Страница:
— Единственное алиби и для меня, и для Михаила — кровать в спальне. Жаль, что она не умеет говорить — в противном случае вы узнали бы много интересного и познавательного.
— Если я вас правильно понял, в ночь убийства Басова Степанов был у вас?
— Правильно и… неправильно. Тогда Михаил ночевал у себя дома. Мы с ним немного повздорили… Но все равно я уверена: убил мужа не он!
Спросить, откуда такая незыблемая уверенность? А что это даст? Вдова станет извиваться в доказательствах невиновности своего любовника, нагромождать ложь на ложь, перекрывать это хрупкое «сооружение» такой же ложью.
Нужны факты. Веские, неопровержимые.
— Надеюсь, дадите мне номер домашнего телефона Степанова? — предельно сухо попросил Бабурин.
Вдова задумчиво оглядела «просителя», поколебалась, вдоволь наигралась выразительными глазками, но все же написала на протянутой ей раскрытой записной книжке номер телефона. В конце концов, следователь может раздобыть его без ее помощи. Зная фамилию, имя, отчество, сделать это не составит особого труда. Тем более, сотруднику прокуратуры или уголовки.
— Еще один традиционный вопрос… Простите, но мне необходимо знать — не было ли в последнее время каких либо необычных событий с вашим супругом. Включая резкую смену настроения, скандалы, излишне грубые разговоры по телефону. Короче, все, что выбивается из обыденности…
Любовь Трофимовна задумалась. Делала она это удивительно артистично, нетрадиционно. Растопыренные наманикюренные пальчики подпирают кудрявую головку, глазки прищуриваются, губки нервно дрожат.
Одно из двух: либо дамочка вспоминает, либо придумывает. Ради Бога, он не против любого вранья, ибо за ним обязательно распознает скрываемую правду. Бабурин про себя усмехался, ехидничал, внешне — доброжелательно ожидал ответа.
— Однажды, дней за пять до убийства, муж возвратился из банка в состоянии, близком к истерии… Проглотил таблеток пять успокоительного, не ужиная, улегся на диван. Но отдохнуть ему так и не дали — поднял телефонный звонок… Как я поняла, звонил Семен Семенович…
— Хвостов? — не выдержал Бабурин и прикусил язык. Чертовы нервы — расходились, не просто мешают работе — вредят.
— А вы и Семена знаете? — удивилась дамочка. — Одного не пойму: зачем я понадобилась такому знающему следователю?
— Для коллекции, — угрюмо пошутил Сергей Петрович. — Вернемся к нашим баранам…
— Ну, уж, Хвостова к баранам не причислить. Он скорей — хищник, обдирающий им шкуры… Знаете, Сергей Петрович, вы — удивительный человек, симпатичный мужчина. Любая женщина выложит вам все, что знает, а если постараетесь — чего не знает…
Комплименты — заслуженные и незаслуженные — всем приятны: и женщинам и мужчинам. Ибо увлажняют почву, на которой растут положительные эмоцмм, способствующие оздоровлению организма. Бабурин — не исключение из общего правила, его тоже будто погладили по головке, предварительно побрызгав на прическу французским одеколоном.
Но эти ощущения у следователя проходят значительно быстрей, нежели у других мужчин его возраста. Сказывается профессиональная закалка.
— Так о чем эе разговаривали ваш муж и Хвостов?
— Откуда мне знать? — округлила глазки женщина. Похоже, глаза — излюбленное ее оружие: то прищуриваются, то закрываются, то, наоборот, напоминают пятирублевые монеты. — Приличная женщина не станет подслушивать, а я, представьте себе, считаю себя архиприличной… Краем уха слышала — речь шла о каких-то деньгах, которые предназначались для Кавказа, а уплыли неизвестно куда… Муж так кричал, что хрусталь звенел, люстра качалась… Ужас!
Бабурин ощутил усиленное сердцебиение. Значит, все же, Кавказ! Решение последовать советам-приказаниям начальства не трогать запретную тему окончательно исчезли.
По дороге в родное здание облпрокуратуры Бабурин лихорадочно перебирал «зернышки» беседы с Басовой, искал пусть крохотные вкрапления драгоценной информации.
Сочетание двух слов — деньги и Кавказ — отодвинули на задний план все остальные версии. Бабурина охватил азарт охотника, напавшего на след крупного зверя. Действительно, какую ценность имеет поиск убийц банкира? Это все равно, что вычислить руку, нанесшую удар, оставляя в тайне голову, спланировавшую убийство.
Сергей Петрович отлично понимал: вступает на скользкую тропинку, которая находится на самом краю пропасти. Вспомнилась недавняя беседу с чиновником, озвучшим повеление руководства Генпрокуратуры, таинственные предупреждения собственного начальства. Искать убийцу или убийц, не отвлекаться на поиски «мифических» организаторов преступления.
И еще одно ясно: одному ему не справиться. Ведь придется действовать по двум направлениям: официального расследования и расследования потаенного, скрытого от всех.
Но вдруг женщина фантазирует, пытается сбить «охотника» со следа? Ведь этого тоже нельзя исключить. На всех этапах любого расследования, при всевозможных допросах и просто беседах с потенциальными преступниками, свидетелями, пострадавшими, как подсказал прокурорский чинуша, нужно идти по двум направлениям: говоришь одно, в голове держишь совсем другое, противоположное.
Одни уводят показания свидетелей и очевидцев в желательную для них сторону, нацеливают следователя на малозначащие факты — умышленно. Вторые делают это бессознательно, машинально, стараясь поскорей укрыться в свою «скорлупу». Третии просто фантазируют, поглаживая имеющееся у каждого человека тщеславие.
К какой из трех этих групп причислить словоохотливую банкиршу? Верить ей либо сомневаться?
Бабурин всегда полагается на присущую ему интуицию, а она сейчас подсказывает — Басова не блефует, говорит правду. Во всяком случае, передавая сумбурный разговор по телефону мужа.
Похоже, расследование убийства банкира совершает акробатический трюк, сворачивает на совершенно новую дорожку. От которой его изо всех сил стараются оттолкнуть, нацелить на примитивную «бытовуху».
Двое суток Сергей Петрович не спал и не ел — думал. Утром третьего дня пришел к однозначному и опасному решению. Продолжить выполнение намеченного плана и, одновременно, в тайне от всех, особенно, от начальства, попытаться проникнуть в тайну финансовой мафии. Если, конечно, она, эта мафия, существует.
Одному действовать по двум направлениям невозможно. Нужно найти верного и достойного помощника. Не болтуна и не труса.
Сергей Петрович неожиданно вспомнил об Оборине.
Бабурин знакомился с Оборином дважды. Первый раз в студенческие годы, когда они учились на одном курсе юридического института. Дружбы не получилось — слишком разными были два парня. Даже по внешности. Сухопарый, подтянутый Сергей и полный Дмитрий. А уж о внутреннем содержании и говорить не приходилось. Сдержанный, серьезный Бабурин и весельчак Оборин будто стояли на разных полюсах.
Вторичное знакомство произошло на торжественном собрании, посвященном Дню милиции.
Сергей Петрович в одиночестве прогуливался по вестибюлю, рассеянно осматривая стенды с фотографиями, посвящанными подвигам милиционеров. Он попал сюда случайно — областной прокурор попросил представлять на собрании коллектив прокуратуры.
Не терпящий восторженных песнопений Бабурин откровенно морщился, вертелся на стуле, возмущенно бормотал что-то неодобрительное. А с трибуны запускались все новые и новые хвалебные речи. В подслащенную водичку чаще и чаще подмешивались порции «сахара». До такой степени, что вскоре доклад и восхваляющие милицию выступления превратились в густой, приторный до отвращения напиток. Правда, тогда не было сегодняшнего разгула преступности, не взрывали, не расстреливали, но, по мнению сотрудника областной прокуратуры, причин для повального хвастовства и в те, более или менее благополучные годы не существовало.
Через полчаса изливаемая с трибуны патока сделалась просто нетерпимой.
Под укоризненными, а иногда откровенно неприязненными, взглядами сотрудников милиции Бабурин, пригнувшись, покинул зал и теперь не знал куда себя деть. Уехать в прокуратуру? А как отреагирует на подобное самовольство прокурорское начальство? Выругать не выругает, но при случае припомнит.
Придется болтаться перед дурацкими стендами до начала праздничного концерта, а потом незаметно улизнуть.
Его присутствие на концерте — не обязательно, об этом прокурор не просил. Зато освободится лишний вечерок для общения с семьей — посидеть рядом с женой перед телевизором, поговорить, пошутить — чем не отдых для перегруженного сверх всякой меры следователя?
Вот и расхаживал Бабурин вдоль строя парадных стендов. Нервно курил, старался не слушать доносящиеся из зала аплодисменты и одобрительный гул.
Вестибюль пуст, только в его конце, возле буфета, маятся какой-то толстячок. Осматривает прилавки, заполненные тощими бутербродами и конфетами «Кис-кис», развлекает сам себя шутливой беседой с продавшицами. Благо, были бы они помоложе и посдобней, а то такие же сухие, как выставленные бутерброды. Понимая, что шутки посетителя буфета никакого отношения к ухаживанию не имеют, равнодушно посмеиваются, отделываясь беззлобными шутками.
Все равно — развлечение.
Увидел развеселый толстячок Бабурина и подкатился к нему. Видимо, понял — тоже мается мужик от безделья, почему бы не пообщаться? Все веселей, чем с зачуханными немолодыми торгашками.
Но не только планируемое спасение от скуки явилось основой для более близкого знакомства — подойдя ближе, Оборин узнал однокурсника. Удивленно всплеснул толстыми ручками, растянул такие же толстые губы в радостной улыбочке.
— Здорово, дружище! Не узнаешь?
Сергей Петрович оглядел круглую физиономию товарища по «несчастью», наморщил лоб. Мужик кого-то напоминает, где-то они встречались, а вот кто такой — убей, не может припомнить.
— Есть что-то знакомое, — неопределенно пошевелил следователь пальцами. Будто пытался отловить это самое «знакомое» в воздухе. Как отлавливают надоевшую муху. — Простите, не могу вспомнить…
Следователя можно понять — ему по долгу службы приходится сталкиваться с преступниками, свидетелями, потерпевшими, жалобщиками — всех не упомнишь. Наверное, когда-то в их числе промелькнул и надоедливый толстячок.
Считая свою миссию завершенной, Сергей Петрович повернулся к стенду, на котором вывешены фото и документы, воспевающие подвиги милиционеров во время войны.
Толстяк не извинился, не отстал.
— Значит, не узнаешь… Дожил, называается, докатился… Юридический институт помнишь?
— Помню, — мучительно наморщил лоб Бабурин, снова повернувшись к толстяку.
— Тогда должен знать Димку Оборина…
С памяти будто пелена слетела, в полную силу заработали освобожденные извилины. Для любого человека школа, институт, первое место работы — святы и незабываемы, а вот Сергей Петрович умудрился забыть. Стыдно и непростительно.
— Господи! — обрадовался он. — Вот это встреча! Как же ты, Димка, изменился, подобрел, округлился. Ни за что не узнаешь… Честно говоря, подумал: владелец буфетов, закусочных, бистро…
Оборин недоверчиво фыркнул. На манер кота, которому вместо молока подсунули обычную воду.
— Подобрел, говоришь? Всю жизнь, с малолетства, — в одном об"еме. Значит, не узнал?… Ну, что ж, придется познакомиться заново. В официальном порядке.
Хитро ухмыляясь, толстяк вытащил из кармана плоскую бутылку с импортным коньяком — в те времена невероятная редкость. Из другого кармана появились две раздвижные стопки.
— Давай, Серега, обмоем второе знакомство, заодно — праздник…
Пришлось купить в буфете парочку бутербродов с «овчинно-рубленной» колбасой и, в качестве прикрытия аморально-алкогольного поступка, бутылку газированной воды.
Весельчак под столом наполнил рюмашки. Выпили. Закусили.
— И где ты сейчас прикладываешь знания, полученные в институте? Небось референтом министра трудишься — не подступиться. Впрочем, можешь пригодиться. Турнут бедолагу из угрозыска — на коленях приползу за помощью, — во всю балагурил весельчак, не забывая о пустых стопках.
— В прокуратуре. Следователь.
Оборин притворно разохался.
— Час от часу не легче! Боже ж ты мой, как же не повезло! Недреманное, надзорное око, от которого не укрыться, пальцем не пошевелить… Небось, взял на заметку моральное разложение студенческого дружка, — выразительно кивнул он на стопки. — Хорошо еще, потребляли вместе…
Как водится, обменялись адресами, телефонами, посудачили о женах и детях. Дальнейшему развитию дружеской беседы помешал перерыв — из зрительного зала в сторону буфетов ринулась целая толпа. Оборина окружили друзья по уголовному розыску.
— Димка, куда исчез? Тебе там объявили благодарность, наградили грамотой.
— Да еще — премия… Гуляем!
Оборина тормошили, дружески одаривали пинками. Он отшучивался, смеялся.
— Никаких концертов! — категорически заявил чернявый парень. — Двигаем к тебе домой. С пересадкой в магазине!
Сыщики увели друга. Он притворно сопротивлялся, ссылался на неожиданную встречу с бывшим однокурсником. Не получилось — сыщики настояли на своем. Пришлось попрощаться. Перед уходом Димка вложил в нагрудный карман пиджака Бабурина листок бумажки, вырванный из записной книжки.
— Держи мои координаты. В записанные тобой не верю — потеряешь. Не пропадай, Серега! Звони!…
Через несколько дней Бабурин по неизвестным причинам взял да и позвонил Просто так, скуки ради, в виде отдыха замутненному от множества дел мозгу. Потрепались, снова обменялись семейными новостями. А о чем еще говорить? О службе — надоело, о здоровьи — тем более.
Прошло неделя — позвонил Оборин. Сообщил: племянник женится, есть возможность «вздрогнуть». На вполне законном основании. Заодно, укрепить второе знакомство, без чего недолго ожидать и третьего. Бабурин охотно согласился. Тем более, предстоит не пьянка — свадебное застолье, ни один партком не подкопается, ни один страж высокого морального облика коммуниста не осудит.
Встретились на полдороге между прокуратурой и уголовным розыском. Неожиданно обнялись, словно не виделись добрый десяток лет. По дороге полушепотом, таясь от остальных пассажиров, обменялись служебными и неслужебными новостями, поехидничали в адрес начальства…
— Тебе хорошо! — стрекотал улыбчивый Димка. — Перебираешь бумажки, отслеживаешь законноссь поступков бедных сыскарей — все дела. А у нас — вечные запарки. Ныняшняя престуность, сам знаешь, не чета прошлой, одними убийствами угрозыск завален по самую макушку.
— В своем глазу — соринка, в чужом — кирпичина, — хмуро отшучивался следователь, перебирая даже в минуты отдыха свои уголовные дела. — Знаешь что, Димыч, давай забудем о службе — и твоей, и моей? Хотя бы на сегодняшний вечер?
— Давай, — охотно согласился Оборин. — Посудачим о… бабцах.
Посплетничать о женщинах не удалось — друзья поднялись на лифте и остановились возле двери, оббитой коричневым дермантином…
Поздравили оборинского племяша, так здорово поздравили — несколько дней ходили с больными головами. И — лечили их тоже вместе. Попеременно, то в квартире прокурорского следователя, то у сотрудника уголовного розыска.
Так и повелось: в неделю — минимум три звонка с передачей краткой информации на уровне слухов и анекдотов. Прошли годы, резко изменилась обстановка в России, жить стало легче и… трудней. И сыщик, и следователь закрутились в бурном водовороте растущей с каждым днем и часом преступности. Не до встреч и объятий…
Вот этого Димку Оборина и порешил завербовать в свои напарники Бабурин.
Глава 12
— Если я вас правильно понял, в ночь убийства Басова Степанов был у вас?
— Правильно и… неправильно. Тогда Михаил ночевал у себя дома. Мы с ним немного повздорили… Но все равно я уверена: убил мужа не он!
Спросить, откуда такая незыблемая уверенность? А что это даст? Вдова станет извиваться в доказательствах невиновности своего любовника, нагромождать ложь на ложь, перекрывать это хрупкое «сооружение» такой же ложью.
Нужны факты. Веские, неопровержимые.
— Надеюсь, дадите мне номер домашнего телефона Степанова? — предельно сухо попросил Бабурин.
Вдова задумчиво оглядела «просителя», поколебалась, вдоволь наигралась выразительными глазками, но все же написала на протянутой ей раскрытой записной книжке номер телефона. В конце концов, следователь может раздобыть его без ее помощи. Зная фамилию, имя, отчество, сделать это не составит особого труда. Тем более, сотруднику прокуратуры или уголовки.
— Еще один традиционный вопрос… Простите, но мне необходимо знать — не было ли в последнее время каких либо необычных событий с вашим супругом. Включая резкую смену настроения, скандалы, излишне грубые разговоры по телефону. Короче, все, что выбивается из обыденности…
Любовь Трофимовна задумалась. Делала она это удивительно артистично, нетрадиционно. Растопыренные наманикюренные пальчики подпирают кудрявую головку, глазки прищуриваются, губки нервно дрожат.
Одно из двух: либо дамочка вспоминает, либо придумывает. Ради Бога, он не против любого вранья, ибо за ним обязательно распознает скрываемую правду. Бабурин про себя усмехался, ехидничал, внешне — доброжелательно ожидал ответа.
— Однажды, дней за пять до убийства, муж возвратился из банка в состоянии, близком к истерии… Проглотил таблеток пять успокоительного, не ужиная, улегся на диван. Но отдохнуть ему так и не дали — поднял телефонный звонок… Как я поняла, звонил Семен Семенович…
— Хвостов? — не выдержал Бабурин и прикусил язык. Чертовы нервы — расходились, не просто мешают работе — вредят.
— А вы и Семена знаете? — удивилась дамочка. — Одного не пойму: зачем я понадобилась такому знающему следователю?
— Для коллекции, — угрюмо пошутил Сергей Петрович. — Вернемся к нашим баранам…
— Ну, уж, Хвостова к баранам не причислить. Он скорей — хищник, обдирающий им шкуры… Знаете, Сергей Петрович, вы — удивительный человек, симпатичный мужчина. Любая женщина выложит вам все, что знает, а если постараетесь — чего не знает…
Комплименты — заслуженные и незаслуженные — всем приятны: и женщинам и мужчинам. Ибо увлажняют почву, на которой растут положительные эмоцмм, способствующие оздоровлению организма. Бабурин — не исключение из общего правила, его тоже будто погладили по головке, предварительно побрызгав на прическу французским одеколоном.
Но эти ощущения у следователя проходят значительно быстрей, нежели у других мужчин его возраста. Сказывается профессиональная закалка.
— Так о чем эе разговаривали ваш муж и Хвостов?
— Откуда мне знать? — округлила глазки женщина. Похоже, глаза — излюбленное ее оружие: то прищуриваются, то закрываются, то, наоборот, напоминают пятирублевые монеты. — Приличная женщина не станет подслушивать, а я, представьте себе, считаю себя архиприличной… Краем уха слышала — речь шла о каких-то деньгах, которые предназначались для Кавказа, а уплыли неизвестно куда… Муж так кричал, что хрусталь звенел, люстра качалась… Ужас!
Бабурин ощутил усиленное сердцебиение. Значит, все же, Кавказ! Решение последовать советам-приказаниям начальства не трогать запретную тему окончательно исчезли.
По дороге в родное здание облпрокуратуры Бабурин лихорадочно перебирал «зернышки» беседы с Басовой, искал пусть крохотные вкрапления драгоценной информации.
Сочетание двух слов — деньги и Кавказ — отодвинули на задний план все остальные версии. Бабурина охватил азарт охотника, напавшего на след крупного зверя. Действительно, какую ценность имеет поиск убийц банкира? Это все равно, что вычислить руку, нанесшую удар, оставляя в тайне голову, спланировавшую убийство.
Сергей Петрович отлично понимал: вступает на скользкую тропинку, которая находится на самом краю пропасти. Вспомнилась недавняя беседу с чиновником, озвучшим повеление руководства Генпрокуратуры, таинственные предупреждения собственного начальства. Искать убийцу или убийц, не отвлекаться на поиски «мифических» организаторов преступления.
И еще одно ясно: одному ему не справиться. Ведь придется действовать по двум направлениям: официального расследования и расследования потаенного, скрытого от всех.
Но вдруг женщина фантазирует, пытается сбить «охотника» со следа? Ведь этого тоже нельзя исключить. На всех этапах любого расследования, при всевозможных допросах и просто беседах с потенциальными преступниками, свидетелями, пострадавшими, как подсказал прокурорский чинуша, нужно идти по двум направлениям: говоришь одно, в голове держишь совсем другое, противоположное.
Одни уводят показания свидетелей и очевидцев в желательную для них сторону, нацеливают следователя на малозначащие факты — умышленно. Вторые делают это бессознательно, машинально, стараясь поскорей укрыться в свою «скорлупу». Третии просто фантазируют, поглаживая имеющееся у каждого человека тщеславие.
К какой из трех этих групп причислить словоохотливую банкиршу? Верить ей либо сомневаться?
Бабурин всегда полагается на присущую ему интуицию, а она сейчас подсказывает — Басова не блефует, говорит правду. Во всяком случае, передавая сумбурный разговор по телефону мужа.
Похоже, расследование убийства банкира совершает акробатический трюк, сворачивает на совершенно новую дорожку. От которой его изо всех сил стараются оттолкнуть, нацелить на примитивную «бытовуху».
Двое суток Сергей Петрович не спал и не ел — думал. Утром третьего дня пришел к однозначному и опасному решению. Продолжить выполнение намеченного плана и, одновременно, в тайне от всех, особенно, от начальства, попытаться проникнуть в тайну финансовой мафии. Если, конечно, она, эта мафия, существует.
Одному действовать по двум направлениям невозможно. Нужно найти верного и достойного помощника. Не болтуна и не труса.
Сергей Петрович неожиданно вспомнил об Оборине.
Бабурин знакомился с Оборином дважды. Первый раз в студенческие годы, когда они учились на одном курсе юридического института. Дружбы не получилось — слишком разными были два парня. Даже по внешности. Сухопарый, подтянутый Сергей и полный Дмитрий. А уж о внутреннем содержании и говорить не приходилось. Сдержанный, серьезный Бабурин и весельчак Оборин будто стояли на разных полюсах.
Вторичное знакомство произошло на торжественном собрании, посвященном Дню милиции.
Сергей Петрович в одиночестве прогуливался по вестибюлю, рассеянно осматривая стенды с фотографиями, посвящанными подвигам милиционеров. Он попал сюда случайно — областной прокурор попросил представлять на собрании коллектив прокуратуры.
Не терпящий восторженных песнопений Бабурин откровенно морщился, вертелся на стуле, возмущенно бормотал что-то неодобрительное. А с трибуны запускались все новые и новые хвалебные речи. В подслащенную водичку чаще и чаще подмешивались порции «сахара». До такой степени, что вскоре доклад и восхваляющие милицию выступления превратились в густой, приторный до отвращения напиток. Правда, тогда не было сегодняшнего разгула преступности, не взрывали, не расстреливали, но, по мнению сотрудника областной прокуратуры, причин для повального хвастовства и в те, более или менее благополучные годы не существовало.
Через полчаса изливаемая с трибуны патока сделалась просто нетерпимой.
Под укоризненными, а иногда откровенно неприязненными, взглядами сотрудников милиции Бабурин, пригнувшись, покинул зал и теперь не знал куда себя деть. Уехать в прокуратуру? А как отреагирует на подобное самовольство прокурорское начальство? Выругать не выругает, но при случае припомнит.
Придется болтаться перед дурацкими стендами до начала праздничного концерта, а потом незаметно улизнуть.
Его присутствие на концерте — не обязательно, об этом прокурор не просил. Зато освободится лишний вечерок для общения с семьей — посидеть рядом с женой перед телевизором, поговорить, пошутить — чем не отдых для перегруженного сверх всякой меры следователя?
Вот и расхаживал Бабурин вдоль строя парадных стендов. Нервно курил, старался не слушать доносящиеся из зала аплодисменты и одобрительный гул.
Вестибюль пуст, только в его конце, возле буфета, маятся какой-то толстячок. Осматривает прилавки, заполненные тощими бутербродами и конфетами «Кис-кис», развлекает сам себя шутливой беседой с продавшицами. Благо, были бы они помоложе и посдобней, а то такие же сухие, как выставленные бутерброды. Понимая, что шутки посетителя буфета никакого отношения к ухаживанию не имеют, равнодушно посмеиваются, отделываясь беззлобными шутками.
Все равно — развлечение.
Увидел развеселый толстячок Бабурина и подкатился к нему. Видимо, понял — тоже мается мужик от безделья, почему бы не пообщаться? Все веселей, чем с зачуханными немолодыми торгашками.
Но не только планируемое спасение от скуки явилось основой для более близкого знакомства — подойдя ближе, Оборин узнал однокурсника. Удивленно всплеснул толстыми ручками, растянул такие же толстые губы в радостной улыбочке.
— Здорово, дружище! Не узнаешь?
Сергей Петрович оглядел круглую физиономию товарища по «несчастью», наморщил лоб. Мужик кого-то напоминает, где-то они встречались, а вот кто такой — убей, не может припомнить.
— Есть что-то знакомое, — неопределенно пошевелил следователь пальцами. Будто пытался отловить это самое «знакомое» в воздухе. Как отлавливают надоевшую муху. — Простите, не могу вспомнить…
Следователя можно понять — ему по долгу службы приходится сталкиваться с преступниками, свидетелями, потерпевшими, жалобщиками — всех не упомнишь. Наверное, когда-то в их числе промелькнул и надоедливый толстячок.
Считая свою миссию завершенной, Сергей Петрович повернулся к стенду, на котором вывешены фото и документы, воспевающие подвиги милиционеров во время войны.
Толстяк не извинился, не отстал.
— Значит, не узнаешь… Дожил, называается, докатился… Юридический институт помнишь?
— Помню, — мучительно наморщил лоб Бабурин, снова повернувшись к толстяку.
— Тогда должен знать Димку Оборина…
С памяти будто пелена слетела, в полную силу заработали освобожденные извилины. Для любого человека школа, институт, первое место работы — святы и незабываемы, а вот Сергей Петрович умудрился забыть. Стыдно и непростительно.
— Господи! — обрадовался он. — Вот это встреча! Как же ты, Димка, изменился, подобрел, округлился. Ни за что не узнаешь… Честно говоря, подумал: владелец буфетов, закусочных, бистро…
Оборин недоверчиво фыркнул. На манер кота, которому вместо молока подсунули обычную воду.
— Подобрел, говоришь? Всю жизнь, с малолетства, — в одном об"еме. Значит, не узнал?… Ну, что ж, придется познакомиться заново. В официальном порядке.
Хитро ухмыляясь, толстяк вытащил из кармана плоскую бутылку с импортным коньяком — в те времена невероятная редкость. Из другого кармана появились две раздвижные стопки.
— Давай, Серега, обмоем второе знакомство, заодно — праздник…
Пришлось купить в буфете парочку бутербродов с «овчинно-рубленной» колбасой и, в качестве прикрытия аморально-алкогольного поступка, бутылку газированной воды.
Весельчак под столом наполнил рюмашки. Выпили. Закусили.
— И где ты сейчас прикладываешь знания, полученные в институте? Небось референтом министра трудишься — не подступиться. Впрочем, можешь пригодиться. Турнут бедолагу из угрозыска — на коленях приползу за помощью, — во всю балагурил весельчак, не забывая о пустых стопках.
— В прокуратуре. Следователь.
Оборин притворно разохался.
— Час от часу не легче! Боже ж ты мой, как же не повезло! Недреманное, надзорное око, от которого не укрыться, пальцем не пошевелить… Небось, взял на заметку моральное разложение студенческого дружка, — выразительно кивнул он на стопки. — Хорошо еще, потребляли вместе…
Как водится, обменялись адресами, телефонами, посудачили о женах и детях. Дальнейшему развитию дружеской беседы помешал перерыв — из зрительного зала в сторону буфетов ринулась целая толпа. Оборина окружили друзья по уголовному розыску.
— Димка, куда исчез? Тебе там объявили благодарность, наградили грамотой.
— Да еще — премия… Гуляем!
Оборина тормошили, дружески одаривали пинками. Он отшучивался, смеялся.
— Никаких концертов! — категорически заявил чернявый парень. — Двигаем к тебе домой. С пересадкой в магазине!
Сыщики увели друга. Он притворно сопротивлялся, ссылался на неожиданную встречу с бывшим однокурсником. Не получилось — сыщики настояли на своем. Пришлось попрощаться. Перед уходом Димка вложил в нагрудный карман пиджака Бабурина листок бумажки, вырванный из записной книжки.
— Держи мои координаты. В записанные тобой не верю — потеряешь. Не пропадай, Серега! Звони!…
Через несколько дней Бабурин по неизвестным причинам взял да и позвонил Просто так, скуки ради, в виде отдыха замутненному от множества дел мозгу. Потрепались, снова обменялись семейными новостями. А о чем еще говорить? О службе — надоело, о здоровьи — тем более.
Прошло неделя — позвонил Оборин. Сообщил: племянник женится, есть возможность «вздрогнуть». На вполне законном основании. Заодно, укрепить второе знакомство, без чего недолго ожидать и третьего. Бабурин охотно согласился. Тем более, предстоит не пьянка — свадебное застолье, ни один партком не подкопается, ни один страж высокого морального облика коммуниста не осудит.
Встретились на полдороге между прокуратурой и уголовным розыском. Неожиданно обнялись, словно не виделись добрый десяток лет. По дороге полушепотом, таясь от остальных пассажиров, обменялись служебными и неслужебными новостями, поехидничали в адрес начальства…
— Тебе хорошо! — стрекотал улыбчивый Димка. — Перебираешь бумажки, отслеживаешь законноссь поступков бедных сыскарей — все дела. А у нас — вечные запарки. Ныняшняя престуность, сам знаешь, не чета прошлой, одними убийствами угрозыск завален по самую макушку.
— В своем глазу — соринка, в чужом — кирпичина, — хмуро отшучивался следователь, перебирая даже в минуты отдыха свои уголовные дела. — Знаешь что, Димыч, давай забудем о службе — и твоей, и моей? Хотя бы на сегодняшний вечер?
— Давай, — охотно согласился Оборин. — Посудачим о… бабцах.
Посплетничать о женщинах не удалось — друзья поднялись на лифте и остановились возле двери, оббитой коричневым дермантином…
Поздравили оборинского племяша, так здорово поздравили — несколько дней ходили с больными головами. И — лечили их тоже вместе. Попеременно, то в квартире прокурорского следователя, то у сотрудника уголовного розыска.
Так и повелось: в неделю — минимум три звонка с передачей краткой информации на уровне слухов и анекдотов. Прошли годы, резко изменилась обстановка в России, жить стало легче и… трудней. И сыщик, и следователь закрутились в бурном водовороте растущей с каждым днем и часом преступности. Не до встреч и объятий…
Вот этого Димку Оборина и порешил завербовать в свои напарники Бабурин.
Глава 12
Посещение уголовного розыска не носит в себе ничего криминального, наоборот, поощряется. Как любит говорить прокурор, сотрудникам всех рангов полезно находиться в максимальном приближении к реальной жизни. Нельзя полагаться на одни бумажки, как бы значительны они не были, нужно подкреплять их «ароматом» действительности.
Поэтому Бабурин навестил студенческого друга без опаски, не оглядываясь на начальство и коллег.
Работал Димка в комнате, в которой с трудом размещались еще трое сыщиков. Поэтому запланированного следователем доверительного разговора с глазу на глаз не получилось. Не тот расклад, не та тема. Ибо то, что задумал Бабурин вполне может подставить и его и Димку под острую «демократическую» секиру.
Пришлось перебазироваться в курилку.
В прихожей мужского туалета — тоже далеко не сладость: все время заходят посторонние. Кто — по прямому назначению, кто — покурить. Но здесь в общем шуме анекдотов, подначек, азартных споров легче затеряться.
— Есть не безопасное дельце, — шептал Бабурин между двумя затяжками. — Ежели еще не прокис — подходишь.
— Не прокис, — так же тихо посмеивался толстяк. — В нашей конторе прокиснуть не дадут — мигом прожарят и обдуют. — и более серьезно, без шуточек-прибауточек. — От интересного дела не откажусь — надоело возиться с проститутками и наркоманами… Выкладывай самую суть. Остальное домыслю. Мама говорит: способный до… глупости.
В курилку ввалилось сразу человек пять. Азартно обсуждали прошедшую операцию, отчаянно ругали какого-то Адуева, рифмуя его странную фамилию с мужской «принадлежностью».
— Димка, правильно говорю или нет? — обратился один из спорщиков к Оборину. — Пора Адуева гнать из уголовки?
— Давно пора, — отреагировал Оборин, закуривая невесть какую сигарету. И неожиданно добавил. — Вслед за тобой.
— Значит, и я не угодил? А с кем останетесь? — не сдавался оппонент. — С Васильевым?.
— Хрен редьки не слаще… Хлопцы, Богом прошу, дайте поговорить с человеком, — взмолился толстяк. — Намечается заманчивое мероприятие по поимке… двух девочек. Третьих лишних просьба не набиваться и не мешать. У нас — кворум!
После изрядно подсоленных и наперченных шуточек компания разбежалась по своим кабинетам.
Опасаясь появления новых Димкиных приятелей, Бабурин максимально сжато обрисовал ситуацию. Естественно, без подробностей, напирая на сочетание слов «Кавказ-деньги».
Оборин задумался. Слишком долго молчать он не умел, необходимость выбрасывать собственные, единственно верные, мнения сделалось второй натурой.
— Паутинка, ничего не скажешь… Пока доберешься до «паука» — проглотят не прожевывая… Слышал краем уха — занимается этой историей Адуев. Тот самый, о котором трепались ребята. Не любят его, стараются не попасть в помощники. Мужик — тугодумистый, упрямый до невозможности. Но ежели верно направить — целину рогом вспашет, горы в равнины превратит, а выполнит… И какую роль ты собираешься поручить мне? Небось — заглавную?
— Нечто вроде того… Сам понимаешь, я — на виду, каждый шаг отслеживают, каждое слово — в строку. Вот и придется мне поработать по «рекомендованным» начальством версиям, а ты — сунешь любопытную башку в самый центр паутинки…
— Попробую, — не раздумывая, согласился Оборин. — Ничего, сам понимаешь, обещать не могу. Время покажет… Кто там у тебя на примете «подозреваемый»? Семен Семенович Хвостов и Николай Тимурович Федосов?… Заметано… Как думаешь, деньги на торжественные похороны начальство выделит?
— С удовольствием. Даже на духовой оркестр расщедрится… И еще одна просьба поменьше. Есть такой мужик по кликухе Ханжа. Точно не знаю, чем он занимается, но в моем списочке числится подозреваемым в убийстве банкира. Вот уже две недели, как твоя родная организация не может разыскать Ханжу в своей картотеке. Возможно, не хочет… Поможешь?
— Бутылку поставишь?
— Две, — щедро пообещал Бабурин, мысленно пересчитывая денежную наличность и сопоставляя ее с временем, остающимся до зарплаты. — Не сейчас, конечно, после выполнения задания…
Областной прокурор и его заместители походили друг на друга, будто сработаны одним мастером и размножены на ксероксе. Отличительная черта — максимальная краткость и служебная осторожность. Выдадут слово — пауза, отслеживание реакции собеседника, второе слово — вторая пауза. И так далее, до завершения собеседования.
Но сегодня прокурор был необычно многословен.
— Освобождаю вас от всех дел, находящихся в вашем производстве. Займитесь убийством банкира Басова и только им. Там, — прокурор озабоченно ткнул указательным пальцем в потолок, — придают расследованию этого преступления особое внимания.
Удивительно! Значит, ликвидация Холодова, Меня, Листьева, многих других людей — не самое главное, можно потянуть, сослаться на определенные трудности. А бийство рядового банкира — особое, из ряда вон выходящее преступление, требующее особого внимания всех правоохранительных органов.
— … еще раз повторяю: не копайтесь в деловых связях убитого, ничего там не добудете. Мне кажется — убийство либо на любовной почве, либо — на чисто бытовой. Любовник расстарался или банкир носил с собой большие деньги… Других версий лично я не просматриваю… Вот и дерзайте.
Бабурин вежливо поблагодарил за ценный совет, заверил — будет исходить только из рекомендованной отправной точки. Ни шагу в сторону — влево или вправо. «Пощупает» связи убитого банкира с клиентами банка, поразмыслит над возможностью убийства с целью грабежа. Поработает с вдовой и ее кавалерами.
Удостоился поощрительного кивка и удовлетворенного взгляда. Никаких сомнений — прокурор подобострастно доложит наверх о проведенном со следователем соответствующем инструктаже… Да, да, высокие покровители того же Хвостова могут спокойно заниматься государственными и банковскими делами. Никаких осложнений не предвидится, вести уголовное дело будет опытный и понимающий сотрудник прокуратуры, имеющий солидный стаж работы в аналогичных ситуациях. Мужик соответственно озадачен.
Не знает прокурор, и не может знать, о твердом намерении Бабурина выйти на настоящих, не поддельных, виновников совершенного убийства. Не потому, что так уж горюет по погибшему банкиру или его вдове, нет, просто до тошноты надоело вранье, застряли в горле фиктивные расследования и поддельные соболезнования. Захотелось глотнуть хотя бы глоток чистого воздуха, не замутненного ядовитыми испарениями фальши и притворства.
Бабурин продумал дальнейшие свои действия до мельчайших деталей. Конечно, всего не предусмотреть, жизнь — разнообразна и коварна, в любой момент ожидай подножки либо толчка в спину. Дай Бог, не выстрела.
Распределение ролей между ним и Димкой Обориным предельно обозначенно: Следователь ищет убийцу, сыщик — заказчика.
Азарт человека, идущего по следу хищника, как всегда, изгнал из сознания Бабурина недавние опасения и тревоги. Сейчас он напоминал взведенную пружину, которая в определенное время выпрямится, ударив по реальному, а не вымышленному, которого ему упорно подставляют, преступнику.
Посидел в своем утлом кабинетике над бумажкой с разбежавшимися чертенятами и отправился в больницу. К попавшему в «случайную» аварию Федорову.
Давно известно — водитель персональной легковушки всегда в курсе всех секретов хозяина. Ибо добрая половина доверительных бесед происходит в салоне автомобиля — непосредственно либо по телефону. Волей-неволей водитель слышит разговоры — тампоны в уши не заправишь, глаза не заклеишь. Поэтому персональный водитель — самый сведующий человек. По всем вопросам, начиная с любовных связей хозяина и кончая его бизнесом.
Повторный допрос Федорова назрел, как созревает нарыв, который необходимо побыстрей вскрыть. Кроме «всемогузнайства» персонального водителя владельца Сервизбанка, он интересовал следователя и по другой причине.
Предположим, охраннику Дееву подсунули сильное снотворное и погрузили в глубокий сон. Неужели такой же метод использовали преступники для вывода из строя второго действующего лица трагедии? Маловероятно, опытные преступники «разнообразят» свои методы работы, стараются не повторяться.
И все же нужно проверить. Ежели все-таки сработало снотворное, Федоров, должен знать, кто подсунул ему отраву и когда. Вдруг припомнит другие фактики, мелкие и крупные, имеющие отношение к убийству, или — проходные, случайные, казалось бы, безобидные, могущие интересовать одного только следователя.
Правда, водитель сейчас — в тяжелейшем состоянии, вряд ли сможет говорить. Но Сергей Петрвич согласен на язык жестов. Причастен — отметится какой-нибудь гримасой либо шевелением губ. Отследить, понять — задача криминалиста, которая базируется на его знаниях и опыте.
Возможно, во время первого допроса в строительном вагончике Федоров в гневном запале что-то скрыл, не договорил. На больничной койке вспомнил и теперь с нетерпением ожидает появления Бабурина.
Господи, сделай так, чтобы водитель что-нибудь припомнил! Пусть самую малость, какой-нибудь едва заметный штришок в поведении хозяина, случайно оброненное слово, мелькнувшую гримасу во время телефонного разговора. Все пригодится, все найдет свое место в уже набросанной схеме расследования.
Бог не внял молениям бедного следователя. Или не услышал их, или они потерялись в множестве других, вознесенных к небесному престолу. В справочном больницы Бабурина огорошили. Евгений Максимович Федоров ночью скоропостижно скончался.
Поэтому Бабурин навестил студенческого друга без опаски, не оглядываясь на начальство и коллег.
Работал Димка в комнате, в которой с трудом размещались еще трое сыщиков. Поэтому запланированного следователем доверительного разговора с глазу на глаз не получилось. Не тот расклад, не та тема. Ибо то, что задумал Бабурин вполне может подставить и его и Димку под острую «демократическую» секиру.
Пришлось перебазироваться в курилку.
В прихожей мужского туалета — тоже далеко не сладость: все время заходят посторонние. Кто — по прямому назначению, кто — покурить. Но здесь в общем шуме анекдотов, подначек, азартных споров легче затеряться.
— Есть не безопасное дельце, — шептал Бабурин между двумя затяжками. — Ежели еще не прокис — подходишь.
— Не прокис, — так же тихо посмеивался толстяк. — В нашей конторе прокиснуть не дадут — мигом прожарят и обдуют. — и более серьезно, без шуточек-прибауточек. — От интересного дела не откажусь — надоело возиться с проститутками и наркоманами… Выкладывай самую суть. Остальное домыслю. Мама говорит: способный до… глупости.
В курилку ввалилось сразу человек пять. Азартно обсуждали прошедшую операцию, отчаянно ругали какого-то Адуева, рифмуя его странную фамилию с мужской «принадлежностью».
— Димка, правильно говорю или нет? — обратился один из спорщиков к Оборину. — Пора Адуева гнать из уголовки?
— Давно пора, — отреагировал Оборин, закуривая невесть какую сигарету. И неожиданно добавил. — Вслед за тобой.
— Значит, и я не угодил? А с кем останетесь? — не сдавался оппонент. — С Васильевым?.
— Хрен редьки не слаще… Хлопцы, Богом прошу, дайте поговорить с человеком, — взмолился толстяк. — Намечается заманчивое мероприятие по поимке… двух девочек. Третьих лишних просьба не набиваться и не мешать. У нас — кворум!
После изрядно подсоленных и наперченных шуточек компания разбежалась по своим кабинетам.
Опасаясь появления новых Димкиных приятелей, Бабурин максимально сжато обрисовал ситуацию. Естественно, без подробностей, напирая на сочетание слов «Кавказ-деньги».
Оборин задумался. Слишком долго молчать он не умел, необходимость выбрасывать собственные, единственно верные, мнения сделалось второй натурой.
— Паутинка, ничего не скажешь… Пока доберешься до «паука» — проглотят не прожевывая… Слышал краем уха — занимается этой историей Адуев. Тот самый, о котором трепались ребята. Не любят его, стараются не попасть в помощники. Мужик — тугодумистый, упрямый до невозможности. Но ежели верно направить — целину рогом вспашет, горы в равнины превратит, а выполнит… И какую роль ты собираешься поручить мне? Небось — заглавную?
— Нечто вроде того… Сам понимаешь, я — на виду, каждый шаг отслеживают, каждое слово — в строку. Вот и придется мне поработать по «рекомендованным» начальством версиям, а ты — сунешь любопытную башку в самый центр паутинки…
— Попробую, — не раздумывая, согласился Оборин. — Ничего, сам понимаешь, обещать не могу. Время покажет… Кто там у тебя на примете «подозреваемый»? Семен Семенович Хвостов и Николай Тимурович Федосов?… Заметано… Как думаешь, деньги на торжественные похороны начальство выделит?
— С удовольствием. Даже на духовой оркестр расщедрится… И еще одна просьба поменьше. Есть такой мужик по кликухе Ханжа. Точно не знаю, чем он занимается, но в моем списочке числится подозреваемым в убийстве банкира. Вот уже две недели, как твоя родная организация не может разыскать Ханжу в своей картотеке. Возможно, не хочет… Поможешь?
— Бутылку поставишь?
— Две, — щедро пообещал Бабурин, мысленно пересчитывая денежную наличность и сопоставляя ее с временем, остающимся до зарплаты. — Не сейчас, конечно, после выполнения задания…
Областной прокурор и его заместители походили друг на друга, будто сработаны одним мастером и размножены на ксероксе. Отличительная черта — максимальная краткость и служебная осторожность. Выдадут слово — пауза, отслеживание реакции собеседника, второе слово — вторая пауза. И так далее, до завершения собеседования.
Но сегодня прокурор был необычно многословен.
— Освобождаю вас от всех дел, находящихся в вашем производстве. Займитесь убийством банкира Басова и только им. Там, — прокурор озабоченно ткнул указательным пальцем в потолок, — придают расследованию этого преступления особое внимания.
Удивительно! Значит, ликвидация Холодова, Меня, Листьева, многих других людей — не самое главное, можно потянуть, сослаться на определенные трудности. А бийство рядового банкира — особое, из ряда вон выходящее преступление, требующее особого внимания всех правоохранительных органов.
— … еще раз повторяю: не копайтесь в деловых связях убитого, ничего там не добудете. Мне кажется — убийство либо на любовной почве, либо — на чисто бытовой. Любовник расстарался или банкир носил с собой большие деньги… Других версий лично я не просматриваю… Вот и дерзайте.
Бабурин вежливо поблагодарил за ценный совет, заверил — будет исходить только из рекомендованной отправной точки. Ни шагу в сторону — влево или вправо. «Пощупает» связи убитого банкира с клиентами банка, поразмыслит над возможностью убийства с целью грабежа. Поработает с вдовой и ее кавалерами.
Удостоился поощрительного кивка и удовлетворенного взгляда. Никаких сомнений — прокурор подобострастно доложит наверх о проведенном со следователем соответствующем инструктаже… Да, да, высокие покровители того же Хвостова могут спокойно заниматься государственными и банковскими делами. Никаких осложнений не предвидится, вести уголовное дело будет опытный и понимающий сотрудник прокуратуры, имеющий солидный стаж работы в аналогичных ситуациях. Мужик соответственно озадачен.
Не знает прокурор, и не может знать, о твердом намерении Бабурина выйти на настоящих, не поддельных, виновников совершенного убийства. Не потому, что так уж горюет по погибшему банкиру или его вдове, нет, просто до тошноты надоело вранье, застряли в горле фиктивные расследования и поддельные соболезнования. Захотелось глотнуть хотя бы глоток чистого воздуха, не замутненного ядовитыми испарениями фальши и притворства.
Бабурин продумал дальнейшие свои действия до мельчайших деталей. Конечно, всего не предусмотреть, жизнь — разнообразна и коварна, в любой момент ожидай подножки либо толчка в спину. Дай Бог, не выстрела.
Распределение ролей между ним и Димкой Обориным предельно обозначенно: Следователь ищет убийцу, сыщик — заказчика.
Азарт человека, идущего по следу хищника, как всегда, изгнал из сознания Бабурина недавние опасения и тревоги. Сейчас он напоминал взведенную пружину, которая в определенное время выпрямится, ударив по реальному, а не вымышленному, которого ему упорно подставляют, преступнику.
Посидел в своем утлом кабинетике над бумажкой с разбежавшимися чертенятами и отправился в больницу. К попавшему в «случайную» аварию Федорову.
Давно известно — водитель персональной легковушки всегда в курсе всех секретов хозяина. Ибо добрая половина доверительных бесед происходит в салоне автомобиля — непосредственно либо по телефону. Волей-неволей водитель слышит разговоры — тампоны в уши не заправишь, глаза не заклеишь. Поэтому персональный водитель — самый сведующий человек. По всем вопросам, начиная с любовных связей хозяина и кончая его бизнесом.
Повторный допрос Федорова назрел, как созревает нарыв, который необходимо побыстрей вскрыть. Кроме «всемогузнайства» персонального водителя владельца Сервизбанка, он интересовал следователя и по другой причине.
Предположим, охраннику Дееву подсунули сильное снотворное и погрузили в глубокий сон. Неужели такой же метод использовали преступники для вывода из строя второго действующего лица трагедии? Маловероятно, опытные преступники «разнообразят» свои методы работы, стараются не повторяться.
И все же нужно проверить. Ежели все-таки сработало снотворное, Федоров, должен знать, кто подсунул ему отраву и когда. Вдруг припомнит другие фактики, мелкие и крупные, имеющие отношение к убийству, или — проходные, случайные, казалось бы, безобидные, могущие интересовать одного только следователя.
Правда, водитель сейчас — в тяжелейшем состоянии, вряд ли сможет говорить. Но Сергей Петрвич согласен на язык жестов. Причастен — отметится какой-нибудь гримасой либо шевелением губ. Отследить, понять — задача криминалиста, которая базируется на его знаниях и опыте.
Возможно, во время первого допроса в строительном вагончике Федоров в гневном запале что-то скрыл, не договорил. На больничной койке вспомнил и теперь с нетерпением ожидает появления Бабурина.
Господи, сделай так, чтобы водитель что-нибудь припомнил! Пусть самую малость, какой-нибудь едва заметный штришок в поведении хозяина, случайно оброненное слово, мелькнувшую гримасу во время телефонного разговора. Все пригодится, все найдет свое место в уже набросанной схеме расследования.
Бог не внял молениям бедного следователя. Или не услышал их, или они потерялись в множестве других, вознесенных к небесному престолу. В справочном больницы Бабурина огорошили. Евгений Максимович Федоров ночью скоропостижно скончался.