Страница:
Мороженые булыжники притягивали Луизу, как капуста кошку, но Эйвон был таким трогательным, не огорчать же человека. Не прошло и недели, как госпожа Арамона согласилась подняться в полдень на заветную вершину, благо Айри с Селиной отправились на прогулку, а Мирабелла засела в церкви. До ужина драки не предвиделось, и дуэнья с чистой совестью удрала на свидание. Должна же она хоть раз в жизни услышать настоящее признание, женщина она, в конце концов, или подушка?!
Не очень юная и совсем не прекрасная дама перепрыгнула с одного обломка на другой, в животе самым непристойным образом заурчало. Святая Октавия, когда она в последней раз ела мясо, а не солдатские подметки?! Тогда же, когда в последний раз видела приличный хлеб! Желудок откликнулся на неуместные воспоминания новой трелью, и Луиза остановилась - представать перед поклонником под музыку не хотелось.
Женщина втянула живот, нагнулась, разогнулась, глубоко вздохнула, как учила маменька, и усмехнулась: Аглая Кредон при виде надорских разносолов упала бы в обморок, а господин Креде-ньи вышвырнул бы поваров на улицу. Только где они сейчас, маменька с господином графом?
Луиза ночь за ночью объясняла себе, что бояться нечего: обитатели улицы Хромого Цыпленка вне опасности и празднуют Излом в свое удовольствие. Сидят себе в одном из поместий Креденьи, едят, пьют, разбирают подарки… Кто знает, вдруг маменька на старости лет затащила графа к алтарю. С нее сталось бы упереться и не трогаться с места без обручального браслета, а господин Креденьи свою те-семочницу любит, что бы он ни говорил.
Понимал ли отец, что за медовая змеюка ему досталась? Раньше Луизе казалось, что мать напрочь заморочила любовнику голову, но последний разговор все изменил. Граф Креденьи с ходу раскусил дочь, которую и видел-то раз в год по обещанию. Неужели за сорок с лишним лет он не разобрался в любовнице?
Ноги начинали замерзать, и капитанша полезла вверх. Слева громоздились утыканные облетевшими кустами скалы, справа тянулся пятнистый от осыпей обрыв, под которым струилась дорога. Поедешь на север, найдешь Савиньяка, на юг - вернешься в Олларию… Если Раканышу ничего не свалилось на голову, он уже при короне.
Под каблуком хрустнул ледок, послышалось тихое журчание - до источника Вепря, о котором говорил Эйвон, было рукой подать. Женщина ускорила шаг, стараясь не думать о кэналлийце и помирающей Катари. Вот бы расчетвериться и попасть в фельп, Креденьи и Олларию, не покидая Надора. Или хотя бы раздвоиться…
Тропка обогнула чудовищный, белый от времени и инея пень и растаяла среди припорошенных снегом руин. Грубо обтесанные глыбы мешались с беспорядочно разбросанными валунами, среди которых пробивался родник. Подходящее место для разыгравшихся котят. Соберись Айри бежать с возлюбленным, она наверняка бы затащила избранника на эту скалу вместе с лошадьми. Дурочка, да что она знает о любви? Что она вообще знает?
Госпожа Арамона медленно побрела к украшенной ледяными наплывами скале, из которой и бил ключ. Тихо шуршал гравий, цвел радужными искрами иней, игриво плескались хрустальные струйки. Сегодня на вершине все казалось зачарованным: сглаженные веками статуи, вцепившиеся в камень кусты, прозрачная дымка на небе, поющая вода, через которую еще нужно было перебраться.
Далеко внизу зазвонил колокол - начиналась Полуденная служба! За ужином вдоволь намолившаяся Мирабелла устроит сбежавшим допрос с пристрастием, - и как не надоест?! Луиза и сама знала толк в скандалах, но после них Арнольд поджимал хвост, Мирабелла же вылезала из потасовок на трех ногах и все равно не унималась.
Родник все так же резво прыгал с камня на ка-
мень, но сказка исчезла, остался страх поскользнуться. Вообще-то источнику полагалось бить в низине, а не на вершине горы, но в Надоре все через пень-колоду: свихнувшаяся хозяйка, затюканные домочадцы и холод. Замок выстыл не от зимы - от ненависти, да не простой, а протухшей. Луиза провела здесь меньше месяца, и только мысли о кэнал-лийце в Багерлее мешали капитанше сгрести дочь в охапку и сбежать.
Заговорщица Айрис каждый день выезжала «навстречу Реджинальду», а по вечерам если не грызлась с маменькой, то расписывала будущую жизнь с Эпинэ. Луиза слушала, готовясь хватать заговорщицу за хвост, а Эйвон вздыхал и бормотал о заповедном утесе. Это было забавно…
Госпожа Арамона выглянула из-за камней и тут же увидела сутулую спину: Эйвон впился взглядом в полуразрушенную лестницу. Бедняге и в голову не пришло, что его дама пройдет вдоль обрыва.
Луиза с силой сжала губы, чтобы они покраснели, - еще один маменькин секрет. Ларак подошел к самому краю площадки и замер. Облезлый граф с больным желудком, возмечтавший о вдовой капитанше, двадцать лет сохнущей по герцогу. Дурак! И она дура, что на старости лет потащилась на свидание. Да еще в сапожках для верховой езды.
Женщина хмыкнула, вытащила из-под капюшона пару прядок и покинула свое убежище.
2
3
Глава 3. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ) АРЛОРА
1
Не очень юная и совсем не прекрасная дама перепрыгнула с одного обломка на другой, в животе самым непристойным образом заурчало. Святая Октавия, когда она в последней раз ела мясо, а не солдатские подметки?! Тогда же, когда в последний раз видела приличный хлеб! Желудок откликнулся на неуместные воспоминания новой трелью, и Луиза остановилась - представать перед поклонником под музыку не хотелось.
Женщина втянула живот, нагнулась, разогнулась, глубоко вздохнула, как учила маменька, и усмехнулась: Аглая Кредон при виде надорских разносолов упала бы в обморок, а господин Креде-ньи вышвырнул бы поваров на улицу. Только где они сейчас, маменька с господином графом?
Луиза ночь за ночью объясняла себе, что бояться нечего: обитатели улицы Хромого Цыпленка вне опасности и празднуют Излом в свое удовольствие. Сидят себе в одном из поместий Креденьи, едят, пьют, разбирают подарки… Кто знает, вдруг маменька на старости лет затащила графа к алтарю. С нее сталось бы упереться и не трогаться с места без обручального браслета, а господин Креденьи свою те-семочницу любит, что бы он ни говорил.
Понимал ли отец, что за медовая змеюка ему досталась? Раньше Луизе казалось, что мать напрочь заморочила любовнику голову, но последний разговор все изменил. Граф Креденьи с ходу раскусил дочь, которую и видел-то раз в год по обещанию. Неужели за сорок с лишним лет он не разобрался в любовнице?
Ноги начинали замерзать, и капитанша полезла вверх. Слева громоздились утыканные облетевшими кустами скалы, справа тянулся пятнистый от осыпей обрыв, под которым струилась дорога. Поедешь на север, найдешь Савиньяка, на юг - вернешься в Олларию… Если Раканышу ничего не свалилось на голову, он уже при короне.
Под каблуком хрустнул ледок, послышалось тихое журчание - до источника Вепря, о котором говорил Эйвон, было рукой подать. Женщина ускорила шаг, стараясь не думать о кэналлийце и помирающей Катари. Вот бы расчетвериться и попасть в фельп, Креденьи и Олларию, не покидая Надора. Или хотя бы раздвоиться…
Тропка обогнула чудовищный, белый от времени и инея пень и растаяла среди припорошенных снегом руин. Грубо обтесанные глыбы мешались с беспорядочно разбросанными валунами, среди которых пробивался родник. Подходящее место для разыгравшихся котят. Соберись Айри бежать с возлюбленным, она наверняка бы затащила избранника на эту скалу вместе с лошадьми. Дурочка, да что она знает о любви? Что она вообще знает?
Госпожа Арамона медленно побрела к украшенной ледяными наплывами скале, из которой и бил ключ. Тихо шуршал гравий, цвел радужными искрами иней, игриво плескались хрустальные струйки. Сегодня на вершине все казалось зачарованным: сглаженные веками статуи, вцепившиеся в камень кусты, прозрачная дымка на небе, поющая вода, через которую еще нужно было перебраться.
Далеко внизу зазвонил колокол - начиналась Полуденная служба! За ужином вдоволь намолившаяся Мирабелла устроит сбежавшим допрос с пристрастием, - и как не надоест?! Луиза и сама знала толк в скандалах, но после них Арнольд поджимал хвост, Мирабелла же вылезала из потасовок на трех ногах и все равно не унималась.
Родник все так же резво прыгал с камня на ка-
мень, но сказка исчезла, остался страх поскользнуться. Вообще-то источнику полагалось бить в низине, а не на вершине горы, но в Надоре все через пень-колоду: свихнувшаяся хозяйка, затюканные домочадцы и холод. Замок выстыл не от зимы - от ненависти, да не простой, а протухшей. Луиза провела здесь меньше месяца, и только мысли о кэнал-лийце в Багерлее мешали капитанше сгрести дочь в охапку и сбежать.
Заговорщица Айрис каждый день выезжала «навстречу Реджинальду», а по вечерам если не грызлась с маменькой, то расписывала будущую жизнь с Эпинэ. Луиза слушала, готовясь хватать заговорщицу за хвост, а Эйвон вздыхал и бормотал о заповедном утесе. Это было забавно…
Госпожа Арамона выглянула из-за камней и тут же увидела сутулую спину: Эйвон впился взглядом в полуразрушенную лестницу. Бедняге и в голову не пришло, что его дама пройдет вдоль обрыва.
Луиза с силой сжала губы, чтобы они покраснели, - еще один маменькин секрет. Ларак подошел к самому краю площадки и замер. Облезлый граф с больным желудком, возмечтавший о вдовой капитанше, двадцать лет сохнущей по герцогу. Дурак! И она дура, что на старости лет потащилась на свидание. Да еще в сапожках для верховой езды.
Женщина хмыкнула, вытащила из-под капюшона пару прядок и покинула свое убежище.
2
- Это вы? - Умный вопрос, ничего не скажешь. Нет, это не она, а Беатриса Борраска!
- Разумеется, я, - с достоинством, как и полагается уважающей себя даме, произнесла капитан-ша. - Я перешла ручей.
- Но там так опасно! - разволновался Ларак. - Тропинка в нескольких местах осыпается.
- Я не заметила, - колокольное дребезжание нужно забыть и побыстрее, - дорога была такой красивой.
- Обопритесь на мою руку, - взгляд Эйвона стал еще более собачьим, чем всегда, - я покажу вам Камень Окделлов.
- О, я так давно мечтаю его увидеть. - Да про вались он, этот камень, вместе со всем Надором.
В глазах Ларака вспыхнул благоговейный огонь:
- Будущий Повелитель Скал, - выдохнул влюбленный, - в ночь совершеннолетия проводил время прикованным к родовому камню. В полночь к нему приходил глава Дома и задавал Великие Вопросы. Сын отвечал, а ответив, приносил клятву Скалам. Последним, кто прошел посвящение, был Алан Святой…
- Оказаться здесь, ночью, одной… - Чего еще ждать от Окделлов, но какой повод испугаться. - Граф, я бы умерла от страха.
- Вы - женщина, - возвестил Эйвон, - ваш удел - красота, робость и слабость, а удел рыцаря - служение Создателю, сюзерену и возлюбленной.
Видел бы несчастный, как робкое создание колотило законного супруга и рвало патлы кухарке. Или как волокло с пожара суконный скаток.
- Не все женщины слабы, - капитанша поправила «непослушный локон», - ваша племянница сильней многих рыцарей.
- Мирабелла слишком много страдала, - заученно пробубнил Ларак. - И потом… Я ее называю кузина, это более сообразно ее положению. Сударыня, мы пришли. Вот он!
Знаменитый камень оказался здоровенным валуном, украшенным позеленевшими кабаньими головами, одна из которых все еще сжимала в пасти кольцо. Подслеповатые злые глазки смотрели подозрительно, и незваная гостья торопливо отвернулась. Легендарные вепри до отвращения напоминали тварей, украшавших маменькин комод, которого маленькая «Улиза» боялась до дрожи. Ей казалось, что внутри живет кто-то страшный, он рано или поздно вылезет и всех сожрет, а вот госпожа Кре-дон деревянное чудище прямо-таки обожала. Луиза не удивилась бы, узнав, что маменька поволокла комод с собой, а если господин граф заставил ее уехать налегке, ему по гроб жизни обеспечены тяжкие вздохи и слезки на ресницах. Что такое спасенная жизнь в сравнении с пропавшей мебелью? Ерунда!
- Потрясающее зрелище! - голосом нищего на паперти пропел Эйвон. - Не правда ли?
Надо было ахать, а в голову, как назло, не лезло ничего подобающего.
- Я вижу, вы потрясены…
Госпожа Арамона пошевелила негнущимися пальцами ног. Правильно, что временем любви считают весну, весной ничего не обморозишь, и каштаны на голову не сыплются. Благородный влюбленный терпеливо ждал, глядя то на святыню, то на свою спутницу.
- Страшно подумать, что видел этот утес, - выдавила из себя капитанша, представляя себя прикованной к маменькиному комоду. - Но как вышло, что после Алана никого не привязывали?
А стоило бы. Не к скале, так к комоду, и на всю ночь, вдруг бы да помогло!
- Алан погиб, когда его сыновья были совсем детьми. - Простая скорбь на худом лице Ларака стала вселенской. - Он унес тайну в могилу, а его старший сын принял смерть вдали от Надора. Мой предок Люсьен Ларак привез малолетнему племяннику снятый с убитого родовой медальон, но это все, что он мог.
Ну отчего же, еще можно было приковать нового Окделла к скале и приковаться рядом со всеми чадами и домочадцами. Каменюк здесь хватает, и вообще, собирается граф объясняться или нет, холодно же!
- Рядом с этим камнем я чувствую себя совсем маленькой. - Это даже не вранье, гаже этих замшелых каменных морд только маменькины, деревянные. - Мне страшно!
- Как тонко вы чувствуете, - восхитился Ларак. - Поверьте, это дано немногим.
- Вы слишком добры. - Нос у нее, без сомнения, красный, но влюбленным рыцарям красные носы не страшны. - Но неужели вас не пугают эти звери?
- Мы часто бывали здесь с Эгмонтом, - завел свою песню Эйвон, и Луизе захотелось его стукнуть. Капитанша уже не могла слушать про придурка, превратившего Надор в смесь склепа с сараем, а здешние обитатели всё долдонили и долдонили, как покойный гулял, спал, ел… Странно, что им с Селиной до сих пор не показали ночную вазу, осененную великим страдальцем.
- Сударь… - Отвалятся пальцы или нет? - Эгмонт Окделл мертв, но вы живы, так возблагодарите за это Создателя.
- Я понимаю. - Эйвон вздохнул, как уставшая лошадь, - я слишком часто вспоминаю Эгмонта, но его жизнь придавала смысл и моему существованию. Мир несправедлив, великие погибают, а ничтожества продолжают влачить тяготы бытия. Их удел - оплакивать невосполнимую потерю.
Если б невосполнимую! Красотун Альдо на пару с сынком проклятущего Эгмонта восполнили так, что выходцам тошно.
- Скажите, граф, - еще немного, и она удерет, а Ларак пусть ловит вчерашний день сколько душе угодно, - вам не надоело быть родичем Эгмонта?
- Я знаю, что недостоин его, - испугался граф, - я… Я говорю об Эгмонте не потому, что хочу под няться в ваших глазах.
Закатные кошки, чтоб подняться в ее глазах, нужно скакать за помощью к Савиньяку, а не ныть о незадачливом заговорщике. Жаль, нельзя заткнуть дурня своими покойниками: Ларак про Эгмонта, она про мужа-выходца. Вот разговор бы был!
- Я вижу в вас графа Эйвона, - решила проявить милосердие капитанша, - но я слышала от слуг, что здесь встречаются призраки.
- О да, - воспрянул Ларак, - я своими глазами видел тут людей с мечами. Это был самый несчастный день в моей жизни!…
И надо ж было ей совать палку именно в это дупло, теперь придется слушать, но призраки - это последнее, на что ее хватит. После призраков - в трактир! К горячему вину, мягкому хлебу и мясу, сочному, с хрустящей корочкой, на подушке из жареных овощей…
- Сударь, - не подхлестнешь, до вечера не начнет, - когда это было?
- Восемь лет назад, - с готовностью начал Ларак. - Эгмонт повел войска на соединение с Эпинэ. Мои родичи, друзья ушли сражаться за свободу, а я остался в Надоре. Госпожа Арамона, я никому об этом не рассказывал. Никому!
- Даже вдовствующей кузине? - подняла голову обитавшая в Луизе гадюка. - Неужели вы так скрытны?
- Никому, - простодушно подтвердил Эйвон, - но вам я расскажу все. Я был болен, но тревога и сознание собственной никчемности были страшнее болезни. Я не находил покоя, и ноги сами принесли меня сюда, на любимую скалу Эгмонта.
Небо покрылось тучами, вставал туман, было тяжело дышать. Я устал и присел на один из валунов, потом встал, чтобы идти дальше, и вдруг увидел человека. Он стоял на такой же высоте, что и я, и смотрел мне в лицо.
Незнакомец был в цветах Дома Скал, и я решил, что это гонец, поднявшийся за мной, но не желающий прерывать мои размышления. Я его окликнул, он не ответил, тогда я пошел к нему; он тоже двинулся мне навстречу, повторяя мои шаги, движения, жесты…
Когда между нами осталось нескольких шагов, я узнал в нем самого себя. Признаюсь, я испугался, но постарался этого не показать. Я протянул к своему двойнику руку, он сделал то же, я закричал, и эхо четырежды повторило мой крик. Меня охватил ужас, не понимая, что делаю, я выхватил шпагу. Призрак тоже обнажил клинок, и тут я увидел, что это не я, а Эгмонт. Он смотрел на меня, я на него… Не помню, сколько это длилось, потом мне в глаза ударил солнечный луч, показавшийся алым. На мгновенье я ослеп, а когда снова смог видеть, призрак исчез.
Голова у меня кружилась, я с трудом спустился со скалы, добрался до замка и потерял сознание прямо во дворе. На шестую ночь пришло известие о гибели Эгмонта. Он погиб в ту самую минуту, когда я его увидел. Он погиб, а я…
- А вы, к счастью, живы, - перебила Луиза, - и хватит об этом.
Стало тихо, Эйвон пережевывал давнишний бред, а ноги, окончательно замерзнув, готовились отвалиться. Добродетельная вдова без ног - это безобразие, и Луиза, наплевав на приличия, повлекла молчащего спутника вдоль скачущего ручья. Шагов через десять стало легче, и дама подняла лицо к кавалеру. Кавалер страдал то ли от несварения желудка, то ли от горьких воспоминаний, то ли от любви. Ну и пусть: хватит загонять петуха в курятник, пусть сам дорожку ищет.
Камень с мордами остался позади, и на том спасибо, плеск воды напоминал о ручейке в Кошоне. Весной Герард мастерил из щепок лодочки и водил малышню их пускать, а они с Селиной собирали примулы и гиацинты…
Сказал бы кто капитанше, что она станет бояться не только за детей и кэналлийца, но и за Катарину, а ведь боится! И за, с позволения сказать, жениха Айрис боится, и даже за дуру Мэтьюс с ее брюхатой дочкой, а вот Раканыша госпожа Арамо-на задушила бы своими руками. Жаль, руки коротковаты, только и остается, что кудахтать над девицами да искать дорожку к Савиньяку.
Над головой что-то захлопало: на щербатый валун плюхнулась ворона, выругалась и тут же сорвалась прочь.
- Весной здесь растут анемоны, - нашелся наконец Эйвон, - а ниже, вдоль ручья, распускаются незабудки.
Слава святой Октавии, о цветочках, а не о покойниках!
- В Рафиано, где я провела детские годы, - поддержала разговор Луиза, - растет трутный гриб. На пнях. А на полях - бобы. Кормовые. И еще
спаржа. Ее едят.
- Это прекрасно, - не очень уверенно одобрил спаржу Эйвон и вернулся к местным прелестям. - Скальный ручей впадает в Надорское озеро. Сейчас оно замерзло, но летом его берега покрыты…
- Фиалками? - с готовность подсказала Луиза. - Ландышами? Колокольчиками? Ромашками?
- Ромашками, - признался Л арак. - А у воды расцветают ирисы… Сударыня, вы прекрасны… Я люблю вас, нет, не люблю, я вас боготворю!
- Разумеется, я, - с достоинством, как и полагается уважающей себя даме, произнесла капитан-ша. - Я перешла ручей.
- Но там так опасно! - разволновался Ларак. - Тропинка в нескольких местах осыпается.
- Я не заметила, - колокольное дребезжание нужно забыть и побыстрее, - дорога была такой красивой.
- Обопритесь на мою руку, - взгляд Эйвона стал еще более собачьим, чем всегда, - я покажу вам Камень Окделлов.
- О, я так давно мечтаю его увидеть. - Да про вались он, этот камень, вместе со всем Надором.
В глазах Ларака вспыхнул благоговейный огонь:
- Будущий Повелитель Скал, - выдохнул влюбленный, - в ночь совершеннолетия проводил время прикованным к родовому камню. В полночь к нему приходил глава Дома и задавал Великие Вопросы. Сын отвечал, а ответив, приносил клятву Скалам. Последним, кто прошел посвящение, был Алан Святой…
- Оказаться здесь, ночью, одной… - Чего еще ждать от Окделлов, но какой повод испугаться. - Граф, я бы умерла от страха.
- Вы - женщина, - возвестил Эйвон, - ваш удел - красота, робость и слабость, а удел рыцаря - служение Создателю, сюзерену и возлюбленной.
Видел бы несчастный, как робкое создание колотило законного супруга и рвало патлы кухарке. Или как волокло с пожара суконный скаток.
- Не все женщины слабы, - капитанша поправила «непослушный локон», - ваша племянница сильней многих рыцарей.
- Мирабелла слишком много страдала, - заученно пробубнил Ларак. - И потом… Я ее называю кузина, это более сообразно ее положению. Сударыня, мы пришли. Вот он!
Знаменитый камень оказался здоровенным валуном, украшенным позеленевшими кабаньими головами, одна из которых все еще сжимала в пасти кольцо. Подслеповатые злые глазки смотрели подозрительно, и незваная гостья торопливо отвернулась. Легендарные вепри до отвращения напоминали тварей, украшавших маменькин комод, которого маленькая «Улиза» боялась до дрожи. Ей казалось, что внутри живет кто-то страшный, он рано или поздно вылезет и всех сожрет, а вот госпожа Кре-дон деревянное чудище прямо-таки обожала. Луиза не удивилась бы, узнав, что маменька поволокла комод с собой, а если господин граф заставил ее уехать налегке, ему по гроб жизни обеспечены тяжкие вздохи и слезки на ресницах. Что такое спасенная жизнь в сравнении с пропавшей мебелью? Ерунда!
- Потрясающее зрелище! - голосом нищего на паперти пропел Эйвон. - Не правда ли?
Надо было ахать, а в голову, как назло, не лезло ничего подобающего.
- Я вижу, вы потрясены…
Госпожа Арамона пошевелила негнущимися пальцами ног. Правильно, что временем любви считают весну, весной ничего не обморозишь, и каштаны на голову не сыплются. Благородный влюбленный терпеливо ждал, глядя то на святыню, то на свою спутницу.
- Страшно подумать, что видел этот утес, - выдавила из себя капитанша, представляя себя прикованной к маменькиному комоду. - Но как вышло, что после Алана никого не привязывали?
А стоило бы. Не к скале, так к комоду, и на всю ночь, вдруг бы да помогло!
- Алан погиб, когда его сыновья были совсем детьми. - Простая скорбь на худом лице Ларака стала вселенской. - Он унес тайну в могилу, а его старший сын принял смерть вдали от Надора. Мой предок Люсьен Ларак привез малолетнему племяннику снятый с убитого родовой медальон, но это все, что он мог.
Ну отчего же, еще можно было приковать нового Окделла к скале и приковаться рядом со всеми чадами и домочадцами. Каменюк здесь хватает, и вообще, собирается граф объясняться или нет, холодно же!
- Рядом с этим камнем я чувствую себя совсем маленькой. - Это даже не вранье, гаже этих замшелых каменных морд только маменькины, деревянные. - Мне страшно!
- Как тонко вы чувствуете, - восхитился Ларак. - Поверьте, это дано немногим.
- Вы слишком добры. - Нос у нее, без сомнения, красный, но влюбленным рыцарям красные носы не страшны. - Но неужели вас не пугают эти звери?
- Мы часто бывали здесь с Эгмонтом, - завел свою песню Эйвон, и Луизе захотелось его стукнуть. Капитанша уже не могла слушать про придурка, превратившего Надор в смесь склепа с сараем, а здешние обитатели всё долдонили и долдонили, как покойный гулял, спал, ел… Странно, что им с Селиной до сих пор не показали ночную вазу, осененную великим страдальцем.
- Сударь… - Отвалятся пальцы или нет? - Эгмонт Окделл мертв, но вы живы, так возблагодарите за это Создателя.
- Я понимаю. - Эйвон вздохнул, как уставшая лошадь, - я слишком часто вспоминаю Эгмонта, но его жизнь придавала смысл и моему существованию. Мир несправедлив, великие погибают, а ничтожества продолжают влачить тяготы бытия. Их удел - оплакивать невосполнимую потерю.
Если б невосполнимую! Красотун Альдо на пару с сынком проклятущего Эгмонта восполнили так, что выходцам тошно.
- Скажите, граф, - еще немного, и она удерет, а Ларак пусть ловит вчерашний день сколько душе угодно, - вам не надоело быть родичем Эгмонта?
- Я знаю, что недостоин его, - испугался граф, - я… Я говорю об Эгмонте не потому, что хочу под няться в ваших глазах.
Закатные кошки, чтоб подняться в ее глазах, нужно скакать за помощью к Савиньяку, а не ныть о незадачливом заговорщике. Жаль, нельзя заткнуть дурня своими покойниками: Ларак про Эгмонта, она про мужа-выходца. Вот разговор бы был!
- Я вижу в вас графа Эйвона, - решила проявить милосердие капитанша, - но я слышала от слуг, что здесь встречаются призраки.
- О да, - воспрянул Ларак, - я своими глазами видел тут людей с мечами. Это был самый несчастный день в моей жизни!…
И надо ж было ей совать палку именно в это дупло, теперь придется слушать, но призраки - это последнее, на что ее хватит. После призраков - в трактир! К горячему вину, мягкому хлебу и мясу, сочному, с хрустящей корочкой, на подушке из жареных овощей…
- Сударь, - не подхлестнешь, до вечера не начнет, - когда это было?
- Восемь лет назад, - с готовностью начал Ларак. - Эгмонт повел войска на соединение с Эпинэ. Мои родичи, друзья ушли сражаться за свободу, а я остался в Надоре. Госпожа Арамона, я никому об этом не рассказывал. Никому!
- Даже вдовствующей кузине? - подняла голову обитавшая в Луизе гадюка. - Неужели вы так скрытны?
- Никому, - простодушно подтвердил Эйвон, - но вам я расскажу все. Я был болен, но тревога и сознание собственной никчемности были страшнее болезни. Я не находил покоя, и ноги сами принесли меня сюда, на любимую скалу Эгмонта.
Небо покрылось тучами, вставал туман, было тяжело дышать. Я устал и присел на один из валунов, потом встал, чтобы идти дальше, и вдруг увидел человека. Он стоял на такой же высоте, что и я, и смотрел мне в лицо.
Незнакомец был в цветах Дома Скал, и я решил, что это гонец, поднявшийся за мной, но не желающий прерывать мои размышления. Я его окликнул, он не ответил, тогда я пошел к нему; он тоже двинулся мне навстречу, повторяя мои шаги, движения, жесты…
Когда между нами осталось нескольких шагов, я узнал в нем самого себя. Признаюсь, я испугался, но постарался этого не показать. Я протянул к своему двойнику руку, он сделал то же, я закричал, и эхо четырежды повторило мой крик. Меня охватил ужас, не понимая, что делаю, я выхватил шпагу. Призрак тоже обнажил клинок, и тут я увидел, что это не я, а Эгмонт. Он смотрел на меня, я на него… Не помню, сколько это длилось, потом мне в глаза ударил солнечный луч, показавшийся алым. На мгновенье я ослеп, а когда снова смог видеть, призрак исчез.
Голова у меня кружилась, я с трудом спустился со скалы, добрался до замка и потерял сознание прямо во дворе. На шестую ночь пришло известие о гибели Эгмонта. Он погиб в ту самую минуту, когда я его увидел. Он погиб, а я…
- А вы, к счастью, живы, - перебила Луиза, - и хватит об этом.
Стало тихо, Эйвон пережевывал давнишний бред, а ноги, окончательно замерзнув, готовились отвалиться. Добродетельная вдова без ног - это безобразие, и Луиза, наплевав на приличия, повлекла молчащего спутника вдоль скачущего ручья. Шагов через десять стало легче, и дама подняла лицо к кавалеру. Кавалер страдал то ли от несварения желудка, то ли от горьких воспоминаний, то ли от любви. Ну и пусть: хватит загонять петуха в курятник, пусть сам дорожку ищет.
Камень с мордами остался позади, и на том спасибо, плеск воды напоминал о ручейке в Кошоне. Весной Герард мастерил из щепок лодочки и водил малышню их пускать, а они с Селиной собирали примулы и гиацинты…
Сказал бы кто капитанше, что она станет бояться не только за детей и кэналлийца, но и за Катарину, а ведь боится! И за, с позволения сказать, жениха Айрис боится, и даже за дуру Мэтьюс с ее брюхатой дочкой, а вот Раканыша госпожа Арамо-на задушила бы своими руками. Жаль, руки коротковаты, только и остается, что кудахтать над девицами да искать дорожку к Савиньяку.
Над головой что-то захлопало: на щербатый валун плюхнулась ворона, выругалась и тут же сорвалась прочь.
- Весной здесь растут анемоны, - нашелся наконец Эйвон, - а ниже, вдоль ручья, распускаются незабудки.
Слава святой Октавии, о цветочках, а не о покойниках!
- В Рафиано, где я провела детские годы, - поддержала разговор Луиза, - растет трутный гриб. На пнях. А на полях - бобы. Кормовые. И еще
спаржа. Ее едят.
- Это прекрасно, - не очень уверенно одобрил спаржу Эйвон и вернулся к местным прелестям. - Скальный ручей впадает в Надорское озеро. Сейчас оно замерзло, но летом его берега покрыты…
- Фиалками? - с готовность подсказала Луиза. - Ландышами? Колокольчиками? Ромашками?
- Ромашками, - признался Л арак. - А у воды расцветают ирисы… Сударыня, вы прекрасны… Я люблю вас, нет, не люблю, я вас боготворю!
3
Ну вот он и пробил, великий миг! Прекрасная Луиза в алом плаще возвышается над фамильным ручьем, а перед ней преклонил колени самый настоящий граф. Теперь никуда не денешься, придется скреплять. Поцелуем.
- Эйвон, - произнесла Луиза, кусая губы, а непрошеный то ли смех, то ли плач выгрызался наружу амбарной крысой, - не говорите так.
- Я знаю, что недостоин вас. - Дядя великого Эгмонта шумно вздохнул. - Я не могу ничего предложить в обмен на зажженный вами свет, озаривший мою убогую жизнь.
Тут не возразить: жизнь в Надоре и впрямь убогая, озаришь и не заметишь.
- Встаньте, сударь, - потребовала Луиза, пере минаясь с ноги на ногу. Дернуло же ее не замотать лапы, хотя в меховых сапогах по скалам не попры-
гаешь. Решено, когда в нее влюбится маркиз, пусть объясняется или летом, или у камина.
- Я готов оставаться здесь вечно, - лицо Лара- ка стало вдохновенным, - только б видеть вас, слышать вас голос, чувствовать ваше дыхание!
Еще немного, они тут навечно и останутся. Луиза с трудом сдержала рвущийся наружу чих.
- Граф, - заботливо проворковала она, - вы можете простудиться, давайте продолжим разговор в тепле. Мы могли бы спуститься к тракту.
Про трактир пока лучше не говорить, трактир - это низменно!
- Что значит болезнь и даже смерть в сравнении с вами, - начал Эйвон. Нет, так просто он не уйдет, остается одно.
Госпожа Арамона торопливо облизнула губы и облапила влюбленного, вынуждая встать. Именно так она заставляла перебравшего мужа доползти до кровати, а ведь останься старой девой, растерялась бы!
У поднятого с колен Эйвона пути к отступлению не оставалось. Он еще пытался что-то бормотать, но Луиза решительно пресекла разговоры, впившись в колючие усы.
Целовать Эйвон не умел, но от него пахло целебными травами, а не тинтой. А ты хотела «Черной крови» и шадди? Обойдешься!
- Сударыня, - Ларак сжал Луизу в объятиях, стало теплее, но не ногам, - я никогда не изменял жене… Никогда.
- Я тоже, - призналась женщина. Не изменяла, хотя сны были, сны, в которых она видела над собой синие глаза.
- Мы убежим, - бубнил Эйвон, - убежим… далеко… Мы будем вместе до конца времен…
- Убежим, - пообещала Луиза задыхающемуся влюбленному, - но вы сбреете бороду.
- Сбрею, - в свою очередь пообещал тот. Точ но так же он поклялся бы умереть или достать с неба парочку звезд.
- Эйвон, - произнесла Луиза, кусая губы, а непрошеный то ли смех, то ли плач выгрызался наружу амбарной крысой, - не говорите так.
- Я знаю, что недостоин вас. - Дядя великого Эгмонта шумно вздохнул. - Я не могу ничего предложить в обмен на зажженный вами свет, озаривший мою убогую жизнь.
Тут не возразить: жизнь в Надоре и впрямь убогая, озаришь и не заметишь.
- Встаньте, сударь, - потребовала Луиза, пере минаясь с ноги на ногу. Дернуло же ее не замотать лапы, хотя в меховых сапогах по скалам не попры-
гаешь. Решено, когда в нее влюбится маркиз, пусть объясняется или летом, или у камина.
- Я готов оставаться здесь вечно, - лицо Лара- ка стало вдохновенным, - только б видеть вас, слышать вас голос, чувствовать ваше дыхание!
Еще немного, они тут навечно и останутся. Луиза с трудом сдержала рвущийся наружу чих.
- Граф, - заботливо проворковала она, - вы можете простудиться, давайте продолжим разговор в тепле. Мы могли бы спуститься к тракту.
Про трактир пока лучше не говорить, трактир - это низменно!
- Что значит болезнь и даже смерть в сравнении с вами, - начал Эйвон. Нет, так просто он не уйдет, остается одно.
Госпожа Арамона торопливо облизнула губы и облапила влюбленного, вынуждая встать. Именно так она заставляла перебравшего мужа доползти до кровати, а ведь останься старой девой, растерялась бы!
У поднятого с колен Эйвона пути к отступлению не оставалось. Он еще пытался что-то бормотать, но Луиза решительно пресекла разговоры, впившись в колючие усы.
Целовать Эйвон не умел, но от него пахло целебными травами, а не тинтой. А ты хотела «Черной крови» и шадди? Обойдешься!
- Сударыня, - Ларак сжал Луизу в объятиях, стало теплее, но не ногам, - я никогда не изменял жене… Никогда.
- Я тоже, - призналась женщина. Не изменяла, хотя сны были, сны, в которых она видела над собой синие глаза.
- Мы убежим, - бубнил Эйвон, - убежим… далеко… Мы будем вместе до конца времен…
- Убежим, - пообещала Луиза задыхающемуся влюбленному, - но вы сбреете бороду.
- Сбрею, - в свою очередь пообещал тот. Точ но так же он поклялся бы умереть или достать с неба парочку звезд.
Глава 3. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ) АРЛОРА
400 год К. С. 3-4-й день Зимних Скал
1
- Что ты знаешь о разбойниках? - безнадежно спросил Ричард красноносого толстого повара.
Повар знал то же, что и все, а именно ничего, и это «ничего» растянулось на добрых полчаса.
- Хорошо, - вздохнул наконец Дикон. - Тебя заперли вместе с остальными слугами, и ты ничего не видел. Что ты можешь сказать о пропавшем Гильермо? Как он себя вел? С кем разговаривал? Кто к нему приходил?
Повар пошевелил губами и сообщил то, что цивильный комендант знал и так.
Сбежавшего мерзавца звали Гильермо Паччи, и он приходился племянником удалившемуся от дел истопнику, который его и привел.
Паччи-старший объявил, что получил в наследство постоялый двор, распрощался и уехал. Где получил? Где-то в Рафиано. Добраться до новоявленного трактирщика было не легче, чем до племянника.
- Гильермо был хорошим истопником? - подал голос сидевший у двери Нокс.
- Ох, сударь, - колыхнул пузом кухонный владыка, - откуда ж мне знать? У него один огонь, у меня другой.
- Хорошо, - велел Ричард, - можешь идти.
Повар убрался. Дикон с тоской глянул на безнадежно пустой бумажный лист. От слуг не было никакого толка. Все, что удалось узнать, юноша услышал от Марианны и первого же допрошенного лакея. Остальные талдычили все то же самое.
Что делать дальше, Ричард не представлял. Уцелевшая прислуга подозрений не вызывала, спасшая Робера баронесса - тем более. Оставалось повесить пойманных разбойников, объявить награду за головы сбежавших и успокоиться, но этого-то юноша и не мог. Покушение на Эпинэ слишком напоминало охоту за ним самим. Кому-то очень хотелось, чтобы в Талигойе не осталось Повелителей, и его следовало найти. Легко сказать!
Дикон с отвращением допил остывший шадди. Четвертая чашка за утро, а спать все равно хочется. Ричард неуверенно глянул на молчащего Нокса: полковник был подтянут и непроницаем. Ему не пришлось задыхаться в Доре, а потом два дня кряду вместе с сюзереном принимать посольские соболезнования.
- Полковник, я не понял вашего последнего вопроса.
- Простите, монсеньор. Мне подумалось, что этот Паччи был не истопником, а «висельником». Иметь своего человека в доме очень удобно.
- Я тоже так считаю, - кивнул Дикон.
Все верно. Гильермо улучил подходящий момент, дал знать сообщникам и сам же их впустил. Вместе они заперли слуг, ворвались через потайную дверь в будуар. Все сходится! Только кто за всем этим стоит?
- Я не помешаю? - Мягкие шаги, аромат ду хов. Марианна так и не легла! И не ляжет, пока они не закончат.
- Сударыня, - как же она все-таки хороша, - скоро мы освободим вас от своего присутствия.
- Монсеньор, - баронесса уже взяла себя в руки, однако вздернутый подбородок и спокойный голос могли обмануть Нокса, но не Ричарда, - я всегда рада видеть вас в своем доме. Может быть, еще шадди?
- Благодарю, сударыня. - Еще одна чашка - и тошнотворная, горько-сладкая жидкость хлынет из ушей. - Это было бы прекрасно.
- Я сейчас распоряжусь.
Шуршащие шелка, запах роз, тихий стук потайной дверцы… В Янтарной спальне тоже пахнет розами, но сначала - дело.
- Джереми, сколько осталось?
- Трое, - с нескрываемым облегчением откликнулся северянин, - камеристка и конюхи.
- Сперва камеристку. - Сейчас он в шестнадцатый раз услышит про наследство в Рафиано.
- Да, монсеньор. - Все, что случилось с Иноходцем, от выстрела в Эпинэ до нынешнего нападения, - звенья одной цепи. Нужно ускорить свадьбу. Повелителю Молний нужен наследник, и чем скорее, тем лучше
- Камеристка, - невозмутимо доложил Джереми, - зовут Ваннина.
- Монсеньор. - Похожая на щуку шатенка сделала книксен. Прошлым летом она подавала им с Марианной шоколад. Прямо в постель.
- Во время нападения, - сухо уточнил Ричард, - ты была у родных?
- Да, монсеньор, - затараторила щука, - госпожа меня отпустила. Кабы я знала, что такое случится, ни за что бы не ушла, но кто мог подумать…
- Ваннина, - прервал словесный поток Дикон, - пропал истопник. Что ты о нем можешь сказать?
- Он крался как кот, - глаза Ваннины стали злыми, - как кот-вор. Он все вынюхивал, везде шнырял. Его дело - камины, затопил и спи, так ведь нет! Везде норовил пролезть, то дымит у него, то растопки мало…
- Все? - Эта злюка сейчас навспоминает, утонешь. - Больше ничего не заметила?
- Невежа он был, - отрезала камеристка, - грубиян. Обхождения деликатного не понимал. Дориан, камердинер господина барона, он сейчас в отлучке, говорил, что обтешется, да деревенщина деревенщиной и подохнет. Уж вы меня, монсеньор, простите, только нечего проходимцев всяких подбирать. Толковала ведь я Дориану, что нечего истопнику в парадных залах толкаться, а тот заладил, что не моего ума это дело. А у господина барона сердце доброе, а понятий об жизни, словно у егой-ных воробьев. Ну и кто прав?
- По всей вероятности, ты, - подал голос Нокс, и лучше б он этого не делал.
- Я гаденышей за хорну чую. - Ваннина сделала книксен полковнику. - Вот хоть господина Са-лигана взять… Вроде маркиз, а об обхождении никакого понятия! Ни одеться тебе, ни помыться. Какой он кавалер, когда ровно из хлева вылез, а туда же, на госпожу глаз положил, только госпожа баронесса грязи не любят, госпожа к чистоте привыкли. Уж если они кавалера привечают, то у него все на месте - и обхождение, и личико, и одет как положено, да монсеньор и сами знают…
Служанка многозначительно улыбнулась, это было неприятно: Кому еще она наболтала? И ведь не уймешь…
- Ваш шадди. - Старичок с подносом появил ся удивительно вовремя.
- Передайте мою благодарность баронессе. - Дикон поднес невесомую, расписанную бабочками чашечку к губам. Навязчивый горький запах вызывал тошноту, а ведь некоторые этим пойлом восторгаются. Юноша поставил шадди прямо на пустой лист. Пора было заканчивать.
- Итак, ты Гильермо не доверяла и говорила об этом камердинеру господина Капуль-Гизайля, а он внимания не обратил. Это все?
Это было не все. Далеко не все.
- Господин Дориан много о себе полагает. - Баронский камердинер явно не давал Ваннине по коя. - Еще был бы он камердинером монсеньора… Или господина Эпинэ, или господина Марселя, а он кто? Да никто, а носом сейчас луну сшибет… А все с того, что госпожа баронесса совсем барона разбаловали. И птички ему, и черепки. Оно понят но, деток нет, деньги есть, чего не побаловать, то лько лучше б они в строгости дом держали.
Господин Салиган, тот тоже хорош! Пакость всякую таскает, а тот и платит. И чего не заплатить, денежки-то не его. Муженек-то к нам голодранец голодранцем подкатился, только добра и было, что клетка с воробьем этим желтым. Правда, человек он добрый, свое место знает, только лучше б он…
Вошла Марианна, тихо села рядом с Ноксом. Нокс покосился на баронессу и неожиданно поправил воротник.
- Сударыня, - полковник наиучтивейше наклонил голову, - мы почти закончили. К сожалению, ничего важного узнать не удалось, но монсеньор не теряет надежды.
- У вас есть более важные дела, - просто сказала Марианна, - но когда выдастся свободная минутка, вспомните, что в этом доме вам рады. К вам, господин Нокс, это тоже относится.
- Благодарю. - Служака растерялся, и Дику впервые за последние три дня стало смешно.
- Полковник Нокс, - объявил Повелитель Скал, - отныне лично отвечает не только за мою безопасность, но и за вашу.
- Будет исполнено, - отчеканил северянин. - Сударыня, вы под защитой Скал.
- Я тронута, - женщина благодарно улыбнулась, - но это, поверьте, излишне. Вряд ли разбойники вернутся, а у вас столько дел.
- Служить вам - наш долг, - не согласился Нокс. - Ваша камеристка утверждает, что пропавший истопник вел себя подозрительно. Она говорила о нем с камердинером вашего супруга, но тот не обратил на это внимания.
- Глупости, - улыбнулась Марианна, - у Ван-нины очень живое воображение, и она никогда не ладила с Дорианом. Теперь, когда Гильермо исчез, она найдет, что вспомнить, когда же он был в доме, Ваннина находила его общество весьма приятным.
Повар знал то же, что и все, а именно ничего, и это «ничего» растянулось на добрых полчаса.
- Хорошо, - вздохнул наконец Дикон. - Тебя заперли вместе с остальными слугами, и ты ничего не видел. Что ты можешь сказать о пропавшем Гильермо? Как он себя вел? С кем разговаривал? Кто к нему приходил?
Повар пошевелил губами и сообщил то, что цивильный комендант знал и так.
Сбежавшего мерзавца звали Гильермо Паччи, и он приходился племянником удалившемуся от дел истопнику, который его и привел.
Паччи-старший объявил, что получил в наследство постоялый двор, распрощался и уехал. Где получил? Где-то в Рафиано. Добраться до новоявленного трактирщика было не легче, чем до племянника.
- Гильермо был хорошим истопником? - подал голос сидевший у двери Нокс.
- Ох, сударь, - колыхнул пузом кухонный владыка, - откуда ж мне знать? У него один огонь, у меня другой.
- Хорошо, - велел Ричард, - можешь идти.
Повар убрался. Дикон с тоской глянул на безнадежно пустой бумажный лист. От слуг не было никакого толка. Все, что удалось узнать, юноша услышал от Марианны и первого же допрошенного лакея. Остальные талдычили все то же самое.
Что делать дальше, Ричард не представлял. Уцелевшая прислуга подозрений не вызывала, спасшая Робера баронесса - тем более. Оставалось повесить пойманных разбойников, объявить награду за головы сбежавших и успокоиться, но этого-то юноша и не мог. Покушение на Эпинэ слишком напоминало охоту за ним самим. Кому-то очень хотелось, чтобы в Талигойе не осталось Повелителей, и его следовало найти. Легко сказать!
Дикон с отвращением допил остывший шадди. Четвертая чашка за утро, а спать все равно хочется. Ричард неуверенно глянул на молчащего Нокса: полковник был подтянут и непроницаем. Ему не пришлось задыхаться в Доре, а потом два дня кряду вместе с сюзереном принимать посольские соболезнования.
- Полковник, я не понял вашего последнего вопроса.
- Простите, монсеньор. Мне подумалось, что этот Паччи был не истопником, а «висельником». Иметь своего человека в доме очень удобно.
- Я тоже так считаю, - кивнул Дикон.
Все верно. Гильермо улучил подходящий момент, дал знать сообщникам и сам же их впустил. Вместе они заперли слуг, ворвались через потайную дверь в будуар. Все сходится! Только кто за всем этим стоит?
- Я не помешаю? - Мягкие шаги, аромат ду хов. Марианна так и не легла! И не ляжет, пока они не закончат.
- Сударыня, - как же она все-таки хороша, - скоро мы освободим вас от своего присутствия.
- Монсеньор, - баронесса уже взяла себя в руки, однако вздернутый подбородок и спокойный голос могли обмануть Нокса, но не Ричарда, - я всегда рада видеть вас в своем доме. Может быть, еще шадди?
- Благодарю, сударыня. - Еще одна чашка - и тошнотворная, горько-сладкая жидкость хлынет из ушей. - Это было бы прекрасно.
- Я сейчас распоряжусь.
Шуршащие шелка, запах роз, тихий стук потайной дверцы… В Янтарной спальне тоже пахнет розами, но сначала - дело.
- Джереми, сколько осталось?
- Трое, - с нескрываемым облегчением откликнулся северянин, - камеристка и конюхи.
- Сперва камеристку. - Сейчас он в шестнадцатый раз услышит про наследство в Рафиано.
- Да, монсеньор. - Все, что случилось с Иноходцем, от выстрела в Эпинэ до нынешнего нападения, - звенья одной цепи. Нужно ускорить свадьбу. Повелителю Молний нужен наследник, и чем скорее, тем лучше
- Камеристка, - невозмутимо доложил Джереми, - зовут Ваннина.
- Монсеньор. - Похожая на щуку шатенка сделала книксен. Прошлым летом она подавала им с Марианной шоколад. Прямо в постель.
- Во время нападения, - сухо уточнил Ричард, - ты была у родных?
- Да, монсеньор, - затараторила щука, - госпожа меня отпустила. Кабы я знала, что такое случится, ни за что бы не ушла, но кто мог подумать…
- Ваннина, - прервал словесный поток Дикон, - пропал истопник. Что ты о нем можешь сказать?
- Он крался как кот, - глаза Ваннины стали злыми, - как кот-вор. Он все вынюхивал, везде шнырял. Его дело - камины, затопил и спи, так ведь нет! Везде норовил пролезть, то дымит у него, то растопки мало…
- Все? - Эта злюка сейчас навспоминает, утонешь. - Больше ничего не заметила?
- Невежа он был, - отрезала камеристка, - грубиян. Обхождения деликатного не понимал. Дориан, камердинер господина барона, он сейчас в отлучке, говорил, что обтешется, да деревенщина деревенщиной и подохнет. Уж вы меня, монсеньор, простите, только нечего проходимцев всяких подбирать. Толковала ведь я Дориану, что нечего истопнику в парадных залах толкаться, а тот заладил, что не моего ума это дело. А у господина барона сердце доброе, а понятий об жизни, словно у егой-ных воробьев. Ну и кто прав?
- По всей вероятности, ты, - подал голос Нокс, и лучше б он этого не делал.
- Я гаденышей за хорну чую. - Ваннина сделала книксен полковнику. - Вот хоть господина Са-лигана взять… Вроде маркиз, а об обхождении никакого понятия! Ни одеться тебе, ни помыться. Какой он кавалер, когда ровно из хлева вылез, а туда же, на госпожу глаз положил, только госпожа баронесса грязи не любят, госпожа к чистоте привыкли. Уж если они кавалера привечают, то у него все на месте - и обхождение, и личико, и одет как положено, да монсеньор и сами знают…
Служанка многозначительно улыбнулась, это было неприятно: Кому еще она наболтала? И ведь не уймешь…
- Ваш шадди. - Старичок с подносом появил ся удивительно вовремя.
- Передайте мою благодарность баронессе. - Дикон поднес невесомую, расписанную бабочками чашечку к губам. Навязчивый горький запах вызывал тошноту, а ведь некоторые этим пойлом восторгаются. Юноша поставил шадди прямо на пустой лист. Пора было заканчивать.
- Итак, ты Гильермо не доверяла и говорила об этом камердинеру господина Капуль-Гизайля, а он внимания не обратил. Это все?
Это было не все. Далеко не все.
- Господин Дориан много о себе полагает. - Баронский камердинер явно не давал Ваннине по коя. - Еще был бы он камердинером монсеньора… Или господина Эпинэ, или господина Марселя, а он кто? Да никто, а носом сейчас луну сшибет… А все с того, что госпожа баронесса совсем барона разбаловали. И птички ему, и черепки. Оно понят но, деток нет, деньги есть, чего не побаловать, то лько лучше б они в строгости дом держали.
Господин Салиган, тот тоже хорош! Пакость всякую таскает, а тот и платит. И чего не заплатить, денежки-то не его. Муженек-то к нам голодранец голодранцем подкатился, только добра и было, что клетка с воробьем этим желтым. Правда, человек он добрый, свое место знает, только лучше б он…
Вошла Марианна, тихо села рядом с Ноксом. Нокс покосился на баронессу и неожиданно поправил воротник.
- Сударыня, - полковник наиучтивейше наклонил голову, - мы почти закончили. К сожалению, ничего важного узнать не удалось, но монсеньор не теряет надежды.
- У вас есть более важные дела, - просто сказала Марианна, - но когда выдастся свободная минутка, вспомните, что в этом доме вам рады. К вам, господин Нокс, это тоже относится.
- Благодарю. - Служака растерялся, и Дику впервые за последние три дня стало смешно.
- Полковник Нокс, - объявил Повелитель Скал, - отныне лично отвечает не только за мою безопасность, но и за вашу.
- Будет исполнено, - отчеканил северянин. - Сударыня, вы под защитой Скал.
- Я тронута, - женщина благодарно улыбнулась, - но это, поверьте, излишне. Вряд ли разбойники вернутся, а у вас столько дел.
- Служить вам - наш долг, - не согласился Нокс. - Ваша камеристка утверждает, что пропавший истопник вел себя подозрительно. Она говорила о нем с камердинером вашего супруга, но тот не обратил на это внимания.
- Глупости, - улыбнулась Марианна, - у Ван-нины очень живое воображение, и она никогда не ладила с Дорианом. Теперь, когда Гильермо исчез, она найдет, что вспомнить, когда же он был в доме, Ваннина находила его общество весьма приятным.