Капица Петр Иосифович. В море погасли огни

   Узнаем новость: Вера Кетлинская и Александр Зонин поженились. Свадьба в осажденном городе - редкий случай. Мы удивлены, но с флотской невозмутимостью поздравляем новобрачных.
   Александр Зонин, хотя и сед, выглядит в новенькой флотской форме вполне женихом, а Вера заметно сдала, она сильно похудела, вокруг рта тонкие морщинки, волосы не уложены в прическу, а ноги распухли. Но по случаю совещания Кетлинская все же надела тонкие чулки и туфли на высоких каблуках. Ходить в них ей, наверное, трудно. После весьма скудного обеда она уселась погреться у железной печурки и, блаженно жмурясь, сказала:
   - Люблю понежиться, когда веет теплом, есть электрический свет и досыта поела.
   Поймут ли нас новые поколения? Не скажут ли, что мы были одержимыми, выжившими из ума обитателями ледяного, замерзающего города? Откуда у блокадников брались силы? Что поддерживало веру в победу?
   Да, да. В лютую и голодную зиму мы собрались на деловое совещание и обсуждали, какие повести, поэмы и рассказы необходимы в первую очередь, что сохранять в записях и что в памяти. Совещание открывал не писатель фантаст, а начальник Пубалта дивизионный комиссар Лебедев, и докладывал начальник штаба Балтийского флота вице-адмирал Ралль. Мы узнали, какие корабли и как воевали и что им предстоит делать весной.
   Женщин - писательниц почему - то тронула неуязвимость дедушки русского флота ледокола "Ермак", который подрывался на мине, получил тридцать две пробоины от снарядов и продолжает работать: сокрушать льды и водить за собой ночные караваны судов..
   Вспомнили механиков и кочегаров, обитающих в чреве кораблей. Они гибнут, не видя боя, не имея возможности ответить снарядом на снаряд. А без них невозможна победа. Надо больше уделять им внимания.
   Возник спор: до какого поколения немцы должны нести ответственность за муки советских людей и как надо судить военных преступников.
   Вечером, после ужина, все собрались послушать новые стихи. Вера Инбер маленькая, женственная, со светлыми кудряшками, в жакете с высоко поднятыми плечиками - познакомила с главами незаконченной поэмы. Негромким печальным голосом она читала о том, как пытают ленинградцев стужей, огнем и голодом. Мне понравилась главка о корочке пеклеванного хлеба, которого мы давно не видели. По мере чтения во рту накапливалась голодная слюна и я как бы ощущал тминный вкус поджаристой, хрустящей корочки.
   Эту поэму Вера Михайловна собиралась назвать "Пулковский меридиан", а узнав только здесь, что под таким названием вышла книга Успенского и Караева, сказала, что подумает о новом названии.
   После нее выступили с гневными стихами Борис Лихарев и Александр Яшин.
   В этот вечер, наверное, икалось писателям, которые по возрасту могли бы служить в воинских частях, но поспешили покинуть осажденный город. Мы их вспоминали с презрением. Что эти беглецы напишут после войны? И как будут смотреть в глаза блокадников? Они обворовали себя, не увидев и не пережив того, что испытали блокадники.
   Поздно вечером вчетвером мы пришли в Гавань. В каменном здании госпиталя для выздоравливающих моряков нам отвели небольшую палату на восемь коек. В палате тепло. Кто - то почти докрасна накалил "буржуйку". На железной печурке стоял медный флотский чайник, наполненный горячей водой.
   Уборная в здании не действовала. Мыться пришлось водой из чайника. Но мы не унывали, уже привыкли к такой обстановке. Улеглись на железные койки с очень чистым, чуть ли не накрахмаленным бельем, болтали до полуночи и не заметили, как подгорели поставленные для просушки валенки Яшина.
   Утрам разбудило радио. Быстро одевшись, мы захватили с собой чайник и пошли в туалетную умываться. Там светила коптилка, толкались курильщики, обсуждавшие последние известия.
   Поливая друг другу воду на ладони, сложенные совком, мы ополоснули лица и пошли добывать дрова и воду.
   Дежурная позволила нам наполнить чайник из бака и выдала из кладовой вязанку наколотых поленьев.
   Мы затопили "буржуйку" и, когда вода закипела, заварили мурцовку: накрошили в жестяные кружки черных сухарей, залили их крутым кипятком и заправили маслом. Так приготавливали завтрак в старые времена матросы парусного флота. У нас только не было мелко нарубленного лука, полагавшегося для вкуса и спасавшего от цинги. Но и без него мы съели мурцовку с превеликим удовольствием.
   На Тринадцатую линию пошли пешком. В Доме флота кроме писателей на этот раз собрались флотские композиторы и художники.
   Вечером в малом зале был устроен концерт. Актеров на нем было больше, нежели зрителей. Нам показали инсценировку Всеволода Вишневского "Морской полк". Представление было шумным: играли три аккордеона, грохотали барабаны, зычно трубили горны...
   Я взглянул на автора. Всеволод Вишневский сидел в первом ряду и... плакал. Видно, стыдясь слез, он как козырьком прикрыл ладонью лоб и глаза. Но слезы скатывались на кончик его широкого носа и часто капали на пол.
   Других слушателей инсценировка так не растрогала, видимо потому, что блокадная действительность была не менее трагической. Писатели, художники и композиторы слушали внимательно, но никаких эмоций не выражали. Лишь некоторые порой морщились от слишком громких звуковых эффектов.
   Актеры, старательно отплясывавшие под гармонь, к концу спектакля заметно пошатывались от усталости. Многие из них, чтобы отдышаться, садились на скамью, так как некоторое время не могли выговорить ни слова.
   На этом совещание и кончилось. Завтра на попутных машинах мы отправимся в свои соединения.
   11 февраля. Я снова в Кронштадте. Рана на лбу уже не кровоточит, ее затянуло.
   Сильные морозы сделали лед на заливе толстым и крепким. По нему легко пройдут тяжелые танки. Это гитлеровцы, конечно, учитывают. Нужно ждать нападения. Об этом предупреждены Кроншлот и все форты.
   Немцы уже не раз пытались прощупать нашу оборону. Еще в начале зимы, когда залив только что замерз, у Петергофа они выпустили на лед около двух рот пехоты с двумя танками и легкими пушками. Гитлеровцев, направлявшихся к Морскому каналу, обнаружили наши дозорные буера, которые время от времени проносились по гладкому льду вдоль фарватера со скоростью, порой доходившей до ста - километров.
   Сообщение буеристов передали главному артиллеристу флота контр адмиралу Грену. Он позволил гитлеровцам отойти подальше от берега, а потом приказал открыть огонь "Марату".
   365 - миллиметровые орудия линейного корабля легко взломали лед у берега и принялись крушить его под цепями противника.
   Танки вмиг были утоплены, а автоматчики рассеяны. Разгром докончили береговые пушки, расположенные на косе канала.
   Позже гитлеровцы небольшими группами делали вылазки на лед. Наши лыжники приметили на фарватере Морского канала две проруби, а около них остатки креплений от мин. Санный след уходил к Петергофу. Лыжники немедля доложили по начальству. На место происшествия подобрались минеры и, определив, что на дно канала сброшены мины, сумели две мины подорвать.
   Но мин, оказывается, было больше. В этот день ледокол "Ермак", проламывая на фарватере лед, тащил за собой на буксире миноносец "Стойкий". Впереди в каких-нибудь двадцати метрах от него вдруг взорвалась третья мина. Осколками льда покалечило человек двадцать моряков и посекло корабль. А через три дня от взрыва мины чуть не вышел из строя второй ледокол.
   Фарватер следовало обезопасить. Наши минеры замаскировали в торосистом льду вдоль берега несколько сотен противопехотных мин и вели непрестанное наблюдение за берегом.
   На дамбе Морского канала и на Котлине собрано несколько рот лыжников. Каждую ночь небольшими отрядами они выходят на лед, для подвижных дозоров. Они нередко встречаются с ночными отрядами противника и завязывают бои. В такие ночи нас поднимают по тревоге, так как на льду могут появиться танки. Он достаточно крепок.
   Чтобы противник не захватил нас врасплох, остров Котлин по всему кругу укреплен пушками, снятыми с ремонтируемых кораблей и катеров МО. Матросы, как фронтовики - пехотинцы, несут вахту в траншеях и живут в землянках. Чтобы батареи были подвижными, катерники установили свои трехдюймовки на сани и сами перетаскивают их с места на место.
   Получена приятная весть - увеличен паек для населения Ленинграда: рабочие стали получать 500 граммов хлеба, служащие - 400, иждивенцы и дети 300. Нам на флоте уже выдают по 800 граммов хлеба. Мне свою долю не съесть. Остатки хлеба сушу на паровой батарее. Надо иметь на всякий случай хотя бы небольшой запас. Мы научились ценить еду и теперь бережно относимся к каждой крохе.
   14 февраля. Сегодня потеплело. Закапало с крыш. Ледовая дорога на заливе сильно повреждена тяжелыми снарядами. Контрольные пункты не пропустили на лед ни одной машины. И это мы сразу ощутили. Не пришли письма и газеты. К завтраку нам не выдали сливочного масла.
   Радио сообщило, что потепление вызвало у ленинградцев желание привести город в порядок. Много людей вышло на очистку улиц. При жактах созданы обогревательные пункты, в которых можно получать кипяток.
   В Ленинграде возникли бригады комсомольцев. Девушки ходят по этажам, находят выживших одиночек, помогают им обогреться, получить продукты, объединиться в одной квартире. Сирот устраивают в уцелевшие семьи и детские дома. Это очень важное движение, оно спасет город от эпидемии и убавит смертность.
   16 февраля. Англичане сообщили о падении Сингапура. Крепость хорошо была защищена с моря, а японцы взяли ее с суши. Такая же угроза нависла "ад Севастополем. Да и мы не в лучшем положении, - лед' на время стал сушей. Танки десять - пятнадцать километров могут одолеть за двадцать - тридцать минут. Нам все время надо быть начеку.
   Второй день гитлеровцы не стреляют по Ленинграду и Кронштадту. Не готовятся ли они к внезапному нападению?
   18 февраля. Сегодня, после осмотра на вшивость, во всех помещениях нашего соединения идет большая приборка: моются трапы, гальюны, палубы. Идет смена постельного белья. Всем предписано пойти в баню, где старое белье забирают и выдают новое.
   20 февраля. Вчера подморозило. Засветило солнце. По южному берегу с утра били кронштадтские пушки. Говорят, что гитлеровцы пытались по льду прорваться в ораниенбаумский порт.
   Ночью была объявлена боевая тревога. Лыжники ушли в залив. Но стрельбы не слышалось.
   Радио сообщило, что англичане отдали Сингапур.
   Они. оказались неподготовленными к войне, несут поражение за поражением. Вот тебе и хваленый флот Великобритании! Он ничего не может сделать с японцами.
   22 февраля. К празднику на корабли прибыли подарки из Свердловской области. Наше соединение получило сорок пакетов. Тридцать восемь мы распределили по кораблям, а два оставили на политотдел и штаб.
   Посылку для нас выбрал Фоманов. Он встряхивал каждый ящик и прислушивался: не булькает ли? В одном булькнуло. Он вскрыл его и нашел бутылку хереса, завернутую в полотенце. Кроме вина в ящике была копченая колбаса, шпик и домашнее печенье.
   Фоманов взял вино и сказал:
   - Все остальное вам.
   Он хотел уйти, но у дверей передумал.
   - Чем же закусывать буду? - как бы у самого себя спросил он.
   Недолго раздумывая, Фоманов вернулся к ящику, отломал изрядный кусок колбасы, выбрал три печенины и, ни на кого не взглянув, ушел. Он боялся увидеть в наших глазах презрение.
   Подарок мы делить не стали. Принесли все в кают - компанию, колбасу и шпик тонко нарезали на одну тарелку, а печенье высыпали грудой на стол. Бери столько, сколько позволит совесть. И нужно сказать, все оказались на высоте: ели скромно, никто не жадничал. Пусть Фоманов видит, что среди нас нет похожих на него. Это один из способов коллективного воспитания.
   23 февраля. Сегодня праздничный обед, с котлетами и компотом, но без вина.
   Вечером пошел в кронштадтский Дом флота. Там артисты Ленинградской Музыкальной комедии ставили оперетту "Морской волчонок". Зал был набит до отказа. Главную роль задорно и весело играла Рутковская.
   Во время второго акта послышалась артиллерийская пальба, да такая, что дом стал содрогаться, как корабль при бомбежке. Актеры больше вслушивались в стрельбу, нежели в музыку. Запевали невпопад. Потом неожиданно погас электрический свет.
   Конец оперетты мы досматривали при коптящих лампах. Актеры словно раздваивались: рядом с ними по сцене бродили лохматые тени.
   5 марта. Больше недели не делал записей, потому что ходил на семинар командиров кораблей. Обсуждали прошедшие операции и открыто говорили об ошибках, чтобы весной не повторять их. Это был очень полезный разговор.
   Который уже день Кронштадт подвергается неожиданным артиллерийским налетам. Вот и сейчас снаряд за снарядом с воем пролетают над нашим домом и рвутся где - то в западной части острова.
   Говорят, что в Стрельне у гитлеровцев появился бронепоезд. Он действует хитро: с ходу дает десяток залпов и, переменив место, замолкает. Наши артиллеристы уже засекли несколько точек и .вычертили дугу, по которой он ходит, обещают в 'ближайшие дни накрыть налетчика.
   7 марта. Сегодня пришла центральная газета "Красный флот". В номере от 21 февраля напечатана редакционная статья, в которой сверх меры расхваливается наша многотиражка "Балтиец".
   В редакции зазвонил телефон.
   - С тебя приходится! - без всяких приветствий прокричал Фоманов. Заходи к начпо.
   Бросив гранки, иду в кабинет Ильина. Там у него Радун и Фоманов. Бригадный комиссар вслух читает статью "Красного флота" и после каждого абзаца поглядывает на политотдельцев, словно хочет убедиться: радует ли их это? Те, конечно, в приподнятом настроении. Ведь под их руководством выходит газета!
   Кончив читать, Радун крепко пожимает мне руку.
   - Поздравляю, - говорит он. - Так держать!
   А я, смущаясь, отвечаю, что похвалы чрезмерны, теперь придется тянуться и оправдывать то, что выдано авансом.
   8 марта. В сегодняшней газете я поместил небольшую статью о Белоусовой, Логачевой и Справцевой. Рассказал, как они под огнем противника спасали имущество типографии и оказывали первую помощь раненым.
   Набрав эту статью последней, девушки объявили по типография аврал: была произведена мокрая приборка и приведены в порядок верстатки и кассы со шрифтами.
   Сегодня у девушек день отдыха. Они оделись по - праздничному - в хорошо отутюженные форменки с надраенными до солнечного блеска пряжками ремней и ушли в Дом флота на концерт. А мы, мужчины, остались работать - допечатывать тираж газеты.
   14 марта. Несмотря на мороз, солнце светило так, что сосульки на краю крыши таяли. Значит, скоро придет тепло. Как его ждут ленинградцы!
   В Кронштадт с подарками приехали омичи и свердловцы. На митинге они горячо просили моряков скорей освободить Ленинград, так как убедились в бедственном положении населения. А кронштадтцы слушали с потупленными глазами. Они же не могли сознаться, что до весны ничего не смогут сделать, так как их корабли вмерзли в лед и стоят в бездействии.
   Всех нас порадовал упитанный вид делегатов, приехавших из глубины страны. Значит, там не голодают, найдется еще много богатырей, которые смогут стать в строй.
   Сегодня вместе с сибиряками и уральцами Кронштадт покинут и наши политотдельцы. Мы выезжаем в Ленинград готовить команды кораблей к весне.
   17 марта. Вместе с политотдельцами живу на "Урале". Минзаг вмерз в лед у левого берега Невы. Его меньше обстреливают, нежели другие корабли, потому что "Урал" похож на обыкновенный пассажирский пароход. Гитлеровцы охотятся за крейсерами, миноносцами и канлодками, чтобы ни один боевой корабль не мог выйти весной в море.
   По огневым налетам нетрудно понять, что гитлеровцам хорошо известны места стоянок. А мы из - за тяжелого ледостава не можем отвести корабли на новые места.
   Пока флотская артиллерия довольно успешно ведет контрбатарейную борьбу. Но это не выход из положения.
   18 марта. Побывал на улице Воинова в Союзе писателей. Там выдают дополнительные пайки, присланные москвичами. Мне, как военному, выдали лишь половину пайка: консервы, свиной жир, шоколад и галеты. Все, что получил, отнес на канал Грибоедова. Теща, конечно, обрадовалась подарку и тут же с печалью сказала:
   - Юрику бы этот шоколад, но не дождался... на кладбище снесли.
   В Ленинграде заметно убавилось населения. Многих детей и стариков уже успели вывезти по ледовой Дороге жизни за кольцо блокады. Эвакуация продолжается. Наши тоже собираются в путь, пусть только немного потеплеет.
   19 марта. В иллюминатор моей каюты видна испещренная дорожками, испятнанная прорубями ледяная поверхность Невы.
   Как сто лет назад, население за водой ходит на реку. Мне видны каменные, выбеленные изморозью стены Петропавловской крепости и высокий тонкий шпиль. Он не блестит, так как покрашен светло - серой матовой краской, чтобы сливался по цвету с мутным небом, иначе противник будет пользоваться им как ориентиром для пристрелки.
   Я собрался отойти от иллюминатора, как неожиданно загрохотало. Начался артиллерийский налет: то слева, то справа взлетали невысокие задымленные столбики раскрошенного льда. А женщины, пришедшие за водой, и не думали разбегаться. Одни остались в очередях у прорубей, другие понуро брели с саночками по всем направлениям, словно стрельба их не касалась. У правого берега две женщины упали. Их, видно, сразили осколки. Осколки настигли пешеходов посреди Невы и у нашего берега. Легкораненые ползут в сторону от разводий, мимо неподвижных, чернеющих на снегу фигур.
   Но вот басисто заговорила наша артиллерия. Пушки противника мгновенно смолкают.
   На лед с кораблей выбегают моряки с носилками. Они оказывают первую помощь пострадавшим, несут раненых к берегу, где появилась белая машина с большим красным крестом.
   Дорого обходится ленинградцам вода!
   22 марта. Сегодня солнечный день. На Дворцовом мосту чудо: появился трамвай, сверкающий вымытыми стеклами окон. Это еще не рейсовый вагон, имеющий определенный маршрут, а только пробный. Но он звенит: "дринь дринь", движется, и его дуга высекает из провода искры. Значит, Ленинград оживает!
   Захотелось взглянуть, что делается в городе. Сбежав по трапу на набережную, я направился по Фонтанке к Невскому. В парке на деревьях сиреневая дымка. От ветвей уже пахнет весной. Удивительное дело, замерзающие в не отапливаемых квартирах ленинградцы не срубили ни одного дерева в садах и парках. Разбирали деревянные дома, жгли книги, мебель, но живых деревьев не тронули.
   На Невском около Публичной библиотеки копошились сотни людей с ломами, лопатами, скребками. Еще недавно здесь был метровый слой льда, Садовая улица напоминала собой один из застывших притоков Невы.
   Против "Публички" в сильные морозы лопнула магистраль. Вода хлестала из - под земля, словно тут был родник. Жители соседних улиц приходили за водой к проруби. Прозрачный лед посреди улицы нарос сверкающим холмом, на который карабкались ползком. Теперь хрустальный холм растерзан ломами. На Садовой и Невском обнажились рельсы. Скоро по ним пройдут трамваи.
   Удивительные, легендарные люди населяют наш город! Видно, характер питерских рабочих и передовых интеллигентов - их революционная организованность, спаянность и непреклонность - сложились в годы борьбы с царизмом, белогвардейщиной и создали особую породу людей. Есть какая - то прямая связь между сплоченностью питерцев, шедших на штурм Зимнего, и блокадным братством, порожденным единой борьбой и страданиями.
   Что заставляет ослабевшего от голода рабочего стоять у станка в промерзшем цеху и во время обстрела не уходить в укрытие? Только одна мысль: "Это надо для нас, для фронта. Каждый снаряд, каждая мина приближают победу. Это расплата за смерть товарищей".
   Поймет ли кто ученых и сотрудников института растениеводства, сохранявших уникальную коллекцию семян, которую не успели вывезти в тыл? Истощенные люди дежурят у ящиков и банок с семенами дни и ночи. Они оберегают их от любой случайности, а сами мрут от голода. И ни у кого из них не возникает мысли съесть хотя бы одно зернышко!
   Хранитель коллекции масличных культур ученый Щукин, в ведении которого находились десятки килограммов арахисовых орешков, семян подсолнечника, льна, мака, скончался от истощения в своем служебном кабинете.
   Я иду по весенним улицам города и присматриваюсь к ленинградцам. Еще нет настоящего тепла, в тени цепко держится холод, но многие обитатели промерзших домов уже выбрались на улицу. Они вынесли стулья, кресла, раскладушки - греются на солнышке. Ослабевшие сидели и лежали, подставив лица теплым лучам, а те, кто имел силы двигаться, копошились рядом: скалывали лед, разваливали ноздреватые сугробы, грузили снежные глыбы на фанеру, на саночки, впрягались по несколько человек, отвозили к чугунным решеткам и сбрасывали в каналы. Делали все замедленными движениями, часто отдыхали, утирая обильный пот.
   Золотистый солнечный свет беспощадно обнажал худобу жилистых шей, бледность опухших лиц, мешки и провалы под глазами. Создавалось впечатление, что население города, переболев тяжелой, изнурительной болезнью, впервые выбралось на улицу подышать свежим воздухом. Но скучно стоять и сидеть под солнышком без дела. И ленинградцы счищают со своих улиц скопившийся за зиму грязный снег, сгребают щебень и мусор разрушенных домов, увозят на свалки нечистоты. Они не дадут задушить себя зловонию и эпидемиям.
   23 марта. Потепление вызвало туманы. Они наползают с моря. Все тонет в молоке, даже не видно Петропавловской крепости. По толстому стеклу иллюминатора змейками стекают тоненькие струйки.
   Гитлеровцы, полагая, что в тумане наши наблюдатели не увидят вспышек, открыли сильный артиллерийский огонь по Балтийскому заводу и кораблям, стоящим рядом на Неве. Два тяжелых снаряда угодили в линкор "Октябрьская революция". Корабль был не виден, а в него все же попали. Значит, противник пристрелялся. Нашим кораблям грозит серьезная опасность. Правда, повреждения на линкоре невелики. Он не выведен из строя, может стрелять и плавать. Только придется склепать новую радиорубку и кое - что залатать на палубе.
   26 марта. Сегодня был обстрелян наш самый крупный минный заградитель. Ни один снаряд не попал в корабль, но несколько разорвались рядом. Осколками посечен борт. Хорошо, что нет пробоин в подводной части, не придется расшивать листы и заново ремонтировать.
   Теперь нет никаких сомнений, что гитлеровцам хорошо известны стоянки кораблей. Скорей бы вскрылась Нева! Пора уходить с насиженных мест.
   31 марта. Целые дни ленинградские женщины копошатся на улицах и во дворах, убирая побуревший грязный снег. Погода стала переменчивой, то светит солнце, то налетает пурга, то оттепель. У многих насморк и кашель. Не началась ли эпидемия гриппа?
   Из Москвы прибыл в Ленинград начальник Главного политического управления Военно-Морского Флота армейский комиссар второго ранга Рогов. Он собрал писателей - балтийцев и поинтересовался, чем мы дышим.
   Вишневский доложил о деятельности своей группы при Пубалте, а об одиночках, работающих в боевых частях, ничего не сказал. Пришлось мне вспомнить, как трудились мы - редакторы многотиражек. Рогову мое выступление понравилось.
   В перерыве ко мне подошел полковой комиссар из Главного политуправления и сказал:
   - Готовьтесь к отъезду в Москву. Забираем в отдел печати. Будете передавать свой опыт многотиражкам всех флотов.
   Это меня ошеломило. Я не собирался покидать Ленинград.
   - А, нельзя ли обойтись без меня? Мне хочется пробыть на Балтике до конца блокады.
   - Не желаете в Москву? - удивился полковник. - Думаете, что мы там баклуши бьем?
   - Этого я не думаю, но писателю важней остаться здесь...
   - Ничего не выйдет, - ответил москвич, - приказ армейского комиссара. А на флоте, как вы знаете, приказы не обсуждаются, а выполняются.
   4 апреля. Прошло три дня. Я уже решил, что про меня забыли и оставят в покое. Но не тут - то было. Секретарь политотдела принес телефонограмму. Мне предписано немедля явиться в отдел кадров Пубалта к батальонному комиссару Ракову.
   С большой неохотой пошел в Пубалт. Там меня встретил сухой и строгий батальонный комиссар.
   - Вы почему не являетесь за предписанием? - грозно спросил он. Особого приглашения ждете?
   - Меня никто не вызывал.
   - Но вас же предупредили?
   - Это был ни к чему не обязывающий разговор.
   - Запомните: разговор старшего всегда обязывает, никто вторично напоминать не будет.
   Протянув заготовленную бумагу, он сказал:
   - Отбыть немедля.
   - На чем же я выеду из Ленинграда?
   - Не знаю, транспортом не занимаюсь. Но если вовремя не явитесь, пеняйте на себя, - предупредил Раков.
   Так он сумел превратить выдвижение в наказание. Водятся у нас еще такие службисты.
   Весь день я бегал по флотским учреждениям, прося
   помочь отбыть в Москву, но никого мои заботы не трогают. Я уже отрезанный ломоть. Единственное, что мне удалось сделать, - это вызвать с моими вещами и аттестатами из Кронштадта Клецко.
   5 апреля. Вчера я распрощался со всеми на "Урале", но едва спустился с трапа, как заверещали звонки громкого боя и раздался сигнал воздушной тревоги.
   Был седьмой час вечера. Я перебежал к решетке Летнего сада и стал смотреть: откуда появятся самолеты?
   Справа затарахтели зенитки. И я увидел тучу "юнкерсов". Они летели с востока вдоль Невы. Создавалось впечатление, что с огромной горы словно на салазках скатываются вниз бомбардировщики. Да не просто, а нацелясь на определенные .корабли.