Преступник подлежит суду и казни, однако мы не можем забыть о былой верности Гонтов и о том, что Удо Борн оказал нам и Талигойе неоценимую услугу, разыскав раненного в бою с войсками узурпатора герцога Окделла. Учитывая ходатайство Его Высокопреосвященства Левия и Ее Высочества Матильды Алатской, мы оставляем Удо Борну жизнь и приговариваем его к пожизненному изгнанию с лишением титула и дарованной нами собственности.
Удо Борн сегодня же навсегда покинет Талигойю, и ни он сам, ни его потомство не пересекут границу под страхом немедленной смерти. Мы же во имя чести эориев велим по возможности избегать разговоров о его преступлении. Герб Гонтов мы передадим ближайшему из потомков казненного узурпаторами Рутгерта Гонта.
И пусть наша мягкость в отношении Удо Борна не станет соблазном для прочих. Тот, кто оскорбит своего короля и поднимет руку на наших верных вассалов, умрет, какими бы ни были его предыдущие заслуги и кто бы за него ни просил. Да будет так, а теперь все, кроме герцога Окделла, свободны.
2
Удо Борн сегодня же навсегда покинет Талигойю, и ни он сам, ни его потомство не пересекут границу под страхом немедленной смерти. Мы же во имя чести эориев велим по возможности избегать разговоров о его преступлении. Герб Гонтов мы передадим ближайшему из потомков казненного узурпаторами Рутгерта Гонта.
И пусть наша мягкость в отношении Удо Борна не станет соблазном для прочих. Тот, кто оскорбит своего короля и поднимет руку на наших верных вассалов, умрет, какими бы ни были его предыдущие заслуги и кто бы за него ни просил. Да будет так, а теперь все, кроме герцога Окделла, свободны.
2
– Гица. – Лаци тщательно подкрутил смоляные усы, сейчас гадость скажет. – Куда ж теперь гици Удо подастся?
– Я ему не бабка, – огрызнулась Матильда, предвкушая хорошую ссору. – Куда захочет, туда и поедет.
– А чего б ему в Сакаци не поехать? – закинул удочку доезжачий. – Да и нам заодно?
Домой хочет. Можно подумать, Оллария, тьфу ты, Ракана поперек горла одному Ласло Надю. Принцесса мотнула стриженой головой не хуже Бочки и уткнулась в присланные внуком побрякушки. Роскошные камни оправили заново, и это было противно. Лучше б тащил как есть: грабеж честнее кражи, недаром о разбойниках песни поют, а ворье на виселицу волокут, никто и не чихнет.
– Гица, – не унимался Ласло, – чего нам тут ловить? На гици Робера напали, гици Удо отъезжает, а мы чего?
– А того, – попыталась объяснить принцесса, – что Альдо не до конца сдурел. Может, одумается еще. Сотвори он с Удо что-то пакостное, уехала б…
– Ой ли, – свел брови доезжачий. Вот ведь зараза, вроде и злится, а глаза что у кота на крыше.
– Чтоб меня Охотнички стоптали, уехала бы!
Альдо, паршивец, это понял, потому и сдал назад. И снова сдаст. Бабка ему нужна, значит, сидеть ей в Талиге и хватать за хвост одной рукой внука, другой – Робера.
– Чтоб друга за подначку прикончить, – не унимался доезжачий, – не сдуреть надо, а взбеситься. Друзьями на Изломе только дурной швыряется.
– А он и есть дурной, – топнула ногой Матильда, – только внук он мне, понял? Сама такое вырастила, сама с ним и сдохну! А ты и вправду отправляйся, надоел!
– Ох, гица шутить мастерица, – в черных глазах вспыхнули искры, – только я от гицы никуда.
– А никуда – терпи! – велела Матильда. Любовник в ответ только головой покачал: терпел, дескать, и буду терпеть. Жаль, ночь далеко. Ее Высочество усмехнулась и высыпала дареное барахло из шкатулки с очередным Зверем. В блестящей кучке сверкнула живая искра. Ройя! Не хуже, чем у братца Альберта. Принцесса взяла холодную звезду двумя пальцами, поднесла к глазам. Краденый камень лип к рукам, к глазам, к сердцу, не отцепишься. Хозяина предал, а к ней пристал! Матильда швырнула ройю в шкатулку и встала.
– Надо дурня этого проводить, а то дороги не будет.
– Проводим, гица, – поддержал Лаци. – Только впятером дорога короче вчетверо. Сама гица, я при гице, да трое гици – Удо с Дугласом да Эпинэ. Крысюк-то его истосковался весь, как бы не околел…
– Отстань! – Доезжачий сверкнул белыми зубами и отстал. Ну и пусть, она тоже отворачиваться умеет. Ее Высочество почесала щеку и уставилась в камин. Надо было в юности удрать с Фереком, а не с Фереком, так с Пиштой или с Шани. В Алати красавцев пруд пруди, но ей белокурый голубок понадобился. Вот и огребла на старости лет!
Что-то скрипнуло, потом еще раз. Лаци ходит легко, даже в сапогах, это паркет рассохся, даром что дворцовый.
– Куда собрался? – Как пляшет огонь… Ему все равно, где гореть. Были б дрова, и ладно.
– На конюшню. – Морда волчья, стал и смотрит, аж затылок горит. – Коней промять.
– Собрался, так иди. – А вот не обернется она. Не обернется, и все!
Лаци улыбнулся, подошел к камину, присел ,поворошил угли. Уходить мерзавец не собирался, а вот дверь запирать придется, чует ее сердце. Кочерга еще раз ткнула поленья.
– Хорошо горят, гица. Жарко.
– Жарко, – согласилась Матильда. Сосна, одно слово… Тьфу ты!
Двери надо запирать вовремя, особенно во дворцах. Не запер, сам виноват. Ее Высочество обернулась на стук со всей возможной царственностью. Лаци уже стоял у окна: руки сложен груди, волосы приглажены, вот ведь прохвост!
– Ваше Высочество, прошу меня простстить. – Гимнет-капитан Мевен торопливо преклонил колено. Белая туника с рукавами и лиловым поясом превращала беднягу в какого-то мукомола. – Воля его Величества.
– Что случилось? – Принцесса не укусила визитера исключительно из личного расположения. Мевен был первым талигойцем, понравившимся принцессе без всяких оговорок. Вторым стал Джеймс Рокслей, бедняга…
– Его Величество требует к себе капитана Надя, – сообщил Мевен, – незамедлительно.
– Это еще зачем? – вскинулась Матильда. – А кто меня охранять будет?
Внук может лопнуть на своем троне, от Лаци она не откажется. И от поездок в Ноху тоже.
– Из Дайта прибыли щенки, – понизил голос виконт. – Но я вам ничего не говорил.
– А я не слышала. – Подарок или взятка? Взятка бабке от внука, гаже не придумаешь. – И капитан Надь не слышал. Так ведь?
– Не слышал, – заверил доезжачий. – Только зря осенний помет взяли.
– Много мы с Мупой охотились. – Дайтский щенок… Очень много лап и ушей, и еще нос. Любопытный, мокрый нос. Уши падают на глаза, лапы путаются, передние браво маршируют, задние тянутся за передними, не успевают…
– Если подходящая сучка будет, – предложил Лаци, – можно Мупой назвать.
Мупа… Изгрызенное одеяло, загубленные ковры. Ноги то и дело на что-то налетают, что-то жалобно визжит… И ведь знаешь, что у тебя один щенок, а кажется, четыре. Круглое пятно на спине, вечно виляющий обрубок, девять лет жизни и «сонный камень». Со смерти дайты все и началось, со смерти дайты и избрания Эсперадора, но что же у нее в голове второй день крутится? Что-то, связанное с Левием…
– Кобеля возьму, – отрезала Матильда, отгоняя память о теплом, мягком и неживом на смятой постели, – второй Мупы не будет.
Второго не бывает ничего и никого. Все случается только раз, а теряется навсегда. Потеряла с Эсперадором, с кардиналом не найдешь.
– Его Величество просил поторопиться, – на помнил гимнет. – Нужно успеть к приему.
Если б не Мупа, их бы с внуком не было, а те, кого растоптали в Доре, остались бы живы. Вот тебе и собачья смерть.
– Лаци, – скучным голосом напомнила принцесса, – не забудь промять Бочку.
– Я помню, гица, – заверил доезжачий. – Перековать бы его к зиме!
– Надо – делай. – Уберутся они или нет?!
Ее Высочество сунула кочергу в рыжие огненные вихры. Пятый день празднеств, сколько можно… Хорошо, большие приемы отменили, хотя что это она несет?! Хорошо, что погиб Джеймс, солдаты, музыканты, пришедшие за подарками горожане? Уж лучше б все жили, а Берхайма с «Каглионом» она бы вытерпела, не привыкать!
– Ваше Высочество, – сухопарая гофмейстерина пахла лавандой и усердием, – прибыло платье к Приему Молний. Швеям нужно два часа…
– Я ему не бабка, – огрызнулась Матильда, предвкушая хорошую ссору. – Куда захочет, туда и поедет.
– А чего б ему в Сакаци не поехать? – закинул удочку доезжачий. – Да и нам заодно?
Домой хочет. Можно подумать, Оллария, тьфу ты, Ракана поперек горла одному Ласло Надю. Принцесса мотнула стриженой головой не хуже Бочки и уткнулась в присланные внуком побрякушки. Роскошные камни оправили заново, и это было противно. Лучше б тащил как есть: грабеж честнее кражи, недаром о разбойниках песни поют, а ворье на виселицу волокут, никто и не чихнет.
– Гица, – не унимался Ласло, – чего нам тут ловить? На гици Робера напали, гици Удо отъезжает, а мы чего?
– А того, – попыталась объяснить принцесса, – что Альдо не до конца сдурел. Может, одумается еще. Сотвори он с Удо что-то пакостное, уехала б…
– Ой ли, – свел брови доезжачий. Вот ведь зараза, вроде и злится, а глаза что у кота на крыше.
– Чтоб меня Охотнички стоптали, уехала бы!
Альдо, паршивец, это понял, потому и сдал назад. И снова сдаст. Бабка ему нужна, значит, сидеть ей в Талиге и хватать за хвост одной рукой внука, другой – Робера.
– Чтоб друга за подначку прикончить, – не унимался доезжачий, – не сдуреть надо, а взбеситься. Друзьями на Изломе только дурной швыряется.
– А он и есть дурной, – топнула ногой Матильда, – только внук он мне, понял? Сама такое вырастила, сама с ним и сдохну! А ты и вправду отправляйся, надоел!
– Ох, гица шутить мастерица, – в черных глазах вспыхнули искры, – только я от гицы никуда.
– А никуда – терпи! – велела Матильда. Любовник в ответ только головой покачал: терпел, дескать, и буду терпеть. Жаль, ночь далеко. Ее Высочество усмехнулась и высыпала дареное барахло из шкатулки с очередным Зверем. В блестящей кучке сверкнула живая искра. Ройя! Не хуже, чем у братца Альберта. Принцесса взяла холодную звезду двумя пальцами, поднесла к глазам. Краденый камень лип к рукам, к глазам, к сердцу, не отцепишься. Хозяина предал, а к ней пристал! Матильда швырнула ройю в шкатулку и встала.
– Надо дурня этого проводить, а то дороги не будет.
– Проводим, гица, – поддержал Лаци. – Только впятером дорога короче вчетверо. Сама гица, я при гице, да трое гици – Удо с Дугласом да Эпинэ. Крысюк-то его истосковался весь, как бы не околел…
– Отстань! – Доезжачий сверкнул белыми зубами и отстал. Ну и пусть, она тоже отворачиваться умеет. Ее Высочество почесала щеку и уставилась в камин. Надо было в юности удрать с Фереком, а не с Фереком, так с Пиштой или с Шани. В Алати красавцев пруд пруди, но ей белокурый голубок понадобился. Вот и огребла на старости лет!
Что-то скрипнуло, потом еще раз. Лаци ходит легко, даже в сапогах, это паркет рассохся, даром что дворцовый.
– Куда собрался? – Как пляшет огонь… Ему все равно, где гореть. Были б дрова, и ладно.
– На конюшню. – Морда волчья, стал и смотрит, аж затылок горит. – Коней промять.
– Собрался, так иди. – А вот не обернется она. Не обернется, и все!
Лаци улыбнулся, подошел к камину, присел ,поворошил угли. Уходить мерзавец не собирался, а вот дверь запирать придется, чует ее сердце. Кочерга еще раз ткнула поленья.
– Хорошо горят, гица. Жарко.
– Жарко, – согласилась Матильда. Сосна, одно слово… Тьфу ты!
Двери надо запирать вовремя, особенно во дворцах. Не запер, сам виноват. Ее Высочество обернулась на стук со всей возможной царственностью. Лаци уже стоял у окна: руки сложен груди, волосы приглажены, вот ведь прохвост!
– Ваше Высочество, прошу меня простстить. – Гимнет-капитан Мевен торопливо преклонил колено. Белая туника с рукавами и лиловым поясом превращала беднягу в какого-то мукомола. – Воля его Величества.
– Что случилось? – Принцесса не укусила визитера исключительно из личного расположения. Мевен был первым талигойцем, понравившимся принцессе без всяких оговорок. Вторым стал Джеймс Рокслей, бедняга…
– Его Величество требует к себе капитана Надя, – сообщил Мевен, – незамедлительно.
– Это еще зачем? – вскинулась Матильда. – А кто меня охранять будет?
Внук может лопнуть на своем троне, от Лаци она не откажется. И от поездок в Ноху тоже.
– Из Дайта прибыли щенки, – понизил голос виконт. – Но я вам ничего не говорил.
– А я не слышала. – Подарок или взятка? Взятка бабке от внука, гаже не придумаешь. – И капитан Надь не слышал. Так ведь?
– Не слышал, – заверил доезжачий. – Только зря осенний помет взяли.
– Много мы с Мупой охотились. – Дайтский щенок… Очень много лап и ушей, и еще нос. Любопытный, мокрый нос. Уши падают на глаза, лапы путаются, передние браво маршируют, задние тянутся за передними, не успевают…
– Если подходящая сучка будет, – предложил Лаци, – можно Мупой назвать.
Мупа… Изгрызенное одеяло, загубленные ковры. Ноги то и дело на что-то налетают, что-то жалобно визжит… И ведь знаешь, что у тебя один щенок, а кажется, четыре. Круглое пятно на спине, вечно виляющий обрубок, девять лет жизни и «сонный камень». Со смерти дайты все и началось, со смерти дайты и избрания Эсперадора, но что же у нее в голове второй день крутится? Что-то, связанное с Левием…
– Кобеля возьму, – отрезала Матильда, отгоняя память о теплом, мягком и неживом на смятой постели, – второй Мупы не будет.
Второго не бывает ничего и никого. Все случается только раз, а теряется навсегда. Потеряла с Эсперадором, с кардиналом не найдешь.
– Его Величество просил поторопиться, – на помнил гимнет. – Нужно успеть к приему.
Если б не Мупа, их бы с внуком не было, а те, кого растоптали в Доре, остались бы живы. Вот тебе и собачья смерть.
– Лаци, – скучным голосом напомнила принцесса, – не забудь промять Бочку.
– Я помню, гица, – заверил доезжачий. – Перековать бы его к зиме!
– Надо – делай. – Уберутся они или нет?!
Ее Высочество сунула кочергу в рыжие огненные вихры. Пятый день празднеств, сколько можно… Хорошо, большие приемы отменили, хотя что это она несет?! Хорошо, что погиб Джеймс, солдаты, музыканты, пришедшие за подарками горожане? Уж лучше б все жили, а Берхайма с «Каглионом» она бы вытерпела, не привыкать!
– Ваше Высочество, – сухопарая гофмейстерина пахла лавандой и усердием, – прибыло платье к Приему Молний. Швеям нужно два часа…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента