Страница:
Сегодня в Москве борются разные тенденции. С одной стороны, есть признаки выздоровления общества – люди успокоились, могут вести диалог, по ряду вопросов возникает общее согласие. Значит, больше будет рождаться детей, они будут здоровее, в 2025 г. на общественную сцену в Москве выйдет поколение с более устойчивым, чем сегодня, сознанием. К этому уже есть предпосылки, и они будут укрепляться, как бы ни каркали злопыхатели. С другой стороны, у большой части нынешней молодежи рухнули рыночные иллюзии, у них накопилось раздражение и усталость. Их пытаются погасить через радикализм – без проекта и конструктивной идеологии. Здесь – потенциал дестабилизации. Есть желающие активизировать этот потенциал, а есть и непонимание его природы, соблазн убедить людей простой дубинкой.
Москве, как и всей России, в предстоящие годы придется ужиматься, уходить от соблазнов разгульных трат. Тучные годы кончаются, советские месторождения нефти и газа пошли на убыль, новых не обустроили. Газ и нефть – первым делом на Запад, себе уже в будущем году будет недоставать, хотя производство еще только начали восстанавливать. Надо не дать властям переложить грядущие трудности на плечи обедневшей части граждан через рост тарифов. Такая угроза есть, и это сразу может обрушить так трудно достигнутую стабильность. Нам пророчат какие-то чудесные открытия и изобретения, которые облегчат нашу жизнь. Это, в основном, утопии. Крупные прорывы в науке реализуются в виде новых эффективных технологий лет через 50. Но за последние полвека таких крупных прорывов не было. Значит, новых чудес в ближайшие годы не предвидится. Сейчас идет освоение достижений микроэлектроники – к каждому второму московскому уху прижат мобильный телефон. Но на фоне того, что значат для человека теплое жилье, чистая вода в кране, здоровая пища и спокойная совесть, мобильники и МРЗ-плееры – бирюльки.
В восстановлении главных структур жизнеустройства, в преодолении возникших в 90-е годы угроз и болезней москвичи и сплотятся для общего дела – выполнения Генерального плана строительства нашей золотой Москвы 2025 года.
ОКНО В ЕВРОПУ? НУЖЕН РЕМОНТ
ПРИЛОЖЕНИЯ
ВСПОМИНАЯ ЛЕНИНА
Москве, как и всей России, в предстоящие годы придется ужиматься, уходить от соблазнов разгульных трат. Тучные годы кончаются, советские месторождения нефти и газа пошли на убыль, новых не обустроили. Газ и нефть – первым делом на Запад, себе уже в будущем году будет недоставать, хотя производство еще только начали восстанавливать. Надо не дать властям переложить грядущие трудности на плечи обедневшей части граждан через рост тарифов. Такая угроза есть, и это сразу может обрушить так трудно достигнутую стабильность. Нам пророчат какие-то чудесные открытия и изобретения, которые облегчат нашу жизнь. Это, в основном, утопии. Крупные прорывы в науке реализуются в виде новых эффективных технологий лет через 50. Но за последние полвека таких крупных прорывов не было. Значит, новых чудес в ближайшие годы не предвидится. Сейчас идет освоение достижений микроэлектроники – к каждому второму московскому уху прижат мобильный телефон. Но на фоне того, что значат для человека теплое жилье, чистая вода в кране, здоровая пища и спокойная совесть, мобильники и МРЗ-плееры – бирюльки.
В восстановлении главных структур жизнеустройства, в преодолении возникших в 90-е годы угроз и болезней москвичи и сплотятся для общего дела – выполнения Генерального плана строительства нашей золотой Москвы 2025 года.
ОКНО В ЕВРОПУ? НУЖЕН РЕМОНТ
В XVI веке на обломках средневековой Западной Европы возникла новая, небывалая цивилизация – Запад. Она была одержима идеей количества. Людьми там овладела странная религиозная страсть – нажива. Она стала новым видом служения Богу. Предела наживе нет, остановиться на достигнутом стало считаться равносильным смерти. Так устроена акула – она может дышать только если двигается. И Запад пришел в движение. Экспансия – или смерть! Он ринулся во все стороны, стремясь овладеть всеми в мире источниками сырья, всей рабочей силой и всеми рынками.
В этой первой волне «глобализации под рукой Запада» в ход шли все средства. Караваны кораблей с опиумом для Китая, миссионеры для Африки и Америки, стеклянные бусы для индейцев, Лжедмитрий для России. За всем этим – железный кулак, огонь пушек и мушкетов. Слабые и доверчивые культуры и народы не выдержали и первого натиска, сгинули с лица земли, спились в резервациях. Сильные закрылись какой-то своей стеной (даже став колониями, как Индия). Главная стена азиатов была в их культуре, устойчивой против вирусов Запада. России, стране христианской и европейской, пришлось усилить культурный барьер военной силой.
Долго эта наша стена устоять не могла, Запад в своем порыве приобрел огромные преимущества – создал науку и новый тип производства (машинную фабрику), массовую школу и, главное, армию с новой организацией и новым оружием. Надо было догонять и строить новые защиты. И Петр прорубил окно в Европу. Это было непросто, потому что барьеры, которыми окружал себя сам Запад, всегда были намного жестче, чем с нашей стороны.
Это, кстати, надо подчеркнуть. Запад издавна испытывает синдром «осажденной крепости», его границы на замке – и для людей, и для идей, и для товаров. Все это он строго фильтрует. Но вину всегда возлагает на «варваров». Вот что писал великий Вольтер, которому поклонялась наша просвещенная элита, о русских уже времен Петра Великого: «Московиты были менее цивилизованы, чем обитатели Мексики при открытии ее Кортесом. Прирожденные рабы таких же варварских, как и сами они, властителей, влачились они в невежестве, не ведая ни искусств, ни ремесел, и не разумея пользы оных. Древний священный закон воспрещал им под страхом смерти покидать свою страну без дозволения патриарха, чтобы не было у них возможности восчувствовать угнетавшее их иго. Закон сей вполне соответствовал духу этой нации, которая в глубине своего невежества и прозябания пренебрегала всяческими сношениями с иностранными державами».
Окно Петр прорубил с великими жертвами. На первом рывке догоняющего развития мы продержались до середины XIX века, разведка Крымской войной показала Западу, что Россия вновь отстала и ее можно втягивать в орбиту Запада в качестве придатка. Начинался новый виток глобализации – «империализм». Запад стал вывозить капитал и создавать на чужих землях анклавы «дополняющей» его промышленной экономики, выстраивать свою «периферию».
Последние русские цари опять «открыли окно» и попытались провести модернизацию хозяйства на рельсах периферийного капитализма. После первых успехов оказалось, что впущенный в страну западный капитал сильнее. Он стал насосом, изымающим из России ресурсы, судьба страны переходила в чужие руки. Это кончилось революцией. Советская власть, во многом опираясь на опыт царских управленцев, сумела создать такой «железный занавес», через который мы могли подключиться к важным достижениям Запада, не допуская его загребущие руки к нашим кладовым. Красный флаг над рейхстагом, а потом Королев и Гагарин были важной частью этого «занавеса».
Так мы продержались до третьего витка глобализации. Теперь средствами экспансии Запада стали культура, информация и новая финансовая система. В бой пошли голливудские фильмы и Макдональдс, телевидение и Интернет, финансовые трюки Сороса. За всем этим, конечно, всегда наготове главное средство убеждения – железный кулак авианосцев и крылатых ракет. Но, в общем, старые барьеры и занавесы оказались бессильными. Наша перестройка с ее «гласностью» это показала наглядно.
Теперь уж речь не о том, открывать нам или не открывать «окно в Европу». Окна нам выбили, а двери сорвали с петель. Мы попали в положение Китая начала XX века – вроде бы и не колония, а труд и сила огромного народа тают, исчезают в какой-то черной дыре. Китаю дала передышку Вторая мировая война. После нее китайцы закрылись красным флагом, а окрепнув, стали прорубать на Запад окна той формы и тех размеров, какие им нужны. Нам такой передышки никто не даст, надо определяться в реальных пространстве и времени – в основном своим умом и опытом.
С нынешнего перекрестка есть три пути. Первый – послушаться Горбачева и попроситься в «наш общий европейский дом» (на русском языке, сдаться на милость победителя). Второй – повесить новый, чугунный занавес, попытаться «пересидеть», пока Запад сам не рухнет. Третий – изобрести гибкие структуры активного сопротивления на новых принципах. Выбор – интимное дело каждого. Как решит большинство народа, пока сказать нельзя. Но мы обязаны прояснять положение, чтобы для всех выбор был понятен.
Что значит сдаться, поднять лапки вверх? Какова будет милость победителя? Из всего, что мы знаем, картина ясна – этот выбор означает исчезновение России как особой и самобытной культурной сущности, как большой страны и большого народа. Ни одна культура, сдавшаяся Западу, не стала его частью. Она или исчезала, или начинала бороться за свое существование, иногда в «катакомбах». К России же отношение всегда было особое, она всегда вызывала скрытую или явную ярость тем, что заявляла миру возможность христианского жизнеустройства, но на иных, нежели Запад, основаниях. Уже в XVI веке было сказано, что для Запада «русские хуже турок». Поэтому теперь «в Запад» нас будут принимать, но поодиночке, а свою «русскость», свою надличностную совесть и волю мы должны будем сдавать у порога, как сдают оружие. Да и пустят немногих, остальные просто зачахнут.
На второй путь нас зовут искренние крутые патриоты. Желание их понятно, и многие это желание разделяют – потому и вспоминают Сталина. Но особого практического отклика этот проект не получает. Чувствуют люди, что пересидеть за занавесом этот новый виток глобализации не удастся. Это все равно, что в танке против бактериологического оружия воевать. Против вирусов и бактерий нужны хорошие вакцины и средства дезинфекции. Значит, нужна своя хорошая наука, а за чугунным занавесом ее не создать. Конечно, застеклить окна и поставить новые двери надо, кое-где и стальные, но как принципиальный выбор изоляция не годится, да и на практике невозможна – «нет такой партии!».
Глобализация – такой поток, в который нельзя не войти, но и нельзя плыть против течения, не хватит сил. Нужно приноравливаться, понимать структуру потока, использовать его завихрения и подручные средства. Но это – общие рассуждения. Нужна большая программа по форсированию этой водной преграды к новому историческому периоду нашей национальной жизни. И эту программу не выработает ни Греф, ни администрация президента. Это дело всех и каждого, кто не собирается сдаваться. Видно, что над этим и думают, и работают люди, большинство наших людей. Всякое усилие, организующее эту мысль и эту работу, очень ценно. Есть силы, которые этой работе стараются помешать, а эту мысль затоптать, но их перевес не подавляющий.
Сегодня нам важно понять, где тот рубеж, за который отступать нельзя, за которым начнется быстрое изменение нас самих. О территории особый разговор, а пока скажу о ядре культуры.
Обычно первым делом вспоминают самую массивную часть культуры – наше хозяйство. Во всех странах, и в России тоже, оно складывалось под воздействием двух условий – данного судьбой природного ландшафта и культуры народа. В нее входят представления о богатстве и бедности, о правах и обязанностях, о собственности и деньгах, о семье и государстве. Все вместе и определяет профиль хозяйства. Перенять профиль соседа, даже самый заманчивый, гораздо труднее, чем заиметь его лицо. Но научиться можно многому.
Мы до сих пор не знали цепей экономического рабства. Бывало, жили впроголодь, но на своей земле – а это совсем другое дело. Пока у России остался костяк народного хозяйства – земля и недра, дороги и энергетика – все поправимо, если люди соберутся с мыслями и начнут говорить друг с другом на простом и понятном языке. Утрату хозяйства почти каждый ощущает на своей шкуре и очень быстро, сложнее дело с тонкими материями культуры – ценностями (идеалами).
Именно здесь, на мой взгляд, главная угроза для всякой незападной культуры при лобовом вторжении Запада. Россия – во многих отношениях могучая страна, но ценности ее культуры, можно сказать, стыдливые, потаенные. Они перед нахрапистым тевтоном сначала молча отступают. Это мы и сейчас видим.
Ценности, то есть представления о добре и зле и о том, как надо жить человеку, определяют тип цивилизации. Именно главные ценности и становятся объектом разрушения в любой программе «вестернизации» других народов. Значит, мы должны отобрать «спасаемое ядро» наших ценностей и создать для них явный и тайный защитный пояс. За последние двадцать лет, за годы нашей национальной катастрофы мы лучше изучили и сущность России, и оружие, которым разрушают эту сущность в ходе «вестернизации». Нужна организационная база, чтобы это знание превратилось в штабные разработки, в доктрину обороны. Нужны сетевые структуры для диалога и творческого поиска новых средств.
На Западе философское учение, излагающее принципы «правильной» жизни, получило название либерализм. Россия со времен Ивана Грозного и до наших дней не была либеральным государством. При этом наш образованный слой имел представление о западных взглядах и находился в непрерывной дискуссии с либерализмом. В XIX веке у нас было влиятельное течение «западников», но и они не претендовали на то, чтобы русские сменили свои главные ценности на либеральные. Они лишь стремились, чтобы Россия как цивилизация теснее сблизилась с Западом, чтобы перенять его достижения.
Свою приверженность либерализму наши реформаторы оправдывают тем, что это якобы высшее достижение всей мировой культуры, что он основан на общечеловеческих ценностях и отвечает «естественным» потребностям человека. Это ошибка. Либерализм – очень специфическая, неповторимая культура, которая сложилась в англо-саксонской части Запада. Он не несет в себе никаких «естественных» ценностей и не может предложить универсальной модели жизнеустройства для всего человечества.
Более того, на самом Западе либеральные ценности по терпели сокрушительное поражение, породив, в припадке отчаяния, неолиберализм – тупое фундаменталистское течение, разрушающее само либеральное общество. Можно уважать англичан, их культуру, их либеральных философов, но сама идея перенять их ценности мне кажется дикой и нелепой. Ценности – самая потаенная, даже святая часть национальной культуры. Глупо спорить о том, лучше или хуже наши русские ценности, чем либеральные. Они наши. Они для нас прекрасны, как прекрасна для человека его любимая и любящая родная мать.
Когда перестройка Горбачева буквально сдернула с культурного ядра нашего общества все защитные покровы и на нас хлынул поток чужих, жестоких, часто отвратительных ценностей и образцов, большинство населения испытало тяжелую душевную травму. Она раньше времени унесла в могилу миллионы людей. Она же заставила нас очерстветь и озлобиться на эту «вестернизацию» – это был необходимый способ защиты. И это нам сегодня мешает найти те гибкие «ассиметричные» способы взаимодействия с Западом, которые позволили бы нам взять у него все необходимое для модернизации, но не дать ей разрушить сокровенную сердцевину нашей культуры.
Если сделаем усилие и нащупаем эту узкую дорожку, то выйдем обновленными из этого кризиса. Да и Запад не останется внакладе – Россия всегда за ученье щедро платит. Запад, слава богу, более корыстолюбив, чем злонамерен, договоримся. Наша задача – уцелеть и продолжить свой независимый рост!
В этой первой волне «глобализации под рукой Запада» в ход шли все средства. Караваны кораблей с опиумом для Китая, миссионеры для Африки и Америки, стеклянные бусы для индейцев, Лжедмитрий для России. За всем этим – железный кулак, огонь пушек и мушкетов. Слабые и доверчивые культуры и народы не выдержали и первого натиска, сгинули с лица земли, спились в резервациях. Сильные закрылись какой-то своей стеной (даже став колониями, как Индия). Главная стена азиатов была в их культуре, устойчивой против вирусов Запада. России, стране христианской и европейской, пришлось усилить культурный барьер военной силой.
Долго эта наша стена устоять не могла, Запад в своем порыве приобрел огромные преимущества – создал науку и новый тип производства (машинную фабрику), массовую школу и, главное, армию с новой организацией и новым оружием. Надо было догонять и строить новые защиты. И Петр прорубил окно в Европу. Это было непросто, потому что барьеры, которыми окружал себя сам Запад, всегда были намного жестче, чем с нашей стороны.
Это, кстати, надо подчеркнуть. Запад издавна испытывает синдром «осажденной крепости», его границы на замке – и для людей, и для идей, и для товаров. Все это он строго фильтрует. Но вину всегда возлагает на «варваров». Вот что писал великий Вольтер, которому поклонялась наша просвещенная элита, о русских уже времен Петра Великого: «Московиты были менее цивилизованы, чем обитатели Мексики при открытии ее Кортесом. Прирожденные рабы таких же варварских, как и сами они, властителей, влачились они в невежестве, не ведая ни искусств, ни ремесел, и не разумея пользы оных. Древний священный закон воспрещал им под страхом смерти покидать свою страну без дозволения патриарха, чтобы не было у них возможности восчувствовать угнетавшее их иго. Закон сей вполне соответствовал духу этой нации, которая в глубине своего невежества и прозябания пренебрегала всяческими сношениями с иностранными державами».
Окно Петр прорубил с великими жертвами. На первом рывке догоняющего развития мы продержались до середины XIX века, разведка Крымской войной показала Западу, что Россия вновь отстала и ее можно втягивать в орбиту Запада в качестве придатка. Начинался новый виток глобализации – «империализм». Запад стал вывозить капитал и создавать на чужих землях анклавы «дополняющей» его промышленной экономики, выстраивать свою «периферию».
Последние русские цари опять «открыли окно» и попытались провести модернизацию хозяйства на рельсах периферийного капитализма. После первых успехов оказалось, что впущенный в страну западный капитал сильнее. Он стал насосом, изымающим из России ресурсы, судьба страны переходила в чужие руки. Это кончилось революцией. Советская власть, во многом опираясь на опыт царских управленцев, сумела создать такой «железный занавес», через который мы могли подключиться к важным достижениям Запада, не допуская его загребущие руки к нашим кладовым. Красный флаг над рейхстагом, а потом Королев и Гагарин были важной частью этого «занавеса».
Так мы продержались до третьего витка глобализации. Теперь средствами экспансии Запада стали культура, информация и новая финансовая система. В бой пошли голливудские фильмы и Макдональдс, телевидение и Интернет, финансовые трюки Сороса. За всем этим, конечно, всегда наготове главное средство убеждения – железный кулак авианосцев и крылатых ракет. Но, в общем, старые барьеры и занавесы оказались бессильными. Наша перестройка с ее «гласностью» это показала наглядно.
Теперь уж речь не о том, открывать нам или не открывать «окно в Европу». Окна нам выбили, а двери сорвали с петель. Мы попали в положение Китая начала XX века – вроде бы и не колония, а труд и сила огромного народа тают, исчезают в какой-то черной дыре. Китаю дала передышку Вторая мировая война. После нее китайцы закрылись красным флагом, а окрепнув, стали прорубать на Запад окна той формы и тех размеров, какие им нужны. Нам такой передышки никто не даст, надо определяться в реальных пространстве и времени – в основном своим умом и опытом.
С нынешнего перекрестка есть три пути. Первый – послушаться Горбачева и попроситься в «наш общий европейский дом» (на русском языке, сдаться на милость победителя). Второй – повесить новый, чугунный занавес, попытаться «пересидеть», пока Запад сам не рухнет. Третий – изобрести гибкие структуры активного сопротивления на новых принципах. Выбор – интимное дело каждого. Как решит большинство народа, пока сказать нельзя. Но мы обязаны прояснять положение, чтобы для всех выбор был понятен.
Что значит сдаться, поднять лапки вверх? Какова будет милость победителя? Из всего, что мы знаем, картина ясна – этот выбор означает исчезновение России как особой и самобытной культурной сущности, как большой страны и большого народа. Ни одна культура, сдавшаяся Западу, не стала его частью. Она или исчезала, или начинала бороться за свое существование, иногда в «катакомбах». К России же отношение всегда было особое, она всегда вызывала скрытую или явную ярость тем, что заявляла миру возможность христианского жизнеустройства, но на иных, нежели Запад, основаниях. Уже в XVI веке было сказано, что для Запада «русские хуже турок». Поэтому теперь «в Запад» нас будут принимать, но поодиночке, а свою «русскость», свою надличностную совесть и волю мы должны будем сдавать у порога, как сдают оружие. Да и пустят немногих, остальные просто зачахнут.
На второй путь нас зовут искренние крутые патриоты. Желание их понятно, и многие это желание разделяют – потому и вспоминают Сталина. Но особого практического отклика этот проект не получает. Чувствуют люди, что пересидеть за занавесом этот новый виток глобализации не удастся. Это все равно, что в танке против бактериологического оружия воевать. Против вирусов и бактерий нужны хорошие вакцины и средства дезинфекции. Значит, нужна своя хорошая наука, а за чугунным занавесом ее не создать. Конечно, застеклить окна и поставить новые двери надо, кое-где и стальные, но как принципиальный выбор изоляция не годится, да и на практике невозможна – «нет такой партии!».
Глобализация – такой поток, в который нельзя не войти, но и нельзя плыть против течения, не хватит сил. Нужно приноравливаться, понимать структуру потока, использовать его завихрения и подручные средства. Но это – общие рассуждения. Нужна большая программа по форсированию этой водной преграды к новому историческому периоду нашей национальной жизни. И эту программу не выработает ни Греф, ни администрация президента. Это дело всех и каждого, кто не собирается сдаваться. Видно, что над этим и думают, и работают люди, большинство наших людей. Всякое усилие, организующее эту мысль и эту работу, очень ценно. Есть силы, которые этой работе стараются помешать, а эту мысль затоптать, но их перевес не подавляющий.
Сегодня нам важно понять, где тот рубеж, за который отступать нельзя, за которым начнется быстрое изменение нас самих. О территории особый разговор, а пока скажу о ядре культуры.
Обычно первым делом вспоминают самую массивную часть культуры – наше хозяйство. Во всех странах, и в России тоже, оно складывалось под воздействием двух условий – данного судьбой природного ландшафта и культуры народа. В нее входят представления о богатстве и бедности, о правах и обязанностях, о собственности и деньгах, о семье и государстве. Все вместе и определяет профиль хозяйства. Перенять профиль соседа, даже самый заманчивый, гораздо труднее, чем заиметь его лицо. Но научиться можно многому.
Мы до сих пор не знали цепей экономического рабства. Бывало, жили впроголодь, но на своей земле – а это совсем другое дело. Пока у России остался костяк народного хозяйства – земля и недра, дороги и энергетика – все поправимо, если люди соберутся с мыслями и начнут говорить друг с другом на простом и понятном языке. Утрату хозяйства почти каждый ощущает на своей шкуре и очень быстро, сложнее дело с тонкими материями культуры – ценностями (идеалами).
Именно здесь, на мой взгляд, главная угроза для всякой незападной культуры при лобовом вторжении Запада. Россия – во многих отношениях могучая страна, но ценности ее культуры, можно сказать, стыдливые, потаенные. Они перед нахрапистым тевтоном сначала молча отступают. Это мы и сейчас видим.
Ценности, то есть представления о добре и зле и о том, как надо жить человеку, определяют тип цивилизации. Именно главные ценности и становятся объектом разрушения в любой программе «вестернизации» других народов. Значит, мы должны отобрать «спасаемое ядро» наших ценностей и создать для них явный и тайный защитный пояс. За последние двадцать лет, за годы нашей национальной катастрофы мы лучше изучили и сущность России, и оружие, которым разрушают эту сущность в ходе «вестернизации». Нужна организационная база, чтобы это знание превратилось в штабные разработки, в доктрину обороны. Нужны сетевые структуры для диалога и творческого поиска новых средств.
На Западе философское учение, излагающее принципы «правильной» жизни, получило название либерализм. Россия со времен Ивана Грозного и до наших дней не была либеральным государством. При этом наш образованный слой имел представление о западных взглядах и находился в непрерывной дискуссии с либерализмом. В XIX веке у нас было влиятельное течение «западников», но и они не претендовали на то, чтобы русские сменили свои главные ценности на либеральные. Они лишь стремились, чтобы Россия как цивилизация теснее сблизилась с Западом, чтобы перенять его достижения.
Свою приверженность либерализму наши реформаторы оправдывают тем, что это якобы высшее достижение всей мировой культуры, что он основан на общечеловеческих ценностях и отвечает «естественным» потребностям человека. Это ошибка. Либерализм – очень специфическая, неповторимая культура, которая сложилась в англо-саксонской части Запада. Он не несет в себе никаких «естественных» ценностей и не может предложить универсальной модели жизнеустройства для всего человечества.
Более того, на самом Западе либеральные ценности по терпели сокрушительное поражение, породив, в припадке отчаяния, неолиберализм – тупое фундаменталистское течение, разрушающее само либеральное общество. Можно уважать англичан, их культуру, их либеральных философов, но сама идея перенять их ценности мне кажется дикой и нелепой. Ценности – самая потаенная, даже святая часть национальной культуры. Глупо спорить о том, лучше или хуже наши русские ценности, чем либеральные. Они наши. Они для нас прекрасны, как прекрасна для человека его любимая и любящая родная мать.
Когда перестройка Горбачева буквально сдернула с культурного ядра нашего общества все защитные покровы и на нас хлынул поток чужих, жестоких, часто отвратительных ценностей и образцов, большинство населения испытало тяжелую душевную травму. Она раньше времени унесла в могилу миллионы людей. Она же заставила нас очерстветь и озлобиться на эту «вестернизацию» – это был необходимый способ защиты. И это нам сегодня мешает найти те гибкие «ассиметричные» способы взаимодействия с Западом, которые позволили бы нам взять у него все необходимое для модернизации, но не дать ей разрушить сокровенную сердцевину нашей культуры.
Если сделаем усилие и нащупаем эту узкую дорожку, то выйдем обновленными из этого кризиса. Да и Запад не останется внакладе – Россия всегда за ученье щедро платит. Запад, слава богу, более корыстолюбив, чем злонамерен, договоримся. Наша задача – уцелеть и продолжить свой независимый рост!
ПРИЛОЖЕНИЯ
ВСПОМИНАЯ ЛЕНИНА
Беседа С.Г. Кара-Мурзы с обозревателем «Правды» B.C. Кожемяко
B.C. Кожемяко: Сергей Георгиевич, в этом году мы отмечаем юбилей Октябрьской революции, а в эти дни – годовщину смерти Ленина. Давайте поговорим об этом, как люди старшего поколения – по большому счету, о главном.
С.Г. Кара-Мурза: Виктор Стефанович! Давно пора. Это самое полезное, что мы с вами можем сделать. Я бы высказал мысли, что у меня созрели и много раз проверены. Только пусть читатели не обижаются. Сейчас оставить какие-то продуманные выводы молодым важнее, чем польстить кому-то или кого-то победить в споре.
Первая мысль у меня очень горькая: те поколения, которые вытащили Россию из ловушки начала XX века, строили СССР и победили в войне, не понимали, как они это сделали. Они это знали, а времени на превращение этого знания в теорию и учебники у них не было. И та гуманитарная интеллигенция, которая это знание должна была оформить, тоже эту задачу не смогла выполнить. Когда старики после войны быстро сошли с арены, а молодежь стала говорить на новом языке, возникла пропасть в понимании. Вот уже двадцать лет эту пропасть заполняют ложью, и это становится едва ли не главной угрозой для молодежи.
В.К.: То есть, по-вашему, мы не знали Ленина?
С.К-М: Скажу о себе. Я с детства любил историю и довольствовался книгами и рассказами старших. Потом стал химиком и был счастлив. В 60-е годы меня, как и многих моих сверстников, стал грызть червь сомнений, хотелось улучшить советскую систему, и это казалось простым делом. Я занялся философией и историей науки, и через двадцать лет кое-что стал понимать. Это был 1988 г., переломный момент в перестройке, и я стал изучать уже социальную и политическую историю, чтобы понять происходящее. И только за последние 15– 18 лет, в свете опыта катастрофы, я смог упорядочить для себя представление о Ленине и революции. Как жаль, что все мои родные того поколения уже умерли и я не могу с ними обсудить моих выводов.
В.К.: Почему же те старики своего знания явно не выразили?
С.К-М: Они тащили непосильный груз срочных работ. Сейчас кажется невероятным, что такой объем работы может выполнить человек. И решения приходилось принимать за такой сжатый срок, что кажется невероятно малым число крупных ошибок. И в таком положении были люди на всех ступенях социальной лестницы – помню, именно в этом смысле мне ребенком казались все люди удивительно близкими по разуму и духу.
Но есть и более глубокая причина – старики не могли осмыслить того дела, которое они делали. Не хватало для этого мыслительных средств (как говорят, понятийного аппарата). Среди моих родных были гуманитарии, военные, партработник – точнее, все они были и тем, и другим. Встречаясь, они обсуждали главные проблемы. Ребенком я слушал, потом даже участвовал. Они видели, что не могут эти проблемы «препарировать», не разработаны они. Это их мучило, и, когда разговор заходил в туник, его завершали каким-нибудь марксистским штампом вроде «производительных сил и производственных отношений» и расходились в плохом настроении.
Кстати, в таком же положении оказался и я сам, когда в нашей лаборатории стала складываться «антисоветская» фракция, и в спорах с этими тогда еще близкими друзьями я тоже не находил понятий, чтобы им ответить. Я был уверен – не только сердцем, но и уже разумом – что они исходят из ложных посылок и идут по пути трагических ошибок, но не мог им противопоставить связной концепции. Они тогда все уже начитались Маркса, выкопали его четкие и даже чеканные антисоветские формулы – что я мог на них ответить! Все, чем мог бы помочь мне Ленин, официальная история от нас спрятала.
В.К.: Что же вы обнаружили, изучая Ленина в последние годы?
С.К-М: Если одной фразой, то такие уроки, что если бы мы их вовремя освоили, то смогли бы пережить кризис 70-80-х годов без катастрофы. А если смогли бы освоить в ближайшие десять лет, то и нынешнюю катастрофу преодолели.
В.К.: Прежде чем перейти к сути, по-вашему, шансы освоить это необходимое нам знание невелики?
С.К-М.: Да, именно так. На мой взгляд, шансы есть, но они невелики. Слишком многие заинтересованы в том, чтобы проект русского коммунизма был пресечен, и слишком велика инерция позднего советского догматизма. На этот раз нас загнали в яму поглубже, чем сто лет назад, а мы гораздо слабее.
В.К.: Средства, которые направлены на интеллектуальное выхолащивание нашей молодежи, действительно очень велики. В последнее время антисоветская пропаганда вышла на новый уровень и по интенсивности, и по своим технологиям. Смотрите, в каком темпе производятся художественные фильмы и даже сериалы. Буквально любая тема на телевидении сопровождается антисоветскими комментариями – будь то передача о космонавтике или о писателе-фантасте Беляеве. Можно ли было мобилизовать художественную элиту для выполнения такой программы просто за деньги?
С.К-М: Можно и за деньги. Надо признать, что позднее советское общество вскормило художественную элиту, в общем, с моралью весьма низменной. Это симптом болезни. Но моральные комплексы, по-моему, породили в этой части интеллигенции большую духовную силу, злобную и мелочную. Она и проявилась в глубокой неприязни к советскому строю и к его духовному творцу и символу – Ленину. Антисоветская идея овладела этими «узкими массами» интеллигенции, а когда соединилась с большими деньгами, то превратилась в материальную силу. Духовную составляющую нельзя недооценивать.
В.К.: Как же вы видите корни этой неприязни? Ведь большинство советской художественной элиты – сами дети рабочих и крестьян! Им ли ненавидеть Ленина!
С.К-М: Боюсь, мы слишком привержены мифу о классовом сознании и о роли социального происхождения. Да, дедушка был крестьянин и воевал в Красной Армии. Может даже, лично испытал психическую атаку офицеров Каппеля. А сын его уже был инженером и слушал песни Окуджавы. А внук – актером и сейчас хлопочет о памятнике генералу Каппелю. Потому что Каппель умело расстреливал «восставших хамов». И это – довольно обычный случай – вспомним хотя бы родословную Егора Гайдара.
Важно не происхождение, а самосознание. Советская интеллигенция вышла в большинстве своем из семей рабочих и крестьян, но к 70-м годам обрела сословное сознание и возомнила себя аристократией, которая должна вершить судьбы России. Еще шаг – и она возненавидела «совка», а потом в голове все смешалось и стало чудиться, что они – потомки Каппеля и Колчака, пусть даже внебрачные. Это духовная патология, но это – факт, и с ним надо считаться. Еще родителям наших нынешних «колчаковцев» и в страшном сне в голову бы не пришло ставить памятник Колчаку в Иркутске – ведь знали о его зверствах.
Беда и в том, что эта патология поразила почти всю «политически активную» интеллигенцию и власть (она, впрочем, из той же интеллигенции). Монархисты под звуки советского гимна открывают памятник Колчаку – ставленнику эсеров и масонов. С почетным караулом и военными почестями хоронят в Донском монастыре останки Каппеля, командующего армией эсеровского правительства (Комуча). Тут же славят Столыпина, хотя Колчака и Каппеля разгромили именно «столыпинские аграрники» (переселенцы). А наши марксисты возмущаются, когда речь заходит о том, что основную массу белых составляли социалисты – сторонники эсеров и меньшевиков. Да и кадетская верхушка белых получила марксистское воспитание.
В.К.: Тогда еще труднее понять эту искреннюю неприязнь к Ленину. Как вы ее объясняете?
С.К-М: Я вижу много общего в том, как развивался наш кризис в начале XX века и в конце. Лучше выразить его в примитивных понятиях. Народ раскалывался на враждебные части в двух плоскостях: 1) на элиту и простонародье, 2) на западников и почвенников. Я вырос в широком кругу родных, которые вышли из крестьян (точнее, казаков), с детства и сознательно определили свой путь, хотя до конца жизни продумывали свои прошлые решения. Они были из простонародья и из почвенников и сохранили этот культурный тип уже осмысленно, став высокообразованными людьми. Но этот двойной раскол, который как будто затянулся в 30-40-е годы, продолжал тлеть, и до меня как-то с детства доходили сигналы о нем. Он вновь обнаружился с «шестидесятниками», а потом буквально взорвался в годы перестройки, когда был «на их улице праздник». Тогда и дали всходы те зародыши ненависти к Ленину, которые были посеяны после 1905 г.
В последние годы я много читал и читаю Ленина. В основном, в связи с конкретными темами. Но невольно зачитываешься самыми разными текстами, смотришь примечания, ищешь связи в истории. Образ Ленина все эти годы у меня менялся, я по-другому видел ход его мысли, истоки тех или иных воззрений. Этот новый образ мне становился все ближе и ближе, А дело, которое он сделал, казалось все более и более сложным. Повторить такое дело (в интеллектуальном плане), думаю, будет невозможно, придется искать другую организацию. Но речь не об этом, а о ненависти.
Ленин входил в мировую когорту самых элитарных марксистов-западников, в «политбюро» второй партии в двухпартийной системе будущего Мирового правительства. Он блестяще выполнил последний завет Маркса и Энгельса – интеллектуально разгромил движение русских народников, которые создавали доктрину революции «не по Марксу» и развития большей части человечества «не по капиталистическому пути». Но углубившись в изучение российской реальности и особенно смысла революции 1905—1907 гг., Ленин совершил радикальный сдвиг в обеих плоскостях раскола – он встал в ряды простонародья в его назревавшей войне с элитой, и в стан почвенников в их назревавшей войне с западниками. За это одни его тогда возненавидели, а другие – полюбили, причем любовью наподобие родственной, не как Сталина-командира.
К этому выводу я пришел за 15 лет, кто захочет – прислушается
В.К.: Но ведь сегодня панорама иная. Неприязнь к Ленину распространилась в простонародье и среди почвенников не меньше, чем в элите и среди западников.
С.К-М: Да, другие теперь у нас и простонародье, и почвенники, не говоря уж об элите. Эта ненависть, хотя и внушенная, становится привычной. Тем больше будет потерь, потому что ненавидеть начинают не человека, а ленинский тип мышления и мировоззрения. Если вокруг разлита ненависть, такой тип и не появится.
В.К.: А что это за тип мышления, почему нельзя обойтись другими?
С.К-М: Может, и можно обойтись, если организоваться по-другому. Но все равно кто-то должен создать матрицу, на которой может вырасти такая организация. Это трудно сделать группе. У Ленина же я вижу такие редкостные сочетания.
B.C. Кожемяко: Сергей Георгиевич, в этом году мы отмечаем юбилей Октябрьской революции, а в эти дни – годовщину смерти Ленина. Давайте поговорим об этом, как люди старшего поколения – по большому счету, о главном.
С.Г. Кара-Мурза: Виктор Стефанович! Давно пора. Это самое полезное, что мы с вами можем сделать. Я бы высказал мысли, что у меня созрели и много раз проверены. Только пусть читатели не обижаются. Сейчас оставить какие-то продуманные выводы молодым важнее, чем польстить кому-то или кого-то победить в споре.
Первая мысль у меня очень горькая: те поколения, которые вытащили Россию из ловушки начала XX века, строили СССР и победили в войне, не понимали, как они это сделали. Они это знали, а времени на превращение этого знания в теорию и учебники у них не было. И та гуманитарная интеллигенция, которая это знание должна была оформить, тоже эту задачу не смогла выполнить. Когда старики после войны быстро сошли с арены, а молодежь стала говорить на новом языке, возникла пропасть в понимании. Вот уже двадцать лет эту пропасть заполняют ложью, и это становится едва ли не главной угрозой для молодежи.
В.К.: То есть, по-вашему, мы не знали Ленина?
С.К-М: Скажу о себе. Я с детства любил историю и довольствовался книгами и рассказами старших. Потом стал химиком и был счастлив. В 60-е годы меня, как и многих моих сверстников, стал грызть червь сомнений, хотелось улучшить советскую систему, и это казалось простым делом. Я занялся философией и историей науки, и через двадцать лет кое-что стал понимать. Это был 1988 г., переломный момент в перестройке, и я стал изучать уже социальную и политическую историю, чтобы понять происходящее. И только за последние 15– 18 лет, в свете опыта катастрофы, я смог упорядочить для себя представление о Ленине и революции. Как жаль, что все мои родные того поколения уже умерли и я не могу с ними обсудить моих выводов.
В.К.: Почему же те старики своего знания явно не выразили?
С.К-М: Они тащили непосильный груз срочных работ. Сейчас кажется невероятным, что такой объем работы может выполнить человек. И решения приходилось принимать за такой сжатый срок, что кажется невероятно малым число крупных ошибок. И в таком положении были люди на всех ступенях социальной лестницы – помню, именно в этом смысле мне ребенком казались все люди удивительно близкими по разуму и духу.
Но есть и более глубокая причина – старики не могли осмыслить того дела, которое они делали. Не хватало для этого мыслительных средств (как говорят, понятийного аппарата). Среди моих родных были гуманитарии, военные, партработник – точнее, все они были и тем, и другим. Встречаясь, они обсуждали главные проблемы. Ребенком я слушал, потом даже участвовал. Они видели, что не могут эти проблемы «препарировать», не разработаны они. Это их мучило, и, когда разговор заходил в туник, его завершали каким-нибудь марксистским штампом вроде «производительных сил и производственных отношений» и расходились в плохом настроении.
Кстати, в таком же положении оказался и я сам, когда в нашей лаборатории стала складываться «антисоветская» фракция, и в спорах с этими тогда еще близкими друзьями я тоже не находил понятий, чтобы им ответить. Я был уверен – не только сердцем, но и уже разумом – что они исходят из ложных посылок и идут по пути трагических ошибок, но не мог им противопоставить связной концепции. Они тогда все уже начитались Маркса, выкопали его четкие и даже чеканные антисоветские формулы – что я мог на них ответить! Все, чем мог бы помочь мне Ленин, официальная история от нас спрятала.
В.К.: Что же вы обнаружили, изучая Ленина в последние годы?
С.К-М: Если одной фразой, то такие уроки, что если бы мы их вовремя освоили, то смогли бы пережить кризис 70-80-х годов без катастрофы. А если смогли бы освоить в ближайшие десять лет, то и нынешнюю катастрофу преодолели.
В.К.: Прежде чем перейти к сути, по-вашему, шансы освоить это необходимое нам знание невелики?
С.К-М.: Да, именно так. На мой взгляд, шансы есть, но они невелики. Слишком многие заинтересованы в том, чтобы проект русского коммунизма был пресечен, и слишком велика инерция позднего советского догматизма. На этот раз нас загнали в яму поглубже, чем сто лет назад, а мы гораздо слабее.
В.К.: Средства, которые направлены на интеллектуальное выхолащивание нашей молодежи, действительно очень велики. В последнее время антисоветская пропаганда вышла на новый уровень и по интенсивности, и по своим технологиям. Смотрите, в каком темпе производятся художественные фильмы и даже сериалы. Буквально любая тема на телевидении сопровождается антисоветскими комментариями – будь то передача о космонавтике или о писателе-фантасте Беляеве. Можно ли было мобилизовать художественную элиту для выполнения такой программы просто за деньги?
С.К-М: Можно и за деньги. Надо признать, что позднее советское общество вскормило художественную элиту, в общем, с моралью весьма низменной. Это симптом болезни. Но моральные комплексы, по-моему, породили в этой части интеллигенции большую духовную силу, злобную и мелочную. Она и проявилась в глубокой неприязни к советскому строю и к его духовному творцу и символу – Ленину. Антисоветская идея овладела этими «узкими массами» интеллигенции, а когда соединилась с большими деньгами, то превратилась в материальную силу. Духовную составляющую нельзя недооценивать.
В.К.: Как же вы видите корни этой неприязни? Ведь большинство советской художественной элиты – сами дети рабочих и крестьян! Им ли ненавидеть Ленина!
С.К-М: Боюсь, мы слишком привержены мифу о классовом сознании и о роли социального происхождения. Да, дедушка был крестьянин и воевал в Красной Армии. Может даже, лично испытал психическую атаку офицеров Каппеля. А сын его уже был инженером и слушал песни Окуджавы. А внук – актером и сейчас хлопочет о памятнике генералу Каппелю. Потому что Каппель умело расстреливал «восставших хамов». И это – довольно обычный случай – вспомним хотя бы родословную Егора Гайдара.
Важно не происхождение, а самосознание. Советская интеллигенция вышла в большинстве своем из семей рабочих и крестьян, но к 70-м годам обрела сословное сознание и возомнила себя аристократией, которая должна вершить судьбы России. Еще шаг – и она возненавидела «совка», а потом в голове все смешалось и стало чудиться, что они – потомки Каппеля и Колчака, пусть даже внебрачные. Это духовная патология, но это – факт, и с ним надо считаться. Еще родителям наших нынешних «колчаковцев» и в страшном сне в голову бы не пришло ставить памятник Колчаку в Иркутске – ведь знали о его зверствах.
Беда и в том, что эта патология поразила почти всю «политически активную» интеллигенцию и власть (она, впрочем, из той же интеллигенции). Монархисты под звуки советского гимна открывают памятник Колчаку – ставленнику эсеров и масонов. С почетным караулом и военными почестями хоронят в Донском монастыре останки Каппеля, командующего армией эсеровского правительства (Комуча). Тут же славят Столыпина, хотя Колчака и Каппеля разгромили именно «столыпинские аграрники» (переселенцы). А наши марксисты возмущаются, когда речь заходит о том, что основную массу белых составляли социалисты – сторонники эсеров и меньшевиков. Да и кадетская верхушка белых получила марксистское воспитание.
В.К.: Тогда еще труднее понять эту искреннюю неприязнь к Ленину. Как вы ее объясняете?
С.К-М: Я вижу много общего в том, как развивался наш кризис в начале XX века и в конце. Лучше выразить его в примитивных понятиях. Народ раскалывался на враждебные части в двух плоскостях: 1) на элиту и простонародье, 2) на западников и почвенников. Я вырос в широком кругу родных, которые вышли из крестьян (точнее, казаков), с детства и сознательно определили свой путь, хотя до конца жизни продумывали свои прошлые решения. Они были из простонародья и из почвенников и сохранили этот культурный тип уже осмысленно, став высокообразованными людьми. Но этот двойной раскол, который как будто затянулся в 30-40-е годы, продолжал тлеть, и до меня как-то с детства доходили сигналы о нем. Он вновь обнаружился с «шестидесятниками», а потом буквально взорвался в годы перестройки, когда был «на их улице праздник». Тогда и дали всходы те зародыши ненависти к Ленину, которые были посеяны после 1905 г.
В последние годы я много читал и читаю Ленина. В основном, в связи с конкретными темами. Но невольно зачитываешься самыми разными текстами, смотришь примечания, ищешь связи в истории. Образ Ленина все эти годы у меня менялся, я по-другому видел ход его мысли, истоки тех или иных воззрений. Этот новый образ мне становился все ближе и ближе, А дело, которое он сделал, казалось все более и более сложным. Повторить такое дело (в интеллектуальном плане), думаю, будет невозможно, придется искать другую организацию. Но речь не об этом, а о ненависти.
Ленин входил в мировую когорту самых элитарных марксистов-западников, в «политбюро» второй партии в двухпартийной системе будущего Мирового правительства. Он блестяще выполнил последний завет Маркса и Энгельса – интеллектуально разгромил движение русских народников, которые создавали доктрину революции «не по Марксу» и развития большей части человечества «не по капиталистическому пути». Но углубившись в изучение российской реальности и особенно смысла революции 1905—1907 гг., Ленин совершил радикальный сдвиг в обеих плоскостях раскола – он встал в ряды простонародья в его назревавшей войне с элитой, и в стан почвенников в их назревавшей войне с западниками. За это одни его тогда возненавидели, а другие – полюбили, причем любовью наподобие родственной, не как Сталина-командира.
К этому выводу я пришел за 15 лет, кто захочет – прислушается
В.К.: Но ведь сегодня панорама иная. Неприязнь к Ленину распространилась в простонародье и среди почвенников не меньше, чем в элите и среди западников.
С.К-М: Да, другие теперь у нас и простонародье, и почвенники, не говоря уж об элите. Эта ненависть, хотя и внушенная, становится привычной. Тем больше будет потерь, потому что ненавидеть начинают не человека, а ленинский тип мышления и мировоззрения. Если вокруг разлита ненависть, такой тип и не появится.
В.К.: А что это за тип мышления, почему нельзя обойтись другими?
С.К-М: Может, и можно обойтись, если организоваться по-другому. Но все равно кто-то должен создать матрицу, на которой может вырасти такая организация. Это трудно сделать группе. У Ленина же я вижу такие редкостные сочетания.