Страница:
Не раз и не два обливающие друг друга помоями оскорблений, подсматривающие и подслушивающие, невесть по какой причине — соперницы, обе женщины читали предложенный им список, как верующие читают Библию или Коран. Обменивались понимающими радостными взглядами, едва не целовались. Старуха глотала слюни, у Надин подрагивала голова,
Дамочка искривила губы в презрительной усмешке и добавила жару. Дескать, погрузку, перевозку, разгрузку и под"ем на этажи мебели берет на себя покупатель, он же организует косметический ремонт нового жилья. Пусть осчастливленные жильцы возносят хвалу Всевышнему. Переселенцам только и остается, что выставить в коридор собранные и упакованные вещи.
Нечто подобное женщины слышали при первом посещении коммуналки покупателем и продавщицей, но, в сочетании с предложенными вариантами переселения, это, уже обещанное и мысленно зафиксированное, вдруг приобрело особую ценность.
Ответы обоих женщин, старой и молодой, отличались редким согласием. Они дружно настаивали на немедленном, этой же ночью, переезде. Баба Феня выбрала Ногинск, Надин предпочла Клин. С единственным условием: по соседству должен поселиться кандидат в ее супруги, тощий писатель с неустроенным бытом.
То— есть, как можно легко догадаться, предприимчивая бабенка имела в виду меня. Не подозревая, что сосед -настояший и будущий — давно окольцован, ходит в ошейнике на коротком поводке.
Впрочем, это к делу не относится и никого не касается.
Костя малость помедлил, с удовольствием отслеживая мою реакцию на подробное изложение требований коротышки. Не дождался, разочаровано вздохнул и продолжил.
Дамочка согласилась. Конечно, если согласится будущий супруг Надин.
Коротышка, вызывающе глядя на старуху, заверила: все будет так, как она скажет.
Судя по заблестевшим глазам, представительница фирмы по продаже недвижимости уже праздновала победу и подсчитывала доход, который прийдется на ее долю.
Все испортил упрямый дед Пахом. Оттолкнулся от стены, прошкандыбал к родимому сундуку и заслонил его тощим телом. Больше обычного пересыпая и без того невнятные выражения словосочетаниями неизвестного назначения типа «енто самое», «то-то и оно», «как бы не то», он категорически отказался покинуть любимую коммуналку с ее тараканами и сомнительными удобствами.
Ему, видите ли, здесь нравится, вот и весь сказ. В отдельной квартире жить нос к носу со старухой — никакого тебе удовольствия, одно расстройство. Нет, трижды-четырежды нет! Из коммуналки он никуда не поедет, пусть продавцы-покупатели зря не теряют времени, не уговаривают — не подастся и все тут! Он знает свои права, силком его не переселить — созовет милицию с разными омонами и собрами, пошлет жалобу аж самому президенту.
До того разошелся, что перешел на визгливые вопли. Голова трясется, ногами топочет.
Баба Феня набросилась на мужа, даже стучала сухоньким кулачком по его согбенной спине. Будто пыталась выколотить из супруга дурацкое упрямство. Надин, с другой стороны, с такой же активностью внушала старику будущую райскую жизнь с отдыхом на балконе и сидением в престижном туалете.
Захочет он пообщаться с кем-нибудь, кроме бабки, ради Бога, выйдет на лестничную площадку, позвонит в соседнюю квартиру, вызовет к себе такого же заплесневелого деда либо напросится к нему в гости. Пожалуйста, никаких тебе запретов, занимайся чаепитием, вспоминай молодость, крой матерками нынешние реформы или проклятую прошлую диктатуру.
Ничего не помогло. Дамочка удалилась разочарованная и рассерженная. На прощание предоставила новый срок для раздумий и перевоспитания вздорного старика — два дня. Многозначительно повторила сказанное ранее: о других мерах, которые при оокончательном отказе будут приняты.
— Кажется, штурм проводится по нескольким направлениям сразу, — задумчиво поставил «диагноз» сыщик. — Ваш пасынок со своими дружками изо всех сил старается проникнуть в коммуналку, неизвестный нам «покупатель» намеревается не только купить далеко не престижную квартиру, но и покопаться в чемоданах ее жильцов. Если сопоставить все это и провести, пунктирную пока, линию к непонятному похищению девчонки — получается занятная картина. С опасным подтекстом. И для стариков и для вас лично. Но, думаю, применять силовые методы рановато и рискованно — можно преждевременно спугнуть участников задуманного «шоу». Лучше поглядеть на дальнейшее развитие событий. Соответственно приготовиться.
— Непонятна моя роль в этой постановке. Почему преступники нацелились на простого писателя? Зачем? Поиски Верочки не могли насторожить бандитов. А тут и нападение на машину, и убийство водителя и охранника, и выстрелы в журналиста, которого спутали со мной, и слежка.
На стол снова выложены две обоймы, патроны выстроены в одну шеренгу. Костя легонько прикоснулся к крайнему, остальные свалились и раскатились. Уж не я ли этот «крайний»?
— В качестве ничем не подтвержденной пока версии: вы прикоснулись к чему-то опасному для преступников, случайно проникли в их замыслы. Короче, превратились в опасный источник информации, который, если попадет в уголовный розыск, может причинить им массу… неприятностей… Повторяю, это обычная рабочая версия, не самого высокого уровня. Пока — ничего угрожающего не просматривается.
Я похолодел. Вспомнил исповедь Верочки, то ее место, в котором она с восторгом повествовала о «талантливом» соседе, который вел длительные разговоры с дедушкой и от которого дед Пахом ничего не скрывал. Значит, и место хранения орденоносной коллекции тоже может открыть? Тогда я превращаюсь в опасный источник информации, который просто необходимо ликвидировать.
— Как бы эту «версию» не окропили кровью… Предпосылки на лицо: убитый телозранитель Верочки, покушение на меня, раненный Груша, погибший Семен…
Сказал и в буквальном смысле слова прикусил язык. Ведь о Семене сыщик ничего не знает, как и о его хозяине. Связь с Геннадием Викторовичем упрятана как можно глубже и дальше, неизвестно, как расценят сыскари странную, если не сказать сильней, дружбу между писателем и одним из главарей преступного мира.
Одна надежда — Костя пропустит мою оплошность мимо ушей.
Не пропустил.
— Кто такой этот Семен? Когда и за что его замочили? Откуда вы знаете о его гибели? Что вас связывало? Почему скрыли от меня?
Вопросы — преострые, нацеленные в самый центр «мишени». Не ответить на них, либо ответить туманно — вызвать дополнительные. Если вдуматься, почему я должен скрывать чисто интеллигентное, творческое общение с паханом? Вполне достаточно не называть его фамилию, которая, кстати, мне до сих пор неизвестна, и скрыть адрес особняка, которого я не знаю. Полнейшее «алиби», ни один следователь не подкопается. Даже тот занудливый, купленный на корню, который допрашивал меня после убийства двух человек на объездной дороге.
Так я и поступил. Полуоткрылся.
Костя внимательно выслушал, скептически поворошил кудри. Но настаивать на более обширной информации не стал.
Надин я решил не навещать. Устал зверски. Осторожное постукивание по стене не изменили моего решения. В голове крутится, изгибается Костина «версия», каждая буква которой набухла кровью? К чему я «прикоснулся», к какой «тайне», что заставило преступников пойти на крайние меры?…
25
Дамочка искривила губы в презрительной усмешке и добавила жару. Дескать, погрузку, перевозку, разгрузку и под"ем на этажи мебели берет на себя покупатель, он же организует косметический ремонт нового жилья. Пусть осчастливленные жильцы возносят хвалу Всевышнему. Переселенцам только и остается, что выставить в коридор собранные и упакованные вещи.
Нечто подобное женщины слышали при первом посещении коммуналки покупателем и продавщицей, но, в сочетании с предложенными вариантами переселения, это, уже обещанное и мысленно зафиксированное, вдруг приобрело особую ценность.
Ответы обоих женщин, старой и молодой, отличались редким согласием. Они дружно настаивали на немедленном, этой же ночью, переезде. Баба Феня выбрала Ногинск, Надин предпочла Клин. С единственным условием: по соседству должен поселиться кандидат в ее супруги, тощий писатель с неустроенным бытом.
То— есть, как можно легко догадаться, предприимчивая бабенка имела в виду меня. Не подозревая, что сосед -настояший и будущий — давно окольцован, ходит в ошейнике на коротком поводке.
Впрочем, это к делу не относится и никого не касается.
Костя малость помедлил, с удовольствием отслеживая мою реакцию на подробное изложение требований коротышки. Не дождался, разочаровано вздохнул и продолжил.
Дамочка согласилась. Конечно, если согласится будущий супруг Надин.
Коротышка, вызывающе глядя на старуху, заверила: все будет так, как она скажет.
Судя по заблестевшим глазам, представительница фирмы по продаже недвижимости уже праздновала победу и подсчитывала доход, который прийдется на ее долю.
Все испортил упрямый дед Пахом. Оттолкнулся от стены, прошкандыбал к родимому сундуку и заслонил его тощим телом. Больше обычного пересыпая и без того невнятные выражения словосочетаниями неизвестного назначения типа «енто самое», «то-то и оно», «как бы не то», он категорически отказался покинуть любимую коммуналку с ее тараканами и сомнительными удобствами.
Ему, видите ли, здесь нравится, вот и весь сказ. В отдельной квартире жить нос к носу со старухой — никакого тебе удовольствия, одно расстройство. Нет, трижды-четырежды нет! Из коммуналки он никуда не поедет, пусть продавцы-покупатели зря не теряют времени, не уговаривают — не подастся и все тут! Он знает свои права, силком его не переселить — созовет милицию с разными омонами и собрами, пошлет жалобу аж самому президенту.
До того разошелся, что перешел на визгливые вопли. Голова трясется, ногами топочет.
Баба Феня набросилась на мужа, даже стучала сухоньким кулачком по его согбенной спине. Будто пыталась выколотить из супруга дурацкое упрямство. Надин, с другой стороны, с такой же активностью внушала старику будущую райскую жизнь с отдыхом на балконе и сидением в престижном туалете.
Захочет он пообщаться с кем-нибудь, кроме бабки, ради Бога, выйдет на лестничную площадку, позвонит в соседнюю квартиру, вызовет к себе такого же заплесневелого деда либо напросится к нему в гости. Пожалуйста, никаких тебе запретов, занимайся чаепитием, вспоминай молодость, крой матерками нынешние реформы или проклятую прошлую диктатуру.
Ничего не помогло. Дамочка удалилась разочарованная и рассерженная. На прощание предоставила новый срок для раздумий и перевоспитания вздорного старика — два дня. Многозначительно повторила сказанное ранее: о других мерах, которые при оокончательном отказе будут приняты.
— Кажется, штурм проводится по нескольким направлениям сразу, — задумчиво поставил «диагноз» сыщик. — Ваш пасынок со своими дружками изо всех сил старается проникнуть в коммуналку, неизвестный нам «покупатель» намеревается не только купить далеко не престижную квартиру, но и покопаться в чемоданах ее жильцов. Если сопоставить все это и провести, пунктирную пока, линию к непонятному похищению девчонки — получается занятная картина. С опасным подтекстом. И для стариков и для вас лично. Но, думаю, применять силовые методы рановато и рискованно — можно преждевременно спугнуть участников задуманного «шоу». Лучше поглядеть на дальнейшее развитие событий. Соответственно приготовиться.
— Непонятна моя роль в этой постановке. Почему преступники нацелились на простого писателя? Зачем? Поиски Верочки не могли насторожить бандитов. А тут и нападение на машину, и убийство водителя и охранника, и выстрелы в журналиста, которого спутали со мной, и слежка.
На стол снова выложены две обоймы, патроны выстроены в одну шеренгу. Костя легонько прикоснулся к крайнему, остальные свалились и раскатились. Уж не я ли этот «крайний»?
— В качестве ничем не подтвержденной пока версии: вы прикоснулись к чему-то опасному для преступников, случайно проникли в их замыслы. Короче, превратились в опасный источник информации, который, если попадет в уголовный розыск, может причинить им массу… неприятностей… Повторяю, это обычная рабочая версия, не самого высокого уровня. Пока — ничего угрожающего не просматривается.
Я похолодел. Вспомнил исповедь Верочки, то ее место, в котором она с восторгом повествовала о «талантливом» соседе, который вел длительные разговоры с дедушкой и от которого дед Пахом ничего не скрывал. Значит, и место хранения орденоносной коллекции тоже может открыть? Тогда я превращаюсь в опасный источник информации, который просто необходимо ликвидировать.
— Как бы эту «версию» не окропили кровью… Предпосылки на лицо: убитый телозранитель Верочки, покушение на меня, раненный Груша, погибший Семен…
Сказал и в буквальном смысле слова прикусил язык. Ведь о Семене сыщик ничего не знает, как и о его хозяине. Связь с Геннадием Викторовичем упрятана как можно глубже и дальше, неизвестно, как расценят сыскари странную, если не сказать сильней, дружбу между писателем и одним из главарей преступного мира.
Одна надежда — Костя пропустит мою оплошность мимо ушей.
Не пропустил.
— Кто такой этот Семен? Когда и за что его замочили? Откуда вы знаете о его гибели? Что вас связывало? Почему скрыли от меня?
Вопросы — преострые, нацеленные в самый центр «мишени». Не ответить на них, либо ответить туманно — вызвать дополнительные. Если вдуматься, почему я должен скрывать чисто интеллигентное, творческое общение с паханом? Вполне достаточно не называть его фамилию, которая, кстати, мне до сих пор неизвестна, и скрыть адрес особняка, которого я не знаю. Полнейшее «алиби», ни один следователь не подкопается. Даже тот занудливый, купленный на корню, который допрашивал меня после убийства двух человек на объездной дороге.
Так я и поступил. Полуоткрылся.
Костя внимательно выслушал, скептически поворошил кудри. Но настаивать на более обширной информации не стал.
Надин я решил не навещать. Устал зверски. Осторожное постукивание по стене не изменили моего решения. В голове крутится, изгибается Костина «версия», каждая буква которой набухла кровью? К чему я «прикоснулся», к какой «тайне», что заставило преступников пойти на крайние меры?…
25
Утром тщательней обычного побрился, натянул красную водолазку, надел светлый костюм. Праздник положено встречать по праздничному — аксиома сродни брежневской: экономика должна быть экономной.
Ибо сегодня — день рождения Надин.
Облившись даренным французским одеколоном, обрызгал водой из-под крана вчера купленные цветы и отправился поздравлять соседку.
Именинница в белом платье с рюшами, туго обтягивающем вызывающие ее формы, умиленно принимала поздравления… бабы Фени. Вот этого, признаться, я не ожидал — противостояние двух женщин давно известно и начисто исключает любые контакты. Кроме взаимых уколов и защипов. А тут — любовное облизывание, слащавые пожелания.
— Не стану вам мешать, — засуетилась баба Феня, едва я, получив разрешение, перешагнул порог. — Поздравляйтесь на здоровьичко, цалуйтесь да обнимайтесь, — не преминула послать старая ехидина остро заточенную шпильку. — А я побегу на кухню, завтрак готовить старому хрычу. Не заслуживает ентого упрямец, да уж куда деться от женской доли. Хорощо Наденьке — холостячка, а я, чай, замужняя, подневольная.
Удовлетворив извечное женское стремление принизить другую женщину — незнакомую либо близкую подругу значения не имеет — старуха вышла из комнаты, со стуком и скрежетом захлопнув дверь.
Надин проводила ее негодующим взглядом и повернулась ко мне.
— Сколько лет, не спрашиваю, — начал я поздравительный монолог. — Судя по внешности, не больше двадцати. От всего сердца желаю…
И поплыл, расцвеченный искорками иллюминации, поток славословия. Чего я только в нем не намешал. Здоровья, ангельской красоты, сладкой любви, неземного счастья, райского блаженства. Язык запутался в паутине пожеланий, будто рыба в неводе, губы слиплись от вязкой патоки выражений.
Бледное от негодования лицо Надин разрумянилось, она позабыла, или сделала вид, что позабыла, издевательские «поздравления» вздорной соседки.
— Спасибо, Пашенька, спасибо, родной, — расчувствовалась она, вытирая надушенным платочком повлажневшие накрашенные глаза. — Надеюсь, все это ты повторишь сегодня вечером за столом?
Я охотно заверил именинницу: так и сделаю. Мало того, добавлю солидную дозу еще не высказаного, но хранящегося про запас, словно мед в кадушках. Выспренность подобного обещания сродни раскушенному зернышку горького перца. Юбилярше пришлось проглотить его.
— Надеюсь, бывший муж приглашен?
Вопрос «на дурачка» — мне отлично известно: да, приглашен. Просто захотелось услышать об этом еще раз. Вдруг коротышка передумала?
— Ревнуешь? — с понятным торжеством спросила Надин. — Зря. Мы с ним теперь — посторонние люди. Абсолютно чужие. Но не могла же я не пригласить его, когда об этом попросил Виктор… Понимаешь, не могла! Есть определенные законы общения интеллигентов. Культурные люди не отказываются от ранее данного обещания, а я сдуру пообещала…
Не знаю, какими еще доводами манипулировала бы находчивая бабенка, если бы в дверь не поскреблись.
— Прости, Игнатьич, тебя к телефону требовают. Какойсь бабенке мужичок потребовался. Приятный голосок, сладкий, красавица верно…
Последнее явно рассчитано на коротышку, не зря та вспыхнула от негодования. Представляю себе, какими выражениями, сказанными про себя, обстреляла она зловредную старуху, какие пожелания отправила в ее адрес. Эх, ежели бы не юбилейное торжество и не мое присуствие, коротышка выдала бы все это вслух! Аккомпанируя матерными присловьями.
Действительно, звонила женщина. Наверно, секретарша. Только у них профессиональный голосок, нафаршированный деловитой официальностью.
— Павел Игнатьевич, простите за беспокойство. Федор Васильевич просит вас немедленно прийти. Срочное дело.
Вот это фокус! Впервые Гулькин приглашает меня, да еще не сам — через замороженную деваху. Неужели сработал его московский друг и Феде невтерпеж похвастаться своими успехами?
Дай— то Бог!
Мигом я позабыл и про Надин, и про день рождения, и о предстоящем знакомстве с Айвазяном. Поспешно распрощался с коротышкой — до вечера, милая, до праздничного застолья. И до последующей за ним не менее праздничной ночи. Дела литературные зовут, ничего не поделаешь.
Пришлось Надин уступить будущего супруга литературе. На прощание зачмокала накрашенными губами на безопасном для них расстоянии, пощипала под рубашкой мою грудь. Аванс перед ночным расчетом.
Возле сундука шаркал разношенными тапочками дед Пахом. Когда я шел к выходу из квартиры, он проводил меня подозрительным взглядлм. Будто я что-то стащил и уносил с собой.
— Как дела, дедушка? Как здоровье?
— Енто самое… Дождика надоть… То-то и оно… сухота… Далече?
В коридоре немедленно появилась бдительная баба Феня.
— Не приставай к человеку, старый хрыч! Иди жрать свою кашу!
Говорит и сверлит меня вопрошающими глазами. В них — все тот же наболевший вопрос: уж не по Верочкиным ли делам торопишься?
— Прогуляюсь, — тихо признался я. Не дай Бог, услышит коротышка — слезливый скандал обеспечен. Прогулка без нее сродни измене. — Скоро возвращусь…
В кабинете Гулькина сидели Костя и… Стулов. Появления последнего я не ожидал — обычно раненный сыщик предпочитал общаться не с живыми людьми, а с исписанными четвертушками бумаги. При моем появлении Костя ехидно ухмыльнулся, Василий равнодушно кивнул. Гулькин защелкал на клавиатуре компьютера.
— Присаживайтесь, Павел Игнатьевич, — не отрываясь от монитора, вежливо пригласил Федор. Был он необычно хмур, будто только-что получил выволочку невесть за какое прегрешение. — Разговор пойдет серьезный. Только не волнуйтесь, ладно? Все будет о, кэй.
То, что я услышал, настолько поразило, что закружилась голова и пересохло во рту. Мне еще не приходилось присутствовать на подобных совещаниях — создавая повести и романы, я их попросту придумывал. Тем более, не приходилось встречаться с такой «повесткой дня». Касающейся не отвлеченных героев с нафантазированными опасностями, а моей собственной персоны в трудно предсказуемой обстановке.
Оказывается, проанализировав сложившуюся ситуацию, сыщики сошлилсь в одном мнении: готовится похищение некоего «клада», хранящегося в коммуналке. Скорей всего, этот «клад» — коллекция орденов стоимостью в десятки миллионов долларов — принадлежит старику Сидорову.
— Преступники готовы на самые крайние меры, — негромко говорил Стулов, по привычке тасуя свои бумажки. Будто колоду карт, которые он сейчас разложит веером и примется за гадание. — Время грабежа — сегодняшний вечер, когда некая Надежда Дмитриевна организует застолье по поводу своего дня рождения. Правильно я говорю, Костя, или преувеличиваю?
— Скорее, преуменьшаешь. Похоже, бандиты колебались, пытались захватить коллекцию «законным» порядком. Путем выселения жильцов. Методика грабежа давным давно известна, неоднократно опробована. Жильцы соберут вещи, в один из чемоданов, наверняка, упрячут коллекцию. «Покупатель» подгонит машину, его шестерки погрузят в нее вещи и — адью, дорогие! Не получилось — помешал упрямый старик. Вот тогда налетчики и решились на крайнюю меру — прямое ограбление коммуналки.
— А как же я, баба Феня и Надин?
Сейчас меня беспокоила собственная безопасность, старуху и коротышку присоединил для маскировки. Не дай Бог, подумают, что писателя мучает мерзкий страх. А он, оказывается, беспокоится не только за себя — за беззащитных женщин.
— Думаю, ваша драгоценная жизнь вне опасности. Во всяком случае, сегодня, — «успокоил» меня сыщик. — Налетчики постараются выманить вас из дома. Со склеротиком неприятностей не предвидится. Что же касается соседок, у нас разночтения, — Гулькин заворочал крупной головой, будто ему стал тесен ворот рубашки. — Я настаиваю: Надежда Айвазян — соучастница готовящегося преступления…
— У нас нет оснований так думать! — разгорячился Костя, вскакивая со стула. — Присутствие на праздновании дня рождения бывшего мужа ни о чем не говорит. Скорей всего, женщину постараются на время удалить из квартиры, вслед за Бодровым. Или — ликвидировать… Ведь она — тот самый камушек, о который преступники могут споткнуться. А ты затвердил: соучастница, наводчица! Глупо и непрофессионально…
— Зря ты так горячишься, — укоряюще прошелестел тихий голос Стулова. — На мой взгляд, никаких ликвидаций не предвидится. Бандитам нет смысла оставлять следы в виде трупов. Выставить за «ворота» сразу двоих им вряд ли удастся. Скорей всего, придумают нечто новое, неординарное… Я тоже сомневаюсь в причастности Надежды Дмитриевны, но не так категорично… Придется предусмотреть и такой вариант.
Помолчал, растирая больную грудь. Костя с деланным равнодушием следил за мухой, которая безуспешно пыталась выбраться в приоткрытую форточку. Гулькин внимательно слушал Стулова. На подобии студента, внимающего маститому профессору.
— Нет, пожалуй, я неправ. Налетчикам ни к чему свидетели, запомнившие их фотки. Для них это пострашней оставленных трупов. Поэтому нельзя исключить попытку ликвидации.
— Какое отношение ко всей этой истории имела Верочка? — вмешался я в спор профессионалов. — Почему ее похитили? Зачем спрятали в бордели и превратили в примитивную проститутку?
Стулов переглянулся с Гулькиным. Рассказывать этому недоумку всю подоплеку совершенного преступления или воздержаться — прочитал я на их лицах. Значит, короли сыска считают меня недоумком? Ну, что ж, возражать не стану, пусть упиваются своими знаниями и опытом. Ради Бога, могу и помолчать.
Василий разрешающе кивнул. Гулькин откашлялся.
— Видите ли, Павел Игнатьевич, здесь смешались, как в коктейле, разные интересы. Из"ятие дорогой колекции, по убеждению организаторов грабежа, дело будущего. Пока подготовишься, пока внедришься в квартиру. А «заработать» хочется. Не завтра-послезавтра — сегодня. Вот и продали похищенную дремовскую королеву, получили немалые денежки от владелицы дома терпимости, которая заказала похищение. Заодно получили от Гнесиной дедов альбом, который пред"явили потенциальному покупателю… Теперь поняли?
— Говоришь ты, Федя, прямо по писанному. Будто читаешь молитву. А вот я уверен, что похищение организовано не только для «заработка» — оно имело далеко идущую цель: заставить старика отдать коллекцию. В обмен на заложницу — его внучку. «Продажа» квартиры — запасной вариант. Празднование юбилея торгашки — еще один… Павел Игнатьевич, вы согласны со мной?
Да, я все понял, со всем согласен но… не успокоился.
— А как же быть со стариками? Они тоже — в опасности?
— Скорей — в безопасности, — тягуче усмехнулся раненный сыщик. Судя по его поведению — главное действующее лицо на этом совещании. — Без помощи старика грабителям придется долго искать спрятанную… коллекцию.
Мне показалось, что слово «коллекция» Василий взял в иронические кавычки. Почему? Неужели сомневается в ее существовании? Зачем тогда это совещание с разработкой плана операции?
Стулов передохнул, снова растер правую половину груди.
— Любое промедление чревато для грабителей серьезной опасностью. Скажем, услышат шум соседи — вызовут милицию. А вот оставить в живых старика, пытать его, или его престарелую супругу, выбить из них признание — они вполне могут. Похоже, и рассчитывают на такое развитие событий. Если взять этот вариант за основу, трупы — не в их интересах.
То ликвидация возможна, то она не в интересах бандитов? Окончательно запутался «профессор». Вон как ехидно ухмыляется Костя, как отводит обиженный взгляд «студент».
— И все же нужно подстраховаться от любых неожиданностей…
Я переводил взгляд с одного сыщика на лругого. Все же профессия накладывает свои несмываемые отпечатки. Взять участников этого совещания. Как легко, играючись, они обсуждают «ликвидацию» и «выдавливание»! Будто решают: пообедать сегодня дома или в ресторане? А речь-то идет о человеческих жизнях, не о еде и отдыхе!
Даже я, несмотря на то, что в своих произведениях почти каждую страницу мараю кровью невинных жертв, слыша доводы сыщиков, невольно ощущаю нервный озноб. До такой степени, что зубы начинают выбивать «чечетку».
А они совершенно спокойно попивают чай, покуривают. Привыкли.
В конце концов, спорщики пришли к окончательному решению.
Костя остается в моей комнате, пригласят его учавствовать в застолье — согласится. Я исчезаю. С помощью преступников или без их помощи, но — уйду. Гулькин вместе с группой омоновцев притаится неподалеку от дома и ожидает костиного сигнала. Потом — как сложатся события.
Стулов, по причине «нетрудоспособности», находится в резерве, то-есть будет сидеть в уголовке, «охраняя» телефонный аппарат и сейф Гулькина. Он же — главный «консультант» намеченной операции…
Все — по науке! Фронтальный удар и обходной маневр, засадный полк и Главный Штаб. Тщательно проработанная и утвержденая войсковая операция на коммунальном уровне.
Смешно? Еще как — до горьких слез.
Ибо в этой диспозции отсутствоало, на мой взгляд, самое важное звено. Верочка. С точки зрения сыскарей, похищение успешно отработано: девушка освобождена и сейчас находится под надежной охраной правоохранительных органов. За решеткой. В компании проституток, воровок, наркоманок и прочего отребья.
Обидно!
Ну, погодите же профессора сыска, сейчас я вас раскочегарю!
— Ваш дружок что-нибудь сделал?
Вопрос — Гулькину. Тот заворочался на скрипучем стуле.
— Какой… Ах, да, вспомнил! Просил перезвонить на неделе. У него, как всегда, запарка…
Понятно. Теперь на очереди Стулов. Ишь как ухмыляется! Наверно, предвидит вопрос и изобретает достойный ответ. Как всегда, окутанный туманом.
— А твой приятель? Тоже просил перезвонить?
— Условно так. Не обещает, но и не отказывает.
Оба собеседника морщатся. Будто своими глупыми вопросами я наступил им на гордо поднятые хвосты. Костя попрежнему контролирует поведение мух. Его я не спросил, понимал, что при успехе обязательно проинформировал бы.
Когда я возвратился домой, обстановка в коммуналке не изменилась. Но после совещания в угрозыске я стал смотреть на знакомые действующие лица другими глазами.
Дед Пахом не просто шкандыбает по коридору или восседает на сундуке — он охраняет свои сокровища. Сидя в туалете, будто петух на насесте, держит дверь приоткрытой. За тарелкой любимого супругой и нелюбимого им борща сидит обязательно лицом к покинутому коридору. Послеобеденный отдых — на неудобной, болезненной для стариковских костей рубчатой крышке сундука.
Поминутно выглядывающая из кухни баба Феня бдительно следит за безопасностью мужа. Как бы его не похитили вместе с пенсией и разными доплатами областной администрации! Слух у бабки далеко не старческий, не успеет кто-нибудь появиться на лестничной площадке — тут как тут! Вытирает вечно мокрые руки фартуком, прищуривает глаза и — бдит!
Надин в своей комнате не спит и не занимается шитьем или вязанием — наверняка, притаилась возле двери и контролирует любое мое передвижение. Будто хищник возле норки беззащитного зверька. Обычное занятие коротышки, когда она не торгует умопомрачительными дезодорантами и всеизлечивающими лекарствами.
Каждый поступок, каждое слово и жест жильцов коммуналки нашли свое об"яснение. Подтверждающее доводы многоопытных сыщиков и мои собственные умозаключения. Или отвергающее их. Я выслеживал мельчайшие нюансы в поведении окружающих меня персонажей готовящейся трагедии, анализировал их и тут же придумывал соответствующие противоядия.
Наивно и отдает глупостью, как деревенский клозет ароматом дерьма.
Так недолго свихнуться, попытался я вернуть себя в обычное состояние. Похоже, первый сдвиг «по фазе» уже обозначен. Прекрати беситься, дерьмовый писака! Это тебе не наспех придуманные идиотские стычки и разборки, над которыми настоящие сыщики, тот же Васька Стулов, откровенно посмеиваются — в грязную коммуналку и, одновременно, в твое существование ворвалась самая настоящая жизнь. Настоящая, а не придуманная. С кровью и трупами, с настоящими бандитами и продавшимися им ментами. Главное — с неизвестным лично для меня исходом.
Есть не хотелось. Работать — тем более. Не снимая праздничного костюма, завалился на диван, он же — спальное место, и принялся перебирать четки своих неприятностей и бед.
Одна из неприятностей — упорное молчание Груши. Ни одного звонка! Обиделся, болтун? Есть за что! Продырявили парня фактически по моей вине, спутали журналиста и писателя, теперь валяется на постели, глотает осточертевшие таблетки и микстуры, а виновник этого не желает навестить, развеять хандру.
Как только завершится крутоверть с юбилеем и поимкой бандитов, поеду в Москву, целую неделю буду покорно слушать самые «свежие» новости и заскорузлые от старости анекдоты. Повеселю болящего друга…
Часа через полтора в коридоре появился веселый и шумный Костя. Интересно, о чем так долго говорили сыскари после моего ухода? Искали новые версии или дорабатывали план операции?
Я прислушался к происходящему в корилоре. Даже дверь осторожно приоткрыл.
— Добрый день, дед! — громко провозгласил Костя. Будто Сидоров находился на Дальнем Востоке. — Как дела, как успехи на ниве «поесть-опростаться»?
Старик плохо слышит… или делает вид, что плохо? Сейчас, наверно, приложил согнутую ладошку к заросшему седыми волосами уху и вопросительно взметнул полысевшие брови… Дескать, что говоришь? Прости, то то и оно, не слышу… Будь ласков, повтори… енто самое
Нет, кажется, расслышал и понял. Без повторения.
— Норма… то-то оно, — отозвался старик. — Живем… енто самое… хлеб жуем.
— А желудок как? — заботливо продолжил издевательскую беседу Костя. — Работает или ленится?
Ибо сегодня — день рождения Надин.
Облившись даренным французским одеколоном, обрызгал водой из-под крана вчера купленные цветы и отправился поздравлять соседку.
Именинница в белом платье с рюшами, туго обтягивающем вызывающие ее формы, умиленно принимала поздравления… бабы Фени. Вот этого, признаться, я не ожидал — противостояние двух женщин давно известно и начисто исключает любые контакты. Кроме взаимых уколов и защипов. А тут — любовное облизывание, слащавые пожелания.
— Не стану вам мешать, — засуетилась баба Феня, едва я, получив разрешение, перешагнул порог. — Поздравляйтесь на здоровьичко, цалуйтесь да обнимайтесь, — не преминула послать старая ехидина остро заточенную шпильку. — А я побегу на кухню, завтрак готовить старому хрычу. Не заслуживает ентого упрямец, да уж куда деться от женской доли. Хорощо Наденьке — холостячка, а я, чай, замужняя, подневольная.
Удовлетворив извечное женское стремление принизить другую женщину — незнакомую либо близкую подругу значения не имеет — старуха вышла из комнаты, со стуком и скрежетом захлопнув дверь.
Надин проводила ее негодующим взглядом и повернулась ко мне.
— Сколько лет, не спрашиваю, — начал я поздравительный монолог. — Судя по внешности, не больше двадцати. От всего сердца желаю…
И поплыл, расцвеченный искорками иллюминации, поток славословия. Чего я только в нем не намешал. Здоровья, ангельской красоты, сладкой любви, неземного счастья, райского блаженства. Язык запутался в паутине пожеланий, будто рыба в неводе, губы слиплись от вязкой патоки выражений.
Бледное от негодования лицо Надин разрумянилось, она позабыла, или сделала вид, что позабыла, издевательские «поздравления» вздорной соседки.
— Спасибо, Пашенька, спасибо, родной, — расчувствовалась она, вытирая надушенным платочком повлажневшие накрашенные глаза. — Надеюсь, все это ты повторишь сегодня вечером за столом?
Я охотно заверил именинницу: так и сделаю. Мало того, добавлю солидную дозу еще не высказаного, но хранящегося про запас, словно мед в кадушках. Выспренность подобного обещания сродни раскушенному зернышку горького перца. Юбилярше пришлось проглотить его.
— Надеюсь, бывший муж приглашен?
Вопрос «на дурачка» — мне отлично известно: да, приглашен. Просто захотелось услышать об этом еще раз. Вдруг коротышка передумала?
— Ревнуешь? — с понятным торжеством спросила Надин. — Зря. Мы с ним теперь — посторонние люди. Абсолютно чужие. Но не могла же я не пригласить его, когда об этом попросил Виктор… Понимаешь, не могла! Есть определенные законы общения интеллигентов. Культурные люди не отказываются от ранее данного обещания, а я сдуру пообещала…
Не знаю, какими еще доводами манипулировала бы находчивая бабенка, если бы в дверь не поскреблись.
— Прости, Игнатьич, тебя к телефону требовают. Какойсь бабенке мужичок потребовался. Приятный голосок, сладкий, красавица верно…
Последнее явно рассчитано на коротышку, не зря та вспыхнула от негодования. Представляю себе, какими выражениями, сказанными про себя, обстреляла она зловредную старуху, какие пожелания отправила в ее адрес. Эх, ежели бы не юбилейное торжество и не мое присуствие, коротышка выдала бы все это вслух! Аккомпанируя матерными присловьями.
Действительно, звонила женщина. Наверно, секретарша. Только у них профессиональный голосок, нафаршированный деловитой официальностью.
— Павел Игнатьевич, простите за беспокойство. Федор Васильевич просит вас немедленно прийти. Срочное дело.
Вот это фокус! Впервые Гулькин приглашает меня, да еще не сам — через замороженную деваху. Неужели сработал его московский друг и Феде невтерпеж похвастаться своими успехами?
Дай— то Бог!
Мигом я позабыл и про Надин, и про день рождения, и о предстоящем знакомстве с Айвазяном. Поспешно распрощался с коротышкой — до вечера, милая, до праздничного застолья. И до последующей за ним не менее праздничной ночи. Дела литературные зовут, ничего не поделаешь.
Пришлось Надин уступить будущего супруга литературе. На прощание зачмокала накрашенными губами на безопасном для них расстоянии, пощипала под рубашкой мою грудь. Аванс перед ночным расчетом.
Возле сундука шаркал разношенными тапочками дед Пахом. Когда я шел к выходу из квартиры, он проводил меня подозрительным взглядлм. Будто я что-то стащил и уносил с собой.
— Как дела, дедушка? Как здоровье?
— Енто самое… Дождика надоть… То-то и оно… сухота… Далече?
В коридоре немедленно появилась бдительная баба Феня.
— Не приставай к человеку, старый хрыч! Иди жрать свою кашу!
Говорит и сверлит меня вопрошающими глазами. В них — все тот же наболевший вопрос: уж не по Верочкиным ли делам торопишься?
— Прогуляюсь, — тихо признался я. Не дай Бог, услышит коротышка — слезливый скандал обеспечен. Прогулка без нее сродни измене. — Скоро возвращусь…
В кабинете Гулькина сидели Костя и… Стулов. Появления последнего я не ожидал — обычно раненный сыщик предпочитал общаться не с живыми людьми, а с исписанными четвертушками бумаги. При моем появлении Костя ехидно ухмыльнулся, Василий равнодушно кивнул. Гулькин защелкал на клавиатуре компьютера.
— Присаживайтесь, Павел Игнатьевич, — не отрываясь от монитора, вежливо пригласил Федор. Был он необычно хмур, будто только-что получил выволочку невесть за какое прегрешение. — Разговор пойдет серьезный. Только не волнуйтесь, ладно? Все будет о, кэй.
То, что я услышал, настолько поразило, что закружилась голова и пересохло во рту. Мне еще не приходилось присутствовать на подобных совещаниях — создавая повести и романы, я их попросту придумывал. Тем более, не приходилось встречаться с такой «повесткой дня». Касающейся не отвлеченных героев с нафантазированными опасностями, а моей собственной персоны в трудно предсказуемой обстановке.
Оказывается, проанализировав сложившуюся ситуацию, сыщики сошлилсь в одном мнении: готовится похищение некоего «клада», хранящегося в коммуналке. Скорей всего, этот «клад» — коллекция орденов стоимостью в десятки миллионов долларов — принадлежит старику Сидорову.
— Преступники готовы на самые крайние меры, — негромко говорил Стулов, по привычке тасуя свои бумажки. Будто колоду карт, которые он сейчас разложит веером и примется за гадание. — Время грабежа — сегодняшний вечер, когда некая Надежда Дмитриевна организует застолье по поводу своего дня рождения. Правильно я говорю, Костя, или преувеличиваю?
— Скорее, преуменьшаешь. Похоже, бандиты колебались, пытались захватить коллекцию «законным» порядком. Путем выселения жильцов. Методика грабежа давным давно известна, неоднократно опробована. Жильцы соберут вещи, в один из чемоданов, наверняка, упрячут коллекцию. «Покупатель» подгонит машину, его шестерки погрузят в нее вещи и — адью, дорогие! Не получилось — помешал упрямый старик. Вот тогда налетчики и решились на крайнюю меру — прямое ограбление коммуналки.
— А как же я, баба Феня и Надин?
Сейчас меня беспокоила собственная безопасность, старуху и коротышку присоединил для маскировки. Не дай Бог, подумают, что писателя мучает мерзкий страх. А он, оказывается, беспокоится не только за себя — за беззащитных женщин.
— Думаю, ваша драгоценная жизнь вне опасности. Во всяком случае, сегодня, — «успокоил» меня сыщик. — Налетчики постараются выманить вас из дома. Со склеротиком неприятностей не предвидится. Что же касается соседок, у нас разночтения, — Гулькин заворочал крупной головой, будто ему стал тесен ворот рубашки. — Я настаиваю: Надежда Айвазян — соучастница готовящегося преступления…
— У нас нет оснований так думать! — разгорячился Костя, вскакивая со стула. — Присутствие на праздновании дня рождения бывшего мужа ни о чем не говорит. Скорей всего, женщину постараются на время удалить из квартиры, вслед за Бодровым. Или — ликвидировать… Ведь она — тот самый камушек, о который преступники могут споткнуться. А ты затвердил: соучастница, наводчица! Глупо и непрофессионально…
— Зря ты так горячишься, — укоряюще прошелестел тихий голос Стулова. — На мой взгляд, никаких ликвидаций не предвидится. Бандитам нет смысла оставлять следы в виде трупов. Выставить за «ворота» сразу двоих им вряд ли удастся. Скорей всего, придумают нечто новое, неординарное… Я тоже сомневаюсь в причастности Надежды Дмитриевны, но не так категорично… Придется предусмотреть и такой вариант.
Помолчал, растирая больную грудь. Костя с деланным равнодушием следил за мухой, которая безуспешно пыталась выбраться в приоткрытую форточку. Гулькин внимательно слушал Стулова. На подобии студента, внимающего маститому профессору.
— Нет, пожалуй, я неправ. Налетчикам ни к чему свидетели, запомнившие их фотки. Для них это пострашней оставленных трупов. Поэтому нельзя исключить попытку ликвидации.
— Какое отношение ко всей этой истории имела Верочка? — вмешался я в спор профессионалов. — Почему ее похитили? Зачем спрятали в бордели и превратили в примитивную проститутку?
Стулов переглянулся с Гулькиным. Рассказывать этому недоумку всю подоплеку совершенного преступления или воздержаться — прочитал я на их лицах. Значит, короли сыска считают меня недоумком? Ну, что ж, возражать не стану, пусть упиваются своими знаниями и опытом. Ради Бога, могу и помолчать.
Василий разрешающе кивнул. Гулькин откашлялся.
— Видите ли, Павел Игнатьевич, здесь смешались, как в коктейле, разные интересы. Из"ятие дорогой колекции, по убеждению организаторов грабежа, дело будущего. Пока подготовишься, пока внедришься в квартиру. А «заработать» хочется. Не завтра-послезавтра — сегодня. Вот и продали похищенную дремовскую королеву, получили немалые денежки от владелицы дома терпимости, которая заказала похищение. Заодно получили от Гнесиной дедов альбом, который пред"явили потенциальному покупателю… Теперь поняли?
— Говоришь ты, Федя, прямо по писанному. Будто читаешь молитву. А вот я уверен, что похищение организовано не только для «заработка» — оно имело далеко идущую цель: заставить старика отдать коллекцию. В обмен на заложницу — его внучку. «Продажа» квартиры — запасной вариант. Празднование юбилея торгашки — еще один… Павел Игнатьевич, вы согласны со мной?
Да, я все понял, со всем согласен но… не успокоился.
— А как же быть со стариками? Они тоже — в опасности?
— Скорей — в безопасности, — тягуче усмехнулся раненный сыщик. Судя по его поведению — главное действующее лицо на этом совещании. — Без помощи старика грабителям придется долго искать спрятанную… коллекцию.
Мне показалось, что слово «коллекция» Василий взял в иронические кавычки. Почему? Неужели сомневается в ее существовании? Зачем тогда это совещание с разработкой плана операции?
Стулов передохнул, снова растер правую половину груди.
— Любое промедление чревато для грабителей серьезной опасностью. Скажем, услышат шум соседи — вызовут милицию. А вот оставить в живых старика, пытать его, или его престарелую супругу, выбить из них признание — они вполне могут. Похоже, и рассчитывают на такое развитие событий. Если взять этот вариант за основу, трупы — не в их интересах.
То ликвидация возможна, то она не в интересах бандитов? Окончательно запутался «профессор». Вон как ехидно ухмыляется Костя, как отводит обиженный взгляд «студент».
— И все же нужно подстраховаться от любых неожиданностей…
Я переводил взгляд с одного сыщика на лругого. Все же профессия накладывает свои несмываемые отпечатки. Взять участников этого совещания. Как легко, играючись, они обсуждают «ликвидацию» и «выдавливание»! Будто решают: пообедать сегодня дома или в ресторане? А речь-то идет о человеческих жизнях, не о еде и отдыхе!
Даже я, несмотря на то, что в своих произведениях почти каждую страницу мараю кровью невинных жертв, слыша доводы сыщиков, невольно ощущаю нервный озноб. До такой степени, что зубы начинают выбивать «чечетку».
А они совершенно спокойно попивают чай, покуривают. Привыкли.
В конце концов, спорщики пришли к окончательному решению.
Костя остается в моей комнате, пригласят его учавствовать в застолье — согласится. Я исчезаю. С помощью преступников или без их помощи, но — уйду. Гулькин вместе с группой омоновцев притаится неподалеку от дома и ожидает костиного сигнала. Потом — как сложатся события.
Стулов, по причине «нетрудоспособности», находится в резерве, то-есть будет сидеть в уголовке, «охраняя» телефонный аппарат и сейф Гулькина. Он же — главный «консультант» намеченной операции…
Все — по науке! Фронтальный удар и обходной маневр, засадный полк и Главный Штаб. Тщательно проработанная и утвержденая войсковая операция на коммунальном уровне.
Смешно? Еще как — до горьких слез.
Ибо в этой диспозции отсутствоало, на мой взгляд, самое важное звено. Верочка. С точки зрения сыскарей, похищение успешно отработано: девушка освобождена и сейчас находится под надежной охраной правоохранительных органов. За решеткой. В компании проституток, воровок, наркоманок и прочего отребья.
Обидно!
Ну, погодите же профессора сыска, сейчас я вас раскочегарю!
— Ваш дружок что-нибудь сделал?
Вопрос — Гулькину. Тот заворочался на скрипучем стуле.
— Какой… Ах, да, вспомнил! Просил перезвонить на неделе. У него, как всегда, запарка…
Понятно. Теперь на очереди Стулов. Ишь как ухмыляется! Наверно, предвидит вопрос и изобретает достойный ответ. Как всегда, окутанный туманом.
— А твой приятель? Тоже просил перезвонить?
— Условно так. Не обещает, но и не отказывает.
Оба собеседника морщатся. Будто своими глупыми вопросами я наступил им на гордо поднятые хвосты. Костя попрежнему контролирует поведение мух. Его я не спросил, понимал, что при успехе обязательно проинформировал бы.
Когда я возвратился домой, обстановка в коммуналке не изменилась. Но после совещания в угрозыске я стал смотреть на знакомые действующие лица другими глазами.
Дед Пахом не просто шкандыбает по коридору или восседает на сундуке — он охраняет свои сокровища. Сидя в туалете, будто петух на насесте, держит дверь приоткрытой. За тарелкой любимого супругой и нелюбимого им борща сидит обязательно лицом к покинутому коридору. Послеобеденный отдых — на неудобной, болезненной для стариковских костей рубчатой крышке сундука.
Поминутно выглядывающая из кухни баба Феня бдительно следит за безопасностью мужа. Как бы его не похитили вместе с пенсией и разными доплатами областной администрации! Слух у бабки далеко не старческий, не успеет кто-нибудь появиться на лестничной площадке — тут как тут! Вытирает вечно мокрые руки фартуком, прищуривает глаза и — бдит!
Надин в своей комнате не спит и не занимается шитьем или вязанием — наверняка, притаилась возле двери и контролирует любое мое передвижение. Будто хищник возле норки беззащитного зверька. Обычное занятие коротышки, когда она не торгует умопомрачительными дезодорантами и всеизлечивающими лекарствами.
Каждый поступок, каждое слово и жест жильцов коммуналки нашли свое об"яснение. Подтверждающее доводы многоопытных сыщиков и мои собственные умозаключения. Или отвергающее их. Я выслеживал мельчайшие нюансы в поведении окружающих меня персонажей готовящейся трагедии, анализировал их и тут же придумывал соответствующие противоядия.
Наивно и отдает глупостью, как деревенский клозет ароматом дерьма.
Так недолго свихнуться, попытался я вернуть себя в обычное состояние. Похоже, первый сдвиг «по фазе» уже обозначен. Прекрати беситься, дерьмовый писака! Это тебе не наспех придуманные идиотские стычки и разборки, над которыми настоящие сыщики, тот же Васька Стулов, откровенно посмеиваются — в грязную коммуналку и, одновременно, в твое существование ворвалась самая настоящая жизнь. Настоящая, а не придуманная. С кровью и трупами, с настоящими бандитами и продавшимися им ментами. Главное — с неизвестным лично для меня исходом.
Есть не хотелось. Работать — тем более. Не снимая праздничного костюма, завалился на диван, он же — спальное место, и принялся перебирать четки своих неприятностей и бед.
Одна из неприятностей — упорное молчание Груши. Ни одного звонка! Обиделся, болтун? Есть за что! Продырявили парня фактически по моей вине, спутали журналиста и писателя, теперь валяется на постели, глотает осточертевшие таблетки и микстуры, а виновник этого не желает навестить, развеять хандру.
Как только завершится крутоверть с юбилеем и поимкой бандитов, поеду в Москву, целую неделю буду покорно слушать самые «свежие» новости и заскорузлые от старости анекдоты. Повеселю болящего друга…
Часа через полтора в коридоре появился веселый и шумный Костя. Интересно, о чем так долго говорили сыскари после моего ухода? Искали новые версии или дорабатывали план операции?
Я прислушался к происходящему в корилоре. Даже дверь осторожно приоткрыл.
— Добрый день, дед! — громко провозгласил Костя. Будто Сидоров находился на Дальнем Востоке. — Как дела, как успехи на ниве «поесть-опростаться»?
Старик плохо слышит… или делает вид, что плохо? Сейчас, наверно, приложил согнутую ладошку к заросшему седыми волосами уху и вопросительно взметнул полысевшие брови… Дескать, что говоришь? Прости, то то и оно, не слышу… Будь ласков, повтори… енто самое
Нет, кажется, расслышал и понял. Без повторения.
— Норма… то-то оно, — отозвался старик. — Живем… енто самое… хлеб жуем.
— А желудок как? — заботливо продолжил издевательскую беседу Костя. — Работает или ленится?