– Или желал бы это сделать? – резко добавил Петтис.
Он сидел прямо, так, чтобы не измять острых, словно лезвие бритвы, складок на брюках, постукивал по столу кончиками пальцев и задумчиво смотрел в окно. Его холодный ум напряженно работал.
– Пусть вам не покажется, что я пытался уклониться от ваших вопросов, инспектор Хедли, – проговорил он, неожиданно закашлявшись. – Положа руку на сердце, ни на кого подумать я не могу. Меня это беспокоит самого, кроме того, существует опасность. Если мои мысли кажутся вам коварными или бессмысленными, то я хотел бы познакомить с ними доктора Фелла. Допустим, что я – убийца. – Петтис насмешливо посмотрел на Хедли, который, услышав эти слова, выпрямился в кресле. – Нет, я не убийца, но допустим, что это так. Я иду убивать Гримо и надеваю для этого какую-то необыкновенную маску. Между прочим, я скорее совершил бы убийство, чем надел бы te. Думаете, я назвал бы молодым людям свое настоящее имя? – Он помолчал. – Это первая мысль и не очень дальновидная. Но опытный детектив сказал бы: «Хитрый убийца мог так сделать. Это наилучший способ ввести в заблуждение тех, кто придет к такому выводу. Убийца лишь немного изменил голос – так, чтобы об этом вспомнили после. Мол, Петтис говорил так, чтобы потом подумали, что это был не он». Вам такое не приходило в голову?
– Конечно, – широко улыбнулся доктор Фелл. – Это первое, что пришло мне в голову.
– В таком случае вы должны понять, что это меня полностью оправдывает, – кивнул Петтис. – Если бы то был я, мне не надо было изменять голос. Начнем с того, что у тех, кто его слышал, не возникло бы сомнения потом, что мне было необходимо. Но мне крайне необходимо было бы сделать какую-то оговорку, сказать что-то не характерное для меня. Посетитель этого не сделал. Он так старательно имитировал мой голос, что это, кажется, меня тоже оправдывает. Какие бы соображения вы ни приняли во внимание, я могу доказать, что не виновен – или потому, что я не дурак, или потому, что все-таки дурак.
– Вы оба из одного теста слеплены, – засмеялся Хедли, переводя взгляд с Петтиса на доктора Фелла. – Мне нравятся такие повороты. Но, исходя из опыта, скажу вам, мистер Петтис, что преступник, который такое совершит, очутится в сложном положении. Полиция не станет разбираться, дурак он или нет, а примет во внимание первое соображение, и его… повесят.
– Как повесили бы меня, если бы имели доказательства? – спросил Петтис.
– Вполне резонно.
– Во всяком случае, довольно… э-э… откровенно, – саркастически усмехнулся Петтис, заметно содрогнувшись. – Э-э… рассказывать дальше? Вы выбили почву из-под моих ног.
– Конечно, рассказывайте, – любезно разрешил старший инспектор. – Мысли умного человека полицию тоже интересуют. Что вы еще допускаете?
Обдуманная это была шпилька или нет, но она имела результат, которого никто не ожидал. Петтис усмехнулся, взгляд его сделался бездумным, а лицо еще костлявее.
– Да, думаю, могут интересовать, – согласился он. – Даже те, которые могли бы возникнуть и у вас. Позвольте привести один пример. Вы или кто-то иной дал информацию об убийстве Гримо во все утренние газеты. Вы рассказали, какой осторожный был убийца и как благодаря его фокусу с исчезновением снег остался нетронутым. Он был уверен, что вечером пойдет снег, в соответствии с этим составил план и, подвергая себя риску, ждал, пока снег перестанет, чтоб осуществить свой план. Во всяком случае, он был уверен, что снег будет идти, или не так?
– Да, что-то похожее на это я говорил. Ну и что?
– А то, – спокойно продолжал Петтис, – что ничего такого он сделать не мог. Вам бы следовало помнить, что, согласно прогнозу погоды, снег вчера не предвиделся вообще.
– О, черт! – воскликнул доктор Фелл, стукнув кулаком по столу. – Отличная работа! Мне это и в голову не пришло, Хедли. Тогда совсем другое дело. Ведь это…
– Конечно, вы можете возражать, – расслабившись, проговорил Петтис и достал портсигар. – Можете сказать: если в соответствии с прогнозом снег не выпал, то он еще пойдет. В таком случае вы оказались бы тем, кто хитрость ставит в центр комедии. Я так далеко пойти не могу. Думаю, над прогнозом погоды, как и над телефонной службой, часто издеваются несправедливо. Вы мне не верите? Посмотрите вчерашние вечерние газеты и убедитесь сами.
Хедли выругался, а потом, усмехнувшись, сказал:
– Извините, я не хотел нас обидеть. Кажется, это меняет дело. Если преступник хотел совершить преступление независимо от того, будет идти снег или нет, то прогноз погоды он все же должен был учитывать. Впрочем, к этому мы еще вернемся, – добавил он, барабаня пальцами по столу. – А сейчас меня очень интересуют ваши соображения по этому поводу.
– Боюсь, что это все. Криминология – дело, которое больше касается Бернаби, чем меня. Я подумал только о том, нужно ли мне быть в калошах. – Петтис бросил насмешливый взгляд на свою одежду. – Привычка… А что касается того, кто подделал мой голос, то зачем потребовалось подделывать мой голос? Уверяю вас, я старый чудак и на роль Немезиды не подхожу. Я – единственный, у кого нет постоянных субботних привычек и потому, выходит, я не могу иметь алиби. Кто это мог быть? Хороший имитатор, который знал, как я разговариваю с нашими молодыми людьми.
– А что вы скажете о публике из заведения «Уорвик»? Кроме тех, кого мы знаем, там был еще кто-нибудь?
– О, да. Там было двое непостоянных посетителей. Ни одного из них я подозревать не могу. Старый Морнингтон работает в музее свыше пятидесяти лет. Его голос, надтреснутый тенор, для имитации моего не годится. Был еще Суэйл, но вчера вечером он, кажется, выступал по радио – рассказывал о жизни муравьев или что-то в этом роде, так что у него есть алиби…
– В котором часу он выступал?
– В девять сорок пять вечера или около этого, но поклясться в этом не могу. К тому же ни один из них никогда не бывал в доме Гримо… Что касается случайных посетителей? Возможно, кто-то, сидя в глубине комнаты, мог что-то услышать, но в разговор никто не вмешивался. – Петтис взял сигарету и, щелкнув, закрыл портсигар. – Самыми близкими друзьями Гримо были я и Бернаби. Я этого преступления не совершал, а Бернаби играл в карты.
– Вы уверены, что Бернаби играл в карты? – посмотрел на него Хедли.
– Нет, не уверен, – искренне признался Петтис. – Но думаю, что играл. Бернаби не дурак. Надо быть ослом, чтобы совершить убийство в тот вечер, когда твое отсутствие кто-нибудь заметит.
Эти слова произвели на старшего инспектора, видимо, большее впечатление чем все, сказанное Петтисом до сих пор. Сердито хмурясь, Хедли барабанил пальцами по поверхности стола. Доктор Фелл углубился в свои мысли, Петтис переводил взгляд с одного на другого.
– Дал ли я вам пищу для размышлений, джентльмены? – нарушил он молчание.
– Да, да. – Оживился Хедли. – Еще один вопрос. Вы знаете, что Бернаби нарисовал картину и доктор Гримо купил ее, чтобы защитить себя?
– Защитить себя? От чего?
– Мы об этом не знаем. Я надеялся, что это нам объясните вы, – бросил на него быстрый взгляд Хедли. – В семье Гримо, кажется, любят говорить загадками. Кстати, что вам известно о его семье?
– Ну, как вам сказать… – Петтис был, видимо, удивлен. – Розетта – очаровательная девушка, хотя я бы не сказал, что она склонна говорить загадками. Совсем наоборот. По моему мнению, она слишком современна. – Он наморщил лоб. – Жены Гримо я не знал, она умерла несколько лет назад. Но я не вижу…
– А что вы думаете о Дреймене?
– Среди всех моих знакомых старый Дреймен – последний, кого можно заподозрить. Он настолько простодушен, что кое-кто видит в этом скрытую дьявольскую хитрость. Извините, а с ним разговаривали? Если разговаривали, то у меня все.
– Тогда вернемся к Бернаби. Вы знаете, что вынудило его нарисовать ту картину, когда он ее нарисовал, и вообще что-нибудь о ней?
– Думаю, он написал ее года два назад. Помню, это было большое полотно, которое сразу бросалось в глаза в его мастерской. Он иногда пользовался им, как ширмой или перегородкой. Однажды я спросил, что на ней изображено. Он ответил: «Воображаемый пейзаж, которого я никогда не видел». По-французски картина называлась! «Dans I'Ombre des Montagnes du Sel» [14]или что-то в этом роде. – Петтис перестал постукивать незажженной сигаретой по портсигару и, немного подумав, добавил! – Помню, однажды Бернаби спросил! «Вам нравится картина? На Гримо она произвела чрезвычайно неприятное впечатление».
– Почему?
– Я не обратил на его слова особенного внимания, воспринял их как шутку или хвастовство. Бернаби говорил смеясь, а шутить он любит. Картина так долго собирала пыль в мастерской, что я даже удивился, когда а пятницу утром туда явился Гримо и купил ее, – Вы были там? – резко наклонившись вперед, опросил Хедли.
– В мастерской? Да. Уже не помню, зачем я зашел туда утром. А немного погодя заявился Гримо.
– Удрученный?
– Да. Хотя нет… Скорее взволнованный, – поправился Петтис, незаметно наблюдая за Хедли. – Когда он пришел, Гримо скороговоркой обратился к художнику! «Бернаби, где ваша картина с Соляными горами? Я хочу ее купить. Назовите цену». Удивленный Бернаби показал на картину и сказал: «Картина ваша. Если она вам нужна, забирайте ее». – «Нет, – ответил Гримо, – я хочу ее купить». Тогда Бернаби назвал смехотворно низкую сумму – десять шиллингов, – и Гримо, торжественно достав чековую книжку, написал чек на указанную сумму. Он объяснил, что в его кабинете есть место, куда картина как раз подойдет. Я нанял ему извозчика, чтобы отвезти картину…
– Картина была завернута? – вдруг вмешался доктор Фелл. Вмешался так резко, что Петтис даже подскочил. Это заинтересовало Фелла, казалось, больше всего. Ожидая ответа, он сжал руками трость и наклонился вперед.
– Странно, почему вы это спрашиваете, – удивился Петтис. – Я как раз хотел на это указать. Гримо из-за этой обертки очень нервничал. Он попросил бумагу, а Бернаби ответил: «Как вы думаете, где я возьму такой большой лист бумаги? Чего вам стыдиться? Берите ее, как есть». Но Гримо настоял на том, чтобы мы пошли и купили бумаги, несколько ярдов желтой рулонной бумаги. Бернаби был этим очень недоволен.
– Вы не знаете, Гримо с картиной поехал прямо домой?
– Нет, сначала он, кажется, собирался вставить ее в раму, но я не уверен в этом.
Доктор Шелл что-то пробурчал, откинулся назад и больше ни о чем не расспрашивал. Хедли задал еще несколько вопросов, но Ремпол видел, что ничего важного для себя он в ответах не услышал. Петтис говорил осторожно, но, как он заметил, скрывать ему было нечего. В семье Гримо, как и среди его ближайшего окружения, кроме неприязни между Менгеном и Бернаби, никакой вражды не было. Бернаби почти на тридцать лет старше Розетты Гримо, он симпатизировал девушке. Доктор Гримо не имел ничего против. Один раз Петтис видел, что и против Менгена он также ничего не имел.
– Думаю, вы понимаете, джентльмены, – проговорил Петтис, когда раздались удары Биг Бена, – что все это имеет второстепенное значение. Заподозрить кого-нибудь из нашего круга в преступлении трудно. О финансовых делах Гримо я также не могу вам многого сообщить. Думаю, он был довольно богатым. Я знаю его адвокатов Теннанта и Уильямса. Между прочим, вы не пообедаете со мной в это печальное воскресенье? Я уже пятнадцать лет живу на противоположной стороне Рассел-сквер, в отеле «Империал». Вы проводите расследование по соседству, и вам будет удобно. Кроме того, если доктор Фелл пожелает продолжить дискуссию о привиде… – усмехнулся он.
Не успел Хедли отказаться, как доктор Фелл дал согласие, и Петтис вышел из комнаты значительно более веселым, чем вошел. Когда за ним закрылась дверь, все переглянулись.
– Ну? – спросил Хедли. – Мне показалось, что он достаточно откровенен. Конечно, мы все проверим. Очень важно знать, почему кто-то совершил преступление именно в тот вечер, когда отсутствие алиби у Петтиса должны были обязательно отметить. С Бернаби мы поговорим, но не похоже, что это дело его рук. Причина тут…
– Согласно прогнозу погоды снега не предвиделось, – сказал доктор Фелл. – Все летит кувырком, Хедли. Не понимаю… Калиостро-стрит… Едем на Калиостро-стрит! Куда угодно, лишь бы не сидеть в этой темноте.
Попыхивая трубкой и тяжело ступая, доктор Фелл направился за пальто и шляпой.
ТАИНСТВЕННАЯ КВАРТИРА
Он сидел прямо, так, чтобы не измять острых, словно лезвие бритвы, складок на брюках, постукивал по столу кончиками пальцев и задумчиво смотрел в окно. Его холодный ум напряженно работал.
– Пусть вам не покажется, что я пытался уклониться от ваших вопросов, инспектор Хедли, – проговорил он, неожиданно закашлявшись. – Положа руку на сердце, ни на кого подумать я не могу. Меня это беспокоит самого, кроме того, существует опасность. Если мои мысли кажутся вам коварными или бессмысленными, то я хотел бы познакомить с ними доктора Фелла. Допустим, что я – убийца. – Петтис насмешливо посмотрел на Хедли, который, услышав эти слова, выпрямился в кресле. – Нет, я не убийца, но допустим, что это так. Я иду убивать Гримо и надеваю для этого какую-то необыкновенную маску. Между прочим, я скорее совершил бы убийство, чем надел бы te. Думаете, я назвал бы молодым людям свое настоящее имя? – Он помолчал. – Это первая мысль и не очень дальновидная. Но опытный детектив сказал бы: «Хитрый убийца мог так сделать. Это наилучший способ ввести в заблуждение тех, кто придет к такому выводу. Убийца лишь немного изменил голос – так, чтобы об этом вспомнили после. Мол, Петтис говорил так, чтобы потом подумали, что это был не он». Вам такое не приходило в голову?
– Конечно, – широко улыбнулся доктор Фелл. – Это первое, что пришло мне в голову.
– В таком случае вы должны понять, что это меня полностью оправдывает, – кивнул Петтис. – Если бы то был я, мне не надо было изменять голос. Начнем с того, что у тех, кто его слышал, не возникло бы сомнения потом, что мне было необходимо. Но мне крайне необходимо было бы сделать какую-то оговорку, сказать что-то не характерное для меня. Посетитель этого не сделал. Он так старательно имитировал мой голос, что это, кажется, меня тоже оправдывает. Какие бы соображения вы ни приняли во внимание, я могу доказать, что не виновен – или потому, что я не дурак, или потому, что все-таки дурак.
– Вы оба из одного теста слеплены, – засмеялся Хедли, переводя взгляд с Петтиса на доктора Фелла. – Мне нравятся такие повороты. Но, исходя из опыта, скажу вам, мистер Петтис, что преступник, который такое совершит, очутится в сложном положении. Полиция не станет разбираться, дурак он или нет, а примет во внимание первое соображение, и его… повесят.
– Как повесили бы меня, если бы имели доказательства? – спросил Петтис.
– Вполне резонно.
– Во всяком случае, довольно… э-э… откровенно, – саркастически усмехнулся Петтис, заметно содрогнувшись. – Э-э… рассказывать дальше? Вы выбили почву из-под моих ног.
– Конечно, рассказывайте, – любезно разрешил старший инспектор. – Мысли умного человека полицию тоже интересуют. Что вы еще допускаете?
Обдуманная это была шпилька или нет, но она имела результат, которого никто не ожидал. Петтис усмехнулся, взгляд его сделался бездумным, а лицо еще костлявее.
– Да, думаю, могут интересовать, – согласился он. – Даже те, которые могли бы возникнуть и у вас. Позвольте привести один пример. Вы или кто-то иной дал информацию об убийстве Гримо во все утренние газеты. Вы рассказали, какой осторожный был убийца и как благодаря его фокусу с исчезновением снег остался нетронутым. Он был уверен, что вечером пойдет снег, в соответствии с этим составил план и, подвергая себя риску, ждал, пока снег перестанет, чтоб осуществить свой план. Во всяком случае, он был уверен, что снег будет идти, или не так?
– Да, что-то похожее на это я говорил. Ну и что?
– А то, – спокойно продолжал Петтис, – что ничего такого он сделать не мог. Вам бы следовало помнить, что, согласно прогнозу погоды, снег вчера не предвиделся вообще.
– О, черт! – воскликнул доктор Фелл, стукнув кулаком по столу. – Отличная работа! Мне это и в голову не пришло, Хедли. Тогда совсем другое дело. Ведь это…
– Конечно, вы можете возражать, – расслабившись, проговорил Петтис и достал портсигар. – Можете сказать: если в соответствии с прогнозом снег не выпал, то он еще пойдет. В таком случае вы оказались бы тем, кто хитрость ставит в центр комедии. Я так далеко пойти не могу. Думаю, над прогнозом погоды, как и над телефонной службой, часто издеваются несправедливо. Вы мне не верите? Посмотрите вчерашние вечерние газеты и убедитесь сами.
Хедли выругался, а потом, усмехнувшись, сказал:
– Извините, я не хотел нас обидеть. Кажется, это меняет дело. Если преступник хотел совершить преступление независимо от того, будет идти снег или нет, то прогноз погоды он все же должен был учитывать. Впрочем, к этому мы еще вернемся, – добавил он, барабаня пальцами по столу. – А сейчас меня очень интересуют ваши соображения по этому поводу.
– Боюсь, что это все. Криминология – дело, которое больше касается Бернаби, чем меня. Я подумал только о том, нужно ли мне быть в калошах. – Петтис бросил насмешливый взгляд на свою одежду. – Привычка… А что касается того, кто подделал мой голос, то зачем потребовалось подделывать мой голос? Уверяю вас, я старый чудак и на роль Немезиды не подхожу. Я – единственный, у кого нет постоянных субботних привычек и потому, выходит, я не могу иметь алиби. Кто это мог быть? Хороший имитатор, который знал, как я разговариваю с нашими молодыми людьми.
– А что вы скажете о публике из заведения «Уорвик»? Кроме тех, кого мы знаем, там был еще кто-нибудь?
– О, да. Там было двое непостоянных посетителей. Ни одного из них я подозревать не могу. Старый Морнингтон работает в музее свыше пятидесяти лет. Его голос, надтреснутый тенор, для имитации моего не годится. Был еще Суэйл, но вчера вечером он, кажется, выступал по радио – рассказывал о жизни муравьев или что-то в этом роде, так что у него есть алиби…
– В котором часу он выступал?
– В девять сорок пять вечера или около этого, но поклясться в этом не могу. К тому же ни один из них никогда не бывал в доме Гримо… Что касается случайных посетителей? Возможно, кто-то, сидя в глубине комнаты, мог что-то услышать, но в разговор никто не вмешивался. – Петтис взял сигарету и, щелкнув, закрыл портсигар. – Самыми близкими друзьями Гримо были я и Бернаби. Я этого преступления не совершал, а Бернаби играл в карты.
– Вы уверены, что Бернаби играл в карты? – посмотрел на него Хедли.
– Нет, не уверен, – искренне признался Петтис. – Но думаю, что играл. Бернаби не дурак. Надо быть ослом, чтобы совершить убийство в тот вечер, когда твое отсутствие кто-нибудь заметит.
Эти слова произвели на старшего инспектора, видимо, большее впечатление чем все, сказанное Петтисом до сих пор. Сердито хмурясь, Хедли барабанил пальцами по поверхности стола. Доктор Фелл углубился в свои мысли, Петтис переводил взгляд с одного на другого.
– Дал ли я вам пищу для размышлений, джентльмены? – нарушил он молчание.
– Да, да. – Оживился Хедли. – Еще один вопрос. Вы знаете, что Бернаби нарисовал картину и доктор Гримо купил ее, чтобы защитить себя?
– Защитить себя? От чего?
– Мы об этом не знаем. Я надеялся, что это нам объясните вы, – бросил на него быстрый взгляд Хедли. – В семье Гримо, кажется, любят говорить загадками. Кстати, что вам известно о его семье?
– Ну, как вам сказать… – Петтис был, видимо, удивлен. – Розетта – очаровательная девушка, хотя я бы не сказал, что она склонна говорить загадками. Совсем наоборот. По моему мнению, она слишком современна. – Он наморщил лоб. – Жены Гримо я не знал, она умерла несколько лет назад. Но я не вижу…
– А что вы думаете о Дреймене?
– Среди всех моих знакомых старый Дреймен – последний, кого можно заподозрить. Он настолько простодушен, что кое-кто видит в этом скрытую дьявольскую хитрость. Извините, а с ним разговаривали? Если разговаривали, то у меня все.
– Тогда вернемся к Бернаби. Вы знаете, что вынудило его нарисовать ту картину, когда он ее нарисовал, и вообще что-нибудь о ней?
– Думаю, он написал ее года два назад. Помню, это было большое полотно, которое сразу бросалось в глаза в его мастерской. Он иногда пользовался им, как ширмой или перегородкой. Однажды я спросил, что на ней изображено. Он ответил: «Воображаемый пейзаж, которого я никогда не видел». По-французски картина называлась! «Dans I'Ombre des Montagnes du Sel» [14]или что-то в этом роде. – Петтис перестал постукивать незажженной сигаретой по портсигару и, немного подумав, добавил! – Помню, однажды Бернаби спросил! «Вам нравится картина? На Гримо она произвела чрезвычайно неприятное впечатление».
– Почему?
– Я не обратил на его слова особенного внимания, воспринял их как шутку или хвастовство. Бернаби говорил смеясь, а шутить он любит. Картина так долго собирала пыль в мастерской, что я даже удивился, когда а пятницу утром туда явился Гримо и купил ее, – Вы были там? – резко наклонившись вперед, опросил Хедли.
– В мастерской? Да. Уже не помню, зачем я зашел туда утром. А немного погодя заявился Гримо.
– Удрученный?
– Да. Хотя нет… Скорее взволнованный, – поправился Петтис, незаметно наблюдая за Хедли. – Когда он пришел, Гримо скороговоркой обратился к художнику! «Бернаби, где ваша картина с Соляными горами? Я хочу ее купить. Назовите цену». Удивленный Бернаби показал на картину и сказал: «Картина ваша. Если она вам нужна, забирайте ее». – «Нет, – ответил Гримо, – я хочу ее купить». Тогда Бернаби назвал смехотворно низкую сумму – десять шиллингов, – и Гримо, торжественно достав чековую книжку, написал чек на указанную сумму. Он объяснил, что в его кабинете есть место, куда картина как раз подойдет. Я нанял ему извозчика, чтобы отвезти картину…
– Картина была завернута? – вдруг вмешался доктор Фелл. Вмешался так резко, что Петтис даже подскочил. Это заинтересовало Фелла, казалось, больше всего. Ожидая ответа, он сжал руками трость и наклонился вперед.
– Странно, почему вы это спрашиваете, – удивился Петтис. – Я как раз хотел на это указать. Гримо из-за этой обертки очень нервничал. Он попросил бумагу, а Бернаби ответил: «Как вы думаете, где я возьму такой большой лист бумаги? Чего вам стыдиться? Берите ее, как есть». Но Гримо настоял на том, чтобы мы пошли и купили бумаги, несколько ярдов желтой рулонной бумаги. Бернаби был этим очень недоволен.
– Вы не знаете, Гримо с картиной поехал прямо домой?
– Нет, сначала он, кажется, собирался вставить ее в раму, но я не уверен в этом.
Доктор Шелл что-то пробурчал, откинулся назад и больше ни о чем не расспрашивал. Хедли задал еще несколько вопросов, но Ремпол видел, что ничего важного для себя он в ответах не услышал. Петтис говорил осторожно, но, как он заметил, скрывать ему было нечего. В семье Гримо, как и среди его ближайшего окружения, кроме неприязни между Менгеном и Бернаби, никакой вражды не было. Бернаби почти на тридцать лет старше Розетты Гримо, он симпатизировал девушке. Доктор Гримо не имел ничего против. Один раз Петтис видел, что и против Менгена он также ничего не имел.
– Думаю, вы понимаете, джентльмены, – проговорил Петтис, когда раздались удары Биг Бена, – что все это имеет второстепенное значение. Заподозрить кого-нибудь из нашего круга в преступлении трудно. О финансовых делах Гримо я также не могу вам многого сообщить. Думаю, он был довольно богатым. Я знаю его адвокатов Теннанта и Уильямса. Между прочим, вы не пообедаете со мной в это печальное воскресенье? Я уже пятнадцать лет живу на противоположной стороне Рассел-сквер, в отеле «Империал». Вы проводите расследование по соседству, и вам будет удобно. Кроме того, если доктор Фелл пожелает продолжить дискуссию о привиде… – усмехнулся он.
Не успел Хедли отказаться, как доктор Фелл дал согласие, и Петтис вышел из комнаты значительно более веселым, чем вошел. Когда за ним закрылась дверь, все переглянулись.
– Ну? – спросил Хедли. – Мне показалось, что он достаточно откровенен. Конечно, мы все проверим. Очень важно знать, почему кто-то совершил преступление именно в тот вечер, когда отсутствие алиби у Петтиса должны были обязательно отметить. С Бернаби мы поговорим, но не похоже, что это дело его рук. Причина тут…
– Согласно прогнозу погоды снега не предвиделось, – сказал доктор Фелл. – Все летит кувырком, Хедли. Не понимаю… Калиостро-стрит… Едем на Калиостро-стрит! Куда угодно, лишь бы не сидеть в этой темноте.
Попыхивая трубкой и тяжело ступая, доктор Фелл направился за пальто и шляпой.
ТАИНСТВЕННАЯ КВАРТИРА
Серым зимним утром в воскресенье улицы Лондона были безлюдны. Калиостро-стрит, на которую свернула машина Хедли, казалось, не проснется вообще. Вход на Калиостро-стрит прятался в конце Джилфорд-стрит, на ее западной стороне, между магазинами канцелярских товаров и мясника, он напоминал начало узкого переулка, а если бы не табличка с названием улицы, его можно было бы не заметить совсем. Дальше, за этими домами, улица внезапно расширялась и через двести ярдов упиралась в кирпичную стену.
Спрятанные в трущобах Лондона тихие улочки и ряды домов всегда вызывали у Ремпола чувство нереальности, будто, выйдя из двери собственного дома, замечаешь, что вся улица непостижимо изменилась и из окон домов, до тех пор никогда не замечаемых, улыбаются незнакомые тебе люди. И вот перед ним, доктором Феллом и инспектором Хедли, лежала Калиостро-стрит. Уже в начале улицы находилось несколько магазинчиков. Ставни и ажурные решетки на окнах магазинов бросали вызов покупателям как крепости бросают вызов нападающим. Окна были различной степени чистоты – от ярко блестящих в магазине ювелира, самом дальнем с правой стороны, до темно-серых в ближайшем табачном магазинчике, тоже с правой стороны. Кроме магазинов, перед глазами предстали два ряда однообразных, возведенных из красного кирпича трехэтажных домов с покрашенными в белый или желтый цвет оконными рамами. Шторы на окнах были задернуты, на некоторых, особенно на первом этаже, виднелись веселые кружева. Среди одинаково потемневших домов выделялся один. От железной ограды перед ним к входным дверям вели металлические перила, а на дверях висело многообещающее объявление, что в доме сдаются меблированные комнаты.
Под тяжелым серым небом над домами чернели печные трубы. Снег на улице таял, образуя грязные лужицы. Дул порывистый ветер, он гнал обрывки старых газет, играл ими и прижимал к фонарному столбу.
– Весело, – буркнул доктор Фелл и двинулся вперед, слегка покачиваясь. – Немедленно беремся за работу, пока не привлекли внимания. Покажите мне то место, где убили Флея. А впрочем, подождите. Где он жил?
– Над табачным магазинчиком, – ответил Хедли, показывая на дом рядом. – Как я и говорил вам, в самом начале улицы. Пойдем туда и посмотрим, хотя Соммерс уверяет, что там ничего нет. Давайте пройдем по улице, держась поближе к середине… – Он широкими шагами пошел вперед. – Подметенные тротуары и заметные контуры мостовой заканчиваются шагов через сто пятьдесят. Дальше нетронутый снег, это еще шагов сто пятьдесят. Вот тут.
Хедли остановился и медленно обернулся.
– Полдороги, – сказал он. – Середина улицы… Видите, какая она тут широкая? Находясь на этом месте, он был на расстоянии тридцати шагов от любого дома по обе стороны улицы. Если бы он шел по тротуару, мы могли бы построить какую-нибудь дурацкую версию – скажем, будто кто-то выставил из окна или прохода между домами палку с прикрепленным к ней револьвером или…
– Глупости!
– Конечно, глупости, но что мы можем придумать еще? – спросил Хедли с нажимом и махнул своим чемоданчиком. – Я знаю, что ничего такого не было. Но что было? Свидетели тоже ничего не видели. А если бы что-нибудь было, они, несомненно, заметили бы. Давайте остановимся. Стойте на месте и не оборачивайтесь. – Он прошел немного вперед, присматриваясь к номерам домов, и свернул на тротуар с правой стороны. – Блеквик и Шорт были тут, когда услышали крик. Вы идете посредине улицы, я посредине тротуара. Оборачиваюсь… Да. Какое между нами расстояние?
Ремпол отошел в сторону, оставив доктора Фелла одного посреди большого четырехугольника.
– Не очень далеко были те двое, – сделал вывод доктор Фелл, сбив на затылок свою шляпу с большими полями. – Не больше, чем тридцать шагов впереди. Хедли, это даже удивительнее, чем я думал. Он стоял посреди снежной пустыни. Услышав выстрел, они обернулись… Гм…
– Именно так. Дальше, что касается освещения. Вы стоите на том месте, где был убит Флей. Видите ту лампочку над дверью дома номер восемнадцать, справа от вас? А немного ближе, тоже с правой стороны, витрину магазина ювелира?.. Хорошо. Она была освещена, не ярко, но все же… Теперь объясните мне, почему двое людей не уверены, видели они с того места, где я стою, кого-нибудь около Флея или нет?
Эхо его голоса покатилось по улице. Снова попала в вихрь ветра старая газета. Ветер, будто в тоннеле, глухо ревел над колпаками печных труб. Полы черного плаща доктора Фелла трепетали, дикий танец танцевали его очки на шнурке.
– Магазин ювелира, – внимательно всматриваясь вперед, проговорил доктор Фелл. – Магазин ювелира! И в витрине свет… В магазине кто-нибудь был?
– Не было никого. Визерс проверял. Свет падал из витрины. Окна и двери были забраны решетками, как и сейчас. Никто не мог ни войти туда, ни выйти оттуда. Кроме того, это слишком далеко от Флея.
Доктор Фелл покачал головой и медленно пошел к зарешеченной витрине, чтобы осмотреть ее. В ней на бархатных подушечках были выставлены дешевые перстни, часы, много подсвечников, а посредине виднелись большие круглые немецкие часы с циферблатом-лицом, на котором двигались взад-вперед большие глаза. Складывалось неприятное впечатление, будто они специально поглядывали на то место, где был убит человек. Из-за этого еще неприятнее было впечатление и от самой Калиостро-стрит. Часы как раз начали бить одиннадцать. Доктор Фелл вернулся на середину улицы.
– Но Флея убили выстрелом сзади с левой стороны, – резюмировал вслух доктор Фелл. – А это правая сторона улицы. Если мы утверждаем – а мы должны это утверждать, – что нападающий приблизился слева или, наконец, слева приблизился летающий револьвер… Не знаю! Даже если допустить, что убийца шел по снегу, не оставляя следов, то можем ли мы в конце концов определить, откуда он вышел?
– Он вышел отсюда, – внезапно послышался голос.
Казалось, порыв ветра принес эти слова откуда-то издалека. На протяжении какой-то секунды Ремпол пережил в этой полутемноте более глубокое потрясение, чем то, которое было связано с расследованием дела «Четтергемская тюрьма». В его воображении возникли летающие предметы и послышался голос невидимки – точно так же, как двое свидетелей услышали голос бесплотного убийцы накануне вечером. В следующее мгновение у него перехватило дыхание. Только оглянувшись, он понял, кому принадлежал голос. Из открытой двери дома номер восемнадцать по лестнице спускался коренастый краснощекий молодой человек в надвинутой на лоб шляпе, что придавало ему зловещий вид. Широко улыбаясь, он поздоровался с Хедли.
– Он вышел отсюда, сэр. Я Соммерс, сэр. Помните, вы просили меня выяснить, куда шел француз, когда его убили, а также проверить, не показался ли подозрительным один из жильцов какой-нибудь из хозяек меблированных комнат. Ну, так я узнал о таком жильце, и сделать это было нетрудно. Он вышел отсюда. Извините, что я вмешался.
Хедли постарался скрыть, что испугался, выразил удовлетворение, и его взгляд остановился на фигуре человека, нерешительно стоявшего у двери дома.
– Нет, сэр, это не тот жилец, – проследил за его взглядом Соммерс. – Это мистер О'Рурк, артист мюзик-холла, тот, кто опознал вчера вечером француза в морге. Сегодня утром он мне немного помог.
О'Рурк вышел из темноты и спустился по ступенькам вниз. Тяжелое пальто не могло скрыть высокой крепкой фигуры и быстрых мягких шагов человека, который привык к трапеции и высоко натянутому тросу. Говорил он приветливо, легко, немного откинувшись назад всем телом как человек, которому нужен простор. Смуглое лицо и роскошные черные усы под крючковатым носом делали его похожим на итальянца. О'Рурк с видимым удовольствием курил большую изогнутую трубку, которую держал в уголке рта. Называя себя, он сбил назад причудливую желто-коричневую шляпу и прищурил голубые блестящие глаза. Это был тот ирландец с итальянским псевдонимом, который говорил, как американец, а на самом деле был, по его словам, канадцем.
– Меня зовут О'Рурк, Джон Л. Селливен О'Рурк… Мое второе имя? – Он ударил кулаком по воздуху. – Я его не знаю. И мои родители не знали, когда называли меня. – Л – это все, что я знаю. Надеюсь, вы ничего не имеете против моего вмешательства. Видите ли, я знал старого Луни… – Он помолчал, усмехнулся и покрутил усы. – Я понимаю, джентльмены, вас удивляет мое туманное происхождение. Оно удивляет всех. Еще раз извините, что вмешиваюсь. Мне чертовски жаль старого Луни, – смущенно добавил он.
– Ничего, ничего, – успокоил его Хедли. – Благодарю за помощь. Теперь нам не придется искать вас в театре.
– В театре я теперь не работаю. – О'Рурк высунул из длинного рукава пальто левую руку и показал забинтованное запястье. – Если бы вчера вечером я что-нибудь заподозрил, то пошел бы за Луни. А теперь вот что получилось!
– Если вы пойдете со мной, – бесцеремонно вмешался Соммерс, поворачиваясь к Хедли, – то я покажу вам кое-что важное и кое-что расскажу. Хозяйка внизу одевается. Она расскажет вам о жильце. Нет сомнений, это тот, кто вам нужен. Но сначала я хотел бы, чтобы вы осмотрели его комнаты.
– Что там, в его комнатах?
– Во-первых, сэр, кровь, – ответил Соммерс. – Кроме того, какие-то удивительные веревки. – Он с удовольствием отметил про себя, что Хедли не остался равнодушным к его словам. – Вас эти веревки заинтересуют, остальные вещи тоже. Тот тип – вор-взломщик. Судя по его снаряжению – большой хитрец. Он поставил в двери особый замок и мисс Хейк, хозяйка дома, войти в его комнаты не могла. Но я воспользовался одним из моих ключей. Ничего незаконного в этом нет, сэр. Жилец исчез весьма поспешно. Мисс Хейк говорит, что комнаты он нанял давно, но с тех пор был там всего раз или два, не больше.
– Пойдемте, – сказал Хедли.
Соммерс открыл входную дверь и повел всех по лестнице наверх. Дом был узкий. На каждом этаже было по одной меблированной квартире, и она занимала целый этаж от фасада до задней стены. Дверь на верхнем этаже, рядом с лестницей, ведущей на крышу, была открыта. Над замочной скважиной в двери поблескивал еще один замок. Соммерс провел их в полутемный коридор с тремя дверями.
– Сначала сюда, сэр, – сказал он, показывая на первую дверь с левой стороны. – Тут ванна. Мне пришлось опустить в электросчетчик шиллинг, чтобы включить свет. – Он нажал на выключатель.
Стены грязной ванной комнаты были обклеены глянцевитыми под кафель обоями, пол покрыт потертым линолеумом. Они увидели старую газовую колонку с ржавым баком для воды, кривое зеркало над простым умывальником и кувшин на полу.
– Тут пытались убрать, сэр, – объяснил Соммерс. – Но на дне ванны, около дырки для слива воды, остались красные следы. Он мыл над ванной руки. А за корзиной для белья… Подождите! – Он артистическим жестом отодвинул корзину в сторону, достал из нее запыленное, еще влажное, покрытое темно-розовыми пятнами полотенце и коротко бросил: – Этим полотенцем он вытирал руки.
– Хорошая работа, – похвалил его Хедли. Он повертел в руках полотенце, взглянул на доктора Фелла, усмехнулся и положил находку на место. – Теперь остальные комнаты. И еще меня интересует эта веревка.
Комнаты были пропитаны чьим-то невидимым присутствием, будто стойким химическим запахом, который не мог перебить даже дух крепкого табака О'Рурка. Это было больше, чем жилье. Тяжелые портьеры на окнах достаточно большой комнаты были опущены. Под яркой лампочкой на широком столе лежал набор небольших металлических и проволочных инструментов с округлыми концами (отмычки! – даже присвистнул Хедли), замков, стопка исписанной бумаги, мощный микроскоп, коробка с диапозитивами, подставка, на которой возвышалось шесть колб с наклеенными на них этикетками. В комнате находились также полки с книгами, а в углу – небольшой сейф, увидев который, Хедли воскликнул:
– Если он – вор-взломщик, то весьма современный и ловкий! Таких, как он, я не видел давно. Я даже не знал, что этот способ известен в Англии. Вы обратили внимание, Фелл? Узнаете?
– Вверху вырезано большое отверстие, сэр, – сказал Соммерс. – Если он воспользовался газовой горелкой с поддувом, то это самая чистая работа, какую мне приходилось видеть. Он…
– Он не воспользовался газовой горелкой с поддувом, – возразил Хедли. – Есть более остроумный и надежный способ. Я не очень разбираюсь в химии, но думаю, он воспользовался порошковым алюминием и окисью железа. Вы смешиваете на поверхности сейфа порошок и добавляете… что?.. порошковую магнезию, а потом подносите спичку. Смесь не взрывается. Она генерирует тепло до нескольких тысяч градусов и растапливает металл. Видите на столе металлическую трубку? У нас есть такая в музее. Это детектоскоп. Его еще называют «Рыбий глаз». Полусфера рефрактора напоминает глаз рыбы. Его можно вставить в отверстие в стене и видеть все, что делается в соседней комнате, Что вы об этом думаете, Фелл?
– Да, да, – равнодушно сказал доктор Фелл, будто все это не имело никакого значения. – Думаю, вы знаете, как возникает мысль? Тайна… А где веревка? Меня очень интересует веревка.
Спрятанные в трущобах Лондона тихие улочки и ряды домов всегда вызывали у Ремпола чувство нереальности, будто, выйдя из двери собственного дома, замечаешь, что вся улица непостижимо изменилась и из окон домов, до тех пор никогда не замечаемых, улыбаются незнакомые тебе люди. И вот перед ним, доктором Феллом и инспектором Хедли, лежала Калиостро-стрит. Уже в начале улицы находилось несколько магазинчиков. Ставни и ажурные решетки на окнах магазинов бросали вызов покупателям как крепости бросают вызов нападающим. Окна были различной степени чистоты – от ярко блестящих в магазине ювелира, самом дальнем с правой стороны, до темно-серых в ближайшем табачном магазинчике, тоже с правой стороны. Кроме магазинов, перед глазами предстали два ряда однообразных, возведенных из красного кирпича трехэтажных домов с покрашенными в белый или желтый цвет оконными рамами. Шторы на окнах были задернуты, на некоторых, особенно на первом этаже, виднелись веселые кружева. Среди одинаково потемневших домов выделялся один. От железной ограды перед ним к входным дверям вели металлические перила, а на дверях висело многообещающее объявление, что в доме сдаются меблированные комнаты.
Под тяжелым серым небом над домами чернели печные трубы. Снег на улице таял, образуя грязные лужицы. Дул порывистый ветер, он гнал обрывки старых газет, играл ими и прижимал к фонарному столбу.
– Весело, – буркнул доктор Фелл и двинулся вперед, слегка покачиваясь. – Немедленно беремся за работу, пока не привлекли внимания. Покажите мне то место, где убили Флея. А впрочем, подождите. Где он жил?
– Над табачным магазинчиком, – ответил Хедли, показывая на дом рядом. – Как я и говорил вам, в самом начале улицы. Пойдем туда и посмотрим, хотя Соммерс уверяет, что там ничего нет. Давайте пройдем по улице, держась поближе к середине… – Он широкими шагами пошел вперед. – Подметенные тротуары и заметные контуры мостовой заканчиваются шагов через сто пятьдесят. Дальше нетронутый снег, это еще шагов сто пятьдесят. Вот тут.
Хедли остановился и медленно обернулся.
– Полдороги, – сказал он. – Середина улицы… Видите, какая она тут широкая? Находясь на этом месте, он был на расстоянии тридцати шагов от любого дома по обе стороны улицы. Если бы он шел по тротуару, мы могли бы построить какую-нибудь дурацкую версию – скажем, будто кто-то выставил из окна или прохода между домами палку с прикрепленным к ней револьвером или…
– Глупости!
– Конечно, глупости, но что мы можем придумать еще? – спросил Хедли с нажимом и махнул своим чемоданчиком. – Я знаю, что ничего такого не было. Но что было? Свидетели тоже ничего не видели. А если бы что-нибудь было, они, несомненно, заметили бы. Давайте остановимся. Стойте на месте и не оборачивайтесь. – Он прошел немного вперед, присматриваясь к номерам домов, и свернул на тротуар с правой стороны. – Блеквик и Шорт были тут, когда услышали крик. Вы идете посредине улицы, я посредине тротуара. Оборачиваюсь… Да. Какое между нами расстояние?
Ремпол отошел в сторону, оставив доктора Фелла одного посреди большого четырехугольника.
– Не очень далеко были те двое, – сделал вывод доктор Фелл, сбив на затылок свою шляпу с большими полями. – Не больше, чем тридцать шагов впереди. Хедли, это даже удивительнее, чем я думал. Он стоял посреди снежной пустыни. Услышав выстрел, они обернулись… Гм…
– Именно так. Дальше, что касается освещения. Вы стоите на том месте, где был убит Флей. Видите ту лампочку над дверью дома номер восемнадцать, справа от вас? А немного ближе, тоже с правой стороны, витрину магазина ювелира?.. Хорошо. Она была освещена, не ярко, но все же… Теперь объясните мне, почему двое людей не уверены, видели они с того места, где я стою, кого-нибудь около Флея или нет?
Эхо его голоса покатилось по улице. Снова попала в вихрь ветра старая газета. Ветер, будто в тоннеле, глухо ревел над колпаками печных труб. Полы черного плаща доктора Фелла трепетали, дикий танец танцевали его очки на шнурке.
– Магазин ювелира, – внимательно всматриваясь вперед, проговорил доктор Фелл. – Магазин ювелира! И в витрине свет… В магазине кто-нибудь был?
– Не было никого. Визерс проверял. Свет падал из витрины. Окна и двери были забраны решетками, как и сейчас. Никто не мог ни войти туда, ни выйти оттуда. Кроме того, это слишком далеко от Флея.
Доктор Фелл покачал головой и медленно пошел к зарешеченной витрине, чтобы осмотреть ее. В ней на бархатных подушечках были выставлены дешевые перстни, часы, много подсвечников, а посредине виднелись большие круглые немецкие часы с циферблатом-лицом, на котором двигались взад-вперед большие глаза. Складывалось неприятное впечатление, будто они специально поглядывали на то место, где был убит человек. Из-за этого еще неприятнее было впечатление и от самой Калиостро-стрит. Часы как раз начали бить одиннадцать. Доктор Фелл вернулся на середину улицы.
– Но Флея убили выстрелом сзади с левой стороны, – резюмировал вслух доктор Фелл. – А это правая сторона улицы. Если мы утверждаем – а мы должны это утверждать, – что нападающий приблизился слева или, наконец, слева приблизился летающий револьвер… Не знаю! Даже если допустить, что убийца шел по снегу, не оставляя следов, то можем ли мы в конце концов определить, откуда он вышел?
– Он вышел отсюда, – внезапно послышался голос.
Казалось, порыв ветра принес эти слова откуда-то издалека. На протяжении какой-то секунды Ремпол пережил в этой полутемноте более глубокое потрясение, чем то, которое было связано с расследованием дела «Четтергемская тюрьма». В его воображении возникли летающие предметы и послышался голос невидимки – точно так же, как двое свидетелей услышали голос бесплотного убийцы накануне вечером. В следующее мгновение у него перехватило дыхание. Только оглянувшись, он понял, кому принадлежал голос. Из открытой двери дома номер восемнадцать по лестнице спускался коренастый краснощекий молодой человек в надвинутой на лоб шляпе, что придавало ему зловещий вид. Широко улыбаясь, он поздоровался с Хедли.
– Он вышел отсюда, сэр. Я Соммерс, сэр. Помните, вы просили меня выяснить, куда шел француз, когда его убили, а также проверить, не показался ли подозрительным один из жильцов какой-нибудь из хозяек меблированных комнат. Ну, так я узнал о таком жильце, и сделать это было нетрудно. Он вышел отсюда. Извините, что я вмешался.
Хедли постарался скрыть, что испугался, выразил удовлетворение, и его взгляд остановился на фигуре человека, нерешительно стоявшего у двери дома.
– Нет, сэр, это не тот жилец, – проследил за его взглядом Соммерс. – Это мистер О'Рурк, артист мюзик-холла, тот, кто опознал вчера вечером француза в морге. Сегодня утром он мне немного помог.
О'Рурк вышел из темноты и спустился по ступенькам вниз. Тяжелое пальто не могло скрыть высокой крепкой фигуры и быстрых мягких шагов человека, который привык к трапеции и высоко натянутому тросу. Говорил он приветливо, легко, немного откинувшись назад всем телом как человек, которому нужен простор. Смуглое лицо и роскошные черные усы под крючковатым носом делали его похожим на итальянца. О'Рурк с видимым удовольствием курил большую изогнутую трубку, которую держал в уголке рта. Называя себя, он сбил назад причудливую желто-коричневую шляпу и прищурил голубые блестящие глаза. Это был тот ирландец с итальянским псевдонимом, который говорил, как американец, а на самом деле был, по его словам, канадцем.
– Меня зовут О'Рурк, Джон Л. Селливен О'Рурк… Мое второе имя? – Он ударил кулаком по воздуху. – Я его не знаю. И мои родители не знали, когда называли меня. – Л – это все, что я знаю. Надеюсь, вы ничего не имеете против моего вмешательства. Видите ли, я знал старого Луни… – Он помолчал, усмехнулся и покрутил усы. – Я понимаю, джентльмены, вас удивляет мое туманное происхождение. Оно удивляет всех. Еще раз извините, что вмешиваюсь. Мне чертовски жаль старого Луни, – смущенно добавил он.
– Ничего, ничего, – успокоил его Хедли. – Благодарю за помощь. Теперь нам не придется искать вас в театре.
– В театре я теперь не работаю. – О'Рурк высунул из длинного рукава пальто левую руку и показал забинтованное запястье. – Если бы вчера вечером я что-нибудь заподозрил, то пошел бы за Луни. А теперь вот что получилось!
– Если вы пойдете со мной, – бесцеремонно вмешался Соммерс, поворачиваясь к Хедли, – то я покажу вам кое-что важное и кое-что расскажу. Хозяйка внизу одевается. Она расскажет вам о жильце. Нет сомнений, это тот, кто вам нужен. Но сначала я хотел бы, чтобы вы осмотрели его комнаты.
– Что там, в его комнатах?
– Во-первых, сэр, кровь, – ответил Соммерс. – Кроме того, какие-то удивительные веревки. – Он с удовольствием отметил про себя, что Хедли не остался равнодушным к его словам. – Вас эти веревки заинтересуют, остальные вещи тоже. Тот тип – вор-взломщик. Судя по его снаряжению – большой хитрец. Он поставил в двери особый замок и мисс Хейк, хозяйка дома, войти в его комнаты не могла. Но я воспользовался одним из моих ключей. Ничего незаконного в этом нет, сэр. Жилец исчез весьма поспешно. Мисс Хейк говорит, что комнаты он нанял давно, но с тех пор был там всего раз или два, не больше.
– Пойдемте, – сказал Хедли.
Соммерс открыл входную дверь и повел всех по лестнице наверх. Дом был узкий. На каждом этаже было по одной меблированной квартире, и она занимала целый этаж от фасада до задней стены. Дверь на верхнем этаже, рядом с лестницей, ведущей на крышу, была открыта. Над замочной скважиной в двери поблескивал еще один замок. Соммерс провел их в полутемный коридор с тремя дверями.
– Сначала сюда, сэр, – сказал он, показывая на первую дверь с левой стороны. – Тут ванна. Мне пришлось опустить в электросчетчик шиллинг, чтобы включить свет. – Он нажал на выключатель.
Стены грязной ванной комнаты были обклеены глянцевитыми под кафель обоями, пол покрыт потертым линолеумом. Они увидели старую газовую колонку с ржавым баком для воды, кривое зеркало над простым умывальником и кувшин на полу.
– Тут пытались убрать, сэр, – объяснил Соммерс. – Но на дне ванны, около дырки для слива воды, остались красные следы. Он мыл над ванной руки. А за корзиной для белья… Подождите! – Он артистическим жестом отодвинул корзину в сторону, достал из нее запыленное, еще влажное, покрытое темно-розовыми пятнами полотенце и коротко бросил: – Этим полотенцем он вытирал руки.
– Хорошая работа, – похвалил его Хедли. Он повертел в руках полотенце, взглянул на доктора Фелла, усмехнулся и положил находку на место. – Теперь остальные комнаты. И еще меня интересует эта веревка.
Комнаты были пропитаны чьим-то невидимым присутствием, будто стойким химическим запахом, который не мог перебить даже дух крепкого табака О'Рурка. Это было больше, чем жилье. Тяжелые портьеры на окнах достаточно большой комнаты были опущены. Под яркой лампочкой на широком столе лежал набор небольших металлических и проволочных инструментов с округлыми концами (отмычки! – даже присвистнул Хедли), замков, стопка исписанной бумаги, мощный микроскоп, коробка с диапозитивами, подставка, на которой возвышалось шесть колб с наклеенными на них этикетками. В комнате находились также полки с книгами, а в углу – небольшой сейф, увидев который, Хедли воскликнул:
– Если он – вор-взломщик, то весьма современный и ловкий! Таких, как он, я не видел давно. Я даже не знал, что этот способ известен в Англии. Вы обратили внимание, Фелл? Узнаете?
– Вверху вырезано большое отверстие, сэр, – сказал Соммерс. – Если он воспользовался газовой горелкой с поддувом, то это самая чистая работа, какую мне приходилось видеть. Он…
– Он не воспользовался газовой горелкой с поддувом, – возразил Хедли. – Есть более остроумный и надежный способ. Я не очень разбираюсь в химии, но думаю, он воспользовался порошковым алюминием и окисью железа. Вы смешиваете на поверхности сейфа порошок и добавляете… что?.. порошковую магнезию, а потом подносите спичку. Смесь не взрывается. Она генерирует тепло до нескольких тысяч градусов и растапливает металл. Видите на столе металлическую трубку? У нас есть такая в музее. Это детектоскоп. Его еще называют «Рыбий глаз». Полусфера рефрактора напоминает глаз рыбы. Его можно вставить в отверстие в стене и видеть все, что делается в соседней комнате, Что вы об этом думаете, Фелл?
– Да, да, – равнодушно сказал доктор Фелл, будто все это не имело никакого значения. – Думаю, вы знаете, как возникает мысль? Тайна… А где веревка? Меня очень интересует веревка.