Каралис Дмитрий Николаевич. Записки ретро-разведчика. Из варяг в греки

   Долго ли бедным шведам голову заморочить. Про кого больше шумят - тот и гений! Не могут они десяток литературных журналов, выходящих у нас в месяц, осилить. Хоть тресни, не могут - в Швеции, насколько мне известно, всего пятеро профессиональных переводчиков с русского языка. А книг сколько выходит? Что им в уши вложат, то они и переведут. А что переведут, о том критики и напишут, то студентам и предложат для изучения.
   Я и сам первые годы перестройки пребывал в некотором мороке от чтения андеграунда. Читаю рецензию - новый Гоголь явился! Нахожу журнал или книжонку - спотыкач какой-то, как говорил водитель бортового камаза Коля Максимов. Читаешь и спотыкаешься. Снотворное прямого действия. Без будильника десяти страниц не осилить. Либо стеб, понятный десяти мальчикам ближнего окружения, либо герметизм, никому, кроме автора не понятный. Сидит под одеялом и пукает: Не нравится тебе мой запах - и хрен с тобой! Я не для тебя пукаю - для себя!.
   Читаешь Литературную газету - десять новых имен, и все как бы гении: работают в необычной манере, полный контраст с соцреализмом...
   Я в то время, как доверчивый дурак, все пытался сыскать-прочитать, о чем критика писала. А потом плюнул и стал старые вещи перечитывать...
   Хотя, некоторые новации производили впечатление... Особенно, возвращенная проза.
   Шведам-филологам я обо всем этом говорить не стал.
   Но за литературу нашу обидно...
   Меня спросили, много ли платят писателям в России. Я сказал, что раньше платили значительно больше. После первой своей книжке, выпущенной в Москве, я бросил работу и заставил сделать то же самое жену. Почти год мы жили на гонорар. После второй книжки я спижонил и сразу купил машину, продолжая недолго манкировать службой. А вот с третьей книжки, которая была в два раза толще, чем две предыдущие, я только смог отремонтировать Вольво, которую когда-то выиграл в рулетку на пароме Анна Каренина, и заткнуть некоторые финансовые дыры.
   - В рулетку? - воскликнула Мика. - Вы игрок? Расскажите!
   ...Мы плыли тогда в Швецию для переговоров о нашем будущем писательском круизе-конгрессе. Писатель А.Ж., композитор А.П. и я. Такая маленькая культурная делегация. Композитор плыл по своим музыкальным делам, мы - по своим. Но держались вместе. До этого я один раз играл в рулетку на пароме Силья лайн, и мне понравилось.
   ...Первый в жизни подход к запретному полю принес мне выигрыш в пятьдесят долларов (расчет шел в кронах, стало быть - четыреста крон.).
   Тогда, на Силья Лайн, я забрал выигрыш и отошел от стола, чтобы обдумать фартовую ситуацию. Дорогу в один конец, я считай, у судовладельцев отбил. Выкурив сигарету в носовом салоне парома, я подумал, что неплохо бы отбить дорогу сразу в оба конца - зачем же упускать такой случай? У нас в стране рулетки нет, а когда мне еще удастся так легко заработать денежки?
   Минут через сорок я вновь курил у огромного стекла, за которым светились огоньки близкого еще финского берега, и размышлял над присказкой Жадность фраера погубит. Правильная присказка. Какого черта я решил трясти судоходную компанию - сидел бы себе с выигрышем и не лез на рожон. Теперь судовладельцы взяли с меня двойной тариф за проезд. Естественно, пользуясь моей неопытностью и специально созданной толкотней возле игорного стола.
   Еще я думал о том, что по моей спокойной схеме, если тебя не будуть толкать и дышать в затылок, проиграть в принципе невозможно. Я же не сыпал горы фишек на какое-то конкретное число, чтобы либо разом их просвистеть, либо получить в тридцать два раза больше. Я ставил либо на красное, либо на черное.
   Как известно из теории верояностей, которую я со второго захода успешно сдал в Институте водного транспорта, шансы выпадения орла или решки при подкидовании монеты равновероятны и соотносятся как 50:50. Также равновероятны и попадание шарика рулетки на красные или черные поля цифр, поскольку все 32 цифры барабана, как красно-черные зебры чередуют свой цвет.
   Схема простая, рассуждал я. Поставил фишку стоимостью пять крон на черное. И, допустим, угадал - получаешь еще одну фишку. Не угадал - портье забирает твою. Поставил две фишки и угадал - получаешь еще две. Стопроцентная прибыль, елки зеленые! Главное не суетиться и соображать, на что в каждом коне ставить - на красное или на черное.
   И надо понимать, что из ста конов красное и черное, как ты не крути, все равно должны разлечься примерно 50 на 50. Это вам не блатное очко четыре сбоку, ваших нет! Надо по очереди ставить на красное и черное и спокойно тягать стопроцентную прибыль.
   А еще лучше, думал я, разглядывая огоньки близких фиордов, не ставить каждый раз, а пропускать кон-другой, и если два раза подряд выпал один цвет, то ставить на противоположный, но - увеличивая ставку! Знание - сила, сказал кто-то из французских естествоиспытателей и гуманистов.
   Тогда, на Силья лайн, сделав третью ходку к игорному столу, я доказал преимущество тонкого расчета над стихийным азартом и вышел на нулевые отношения с владельцами паромной переправы между Финляндией и Швецией.
   Схему я проверил, и оставалось только дождаться подхода к зеленому сукну.
   После ужина на Анне Карениной я повел А.Ж. и композитора А.П. в музыкальный салон, где - как я вызнал заранее - стояла рулетка. А. Ж. вяло отказывался, но по его плутоватой улыбке было видно, что сыграть он не прочь. Композитор смотрел на нас восторженно-испуганно и пожимал плечами: У меня денег нет....
   В коридоре, где звенела мелочь игральных автоматов, мы остановились, сунули с А.Ж. по кроне в щели одноруких бандитов, дернули рычаги и получили по пригоршне монет каждый.
   - Это вы что, выиграли? - композитор, сцепив руки за спиной, удивленно вытянул шею.
   - Да! И сейчас выиграем еще! - лихо сказал А.Ж. и дернул ручку. Чтоб он всегда так угадывал!..
   Я дернул свою.
   У меня совпали три вишенки в ряд, у А.Ж. - не помню что.
   В блестящие
   поддоны
   загремели
   сверкающие
   потоки
   монет !..
   Мы весело рассовали их по карманам, каждый отсыпал по горсти испуганному композитору и пошли брать штурмом рулетку. Теперь впереди вышагивал А.Ж., и полы его пиджака тянуло вниз. Мне пришлось поддерживать брюки, чтобы карманы, набитые увесистыми кронами, не били по коленкам. Композитор А.П., поправляя на ходу дымчатые очки, едва поспевал за нами. На его лице читалось восторженное недоумение: вот, оказывается, как люди деньги сшибают, пока я сочиняю любимые народом пьесы, оратории и музыку к кинофильмам.
   А.Ж. и А.П. проиграли свои деньги достаточно быстро. Минут за десять. После этого они навестили бар и, встав за моей трезвой спиной, стали учить меня, как надо выигрывать. Учил, в основном, А.Ж. . Но ненавязчиво:
   - А почему бы тебе не поставить на разные номера? Вон, смотри, как тот дядечка гребет... Я бы на твоем месте попробовал...
   Я упорно ставил на красное-черное. Кучка фишек передо мною понемногу, но прибавлялась.
   - Да, тебе сегодня везет, - прохаживался сзади А.Ж. - Мог бы рискнуть и поставить по две фишки на десять чисел.
   - А что это даст? - вежливо интересовался композитор.
   - Как, что даст! - А.Ж. начинал объяснять композитору, какие суммы у меня могут оказаться в кармане. И на какие именно числа он рискнул бы поставить.
   - Два раза подряд семнадцать выпадало, - шепотом делился своими наблюдениями композитор. - Бог, говорят, троицу любит... О, вам опять везет - красное! Теперь будете ставить на черное?
   - Да ставь ты больше! - нетерпеливо воскликнул А.Ж. - Все равно деньги халявные!
   Меня и самого подмывало бухнуть всю гору фишек, удвоить ее и уйти. Или проиграть и уйти.
   Я отсчитал по десять фишек стоявшим за спиной: дарю!
   И тут же забыл про них. Они торопливо поменяли у портье цвет фишек, встали по другую сторону стола и принялись воплощать свои замыслы.
   Теория вероятностей, в принципе, действовала. Какое-то время я выигрывал и тихо радовался: вот, дескать, какой я умный и сообразительный! Но вдруг три раза подряд выпадало красное, съедая мою двадцатифишечную ставку на черном. Следуя своей теории увеличивать ставки, я в следующем кону ставил на черное башенку из половины своего пластмассового богатства. Но шарик в четвертый (!) раз застревал в ячейке красного цвета. Портье, всевидящий демон-искуситель, взглядывал на меня многозначительно: надо, дескать, рисковать - пять раз подряд красное не выпадет, читалось в его глазах, и от этого взгляда я тушевался, не веря ему, пропускал кон, не рискуя выставить все подчистую. И выпадало черное...
   Но уже не мне!
   И портье смотрел на меня, как на пустое место...
   Когда блестящий писатель и гениальный композитор, оставшись без фишек, задышали мне в затылок с новыми советами, я засунул оставшееся богатство в карман и сказал, что беру тайм-аут. Я простоял у стола около часа и чувствовал, что тупею. Попутчики, потеряв ко мне интерес, пожелали ни пуха, ни пера и пошли спать.
   Пройдясь по открытой палубе, я подышал свежим воздухом и принял решение: либо проигрывать, либо выигрывать. Деньги и впрямь халявные. Что я, как Гобсек, чахну над пластмассовыми кружочками, которые можно выбросить за борт, и мир от этого не переменится.
   Решено!
   Тупо поставить все оставшиеся фишки на красное. Проиграл - пошел спать.. Выиграл - также тупо поменять цвет, не откладывая про запас ни одной фишки.
   Ставить все!
   И не смотреть в глаза портье, молодому белобрысому шведу. Видеть только его руки. Все! Последовательно менять цвета - и будь, что будет. В каюту за деньгами не бегать. В азарт не впадать. В глаза не смотреть. В долг не брать...
   Мне стало легче. Я увидел себя со стороны... Машина для выполнения заданной функции. Ноль эмоций.
   Подошел к опустевшему столу и выгреб из кармана фишки. Над столом ярко светила конусная лампа. Портье отложил журнал и встал.
   - Вуд ю лайк ту континио? (Вы хотите продолжить?)
   Я вытащил из кармана фишки и сложил их в стопки по десять штук каждая. Получилось три стопочки. Кивнул портье: Камон! (Давай!)
   Запрыгал шарик.
   Двинул стопки на красное и стал разглядывать людей в баре.
   - Red! - объявил портье. И отсчитал мне фишки. Тридцать штук.
   Теперь у меня было шесть стопочек по десять фишек. Поставил их на черное поле, кивнул - Камон! и, заложив руки за спину, прогулялся к стойке бара. Я слышал, как скачет по рулетке шарик. Взял сувенирный коробок спичек, прикурил и неспеша вернулся к столу.
   - Black! - объявил портье.
   Я и сам видел, где успокоился шарик.
   Потом портье менял мне фишки на более крупный калибр, я рассеянно смотрел по сторонам, провожал взглядами женщин, выходящих из музыкального салона, позевывал, прохаживался вдоль стола и не смотрел на портье и мечущийся по кругу шарик.
   Шесть раз шарик строго следовал теории вероятностей, послушно меняя красные и черные поля цифр. Шесть раз я ставил на свой цвет и снимал растущий в геометрической прогрессии выигрыш.
   Седьмого раза не случилось. Я сделал руками понятный всем жест Стоп! и поднял на портье глаза. Он смотрел вполне равнодушно. Делал вид, что хочет спать. Он дал мне поднос для фишек, я отнес их в бар напротив и получил деньги. Четыре тысячи крон. Пятьсот долларов.
   - Что-нибудь налить? - поинтересовался бармен.
   - Мы же, русские люди, вообще не пьем, - сказал я. - Это наша национальная особенность...
   - Это то-о-очно, - рассмеялся бармен. - Нам это дико. Хорошо вы его обули. Бедный эстонец теперь спать не будет.
   - Эстонец? Я думал, швед. Знал бы, говорил с ним по-русски.
   - Эстонец! Они тут прикидываются, что русского языка не понимают. По контракту со шведами работает. Шведы игорный бизнес на теплоходе купили. К тому все идет, что скоро и сам теплоход купят...
   Подошла девица. Длинноногая, вполне симпатичная.
   - Мне шампанского, - сказала томно и покосилась на меня. - Почему молодой человек не танцует?
   - Мысленно с вами, - кивнул я. - Спокойной ночи!
   - Лучше бы не мысленно...
   У выхода я обернулся. Они с барменом курили, сблизившись головами. Девица тянула пепси.
   В Стокгольме на экологической стоянке я купил потрепаную Вольво ровно за пятьсот долларов. В Питере мне ее подварили, подкрасили, кое-что заменили. Я отдал ремонтникам большую часть гонорара и теперь езжу на этой Вольво. Добрая, вместительная машина. Я показал рукой за окно. Если бы русские писатели не умели выигрывать в рулетку - на что бы они покупали машины? Вот так сейчас и живут русские писатели.
   Можно сказать, что встреча закончилась в теплой дружеской обстановке. Не исключено, что студенты приняли меня за автора романа Игрок, иногда пишущего под псевдонимом Достоевский. Мика ухватила целую пачку моих книг, попросила Катрин выписать квитанцию, а меня - поставить автографы. Катька налила всем желающим по рюмке вина. Мне - газировки.
   Я вышел на улицу и с удовольствием закурил. Шведы тянулись из магазина и вежливо кивали: Хей!, Бай!, До свиданя! У них в руках поблескивали обложкой мои книги. Хороший все-таки художник Сергей Лемехов - оформил Ненайденный клад на славу. Прочитал рукопись, пригласил в мастерскую и показал иллюстрации: я увидел своих героев живьем. Какими представлял, когда писал, такими и увидел. Фантастика какая-то!..
   ... Меня тронули за локоть. Смуглый лысоватый мужчина в костюме и галстуке с кожаной папкой в руке. Искренняя улыбка.
   - Димитрий Каралис?
   - Йес. Ю ар Димитриус Каралис ту?
   - О, йес!
   Мы задержали наши ладони в рукопожатии, разглядывая друг друга. Улыбаемся. И я вижу, что он видит, что мы похожи друг на друга! Рассмеялись.
   - Я стоял у дверей и все слышал. Может быть, зайдем в кафе, поговорим?
   Катька оказалась тут, как тут. И сразу затарахтела.
   Она очень рада нашей исторической встрече, она сейчас закроет магазин и готова помочь нам в контактах. Она тарахтела попеременно: по-шведски по-русски, по-русски - по-шведски и при этом успевала поглядывать на свое отражение в витрине магазина и поправлять прическу. Мы с Катькой словно собрались на пикник: я - в шортах, она - в обтягивающих брюках и в легкой блузке без лифчика. Димитриус - как с дипломатического приема.
   В уличном кафе за углом, куда привел нас Димитриус, нам первым делом была объяснена причина пиджачной пары и галстука в жаркий день.
   Димитриус с профсоюзными коллегами ездил на встречу с руководителями отрасли, по поводу идущей забастовки электриков. В очередных условиях не сошлись и перенесли встречу. Бастуют они из-за условий оплаты и отпусков. А по правде сказать, просто дуркуют, потому что во всей Швеции в мае не работает ни одно предприятие. Это у них эстетическая позиция такая бастовать в мае. Шведская модель социализма...
   Димитриус сказал, что весь май провел с семьей на даче, и только сегодня заехал домой, чтобы переодеться для встречи с боссами. Его жена Мария работает в парикмахерской напротив, и они часто бывают в этом кафе. Парикмахерская уже неделю закрыта по техническим причинам. Мы посмотрели на парикмахерскую. Действительно закрыта. Серьезные технические причины цветет сирень и на улице плюс двадцать пять по Цельсия.
   Официант принес нам ледяной воды и кофе.
   Наш разговор полетел на диво стремительно. Через пять минут я знал, что мы тройные тезки - оба Николаевичи; у него есть старший брат - бывший черный полковник, живущий в Греции, с которым он разошелся по политическим убеждениям, потому что сам Димитриус придерживается социалистической ориентации и не приемлет диктатуру. С братом он отношений не поддерживает, и последний раз мельком виделся с ним несколько лет назад в свой приезд в Грецию. Димитриус сказал, что он родом из города Превеза, что на берегу Ионического моря. Рядом с островом Левкада, - Димитриус смуглым пальцем вывел на столе кружок.
   - Это там распяли на берегу моря апостола Андрея Первозванного, первокрестителя Руси? - блещу я недавно обретенными знаниями; но попадаю впросак.
   - Нет-нет, - отмахивается рукой Димитриус. - Апостола Андрея распяли южнее, в Патрах. У нас бы не распяли. У нас народ очень религиозный, даже турок не обижаем, живем со всеми дружно. В Превезе много семей носит фамилию Каралис. Есть магазины Каралис, банки Каралис, фирмы Каралис... Древняя фамилия.
   Одним словом, древние греки такие...
   Катька восторженно хлопала глазами.
   - Как же, - говорю, - древние греки, - если по-латышски и по-литовски наша фамилия означает король?
   Димитриус с улыбкой глянул на меня и сказал, что я - настоящий грек. И к бабке не ходи, и в бумаги не заглядывай.
   - Грек, грек, - переметнулась на его сторону Катька. То я у нее вредный латыш или литовец, а теперь - грек! - Вы даже похожи! - тараща глаза, закивала Катька.
   Сума переметная эта Катька.
   Димитриус сказал, что по-гречески Каралис - это тоже князь.
   - Только князь... ночи, как бы...
   - Что это значит? - посмотрел я на Катьку. - Расспроси подробнее.
   Катька стала расспрашивать и ошарашила:
   - Типа Родин Гуда, с уклоном в справедливость. Который против богатых, и за бедных...
   Я хватанул третий бокал воды и заказал еще бутылку.
   Ничего себе встреча! Целый мешок однофамильцев. А я сорок лет просидел в мглистом Питере и не звал, кого звать на помощь в потасовках.
   - Димитриус говорит, что Каралис - это вроде народных мстителей... продолжала щебетать Катька. - Еще он говорит, что греческая интеллигенция часто эммигрировала от турецкого нашествия, которое убивало интеллигентов, и у него есть карты, как греки разъезжались по всему миру, и в Прибалтику тоже. Когда ты придешь в нему домой, он покажет. Одна из ветвей их большой семьи эммигрировала в православную Россию, но точные данные хранятся либо у него дома или у отца в Греции. Он приглашает тебя завтра в гости. Жена приготовит греческий обед. Дача у них в двух километрах от дома. Поедем? Катька, придав лицу светское выражение, взглянула на меня. - Я думаю, мы просто обязаны съездить!..
   Сонная улица. Манекены болтают в витрине ногами. В гостинице даже комаров нет.
   - Во сколько?
   - Завтра в пять. Сначала он завезет нас на дачу - покажет свой садик. Он выращивает цветы и овощи. Это его хобби.
   Да, наверное, я все-таки грек. Я на даче тоже развожу цветы и выращиваю овощи - салаты, редиску, укроп, петрушку там разную... А когда несколько лет назад мне нужно было отдать приличную сумму долга, я устроил теплицы и промышленным способом выращивал рассаду на продажу. Бились вместе с женой и отдали.
   Но жена на гречанку не тянет. У них свой семейный клан. Тесть у них древом заведует. Когда я рассказал про визит родственницы с литовским корнями, он мою ветвь дерева подсадил к своей и нарисовал наш совместный с женой плод - сына Максима. Приеду - тестя с тещей обрадую. Дочка за греческого разбойника замуж вышла! Ветвь греческих Родин Гудов! Пусть боятся нас с сыном.
   Вот почему меня иногда подмывает в морду дать. Я, оказывается, справедливый древний грек!
   Но откуда взялась робингудско-королевская фамилия у нашей бедной семьи - следует разобраться.
   Катька с Димитриусом уже о чем-то своем толкуют, похоже, она ему автобиографию пунктирно излагает. Слышу знакомые слова: Таллинн, Эсти.... Димитриус кивает, улыбается. Заметил мой осмысленный взгляд, подмигнул. Катька перестала щебетать, смотрит на меня ожидающе.
   - А что если нам, Димитриус, организовать Транснациональный Конгресс Каралисов? - говорю я на своем кандалакшском диалекте английского, - Кинуть клич по всему миру и собрать всех однофамильцев в Петербурге? Например, в Таврическом дворце! Свезем всех однофамильцев и посмотрим друг на друга: кто литовец или латыш, кто грек...
   - Это очень дорого, - смеется Димитриус. - Надо быть миллионером!
   - Ерунда! Не на те казак пьет, что есть, а на те, что будут. Катя, переведи, пожалуйста. Примем Хартию Каралисов ко всем землянам... Воззвание за мир и дружбу между народами, учредим орден - в смысле медаль. Изберем главного Каралиса...
   Димитриус с улыбкой кивает, одобряя мой треп, и поднимает указательный палец:
   - О, это очень, очень, очень дорого! У меня нет таких денег. Я простой электрик... Бригадир электриков... В Греции я был учителем физики в университете...
   - А отец? - я имел в виду его профессию.
   - О-о, у него тоже нет денег, - уверил Димитриус - Он пенсионер. Заведовал кафедрой истории... Хунта отправила его в отставку. Деньги есть у остальных членов семьи - промышленников и банкиров, но я презираю большие деньги...
   - Можно сказать, что ваша семья - миллионеры? - уточняет Катька.
   - О, да, они очень богатые. Но я никогда не пойду просить у них.
   - Зачем просить, - продолжаю трепаться я. - Сами предложат, когда увидят размах нашей идеи: Каралисы всех стран, соединяйтесь!
   Димитриус улыбается и уходит от темы - говорит, что физика лучше истории с точки зрения поиска работы. Физика при всех властях - физика. Тем более - электричество. Электрический ток одинаково бьет и полковников, и простых шведов. Рискованная профессия.
   - Катя, скажи Димитриусу, что я - электрик четвертого разряда. Я знаю, что с электричеством надо на вы.
   Димитриус радостно протягивает мне руку: коллега!
   - Еще я работал на подводных лодках - радиомонтажником, - хвастаюсь я. - И однажды упал в студеные воды Баренцева моря. Зимой. В полушубке и унтах. Мы стояли у причала на окраине Мурманска - в Росте. Температура воды плюс пять градусов. - Это я рассказываю на своем английском. Катька лишь изредка помогает. Она не знает, что такое унты и как перевести это слово на шведский.
   - Тяжелые кожаные сапоги на собачьем или оленьем меху... Лучшая обувь для утопленника после водолазных ботинок.
   Димитриус понимающе кивает. Трагедия! Мог пойти ко дну! А Мурманск это где?
   - Рядом с Северным полюсом! - небрежно уточняю я, чтобы не запутывать грека в географии.
   ... Лодки были дизельная, четырехконтейнерная, с крылатыми ракетами горьковского завода Красное Сормово, 1962 года постройки. Мы модернизировали систему наведения ракет - меняли прибор Тройку, а большевики модернизировали гидравлику наводящей антены. Эта антена прячется в носовой части рубки. Когда лодка готовится к стрельбам, нос рубки разворачивается на сто восемьдесят градусов, и в нем обнаруживается вогнутое зеркало антены - из нержавеющих трубок. Эта антена и наводит ракету на цель. Большевик Косорыгин (он смеялся, что его фамилия почти что Косыгин, только две буквы лишние) стоял на палубе в наушниках и по проводной связи с командным пунктом отслеживал углы поворота зеркала. Антена эта, как вогнутая ладошка, крутилась и наклонялась в разные стороны: то в небо глянет, то резко в горизонт нацелится, влево-вправо метнется. Быстрая штука. Мне было интересно, и я торчал на палубе, покуривая - первый месяц только курить начал, почувствовал себя взрослым.
   Боря Косорыгин зашел за рубку, и антена замерла. Все, думаю, испытания закончились. Выждал минуту - пошел вдоль мористого борта, там, где леерных ограждений нет.
   Тут меня цепнуло чем-то острым за край тулупа, я взмахнул руками и молча съехал по борту лодки в дымящую воду Кольского залива. Испугаться не успел. Обожгло кипятком.
   Просторный тулуп раскрылся парашютом и не дал уйти глубоко. Но соленой воды я хлебнул. Унты на собачьем меху наполнялись водой и гирями тянули вниз. Вода из кипятка мгновенно стала ледяной. Борт лодки скользкий и покатый - покрыт специальной резиной для поглащения радиоволн - не зацепишься. Клюзы - ниже уровня воды, я их нащупал, но они мне не помогут.
   Я заорал. Лодка - вторая от причала. Мне девятнадцать лет. На берегу в дощатой будке мерзнет сверстник-матрос с автоматом. На рейде залива, метрах в ста - плавбаза Лиепсе - в огоньках сквозь изморозь и водяной пар. Оттуда по внешней трансляции лупит музыка - Муслим Магамаев поет про лето, которое бродит по переулкам, и солнце, которое льется прямо с крыш. Кричи - не докричишься.
   И вдруг музыку вырубили. Кто-то на небесах позаботился, чтобы меня услышали. Спасло и мое обещание угостить раздолбая Борю сигаретами из новой пачки болгарского Слънце. Боря пошел меня искать, и услышал в тишине над рейдом мой булькающий крик.
   Мат-перемат, топот, беготня. Каната не нашлось, мне бросили металлический трос толщиной в палец. В руках не удержать - скользит, колет ладони, я пытаюсь засунуть его подмышку - они тянут. Пару раз ушел с головой под воду, но трос не выпускаю. Мотнул разок вокруг локтя - тяните!, хриплю. А им не вытянуть - палуба скользкая, я намок, тяжелый. Моряков нет одни ремонтники. Большевики с завода Большевик, наши с Равенства. Тянут меня, как дохлого кита по слипу, слышу - сзади вода журчит - с меня стекает. И холод к сердцу поступает - не образно говоря, а впрямую.
   Меня втянули, оторвав воротник казенного тулупа. И тут свалился за борт Боря Косорыгин. Сто килограммов живого веса фыркало и материлось за бортом лодки. Меня это уже не касалось: подоспела команда, заблестели ножи, вспарывающие мокрую кожу унтов, запрыгали по палубе пуговицы, и я, неприлично журча струями, спустился через главный люк в лодку. Сняли панцирь каменеющей одежды, растерли спиртом, дали водки. Койка. Одеяло. Заснул.
   Вечером обе бригады собрались в нашем общежитии и стали проводить разбор полетов. Точнее, одного - моего. Полет многопудового Бори над волнами Кольского залива до обидного мало кого волновал.