Каплер Алексей. Двое из двадцати миллионов

   - Я на медицинский,- сказала Маша,- если примут. А Сергей - он ведь, Анна Ивановна, из летной школы на фронт ушел...
   - А семья ваша, родители?..
   - Сережа детдомовец,- сказала Маша. Сергей давно уже к чему-то прислушивался и все посматривал в сторону полуоткрытой двери.
   - У вас там, кажется, вода льется...- сказал он Анне Ивановне.
   - Это я кран оставила, когда вы пришли,- засуетилась она и пошла на кухню закрывать кран.
   Сергей и Маша переглянулись: для них вода, звук текущей воды означал нечто для других недоступное.
   Потом они шли все вместе по школьному коридору, мимо закрытых классных дверей.
   Маша открыла одну из них, заглянула, подошла к парте - крайней, у окна. Потрогала ее, села...
   В учительской Анна Ивановна подвела гостей к висящей на стене, оправленной в рамку фотографии.
   - Твой выпуск,- сказала она,- мы его потому здесь поместили,обернулась она к Сергею,- что они ведь все, всем классом ушли добровольцами на войну. Кто в сандружину, кто в армию, кто в ополчение... все. Вы тут Машу не узнаете, Сергей?
   Прищурившись, пробежал Сергей взглядом по лицам и указал на самую красивую девочку в центре группы.
   - А вот и нет! - засмеялась Маша.- Это Колокольчик - Валька Колокольчикова. Ты просто подхалим и выбрал самую хорошенькую. А я - вон наверху, лягушка.
   - Да, дети...- сказала Анна Ивановна,- дети, дети... Из этого выпуска две трети погибли... Вон - Коля Образцов, Синельников Володя... какой был способный мальчик... Калинин Марат - помнишь, как дразнил тебя... Дети...
   Анна Ивановна называла имена, а Маша проводила пальцем по лицам тех, о ком она говорила.
   - ... Кудояров Сева... о нем.. "Правда" писала, вызвал огонь на себя - Герой Советского Союза... посмертно... Трое без вести пропали - Юлик Трифонов, Гросман, Татарская Аня... господи, господи, какую страшную цену мы заплатили... Да, вот кто жив и кто в Москве - Шаров, он недавно заходил ко мне - твой рыцарь Митя Шаров.- И, обратившись к Сергею, Анна Ивановна продолжала: - Невозможно представить себе, сколько шуток, сколько острот было у нас в школе по этому поводу! Чуть ли не со второго класса объявился у Маши верный рыцарь. Вы себе представить не можете, что этот бедняга перетерпел за школьные годы! Вечные насмешки ребят, Машины розыгрыши, иной раз очень злые... Хочешь, Маша, я тебе его адрес дам?..
   Сергей и Маша сидели на скамейке возле памятника Пушкину. Мимо них шли прохожие, у их ног играли дети, с улицы доносились гудки автомобилей и звонки трамваев.
   Изредка только кто-нибудь взглянет на худенькую девушку в военной форме и сидящего рядом старшего лейтенанта.
   А они смотрели, смотрели на проходивших и молча, понимающе переглядывались, когда какой-нибудь малыш убегал от зазевавшейся матери или влюбленные, никого и ничего не видя вокруг, шли в состоянии прострации.
   И тень листвы покачивалась на песке, тени и солнечные блики покачивались на земле перед Сергеем и Машей.
   - Подумай,- сказал Сергей,- мы живы... Маша прижалась к его плечу.
   - Давай так,- она подняла указательный палец,- пусть у нас будет знак. Если я покажу тебе этот палец - значит, я сказала: "Подумай, Сережа, мы живы". Ладно?
   Сергей кивнул головой и тоже поднял указательный палец.
   Возле них остановились, закуривая, двое мужчин.
   - Фу, какая жара,- сказал один,- что будем делать?
   - Приходи, составим пульку, убьем вечерок. Сергей и Маша улыбнулись, посмотрев друг на друга, и потом взглянули вслед жаждущим "убить вечерок". Маша достала из кармана гимнастерки маленькое зеркальце и расческу.
   - Подержи.- Она дала зеркальце Сергею и стала причесываться.
   - Что ж он не идет, твой рыцарь? Может быть, ему записку не передали?
   - Алло! Маша! - послышался возглас.
   - Шарик!- закричала она.- Митенька! Маша бросилась навстречу высокому молодому человеку в железнодорожной форме. Они обнялись, расцеловались, и Маша подвела его к Сергею.
   - Вот, Сережа, это и есть Митя Шаров. Слушай, как же ты вырос! Вдвое. Да еще в этой форме... Ты же был лейтенант, по-моему... Что же это - теперь машинистом заделался? Или большим начальником?
   Митя пожал руку Сергею, сказал степенно:
   - Шаров,- и уселся на скамью рядом с Машей.
   - Правда, Митя,- теребила она его,- рассказывай, что ты? Как ты? Где ты? И что за форма?
   - Так...- неопределенно ответил Митя,- одно задание...
   - Ну, узнаю...- захохотала Маша,- вечно у Шарика какие-то тайны. И ведь все врет, все врет. Брось трепаться, Митька, говори, как человек. Может, и правда стал большим начальником?
   - Закуривайте,- протянул Митя пачку "Казбека" Сергею.- Нет, Маш, никакое я не начальство. Меня за мой язык в два счета выставили бы. Сама знаешь...
   - Да, что верно, то верно. Митька вечно учителей доводил... Я с этим паразитом на одной парте сидела, и он все у меня сдувал. А помнишь, с Тонькой?..
   Оба рассмеялись.
   - А Марат...
   - Погиб Марат,- сказала Маша, и они замолчали. Потом Маша спросила:
   - Ну, а что делать собираешься?
   - В медицинский мечу.
   - Быть не может?! И я туда. Во второй или в первый?
   - Я бумаги во второй подал.
   - Вот здорово, и я туда!
   - Опять вместе. Если не завалимся, конечно. Тебя примут точно фронтовичка... А вы, Сережа?
   - "Завыкал",- сказала Маша,- не больные и на "ты" перейти.
   - Давай на "ты", правда. А ты куда? Сергей улыбнулся.
   - Скорей всего в таксисты подамся. Буду вас возить, "на лапу" брать.
   - Он в академию Жуковского поступает, Сережа - летчик,- сказала Маша.- Ну что ж, ребята, заключим тройственный союз...
   Заложив руки за спину, Митя сказал:
   - Ладно, оставь это. Я хочу, чтобы Сергей знал. Хочу в открытую. Давайте в открытую. Вот что, Сергей. Я люблю Машу. Давно люблю. И мы клялись друг другу быть навсегда вместе. Вот какие дела. Война нас разлучила. Я искал Машу все время. Наверно, сотни запросов писал и не мог найти. И если мы наконец встретились... Сергей, ты должен дать мне возможность поговорить с Машей наедине.
   - Моего согласия, кажется, вообще не требуется?- усмехнулась Маша.Вы будете решать вдвоем?
   - Я буду дома. Маша,- сказал Сергей и, не прощаясь с Дмитрием, ушел.
   По улице Горького пешеходы двигались сплошной массой, как в театральном фойе во время антракта.
   Солнце, теплынь, еще праздничная, победная атмосфера - все располагало к медленному, прогулочному шагу - люди шли не спеша. Великое множество военных от рядового до полковника то и дело козыряли друг другу при встрече. Редко-редко попадалось озабоченное лицо или спешащий человек, который переходил на мостовую, чтобы обогнать медлительных прохожих.
   И, может быть, никогда еще в обычный будний день не видела улица такого множества улыбок, такого сияния глаз, таких добрых лиц.
   Случалось, что Сергей не замечал приветствия встречного военного и не отвечал на него. Не замечал он и любопытных девичьих взглядов и шепчущихся подружек, смеющихся, глядя ему вслед.
   - Товарищ старший лейтенант,- остановил его офицер с красной повязкой на рукаве - начальник патруля.- Почему не приветствуете старшего по званию?.. Что у вас с рукой?
   Сергей недоуменно посмотрел на него, затем перевел взгляд на кулак - с него лилась кровь. Он разжал руку - на порезанной ладони лежали осколки раздавленного зеркальца.
   - Давайте в аптеку - вон на углу,- сказал офицер,- что же это вы так...
   - Нет, Митя,- говорила Шарову Маша. Они сидели на той же скамейке на бульваре, рядом играли ребята, гоняли мяч.- Нет, все это детство... Слишком многое встало между нами тогдашними и теперешними....
   - Ты просто все забыла... ты не представляешь себе, как я тебя искал...
   - Ничего, Митенька,- Маша гладила его по голове, перебирала волосы,все образуется. И потом, ты как-то игнорируешь самое главное: я люблю Сергея, и нас с ним война связала. Намертво. Навсегда.
   Митя схватил ее руки.
   - Пойми, я не могу жить без тебя, не могу... И тут большой резиновый мяч с силой ударил Митю в лицо. Он вскочил, бросился к ребятам. Они наутек. Маша смеялась. Старалась сдержаться, но смех разбирал ее все больше и больше. Она хохотала.
   Митя, обиженный, стоял рядом. Наконец Маша взяла себя в руки, сказала серьезно:
   - Прости, не сердись... И почему ты все-таки в форме железнодорожника? - Маша прыснула снова.
   - Да потому, что военная износилась до дыр. А эта осталась от Вани, старшего брата. Был машинистом, то есть гражданским, а его наповал, во время рейса. Разбомбили состав с эвакуированными...
   - ...Знаешь, Машенька,- сказал однажды Сергей,- до моей комиссии два дня, а у меня есть давний долг, до войны еще все собирался съездить в свой детдом, повидать нашу нянечку - "Пятихворовна" мы ее звали. Видно, какое-то имя мы так переболтали. Она нас жалела. Веселая такая была, вечно шутит, песенки нам поет. А то поплачет, когда кто обидит... Пятихворовна.. добрая душа. Сто раз собирался и ни разу не съездил. Не знаю, жива ли? Ведь вечность прошла...
   - Поедем, Сережа. Поедем прямо сейчас...
   - Это недалеко от Москвы. Электричкой.
   - Спасибо,- сказала Маша,- но я говорить не умею...
   Вместе с краснощекой нянечкой вошла Петровна- сестра-хозяйка толстая-претолстая, сонная женщина в белом халате.
   - Здрасьте, - сказала она, - бабушка в инвалидном доме живет, болеет она, а присматривать у нас некому. Вот я вам адрес списала...
   Сергей взял бумажку, простился.
   - Будем ждать,- провожала их заведующая,- приезжайте побеседовать с ребятами. И вы тоже, пожалуйста...
   Они шли тропинкой по краю высокого, крутого обрыва, под которым далеко внизу, красиво изгибаясь, текла речка. А по ту сторону речки открывались широкие дали - степи, перелески и снова степь до самого горизонта.
   Ни единой живой души кругом.
   - Поцелуй меня, Сережа...- сказала Маша. Сергей обнял ее, поцеловал. И долго, долго, очень долго длился этот поцелуй. У Маши были закрыты глаза. Потом она открыла их, и, постепенно проясняясь, пробуждался от забытья ее взгляд, и, глядя на бескрайние дали за рекой, она сказала Сергею, отстраняясь:
   - Тут бы пулеметную точку... обзор какой... Сергей оглянулся, посмотрел - обзор был действительно потрясающий.
   - Не надо, Маша, не надо... постарайся забыть. Пойдем, тут поворот должен быть, а за ним наш детдом...
   - Как вы говорите - Пятихворовна?
   - Да, да. Пятихворовна. Полная такая, круглолицая. Волосы с сединой...- ответил Сергей заведующей детдомом.
   - Нет, нет у нас такой. А фамилию вы ее не знаете?
   - Это, наверно, про Никишкину спрашивает лейтенант,- вмешалась в разговор пожилая медсестра.
   - Старший лейтенант,- поправила ее заведующая.
   - Извиняюсь,- сказала медсестра,- но Никишкина давно на пенсии. До войны еще. Ее, верно, как-то так ребята похоже называли.
   В дверях кабинета столпились молодые нянечки и с большим интересом, подталкивая друг друга и посмеиваясь, рассматривали Сергея.
   - А вы, значит, наш воспитанник? - спросила заведующая.
   - Конечно.
   - Вот удача-то...- расплылась она,- побеседуйте с нашей ребятней... Это ведь какое для них событие будет...
   - В другой раз, сейчас мне нужно отыскать Пятихворовну... Как вы сказали? Никишкина она?..
   - Тут внучка ее у нас сестрой-хозяйкой. А ну, Татьяна, живо сбегай, покличь Петровну,- сказала медсестра краснощекой молодой нянечке, и та исчезла.
   - А что же вы нас не познакомили с вашей спутницей, товарищ старший лейтенант? - сказала заведующая.
   - Это моя жена. Познакомься, Маша.
   - Какие у вас награды почетные, Маша, "За отвагу" - подумать только, такая девочка... И "Звезда" еще... Может быть, вы, Маша, тоже выступите у нас?
   - Вон она в коляске сидит, Никишкина, - сказал санитар.
   Сергей и Маша вышли в садик инвалидного дома. В коляске, широко раскрыв глаза, сидела старуха в ситцевом платье, в больших ботинках. Сергей старался не выдать своего волнения и огорчения при виде ее. Они подошли с Машей. Но слепая старуха продолжала, не моргая, смотреть вдаль.
   - Здравствуйте, нянечка Пятихворовна,- сказал Сергей.
   Не переводя взгляда, старуха спросила:
   - Это кто говорит? Есть тут кто или мне послышалось?- спросила она глухим голосом. Сергей подошел к ней совсем близко.
   - Это я, нянечка, Сережа. Иванов Сережа. Старуха протянула руку, прикоснулась к Сергею,
   - Не помните меня, Пятихворовна? Я вам тут подарочек маленький...
   Сергей положил ей на колени принесенный пакет.
   - Спасибо, - старуха прикоснулась к пакету, - а тебя не припомню, если бы увидела, может быть... Да и то наврядли... вырос, небось..
   - Нянечка Пятихворовна, это я тот, что у заведующего банку варенья увел... Сережка... Старуха покачала головой.
   - ... Ну, тот, что мышонка ему в ящик подсунул... Неужто не помните? Вы меня еще спрятали тогда... А когда я лежал и у меня горячка была, вы плакали и богу за меня молились..
   - Нет, деточка, - с сожалением сказала старуха,- много вас у меня было, так много... Одни уходили, другие приходили... Нет, детка, не вспомню... Меня в сорок первом удар схватил. Я похоронку на Васеньку единственного моего - как получила, так и упала и в себя, говорили, месяц не приходила. И глаза стали все хуже, хуже с той поры... и памятью совсем ослабла... Как ты сказал, тебя звать?
   - Сережа. Сергей Иванов.
   - И еще здесь есть кто-то?
   - Маше. Жена моя.
   - Вы садитесь, дети, на лавочку. Вот она...- Старуха нащупала скамью рядом с собой. Сергей и Маша сели.
   - ... У меня теперь одно дело - думать. Раньше жила - ни про что не думала, а теперь думаю, думаю целыми днями.., И вот думаю: зачем живем? Кого ни спросишь - не знаю, говорит. Поп туман напускает. Лектор тут один приезжал из общества "Знание" - тот и вовсе чушь наговорил: живет, мол, человек, чтобы работать. Я так понимаю - работаем мы, чтобы жить, а он все наоборот вывернул. А ведь должно же быть что-то... Да вот жизнь кончается, а я так и не знаю... И еще, дети, стала я раздумывать, и получается; все, что мне казалось важным, - теперь оказалось мусор, а чего не ценила - самое, самое вышло главное: вот просто смотреть, видеть людей, солнышко, все вокруг видеть - вот же оно главное, вот счастье-то. Да для того, чтобы понять,ослепнуть надо, вот беда... Ну, я вас, дети, заговорила... Да ведь все одна, одна, одна... никому не нужна, а оказывается, надо обязательно быть нужной хоть одному человеку на свете... А то пустота, чернота кругом... И бьешься - зачем живешь, зачем жила...
   - Как же "зачем"? Сколько вы людей вырастили, нянечка...- сказал Сергей.- Разве это не смысл жизни? Сотни, наверное, выходили, в жизнь пустили... Разве это пустяк? Вот я вас, Пятихворовна, почему искал? Ведь мать вы мне. Мать. У каждого мать должна быть. У меня - вы... Другой не было.
   Старуха достала из кармана платок, вытерла глаза.
   - Ну, спасибо, родной, спасибо тебе... Идите, дети, я устала, разговорилась, старая дура...
   Сергей и Маша пошли к выходу, к воротам. Шли они печальные. Грустной была встреча...
   - Иванов Сергей! - выкликнул, открыв дверь в приемную, секретарь приемной комиссии - младший лейтенант в летной форме.
   Сергей поспешно пробрался сквозь ожидающих, как и он, своей участи абитуриентов Военно-воздушной академии.
   Приемная комиссия состояла из офицеров и военных врачей. В то время, как Сергей входил, один из врачей показывал другому рентгеновский снимок и указывал какое-то место на нем.
   - Садитесь, пожалуйста, - сказал Сергею председатель комиссии.
   Сергей сел, опасливо косясь на врачей, рассматривающих рентгеновский снимок.
   Председатель полистал лежащие перед ним документы.
   - Мы ознакомились с вашим личным делом, товарищ старший лейтенант, сказал он, - ознакомились и с заключением медицинской комиссии.... По данным личного дела у вас есть все основания быть допущенным к вступительным экзаменам...
   Сергей понял, что сейчас последует "но", что дело его плохо.
   Однако председатель пока еще не говорил "но". Он продолжал:
   - Вы хорошо воевали, старший лейтенант... После Аджимушкая с осени сорок второго вы были в десантной группе войск Западного фронта, так... Затем в бригаде особого назначения на Первом Украинском... так... Награждены орденом Красного Знамени за форсирование Днепра... так... И, наконец, "Отечественная война" второй степени, так... Медали... Шестьдесят вторая армия, демобилизован в Берлине в июне сорок пятого... Кстати, Иванов, почему вы запоздали с подачей документов?
   - Разыскивал жену, товарищ полковник, она была на другом фронте.
   - Отыскали?
   - Отыскал, товарищ полковник. Тоже демобилизовалась. Батальонный санинструктор, товарищ полковник. В Аджимушкайской эпопее участвовала.
   Отвечая, Сергей тревожно поглядывал на членов комиссии, которые о чем-то перешептывались.
   - Ну так вот,- с сожалением произнес наконец полковник,- к великому огорчению нашему, мы не можем допустить тебя, Сергей, к экзаменам...
   Хоть и ожидал этого, Сергей вскочил, побледнев.
   - Товарищ полковник...
   - Медики простучали и просветили тебя самым внимательным образом... У тебя сидит осколок у сердца - это раз, и сильнейшие последствия дистрофии... видимо, аджимушкайской еще... Не годишься ты, старший лейтенант... сам должен понять...
   - Я летчик, - крикнул Сергей, - понимаете, я летчик, я для того только живу!.. Медики вечно перестраховываются...
   - Товарищ старший лейтенант... - пытался строго остановить его полковник, постукивая карандашом по графину.
   Но Сергея понесло.
   - ... осколок? Да я оперируюсь, пожалуйста... Я абсолютно здоровый человек...
   - Ладно, пусть выговорится,- махнул рукой полковник.
   И Сергей заговорил спокойнее, хотя и на том же градусе возбуждения;
   - ... Я в училище... есть же у человека чувство, зачем он родился... вот тут, в руках у меня машина... а вместо неба меня швырнуло в подземелье... камень над головой... Ну, думал, если выживу... Выжил война, не до летной учебы, воевал, куда бросали...
   Неожиданно Сергей сник, умолк, опустил голову. Члены комиссии с сочувствием смотрели на него.
   - Все понимаем, друг,- сказал полковник,- но права нам такого не дано... Получишь документы в канцелярии. Все. Давайте следующего.
   Выйдя из академии, Сергей остановился, не зная, не понимая, куда ему идти. Он стоял подавленный, в нерешительности, его обтекали прохожие.
   Из здания академии вышел летчик, капитан, и, увидев Сергея, бросился к нему:
   - Серега! Неужто ты?.. И почему такой мрачный? Сергей с удивлением взглянул на него и вдруг, узнав, улыбнулся.
   - Андрей...
   Друзья обнялись. Потом стали разглядывать друг друга, и только тут Сергей заметил на груди Андрея звездочку Героя над тремя рядами орденов и медалей.
   - Елки-палки... ты вон, оказывается...
   - А я про тебя во всех летных соединениях справлялся... Что же, в пехоте воевал? Как так?
   - А вот так, брат, получилось, такая везуха. И сейчас выставили, к экзаменам не допустили...
   - Быть не может!
   - Медики проклятые!.. Я и скис.
   - С ума сойти! Помнишь, твой первый вылет? Пойдем, брат, все же отметим встречу.
   - Пойдем, К Маше бы надо... Она знает, как я этого боялся...
   - Маша?
   - Да, Маша, жена.
   - Вон как... Ну, пойдем, потом заглянем к тебе, познакомишь.
   И они "заглянули".
   Поддерживая друг друга и героически пытаясь держаться ровно, друзья ввалились к Маше, которая испуганно отскочила от окна.
   - Маша, - сказал Сергей, - все... эти... клистирные трубки, как Чапай говорил...
   Он произносил слова с трудом, повалился на стул, опустил голову на руки. Андрей протянул Маше огромную лапищу.
   - Мы из одной летной школы с Сережкой... Андрей меня зовут... Мы чуть-чуть отметили, может быть, немного заметно...
   - Заметно, заметно... Я тут чуть с ума не сошла от беспокойства. Не допустили Сережу?
   - Не допустили, гады... Он лучшим курсантом был в школе... природный летчик...
   Опустив голову, Сергей сидел за кухонным столиком - единственной фундаментальной вещью в их комнатенке, освещенной тусклой лампочкой, свисавшей из-под потолка.
   - Что делать... - говорил Андрей. - Хорошо бы Сергею поступить в Автодорожный. Я ему говорил, да он сейчас слушать не хочет. А у меня там ректор свояк. Да и без того Сережке все права.'
   Сергей вдруг выпрямился и ударил кулаком по столешнице.
   - Не буду! Не хочу! - закричал и замотал головой. - Ничего не хочу... ничего не буду... ничего не буду... ничего не буду...
   - Переживает... - сказал Андрей.
   Маша подошла к Сергею, обняла, погладила по щеке, потом показала палец.
   Сергей перестал мотать головой и уставился на палец, с недоумением посмотрел на Машу, снова на палец, ничего не понимая. Затем в глазах его мелькнула искорка воспоминания, и, вспомнив наконец все, жалко улыбнулся и захватил Машин палец своим указательным.
   - Ой! Сломаешь!- засмеялась она.
   ДЕКАБРЬ СОРОК ШЕСТОГО
   Сергей проснулся оттого, что Маша вскрикивала во сне.
   Он встал, включил свет. Тусклая лампочка зажглась под потолком, осветив крохотную комнатку, две койки, кухонный столик у окна, книжную полочку и бельевую корзинку, в которой спал ребенок. Маша стонала, хватаясь за горло.
   - Проснись, Машенька, проснись, Катю разбудишь.
   Маша проснулась и лежала испуганная, широко раскрыв глаза.
   - Опять катакомбы?..- сказал Сергей. Наконец Маша проснулась окончательно.
   - Просто удивительно, - сказала она, - сколько всего было с тех пор, а снится все то же. Опять душат нас газами...
   - Все потому, что ты думаешь об Аджимушкае... Забыть, забыть надо...
   - Есть хочешь?- спросила Маша.
   - Нет.
   - Неправда. Буханку оставь, а там хлеба кусочек в газете. И повидло.
   - Только с тобой вместе.
   - Ну, давай. И поправь шинель - ребенок простудится.
   Сергей подтянул сползающую шинель, которой была укрыта девочка в корзине, и взял с подоконника кусочек хлеба, завернутый в газетную бумагу. Стакан с остатками повидла пришлось отдирать ножом - он примерз к ледяной корке, покрывшей оконное стекло.
   Вся комната была полна книг - они лежали не только на полочке, но и на столе, на подоконнике, на полу: учебники, учебники, ее и его учебники.
   - Ой, Сережа, ты сел на Абрикосова!
   Сергей, смеясь, вытащил из-под себя учебник.
   - Пойдешь в консультацию, Сережа, не забудь бутылочки вымыть кипятком.
   Они ели хлеб, смотрели друг на друга и по временам беспричинно улыбались.
   Ребенок зашевелился, и Маша, сунув ноги в кирзовые сапоги и закутавшись в платок, подошла к корзинке. Нет, все спокойно. Катя спала, посапывая и шевеля губами.
   - Что ей снится? - сказал Сергей. - Может быть, мы с тобой?
   - Скорей всего какие-нибудь туманности...
   В тот трудный, чудовищно трудный послевоенный сорок шестой, голодный карточный год, в холодную, бесснежную зиму на рынке все же была и картошка, и молоко, и сало в две пальца толщиной - все было, но где взять бешеные деньги? Картошка - сто рублей кило. К маслу и вовсе не подступишься.
   Шум рынка, людской говор перекрывались стуком костылей и самодельных деревянных ног, подцепленных к культе. Скрипели на разные голоса, трещали инвалидные площадочки безногих на подшипниках вместо колес.
   Слепые, безногие, безрукие - сколько их было на рынке, не сосчитать...
   Только что ушла в прошлое великая война, но остались беды, осталось горе, принесенное ею.
   Маша проходила по рядам, держа закутанную в одеяло девочку, и приглядывалась к торгующим женщинам, все не решаясь обратиться к какой-нибудь из них.
   А женщины пропускали невнимательным взглядом худенькую фигурку в шинельке, в кирзовых сапогах, с ребенком на руках, не видя в ней покупательницу.
   Маша приглядывалась к публике, к торговкам, ища такую женщину, кому можно бы довериться: ведь продавать хлеб, полученный по карточкам,преступление. Попробовать, что ли, обменять впрямую буханку на молоко, на кусочек масла? Все-таки не так опасно...
   Вот, кажется, подходящая старушка - ласковая улыбка, добрый взгляд...
   Маша неуверенно остановилась возле нее.
   - Тетенька, вы не возьмете у меня буханочку за деньги или за молоко и масла кусочек?..
   Добрая старушка стала еще добрее, улыбнулась.
   - Подумать надо... Можно бы взять, конечно, если ты нуждаешься... Мы должны помогать друг другу...
   - Мне для ребенка... не хватает того, что из консультации...
   - А у самой-то что - нету молока? Нисколько?
   - Нет.
   - Вот беда, вот беда... Совсем народ пропадает... И что же ты просишь за свою буханку?
   - Да мне бы молока бутылку и масла граммов сто, хотя бы... можно так?
   - Что же, по-божески просишь... не нахально. Ну, покажи-ка свою буханку. Да осторожно, чтобы не заметил кто, а то знаешь, как с хлебом... сразу заарестуют...
   Маша незаметно передала буханку. Старушка взвесила ее в руке и, наклонившись, опустила в стоящий рядом мешок.
   Когда она выпрямилась, это была уже совсем другая женщина - злобная, мерзкая баба. Она спросила Машу скрипучим голосом:
   - Ну, чего стоишь? Тебе чего тут надо? Маша молчала, ошеломленная.
   - Ходят тут...- ворчала старуха,- хлебом спекулируют... Вон милицейский идет - кликнуть его, что ли... Ну, чего столбом стала? Что, я у тебя брала что-нибудь? Должна я тебе, что ли?.. До чего же нахальный народ пошел,- обратилась она к соседке,- только и смотрят - обмануть, стащить... шваль, голодранцы проклятые...
   Маша медленно отвернулась, стала уходить, прижав к себе ребенка.
   Вот прошла она шаг, другой, третий... Старуха смотрела ей вслед и вдруг крикнула:
   - Эй ты! Постой.
   Маша оглянулась.
   Старуха протягивала ей бутылку молока.
   - Возьми, черт с тобой, не тебе - ребенка ради... ходят тут, понимаешь... Жалобят, людям жилы мотают...
   Стучали по базару костыли, заглушая шум, говор людской.
   Анатомичка.
   Хромой сторож вытащил железным крюком из холодильного отделения каталку...