Страница:
Впервые за время беседы на губах женщины появилась улыбка. Презрительная и уверенная, насмешливая и победоносная.
— Посмотрим… Все очень просто, господин бывший сотрудник «Империи». Бывает, что я подолгу сплю, но бывает — просыпаюсь. Как тогда, после комы. Назовем сегодняшнее пробуждением номер два. Внешняя и внутренняя охрана уже заменена. Не беспокойтесь, вас выпустят по старому пропуску. Строго от офиса до проходной, без права захода в темные углы, которых здесь развелось непозволительное множество.
Это уже не поражение — разгром! Сомнительно, что друзья из прокуратуры решатся лезть в это пригоревшее варево. Остается единственная надежда на изворотливого Мамыкина. Да и тот не станет помогать безвозмездно, потребует оплаты его стараний. Нет, не потребует! Спасая подельника, он спасает себя. Ведь они одной веревкой связаны, из одной посудины питаются.
А пока — подчиниться, принять условия капитуляции.
Ольга Сергеевна при жизни первого мужа не особенно жаловала его бизнес, офис компании навещала неохотно, только при крайней необходимости. Собрания акционеров, торжества, связанные с юбилеями или с очередными успехами. А после выхода из комы в офисе вообще не появлялась, доверив свои права и обязанности Хомченко.
И все же рука безошибочно нашла сбоку стола кнопку вызова.
На пороге — новый охранник в камуфляже.
— Слушаю, госпожа Кирсанова?
— Здравствуйте. Будьте добры, проводите этого гражданина на улицу. Прямо на улицу, вы поняли меня?
— Так точно, понял. Будет сделано!
Наверно, парень недавно демобилизовался, отсюда и короткие фразы и подтянутая фигура.
— Ну, Ольга Сергеевна, это уже слишком, — укоризненно пробормотал Хомченко. — Можно обойтись и без лишний унижений…
— Комментарии, жалобы, протесты — в письменной форме и в соответствующие органы! Прощайте, господин Хомченко, надеюсь больше вас не увижу.
Увидишь, обязательно повстречаемся, злорадно про себя пообещал Борис Антонович. Тогда я припомню сегодняшнее унижение и сполна расплачусь за него. С процентами.
— Я могу забрать из сейфа кое-что из своих вещей?
В этом ему не откажут, не имеют права! Собственность охраняется законом, она не может быть присвоена другими людьми. В сейфе лежат не носовые платки и старые подтяжки — там хранится тонкая папочка с исписанными листами бумаги. Компромат на всех, включая Кирсанову. Сейчас без него, как без одежды, замерзнешь, заклюют, уничтожат.
Всю свою жизнь Борис Антонович по крупицам собирал эти сведения, анализировал, сортировал. Прочитают бумажки аудиторы, ознакомят акционеров, перешлют в органы — впору повеситься.
Отказала! Будто неведомыми путями проникла в сознание.
— В служебном сейфе ничего вашего быть не должно. Сейф принадлежит покойному Петру Алексеевичу. Ключи официально, по акту не передавались. А если что и найдется ваше, его вам возвратят. С соответствующими извинениями. И то — в том случае, если оно не составит интереса для аудиторов.
Составит, еще как составит, горестно подумал Борис Антонович. И не только одни проверяющие заинтересуются скромной папочкой. Но настаивать на выемке из сейфа «личных вещей» он не решился.
— Давайте, господин, я ожидаю.
Охранник положил руку на плечо «приговоренного». Ему не терпелось выполнить приказ хозяйки, продемонстрировать свою старательность. Хомченко вздрогнул, будто к его рукам поднесли наручники.
— Переобуться можно?
— В смысле? — не поняла Кирсанова.
— В самом прямом — из тапочек в туфли.
На этот раз Борис Антонович не хитрил, он любил работать в кабинете обутым не в жесткие, модные туфли — в удобные мягкие тапочки. Застарелые мозоли не только вызывали боль, но и давили на психику, мешали продумывать важные решения.
— Из тапочек в туфли можно, — усмехнувшись, разрешила Ольга Сергеевна. — Это намного лучше, чем наоборот.
— Намеки у вас…
— С кем поведешься… Только не забудьте прихватить свои тапочки. Как правило, они бывают… с душком.
Огрызаться, тешить свое больное самолюбие не хотелось. Лучше поскорей покинуть кабинет и вообще — территорию компании. Куда он обязательно возвратится победителем.
Хомченко медленно пошел к выходу из кабинета. В правой руке — туго набитый портфель, в левой — злополучные тапочки. Следом — конвоир или тюремный вертухай. Будто подталкивает. Слава Богу, не заставил заложить руки за спину.
Сейчас его проведут по коридорам и лестницам до боли знакомого офиса. Потом — по торговому залу супермаркета, служебным помещениям — к проходной. Так в стародавние времена провинившегося проводили воль строя солдат с розгами в руках. Каждый из них должен нанести удар по исполосованной, кровоточащей спине. Вместо ударов розгами — сочувственные, торжествующие, мстительные взгляды бывших подчиненных свергнутого идола.
Проводив взглядом поникшего помощника покойного отца, Иван повернулся к матери.
— Мама, откуда в тебе такая жестокость? — в вопросе — удивление и горечь.
— Жизнь научила, сынок. С волками жить — по волчьи выть… Прости, Ваня, сейчас предстоит решить множество неотложных проблем. Поговорим дома.
Иван неохотно поднялся. Ему не хотелось откладывать разговор — слишком много накопилось вопросов, еще больше — недоговоренностей, обидных несправедливостей. Что из того, что он — несовершеннолетний? В гражданскую шестнадцатилетние командовали полками, и, ничего, справлялись! А Петр Первый в его возрасте уже был царем!
Ольга Сергеевна поняла переживание сына.
— Подожди, малыш, постарайся понять… Мне плакать хочется, когда из меня делают дуру. Но еще горше видеть, как делают дурачка из умного и доброго мальчика. Как он с удовольствием учится ожесточаться…
— Прости, мама, не я жестокий — ты…
Глава 2
— Посмотрим… Все очень просто, господин бывший сотрудник «Империи». Бывает, что я подолгу сплю, но бывает — просыпаюсь. Как тогда, после комы. Назовем сегодняшнее пробуждением номер два. Внешняя и внутренняя охрана уже заменена. Не беспокойтесь, вас выпустят по старому пропуску. Строго от офиса до проходной, без права захода в темные углы, которых здесь развелось непозволительное множество.
Это уже не поражение — разгром! Сомнительно, что друзья из прокуратуры решатся лезть в это пригоревшее варево. Остается единственная надежда на изворотливого Мамыкина. Да и тот не станет помогать безвозмездно, потребует оплаты его стараний. Нет, не потребует! Спасая подельника, он спасает себя. Ведь они одной веревкой связаны, из одной посудины питаются.
А пока — подчиниться, принять условия капитуляции.
Ольга Сергеевна при жизни первого мужа не особенно жаловала его бизнес, офис компании навещала неохотно, только при крайней необходимости. Собрания акционеров, торжества, связанные с юбилеями или с очередными успехами. А после выхода из комы в офисе вообще не появлялась, доверив свои права и обязанности Хомченко.
И все же рука безошибочно нашла сбоку стола кнопку вызова.
На пороге — новый охранник в камуфляже.
— Слушаю, госпожа Кирсанова?
— Здравствуйте. Будьте добры, проводите этого гражданина на улицу. Прямо на улицу, вы поняли меня?
— Так точно, понял. Будет сделано!
Наверно, парень недавно демобилизовался, отсюда и короткие фразы и подтянутая фигура.
— Ну, Ольга Сергеевна, это уже слишком, — укоризненно пробормотал Хомченко. — Можно обойтись и без лишний унижений…
— Комментарии, жалобы, протесты — в письменной форме и в соответствующие органы! Прощайте, господин Хомченко, надеюсь больше вас не увижу.
Увидишь, обязательно повстречаемся, злорадно про себя пообещал Борис Антонович. Тогда я припомню сегодняшнее унижение и сполна расплачусь за него. С процентами.
— Я могу забрать из сейфа кое-что из своих вещей?
В этом ему не откажут, не имеют права! Собственность охраняется законом, она не может быть присвоена другими людьми. В сейфе лежат не носовые платки и старые подтяжки — там хранится тонкая папочка с исписанными листами бумаги. Компромат на всех, включая Кирсанову. Сейчас без него, как без одежды, замерзнешь, заклюют, уничтожат.
Всю свою жизнь Борис Антонович по крупицам собирал эти сведения, анализировал, сортировал. Прочитают бумажки аудиторы, ознакомят акционеров, перешлют в органы — впору повеситься.
Отказала! Будто неведомыми путями проникла в сознание.
— В служебном сейфе ничего вашего быть не должно. Сейф принадлежит покойному Петру Алексеевичу. Ключи официально, по акту не передавались. А если что и найдется ваше, его вам возвратят. С соответствующими извинениями. И то — в том случае, если оно не составит интереса для аудиторов.
Составит, еще как составит, горестно подумал Борис Антонович. И не только одни проверяющие заинтересуются скромной папочкой. Но настаивать на выемке из сейфа «личных вещей» он не решился.
— Давайте, господин, я ожидаю.
Охранник положил руку на плечо «приговоренного». Ему не терпелось выполнить приказ хозяйки, продемонстрировать свою старательность. Хомченко вздрогнул, будто к его рукам поднесли наручники.
— Переобуться можно?
— В смысле? — не поняла Кирсанова.
— В самом прямом — из тапочек в туфли.
На этот раз Борис Антонович не хитрил, он любил работать в кабинете обутым не в жесткие, модные туфли — в удобные мягкие тапочки. Застарелые мозоли не только вызывали боль, но и давили на психику, мешали продумывать важные решения.
— Из тапочек в туфли можно, — усмехнувшись, разрешила Ольга Сергеевна. — Это намного лучше, чем наоборот.
— Намеки у вас…
— С кем поведешься… Только не забудьте прихватить свои тапочки. Как правило, они бывают… с душком.
Огрызаться, тешить свое больное самолюбие не хотелось. Лучше поскорей покинуть кабинет и вообще — территорию компании. Куда он обязательно возвратится победителем.
Хомченко медленно пошел к выходу из кабинета. В правой руке — туго набитый портфель, в левой — злополучные тапочки. Следом — конвоир или тюремный вертухай. Будто подталкивает. Слава Богу, не заставил заложить руки за спину.
Сейчас его проведут по коридорам и лестницам до боли знакомого офиса. Потом — по торговому залу супермаркета, служебным помещениям — к проходной. Так в стародавние времена провинившегося проводили воль строя солдат с розгами в руках. Каждый из них должен нанести удар по исполосованной, кровоточащей спине. Вместо ударов розгами — сочувственные, торжествующие, мстительные взгляды бывших подчиненных свергнутого идола.
Проводив взглядом поникшего помощника покойного отца, Иван повернулся к матери.
— Мама, откуда в тебе такая жестокость? — в вопросе — удивление и горечь.
— Жизнь научила, сынок. С волками жить — по волчьи выть… Прости, Ваня, сейчас предстоит решить множество неотложных проблем. Поговорим дома.
Иван неохотно поднялся. Ему не хотелось откладывать разговор — слишком много накопилось вопросов, еще больше — недоговоренностей, обидных несправедливостей. Что из того, что он — несовершеннолетний? В гражданскую шестнадцатилетние командовали полками, и, ничего, справлялись! А Петр Первый в его возрасте уже был царем!
Ольга Сергеевна поняла переживание сына.
— Подожди, малыш, постарайся понять… Мне плакать хочется, когда из меня делают дуру. Но еще горше видеть, как делают дурачка из умного и доброго мальчика. Как он с удовольствием учится ожесточаться…
— Прости, мама, не я жестокий — ты…
Глава 2
Федечка нервно расхаживал возле двери, ведущей в офис компании. Ерошил волосы, поминутно смотрел на наручные часы. Неужели Кирсанова не справилась со своим хитроумным заместителем по поставкам, неужели ему удалось вывернуться и остаться на прежнем месте?
Этого не может быть, доказательства виновности, несмотря на некоторую слабину, довольно убедительны. Особенно, отказ приобрести пакет акций. Связь с окимовким криминалом не доказуема. Сбыт самопала и наркотиков — тем более. Организация убийства Белугина — слишком туманна.
Остается отвергнутое предложение приобрести акции.
Если Хомченко удастся доказать свою непричастность или выдвинуть неопровержимые причины отказа, залог представить не удастся — других средств у Лаврикова нет. Отец останется до суда за решеткой.
Первым, в сопровождении охранника, из офиса вышел Хомченко. Голова низко опущена, смотрит под ноги. Судя по его виду — зверски избили, вышибли обычную самоуверенность.
Значит, получилось, обрадовался Федечка, выгнали негодяя! Остается получить деньги за акции и внести их в качестве залога. Отца освободят под подписку и они вместе додумают все остальное.
При виде жалкого, униженного недавнего полновластного хозяина «Империи» Лавриков не испытал жалости. Известный постулат: ударили тебя по правой щеке — подставь левую, не для современного бизнеса, его заменяет другой: заслужил — получай! А Хомченко заслужил самое жестокое наказание. Не только за распространение едучего самопала и никотиновой отравы — за убийство Петра Алексеевича.
Федечка вспомнил свою клятву: доказать его причастность к гибели Белугина и соответственно покарать. Изгнание из компании — первая фаза исполнения данного самому себе обещания. Вторая, заключительная — не за горами. Ибо молодой предприниматель уверен: Хомченко недолго пробудет «за кулисами», он вывернется, использует знакомства, отыщет новых покровителей и снова вынырнет на поверхность.
То удовлетворенные, то горькие размышления нарушило появление Кирсанова. Естественно, младшего.
Он выглядел каким-то напряженным. Губы сжаты, раскраснелся. Еще бы не раскраснеться! Федечка уверен: расправившись с Хомченко, Ольга Сергеевна долго поучала сына, внедряла в него умение разбираться в людях, отличать негодяев от честных и доброжелательных. А материнские поучения отскакивают от самолюбивого пацана, как горох от стенки.
Не глядя по сторонам, Иван пошел не к выходу из супермаркета — в кондитерский отдел. Успокаиваться, заедать горькое сладким. Взрослый мужчина предпочел бы алкоголь, пацан — конфеты.
Легкий шлепок по плечу возвратил Лаврикова в реальность.
— Извините за фамильярность, — невесть чему обрадовался Резников. — Успешное завершение любой операции положено отмечать. Поскольку я не особый любитель возлияний, отметим приятной беседой. Если не возражаете, проводите меня к машине.
Федечка не обиделся на панибратское отношение и не стал возражать. Адвокат вызывал симпатию. В чем-то он походит на Санчо, Такой же упитанный, веселый толстяк, любитель поболтать, оснастить беседу смешным анекдотом.
— Согласен.
Они медленно пошли в выходу. Резников восторгался обилием всевозможных товаров, умилялся кокетливыми продавщицами, их униформой, ловкими и умелыми кассирами. Короче, всем, что встречалось на пути.
Парковка буквально забита машинами — от навороченных джипов и «мерседесов» до скромных отечественных «москвичей» и «жигулей». Вдоль строя легковушек прохаживался недавний охранник. Михаил Ильич не забыл о данном обещании — настоятельно порекомендовал старшему новой охраны принять на работу уволенного парня.
Конечно, должность дежурного по автостоянке не идет в сравнение с должностью охранника в проходной. Но курочка клюет по зернышку. Не зря адвокат намекнул на непременное повышение.
Прогулявшись по парковке, убедившись в спокойствии и порядке, Олег снова возвратился в торговый зал. С тем, чтобы через четверть часа еще раз проверить доверенный ему «объект».
Резников и Лавриков остановилась возле двери, полюбовались разноцветными легковушками, обилием покупателей, безоблачным небом. Шаловливый ветерок то распрямлял фирменный флажок с эмблемой компании — буквой «И», то комкал его, превращая в обычную тряпку. Солнце не жарило — дарила тепло и радость.
— И жизнь хороша, и жить хорошо, — пропел весельчак. — А в нашей буче, молодой, кипучей и того лучше!
Федечка недоверчиво покосился на него. Он не особенно доверял людям, которые набиваются в друзья. Даже если они симпатичны ему. Познакомились всего-навсего полчаса тому назад и вдруг — «жиэнь хороша и жить хорошо». Кому как! Адвокату, может быть, прекрасно, а вот для молодого бизнесмена — не особенно. Получит он деньги за акции, опустошит счет в Альфа-банке, выкупит отца и останется при своих интересах. Вернее, без них. Еще вернее — нищим.
Резников будто будто подслушал скорбные мысли собеседника. Перестал смеяться, снова положил ему на плечо жалеющую руку. Федечка дернулся, но не отстранился. Иногда жалость не травмирует самолюбия, становится неожиданно приятной.
— Я так понимаю, дорогой господин Лавриков, вы все это затеяли фактически ради собственного разорения?
Ну, и что из этого, без раздражения, на удивление спокойно и доброжелательно подумал Лавриков. Акции, деньги — моя собственность, могу подарить, сжечь, закопать в огороде, съесть во время обеда. И никто не имеет права запрещать или осуждать.
Но все же ответил на прямо заданный вопрос. С пренебрежением нувориша, с затаенной насмешкой. В другое время и с другим человеком, если и не нахамил бы, то просто показал спину.
— Ну что такое в наших условиях разорение? Исчезновение с банковского счета миллиона, другого, не больше. Так что, пулю себе в лоб пускать или вешаться?
Адвокат не засмеялся и не ужаснулся. По роду деятельности, ему приходится сталкиваться и с неожиданно разбогатевшими людьми и с горюющими банкротами. А этот парень не радуется и не плачется — иронизирует. Или притворяется?
— Разорение ради отца? — Резников с любопытством продолжил «допрос»
— Бывает, когда самые серьезные бизнес-планы… как бы это выразиться… фуфло по сравнению с человеческой ситуацией. Ясно же, как в Божий день.
Неужели адвокат не понимает неуместности ковыряние в душе малознакомого человека? Пусть даже с добрыми намерениями. Ведь он — профессионал, как выразился Санчо, высокого полета. Скорей всего, сказывается общение с подзащитными преступниками, когда приходится выпытывать, казалось бы мельчайшие детали, на основании которых защитник выстраивает свои выступления в суде.
Но Федечка — не преступник и не ложно обвиняемый.
Наверно, Резников догадался о мыслях, осаждающих собеседника, и перешел на другую тему. С ловкостью циркового акробата.
— А были серьезные бизнес-планы? — полюбопытствовал он. — Или — мелочевка, постыдная для настоящего бизнесмена?
Обидное замечание снова не вызвало ответного раздражения.
— Мелочами не занимаюсь. Были, да еще какие! Дух захватывает!
В мире бизнеса откровенность не приветствуется, она сродни поражению. Но адвокат — не конкурент и не агент уголовки, от него нельзя ожидать подвоха или предательства. И Федечка открылся. Конечно, не полностью — с самого края. Дескать, имеется хлипкий заводик, который он желает реконструировать и обновить, превратить в выгодное предприятие. И нужна для этого смешная сумма: каких-нибудь пятьдесят лимонов. Сущий пустяк!
Резников не удивился и не порадовался грандиозным планам Молодого предпринимателя. Несколько минут задумчиво глядел на парковку.
— Видите ли, молодой друг, у меня младший братец — председатель правления маленького такого, почти декоративного банка. Но кредит может дать увесистый. Хотите переговорю, сведу?
Невероятная удача! Сам Бог послал этого адвоката! Теперь удастся и вызволить отца и завладеть окимовским заводом!
Правда, любой московский банк охотно выдаст кредит надежному клиенту. Но под дикие проценты. А «декоративный» банкир не станет обдирать, как липку, человека, рекомендованного братом. Постесняется.
Резников терпеливо ожидал. Он не сомневался — «рыжик» согласится. Слишком выгодные условия предложены, от них может отказаться либо полный идиот, либо сверхбогач. Михаил Ильич думал сейчас совсем о другом: откуда у опытного адвоката появилась глупая по нынешним временам тяга к благотворительности, чем покорил его этот мальчишка?
Задавал себе эти вопросы и не находил ответов. Да и нужны ли они, когда парень явно радуется, а приносить людям радость — уважать себя. Ох, до чего же нужно любому человеку уважение окружающих — друзей, знакомых, даже врагов! Особенно адвокату.
Федечка думал о том же, только в другом направлении.
Можно ли доверять этому человеку? Веселье может быть напускным, добродушие — ширмой, скрывающей недобрые замыслы, заманчивое предложение выгодного кредита приманкой для глупой рыбешки. Федечка не совсем представлял себе, как его могут обмануть с помощью кредита?
Что он теряет, если согласится? Ровным счетом ничего.
— Можно поинтересоваться, Михаил Ильич, чем вы руководствуетесь, делая столь рискованное предложение? В чем ваш интерес? Ведь в наше время без интереса никто даже не сморкнется.
Резников пожал пухлыми плечами, насмешливо улыбнулся. Скорей всего, в свой адрес.
— Сам не знаю. Либо по причине неожиданной симпатии, либо такой же неожиданной антипатии. Иногда, очень редко, я позволяю себе подобную роскошь.
— Зачем? — не унимался Лавриков, отлично понимая тщетность своих попыток «расколоть» профессионального адвоката. — Должна же быть какая-нибудь причина?
— Наверно, имеется. Ну, хоть как-то поддерживать уважение к себе. И самому, и — окружающим. Или это теперь не обязательно?
— Теперь, как и всегда… Спасибо. Когда можно позвонить?
Адвокат задумался — перебирал свои планы и встречи. Когда навестить следственный изолятор, побеседовать с подзащитными? Когда его дежурство в коллегии? Поездка на дачу к жене и детям?
— Желательно, поскорей. Завтра мне предстоит выезд в Ногинск. Лучше сегодня вечером… Извините, господин Лавриков, тороплюсь. До встречи!
Ездил Резников на «вольво» последней модели. Ничего удивительного— известный адвокат, получающий за свои услуги огромные гонорары. Вот только помогать Лаврикову согласился как бы в кредит.
Усевшись в салон легковушки, Михаил Ильич положил на пассажирское сидение кожаную папку, хлопнул по нее ладонью. Завел двигатель, весело помахал пухлой ручкой и уехал.
Федечка проводил взглядом машину адвоката, направился было к своей и… остановился.
Из магазина вышел Иван. Оглядел площадку заполненную машинами, обошел взглядом будущего родственника. Будто постеснялся подойти, сделал вид — не заметил.
Странное поведение, насторожился Лавриков. Вообще-то, нет ничего странного, после ссоры Кирсанов резко изменился. Ради бога, никаких претензий: не хочет общаться, отворачивает глупую башку — его проблемы, опомнится, включит извилины — извинится. Так было не раз.
И еще одно удивило Лаврикова. За время, прошедшее после выхода из офиса, Иван мог трижды изучить любимый кондитерский отдел, перепробовать все конфеты, полакомиться леденцами и печеньем. Соответственно, успокоиться. Где он болтался?
Он не знал, что Кирсанова остановил бывший охранник компании, теперь — сторож на парковке супермаркета. Отвел в сторону малопосещаемого отдела галантереи.
— В ресторане соскучились, — таинственно прошептал он. — Беспокоятся.
Не переставая говорить, Олег увлек Ивана в пустующий отдел рекламы. С уважением вспоминал строгого, но справедливого хозяина ресторана. Сладко улыбаясь, «рисовал» кокетливую китаяночку, почему-то окающую по волжски. О поваре-кудеснике Шао Ли, изготавливающем удивительно вкусные блюда из морепродуктов. О новом аквариуме, из которого живые рыбы сами собой прыгают на сковороды.
Главная тема — уважение, которое испытывают все сотрудники и сотрудницы ресторана к умному, не по годам развитому мальчику. Не зря ведь ему торжественно вручили карту постоянного гостя.
Иван слушал и недоумевал. Почему доверили недавнему охраннику, сидевшему в проходной, пригласить его посетить ресторан? Почему не позвонили на мобильник? Что кроется за всем этим?
Впрочем, нет ничего загадочного, тем более — предосудительного. Узнали, что почетный гость ресторана часто бывает в офисе «Империи», вот и попросили Олега напомнить ему о существовании китайско-японского заведения. Почему сами не позвонили? Очень просто — решили не докучать бизнесмену, не отрывать его от важных дел.
Иван размышлял и… радовался.
Любому человеку приятно слушать восхваления в свой адрес, мальчишке, почти ребенку — приятно вдвойне. Зря мама считает его по-детски наивным, пока не разбирающимся в жизни, поучает на каждом шагу. А этот парень изобретает такие хвалебные эпитеты — голова кружится.
— Мы понимаем, — Олег перешел от возвышенной поэзии к приземленной прозе. — Вы — бизнесмен, у вас — множество обязанностей по руководству огромной компанией, для увеселений нет времени… И все же, умоляем посетить наше скромное заведение. Вас ожидает множество приятных сюрпризов. Приходите, не пожалеете!… Вот только постричься не мешает. Не зря в народе говорят: встречают по одежке…
— Постараюсь, — солидно пообещал Иван, пропустив мимо ушей обидный намек на свою внешность. — Сейчас не могу — занят.
Посещать ресторан, в котором он познакомился со странным господином, который представился другом его отца, Кирсанов не собирался. В памяти засело посещение дома Евгения Николаевича, откуда ему пришлось уносить ноги.
И вот — новое приглашение…
Собеседник вежливо поблагодарил и перешел к заключительному этапу разговора. Соответственно изменился тон — от возвышенного к деловому. Будто Иван своим согласием подписал обязательство о сотрудничестве и превратился в платного агента.
Посыпались вопросы. Чем сегодня занимался в офисе, о чем говорили в президентском кабинете, почему господин Хомченко вышел из него в сопровождении охранника? Какие планы на ближайшее будущее у госпожи Кирсановой?
В лавине вопросов нет ничего опасного. Любопытство присуще не только женщинам, им страдают и мужчины, особенно, стоящие на нижних ступенях иерархической лестницы, не допущенные в высшие круги. Поэтому Иван не стал таиться — рассказал обо всем.
Олег внимательно выслушал исповедь мальца, мысленно выстроил очередное донесение владельцу ресторана, у которого он подрабатывал в качестве информатора. Он ни словом, ни намеком не обмолвился об изменениях, которые произошли в питейном заведении. Захочет хозяин — скажет, а он кто — обычная подневольная шестерка с множеством обязанностей и с минимумом прав.
Азиатский «кабак» покойного, мир его праху, Ессентуки купил Юраш. Со всем содержимым: обстановкой, кухонными машинами и принадлежностями, с многочисленной челядью. Новый хозяин оставил все без изменений. Важный швейцар по прежнему сортировал посетителей: богатых с поклоном провожал в Большой зал, всякую шелупень презрительным кивком направлял в Малый. Метрдотель, по совместительству, торговал героином и опиумом. Кокетливые официанточки умело соблазняли нужных мужиков, для чего в таинственной глубине ресторана отведены две комнаты с постелями, зеркалами, душами и всем необходимым для приятного время провождения. Повара и их помощники ловко работали кухонными ножами и поварешками, при необходимости, с такой же лёгкостью и сноровкой, могли обращаться со стволами.
Всего этого мальчишка не знал и по хитроумному замыслу Юраша знать не должен…
Так и получилось, что Иван задержался в офисе.
Не глядя по сторонам, высоко подняв «облитую сладкой патокой» голову, он с достоинством прошел к своей машине. Усевшись на заднее сидение, захлопнул дверцу. С такой силой — машина задрожала. Раздражение вызвано Федечкой, который с насмешкой глядел на недавнего друга.
— Полегче можно шарашить? — сердито спросил Женька. Он относился к легковушке по-матерински бережно и нежно, любая царапина выводила его из себя. — Если не в настроении — бейся головой о стену.
— Машина, между прочим — моя. Разобью — куплю новую.
Женька не без ехидства покосился на новоявленного олигарха, презрительно сплюнул в открытое окошко. Но от более резкой реакции все же воздержался.
— Тогда понятно… Куда изволите, господин хороший?
Иван показал — вперед, но потом снизошел до немногословного объяснения этого жеста. Вспомнился обидный намек Олега на растрепанную шевелюру. Навещать «салон красоты», расположенный рядом с азиатским рестораном почему-то не хотелось. Увидят официанты или повара — подумают: не терпится почетному гостю отведать престижные блюда, доложат хозяину, посмеются, поехидничают.
— Рули в парикмахерский салон. В самый дорогой и элитный.
— Зачем? Поволочиться за маникюрщицами? Так девок нынче всюду — пруд пруди, недорогих, безотказных. Кинешь пару сотен баксов и балдей на всю катушку. Если «катушка» еще работает…
Ехидный намек на мужскую несостоятельность Иван привычно не услышал. Затевать разборку, указывать водиле его место не хотелось. Женьку все равно не переделаешь — ехидство заложено в него сверх всякой меры, рассчитано на дюжину человек, досталось одному.
— Пора приводить себя в порядок. Надоело ходить лохматым шкетом.
Женька удержался от комментариев — врубил скорость. Ему-то какая разница куда ехать — в бордель, на природу или в парикмахерскую. Лишь бы платили погуще.
Федечка посмеялся над причудами «родственника» и тоже уехал. Предстоит нанести еще один визит, более приятный, чем предыдущие. В деревню, к Санчо и Клавдии…
Санчо был твердо уверен в том, что все свалившиеся на их с Лавром неприятности так или иначе следствие отказа от депутатской неприкосновенности. Поднявшийся из могилы давно похороненный Дюбель? Узнал «мертвец» о незащищенности Лавра — вот и решил отыграться. Слежка, организованная бывшим начальником охраны депутата? Разве раньше Ессентуки решился бы пасти депутата и его окружение? Ни за что! Обмочился бы от страха.
Во время очередного посещения супермаркета «оруженосец» обратил внимание на пристальный, изучающий взгляд парня в проходной. В другое время не обратил бы внимания, пусть изучает, если приспичило. Но на этот раз Санчо пришел не за покупками — ими занимается Клавдия — для проверки одного из своих многочисленных «вариантов», по ментовски — версий. Вдруг существует цепочка между вонючим Хомченко, хитрым Ессентуки и, вполне возможно, с ожившим трупом.
Соответственно, вошел в магазин не с парадного входа — через черный. Там, где располагается проходная и помещение для охранников. Кого он станет раскалывать, у кого копаться во внутренностях — полный туман, Санчо рассчитывал на вдохновение, интуицию.
И вдруг — непонятный парняга! В нем что-то от пастуха, того же Хорька…
Неужели — смена декораций? Раскрытые Хорек с дружаном убраны со сцены, вместо них — новый персонаж. Подумав, Санчо решил не гнать волну, подождать — авось, парень приоткроется, покажет свое нутро.
Что же делать? Навестить азиатское заведение и по-свойски побеседовать с его владельцем? Если нужно, с применением силы? Ничего не получится, хитрец возмущенно забормочет о вечном мире, уважении, своей непричастности. Что до силы — неизвестно у кого ее больше…
Этого не может быть, доказательства виновности, несмотря на некоторую слабину, довольно убедительны. Особенно, отказ приобрести пакет акций. Связь с окимовким криминалом не доказуема. Сбыт самопала и наркотиков — тем более. Организация убийства Белугина — слишком туманна.
Остается отвергнутое предложение приобрести акции.
Если Хомченко удастся доказать свою непричастность или выдвинуть неопровержимые причины отказа, залог представить не удастся — других средств у Лаврикова нет. Отец останется до суда за решеткой.
Первым, в сопровождении охранника, из офиса вышел Хомченко. Голова низко опущена, смотрит под ноги. Судя по его виду — зверски избили, вышибли обычную самоуверенность.
Значит, получилось, обрадовался Федечка, выгнали негодяя! Остается получить деньги за акции и внести их в качестве залога. Отца освободят под подписку и они вместе додумают все остальное.
При виде жалкого, униженного недавнего полновластного хозяина «Империи» Лавриков не испытал жалости. Известный постулат: ударили тебя по правой щеке — подставь левую, не для современного бизнеса, его заменяет другой: заслужил — получай! А Хомченко заслужил самое жестокое наказание. Не только за распространение едучего самопала и никотиновой отравы — за убийство Петра Алексеевича.
Федечка вспомнил свою клятву: доказать его причастность к гибели Белугина и соответственно покарать. Изгнание из компании — первая фаза исполнения данного самому себе обещания. Вторая, заключительная — не за горами. Ибо молодой предприниматель уверен: Хомченко недолго пробудет «за кулисами», он вывернется, использует знакомства, отыщет новых покровителей и снова вынырнет на поверхность.
То удовлетворенные, то горькие размышления нарушило появление Кирсанова. Естественно, младшего.
Он выглядел каким-то напряженным. Губы сжаты, раскраснелся. Еще бы не раскраснеться! Федечка уверен: расправившись с Хомченко, Ольга Сергеевна долго поучала сына, внедряла в него умение разбираться в людях, отличать негодяев от честных и доброжелательных. А материнские поучения отскакивают от самолюбивого пацана, как горох от стенки.
Не глядя по сторонам, Иван пошел не к выходу из супермаркета — в кондитерский отдел. Успокаиваться, заедать горькое сладким. Взрослый мужчина предпочел бы алкоголь, пацан — конфеты.
Легкий шлепок по плечу возвратил Лаврикова в реальность.
— Извините за фамильярность, — невесть чему обрадовался Резников. — Успешное завершение любой операции положено отмечать. Поскольку я не особый любитель возлияний, отметим приятной беседой. Если не возражаете, проводите меня к машине.
Федечка не обиделся на панибратское отношение и не стал возражать. Адвокат вызывал симпатию. В чем-то он походит на Санчо, Такой же упитанный, веселый толстяк, любитель поболтать, оснастить беседу смешным анекдотом.
— Согласен.
Они медленно пошли в выходу. Резников восторгался обилием всевозможных товаров, умилялся кокетливыми продавщицами, их униформой, ловкими и умелыми кассирами. Короче, всем, что встречалось на пути.
Парковка буквально забита машинами — от навороченных джипов и «мерседесов» до скромных отечественных «москвичей» и «жигулей». Вдоль строя легковушек прохаживался недавний охранник. Михаил Ильич не забыл о данном обещании — настоятельно порекомендовал старшему новой охраны принять на работу уволенного парня.
Конечно, должность дежурного по автостоянке не идет в сравнение с должностью охранника в проходной. Но курочка клюет по зернышку. Не зря адвокат намекнул на непременное повышение.
Прогулявшись по парковке, убедившись в спокойствии и порядке, Олег снова возвратился в торговый зал. С тем, чтобы через четверть часа еще раз проверить доверенный ему «объект».
Резников и Лавриков остановилась возле двери, полюбовались разноцветными легковушками, обилием покупателей, безоблачным небом. Шаловливый ветерок то распрямлял фирменный флажок с эмблемой компании — буквой «И», то комкал его, превращая в обычную тряпку. Солнце не жарило — дарила тепло и радость.
— И жизнь хороша, и жить хорошо, — пропел весельчак. — А в нашей буче, молодой, кипучей и того лучше!
Федечка недоверчиво покосился на него. Он не особенно доверял людям, которые набиваются в друзья. Даже если они симпатичны ему. Познакомились всего-навсего полчаса тому назад и вдруг — «жиэнь хороша и жить хорошо». Кому как! Адвокату, может быть, прекрасно, а вот для молодого бизнесмена — не особенно. Получит он деньги за акции, опустошит счет в Альфа-банке, выкупит отца и останется при своих интересах. Вернее, без них. Еще вернее — нищим.
Резников будто будто подслушал скорбные мысли собеседника. Перестал смеяться, снова положил ему на плечо жалеющую руку. Федечка дернулся, но не отстранился. Иногда жалость не травмирует самолюбия, становится неожиданно приятной.
— Я так понимаю, дорогой господин Лавриков, вы все это затеяли фактически ради собственного разорения?
Ну, и что из этого, без раздражения, на удивление спокойно и доброжелательно подумал Лавриков. Акции, деньги — моя собственность, могу подарить, сжечь, закопать в огороде, съесть во время обеда. И никто не имеет права запрещать или осуждать.
Но все же ответил на прямо заданный вопрос. С пренебрежением нувориша, с затаенной насмешкой. В другое время и с другим человеком, если и не нахамил бы, то просто показал спину.
— Ну что такое в наших условиях разорение? Исчезновение с банковского счета миллиона, другого, не больше. Так что, пулю себе в лоб пускать или вешаться?
Адвокат не засмеялся и не ужаснулся. По роду деятельности, ему приходится сталкиваться и с неожиданно разбогатевшими людьми и с горюющими банкротами. А этот парень не радуется и не плачется — иронизирует. Или притворяется?
— Разорение ради отца? — Резников с любопытством продолжил «допрос»
— Бывает, когда самые серьезные бизнес-планы… как бы это выразиться… фуфло по сравнению с человеческой ситуацией. Ясно же, как в Божий день.
Неужели адвокат не понимает неуместности ковыряние в душе малознакомого человека? Пусть даже с добрыми намерениями. Ведь он — профессионал, как выразился Санчо, высокого полета. Скорей всего, сказывается общение с подзащитными преступниками, когда приходится выпытывать, казалось бы мельчайшие детали, на основании которых защитник выстраивает свои выступления в суде.
Но Федечка — не преступник и не ложно обвиняемый.
Наверно, Резников догадался о мыслях, осаждающих собеседника, и перешел на другую тему. С ловкостью циркового акробата.
— А были серьезные бизнес-планы? — полюбопытствовал он. — Или — мелочевка, постыдная для настоящего бизнесмена?
Обидное замечание снова не вызвало ответного раздражения.
— Мелочами не занимаюсь. Были, да еще какие! Дух захватывает!
В мире бизнеса откровенность не приветствуется, она сродни поражению. Но адвокат — не конкурент и не агент уголовки, от него нельзя ожидать подвоха или предательства. И Федечка открылся. Конечно, не полностью — с самого края. Дескать, имеется хлипкий заводик, который он желает реконструировать и обновить, превратить в выгодное предприятие. И нужна для этого смешная сумма: каких-нибудь пятьдесят лимонов. Сущий пустяк!
Резников не удивился и не порадовался грандиозным планам Молодого предпринимателя. Несколько минут задумчиво глядел на парковку.
— Видите ли, молодой друг, у меня младший братец — председатель правления маленького такого, почти декоративного банка. Но кредит может дать увесистый. Хотите переговорю, сведу?
Невероятная удача! Сам Бог послал этого адвоката! Теперь удастся и вызволить отца и завладеть окимовским заводом!
Правда, любой московский банк охотно выдаст кредит надежному клиенту. Но под дикие проценты. А «декоративный» банкир не станет обдирать, как липку, человека, рекомендованного братом. Постесняется.
Резников терпеливо ожидал. Он не сомневался — «рыжик» согласится. Слишком выгодные условия предложены, от них может отказаться либо полный идиот, либо сверхбогач. Михаил Ильич думал сейчас совсем о другом: откуда у опытного адвоката появилась глупая по нынешним временам тяга к благотворительности, чем покорил его этот мальчишка?
Задавал себе эти вопросы и не находил ответов. Да и нужны ли они, когда парень явно радуется, а приносить людям радость — уважать себя. Ох, до чего же нужно любому человеку уважение окружающих — друзей, знакомых, даже врагов! Особенно адвокату.
Федечка думал о том же, только в другом направлении.
Можно ли доверять этому человеку? Веселье может быть напускным, добродушие — ширмой, скрывающей недобрые замыслы, заманчивое предложение выгодного кредита приманкой для глупой рыбешки. Федечка не совсем представлял себе, как его могут обмануть с помощью кредита?
Что он теряет, если согласится? Ровным счетом ничего.
— Можно поинтересоваться, Михаил Ильич, чем вы руководствуетесь, делая столь рискованное предложение? В чем ваш интерес? Ведь в наше время без интереса никто даже не сморкнется.
Резников пожал пухлыми плечами, насмешливо улыбнулся. Скорей всего, в свой адрес.
— Сам не знаю. Либо по причине неожиданной симпатии, либо такой же неожиданной антипатии. Иногда, очень редко, я позволяю себе подобную роскошь.
— Зачем? — не унимался Лавриков, отлично понимая тщетность своих попыток «расколоть» профессионального адвоката. — Должна же быть какая-нибудь причина?
— Наверно, имеется. Ну, хоть как-то поддерживать уважение к себе. И самому, и — окружающим. Или это теперь не обязательно?
— Теперь, как и всегда… Спасибо. Когда можно позвонить?
Адвокат задумался — перебирал свои планы и встречи. Когда навестить следственный изолятор, побеседовать с подзащитными? Когда его дежурство в коллегии? Поездка на дачу к жене и детям?
— Желательно, поскорей. Завтра мне предстоит выезд в Ногинск. Лучше сегодня вечером… Извините, господин Лавриков, тороплюсь. До встречи!
Ездил Резников на «вольво» последней модели. Ничего удивительного— известный адвокат, получающий за свои услуги огромные гонорары. Вот только помогать Лаврикову согласился как бы в кредит.
Усевшись в салон легковушки, Михаил Ильич положил на пассажирское сидение кожаную папку, хлопнул по нее ладонью. Завел двигатель, весело помахал пухлой ручкой и уехал.
Федечка проводил взглядом машину адвоката, направился было к своей и… остановился.
Из магазина вышел Иван. Оглядел площадку заполненную машинами, обошел взглядом будущего родственника. Будто постеснялся подойти, сделал вид — не заметил.
Странное поведение, насторожился Лавриков. Вообще-то, нет ничего странного, после ссоры Кирсанов резко изменился. Ради бога, никаких претензий: не хочет общаться, отворачивает глупую башку — его проблемы, опомнится, включит извилины — извинится. Так было не раз.
И еще одно удивило Лаврикова. За время, прошедшее после выхода из офиса, Иван мог трижды изучить любимый кондитерский отдел, перепробовать все конфеты, полакомиться леденцами и печеньем. Соответственно, успокоиться. Где он болтался?
Он не знал, что Кирсанова остановил бывший охранник компании, теперь — сторож на парковке супермаркета. Отвел в сторону малопосещаемого отдела галантереи.
— В ресторане соскучились, — таинственно прошептал он. — Беспокоятся.
Не переставая говорить, Олег увлек Ивана в пустующий отдел рекламы. С уважением вспоминал строгого, но справедливого хозяина ресторана. Сладко улыбаясь, «рисовал» кокетливую китаяночку, почему-то окающую по волжски. О поваре-кудеснике Шао Ли, изготавливающем удивительно вкусные блюда из морепродуктов. О новом аквариуме, из которого живые рыбы сами собой прыгают на сковороды.
Главная тема — уважение, которое испытывают все сотрудники и сотрудницы ресторана к умному, не по годам развитому мальчику. Не зря ведь ему торжественно вручили карту постоянного гостя.
Иван слушал и недоумевал. Почему доверили недавнему охраннику, сидевшему в проходной, пригласить его посетить ресторан? Почему не позвонили на мобильник? Что кроется за всем этим?
Впрочем, нет ничего загадочного, тем более — предосудительного. Узнали, что почетный гость ресторана часто бывает в офисе «Империи», вот и попросили Олега напомнить ему о существовании китайско-японского заведения. Почему сами не позвонили? Очень просто — решили не докучать бизнесмену, не отрывать его от важных дел.
Иван размышлял и… радовался.
Любому человеку приятно слушать восхваления в свой адрес, мальчишке, почти ребенку — приятно вдвойне. Зря мама считает его по-детски наивным, пока не разбирающимся в жизни, поучает на каждом шагу. А этот парень изобретает такие хвалебные эпитеты — голова кружится.
— Мы понимаем, — Олег перешел от возвышенной поэзии к приземленной прозе. — Вы — бизнесмен, у вас — множество обязанностей по руководству огромной компанией, для увеселений нет времени… И все же, умоляем посетить наше скромное заведение. Вас ожидает множество приятных сюрпризов. Приходите, не пожалеете!… Вот только постричься не мешает. Не зря в народе говорят: встречают по одежке…
— Постараюсь, — солидно пообещал Иван, пропустив мимо ушей обидный намек на свою внешность. — Сейчас не могу — занят.
Посещать ресторан, в котором он познакомился со странным господином, который представился другом его отца, Кирсанов не собирался. В памяти засело посещение дома Евгения Николаевича, откуда ему пришлось уносить ноги.
И вот — новое приглашение…
Собеседник вежливо поблагодарил и перешел к заключительному этапу разговора. Соответственно изменился тон — от возвышенного к деловому. Будто Иван своим согласием подписал обязательство о сотрудничестве и превратился в платного агента.
Посыпались вопросы. Чем сегодня занимался в офисе, о чем говорили в президентском кабинете, почему господин Хомченко вышел из него в сопровождении охранника? Какие планы на ближайшее будущее у госпожи Кирсановой?
В лавине вопросов нет ничего опасного. Любопытство присуще не только женщинам, им страдают и мужчины, особенно, стоящие на нижних ступенях иерархической лестницы, не допущенные в высшие круги. Поэтому Иван не стал таиться — рассказал обо всем.
Олег внимательно выслушал исповедь мальца, мысленно выстроил очередное донесение владельцу ресторана, у которого он подрабатывал в качестве информатора. Он ни словом, ни намеком не обмолвился об изменениях, которые произошли в питейном заведении. Захочет хозяин — скажет, а он кто — обычная подневольная шестерка с множеством обязанностей и с минимумом прав.
Азиатский «кабак» покойного, мир его праху, Ессентуки купил Юраш. Со всем содержимым: обстановкой, кухонными машинами и принадлежностями, с многочисленной челядью. Новый хозяин оставил все без изменений. Важный швейцар по прежнему сортировал посетителей: богатых с поклоном провожал в Большой зал, всякую шелупень презрительным кивком направлял в Малый. Метрдотель, по совместительству, торговал героином и опиумом. Кокетливые официанточки умело соблазняли нужных мужиков, для чего в таинственной глубине ресторана отведены две комнаты с постелями, зеркалами, душами и всем необходимым для приятного время провождения. Повара и их помощники ловко работали кухонными ножами и поварешками, при необходимости, с такой же лёгкостью и сноровкой, могли обращаться со стволами.
Всего этого мальчишка не знал и по хитроумному замыслу Юраша знать не должен…
Так и получилось, что Иван задержался в офисе.
Не глядя по сторонам, высоко подняв «облитую сладкой патокой» голову, он с достоинством прошел к своей машине. Усевшись на заднее сидение, захлопнул дверцу. С такой силой — машина задрожала. Раздражение вызвано Федечкой, который с насмешкой глядел на недавнего друга.
— Полегче можно шарашить? — сердито спросил Женька. Он относился к легковушке по-матерински бережно и нежно, любая царапина выводила его из себя. — Если не в настроении — бейся головой о стену.
— Машина, между прочим — моя. Разобью — куплю новую.
Женька не без ехидства покосился на новоявленного олигарха, презрительно сплюнул в открытое окошко. Но от более резкой реакции все же воздержался.
— Тогда понятно… Куда изволите, господин хороший?
Иван показал — вперед, но потом снизошел до немногословного объяснения этого жеста. Вспомнился обидный намек Олега на растрепанную шевелюру. Навещать «салон красоты», расположенный рядом с азиатским рестораном почему-то не хотелось. Увидят официанты или повара — подумают: не терпится почетному гостю отведать престижные блюда, доложат хозяину, посмеются, поехидничают.
— Рули в парикмахерский салон. В самый дорогой и элитный.
— Зачем? Поволочиться за маникюрщицами? Так девок нынче всюду — пруд пруди, недорогих, безотказных. Кинешь пару сотен баксов и балдей на всю катушку. Если «катушка» еще работает…
Ехидный намек на мужскую несостоятельность Иван привычно не услышал. Затевать разборку, указывать водиле его место не хотелось. Женьку все равно не переделаешь — ехидство заложено в него сверх всякой меры, рассчитано на дюжину человек, досталось одному.
— Пора приводить себя в порядок. Надоело ходить лохматым шкетом.
Женька удержался от комментариев — врубил скорость. Ему-то какая разница куда ехать — в бордель, на природу или в парикмахерскую. Лишь бы платили погуще.
Федечка посмеялся над причудами «родственника» и тоже уехал. Предстоит нанести еще один визит, более приятный, чем предыдущие. В деревню, к Санчо и Клавдии…
Санчо был твердо уверен в том, что все свалившиеся на их с Лавром неприятности так или иначе следствие отказа от депутатской неприкосновенности. Поднявшийся из могилы давно похороненный Дюбель? Узнал «мертвец» о незащищенности Лавра — вот и решил отыграться. Слежка, организованная бывшим начальником охраны депутата? Разве раньше Ессентуки решился бы пасти депутата и его окружение? Ни за что! Обмочился бы от страха.
Во время очередного посещения супермаркета «оруженосец» обратил внимание на пристальный, изучающий взгляд парня в проходной. В другое время не обратил бы внимания, пусть изучает, если приспичило. Но на этот раз Санчо пришел не за покупками — ими занимается Клавдия — для проверки одного из своих многочисленных «вариантов», по ментовски — версий. Вдруг существует цепочка между вонючим Хомченко, хитрым Ессентуки и, вполне возможно, с ожившим трупом.
Соответственно, вошел в магазин не с парадного входа — через черный. Там, где располагается проходная и помещение для охранников. Кого он станет раскалывать, у кого копаться во внутренностях — полный туман, Санчо рассчитывал на вдохновение, интуицию.
И вдруг — непонятный парняга! В нем что-то от пастуха, того же Хорька…
Неужели — смена декораций? Раскрытые Хорек с дружаном убраны со сцены, вместо них — новый персонаж. Подумав, Санчо решил не гнать волну, подождать — авось, парень приоткроется, покажет свое нутро.
Что же делать? Навестить азиатское заведение и по-свойски побеседовать с его владельцем? Если нужно, с применением силы? Ничего не получится, хитрец возмущенно забормочет о вечном мире, уважении, своей непричастности. Что до силы — неизвестно у кого ее больше…