Страница:
И опыт подтвердил правильность того шага – неужели А.К. Исаев это забыл? Попытавшись подавить сепаратизм под флагом «единой и неделимой России», белые, по выражению их же историка, «напоролись на национализм и истекли кровью». Красные, напротив, собрали страну «снизу», как многонациональную «республику Советов», ради которой трудящиеся поддержали русскую Красную армию против своих «элит».
Право на самоопределение в СССР было отнесено к «нецелесообразным», и Сталин заявил в 1923 г.: «Следует иметь в виду, что, помимо права наций на самоопределение, существует также право рабочего класса на укрепление своей власти, и этому последнему право на самоопределение является подчиненным». На опыте мы знаем, что вплоть до «революции Горбачева» в СССР и в голову никому не приходило ставить вопрос об отделении. Это понятно– советское национально-государственное устройство было устойчивым именно при советском строе. А когда Ельцин стал всем приказывать «берите суверенитета, сколько проглотите», это и означало развал страны «сверху». Но, в отличие от большевиков, никакого проекта пересборки «Единая Россия» не предложит. Мы видим лишь «газовые войны».
Вот такие мысли вызвало это заседание.
А вообще-то лучше не об этом писать, а спокойно и внятно обсудить, чем скреплен русский народ, какие в нем возникли разломы, как их заделать и собрать вокруг русского ядра многонациональную российскую нацию.
ПРАВОСЛАВИЕ И РУССКИЙ НАРОД
РОССИЯ: ВЗГЛЯД С НЕБА
Право на самоопределение в СССР было отнесено к «нецелесообразным», и Сталин заявил в 1923 г.: «Следует иметь в виду, что, помимо права наций на самоопределение, существует также право рабочего класса на укрепление своей власти, и этому последнему право на самоопределение является подчиненным». На опыте мы знаем, что вплоть до «революции Горбачева» в СССР и в голову никому не приходило ставить вопрос об отделении. Это понятно– советское национально-государственное устройство было устойчивым именно при советском строе. А когда Ельцин стал всем приказывать «берите суверенитета, сколько проглотите», это и означало развал страны «сверху». Но, в отличие от большевиков, никакого проекта пересборки «Единая Россия» не предложит. Мы видим лишь «газовые войны».
Вот такие мысли вызвало это заседание.
А вообще-то лучше не об этом писать, а спокойно и внятно обсудить, чем скреплен русский народ, какие в нем возникли разломы, как их заделать и собрать вокруг русского ядра многонациональную российскую нацию.
ПРАВОСЛАВИЕ И РУССКИЙ НАРОД
Тема отношения религии и народа очень деликатная. Сразу ограничим ее – будем говорить с позиции светской, не касаясь сокровенного смысла религии как разговора личности с Богом, как надежды на спасение души.
Это – дело тайное и сугубо личное. Но у религии есть и другая, земная ипостась, ее общественное дело. Она особым светом освещает мир и все человеческие дела, является жизнетворным корнем культуры. В этом качестве религия принадлежит всему народу, даже атеистам. Она «пропитывает» всю общественную жизнь – семью и школу, хозяйство и политику
И даже необязательно это утверждать – религиозный взгляд на мир неустраним, как ни бьются над его искоренением в некоторых культурах. Понятное дело, в своей земной ипостаси церковь утрачивает ореол непогрешимости – и священники, и верующие выступают как особая часть общества, порой очень влиятельная, которая имеет свои интересы и свои установки, иногда спорные, Даже папе римскому, который формально непогрешим и ошибаться не может, приходится извиняться. Обычно за давно умерших предшественников (как в деле с Галилеем), но недавно и за себя лично.
Сначала несколько общих замечаний. Людей старших поколений у нас долго обучали кое-чему из марксизма. Обрывки его еще сидят в сознании, надо о них сказать. Обсуждение религии – один из главных методов, даже инструментов марксизма. Маркс утверждал: «Критика религии – предпосылка всякой другой критики». Если учесть, что все составные части марксизма проникнуты именно критическим пафосом, то можно сказать, что «критика религии – предпосылка всего учения Маркса».
Марксизм отрицает конструктивную роль религии в создании и сохранении народов, и это ошибка. Религия (шире – религиозное мировоззрение) – ключевая часть мировоззренческой матрицы, на которой собирается народ. Маркс пишет о религии: «Ее сущность выражает уже не общность, а различие. Религия стала выражением отделения человека от той общности, к которой он принадлежит, от себя самого и других людей, – чем и была первоначально… Она низвергнута в сферу всех прочих частных интересов и изгнана из политической общности как таковой».
Это неверно, религия не отделяет человека от общности, а совсем наоборот – соединяет его с нею. Религия всегда была средством господства (то есть создавала «вертикальные» связи между людьми), но она же связывала людей и в «горизонтальные» общности (народы). Даже на пороге Нового времени Ф. Бэкон называл ее «главной связующей силой общества».
Именно в религиозном сознании возникла важнейшая связующая людей сила – коллективные представления. Они не выводятся из личного опыта, а вырабатываются только в совместных размышлениях, и были первой в истории человека формой общественного сознания. Поэтому религиозные первобытные представления сыграли ключевую роль в этногенезе – соединении людей в племена, а затем и народы.
Религия порождает специфические для каждого народа культурные нормы и запреты, а также и понятия об их нарушении {грехе). Это связывает людей в народ. Ведь именно присущие каждому народу моральные (шире – культурные) ценности и выражают его идентичность, неповторимый образ.
Обретя способность «коллективно мыслить», человек сделал огромное открытие для познания мира, равноценное открытию науки – он разделил видимый реальный мир и невидимый «потусторонний». Оба они составляли неделимый Космос, оба были необходимы для понимания целого, для превращения хаоса в упорядоченную систему символов, делающих мир домом человека. Эта функция религиозного сознания не теряет своего значения до наших дней.
Религия соединяет людей в народ не только общими ценностями, но и ритуалами – которые связывают космологию с устройством общества. Ритуал – «символический способ социальной коммуникации», его первая функция – укрепление солидарности людей и психологическая защита общества. В ритуальном общении преодолевается одиночество людей, укрепляется чувство принадлежности к целому, через ритуал разрешается внутренний конфликт между желаниями и запретами. Антропологи считают, что именно поэтому в традиционных обществах, следующих издавна установленным ритуалам, не встречается шизофрения. Ее даже называют «этническим психозом западного мира».
Признаком кризиса «среднего класса» считают возникновение субкультур, которые в поисках способа преодолеть отчуждение осваивают мистические культы, создают секты и коммуны, проводящие бдения и медитации (часто с применением наркотиков). Это – реакция на безрелигиозное бытие, не удовлетворяющее неосознанные духовные запросы человека. Всплеск такой мистики мы наблюдаем сейчас и у нас в новом «среднем классе».
Понятно, что для земной жизни человеку нужно рациональное мышление. Религия же – качественно иной тип сознания, в ней осуществляется разделение сакрального и профанного (земного) пространства и времени. Это одна из возможностей убегать от профанного времени, от «ужаса истории» – в богослужении и молитве (другие способы дает искусство, театр). Религиозный взгляд укрепляет рациональность (если их не пытаются вульгарно смешивать).
Религия – уникальное историческое явление, возникшее как разрыв непрерывности, подобно науке. Религия не «выросла» из дорелигиозных воззрений, как и наука не выросла из натурфилософии. И функцией религии, вопреки представлениям Маркса, является вовсе не утверждение невежественных представлений, а рационализация человеческого отношения к божественному.
При этом религия мобилизует и присущее каждому народу видение истории, и художественное сознание. Возникает духовная структура, занимающая исключительно важное место в мировоззренческой матрице народа, дает ему, по словам Тютчева, «предчувствие неизмеримого будущего».
Христианство во всех его ветвях сыграло важнейшую роль в становлении европейских народов, включая народы России. Русский же человек «создан Православием». В зависимости от того, как формировалось религиозное ядро народа, предопределялся ход его истории на века. Бережное введение христианства в Киевской Руси было важным условием для собирания большого русского народа.
Религия во все времена оказывала огромное влияние на искусство как способ осмысления мира и человека в художественных образах. Песни и былины, иконы и картины, архитектура и театр – все это сплачивает людей одного народа общим невыражаемым переживанием красоты. Русское искусство корнями уходит в Православие. Ему мы обязаны тем, что наше искусство лишено изуверства и «воли к смерти». Можем ли мы найти картины русских художников, подобные картинам Босха!
Роль религии как силы созидания народа была различной в разных странах и в разные моменты. В Новое время в этот момент бывают тяжелые столкновения религии с идеологией национализма, стягивающего народы в нации. Этим объясняется антиклерикализм Французской революции, производившей сборку нации граждан. Русская революция была проникнута национализмом в двух его версиях – буржуазно-либерального у кадетов и общинно-державного у большевиков (их интернационализм был формой мессианизма). И в этой революции мы наблюдали столкновение идеологии и религии, как и в других больших революциях. Отношения государства и церкви стабилизировались только после Гражданской войны, к 1924 г.
Во время кризиса Германии для сборки нового «народа фашистов» была попытка создания новой «немецкой национальной церкви». Идеолог этой программы Розенберг писал: «Не жертвенный агнец иудейских пророчеств, не распятый есть теперь действительный идеал, который светит нам из Евангелий… Теперь пробуждается новая вера: миф крови, вера вместе с кровью вообще защищает и божественное существо человека… Старая вера церквей: какова вера, таков и человек; северно-европейское же сознание: каков человек, такова и вера».
Здесь видны философские различия двух тоталитаризмов – фашистского и советского. Чтобы укрепить связность русского народа, государство не стало создавать суррогат религии, как якобинцы или фашисты, а обратилось за помощью к традиционной для русских православной церкви. В 1943 г. Сталин встречался с иерархами, церкви было дано национальное название – Русская православная церковь. После войны число церковных приходов увеличилось с двух до двадцати двух тысяч (антицерковная кампания Хрущева была антинационалистической и имела целью пресечь одну из программ сталинизма; это облегчило демонтаж советского народа).
После советского периода, во время которого народ был скреплен квазирелигиозной верой в коммунизм, вся система связей народа переживает кризис, в преодолении или углублении которого религии снова предоставлена важная роль. Нынешний процесс расщепления народов на расходящиеся этнические общности с возрождением признаков племенного сознания вызван ослаблением всей системы связей, сплачивающих людей в народы, и не в последнюю очередь ослаблением интегрирующей силы религии.
Вся эта система – в неустойчивом равновесии. Разбиты, ослаблены или рассыпаны почти все скрепы, стягивающие русских в народ – государство, хозяйство, общая память и общая мораль, чувство территории, связи с братскими народами, мир национальных символов (не считая символа Великой Отечественной войны, который тоже неустанно подтачивается). Православие стоит, как утес над пропастью, за который мы зацепились. Оно тоже – объект подкопов и подгрызания. В общем, это понимают и берегут Церковь от соблазнов реформации, расколов и внешней критики – и злобной, и простодушной.
Опасность, мне кажется, исходит от наших общих неумеренных притязаний. На Православие многие хотят взвалить земную ношу, которой оно не должно и не может нести – без того, чтобы повредить своей главной сокровенной цели. Беда в том, что уровень религиозной грамотности у постсоветской интеллигенции очень невысок, и политики обычно смешивают религиозные и клерикальные понятия, религиозную составляющую мировоззрения с политической ролью церкви. От Православия ждут советов и указаний о том, как нам устроить чисто социальные или даже политические дела. Не хотят вспомнить, что «Богу Богово, а кесарю – кесарево».
Сегодня почти все политические силы трактуют ту или иную религию в качестве атрибута этничности. Когда политики говорят о проблемах русского народа, то вставить в свои программы «немножко Православия» стало почти обязательной нормой. Тут есть риск национализации или даже этнизации церкви, ослабления вселенского и всечеловеческого духа Православия. А этот дух сегодня для русских – необходимая опора, чтобы не поддаться настойчивым попыткам толкнуть наше самосознание в тупик этнического национализма. Это и было бы эпохальной победой противников России, так как лишило бы русских той способности к собиранию народов, которую им дало принятие Православия.
С другой стороны, сам русский народ переживает, как было сказано, кризис всех скрепляющих его систем. Укрепление русской этничности может стать тем чрезвычайным, хотя и рискованным средством, которое на время может компенсировать обрывы и разрыхление других связей. Тут требуется пройти по краешку обрыва.
Судя по всему, в руководстве Церкви понимают величину и сложность задачи. В доктрине «Основы социальной концепции РПЦ» (2000 г.) сказано: «Когда нация, гражданская или этническая, является полностью или по преимуществу моноконфессиональным православным сообществом, она в некотором смысле может восприниматься как единая община веры – православный народ».
Пока что и гражданская, и этническая нации в РФ находятся в процессе становления. Более того, между двумя русскими национализмами – гражданским (имперским) и этническим (изоляционистским) идет борьба. Влиятельные силы стремятся загнать русских в этнонационализм и вытравить из них имперское сознание. В массовом сознании Православие выступает как защитник и русской этнической, и российской гражданской идентичности. Это – важный фактор всего политического процесса в нынешней России.
С гражданской точки зрения, это вызывает тревогу. Слишком многие и разнородные интересы липнут к Церкви, пусть даже искренне. В условиях раскола общества и множественного конфликта интересов это может нанести ущерб той системообразующей миссии, которую Православие сегодня выполняет для сохранения России. Эта миссия несравненно важнее частных интересов.
Власть стремится получить от Православия его сакральную силу которая, как считают, укрепит легитимность политического порядка, вернув идею «Православия – самодержавия – народности» в ее новом виде. Это, на мой взгляд, рискованная попытка. Каша, заваренная Горбачевым с его «демократией» и Ельциным с его «олигархией», никоим образом не отвечала православным нравственным нормам, и расхлебывать ее надо на чисто земной социальной основе, не сваливая эту ношу на Церковь.
Левые иногда ищут обоснования социальной справедливости в христианстве, чуть ли не ставя знак равенства между ним и социализмом. Это – тоже иллюзия, непозволительное смешение земли и Неба. Ведь Царство Божие не от мира сего. Кризисные проблемы земного жизнеустройства надо решать на рациональной основе, исходя из интересов социальных групп, хотя и следуя высоким идеалам. Появились и политические организации, действующие под православными эмблемами. Эти эмблемы и названия как будто гарантируют правоту их чисто партийным установкам. Иногда эти установки бывают агрессивными и создают новые линии раскола в обществе. Конечно, таких радикалов, как Глеб Якунин, больше мы не видим, но все равно, это – рискованный путь. Запад пошел по этому пути, допустил политизицию религиозности, и это привело, как выражаются их же богословы, к угасанию в людях «естественного религиозного органа». Христианско-демократическая партия – порождение гражданского общества, организованного по интересам на основе социальной конкуренции, благодати она не может иметь по определению. Да она ее и не ищет, ей важна эффективность.
Повторю мысль, высказанную в начале. Есть риск, что, навязав религиозному сознанию и религиозному чувству политические и социальные функции («меч кесаря»), мы помешаем им выполнять ту тайную и, на мой взгляд, необъяснимую миссию Православия, которая необходима России абсолютно.
Православие – невидимый стержень, без которого русский народ рассыплется и исчезнет, как человеческая пыль. Но на этот стержень нельзя нагружать работы, для выполнения которых нужны другие механизмы, причем много разных. Мы обязаны строить и ремонтировать, проектировать и конструировать эти механизмы, не уповая на Бога. Мы же видим, как разнятся православные народы, как отличаются русские от греков, сербы от румын, Значит, в сборке их участвовали и другие силы, помимо Православия.
Другое дело, что строительство этих связей и механизмов надо вести, сверяя их с теми нравственными ценностями, которые Православие излучает в мир. Эти ценности, их явный и сокровенный смысл нам надо понимать гораздо лучше, чем сейчас. И тут, конечно, лучше вести диалог с Русской Православной церковью, чем с астрологами или хаббардистами. Но ответственность за земные дела мы должны брать на себя.
Это – дело тайное и сугубо личное. Но у религии есть и другая, земная ипостась, ее общественное дело. Она особым светом освещает мир и все человеческие дела, является жизнетворным корнем культуры. В этом качестве религия принадлежит всему народу, даже атеистам. Она «пропитывает» всю общественную жизнь – семью и школу, хозяйство и политику
И даже необязательно это утверждать – религиозный взгляд на мир неустраним, как ни бьются над его искоренением в некоторых культурах. Понятное дело, в своей земной ипостаси церковь утрачивает ореол непогрешимости – и священники, и верующие выступают как особая часть общества, порой очень влиятельная, которая имеет свои интересы и свои установки, иногда спорные, Даже папе римскому, который формально непогрешим и ошибаться не может, приходится извиняться. Обычно за давно умерших предшественников (как в деле с Галилеем), но недавно и за себя лично.
Сначала несколько общих замечаний. Людей старших поколений у нас долго обучали кое-чему из марксизма. Обрывки его еще сидят в сознании, надо о них сказать. Обсуждение религии – один из главных методов, даже инструментов марксизма. Маркс утверждал: «Критика религии – предпосылка всякой другой критики». Если учесть, что все составные части марксизма проникнуты именно критическим пафосом, то можно сказать, что «критика религии – предпосылка всего учения Маркса».
Марксизм отрицает конструктивную роль религии в создании и сохранении народов, и это ошибка. Религия (шире – религиозное мировоззрение) – ключевая часть мировоззренческой матрицы, на которой собирается народ. Маркс пишет о религии: «Ее сущность выражает уже не общность, а различие. Религия стала выражением отделения человека от той общности, к которой он принадлежит, от себя самого и других людей, – чем и была первоначально… Она низвергнута в сферу всех прочих частных интересов и изгнана из политической общности как таковой».
Это неверно, религия не отделяет человека от общности, а совсем наоборот – соединяет его с нею. Религия всегда была средством господства (то есть создавала «вертикальные» связи между людьми), но она же связывала людей и в «горизонтальные» общности (народы). Даже на пороге Нового времени Ф. Бэкон называл ее «главной связующей силой общества».
Именно в религиозном сознании возникла важнейшая связующая людей сила – коллективные представления. Они не выводятся из личного опыта, а вырабатываются только в совместных размышлениях, и были первой в истории человека формой общественного сознания. Поэтому религиозные первобытные представления сыграли ключевую роль в этногенезе – соединении людей в племена, а затем и народы.
Религия порождает специфические для каждого народа культурные нормы и запреты, а также и понятия об их нарушении {грехе). Это связывает людей в народ. Ведь именно присущие каждому народу моральные (шире – культурные) ценности и выражают его идентичность, неповторимый образ.
Обретя способность «коллективно мыслить», человек сделал огромное открытие для познания мира, равноценное открытию науки – он разделил видимый реальный мир и невидимый «потусторонний». Оба они составляли неделимый Космос, оба были необходимы для понимания целого, для превращения хаоса в упорядоченную систему символов, делающих мир домом человека. Эта функция религиозного сознания не теряет своего значения до наших дней.
Религия соединяет людей в народ не только общими ценностями, но и ритуалами – которые связывают космологию с устройством общества. Ритуал – «символический способ социальной коммуникации», его первая функция – укрепление солидарности людей и психологическая защита общества. В ритуальном общении преодолевается одиночество людей, укрепляется чувство принадлежности к целому, через ритуал разрешается внутренний конфликт между желаниями и запретами. Антропологи считают, что именно поэтому в традиционных обществах, следующих издавна установленным ритуалам, не встречается шизофрения. Ее даже называют «этническим психозом западного мира».
Признаком кризиса «среднего класса» считают возникновение субкультур, которые в поисках способа преодолеть отчуждение осваивают мистические культы, создают секты и коммуны, проводящие бдения и медитации (часто с применением наркотиков). Это – реакция на безрелигиозное бытие, не удовлетворяющее неосознанные духовные запросы человека. Всплеск такой мистики мы наблюдаем сейчас и у нас в новом «среднем классе».
Понятно, что для земной жизни человеку нужно рациональное мышление. Религия же – качественно иной тип сознания, в ней осуществляется разделение сакрального и профанного (земного) пространства и времени. Это одна из возможностей убегать от профанного времени, от «ужаса истории» – в богослужении и молитве (другие способы дает искусство, театр). Религиозный взгляд укрепляет рациональность (если их не пытаются вульгарно смешивать).
Религия – уникальное историческое явление, возникшее как разрыв непрерывности, подобно науке. Религия не «выросла» из дорелигиозных воззрений, как и наука не выросла из натурфилософии. И функцией религии, вопреки представлениям Маркса, является вовсе не утверждение невежественных представлений, а рационализация человеческого отношения к божественному.
При этом религия мобилизует и присущее каждому народу видение истории, и художественное сознание. Возникает духовная структура, занимающая исключительно важное место в мировоззренческой матрице народа, дает ему, по словам Тютчева, «предчувствие неизмеримого будущего».
Христианство во всех его ветвях сыграло важнейшую роль в становлении европейских народов, включая народы России. Русский же человек «создан Православием». В зависимости от того, как формировалось религиозное ядро народа, предопределялся ход его истории на века. Бережное введение христианства в Киевской Руси было важным условием для собирания большого русского народа.
Религия во все времена оказывала огромное влияние на искусство как способ осмысления мира и человека в художественных образах. Песни и былины, иконы и картины, архитектура и театр – все это сплачивает людей одного народа общим невыражаемым переживанием красоты. Русское искусство корнями уходит в Православие. Ему мы обязаны тем, что наше искусство лишено изуверства и «воли к смерти». Можем ли мы найти картины русских художников, подобные картинам Босха!
Роль религии как силы созидания народа была различной в разных странах и в разные моменты. В Новое время в этот момент бывают тяжелые столкновения религии с идеологией национализма, стягивающего народы в нации. Этим объясняется антиклерикализм Французской революции, производившей сборку нации граждан. Русская революция была проникнута национализмом в двух его версиях – буржуазно-либерального у кадетов и общинно-державного у большевиков (их интернационализм был формой мессианизма). И в этой революции мы наблюдали столкновение идеологии и религии, как и в других больших революциях. Отношения государства и церкви стабилизировались только после Гражданской войны, к 1924 г.
Во время кризиса Германии для сборки нового «народа фашистов» была попытка создания новой «немецкой национальной церкви». Идеолог этой программы Розенберг писал: «Не жертвенный агнец иудейских пророчеств, не распятый есть теперь действительный идеал, который светит нам из Евангелий… Теперь пробуждается новая вера: миф крови, вера вместе с кровью вообще защищает и божественное существо человека… Старая вера церквей: какова вера, таков и человек; северно-европейское же сознание: каков человек, такова и вера».
Здесь видны философские различия двух тоталитаризмов – фашистского и советского. Чтобы укрепить связность русского народа, государство не стало создавать суррогат религии, как якобинцы или фашисты, а обратилось за помощью к традиционной для русских православной церкви. В 1943 г. Сталин встречался с иерархами, церкви было дано национальное название – Русская православная церковь. После войны число церковных приходов увеличилось с двух до двадцати двух тысяч (антицерковная кампания Хрущева была антинационалистической и имела целью пресечь одну из программ сталинизма; это облегчило демонтаж советского народа).
После советского периода, во время которого народ был скреплен квазирелигиозной верой в коммунизм, вся система связей народа переживает кризис, в преодолении или углублении которого религии снова предоставлена важная роль. Нынешний процесс расщепления народов на расходящиеся этнические общности с возрождением признаков племенного сознания вызван ослаблением всей системы связей, сплачивающих людей в народы, и не в последнюю очередь ослаблением интегрирующей силы религии.
Вся эта система – в неустойчивом равновесии. Разбиты, ослаблены или рассыпаны почти все скрепы, стягивающие русских в народ – государство, хозяйство, общая память и общая мораль, чувство территории, связи с братскими народами, мир национальных символов (не считая символа Великой Отечественной войны, который тоже неустанно подтачивается). Православие стоит, как утес над пропастью, за который мы зацепились. Оно тоже – объект подкопов и подгрызания. В общем, это понимают и берегут Церковь от соблазнов реформации, расколов и внешней критики – и злобной, и простодушной.
Опасность, мне кажется, исходит от наших общих неумеренных притязаний. На Православие многие хотят взвалить земную ношу, которой оно не должно и не может нести – без того, чтобы повредить своей главной сокровенной цели. Беда в том, что уровень религиозной грамотности у постсоветской интеллигенции очень невысок, и политики обычно смешивают религиозные и клерикальные понятия, религиозную составляющую мировоззрения с политической ролью церкви. От Православия ждут советов и указаний о том, как нам устроить чисто социальные или даже политические дела. Не хотят вспомнить, что «Богу Богово, а кесарю – кесарево».
Сегодня почти все политические силы трактуют ту или иную религию в качестве атрибута этничности. Когда политики говорят о проблемах русского народа, то вставить в свои программы «немножко Православия» стало почти обязательной нормой. Тут есть риск национализации или даже этнизации церкви, ослабления вселенского и всечеловеческого духа Православия. А этот дух сегодня для русских – необходимая опора, чтобы не поддаться настойчивым попыткам толкнуть наше самосознание в тупик этнического национализма. Это и было бы эпохальной победой противников России, так как лишило бы русских той способности к собиранию народов, которую им дало принятие Православия.
С другой стороны, сам русский народ переживает, как было сказано, кризис всех скрепляющих его систем. Укрепление русской этничности может стать тем чрезвычайным, хотя и рискованным средством, которое на время может компенсировать обрывы и разрыхление других связей. Тут требуется пройти по краешку обрыва.
Судя по всему, в руководстве Церкви понимают величину и сложность задачи. В доктрине «Основы социальной концепции РПЦ» (2000 г.) сказано: «Когда нация, гражданская или этническая, является полностью или по преимуществу моноконфессиональным православным сообществом, она в некотором смысле может восприниматься как единая община веры – православный народ».
Пока что и гражданская, и этническая нации в РФ находятся в процессе становления. Более того, между двумя русскими национализмами – гражданским (имперским) и этническим (изоляционистским) идет борьба. Влиятельные силы стремятся загнать русских в этнонационализм и вытравить из них имперское сознание. В массовом сознании Православие выступает как защитник и русской этнической, и российской гражданской идентичности. Это – важный фактор всего политического процесса в нынешней России.
С гражданской точки зрения, это вызывает тревогу. Слишком многие и разнородные интересы липнут к Церкви, пусть даже искренне. В условиях раскола общества и множественного конфликта интересов это может нанести ущерб той системообразующей миссии, которую Православие сегодня выполняет для сохранения России. Эта миссия несравненно важнее частных интересов.
Власть стремится получить от Православия его сакральную силу которая, как считают, укрепит легитимность политического порядка, вернув идею «Православия – самодержавия – народности» в ее новом виде. Это, на мой взгляд, рискованная попытка. Каша, заваренная Горбачевым с его «демократией» и Ельциным с его «олигархией», никоим образом не отвечала православным нравственным нормам, и расхлебывать ее надо на чисто земной социальной основе, не сваливая эту ношу на Церковь.
Левые иногда ищут обоснования социальной справедливости в христианстве, чуть ли не ставя знак равенства между ним и социализмом. Это – тоже иллюзия, непозволительное смешение земли и Неба. Ведь Царство Божие не от мира сего. Кризисные проблемы земного жизнеустройства надо решать на рациональной основе, исходя из интересов социальных групп, хотя и следуя высоким идеалам. Появились и политические организации, действующие под православными эмблемами. Эти эмблемы и названия как будто гарантируют правоту их чисто партийным установкам. Иногда эти установки бывают агрессивными и создают новые линии раскола в обществе. Конечно, таких радикалов, как Глеб Якунин, больше мы не видим, но все равно, это – рискованный путь. Запад пошел по этому пути, допустил политизицию религиозности, и это привело, как выражаются их же богословы, к угасанию в людях «естественного религиозного органа». Христианско-демократическая партия – порождение гражданского общества, организованного по интересам на основе социальной конкуренции, благодати она не может иметь по определению. Да она ее и не ищет, ей важна эффективность.
Повторю мысль, высказанную в начале. Есть риск, что, навязав религиозному сознанию и религиозному чувству политические и социальные функции («меч кесаря»), мы помешаем им выполнять ту тайную и, на мой взгляд, необъяснимую миссию Православия, которая необходима России абсолютно.
Православие – невидимый стержень, без которого русский народ рассыплется и исчезнет, как человеческая пыль. Но на этот стержень нельзя нагружать работы, для выполнения которых нужны другие механизмы, причем много разных. Мы обязаны строить и ремонтировать, проектировать и конструировать эти механизмы, не уповая на Бога. Мы же видим, как разнятся православные народы, как отличаются русские от греков, сербы от румын, Значит, в сборке их участвовали и другие силы, помимо Православия.
Другое дело, что строительство этих связей и механизмов надо вести, сверяя их с теми нравственными ценностями, которые Православие излучает в мир. Эти ценности, их явный и сокровенный смысл нам надо понимать гораздо лучше, чем сейчас. И тут, конечно, лучше вести диалог с Русской Православной церковью, чем с астрологами или хаббардистами. Но ответственность за земные дела мы должны брать на себя.
РОССИЯ: ВЗГЛЯД С НЕБА
Когда спрашивают, чем люди стягиваются в народ, то самый краткий ответ гласит: общей мировоззренческой матрицей. То есть общим воззрением на мир. Особое место в этой матрице занимает образ своей страны и всех ее ипостасей – родной земли, живущего на ней и созидающего ее народа, его символов и святынь, ее государства и личности.
Собирание племен в русский народ означало и строительство в общем народном сознании образа Руси, а собирание множества народов вокруг русского ядра – общего образа России. Расчленение России, стравливание ее народов и рассыпание русского народа включает в себя большую операцию информационно-психологической войны, специально направленную на разрушение образа России. Это разновидность «войны цивилизаций», и Запад ведет ее против России с XVI века, с Ливонской войны, когда сложилась особая идеологическая программа – русофобия. Последние двадцать лет мы переживаем «горячий» этап этой войны, несем большие потери, но в целом выстояли. Во всяком случае, блицкриг не удался, война стала позиционной.
Заметим, что травмы, которые нам наносит такая война, в то же время необходимы для нашего национального самосознания – под ее ударами образ России очищается и закаляется, мы начинаем не только чувствовать, но и понимать свои сокровенные ценности. Кстати, Запад, вылепливая свой образ России как «варвара на пороге», тоже формировал свою мировоззренческую матрицу, и русофобия была важным инструментом сплочения современных больших наций Запада. Мы для себя такой инструмент не стали готовить, что имело свои большие преимущества, но и породило известные слабости.
Одной из наших слабостей как раз является наивная вера в то, что наш собственный образ России есть что-то «объективное», как таблица умножения. Столкнувшись с русофобией, мы удивляемся, обижаемся, пытаемся «устранить недоразумение». Из-за этого перестройка привела к такому конфузу – мы поверили Горбачеву, позвавшему нас в «лоно цивилизации». Как ядовито пишет один наш политолог, это помешало нашим «идеологам общечеловечества видеть, что все мы скопом уже давно зачислены в разряд нечистых и что неожиданное появление из-за забора бедного дальнего родственника с атомным топором не вызовет сильной радости у родственников богатых».
Но сначала надо разобраться с образом России у нас самих, у жителей России. И, прежде всего, – с образом России у русских. Затем надо будет перейти к больной теме – о том, как в момент кризиса деформируются и расходятся образы России в сознании разных ее народов. Начнем с понятий.
Ясно, что образ такой сложной и большой системы, как Россия, является многомерным. Работа по его реконструкции требует вглядеться в каждый отдельный срез системы, а затем объединить все эти частные образы в один интегральный. Чем больше срезов, тем более верным и насыщенным станет наша многомерная картина. Методологически работа эта сложная на всех ее этапах, тем более, что каждый частный образ имеет свою динамику и во время кризисов преломляется в сознании разных людей по-разному. Всю нашу мировоззренческую матрицу лихорадит. Вот, например, важный срез образа России – образ ее народного хозяйства. Тут даже слова сейчас трудно подобрать, жестами и восклицаниями изъясняемся – одни кулаками трясут, другие ручки потирают.
Так что начнем с более устойчивого образа – Россия на «карте человечества». Как мы видим свою землю и свое небо? В первых дошедших до нас источниках мы видим Русь как «путь из варяг в греки». Некоторые историки даже говорят о Руси Скандовизантия (в 1995 г. был введен и второй важный для становления Руси образ – Славотюркика). В этих образах выражается самоосознание русских как народа, соединяющего миры, а страны русских, как страны-моста. За тысячу лет этот образ не выпал из нашей матрицы: и Волга, и Транссибирский путь, и Северный морской путь остаются «осями» образа России, а землепроходцы остаются частью образа русских («Россия – избяной обоз», – писал поэт Клюев).
Объединяющее народ географическое видение мира – это «сплав поэзии и мифа». Отправляясь из Вены в Прагу, Моцарт считал, что едет на Восток, к славянам (хотя Прага находится западнее Вены). Большое значение люди придают такому условному понятию, как континент. Мы, мол – европейцы, а там, за рекой – азиаты. За определение таких признаков ведется ожесточенная идеологическая борьба. Австрийский канцлер Меттерних говорил: «Азия начинается за Ландштрассе», то есть австрийцы живут в прифронтовой полосе Европы.
Как страна, соединяющая народы, Россия быстро осознала себя континентом – землепроходцы, казаки и мореходы прошли огромные расстояния объединяя земли. Но и Запад так ее видит. Немец Вальтер Шубарт в книге «Европа и душа Востока» пишет в 1938 г. о грядущей войне: «Вопрос ставится не в форме: Третий рейх или Третий Интернационал, и не фашизм или большевизм. Дело идето мировом историческом столкновении между континентом Европы и континентом России».
В 20-30-е годы XX века русские ученые в эмиграции, размышляя о судьбах России уже в облике СССР, создали целостный и хорошо проработанный образ Евразии – особого континента, в котором закономерно уместились русские и связанные с ними общей судьбой народы. При этом народы азиатской части России становились и европейцами, через русских подключались к большой мировой культуре.
Образ России-Евразии обладал мощным духовным и творческим потенциалом и сыграл важную роль в сборке советского народа. Новые возможности включения этого образа в мировоззренческую матрицу наших народов для их объединения в преодолении кризиса, изучаются сейчас и в РФ, и в азиатских республиках. Он же лежит в основе ряда больших проектов, внешне очищенных от мировоззрения – транспортных и экономических.
Образ страны отражает и космогонические представления – взгляд на нее «с неба». Неосознанно мы верим, что земное (социальное) пространство отражает строение космоса. Устройство города красноречиво говорит о мировоззрении народа. Например, христианский город представляет микрокосм с центром, в котором находится храм, соединяющий его с небом. Один из крупнейших антропологов (А.Леруа-Гуран) помещает в своей книге план Москвы как города, отражающего облик всего мира.
Так Москва и воспринималась, она была мистической точкой в образе России (то-то сюда рвался Наполеон). На шоссе за Волгой на указателе читаем: «Москва – 2372 км», такое в США написать о Вашингтоне никому в голову не придет. Сейчас Москву не любят не потому, что слишком жирует, а потому, что это свое место она продала за чечевичную похлебку. Одумается – снова о ней будут петь «золотая моя Москва».
Редко-редко поэты, говоря о том, как видится Россия с небес, касаются главного. Тютчев написал:
Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде царь небесный Исходил, благославляя.
Этот образ – именно обобщенный, в нем соединяются небо и земля (перед этим говорится: «Край родной долготерпенья, / Край ты русского народа»). Может быть, из стихов русских поэтов и надо было бы составлять действенный образ России. Впрочем, и ученые применяют по этические выражения. Менделеев, предвидя великие противостояния XX века, говорил, что Россия живет «между молотом Запада и наковальней Востока».
К нашей теме надо подходить через главное нынешнее противостояние в России, через ядро нашего кризиса. Большую роль в его развитии сыграл за последние два века образ России-как-Европы созданный «западниками». Он заключает в себе сильную идеологическую и политическую концепцию, которая не раз была (и сегодня является) предметом острых общественных конфликтов. Это представление Запада, ставшее официальным во время перестройки, было большой акцией психологической войны, подрывающей образ России. Она отрицала сам статус России как самобытной цивилизации, ее видение в человечестве как системы культур и цивилизаций. Люди чувствовали себя русскими, потому что «с небес» было видно: вот Запад, а вот Россия (СССР).
Эту акцию начали уже «шестидесятники». В книге П. Вайля и А. Гениса «60-е. Мир советского человека», которая публиковалась с начала перестройки в журналах, пересказываются мысли И. Эренбурга, которого авторы уподобляют апостолу Павлу. «Спор об отношении к западному влиянию стал войной за ценности мировой цивилизации. Речь шла уже не об историческом месте России на карте человечества… Эренбург страстно доказывал, что русские не хуже и не лучше Запада – просто потому, что русские и есть Запад… То, что хотел сказать и сказал Эренбург, очень просто: Россия – часть Европы… Ну что может разделять такие замечательные народы? Пустяки», – пишут Вайль и Генис и приводят слова Эренбурга. – «Их разделяют не мысли, а слова, не чувства, а форма выражения этих чувств: нравы, детали быта».
Собирание племен в русский народ означало и строительство в общем народном сознании образа Руси, а собирание множества народов вокруг русского ядра – общего образа России. Расчленение России, стравливание ее народов и рассыпание русского народа включает в себя большую операцию информационно-психологической войны, специально направленную на разрушение образа России. Это разновидность «войны цивилизаций», и Запад ведет ее против России с XVI века, с Ливонской войны, когда сложилась особая идеологическая программа – русофобия. Последние двадцать лет мы переживаем «горячий» этап этой войны, несем большие потери, но в целом выстояли. Во всяком случае, блицкриг не удался, война стала позиционной.
Заметим, что травмы, которые нам наносит такая война, в то же время необходимы для нашего национального самосознания – под ее ударами образ России очищается и закаляется, мы начинаем не только чувствовать, но и понимать свои сокровенные ценности. Кстати, Запад, вылепливая свой образ России как «варвара на пороге», тоже формировал свою мировоззренческую матрицу, и русофобия была важным инструментом сплочения современных больших наций Запада. Мы для себя такой инструмент не стали готовить, что имело свои большие преимущества, но и породило известные слабости.
Одной из наших слабостей как раз является наивная вера в то, что наш собственный образ России есть что-то «объективное», как таблица умножения. Столкнувшись с русофобией, мы удивляемся, обижаемся, пытаемся «устранить недоразумение». Из-за этого перестройка привела к такому конфузу – мы поверили Горбачеву, позвавшему нас в «лоно цивилизации». Как ядовито пишет один наш политолог, это помешало нашим «идеологам общечеловечества видеть, что все мы скопом уже давно зачислены в разряд нечистых и что неожиданное появление из-за забора бедного дальнего родственника с атомным топором не вызовет сильной радости у родственников богатых».
Но сначала надо разобраться с образом России у нас самих, у жителей России. И, прежде всего, – с образом России у русских. Затем надо будет перейти к больной теме – о том, как в момент кризиса деформируются и расходятся образы России в сознании разных ее народов. Начнем с понятий.
Ясно, что образ такой сложной и большой системы, как Россия, является многомерным. Работа по его реконструкции требует вглядеться в каждый отдельный срез системы, а затем объединить все эти частные образы в один интегральный. Чем больше срезов, тем более верным и насыщенным станет наша многомерная картина. Методологически работа эта сложная на всех ее этапах, тем более, что каждый частный образ имеет свою динамику и во время кризисов преломляется в сознании разных людей по-разному. Всю нашу мировоззренческую матрицу лихорадит. Вот, например, важный срез образа России – образ ее народного хозяйства. Тут даже слова сейчас трудно подобрать, жестами и восклицаниями изъясняемся – одни кулаками трясут, другие ручки потирают.
Так что начнем с более устойчивого образа – Россия на «карте человечества». Как мы видим свою землю и свое небо? В первых дошедших до нас источниках мы видим Русь как «путь из варяг в греки». Некоторые историки даже говорят о Руси Скандовизантия (в 1995 г. был введен и второй важный для становления Руси образ – Славотюркика). В этих образах выражается самоосознание русских как народа, соединяющего миры, а страны русских, как страны-моста. За тысячу лет этот образ не выпал из нашей матрицы: и Волга, и Транссибирский путь, и Северный морской путь остаются «осями» образа России, а землепроходцы остаются частью образа русских («Россия – избяной обоз», – писал поэт Клюев).
Объединяющее народ географическое видение мира – это «сплав поэзии и мифа». Отправляясь из Вены в Прагу, Моцарт считал, что едет на Восток, к славянам (хотя Прага находится западнее Вены). Большое значение люди придают такому условному понятию, как континент. Мы, мол – европейцы, а там, за рекой – азиаты. За определение таких признаков ведется ожесточенная идеологическая борьба. Австрийский канцлер Меттерних говорил: «Азия начинается за Ландштрассе», то есть австрийцы живут в прифронтовой полосе Европы.
Как страна, соединяющая народы, Россия быстро осознала себя континентом – землепроходцы, казаки и мореходы прошли огромные расстояния объединяя земли. Но и Запад так ее видит. Немец Вальтер Шубарт в книге «Европа и душа Востока» пишет в 1938 г. о грядущей войне: «Вопрос ставится не в форме: Третий рейх или Третий Интернационал, и не фашизм или большевизм. Дело идето мировом историческом столкновении между континентом Европы и континентом России».
В 20-30-е годы XX века русские ученые в эмиграции, размышляя о судьбах России уже в облике СССР, создали целостный и хорошо проработанный образ Евразии – особого континента, в котором закономерно уместились русские и связанные с ними общей судьбой народы. При этом народы азиатской части России становились и европейцами, через русских подключались к большой мировой культуре.
Образ России-Евразии обладал мощным духовным и творческим потенциалом и сыграл важную роль в сборке советского народа. Новые возможности включения этого образа в мировоззренческую матрицу наших народов для их объединения в преодолении кризиса, изучаются сейчас и в РФ, и в азиатских республиках. Он же лежит в основе ряда больших проектов, внешне очищенных от мировоззрения – транспортных и экономических.
Образ страны отражает и космогонические представления – взгляд на нее «с неба». Неосознанно мы верим, что земное (социальное) пространство отражает строение космоса. Устройство города красноречиво говорит о мировоззрении народа. Например, христианский город представляет микрокосм с центром, в котором находится храм, соединяющий его с небом. Один из крупнейших антропологов (А.Леруа-Гуран) помещает в своей книге план Москвы как города, отражающего облик всего мира.
Так Москва и воспринималась, она была мистической точкой в образе России (то-то сюда рвался Наполеон). На шоссе за Волгой на указателе читаем: «Москва – 2372 км», такое в США написать о Вашингтоне никому в голову не придет. Сейчас Москву не любят не потому, что слишком жирует, а потому, что это свое место она продала за чечевичную похлебку. Одумается – снова о ней будут петь «золотая моя Москва».
Редко-редко поэты, говоря о том, как видится Россия с небес, касаются главного. Тютчев написал:
Удрученный ношей крестной, Всю тебя, земля родная, В рабском виде царь небесный Исходил, благославляя.
Этот образ – именно обобщенный, в нем соединяются небо и земля (перед этим говорится: «Край родной долготерпенья, / Край ты русского народа»). Может быть, из стихов русских поэтов и надо было бы составлять действенный образ России. Впрочем, и ученые применяют по этические выражения. Менделеев, предвидя великие противостояния XX века, говорил, что Россия живет «между молотом Запада и наковальней Востока».
К нашей теме надо подходить через главное нынешнее противостояние в России, через ядро нашего кризиса. Большую роль в его развитии сыграл за последние два века образ России-как-Европы созданный «западниками». Он заключает в себе сильную идеологическую и политическую концепцию, которая не раз была (и сегодня является) предметом острых общественных конфликтов. Это представление Запада, ставшее официальным во время перестройки, было большой акцией психологической войны, подрывающей образ России. Она отрицала сам статус России как самобытной цивилизации, ее видение в человечестве как системы культур и цивилизаций. Люди чувствовали себя русскими, потому что «с небес» было видно: вот Запад, а вот Россия (СССР).
Эту акцию начали уже «шестидесятники». В книге П. Вайля и А. Гениса «60-е. Мир советского человека», которая публиковалась с начала перестройки в журналах, пересказываются мысли И. Эренбурга, которого авторы уподобляют апостолу Павлу. «Спор об отношении к западному влиянию стал войной за ценности мировой цивилизации. Речь шла уже не об историческом месте России на карте человечества… Эренбург страстно доказывал, что русские не хуже и не лучше Запада – просто потому, что русские и есть Запад… То, что хотел сказать и сказал Эренбург, очень просто: Россия – часть Европы… Ну что может разделять такие замечательные народы? Пустяки», – пишут Вайль и Генис и приводят слова Эренбурга. – «Их разделяют не мысли, а слова, не чувства, а форма выражения этих чувств: нравы, детали быта».