро Алва, – южная армия Франциска не разбита только потому, что никому не пришло в голову это сделать.
– Их в три раза больше, чем нас!
– Возьмите тридцать мышей и спустите на них пятерых котов, – пожал плечами кэналлиец. – Если понадобится, я разобью Колиньяра, но проще его обмануть и заставить ловить собственный хвост.
– Вы все продумали, герцог, – слабо улыбнулся король.
– Кроме одного, – жестко сказал Алва. – Люди Чести не пойдут за полукровкой, а маршал Придд не станет меня слушать. Встаньте во главе армии, Ваше Величество, или смените маршала на того, кто видит дальше своего носа.
– Разрубленный Змей! – вскинулся Шарль. – Этого мерина давно пора на живодерню, а он все еще задом вскидывает.
– Держите себя в руках, герцог, – прикрикнул Эрнани, и Алан порадовался, что король очнулся от апатии. – Алва прав, я завишу от Высокого Совета. Вас трое, и один сам называет себя чужаком. Мы можем убедить фок Варзова, Савиньяка и старика Дорака. Тогда с учетом королевских голосов[13] нас будет десять против семи, но маршалом Алве не стать. Алан, я отдам жезл вам.
– Будешь царствовать, но не править, – ухмыльнулся Эпинэ, – Рамиро…
– Погодите, – Алва вскочил, проверяя, как ходит в ножнах меч, – кажется, я слишком долго думал…
Кэналлиец оказался прав – вбежавший оруженосец прерывающимся голосом доложил о бунте. Гайифцы решили сменить хозяина.
– Вот и все, – Эрнани словно бы погас, – бороться с судьбой невозможно.
– Невозможно с ней не бороться, – Алва отцепил и бросил меч, скинул котту и теперь стаскивал с себя морисскую кольчугу.
– Герцог, что с вами?
– Ничего. Эпинэ, шли бы вы на стены. Надеюсь, Цитадель под охраной.
– Сегодня на стенах Михаэль.
– Лучше, чем все остальные, но хуже, чем вы. Прошу простить, Ваше Величество, мне надо отлучиться.
– Что вы задумали?
– Вытащить Придда из лужи. – Кэналлиец рывком распахнул окно, выходящее на реку. Данар горделиво нес свои воды к порогам, и до противоположного берега было безумно далеко. – Подниму своих людей.
– Вы с ума сошли!
Алан был полностью согласен с королем. Вплавь миновать захваченный гайифцами Старый город и выбраться из реки над самыми порогами… Такое могло прийти в голову лишь безумцу.
– Я хорошо плаваю, господа, – Рамиро вскочил на подоконник, – Алан…
– Да?
– Нет, ничего… До встречи.
Часть третья
Да я-то уже не я,
И дом мой уже не дом мой…
1
Ворваться в королевскую резиденцию бунтовщикам не удалось, но Фариатти это не обескуражило. Закатные твари с ней, с Цитаделью! Если город будет взят, аристократы рано или поздно запросят пощады. Оставив напротив поднятых мостов пять сотен человек, предатель построил своих людей клином и пошел на прорыв. Хорошо вооруженные гайифцы сломали оборону Берхайма, вырвались в Новый город и… налетели на южан Алвы, к которому примкнул Рокслей, ставящий дело превыше чистоты крови. Рамиро буквально вбросил изменников назад, в Старый город, и на улицах закипела резня.