– Я совершенно трезв, – с раздражением ответил Стивенс. – Просто задумался.
Он посмотрел вдаль, за Мэри, чтобы понять причину слабого свечения, которое играло бликами на ее прическе. И увидел мраморные урны и занавес из черного велюра. Свет исходил из магазина похоронных принадлежностей, внутри которого был виден неподвижный силуэт мужчины, смотревшего на улицу.
– Боже мой! – воскликнул Стивенс. – Наконец-то мистер Аткинсон!
– Ты действительно трезв, – заметила Мэри. – Но если будешь так долго усаживаться, то огорчишь Элен, приготовившую нам один из тех ужинов, секрет которых известен только ей… Разговаривая, она взглянула назад за свое плечо и тоже увидела в витрине неподвижный силуэт. – Аткинсон? А что он делает?
– Ничего особенного, но я впервые вижу живую душу в этом магазине. У него такой вид, будто он кого-то ждет.
Мэри с привычной легкостью развернула машину и быстро направилась в сторону Кингс-авеню. Стивенсу показалось, что кто-то позвал его по имени, но Мэри нажимала на акселератор, и шум мотора не позволил ему с уверенностью определить, послышался ему голос или нет. Он оглянулся, но увидел лишь пустынную улицу и ничего не сказал жене. Вновь находиться рядом с Мэри, такой оживленной, веселой, было легко и покойно, и у него даже мелькнула мысль – а не от переутомления ли выдумал он все то странное, что слышал и видел сегодня.
– Ты чувствуешь сладость в воздухе? – спросила она. – Около большого дерева и рядом с оградой очень много крокусов, а сегодня днем я видела и примулы! О, это восхитительно! Она вдыхала воздух всей грудью, откинув назад голову. – Устал? – спросила она.
– Вовсе нет.
– В самом деле?
– Конечно, зачем мне тебя обманывать!
– Тед, дорогой, не надо так кричать, – немного огорченно попросила она. – Тебе нужен хороший коктейль, Тед… Давай никуда не пойдем сегодня вечером.
– Давай. Но почему ты об этом просишь?
Мэри смотрела прямо перед собой, слегка нахмурив брови.
– Марк Деспард звонил сегодня несколько раз. Он хочет встретиться с тобой. Он сказал, что это очень важно и не стал ничего уточнять, но я думаю, это касается его дяди Майлза. Мне показалось, что Марк был чем-то очень взволнован…
Она посмотрела на Стивенса с тем выражением, которое он так любил. Ее лицо казалось освещенным внутренним огнем и было необычайно красиво.
– Тед, ты ведь не пойдешь, правда?
Глава III
Глава IV
Он посмотрел вдаль, за Мэри, чтобы понять причину слабого свечения, которое играло бликами на ее прическе. И увидел мраморные урны и занавес из черного велюра. Свет исходил из магазина похоронных принадлежностей, внутри которого был виден неподвижный силуэт мужчины, смотревшего на улицу.
– Боже мой! – воскликнул Стивенс. – Наконец-то мистер Аткинсон!
– Ты действительно трезв, – заметила Мэри. – Но если будешь так долго усаживаться, то огорчишь Элен, приготовившую нам один из тех ужинов, секрет которых известен только ей… Разговаривая, она взглянула назад за свое плечо и тоже увидела в витрине неподвижный силуэт. – Аткинсон? А что он делает?
– Ничего особенного, но я впервые вижу живую душу в этом магазине. У него такой вид, будто он кого-то ждет.
Мэри с привычной легкостью развернула машину и быстро направилась в сторону Кингс-авеню. Стивенсу показалось, что кто-то позвал его по имени, но Мэри нажимала на акселератор, и шум мотора не позволил ему с уверенностью определить, послышался ему голос или нет. Он оглянулся, но увидел лишь пустынную улицу и ничего не сказал жене. Вновь находиться рядом с Мэри, такой оживленной, веселой, было легко и покойно, и у него даже мелькнула мысль – а не от переутомления ли выдумал он все то странное, что слышал и видел сегодня.
– Ты чувствуешь сладость в воздухе? – спросила она. – Около большого дерева и рядом с оградой очень много крокусов, а сегодня днем я видела и примулы! О, это восхитительно! Она вдыхала воздух всей грудью, откинув назад голову. – Устал? – спросила она.
– Вовсе нет.
– В самом деле?
– Конечно, зачем мне тебя обманывать!
– Тед, дорогой, не надо так кричать, – немного огорченно попросила она. – Тебе нужен хороший коктейль, Тед… Давай никуда не пойдем сегодня вечером.
– Давай. Но почему ты об этом просишь?
Мэри смотрела прямо перед собой, слегка нахмурив брови.
– Марк Деспард звонил сегодня несколько раз. Он хочет встретиться с тобой. Он сказал, что это очень важно и не стал ничего уточнять, но я думаю, это касается его дяди Майлза. Мне показалось, что Марк был чем-то очень взволнован…
Она посмотрела на Стивенса с тем выражением, которое он так любил. Ее лицо казалось освещенным внутренним огнем и было необычайно красиво.
– Тед, ты ведь не пойдешь, правда?
Глава III
– Ты же знаешь, что я всегда с удовольствием остаюсь дома, если есть возможность, – машинально ответил Стивенс. – Все будет зависеть от того, что Марк…
Он не закончил, не совсем ясно представляя, что же собирался сказать. Бывали моменты, когда ему казалось, что Мэри вдруг как бы исчезает, и рядом с ним остается лишь ее пустая оболочка… Может быть, сейчас это почудилось ему из-за света уличных фонарей. Как-то сразу забыв о Марке Деспарде, Мэри принялась рассуждать об обивке мебели, которая подошла бы для их квартиры в Нью-Йорке.
Стивенс подумал, что, когда они станут пить коктейль, он расскажет ей обо всех своих сегодняшних переживаниях, они вместе посмеются над ними и забудут. Он попытался вспомнить, читала ли Мэри что-нибудь, написанное Кроссом. Обычно она просматривала все, что приносил для себя Стивенс. «Любопытно, – подумал он, – что запоминались ей одни лишь какие-то мелочи, касающиеся или героев, или тех мест, где происходило действие».
Стивенс повернулся к жене. Манто соскользнуло с ее плеч, и на левом запястье он увидел знаменитый браслет, чеканную драгоценность, застежка которой была сделана в виде головы кота с рубином во рту.
– Ты когда-нибудь читала книги Кросса?
– Кросса? А кто это?
– Он пишет о криминальных процессах.
– О! Узнаю тебя… Нет. Но не вижу в этом ничего странного. Тебе же известно, что у меня нет болезненного воображения, как у некоторых, – лицо ее стало серьезным. – Как, например, у Марка Деспарда, доктора Вельдена и у тебя. Вы чересчур увлекаетесь убийствами и всякими этими страшными вещами… Ты не считаешь, что в этом есть нечто нездоровое?
Стивенс был ошеломлен. Он никогда не слышал раньше от Мэри подобных рассуждений. В ее словах было столько неискренности, фальши…
Он взглянул на нее снова и понял, что она говорит серьезно.
– Один высокопоставленный чиновник сказал однажды, – заметил он, – что до тех пор, пока американцев будут интересовать преступления и адюльтеры, страна вне опасности. Тебе не нравится, как ты говоришь, мой болезненный вкус? Ну что ж. Попробую предложить тебе новую рукопись Кросса. Может быть, и твой вкус изменится. Она об отравительницах, среди них есть даже некая Мари.
– Да? А ты ее прочел?
– Нет, только взглянул.
Мэри больше не проявила ни малейшего любопытства, как-то сразу перестала говорить о рукописи и, нахмурив брови, повернула на дорогу, которая вела к их дому.
Стивенс вылез из машины, чувствуя голод и холод. Свет весело пробивался сквозь занавески, в воздухе ощущался запах зелени и аромат сирени. Позади виллы поднимался небольшой холм, покрытый леском, с оградой Деспард Парка на вершине.
Они вошли; направо от холла располагалась жилая комната с софой и креслами, обитыми оранжевой тканью, небольшими лампами рассеянного света, рядами книг в разноцветных обложках и хорошей копией Рембрандта над камином. Налево, за стеклянной дверью, была столовая, там Стивенс увидел хлопотливую пухленькую Элен.
Мэри взяла у него шляпу, портфель, и он поднялся на второй этаж, чтобы освежить руки и лицо. Умывание подействовало на Стивенса благотворно; весело насвистывая, он начал спускаться по лестнице, но вдруг остановился. Отсюда хорошо был виден его портфель, лежавший на маленьком телефонном столике. Никелированный замок слегка поблескивал, и Стивенс обнаружил, что он открыт.
У него возникло ощущение, что кто-то шпионит за ним в его собственном доме. Это показалось ему ужасным. Чувствуя неловкость, он приблизился к столику и быстро проверил рукопись. Фотографии Мари Д'Обрэй в ней не было.
Даже не дав себе времени обдумать все происшедшее, Стивенс тут же прошел в гостиную. Ему почудилось, что в ней что-то изменилось. Мэри с пустым стаканом в руке полулежала на софе, рядом стоял круглый столик на одной ножке, на нем располагался сервиз с коктейлями. Лицо ее было порозовевшим, жестом она указала мужу на другой стакан.
– Ты напрасно теряешь время. Выпей и почувствуешь себя гораздо лучше.
Стивенс глотал, чувствуя, что Мэри изучает его. Но мысль эта показалась ему настолько отталкивающей, что он поспешил отделаться от нее, налил себе второй коктейль и залпом выпил и его.
– Скажи-ка, Мэри, тебе не кажется, что этот дом номер один по Кингс-авеню весьма странный? Ты знаешь, я бы не удивился, если бы увидел однажды между занавесками руки призрака или если бы там обнаружились трупы в шкафах. Кстати, ты не знаешь кого-нибудь, кто бы жил в прошлом веке, носил твое имя и имел привычку отравлять людей мышьяком? Она, нахмурившись, поглядела на него.
– Тед, о чем ты, черт побери! Сегодня ты мне кажешься совершенно ненормальным. – Она смешалась, потом рассмеялась: – Ты думаешь я отравила твой коктейль?
– Этого бы я тебе не простил! Но все же, каким бы нелепым ни показался тебе мой вопрос, ответь мне: ты когда-нибудь слышала о женщине, которая жила в прошлом столетии, была как две капли воды похожа на тебя и даже носила браслет с головой кота – точно такой же, как у тебя.
– Тед, в самом деле, что все это означает…
Стивенс решил оставить свой легкомысленный тон.
– Послушай, Мэри. Давай не будем делать тайну из этой истории. Может, все это и ерунда, однако кто-то решил глупо пошутить, всунув твою фотографию в костюме середины девятнадцатого века в книгу вместо портрета женщины, которая, судя по всему, отравила половину своих знакомых. В этом нет ничего удивительного, Кросс не впервые выступает в роли плохого шутника. Тем не менее, я снова задаю тот же вопрос и прошу ответить прямо: кто такая Мари Д'Обрэй? Это одна из твоих родственниц?
Мэри поднялась. Он не заметил в ней ни гнева, ни удивления, она смотрела на мужа с выражением взволнованной озабоченности.
– Тед, я стараюсь понять тебя, потому что, мне кажется, ты говоришь серьезно. Была ли в прошлом веке некая Мари Д'Обрэй?.. Имя довольно распространенное, ты знаешь… Она отравила множество людей, и ты полагаешь, что я и она – это одна и та же женщина? Поэтому ты играешь в Великого инквизитора? Если я та самая Мари Д'Обрэй, – она взглянула в зеркало через свое плечо, и на мгновение Стивенсу показалось, что в нем отразилось нечто странное, – можно считать, что для моего возраста я прекрасно сохранилась!
– Я ничего не утверждаю. Я просто спрашиваю тебя, нет ли среди твоих предков…
– Предков… Нет, Тед, приготовь-ка лучше еще один коктейль. Твои выдумки сведут меня с ума!
– Хорошо, давай больше не будем об этом. Остается только надеяться, что уважающее себя издательство не позволит, чтобы его дурачили, подсовывая сомнительные фотографии… Посмотри мне в глаза, Мэри! Ты не открывала несколько минут назад мой портфель?
– Нет.
– Ты не открывала мой портфель и не брала оттуда фотографию Мари Д'Обрэй, которая была гильотинирована в 1861 году за убийство?
– Конечно же нет! – она наконец вышла из себя. – О, Тед! – голос ее дрогнул. – Что означает вся эта история?
– Кто-то вынул фотографию. Она исчезла из рукописи. Кроме нас и Элен здесь больше никого не было. Значит, какой-то таинственный волшебник проник в дом, пока я находился наверху. Другого объяснения я не вижу… Адрес Кросса написан на титульном листе. Надо позвонить ему и спросить, не будет ли он возражать, если мы обойдемся в книге без фото… Но тогда все равно я должен буду вернуть ему снимок…
– Мадам, стол накрыт, – появившись на пороге объявила Элен.
И в тот же миг раздался стук молоточка на входной двери. В этом не было ничего странного, такое случалось дюжину раз в день, но Стивенс ощутил нечто вроде шока. Элен, ворча, отправилась открывать.
– Мистер Стивене дома? – послышался голос Марка Деспарда.
Стивенс встал. Мэри не двинулась с места, и лицо ее оставалось бесстрастным. Проходя мимо жены, Стивенс неожиданно для себя наклонился к ней, взял ее руку и поцеловал. Затем он направился к двери, собираясь как можно любезней встретить Марка Деспарда, пригласить его за стол и предложить коктейль.
С Марком вошел еще один человек, похожий на иностранца. Железный кованный фонарь освещал холл, светлые волосы Марка, разделенные посередине пробором, и его светло-голубые глаза. Марк был адвокатом и продолжал дело своего отца, умершего шесть лет назад, но клиентов у него было немного. Он объяснял это тем, что не мог отказать себе в удовольствии подметить и дурное и хорошее в одном и том же поступке, а клиентам не очень-то нравится, когда им говорят правду. В своем любимом Деспард Парке Марк одевался всегда одинаково – в охотничью куртку, фланелевую рубашку, вельветовые брюки и сапоги на шнурках. Он мял шляпу в руках, оглядываясь вокруг.
– Очень сожалею, но я бы не решился обеспокоить вас, если бы повод для моего вторжения не был важности чрезвычайной и не терпел отлагательств…
Марк повернулся к сопровождавшему его человеку. Тот был ниже и мельче Марка. Его лицо с энергичными чертами, несмотря на глубокую крестообразную морщину между бровей, казалось приятным. На нем было хорошо сшитое пальто из дорогого материала. Человек этот был из тех, что запоминаются.
– Позволь представить тебе моего старинного друга, доктора Партингтона, – живо продолжал Марк, в то время как спутник по-прежнему молчал. – Мы бы хотели поговорить с тобой наедине, Тед. Возможно, разговор предстоит долгий, но я подумал, что если ты узнаешь о его причинах, то, конечно, не будешь возражать, если час…
– Хэлло, Марк, – воскликнула Мэри со своей обычной улыбкой. – Конечно, мы можем подождать с ужином. Проходите в кабинет Теда.
После обмена приветствиями Стивенс провел обоих мужчин в свой кабинет, который находился по другую сторону от холла. Это была маленькая комнатка, и, казалось, что они заполнили ее целиком.
Марк тщательно прикрыл дверь и прислонился к ней спиной.
– Тед, – сразу начал он. – Мой дядя Майлз был убит.
– Марк, ты…
– Его отравили мышьяком…
– Присаживайтесь, – указал Стивенс гостям на кожаные кресла, сам устроился за свой стол и спросил: – Кто это сделал?
– Я знаю одно – совершить убийство мог только кто-то из своих, – вздохнув, сказал Марк. – А теперь, когда тебе известна суть дела, постараюсь объяснить, почему я обратился именно к тебе. – Его светлые глаза уставились на лампу. – Есть одна проблема, которую я хочу, вернее должен, разрешить. Но мне необходима помощь трех человек. Двоих я уже нашел, и ты третий из тех, на кого я мог бы положиться. Однако, если ты согласишься, я сразу же попросил бы тебя дать мне обещание: что бы мы ни обнаружили, полиция не должна узнать ничего.
– Ты не хочешь, чтобы преступник был наказан? – проговорил Стивенс, разглядывая ковер, чтобы скрыть замешательство.
– О, нет! – с жаром произнес Марк. – Но мы живем в странное время, которое мне не очень подходит. Я не люблю, когда вмешиваются в мои личные дела, и тем более, мне совсем не хочется, чтобы они потом вылезали на страницы газет. Поэтому, совершено преступление или нет, полиция, я надеюсь, в это дело не сунется. Сегодня ночью, если, конечно, ты согласишься, мы проникнем в склеп, откроем гроб моего дяди и проведем вскрытие. Мы должны проверить, есть мышьяк в его теле или нет. Хотя лично я уже сделал для себя вывод. Видишь ли, уже больше недели я знаю, что дядя Майлз был убит, но ничего пока не смог предпринять, так как все должно быть проверено в тайне, а ни один врач… я хотел сказать…
Тут Партингтон приятным голосом прервал его:
– Марк намеревался сказать, что ни один врач, дорожащий своей репутацией, не рискнул бы провести вскрытие в подобных обстоятельствах. Поэтому он и обратился ко мне.
– Я не это имел в виду!
– Я все прекрасно понимаю, мой дорогой, но лучше сразу уточнить, почему я участвую в этом предприятии, – уже обращаясь к Стивенсу, сказал Партингтон. – Ровно десять лет назад я был помолвлен с сестрой Марка Эдит. Я был хирургом с довольно приличной практикой в Нью-Йорке. И тут я согласился сделать один аборт – не имеет значения, по каким причинам, но вовсе не из дурных побуждений. Операция получила огласку, о ней писали газеты, и я, естественно, был изгнан из цеха врачей. Трагедией для меня это не стало – у меня есть состояние. Но Эдит до сих пор уверена, что та женщина, которой я помог, была… Короче, это старая история. С тех пор я живу в Англии и довольно комфортно. Но вот неделю назад Марк телеграфировал мне, просил приехать, указав, что все объяснит при встрече, я сел на первый пароход, и вот я здесь. Теперь, после моих объяснений, вы знаете о деле ровным счетом столько же, сколько и я.
Стивенс встал, взял из шкафа бутылку виски, сифон и три стакана.
– Марк, – вымолвил он, – я готов пообещать тебе хранить тайну, однако, предположим, что твои подозрения подтвердятся. И окажется, что твой дядя действительно был убит. Как ты поступишь дальше?
Марк закрыл рукой глаза.
– Не знаю! Я буквально схожу с ума. Как я поступлю? Совершать новое преступление, чтобы отомстить за первое? Нет уж, спасибо, я не настолько обожал своего дядю, что бы пойти на это… Но все равно мы должны знать! Мы не можем жить рядом с убийцей, Тед. И потом, дядя Майлз скончался не сразу. Он долго страдал, и кто-то упивался его мучениями. Кто-то в течение дней, может быть недель, травил его мышьяком, и невозможно ничего доказать, по тому что симптомы отравления схожи с признаками гастроэнтерита, которым он действительно болел. Перед тем как дядя почувствовал себя настолько плохо, что мы решили нанять для него сиделку, он попросил нас поднимать ему пищу на подносе к себе наверх, но он не терпел, чтобы даже Маргарет, наша служанка, входила в его комнату. Дядя Майлз попросил ставить поднос на маленький столик у дверей в его комнату, сказав, что сам будет забирать его тогда, когда сочтет нужным! Поднос иногда оставался у двери довольно долгое время. И значит, любой из домашних или даже из гостей мог развлекаться тем, что посыпал его еду мышьяком, но… – Марк сам того не замечая, возвысил голос, – но в ночь, когда он умер, все было совершенно иначе, и я хочу знать все до конца, пусть даже окажется, что мой дядя был убит моей собственной женой!
Стивенс, собиравшийся взять коробку сигар, замер с протянутой рукой. Люси! Перед его глазами возникла жена Марка с приветливым лицом, янтарными волосами, с ее обычной веселостью… Люси! Невероятно!
– Я понимаю, о чем ты думаешь, – заметил Марк, сверкая глазами. – Тебе мои слова кажутся дикими, не так ли? Я знаю это. Тем более что в ту ночь Люси была со мной на костюмированном балу в Сент-Дэвиде. Но есть также и некоторые другие свидетельства, которые необходимо опровергнуть, чтобы доказать ее невиновность. Не пожелал бы тебе оказаться когда-нибудь в моем положении! Я должен знать, кто убил дядю Майлза, чтобы понять, кто пытался скомпрометировать мою жену! И вот тогда, я тебя уверяю, будет очень скверно!
Ни Стивенс, ни врач не притронулись к виски. Лишь Марк налил себе в стакан, опустошил его одним махом и продолжал:
– Миссис Хендерсон – наша гувернантка и повар – видела, как было совершено преступление. Она заметила, как была дана последняя доза яда. И, судя по ее словам, убийцей могла быть только Люси.
Он не закончил, не совсем ясно представляя, что же собирался сказать. Бывали моменты, когда ему казалось, что Мэри вдруг как бы исчезает, и рядом с ним остается лишь ее пустая оболочка… Может быть, сейчас это почудилось ему из-за света уличных фонарей. Как-то сразу забыв о Марке Деспарде, Мэри принялась рассуждать об обивке мебели, которая подошла бы для их квартиры в Нью-Йорке.
Стивенс подумал, что, когда они станут пить коктейль, он расскажет ей обо всех своих сегодняшних переживаниях, они вместе посмеются над ними и забудут. Он попытался вспомнить, читала ли Мэри что-нибудь, написанное Кроссом. Обычно она просматривала все, что приносил для себя Стивенс. «Любопытно, – подумал он, – что запоминались ей одни лишь какие-то мелочи, касающиеся или героев, или тех мест, где происходило действие».
Стивенс повернулся к жене. Манто соскользнуло с ее плеч, и на левом запястье он увидел знаменитый браслет, чеканную драгоценность, застежка которой была сделана в виде головы кота с рубином во рту.
– Ты когда-нибудь читала книги Кросса?
– Кросса? А кто это?
– Он пишет о криминальных процессах.
– О! Узнаю тебя… Нет. Но не вижу в этом ничего странного. Тебе же известно, что у меня нет болезненного воображения, как у некоторых, – лицо ее стало серьезным. – Как, например, у Марка Деспарда, доктора Вельдена и у тебя. Вы чересчур увлекаетесь убийствами и всякими этими страшными вещами… Ты не считаешь, что в этом есть нечто нездоровое?
Стивенс был ошеломлен. Он никогда не слышал раньше от Мэри подобных рассуждений. В ее словах было столько неискренности, фальши…
Он взглянул на нее снова и понял, что она говорит серьезно.
– Один высокопоставленный чиновник сказал однажды, – заметил он, – что до тех пор, пока американцев будут интересовать преступления и адюльтеры, страна вне опасности. Тебе не нравится, как ты говоришь, мой болезненный вкус? Ну что ж. Попробую предложить тебе новую рукопись Кросса. Может быть, и твой вкус изменится. Она об отравительницах, среди них есть даже некая Мари.
– Да? А ты ее прочел?
– Нет, только взглянул.
Мэри больше не проявила ни малейшего любопытства, как-то сразу перестала говорить о рукописи и, нахмурив брови, повернула на дорогу, которая вела к их дому.
Стивенс вылез из машины, чувствуя голод и холод. Свет весело пробивался сквозь занавески, в воздухе ощущался запах зелени и аромат сирени. Позади виллы поднимался небольшой холм, покрытый леском, с оградой Деспард Парка на вершине.
Они вошли; направо от холла располагалась жилая комната с софой и креслами, обитыми оранжевой тканью, небольшими лампами рассеянного света, рядами книг в разноцветных обложках и хорошей копией Рембрандта над камином. Налево, за стеклянной дверью, была столовая, там Стивенс увидел хлопотливую пухленькую Элен.
Мэри взяла у него шляпу, портфель, и он поднялся на второй этаж, чтобы освежить руки и лицо. Умывание подействовало на Стивенса благотворно; весело насвистывая, он начал спускаться по лестнице, но вдруг остановился. Отсюда хорошо был виден его портфель, лежавший на маленьком телефонном столике. Никелированный замок слегка поблескивал, и Стивенс обнаружил, что он открыт.
У него возникло ощущение, что кто-то шпионит за ним в его собственном доме. Это показалось ему ужасным. Чувствуя неловкость, он приблизился к столику и быстро проверил рукопись. Фотографии Мари Д'Обрэй в ней не было.
Даже не дав себе времени обдумать все происшедшее, Стивенс тут же прошел в гостиную. Ему почудилось, что в ней что-то изменилось. Мэри с пустым стаканом в руке полулежала на софе, рядом стоял круглый столик на одной ножке, на нем располагался сервиз с коктейлями. Лицо ее было порозовевшим, жестом она указала мужу на другой стакан.
– Ты напрасно теряешь время. Выпей и почувствуешь себя гораздо лучше.
Стивенс глотал, чувствуя, что Мэри изучает его. Но мысль эта показалась ему настолько отталкивающей, что он поспешил отделаться от нее, налил себе второй коктейль и залпом выпил и его.
– Скажи-ка, Мэри, тебе не кажется, что этот дом номер один по Кингс-авеню весьма странный? Ты знаешь, я бы не удивился, если бы увидел однажды между занавесками руки призрака или если бы там обнаружились трупы в шкафах. Кстати, ты не знаешь кого-нибудь, кто бы жил в прошлом веке, носил твое имя и имел привычку отравлять людей мышьяком? Она, нахмурившись, поглядела на него.
– Тед, о чем ты, черт побери! Сегодня ты мне кажешься совершенно ненормальным. – Она смешалась, потом рассмеялась: – Ты думаешь я отравила твой коктейль?
– Этого бы я тебе не простил! Но все же, каким бы нелепым ни показался тебе мой вопрос, ответь мне: ты когда-нибудь слышала о женщине, которая жила в прошлом столетии, была как две капли воды похожа на тебя и даже носила браслет с головой кота – точно такой же, как у тебя.
– Тед, в самом деле, что все это означает…
Стивенс решил оставить свой легкомысленный тон.
– Послушай, Мэри. Давай не будем делать тайну из этой истории. Может, все это и ерунда, однако кто-то решил глупо пошутить, всунув твою фотографию в костюме середины девятнадцатого века в книгу вместо портрета женщины, которая, судя по всему, отравила половину своих знакомых. В этом нет ничего удивительного, Кросс не впервые выступает в роли плохого шутника. Тем не менее, я снова задаю тот же вопрос и прошу ответить прямо: кто такая Мари Д'Обрэй? Это одна из твоих родственниц?
Мэри поднялась. Он не заметил в ней ни гнева, ни удивления, она смотрела на мужа с выражением взволнованной озабоченности.
– Тед, я стараюсь понять тебя, потому что, мне кажется, ты говоришь серьезно. Была ли в прошлом веке некая Мари Д'Обрэй?.. Имя довольно распространенное, ты знаешь… Она отравила множество людей, и ты полагаешь, что я и она – это одна и та же женщина? Поэтому ты играешь в Великого инквизитора? Если я та самая Мари Д'Обрэй, – она взглянула в зеркало через свое плечо, и на мгновение Стивенсу показалось, что в нем отразилось нечто странное, – можно считать, что для моего возраста я прекрасно сохранилась!
– Я ничего не утверждаю. Я просто спрашиваю тебя, нет ли среди твоих предков…
– Предков… Нет, Тед, приготовь-ка лучше еще один коктейль. Твои выдумки сведут меня с ума!
– Хорошо, давай больше не будем об этом. Остается только надеяться, что уважающее себя издательство не позволит, чтобы его дурачили, подсовывая сомнительные фотографии… Посмотри мне в глаза, Мэри! Ты не открывала несколько минут назад мой портфель?
– Нет.
– Ты не открывала мой портфель и не брала оттуда фотографию Мари Д'Обрэй, которая была гильотинирована в 1861 году за убийство?
– Конечно же нет! – она наконец вышла из себя. – О, Тед! – голос ее дрогнул. – Что означает вся эта история?
– Кто-то вынул фотографию. Она исчезла из рукописи. Кроме нас и Элен здесь больше никого не было. Значит, какой-то таинственный волшебник проник в дом, пока я находился наверху. Другого объяснения я не вижу… Адрес Кросса написан на титульном листе. Надо позвонить ему и спросить, не будет ли он возражать, если мы обойдемся в книге без фото… Но тогда все равно я должен буду вернуть ему снимок…
– Мадам, стол накрыт, – появившись на пороге объявила Элен.
И в тот же миг раздался стук молоточка на входной двери. В этом не было ничего странного, такое случалось дюжину раз в день, но Стивенс ощутил нечто вроде шока. Элен, ворча, отправилась открывать.
– Мистер Стивене дома? – послышался голос Марка Деспарда.
Стивенс встал. Мэри не двинулась с места, и лицо ее оставалось бесстрастным. Проходя мимо жены, Стивенс неожиданно для себя наклонился к ней, взял ее руку и поцеловал. Затем он направился к двери, собираясь как можно любезней встретить Марка Деспарда, пригласить его за стол и предложить коктейль.
С Марком вошел еще один человек, похожий на иностранца. Железный кованный фонарь освещал холл, светлые волосы Марка, разделенные посередине пробором, и его светло-голубые глаза. Марк был адвокатом и продолжал дело своего отца, умершего шесть лет назад, но клиентов у него было немного. Он объяснял это тем, что не мог отказать себе в удовольствии подметить и дурное и хорошее в одном и том же поступке, а клиентам не очень-то нравится, когда им говорят правду. В своем любимом Деспард Парке Марк одевался всегда одинаково – в охотничью куртку, фланелевую рубашку, вельветовые брюки и сапоги на шнурках. Он мял шляпу в руках, оглядываясь вокруг.
– Очень сожалею, но я бы не решился обеспокоить вас, если бы повод для моего вторжения не был важности чрезвычайной и не терпел отлагательств…
Марк повернулся к сопровождавшему его человеку. Тот был ниже и мельче Марка. Его лицо с энергичными чертами, несмотря на глубокую крестообразную морщину между бровей, казалось приятным. На нем было хорошо сшитое пальто из дорогого материала. Человек этот был из тех, что запоминаются.
– Позволь представить тебе моего старинного друга, доктора Партингтона, – живо продолжал Марк, в то время как спутник по-прежнему молчал. – Мы бы хотели поговорить с тобой наедине, Тед. Возможно, разговор предстоит долгий, но я подумал, что если ты узнаешь о его причинах, то, конечно, не будешь возражать, если час…
– Хэлло, Марк, – воскликнула Мэри со своей обычной улыбкой. – Конечно, мы можем подождать с ужином. Проходите в кабинет Теда.
После обмена приветствиями Стивенс провел обоих мужчин в свой кабинет, который находился по другую сторону от холла. Это была маленькая комнатка, и, казалось, что они заполнили ее целиком.
Марк тщательно прикрыл дверь и прислонился к ней спиной.
– Тед, – сразу начал он. – Мой дядя Майлз был убит.
– Марк, ты…
– Его отравили мышьяком…
– Присаживайтесь, – указал Стивенс гостям на кожаные кресла, сам устроился за свой стол и спросил: – Кто это сделал?
– Я знаю одно – совершить убийство мог только кто-то из своих, – вздохнув, сказал Марк. – А теперь, когда тебе известна суть дела, постараюсь объяснить, почему я обратился именно к тебе. – Его светлые глаза уставились на лампу. – Есть одна проблема, которую я хочу, вернее должен, разрешить. Но мне необходима помощь трех человек. Двоих я уже нашел, и ты третий из тех, на кого я мог бы положиться. Однако, если ты согласишься, я сразу же попросил бы тебя дать мне обещание: что бы мы ни обнаружили, полиция не должна узнать ничего.
– Ты не хочешь, чтобы преступник был наказан? – проговорил Стивенс, разглядывая ковер, чтобы скрыть замешательство.
– О, нет! – с жаром произнес Марк. – Но мы живем в странное время, которое мне не очень подходит. Я не люблю, когда вмешиваются в мои личные дела, и тем более, мне совсем не хочется, чтобы они потом вылезали на страницы газет. Поэтому, совершено преступление или нет, полиция, я надеюсь, в это дело не сунется. Сегодня ночью, если, конечно, ты согласишься, мы проникнем в склеп, откроем гроб моего дяди и проведем вскрытие. Мы должны проверить, есть мышьяк в его теле или нет. Хотя лично я уже сделал для себя вывод. Видишь ли, уже больше недели я знаю, что дядя Майлз был убит, но ничего пока не смог предпринять, так как все должно быть проверено в тайне, а ни один врач… я хотел сказать…
Тут Партингтон приятным голосом прервал его:
– Марк намеревался сказать, что ни один врач, дорожащий своей репутацией, не рискнул бы провести вскрытие в подобных обстоятельствах. Поэтому он и обратился ко мне.
– Я не это имел в виду!
– Я все прекрасно понимаю, мой дорогой, но лучше сразу уточнить, почему я участвую в этом предприятии, – уже обращаясь к Стивенсу, сказал Партингтон. – Ровно десять лет назад я был помолвлен с сестрой Марка Эдит. Я был хирургом с довольно приличной практикой в Нью-Йорке. И тут я согласился сделать один аборт – не имеет значения, по каким причинам, но вовсе не из дурных побуждений. Операция получила огласку, о ней писали газеты, и я, естественно, был изгнан из цеха врачей. Трагедией для меня это не стало – у меня есть состояние. Но Эдит до сих пор уверена, что та женщина, которой я помог, была… Короче, это старая история. С тех пор я живу в Англии и довольно комфортно. Но вот неделю назад Марк телеграфировал мне, просил приехать, указав, что все объяснит при встрече, я сел на первый пароход, и вот я здесь. Теперь, после моих объяснений, вы знаете о деле ровным счетом столько же, сколько и я.
Стивенс встал, взял из шкафа бутылку виски, сифон и три стакана.
– Марк, – вымолвил он, – я готов пообещать тебе хранить тайну, однако, предположим, что твои подозрения подтвердятся. И окажется, что твой дядя действительно был убит. Как ты поступишь дальше?
Марк закрыл рукой глаза.
– Не знаю! Я буквально схожу с ума. Как я поступлю? Совершать новое преступление, чтобы отомстить за первое? Нет уж, спасибо, я не настолько обожал своего дядю, что бы пойти на это… Но все равно мы должны знать! Мы не можем жить рядом с убийцей, Тед. И потом, дядя Майлз скончался не сразу. Он долго страдал, и кто-то упивался его мучениями. Кто-то в течение дней, может быть недель, травил его мышьяком, и невозможно ничего доказать, по тому что симптомы отравления схожи с признаками гастроэнтерита, которым он действительно болел. Перед тем как дядя почувствовал себя настолько плохо, что мы решили нанять для него сиделку, он попросил нас поднимать ему пищу на подносе к себе наверх, но он не терпел, чтобы даже Маргарет, наша служанка, входила в его комнату. Дядя Майлз попросил ставить поднос на маленький столик у дверей в его комнату, сказав, что сам будет забирать его тогда, когда сочтет нужным! Поднос иногда оставался у двери довольно долгое время. И значит, любой из домашних или даже из гостей мог развлекаться тем, что посыпал его еду мышьяком, но… – Марк сам того не замечая, возвысил голос, – но в ночь, когда он умер, все было совершенно иначе, и я хочу знать все до конца, пусть даже окажется, что мой дядя был убит моей собственной женой!
Стивенс, собиравшийся взять коробку сигар, замер с протянутой рукой. Люси! Перед его глазами возникла жена Марка с приветливым лицом, янтарными волосами, с ее обычной веселостью… Люси! Невероятно!
– Я понимаю, о чем ты думаешь, – заметил Марк, сверкая глазами. – Тебе мои слова кажутся дикими, не так ли? Я знаю это. Тем более что в ту ночь Люси была со мной на костюмированном балу в Сент-Дэвиде. Но есть также и некоторые другие свидетельства, которые необходимо опровергнуть, чтобы доказать ее невиновность. Не пожелал бы тебе оказаться когда-нибудь в моем положении! Я должен знать, кто убил дядю Майлза, чтобы понять, кто пытался скомпрометировать мою жену! И вот тогда, я тебя уверяю, будет очень скверно!
Ни Стивенс, ни врач не притронулись к виски. Лишь Марк налил себе в стакан, опустошил его одним махом и продолжал:
– Миссис Хендерсон – наша гувернантка и повар – видела, как было совершено преступление. Она заметила, как была дана последняя доза яда. И, судя по ее словам, убийцей могла быть только Люси.
Глава IV
– Ты воспринимаешь ситуацию разумно, – сказал Партингтон, наклонившись вперед. – Я думаю, это хороший признак. Но не кажется ли тебе, что эта старая женщина…
Стивенс налил виски с содовой, которое врач принял с той величественной непринужденностью, которая выдавала в нем закоренелого пьяницу.
– Все возможно в подобном деле, – устало вымолвил Марк. – В одном я уверен: миссис Хендерсон не лжет и не разыгрывает нас. Да, она обожает сплетни, но они с мужем живут с нами еще с тех пор, когда я был ребенком. Она вырастила Огдена. Ты помнишь моего брата Огдена? Он учился в колледже, когда ты уехал в Англию… Нет, миссис Хендерсон слишком привязана к нашей семье и очень любит Люси. К тому же, она не знает, что дядя Майлз был отравлен. Она уверена, что он скончался от болезни желудка и что ее загадочное видение – пустяк. Именно поэтому мне стоило большого труда заставить ее молчать об этом.
– Минутку, – перебил Стивенс, – ты говоришь об истории с таинственной дамой в старинном платье, исчезнувшей через замурованную дверь?
– Да, – с некоторым смятением согласился Марк. – Именно это делает всю историю безумной! Помнишь твою реакцию, когда я тебе рассказал о ней несколько дней назад? Я хочу прояснить вам кое-что до ее начала, – сказал Марк, вынув портсигар и принявшись по обыкновению разминать сигарету. – Вначале немного об истории нашей семьи. Парт, ты когда-нибудь видел дядю Майлза?
– Нет, – сказал Партингтон, подумав. – В те времена он путешествовал по Европе.
– Дядя Майлз и мой отец родились с разницей в один год, один в апреле тысяча восемьсот семьдесят третьего года, второй в марте тысяча восемьсот семьдесят четвертого. Потом вы поймете, почему я все это уточняю. Мой отец женился в двадцать один год, дядя умер холостяком. Я родился в девяносто шестом году, Эдит в девяносто восьмом, а Огден в тысяча девятьсот четвертом. Наше состояние, как вы знаете, имеет земельное происхождение, и Майлз унаследовал от него большую часть. Но отец от этого никогда не страдал, так как его дело приносило ему хороший доход и он всегда оставался оптимистом. Он умер шесть лет назад от заболевания легких, а моя мать, ухаживавшая за ним, заразилась от него и последовала за ним в могилу.
– Я помню их, – сказал Партингтон, печально прикрыв рукой глаза, но по тону его можно было предположить, что эти воспоминания не особенно тревожат его.
– Я рассказываю вам все это, чтобы показать, насколько проста ситуация. Никакого соперничества, семейной ненависти. Дядя был прожигателем жизни, но делал это элегантно, так, как умели заниматься этим в прошлом веке, и я со всей определенностью могу сказать, что у него не было врагов. Он кончил тем, что удалился от всего мира. И если кто-то и отравил его, то это могло случиться только из садистского желания видеть, как умирает человек… Или… или из-за денег, конечно! Но если из-за денег, то мы все под подозрением, и я в первую очередь! Каждый из нас наследует крупную сумму, и все знали об этом. Как я уже сказал, Майлз и отец родились с такой маленькой разницей, что воспитывались почти как близнецы и были очень привязаны друг к другу. Семейная ситуация была самая мирная, когда кто-то принялся подсыпать яд в пищу моего дяди.
– Я хотел бы задать два вопроса, – вмешался Партингтон. – Во-первых, какие у тебя есть доказательства, что ему подсыпали именно мышьяк? Во-вторых, ты дал нам понять, что в старости у твоего дяди появилась довольно странная манера запираться в своей комнате. Когда это началось?
Марк немного поколебался прежде чем ответить.
– Здесь довольно легко создать ложное мнение, – сказал он. – Я бы не хотел делать этого. Не подумайте, будто дядя сошел с ума или впал в детство… Нет, изменение было куда более неуловимым. Мне кажется, я впервые заметил это лет шесть назад, когда он вернулся из Парижа после смерти моих родителей. Это был уже не тот дядя, которого я знал: он казался рассеянным, озабоченным, словно человек, у которого какая-то идея засела в голове. Тогда у него еще не было привычки запираться в своей комнате на целый день, это началось позже… Тед, когда вы поселились здесь?
– Где-то около двух лет назад.
– Да, ну вот, примерно месяца два спустя после вашего приезда сюда у моего дяди и начались странности. Он спускался, чтобы позавтракать, делал круг по саду, куря сигару, когда погода была хорошей, и проводил некоторое время в картинной галерее. Все это он проделывал с видом человека, который занят своими мыслями и не замечает окружающих. В полдень дядя возвращался в свою комнату и больше из нее не выходил.
– И чем он там занимался? – нахмурившись, спросил Партингтон. – Он читал? Изучал что-то?
– Нет, не думаю, это было не в его привычках. Если верить домашним слухам, он сидел в кресле, глядя в окно, или развлекался тем, что примерял свою одежду, и ничего лучшего придумать не мог. У него всегда был очень богатый гардероб, и он очень гордился своей былой элегантностью. Примерно шесть недель назад он начал страдать от желудочных спазмов, сопровождаемых рвотой. Но и слышать не хотел о том, чтобы показаться врачу. Дядя уверял, что у него уже случалось подобное и что припарка и бокал шампанского быстро избавят его от болезни. Потом у него случился такой сильный приступ, что мы поспешно вызвали доктора Бейкера. Тот определил гастроэнтерит. Мы пригласили сиделку. Совпадение это или нет, но дядя тут же почувствовал себя много лучше, и в начале апреля состояние его здоровья уже не внушало больше никакого опасения. Вот таким образом мы и подошли к ночи двенадцатого апреля. В то время в доме нас жило восемь человек. Люси, Эдит, Огден, я, затем старый Хендерсон – ты помнишь его, Парт? Он привратник, садовник, одним словом, мастер на все руки. Миссис Хендерсон, мисс Корбет, сиделка и Маргарет, горничная. Фактически вышло так, что почти все отсутствовали в тот вечер. Люси, Эдит и я отправились на бал-маскарад, как я уже говорил. Миссис Хендерсон, обожающая быть крестной матерью, уехала на неделю на крестины. Двенадцатое – это была среда – был также выходной день мисс Корбет. У Маргарет намечалось неожиданное свидание с любовником, по которому она сходила с ума, и ей не стоило большого труда уговорить Люси отпустить ее. Огден уехал в город на какую-то вечеринку. Следовательно, дома остались только мистер Хендерсон и дядя. Эдит, кстати, возражала против этого, уверяя, что только женщина знает, что надо делать с больным. Она даже собиралась остаться, но дядя Майлз и слушать ни о чем не желал. Миссис Хендерсон в тот самый вечер возвращалась поездом, который прибывал в Криспен в 21.25. Однако для Эдит это стало еще одним поводом для беспокойства, так как Хендерсон собирался встретить жену на «форде», и дядя с десяток минут должен был остаться один. Тогда Огден, которому надоели все эти споры, заявил, что дождется возвращения миссис Хендерсон, и пусть об этом больше не говорят! Маргарет и мисс Корбет уехали рано, Корбет оставила инструкции для миссис Хендерсон на случай, если что-нибудь случится. Люси, Эдит, Огден и я легко поужинали около восьми часов. Дядя Майлз сказал, что есть не хочет, но согласился выпить стакан теплого молока. Люси принесла ему его на подносе, пока мы одевались. Я очень хорошо помню эту деталь, потому что Эдит встретила ее на лестничной площадке и сказала: «Ты даже не знаешь, где что находится в твоем собственном доме! Ты же взяла сыворотку!» Но обе попробовали и обнаружили, что все в порядке.
Стивенс хорошо представил себе эту сцену. Свежая и милая Люси и более зрелая, прекрасная Эдит спорят из-за стакана молока – спокойно, так как между обитателями Деспард Парка никогда не существовало трений. А молодой Огден иронически наблюдает за ними, засунув руки в карманы. У Огдена не было выдержки и серьезности Марка, но все же это был неплохой мальчик.
Стивенс налил виски с содовой, которое врач принял с той величественной непринужденностью, которая выдавала в нем закоренелого пьяницу.
– Все возможно в подобном деле, – устало вымолвил Марк. – В одном я уверен: миссис Хендерсон не лжет и не разыгрывает нас. Да, она обожает сплетни, но они с мужем живут с нами еще с тех пор, когда я был ребенком. Она вырастила Огдена. Ты помнишь моего брата Огдена? Он учился в колледже, когда ты уехал в Англию… Нет, миссис Хендерсон слишком привязана к нашей семье и очень любит Люси. К тому же, она не знает, что дядя Майлз был отравлен. Она уверена, что он скончался от болезни желудка и что ее загадочное видение – пустяк. Именно поэтому мне стоило большого труда заставить ее молчать об этом.
– Минутку, – перебил Стивенс, – ты говоришь об истории с таинственной дамой в старинном платье, исчезнувшей через замурованную дверь?
– Да, – с некоторым смятением согласился Марк. – Именно это делает всю историю безумной! Помнишь твою реакцию, когда я тебе рассказал о ней несколько дней назад? Я хочу прояснить вам кое-что до ее начала, – сказал Марк, вынув портсигар и принявшись по обыкновению разминать сигарету. – Вначале немного об истории нашей семьи. Парт, ты когда-нибудь видел дядю Майлза?
– Нет, – сказал Партингтон, подумав. – В те времена он путешествовал по Европе.
– Дядя Майлз и мой отец родились с разницей в один год, один в апреле тысяча восемьсот семьдесят третьего года, второй в марте тысяча восемьсот семьдесят четвертого. Потом вы поймете, почему я все это уточняю. Мой отец женился в двадцать один год, дядя умер холостяком. Я родился в девяносто шестом году, Эдит в девяносто восьмом, а Огден в тысяча девятьсот четвертом. Наше состояние, как вы знаете, имеет земельное происхождение, и Майлз унаследовал от него большую часть. Но отец от этого никогда не страдал, так как его дело приносило ему хороший доход и он всегда оставался оптимистом. Он умер шесть лет назад от заболевания легких, а моя мать, ухаживавшая за ним, заразилась от него и последовала за ним в могилу.
– Я помню их, – сказал Партингтон, печально прикрыв рукой глаза, но по тону его можно было предположить, что эти воспоминания не особенно тревожат его.
– Я рассказываю вам все это, чтобы показать, насколько проста ситуация. Никакого соперничества, семейной ненависти. Дядя был прожигателем жизни, но делал это элегантно, так, как умели заниматься этим в прошлом веке, и я со всей определенностью могу сказать, что у него не было врагов. Он кончил тем, что удалился от всего мира. И если кто-то и отравил его, то это могло случиться только из садистского желания видеть, как умирает человек… Или… или из-за денег, конечно! Но если из-за денег, то мы все под подозрением, и я в первую очередь! Каждый из нас наследует крупную сумму, и все знали об этом. Как я уже сказал, Майлз и отец родились с такой маленькой разницей, что воспитывались почти как близнецы и были очень привязаны друг к другу. Семейная ситуация была самая мирная, когда кто-то принялся подсыпать яд в пищу моего дяди.
– Я хотел бы задать два вопроса, – вмешался Партингтон. – Во-первых, какие у тебя есть доказательства, что ему подсыпали именно мышьяк? Во-вторых, ты дал нам понять, что в старости у твоего дяди появилась довольно странная манера запираться в своей комнате. Когда это началось?
Марк немного поколебался прежде чем ответить.
– Здесь довольно легко создать ложное мнение, – сказал он. – Я бы не хотел делать этого. Не подумайте, будто дядя сошел с ума или впал в детство… Нет, изменение было куда более неуловимым. Мне кажется, я впервые заметил это лет шесть назад, когда он вернулся из Парижа после смерти моих родителей. Это был уже не тот дядя, которого я знал: он казался рассеянным, озабоченным, словно человек, у которого какая-то идея засела в голове. Тогда у него еще не было привычки запираться в своей комнате на целый день, это началось позже… Тед, когда вы поселились здесь?
– Где-то около двух лет назад.
– Да, ну вот, примерно месяца два спустя после вашего приезда сюда у моего дяди и начались странности. Он спускался, чтобы позавтракать, делал круг по саду, куря сигару, когда погода была хорошей, и проводил некоторое время в картинной галерее. Все это он проделывал с видом человека, который занят своими мыслями и не замечает окружающих. В полдень дядя возвращался в свою комнату и больше из нее не выходил.
– И чем он там занимался? – нахмурившись, спросил Партингтон. – Он читал? Изучал что-то?
– Нет, не думаю, это было не в его привычках. Если верить домашним слухам, он сидел в кресле, глядя в окно, или развлекался тем, что примерял свою одежду, и ничего лучшего придумать не мог. У него всегда был очень богатый гардероб, и он очень гордился своей былой элегантностью. Примерно шесть недель назад он начал страдать от желудочных спазмов, сопровождаемых рвотой. Но и слышать не хотел о том, чтобы показаться врачу. Дядя уверял, что у него уже случалось подобное и что припарка и бокал шампанского быстро избавят его от болезни. Потом у него случился такой сильный приступ, что мы поспешно вызвали доктора Бейкера. Тот определил гастроэнтерит. Мы пригласили сиделку. Совпадение это или нет, но дядя тут же почувствовал себя много лучше, и в начале апреля состояние его здоровья уже не внушало больше никакого опасения. Вот таким образом мы и подошли к ночи двенадцатого апреля. В то время в доме нас жило восемь человек. Люси, Эдит, Огден, я, затем старый Хендерсон – ты помнишь его, Парт? Он привратник, садовник, одним словом, мастер на все руки. Миссис Хендерсон, мисс Корбет, сиделка и Маргарет, горничная. Фактически вышло так, что почти все отсутствовали в тот вечер. Люси, Эдит и я отправились на бал-маскарад, как я уже говорил. Миссис Хендерсон, обожающая быть крестной матерью, уехала на неделю на крестины. Двенадцатое – это была среда – был также выходной день мисс Корбет. У Маргарет намечалось неожиданное свидание с любовником, по которому она сходила с ума, и ей не стоило большого труда уговорить Люси отпустить ее. Огден уехал в город на какую-то вечеринку. Следовательно, дома остались только мистер Хендерсон и дядя. Эдит, кстати, возражала против этого, уверяя, что только женщина знает, что надо делать с больным. Она даже собиралась остаться, но дядя Майлз и слушать ни о чем не желал. Миссис Хендерсон в тот самый вечер возвращалась поездом, который прибывал в Криспен в 21.25. Однако для Эдит это стало еще одним поводом для беспокойства, так как Хендерсон собирался встретить жену на «форде», и дядя с десяток минут должен был остаться один. Тогда Огден, которому надоели все эти споры, заявил, что дождется возвращения миссис Хендерсон, и пусть об этом больше не говорят! Маргарет и мисс Корбет уехали рано, Корбет оставила инструкции для миссис Хендерсон на случай, если что-нибудь случится. Люси, Эдит, Огден и я легко поужинали около восьми часов. Дядя Майлз сказал, что есть не хочет, но согласился выпить стакан теплого молока. Люси принесла ему его на подносе, пока мы одевались. Я очень хорошо помню эту деталь, потому что Эдит встретила ее на лестничной площадке и сказала: «Ты даже не знаешь, где что находится в твоем собственном доме! Ты же взяла сыворотку!» Но обе попробовали и обнаружили, что все в порядке.
Стивенс хорошо представил себе эту сцену. Свежая и милая Люси и более зрелая, прекрасная Эдит спорят из-за стакана молока – спокойно, так как между обитателями Деспард Парка никогда не существовало трений. А молодой Огден иронически наблюдает за ними, засунув руки в карманы. У Огдена не было выдержки и серьезности Марка, но все же это был неплохой мальчик.