Страница:
— Обещаю, что не буду, Флора…
Во время поездки он часто бросал пытливые взгляды в окно кареты. Они уже некоторое время ехали в гору; дорога стала как будто шире и была лучше вымощена. Чевиот отодвинулся от Флоры, с громким стуком опустил правое окошко и высунул голову наружу. Но тут же влез обратно и обнял Флору за плечи.
— Послушай! — сказал он с напускной беззаботностью. — Я знаю, еще не существует ни Трафальгарской площади, ни колонны Нельсона, ни Национальной галереи. Но скажи на милость, где мы сейчас? Что это?
— Милый! Всего-навсего Риджент-стрит!
— Риджент-стрит. — Чевиот прижал ладони ко лбу и рассеянно продолжал: — Ах да. Значит, ее… уже проложили?
Карета круто повернула налево, на Нью-Берлингтон-стрит, и Чевиот увидел газовый свет, струящийся из окон, лишь наполовину закрытых шторами.
Он услышал пиликанье скрипок, надрывающихся в быстром танце. Спросил, что за танец исполняют гости. Флора сжалась в комок и забилась в угол. А когда карета остановилась, Чевиот беззвучно выругался.
Прежде всего он должен следить за тем, что и как говорит. Но близость Флоры была настолько привычна и даже в некотором смысле настолько уместна и правильна (интересно, почему?), что в ее присутствии он не трудился задумываться. Без нее он пропал.
— Флора, послушай, — проговорил Чевиот, переведя дух. — Я обещал не пугать тебя. Кажется, больше я ничего не сделал. — Тут в голосе Чевиота проступили вся его искренность и вся серьезность, на которые он только был способен. — Но все дело в том, что ты пока ничего не понимаешь. Когда я объясню то, что должен объяснить, ты поймешь меня и, уверен, посочувствуешь мне. А пока, дорогая моя, ты можешь меня простить? Можешь?
Флора смотрела на него, и выражение ее лица изменилось. Она нерешительно потянулась к нему. Он схватил ее, страстно поцеловал в губы… Над ними плясали и исчезали тени танцующих.
— Ты простишь меня? — снова спросил он. — Простишь?
— П-простить? — изумленно переспросила Флора. — Джек, но за что? Не мучай меня. Пожалуйста! Я этого не вынесу.
Не разглядев, а скорее угадав в темноте фигуру терпеливого кучера, готового распахнуть дверцу, Чевиот отпустил ее.
Флора поправила прическу, одернула платье, как будто находилась в карете одна. Однако щеки у нее порозовели, веки опустились, когда Чевиот спрыгнул на землю и помог ей выйти из кареты. Флора сунула ему в руку два пригласительных билета.
— Ты не во фраке, — укоризненно прошептала она. — Но… ничего! Многие джентльмены столько пьют перед балом, что забывают переодеться.
— Значит, будет уместно изобразить легкую степень опьянения?
— Джек! — В ее голосе послышались новые нотки.
— Я только спросил.
На самом деле Чевиот удивлялся: неужели пьяные джентльмены способны отплясывать кадриль в таком темпе, не падая и не натыкаясь на других танцующих? Парадная дверь дома номер шесть по-прежнему была закрыта, несмотря на то что к ней по тротуару вела красная ковровая дорожка.
Однако их приезд не остался незамеченным. Когда они с Флорой поднялись на один лестничный пролет, дверь открыл лакей в оранжево-зеленой ливрее. И тут же им в уши ударил оглушительный шум.
Они вошли в довольно узкую прихожую, обшитую панелями, которые расписывал неизвестный подражатель Ватто или Буше; пол был натерт воском и отполирован до блеска. Справа уходила наверх красивая лестница, застеленная безобразным ковром.
Двери слева и справа вели в просторные залы, в которых по случаю званого вечера был накрыт ужин а-ля фуршет. От грохочущей музыки и топота танцующих пар сотрясался потолок, а газовые канделябры мелко подрагивали. Откуда-то, скорее всего из малой гостиной, где, по всей видимости, стояла чаша для пунша, слышался рев более дюжины мужских голосов, горланивших старинную песню:
Посваталась лягушка — Ух ты, вот это да!
— Ух! — воскликнули разом обладатели мощных глоток и бурно зааплодировали самим себе. С шумом вылетела пробка. Кто-то разбил стакан.
Флора скинула на руки бесстрастного лакея кашемировую шаль; однако, к удивлению Чевиота, оставила при себе большую меховую муфту. Она начала было говорить: «Мы ужасно опоздали», но шум заглушил ее голос. Во всяком случае, Чевиот ее не услышал.
Чевиот вспомнил, что он полицейский. И приехал сюда не развлекаться. Не важно, какой сейчас век. Ему предстоит работа; он доведет дело до конца, хотя и должен приспособиться к чуждой манере говорить, иначе выдаст себя через десять минут.
Лакею Чевиот вручил цилиндр и пригласительные билеты.
— Я… — начал было он.
Вдруг шум затих. Скрипки и арфа, бравурно взыграв, смолкли, несмотря на крики протеста. Над головой слышалось шарканье многих ног. Певцы в малой гостиной тоже замолчали. Лишь несколько выкриков нарушили общий невнятный гул. В ноздри бил едкий запах светильного газа; от него было душно даже в роскошном вестибюле.
— Я приехал не совсем на бал, — сообщил Чевиот лакею. — Будьте добры, отведите меня к леди Корк.
Лакей в оранжево-зеленой ливрее смерил его слегка презрительным взглядом:
— Боюсь, сэр, ее светлость…
Чевиот, ожидавший увидеть множество птичьих клеток и не увидевший ни одной, круто развернулся на каблуках.
— Ведите меня к леди Корк! — приказал он.
Надо отдать ему справедливость — он не осознавал, какую силу и властность излучал, когда смотрел лакею в глаза. Лакей облизал пересохшие губы.
— Слушаюсь, сэр. Я доложу ее светлости…
Тут одновременно случились две вещи.
Из-под лестницы вышел Алан Хенли с толстой узловатой палкой в одной руке и бюваром в другой. Там он прятался от посторонних глаз. А вниз по лестнице медленно сошла стройная женщина в белом платье.
— Все улажено, — произнесла она хрипловатым контральто. — Добрый вечер, мистер Чевиот.
Флора не повернула головы; она поправляла перчатки, чтобы вынуть руки из муфты. На лице ее появилось выражение крайнего безразличия. Не шевеля губами, она прошептала так тихо, чтобы ее услышал только Чевиот:
— А вот и твоя драгоценная мисс Ренфру!
Глава 4
Глава 5
Во время поездки он часто бросал пытливые взгляды в окно кареты. Они уже некоторое время ехали в гору; дорога стала как будто шире и была лучше вымощена. Чевиот отодвинулся от Флоры, с громким стуком опустил правое окошко и высунул голову наружу. Но тут же влез обратно и обнял Флору за плечи.
— Послушай! — сказал он с напускной беззаботностью. — Я знаю, еще не существует ни Трафальгарской площади, ни колонны Нельсона, ни Национальной галереи. Но скажи на милость, где мы сейчас? Что это?
— Милый! Всего-навсего Риджент-стрит!
— Риджент-стрит. — Чевиот прижал ладони ко лбу и рассеянно продолжал: — Ах да. Значит, ее… уже проложили?
Карета круто повернула налево, на Нью-Берлингтон-стрит, и Чевиот увидел газовый свет, струящийся из окон, лишь наполовину закрытых шторами.
Он услышал пиликанье скрипок, надрывающихся в быстром танце. Спросил, что за танец исполняют гости. Флора сжалась в комок и забилась в угол. А когда карета остановилась, Чевиот беззвучно выругался.
Прежде всего он должен следить за тем, что и как говорит. Но близость Флоры была настолько привычна и даже в некотором смысле настолько уместна и правильна (интересно, почему?), что в ее присутствии он не трудился задумываться. Без нее он пропал.
— Флора, послушай, — проговорил Чевиот, переведя дух. — Я обещал не пугать тебя. Кажется, больше я ничего не сделал. — Тут в голосе Чевиота проступили вся его искренность и вся серьезность, на которые он только был способен. — Но все дело в том, что ты пока ничего не понимаешь. Когда я объясню то, что должен объяснить, ты поймешь меня и, уверен, посочувствуешь мне. А пока, дорогая моя, ты можешь меня простить? Можешь?
Флора смотрела на него, и выражение ее лица изменилось. Она нерешительно потянулась к нему. Он схватил ее, страстно поцеловал в губы… Над ними плясали и исчезали тени танцующих.
— Ты простишь меня? — снова спросил он. — Простишь?
— П-простить? — изумленно переспросила Флора. — Джек, но за что? Не мучай меня. Пожалуйста! Я этого не вынесу.
Не разглядев, а скорее угадав в темноте фигуру терпеливого кучера, готового распахнуть дверцу, Чевиот отпустил ее.
Флора поправила прическу, одернула платье, как будто находилась в карете одна. Однако щеки у нее порозовели, веки опустились, когда Чевиот спрыгнул на землю и помог ей выйти из кареты. Флора сунула ему в руку два пригласительных билета.
— Ты не во фраке, — укоризненно прошептала она. — Но… ничего! Многие джентльмены столько пьют перед балом, что забывают переодеться.
— Значит, будет уместно изобразить легкую степень опьянения?
— Джек! — В ее голосе послышались новые нотки.
— Я только спросил.
На самом деле Чевиот удивлялся: неужели пьяные джентльмены способны отплясывать кадриль в таком темпе, не падая и не натыкаясь на других танцующих? Парадная дверь дома номер шесть по-прежнему была закрыта, несмотря на то что к ней по тротуару вела красная ковровая дорожка.
Однако их приезд не остался незамеченным. Когда они с Флорой поднялись на один лестничный пролет, дверь открыл лакей в оранжево-зеленой ливрее. И тут же им в уши ударил оглушительный шум.
Они вошли в довольно узкую прихожую, обшитую панелями, которые расписывал неизвестный подражатель Ватто или Буше; пол был натерт воском и отполирован до блеска. Справа уходила наверх красивая лестница, застеленная безобразным ковром.
Двери слева и справа вели в просторные залы, в которых по случаю званого вечера был накрыт ужин а-ля фуршет. От грохочущей музыки и топота танцующих пар сотрясался потолок, а газовые канделябры мелко подрагивали. Откуда-то, скорее всего из малой гостиной, где, по всей видимости, стояла чаша для пунша, слышался рев более дюжины мужских голосов, горланивших старинную песню:
Посваталась лягушка — Ух ты, вот это да!
— Ух! — воскликнули разом обладатели мощных глоток и бурно зааплодировали самим себе. С шумом вылетела пробка. Кто-то разбил стакан.
Флора скинула на руки бесстрастного лакея кашемировую шаль; однако, к удивлению Чевиота, оставила при себе большую меховую муфту. Она начала было говорить: «Мы ужасно опоздали», но шум заглушил ее голос. Во всяком случае, Чевиот ее не услышал.
Чевиот вспомнил, что он полицейский. И приехал сюда не развлекаться. Не важно, какой сейчас век. Ему предстоит работа; он доведет дело до конца, хотя и должен приспособиться к чуждой манере говорить, иначе выдаст себя через десять минут.
Лакею Чевиот вручил цилиндр и пригласительные билеты.
— Я… — начал было он.
Вдруг шум затих. Скрипки и арфа, бравурно взыграв, смолкли, несмотря на крики протеста. Над головой слышалось шарканье многих ног. Певцы в малой гостиной тоже замолчали. Лишь несколько выкриков нарушили общий невнятный гул. В ноздри бил едкий запах светильного газа; от него было душно даже в роскошном вестибюле.
— Я приехал не совсем на бал, — сообщил Чевиот лакею. — Будьте добры, отведите меня к леди Корк.
Лакей в оранжево-зеленой ливрее смерил его слегка презрительным взглядом:
— Боюсь, сэр, ее светлость…
Чевиот, ожидавший увидеть множество птичьих клеток и не увидевший ни одной, круто развернулся на каблуках.
— Ведите меня к леди Корк! — приказал он.
Надо отдать ему справедливость — он не осознавал, какую силу и властность излучал, когда смотрел лакею в глаза. Лакей облизал пересохшие губы.
— Слушаюсь, сэр. Я доложу ее светлости…
Тут одновременно случились две вещи.
Из-под лестницы вышел Алан Хенли с толстой узловатой палкой в одной руке и бюваром в другой. Там он прятался от посторонних глаз. А вниз по лестнице медленно сошла стройная женщина в белом платье.
— Все улажено, — произнесла она хрипловатым контральто. — Добрый вечер, мистер Чевиот.
Флора не повернула головы; она поправляла перчатки, чтобы вынуть руки из муфты. На лице ее появилось выражение крайнего безразличия. Не шевеля губами, она прошептала так тихо, чтобы ее услышал только Чевиот:
— А вот и твоя драгоценная мисс Ренфру!
Глава 4
Женщина на лестнице
Да, Маргарет Ренфру была красива. Точнее, почти красива. Жгучая брюнетка с очень белой кожей. Взору Чевиота предстала одна из полдюжины дамских причесок, модных в этом сезоне. Густые блестящие локоны мисс Ренфру вились до ушей; посередине головы волосы разделял пробор. Кожа у дамы была изумительно белая; лишь на щеках проглядывал легкий румянец. Из-под прямых черных бровей смотрели живые темно-серые глаза. А если нос с широкими ноздрями и был чуть длинноват, то этот недостаток искупали безупречной формы подбородок и рот с темно-алыми блестящими губами.
Маргарет Ренфру изогнула губы в подобии улыбки. Она спускалась по лестнице с прямой спиной, держась рукой в белой перчатке за перила. Лиф ее белого платья, узкого в талии и с широкой юбкой, как у Флоры, был расшит ярко-красными розами.
Да, Маргарет Ренфру была почти красавицей; кроме того, в ней угадывалась сильная личность. Однако — Чевиот никак не мог понять, в чем тут дело, — было в ней что-то, внушавшее ужас или даже отвращение…
Дойдя до подножия лестницы, Маргарет Ренфру вновь заговорила:
— Ах, леди Дрейтон! — И она присела перед Флорой в глубоком книксене.
Даже Чевиот понял, что книксен слишком уж глубок. Преувеличенно, вызывающе глубок. Флора, обернувшись, холодно кивнула.
Вблизи оказалось, что платье на мисс Ренфру старое, заштопанное, хотя и старательно вычищенное. Однако держалась женщина вызывающе, как будто гордясь своей бедностью.
— Простите мою смелость, — обратилась она к Чевиоту, — но я представлюсь сама. Я видела вас в парке — вы катались верхом; я осведомлена о ваших достижениях, сэр. Я Маргарет Ренфру.
На сей раз книксен был настоящим. Живые глаза под прямыми черными бровями изучили Чевиота и составили о нем благоприятное мнение. Но в следующую секунду они остекленели и сделались непроницаемыми.
Чевиот поклонился в ответ.
Слово «достижения» наполнило его душу ужасом. Он вспомнил фразу, прочитанную полковником Роуэном: «Отличный стрелок, борец и фехтовальщик».
В доказательство того, что он был лучшим стрелком из револьвера в лондонской полиции, у него имелся серебряный кубок. Однако еще неизвестно, как он обходится с гладкоствольным оружием, которое заряжается с дула и пули для которого редко отливаются по одному шаблону. О рукопашном бое Чевиот понятия не имел, за исключением нескольких приемов дзюдо. А что касается фехтования… вряд ли он способен отличить рапиру от сабли. Не важно, не важно!
— Ваш покорный слуга, мисс Ренфру. Я тоже имел удовольствие видеть вас, — солгал Чевиот, стараясь держаться как можно непринужденнее. — Насколько я понял, вы родственница леди Корк?
Маргарет Ренфру повысила голос.
— Родственница? Увы! Я всего лишь дочь одной из ее старых подруг. Меня можно назвать бедной родственницей, да и то с натяжкой, я живу щедротами ее милости, сэр.
— В качестве компаньонки, несомненно.
— Что такое «компаньонка»? — вдруг с чрезвычайным любопытством поинтересовалась мисс Ренфру. — Никогда не слышала такого слова! Вы непременно должны как-нибудь растолковать мне его.
Расшитый розами лиф платья то вздымался, то опадал. Будь она проклята! Почему она держится так странно? Почему у нее такой загадочный вид? Она явно демонстрирует ложное смирение; в ней угадывается смесь стыда и гордости. Мисс Ренфру отвела глаза и посмотрела на мистера Хенли.
— Этот… джентльмен, — она тряхнула густыми локонами, — сказал, что вас следует принимать как уполномоченное лицо полковника Роуэна. Отлично, так тому и быть! Прошу вас, следуйте за мной.
Мисс Ренфру круто развернулась, отчего пышная юбка взметнулись веером. Тут послышался шум, и вестибюль наполнился народом.
Из малой гостиной высыпали с полдюжины молодых людей во фраках, и с ними — молодой гвардейский офицер в алом мундире, с жидкими черными усиками-перышками и баками. Все они распространяли вокруг себя аромат бренди и пунша. Из-за тесных фраков, зауженных черных брюк и белейших рубашек-жабо они казались поразительно тонкими, длинными и смахивали на карикатуры.
Впрочем, карикатурами они нисколько не являлись.
— Джек, старина! — послышался незнакомый Чевиоту радостный голос, и почти тут же его руку стиснул в дружеской хватке румяный молодой человек не старше двадцати одного — двадцати двух лет. Курносый нос незнакомца, его широкий рот и подернутые дымкой глаза были заключены в рамку светло-каштановых волос и баков, похожих на баки мистера Ричарда Мейна.
— Фредди! — с нескрываемой радостью воскликнула Флора и протянула молодому человеку левую руку.
— Флора! Оч-чень рад! — вскричал молодой человек и склонился над ее рукой, что-то страстно промычал над нею, поцеловал перчатку, пошатываясь, выпрямился и проговорил: — Господи помилуй! Сколько же прошло? Две недели? Да, не меньше! Ей-богу, я вас обоих уже две недели не видел! — Он ткнул в сторону Чевиота пальцем и расхохотался. — Вот хитрец, ну и хитрец! Не важно. Я т-тебе завидую. Кстати, — он показал рукой наверх, — танцуешь?
— Не сейчас, Фредди. — Чевиот с трудом назвал незнакомого юнца по имени. — Вообще-то я…
«Вообще-то, — подумал он про себя, — если начать задаваться вопросом, кто я и что со мной происходит, я на верном пути к сумасшедшему дому».
К счастью — или к сожалению, — Чевиот отбросил прочь болезненные мысли. Молодой гвардейский офицер с одним капитанским эполетом и красными лампасами на узких черных панталонах вскинул голову и вмешался в разговор.
— В са-амом деле! — томно просюсюкал он высоким, скучающим тоном. — Потанцевать, что ли?
Томный офицер был строен, но притом высок и крепок. Внезапно схватив одного из своих товарищей за кружевное жабо, он оттолкнул его с пути и двинулся вперед.
Чевиот следил за его приближением, волосы у него на голове зашевелились. Он расправил плечи и перевел дух. Гвардейский офицер, который не собирался менять курс ради кого бы то ни было, врезался прямо в него на полном ходу — и тут же отскочил, словно наткнулся на скалу.
Фредди завопил от восторга. Гвардейский офицер не обрадовался.
— В чем дело? — протянул он тем же скучающим тоном. — Смотрите, куда идете, приятель! Кстати, кто вы такой?
Чевиот не удостоил его ответом.
Маргарет Ренфру, успевшая подняться на один пролет, бросала на Чевиота косые взгляды. Он обратился к ней:
— Будьте добры, мисс Ренфру, покажите дорогу.
— Я с вами разговариваю, приятель! — рявкнул гвардейский офицер, хватая Чевиота за левую руку.
— А я с вами не разговариваю, — ответил Чевиот, выворачиваясь и сбрасывая руку приставалы. — Думаю, в этом нет необходимости.
Длинное лицо капитана Хогбена под черными усиками-перышками и баками сделалось алым, как его мундир. Потом он побледнел, как смерть.
— Господи! — прошептал он, начиная стаскивать перчатку с правой руки. — Господи!
Четверо друзей тут же с хохотом и криками накинулись на него и потащили наверх; капитан брыкался и вырывался.
— Держи себя в руках, Хогбен!
— Ты ведь не вызовешь на дуэль лучшего стрелка в городе? Куда тебе!
— Хогбен, тебя ждет Изабелла! Она сохнет по тебе, гуляка! Клубок подвыпивших друзей ударился о стену рядом с мисс Ренфру; та в ярости отшатнулась. Молодые люди заковыляли дальше, вверх по лестнице. Чевиот поймал на себе долгий злобный взгляд гвардейского офицера; черные волосы его развевались, лицо склонилось над перилами.
— Я тебе это припомню, — пригрозил он.
Молодой человек по имени Фредди, приятельски подмигнув Флоре и Чевиоту, с трудом побрел следом. Фалды фраков молодых людей развевались и хлопали, когда они с радостными возгласами и улюлюканьем гнались за своей жертвой. Миг — и они скрылись из вида.
Маргарет Ренфру дернула плечом.
— Молокососы, — равнодушно проговорила она. — Какие они скучные! Нет, мне подавайте человека постарше и поопытнее!
Теперь она не смотрела на Чевиота. Ее взгляд, загадочный и непостижимый, был направлен куда-то поверх его плеча.
Наконец она развернулась и начала осторожно подниматься по лестнице.
Если Флора и сердилась, то никак не показала своего гнева. Чевиот чувствовал исходящие от нее смущение, неуверенность, даже страх.
— Ты терпеть не можешь добрых советов, — тихо произнесла она. — Но прошу тебя, будь осторожен в одном.
— В чем?
— Умоляю, не ссорься с капитаном Хогбеном.
— Вот как?
— Не дразни его и не шути с ним… Всем известно, что он нечестно играет. Отчего-то мне кажется, что он принесет тебе горе.
— Как ты меня пугаешь!
— Джек!
— Я сказал только: «Как ты меня пугаешь».
Флора стиснула руки в меховой муфте.
— И еще… ты был не слишком-то радушен с бедным Фредди Деббитом.
Чевиот остановился, дойдя почти до верхней ступеньки, и снова приложил ладони ко лбу. Его голос звучал чуточку громче, чем голос Флоры:
— Флора, сколько раз можно просить у тебя прощения? Сегодня я просто не в себе.
— Думаешь, я ничего не заметила? Ведь я только и стараюсь тебе помочь! — Она снова замолчала, смутившись. Казалось, ее мысли унеслись куда-то далеко. — У Фредди, бедняжки, нет ни гроша за душой, хоть он и сын лорда Лоустоффа. Но он обожает тебя; за это я его и люблю. Пусть он обижает леди Корк, когда вышучивает ее и сочиняет о ней небылицы…
— Небылицы? Что за небылицы?
— Да так, фантазии. О ворах — раз уж тебя так беспокоит ее проклятый птичий корм.
— Флора, что такое? Ну-ка рассказывай!
— Фредди уверяет всех, будто какой-то злоумышленник хочет украсть любимого попугая леди Корк, который курит сигары. А еще Фредди говорит, что он бы не стал утруждать себя, взламывая замок ее шкатулки; он просто унес бы ее с собой.
— Вот оно как! — Чевиот прищелкнул пальцами. — Вот, значит, как!
Они дошли до верхней площадки и оказались в просторной, ярко освещенной галерее. Чевиот отвлекся от разговора и принялся с интересом озираться по сторонам.
Галерея была оформлена в китайском стиле, бывшем в моде сорок лет назад; в 1829 же году обстановка выглядела чуточку старомодной. Стенные панели, покрытые черным лаком и расписанные золотыми драконами, сверкали при свете масляных ламп под кружевными шелковыми абажурами на фарфоровых, полых ножках. Лампы стояли на маленьких низких столиках черного тика. В простенках между столиками с обеих сторон располагались резные тиковые стулья.
Оглянувшись, Чевиот увидел, что слева, сзади от него, находятся закрытые двойные двери, выкрашенные яркой оранжевой краской и расписанные золотыми узорами. За ними, очевидно, была бальная зала; оттуда доносились гул голосов и бренчание настраиваемых скрипок.
Все остальные двери здесь были также оранжевые с золотом. Они отчетливо выделялись на фоне черных лакированных стен. Вторые двойные двери находились в противоположном конце галереи. Справа, довольно далеко друг от друга, в галерею выходили еще две одинарные двери, расписанные так же. Тусклый ковер испещрили грязные следы.
— Мистер Чевиот!
Но Чевиот разглядывал птичьи клетки.
— Мистер Чевиот! — снова позвала его мисс Ренфру, останавливаясь у двойных дверей в конце галереи.
Клеток было восемь. Они свисали с потолка над тиковыми стульями — по четыре с каждой стороны. В каждой клетке сидела канарейка; все птички беспокойно метались по клеткам, некоторые возбужденно чирикали. Позолоченные клетки были очень большими. На это Чевиот и надеялся.
Протянув руку, он вытащил из одной клетки фарфоровую, довольно вместительную мисочку с кормом. Клетка закачалась; канарейка громко пискнула и забила крылышками. Осторожно ставя на место кормушку, он краем глаза следил за мисс Ренфру; та судорожно стиснула руки.
— Довольно невежливо с вашей стороны заставлять ждать леди Корк! — крикнула она.
— Мисс Ренфру, — неожиданно звонким голосом вмешалась Флора, — я уверена, леди Корк не станет возражать, если я еще на секунду задержу мистера Чевиота.
— Вы ведь обычно так и поступаете, верно? И все же… Именно сейчас?
— Да, особенно сейчас.
— Знаете ли, у леди Корк дело чрезвычайной важности!
— Не спорю с вами, — любезно согласилась Флора. — Но у меня тоже. Минута, не больше, идет?
Собираясь возразить, Чевиот повернулся к Флоре и так и застыл на месте. Он впервые видел ее при свете.
Она оказалась выше, чем он представлял; фигура у нее была стройнее и пышнее. Возможно, в карете она показалась ему скорее маленькой из-за тихого голоса и изящных рук. Сейчас же он увидел, какая у нее гладкая кожа, каким ярким румянцем залились ее щеки. На губах играла соблазнительная улыбка. От ее вида у него захватило дух.
В ту же секунду двойные двери за спиной мисс Ренфру, очевидно ведущие в будуар леди Корк, открылись и тихо закрылись.
Из будуара выскользнула смуглая девушка восемнадцати-девятнадцати лет. Кружевной чепец закрывал уши; длинный фартук также был отделан кружевом. Она была хорошенькой, с лучистыми карими глазами, которые часто кажутся черными и всегда выразительны.
Увидев Маргарет Ренфру, девушка пробормотала:
— Прошу прощения, мисс! — Она заспешила к лестнице. По пути присела в книксене перед Флорой, бросив на нее взгляд, исполненный искреннего обожания.
— Мистер Чевиот! — позвала мисс Ренфру. — Не пора ли, в конце концов?…
— Мадам! — перебил ее чей-то важный голос.
Чевиот совсем позабыл о мистере Хенли, который поднялся наверх следом за ними, но искренне обрадовался тому, что приземистый коротышка тоже здесь.
— С вашего позволения, мадам, — продолжал старший клерк, обращаясь к мисс Ренфру и ковыляя к ней, — я возьму на себя смелость и войду первым. Мистер Чевиот не заставит себя ждать. Обещаю.
— Как хотите!
Маргарет Ренфру открыла одну половинку дверей и вошла. Метнув на Чевиота и Флору быстрый умоляющий взгляд из-за рыжеватых бакенбардов, мистер Хенли вошел следом и закрыл за собой дверь. Они остались одни в цветистой, разукрашенной галерее.
— В чем дело? — осведомился Чевиот. — Что ты собиралась мне сказать?
Флора вскинула голову, пожала плечами и отвела взгляд.
— Надеюсь… — прошептала она, — если я не слишком многого прошу, ты можешь уделить мне один, всего один танец?
— Танец? И все?
— Все?! — повторила Флора, округляя глаза. — Все?!
— Я не могу, Флора! Я на службе.
Он произнес эти слова с выражением, дававшим понять, что не может ей противиться, и она прекрасно это поняла. Именно поэтому сердце ее растаяло, и она не стала настаивать на своем.
— Да, — проговорила она, криво улыбнувшись, — полагаю, твое ужасное полицейское дело должно идти в первую очередь. Как бы там ни было, следующий танец — вальс; некоторые до сих пор находят его неприличным. Ну и ладно! В таком случае я посижу здесь. — И Флора тут же грациозно и томно опустилась на резной стул. — Подожду, пока ты не освободишься.
— Тебе нельзя ждать здесь!
— Почему? Я не посмею войти в бальную залу; еще решат, что я явилась без кавалера! Почему мне нельзя здесь ждать?
— Потому что… да не знаю я! Просто нельзя, и все! — Чудовищным усилием Чевиот взял себя в руки. — В общем… если ты хочешь мне помочь…
Флора с готовностью подалась ему навстречу:
— Да, да! Сделаю все, что хочешь!
— Та темноглазая девушка в кружевном чепце, которая только что прошла мимо… Я верно решил, что она горничная леди Корк? Как ты ее называла — Соланж?
— Да, но зачем?…
— Вот что я от тебя хочу. — И Чевиот наскоро объяснил, в чем дело.
Флора вскочила.
— Ах, я все сделаю! — воскликнула она, кусая губы. — Хотя мне как-то… неприятно!
— Но почему? Что тут неприятного?
— Не важно. — Ее глаза, темно-синие и сияющие при свете ламп, встретились с его глазами. — Ты ведь что-то ищешь? И по-твоему, что-то подозрительное?
— Да.
— Что ты ищешь? Кого подозреваешь?
— Не могу сказать, пока не могу. Я еще не уверен, что напал на нужный след. Я должен навестить драконшу-хозяйку, а времени у нас мало. — В памяти всплыл накрытый внизу холодный ужин. — Флора! Скажи, леди Корк всегда присоединяется к гостям за ужином?
— Да, конечно. Всегда!
— В какое время здесь ужинают?
— Разумеется, в полночь! — Она как-то странно посмотрела на него. — Потом, как тебе, конечно, известно, танцы продолжаются до часу или до двух часов ночи. Мы… как я говорила, ужасно опоздали. Мне даже не дали программы танцев; по-моему, это верх неприличия. Который сейчас час?
Механически, не думая, Чевиот вытянул левую руку и закатал рукав, чтобы посмотреть на наручные часы. Но никаких часов на руке не оказалось. Флора наградила его очередным удивленным взглядом.
Тогда он сунул руку в левый жилетный карман. Там лежал тяжелый золотой репетир. Как он ни старался, крышка не открывалась.
— Джек! — ужаснулась Флора. — Неужели ты не в состоянии открыть собственные часы?
Если бы не ее присутствие, он никогда не допустил бы такой оплошности. Чевиот нажал на стерженек; крышка отскочила.
— Без двадцати пяти минут полночь, — произнес он и откашлялся.
— О боже! — молитвенно прошептала Флора, затем, тяжело дыша, сказала: — Сначала я думала, что ты шутишь. Ты ведь не… нет, невозможно… после всего, что ты обещал!…
И она упорхнула по тусклому ковру, между черными лакированными стенами и золотыми драконами, к той лестнице, по которой спустилась Соланж.
— Флора! Что я сделал?
Ответа не последовало. Красавицы след простыл.
Чевиот с щелчком закрыл часы, ощутив тяжесть цепочки и печаток, когда засовывал их в карман. На лбу у него выступила испарина.
Как бы он хотел разгадать, что кроется за каждым словом, произнесенным в этом доме. Чевиот ощущал множество подводных течений, хотя не был в состоянии их истолковать. Возможно, его скоро унесет мощным отливом. И все же…
— Не выйдет! — произнес он вслух и, расправив плечи, громко постучал в двойные двери. Он не мог предугадать того, что через двадцать минут здесь произойдет убийство, вызванное отчасти его собственными словами и поступками.
Маргарет Ренфру изогнула губы в подобии улыбки. Она спускалась по лестнице с прямой спиной, держась рукой в белой перчатке за перила. Лиф ее белого платья, узкого в талии и с широкой юбкой, как у Флоры, был расшит ярко-красными розами.
Да, Маргарет Ренфру была почти красавицей; кроме того, в ней угадывалась сильная личность. Однако — Чевиот никак не мог понять, в чем тут дело, — было в ней что-то, внушавшее ужас или даже отвращение…
Дойдя до подножия лестницы, Маргарет Ренфру вновь заговорила:
— Ах, леди Дрейтон! — И она присела перед Флорой в глубоком книксене.
Даже Чевиот понял, что книксен слишком уж глубок. Преувеличенно, вызывающе глубок. Флора, обернувшись, холодно кивнула.
Вблизи оказалось, что платье на мисс Ренфру старое, заштопанное, хотя и старательно вычищенное. Однако держалась женщина вызывающе, как будто гордясь своей бедностью.
— Простите мою смелость, — обратилась она к Чевиоту, — но я представлюсь сама. Я видела вас в парке — вы катались верхом; я осведомлена о ваших достижениях, сэр. Я Маргарет Ренфру.
На сей раз книксен был настоящим. Живые глаза под прямыми черными бровями изучили Чевиота и составили о нем благоприятное мнение. Но в следующую секунду они остекленели и сделались непроницаемыми.
Чевиот поклонился в ответ.
Слово «достижения» наполнило его душу ужасом. Он вспомнил фразу, прочитанную полковником Роуэном: «Отличный стрелок, борец и фехтовальщик».
В доказательство того, что он был лучшим стрелком из револьвера в лондонской полиции, у него имелся серебряный кубок. Однако еще неизвестно, как он обходится с гладкоствольным оружием, которое заряжается с дула и пули для которого редко отливаются по одному шаблону. О рукопашном бое Чевиот понятия не имел, за исключением нескольких приемов дзюдо. А что касается фехтования… вряд ли он способен отличить рапиру от сабли. Не важно, не важно!
— Ваш покорный слуга, мисс Ренфру. Я тоже имел удовольствие видеть вас, — солгал Чевиот, стараясь держаться как можно непринужденнее. — Насколько я понял, вы родственница леди Корк?
Маргарет Ренфру повысила голос.
— Родственница? Увы! Я всего лишь дочь одной из ее старых подруг. Меня можно назвать бедной родственницей, да и то с натяжкой, я живу щедротами ее милости, сэр.
— В качестве компаньонки, несомненно.
— Что такое «компаньонка»? — вдруг с чрезвычайным любопытством поинтересовалась мисс Ренфру. — Никогда не слышала такого слова! Вы непременно должны как-нибудь растолковать мне его.
Расшитый розами лиф платья то вздымался, то опадал. Будь она проклята! Почему она держится так странно? Почему у нее такой загадочный вид? Она явно демонстрирует ложное смирение; в ней угадывается смесь стыда и гордости. Мисс Ренфру отвела глаза и посмотрела на мистера Хенли.
— Этот… джентльмен, — она тряхнула густыми локонами, — сказал, что вас следует принимать как уполномоченное лицо полковника Роуэна. Отлично, так тому и быть! Прошу вас, следуйте за мной.
Мисс Ренфру круто развернулась, отчего пышная юбка взметнулись веером. Тут послышался шум, и вестибюль наполнился народом.
Из малой гостиной высыпали с полдюжины молодых людей во фраках, и с ними — молодой гвардейский офицер в алом мундире, с жидкими черными усиками-перышками и баками. Все они распространяли вокруг себя аромат бренди и пунша. Из-за тесных фраков, зауженных черных брюк и белейших рубашек-жабо они казались поразительно тонкими, длинными и смахивали на карикатуры.
Впрочем, карикатурами они нисколько не являлись.
— Джек, старина! — послышался незнакомый Чевиоту радостный голос, и почти тут же его руку стиснул в дружеской хватке румяный молодой человек не старше двадцати одного — двадцати двух лет. Курносый нос незнакомца, его широкий рот и подернутые дымкой глаза были заключены в рамку светло-каштановых волос и баков, похожих на баки мистера Ричарда Мейна.
— Фредди! — с нескрываемой радостью воскликнула Флора и протянула молодому человеку левую руку.
— Флора! Оч-чень рад! — вскричал молодой человек и склонился над ее рукой, что-то страстно промычал над нею, поцеловал перчатку, пошатываясь, выпрямился и проговорил: — Господи помилуй! Сколько же прошло? Две недели? Да, не меньше! Ей-богу, я вас обоих уже две недели не видел! — Он ткнул в сторону Чевиота пальцем и расхохотался. — Вот хитрец, ну и хитрец! Не важно. Я т-тебе завидую. Кстати, — он показал рукой наверх, — танцуешь?
— Не сейчас, Фредди. — Чевиот с трудом назвал незнакомого юнца по имени. — Вообще-то я…
«Вообще-то, — подумал он про себя, — если начать задаваться вопросом, кто я и что со мной происходит, я на верном пути к сумасшедшему дому».
К счастью — или к сожалению, — Чевиот отбросил прочь болезненные мысли. Молодой гвардейский офицер с одним капитанским эполетом и красными лампасами на узких черных панталонах вскинул голову и вмешался в разговор.
— В са-амом деле! — томно просюсюкал он высоким, скучающим тоном. — Потанцевать, что ли?
Томный офицер был строен, но притом высок и крепок. Внезапно схватив одного из своих товарищей за кружевное жабо, он оттолкнул его с пути и двинулся вперед.
Чевиот следил за его приближением, волосы у него на голове зашевелились. Он расправил плечи и перевел дух. Гвардейский офицер, который не собирался менять курс ради кого бы то ни было, врезался прямо в него на полном ходу — и тут же отскочил, словно наткнулся на скалу.
Фредди завопил от восторга. Гвардейский офицер не обрадовался.
— В чем дело? — протянул он тем же скучающим тоном. — Смотрите, куда идете, приятель! Кстати, кто вы такой?
Чевиот не удостоил его ответом.
Маргарет Ренфру, успевшая подняться на один пролет, бросала на Чевиота косые взгляды. Он обратился к ней:
— Будьте добры, мисс Ренфру, покажите дорогу.
— Я с вами разговариваю, приятель! — рявкнул гвардейский офицер, хватая Чевиота за левую руку.
— А я с вами не разговариваю, — ответил Чевиот, выворачиваясь и сбрасывая руку приставалы. — Думаю, в этом нет необходимости.
Длинное лицо капитана Хогбена под черными усиками-перышками и баками сделалось алым, как его мундир. Потом он побледнел, как смерть.
— Господи! — прошептал он, начиная стаскивать перчатку с правой руки. — Господи!
Четверо друзей тут же с хохотом и криками накинулись на него и потащили наверх; капитан брыкался и вырывался.
— Держи себя в руках, Хогбен!
— Ты ведь не вызовешь на дуэль лучшего стрелка в городе? Куда тебе!
— Хогбен, тебя ждет Изабелла! Она сохнет по тебе, гуляка! Клубок подвыпивших друзей ударился о стену рядом с мисс Ренфру; та в ярости отшатнулась. Молодые люди заковыляли дальше, вверх по лестнице. Чевиот поймал на себе долгий злобный взгляд гвардейского офицера; черные волосы его развевались, лицо склонилось над перилами.
— Я тебе это припомню, — пригрозил он.
Молодой человек по имени Фредди, приятельски подмигнув Флоре и Чевиоту, с трудом побрел следом. Фалды фраков молодых людей развевались и хлопали, когда они с радостными возгласами и улюлюканьем гнались за своей жертвой. Миг — и они скрылись из вида.
Маргарет Ренфру дернула плечом.
— Молокососы, — равнодушно проговорила она. — Какие они скучные! Нет, мне подавайте человека постарше и поопытнее!
Теперь она не смотрела на Чевиота. Ее взгляд, загадочный и непостижимый, был направлен куда-то поверх его плеча.
Наконец она развернулась и начала осторожно подниматься по лестнице.
Если Флора и сердилась, то никак не показала своего гнева. Чевиот чувствовал исходящие от нее смущение, неуверенность, даже страх.
— Ты терпеть не можешь добрых советов, — тихо произнесла она. — Но прошу тебя, будь осторожен в одном.
— В чем?
— Умоляю, не ссорься с капитаном Хогбеном.
— Вот как?
— Не дразни его и не шути с ним… Всем известно, что он нечестно играет. Отчего-то мне кажется, что он принесет тебе горе.
— Как ты меня пугаешь!
— Джек!
— Я сказал только: «Как ты меня пугаешь».
Флора стиснула руки в меховой муфте.
— И еще… ты был не слишком-то радушен с бедным Фредди Деббитом.
Чевиот остановился, дойдя почти до верхней ступеньки, и снова приложил ладони ко лбу. Его голос звучал чуточку громче, чем голос Флоры:
— Флора, сколько раз можно просить у тебя прощения? Сегодня я просто не в себе.
— Думаешь, я ничего не заметила? Ведь я только и стараюсь тебе помочь! — Она снова замолчала, смутившись. Казалось, ее мысли унеслись куда-то далеко. — У Фредди, бедняжки, нет ни гроша за душой, хоть он и сын лорда Лоустоффа. Но он обожает тебя; за это я его и люблю. Пусть он обижает леди Корк, когда вышучивает ее и сочиняет о ней небылицы…
— Небылицы? Что за небылицы?
— Да так, фантазии. О ворах — раз уж тебя так беспокоит ее проклятый птичий корм.
— Флора, что такое? Ну-ка рассказывай!
— Фредди уверяет всех, будто какой-то злоумышленник хочет украсть любимого попугая леди Корк, который курит сигары. А еще Фредди говорит, что он бы не стал утруждать себя, взламывая замок ее шкатулки; он просто унес бы ее с собой.
— Вот оно как! — Чевиот прищелкнул пальцами. — Вот, значит, как!
Они дошли до верхней площадки и оказались в просторной, ярко освещенной галерее. Чевиот отвлекся от разговора и принялся с интересом озираться по сторонам.
Галерея была оформлена в китайском стиле, бывшем в моде сорок лет назад; в 1829 же году обстановка выглядела чуточку старомодной. Стенные панели, покрытые черным лаком и расписанные золотыми драконами, сверкали при свете масляных ламп под кружевными шелковыми абажурами на фарфоровых, полых ножках. Лампы стояли на маленьких низких столиках черного тика. В простенках между столиками с обеих сторон располагались резные тиковые стулья.
Оглянувшись, Чевиот увидел, что слева, сзади от него, находятся закрытые двойные двери, выкрашенные яркой оранжевой краской и расписанные золотыми узорами. За ними, очевидно, была бальная зала; оттуда доносились гул голосов и бренчание настраиваемых скрипок.
Все остальные двери здесь были также оранжевые с золотом. Они отчетливо выделялись на фоне черных лакированных стен. Вторые двойные двери находились в противоположном конце галереи. Справа, довольно далеко друг от друга, в галерею выходили еще две одинарные двери, расписанные так же. Тусклый ковер испещрили грязные следы.
— Мистер Чевиот!
Но Чевиот разглядывал птичьи клетки.
— Мистер Чевиот! — снова позвала его мисс Ренфру, останавливаясь у двойных дверей в конце галереи.
Клеток было восемь. Они свисали с потолка над тиковыми стульями — по четыре с каждой стороны. В каждой клетке сидела канарейка; все птички беспокойно метались по клеткам, некоторые возбужденно чирикали. Позолоченные клетки были очень большими. На это Чевиот и надеялся.
Протянув руку, он вытащил из одной клетки фарфоровую, довольно вместительную мисочку с кормом. Клетка закачалась; канарейка громко пискнула и забила крылышками. Осторожно ставя на место кормушку, он краем глаза следил за мисс Ренфру; та судорожно стиснула руки.
— Довольно невежливо с вашей стороны заставлять ждать леди Корк! — крикнула она.
— Мисс Ренфру, — неожиданно звонким голосом вмешалась Флора, — я уверена, леди Корк не станет возражать, если я еще на секунду задержу мистера Чевиота.
— Вы ведь обычно так и поступаете, верно? И все же… Именно сейчас?
— Да, особенно сейчас.
— Знаете ли, у леди Корк дело чрезвычайной важности!
— Не спорю с вами, — любезно согласилась Флора. — Но у меня тоже. Минута, не больше, идет?
Собираясь возразить, Чевиот повернулся к Флоре и так и застыл на месте. Он впервые видел ее при свете.
Она оказалась выше, чем он представлял; фигура у нее была стройнее и пышнее. Возможно, в карете она показалась ему скорее маленькой из-за тихого голоса и изящных рук. Сейчас же он увидел, какая у нее гладкая кожа, каким ярким румянцем залились ее щеки. На губах играла соблазнительная улыбка. От ее вида у него захватило дух.
В ту же секунду двойные двери за спиной мисс Ренфру, очевидно ведущие в будуар леди Корк, открылись и тихо закрылись.
Из будуара выскользнула смуглая девушка восемнадцати-девятнадцати лет. Кружевной чепец закрывал уши; длинный фартук также был отделан кружевом. Она была хорошенькой, с лучистыми карими глазами, которые часто кажутся черными и всегда выразительны.
Увидев Маргарет Ренфру, девушка пробормотала:
— Прошу прощения, мисс! — Она заспешила к лестнице. По пути присела в книксене перед Флорой, бросив на нее взгляд, исполненный искреннего обожания.
— Мистер Чевиот! — позвала мисс Ренфру. — Не пора ли, в конце концов?…
— Мадам! — перебил ее чей-то важный голос.
Чевиот совсем позабыл о мистере Хенли, который поднялся наверх следом за ними, но искренне обрадовался тому, что приземистый коротышка тоже здесь.
— С вашего позволения, мадам, — продолжал старший клерк, обращаясь к мисс Ренфру и ковыляя к ней, — я возьму на себя смелость и войду первым. Мистер Чевиот не заставит себя ждать. Обещаю.
— Как хотите!
Маргарет Ренфру открыла одну половинку дверей и вошла. Метнув на Чевиота и Флору быстрый умоляющий взгляд из-за рыжеватых бакенбардов, мистер Хенли вошел следом и закрыл за собой дверь. Они остались одни в цветистой, разукрашенной галерее.
— В чем дело? — осведомился Чевиот. — Что ты собиралась мне сказать?
Флора вскинула голову, пожала плечами и отвела взгляд.
— Надеюсь… — прошептала она, — если я не слишком многого прошу, ты можешь уделить мне один, всего один танец?
— Танец? И все?
— Все?! — повторила Флора, округляя глаза. — Все?!
— Я не могу, Флора! Я на службе.
Он произнес эти слова с выражением, дававшим понять, что не может ей противиться, и она прекрасно это поняла. Именно поэтому сердце ее растаяло, и она не стала настаивать на своем.
— Да, — проговорила она, криво улыбнувшись, — полагаю, твое ужасное полицейское дело должно идти в первую очередь. Как бы там ни было, следующий танец — вальс; некоторые до сих пор находят его неприличным. Ну и ладно! В таком случае я посижу здесь. — И Флора тут же грациозно и томно опустилась на резной стул. — Подожду, пока ты не освободишься.
— Тебе нельзя ждать здесь!
— Почему? Я не посмею войти в бальную залу; еще решат, что я явилась без кавалера! Почему мне нельзя здесь ждать?
— Потому что… да не знаю я! Просто нельзя, и все! — Чудовищным усилием Чевиот взял себя в руки. — В общем… если ты хочешь мне помочь…
Флора с готовностью подалась ему навстречу:
— Да, да! Сделаю все, что хочешь!
— Та темноглазая девушка в кружевном чепце, которая только что прошла мимо… Я верно решил, что она горничная леди Корк? Как ты ее называла — Соланж?
— Да, но зачем?…
— Вот что я от тебя хочу. — И Чевиот наскоро объяснил, в чем дело.
Флора вскочила.
— Ах, я все сделаю! — воскликнула она, кусая губы. — Хотя мне как-то… неприятно!
— Но почему? Что тут неприятного?
— Не важно. — Ее глаза, темно-синие и сияющие при свете ламп, встретились с его глазами. — Ты ведь что-то ищешь? И по-твоему, что-то подозрительное?
— Да.
— Что ты ищешь? Кого подозреваешь?
— Не могу сказать, пока не могу. Я еще не уверен, что напал на нужный след. Я должен навестить драконшу-хозяйку, а времени у нас мало. — В памяти всплыл накрытый внизу холодный ужин. — Флора! Скажи, леди Корк всегда присоединяется к гостям за ужином?
— Да, конечно. Всегда!
— В какое время здесь ужинают?
— Разумеется, в полночь! — Она как-то странно посмотрела на него. — Потом, как тебе, конечно, известно, танцы продолжаются до часу или до двух часов ночи. Мы… как я говорила, ужасно опоздали. Мне даже не дали программы танцев; по-моему, это верх неприличия. Который сейчас час?
Механически, не думая, Чевиот вытянул левую руку и закатал рукав, чтобы посмотреть на наручные часы. Но никаких часов на руке не оказалось. Флора наградила его очередным удивленным взглядом.
Тогда он сунул руку в левый жилетный карман. Там лежал тяжелый золотой репетир. Как он ни старался, крышка не открывалась.
— Джек! — ужаснулась Флора. — Неужели ты не в состоянии открыть собственные часы?
Если бы не ее присутствие, он никогда не допустил бы такой оплошности. Чевиот нажал на стерженек; крышка отскочила.
— Без двадцати пяти минут полночь, — произнес он и откашлялся.
— О боже! — молитвенно прошептала Флора, затем, тяжело дыша, сказала: — Сначала я думала, что ты шутишь. Ты ведь не… нет, невозможно… после всего, что ты обещал!…
И она упорхнула по тусклому ковру, между черными лакированными стенами и золотыми драконами, к той лестнице, по которой спустилась Соланж.
— Флора! Что я сделал?
Ответа не последовало. Красавицы след простыл.
Чевиот с щелчком закрыл часы, ощутив тяжесть цепочки и печаток, когда засовывал их в карман. На лбу у него выступила испарина.
Как бы он хотел разгадать, что кроется за каждым словом, произнесенным в этом доме. Чевиот ощущал множество подводных течений, хотя не был в состоянии их истолковать. Возможно, его скоро унесет мощным отливом. И все же…
— Не выйдет! — произнес он вслух и, расправив плечи, громко постучал в двойные двери. Он не мог предугадать того, что через двадцать минут здесь произойдет убийство, вызванное отчасти его собственными словами и поступками.
Глава 5
Убийство в ритме вальса
— Входите! — отрывисто крикнули из-за двери. Чевиот повернул ручку и толкнул одну из створок.
Его встретил такой отталкивающий, такой нечеловеческий скрипучий смех — «Ха-ха-ха!» — что на секунду он подумал, будто так смеяться может лишь старуха, сидящая у камина напротив и сжимающая палку с изогнутым набалдашником.
Леди Корк оказалась низкорослой — не толстой, а скорее полноватой, почти без шеи. Из-под белого чепца с оборками, стоящими почти вертикально, выбивались сивые космы. Платье на леди Корк также было белое. И все же, невзирая на возраст, она сохранила белизну кожи. На лице, отмеченном печатью былой красоты, сверкали маленькие глазки. Они хитро и выжидательно уставились на Чевиота.
— Так, так… Закройте дверь! — громко приказала старуха. Чевиот исполнил приказание.
С противоположной стороны камина, словно любимая компаньонка, устроился на деревянной жердочке крупный красно-зеленый попугай ара. Попугай сидел не в клетке; он был привязан к жердочке за тонкую цепочку, накинутую на лапку. Попугай склонил набок голову с розовато-лилово-белым хохолком и тоже хитро сощурил один глаз. Потом распушил перья, застучал когтями по жердочке, как гость, который вытирает ноги о дверной коврик, и, запрокинув клюв, залился тем нечеловеческим скрипучим хохотом, который Чевиот уже слышал.
Его встретил такой отталкивающий, такой нечеловеческий скрипучий смех — «Ха-ха-ха!» — что на секунду он подумал, будто так смеяться может лишь старуха, сидящая у камина напротив и сжимающая палку с изогнутым набалдашником.
Леди Корк оказалась низкорослой — не толстой, а скорее полноватой, почти без шеи. Из-под белого чепца с оборками, стоящими почти вертикально, выбивались сивые космы. Платье на леди Корк также было белое. И все же, невзирая на возраст, она сохранила белизну кожи. На лице, отмеченном печатью былой красоты, сверкали маленькие глазки. Они хитро и выжидательно уставились на Чевиота.
— Так, так… Закройте дверь! — громко приказала старуха. Чевиот исполнил приказание.
С противоположной стороны камина, словно любимая компаньонка, устроился на деревянной жердочке крупный красно-зеленый попугай ара. Попугай сидел не в клетке; он был привязан к жердочке за тонкую цепочку, накинутую на лапку. Попугай склонил набок голову с розовато-лилово-белым хохолком и тоже хитро сощурил один глаз. Потом распушил перья, застучал когтями по жердочке, как гость, который вытирает ноги о дверной коврик, и, запрокинув клюв, залился тем нечеловеческим скрипучим хохотом, который Чевиот уже слышал.