Страница:
Холлидей чиркнул спичкой, поднес ее к сигарете, потом запрокинул голову, но прикуривать не стал.
— Представьте, — сонно продолжал Г.М., — будто все сидят на прежних местах. Теперь вспомним, кто где находился. Поговорим сначала о Дартворте, которого изображает чучело, поскольку… — он вытащил из кармана часы и положил их на стол, — у нас есть еще время до прибытия тех, кого я поджидаю. Я вам уже рассказывал о действиях Дартворта, вчера снова напомнил майору и Кену, нынче утром изложил Холлидею и мисс Латимер. Я говорил о сообщнике и о замысле. Начнем с того, что Дартворт убил кошку, после чего я сел и задумался…
— Не хочу перебивать, — вставил Холлидей, — но кого вы поджидаете?
— Полицию, — ответил Г.М.
После паузы он вытащил из кармана трубку и продолжал:
— Итак, мы установили, что Дартворт убил ту самую кошку кинжалом Луиса Плейга, заколол, проткнул острием горло. Очень хорошо. Затем собрал брызнувшую во все стороны кровь, сам немного испачкался, что осталось бы незамеченным в темноте под пальто и перчатками, если бы он с кем-то встретился. Затем он поспешно кликнул Фезертона и юного Латимера, чтобы те сразу же его заперли. Вопрос вот в чем: как он поступил с кинжалом, а? У него были лишь две возможности: унести нож с собой или отдать сообщнику. Рассмотрим сначала второй вариант, друзья мои. Если он отдал кинжал сообщнику, значит, сообщник — либо юный Латимер, либо Билл Фезертон.
Тут Г.М. сонно приоткрыл веки, как бы ожидая протеста. Никто не вымолвил пи слова. Все слышали, как тикают на столе часы.
— Ведь, кроме них, с ним никого больше не было, нож он мог сунуть либо тому, либо другому. Зачем делать подобную глупость? Зачем просить сообщника отнести кинжал в большой дом и немедленно принести обратно, рискуя, что кто-нибудь, не посвященный в замысел, заметит, как Дартворт вручает нож сообщнику, и еще сильнее рискуя, что сообщника с окровавленным кинжалом увидит кто-нибудь в прихожей? Нет-нет, он сам принес сюда нож. Вполне логично. В общем, мне известна другая причина, по которой он принес его с собой, но мы этот вопрос пока отложим. Я вам продемонстрирую очевидные соображения… Ну, кто-нибудь, скажите же что-нибудь, — неожиданно добавил Г.М., бросив на нас колючий взгляд. — Что, по-вашему, отсюда следует?
Слепо уставившийся на часы Холлидей повернулся.
— А как же, — проговорил он, — а как же кинжал, задевший Мэрион по шее?
— М-м-м. Уже лучше. Вот именно. Как же? Это с виду постороннее обстоятельство разъясняет крупную проблему. В темноте кто-то крался. У него был еще один кинжал? Если да, то эта неизвестная личность держала его весьма странным образом, неестественно — кинжалы никто так не носит. Вспомните, девушка почувствовала прикосновение не острия, а рукоятки и чашечки под крестовиной, значит, его держали за лезвие под рукояткой… Что так можно держать? Какой предмет по форме напоминает кинжал настолько, что тот, при ком речь без конца идет о кинжалах, легко в темноте их перепутает?…
— Что же это?
— Распятие, — произнес Г.М.
— Значит, Тед Латимер… — спросил я после паузы, и слова прозвучали громоподобно. — Тед Латимер?…
— Как уже было сказано, я сидел и думал. Долго думал над психологической загадкой Теда Латимера до и после того, как мы услышали, что он вернулся домой с маленьким распятием в руках.
Понимаете, этот полусвихнувшийся малый быстрее скроет от вас распятие, чем само преступление. Он искренне устыдился бы, если бы вы подумали, будто такой интеллектуал, как он, носит распятие, почитая его святыней, и стал бы упорно отрицать это… Вот в чем проблема с современными людьми. Они посмеиваются над великими идеями, вроде христианской религии, и верят в астрологию. Не верят священнику, который заявляет о существовании рая, и верят довольно легкомысленному утверждению, что будущее можно прочесть, как электрическую вывеску. Считают искреннюю веру в Бога чересчур старомодной и провинциальной, но признают существование целой кучи духов, потому что о них можно разглагольствовать на лженаучном жаргоне…
Ну ладно. Суть вот в чем. Тед Латимер фанатично верил в привидение, которое собирался изгнать Дартворт. Он довел себя до экстаза, до экзальтации. Верил, что дом кишит смертоносными силами. Хотел встретиться с ними, увидеть… Ему было запрещено двигаться с места, но, знаете, он не мог побороть искушения взглянуть на них в «запечатанной» комнате… И, дети мои, когда Тед Латимер встал и тайком улизнул из кружка, он держал в руках традиционное оружие против злых духов — распятие.
— По-твоему, — прохрипел майор Фезертон, — он был сообщником? Это он вышел из дома?
— Старина, разве распятие это не подтверждает? Он вышел, да. Он был тот, кого вы слышали, когда он выходил.
— Мы слышали шаги двух человек… — припомнил Холлидей. — Почему же он нам не признался, что вышел?
Г.М. потянулся к столу за своими часами. Что-то близится? Полицейские собираются вокруг домика под быстрое тиканье стрелок?…
— Потому что кое-что случилось, — спокойно объяснил Г.М. — Он просто увидел, услышал, подметил то, что даже его заставило усомниться, будто на Дартворта напали духи… Можно ли иначе объяснить его дальнейшие безумные действия? Он свихнулся. Упорно цеплялся за свою веру. Как себя чувствовала леди Беннинг, когда инспектор Мастерс вытаскивал провода из стен в зале для сеансов, потрошил чучело ее любимого Джеймса? Тед верил в Дартворта и вдруг разуверился. Но, как бы там ни было, понимаете, он по-прежнему был убежден, что Истина превыше Дартворта. Пусть лучше все верят, что его в самом деле прикончило привидение, если это подтвердит Истину в глазах всего мира!… Разве вы сами не рассказывали мне, как он упорно твердил, что теперь всему свету откроется истина и что значит по сравнению с этим жизнь одного человека? Разве не бился бы при этом в истерике? Богом клянусь, так и было!
— И что же, — спросил Холлидей, неожиданно задохнувшись, — что увидел или услышал Тед?
Г.М. медленно поднялся на ноги, огромный в освещенной пламенем комнате.
— Хотите, чтобы я показал? — спросил он. — Уже почти пора.
Из камина шел удушливый, почти гипнотический жар. В клубах дыма от благовоний, обманчивых бликах свечи и каминного огня маска чучела приобрела выражение насмешливого удовольствия, как будто сам Роджер Дартворт, притаившись в тряпичном туловище, набитом песком, слушал нас в этом доме с привидением, где он нашел свою смерть.
— Кен, — обратился ко мне Г.М., — возьми со стола кинжал Луиса Плейга. Платок у тебя есть? Хорошо. Помните, под телом Дартворта нашли носовой платок… А теперь нанеси манекену три скользящих удара, посильней, постарайся распороть одежду на левой руке, на бедре, на ноге. Давай!
Манекен весил не меньше четырнадцати стоунов[11], он даже не дрогнул, когда я выполнял приказание, только с жутким правдоподобием качнулся к столу, как живой. Маска под напяленной набекрень шляпой чуть сдвинулась, словно чучело взглянуло вниз. Мне на руку брызнул песок.
— Теперь слегка разрежь одежду, только мешок не проткни… Так-так, штук пять дырок… Хватит! Все это Дартворт проделал самостоятельно. Вытри платком рукоятку, сотри отпечатки, брось платок на пол…
— Кто-то ходит вокруг дома, — очень тихо сказал Холлидей.
— Положи кинжал обратно на стол, Кен. Теперь все смотрите, пожалуйста, на огонь. На меня не оглядывайтесь, смотрите прямо перед собой, убийца уже рядом… Здесь нет никакой крови, вид которой мог бы вас отвлечь. Лишь немного песка. Поймите, вся гениальность разыгранного представления заключается именно в форме кинжала Луиса Плейга и в превосходной инсценировке с помощью кошачьей крови и располосованной одежды. Если бы вы это поняли, как понял Дартворт… Важен, конечно, и сильный огонь, куда брошены крепкие благовония, перебивающие другой запах… Ну, смотрите в огонь, не на меня, не друг на друга, не на манекен, смотрите в горящий огонь… и через секунду все решится.
Где-то в комнате или рядом послышался скрип, тупой скрежет. Я постоянно помнил о манекене, сидевшем от меня так близко, что можно было до него дотронуться, точно я стоял у гильотины. Огонь трещал и пылал, слышалось равномерное громкое тиканье часов. Скрип становился все громче…
— Боже мой, я не вынесу! — хрипло воскликнул майор Фезертон. Я покосился на него: глаза выпучены, лицо сплошь в красных пятнах. — Говорю вам…
Вот тут все и случилось.
Г.М. резко хлопнул в ладоши — не знаю, сколько раз. В тот же миг манекен рухнул, опрокинув свечу па столе, помедлил, вздыбился, плашмя грохнулся на пол, мешок с песком сдвинулся, заломленная черная шляпа оказалась почти в топке. Кинжал Луиса Плейга со звоном и дребезгом вонзился в пол рядом с ним.
— Ради бога, что это… — крикнул Холлидей, вскочив вместе со всеми и окидывая освещенную огнем комнату диким взглядом.
Никто не шевельнулся, никто не прикасался к чучелу, в комнате, кроме нас, никого не было.
Ноги у меня дрожали, я снова сел, вытер рукавом глаза, отдернул ногу, коснувшуюся манекена. Пол был усыпан песком. В спине чучела зияли раны — один удар скользнул по лопатке, другой пришелся выше в плечо, третий вдоль позвоночника и один под левую лопатку — в сердце.
— Успокойся, сынок, — медленно проговорил Г.М., схватив за плечо Холлидея. — Смотри сам, и увидишь. Никакой крови, никаких фокусов. Взгляни на манекен, будто ничего не знаешь о планах Дартворта, никогда не слышал о Луисе Плейге и его кинжале, словно тебе никогда не внушали, что тут якобы было…
Трясущийся Холлидей шагнул вперед, наклонился.
— Взгляни, например, — продолжал Г.М., — на дырку, которая его прикончила, — прямо в сердце. Возьми кинжал Луиса Плейга, попробуй. Соответствует? Вполне, вполне. Почему?
— Почему соответствует?… — с недоумением переспросил Холлидей.
— Потому что дырка круглая, сынок. По форме как раз соответствует острию кинжала… Но если бы ты никогда не видел этого кинжала, если б тебе постоянно о нем не твердили, то что бы ты сказал? Отвечайте же кто-нибудь! Кен!
— Похоже на пулевое отверстие, — ответил я.
— Господи помилуй, но его же не застрелили! — вскричал Холлидей. — В ранах не обнаружено никаких пуль. Полицейский врач ничего не нашел…
— Это была совсем особая пуля, мой милый тупица, — ласково объяснил Г.М. — Из каменной соли. Растворяется в крови нормальной температуры за четыре — шесть минут, дурачок, — скорее, чем остынет мертвое тело. А когда это самое тело повернуто спиной к самому жаркому огню во всей Англии… Сынок, тут нет ничего нового. Такими пулями одно время пользовалась французская полиция. Они антисептические, растворяются, их не приходится извлекать с риском для жизни, подстрелив, скажем, грабителя. Но если она попадет в сердце, разит насмерть не хуже свинцовой.
Он повернулся и указующе махнул рукой:
— Имел ли оригинальный кинжал Луиса Плейга точно такой же диаметр, как пуля, выпущенная из револьвера 38-го калибра? А? Сожгите меня па костре, не поверю. Дартворт попросту заточил острие до нужных размеров, ни на миллиметр не ошибся. Сам, дурак, выпилил на токарном станке пулю из осколка той самой «соляной» скульптуры, о которой Тед совершенно невинно рассказывал Кену и Мастерсу. На резце остались следы каменной соли. Поскольку выстрела никто не слышал, он был сделан либо из пневматического оружия, — лично я так бы и сделал, — либо из обычного пистолета с глушителем. Склоняюсь к последнему — в маленькой комнатке жгли курения, чтобы не слышался запах пороха. Наконец, выстрелить можно было в большое пустое отверстие для замка, хотя, собственно, дуло оружия 38-го калибра точно соответствует переплету решеток, которыми забраны все четыре окна. Кто-нибудь наверняка вам рассказывал, что окна расположены высоко под крышей. Если — я говорю, если — кто-то сумел забраться на крышу…
Во дворе раздался чей-то крик, визг. Голос Мастерса рявкнул: «Смотри!» Громко прозвучали два выстрела, и в тот же момент Г.М. оттолкнул столик и тяжело зашагал к двери.
— Вот каков был план Дартворта, — проворчал он. — Но стрелявший шутник стал убийцей. Открой дверь, Кен. Боюсь, убийца улизнул…
Я поднял шпингалет, отодвинул щеколду и распахнул дверь. Во дворе мельтешили лучи фонарей. Мимо нас в лунном свете прошмыгнул пригнувшийся силуэт, бросился к нашей двери, мы шарахнулись в сторону, фигура развернулась, мелькнула игольчато-тонкая вспышка, потом что-то ударило чуть ли не прямо в лицо. В клубах порохового дыма мы разглядели Мастерса с большим фонарем в руке, гнавшегося за бежавшей, петлявшей по двору фигурой. Г.М. взревел, перекричав остальных:
— Ох, проклятый дурак, неужели вы не обыскали…
— Вы не сказали, что надо арестовать, — задыхаясь, прокричал в ответ Мастерс. — Ничего не сказали… Ребята, вперед! Окружайте! Теперь он со двора не уйдет… Не выберется…
Другие фигуры, мигая длинными лучами, помчались вокруг дома.
— Взяли дьявола! — крикнул кто-то из темноты. — Загнали в угол…
— Нет, не взяли, — возразил высокий, чистый голос.
Клянусь, по сей день вижу во вспышке выстрела женское лицо, победно и презрительно открытый рот, когда она пустила последнюю пулю себе в лоб и беспомощно рухнула у стены, за кривым деревом, над закопанным Луисом Плейгом… Во дворе воцарилось полное молчание, клубился белый дым в лунном свете, слышались медленные шаги подходивших мужчин.
— Дайте-ка мне фонарь, — попросил Г.М. инспектора. — Джентльмены, — произнес он с каким-то горьким удовлетворением, — подойдите взгляните на самую блистательную злодейку, которая долго будет являться в кошмарах старому ветерану. Не бойтесь, Холлидей, возьмите фонарь.
Яркий фонарь, трясущийся в руках Дина, осветил бледное лицо у стены, до сих пор сохранившее ироническую усмешку…
Он пригляделся, широко тараща глаза.
— Но… кто это? — удивился Дин. — Клянусь, я эту женщину никогда не видел…
— Видел, сынок, — заявил Г.М.
Я вспомнил снимок в газете, моментальный, нечеткий, расплывчатый, и сам едва расслышал свой голос:
— Это… Гленда Дартворт. Вторая жена… Но Холлидей прав — он никогда ее не видел…
— Да нет, все ее видели, — возразил Г.М. и громко добавил: — Просто не узнали в облике Джозефа.
Глава 20
— Представьте, — сонно продолжал Г.М., — будто все сидят на прежних местах. Теперь вспомним, кто где находился. Поговорим сначала о Дартворте, которого изображает чучело, поскольку… — он вытащил из кармана часы и положил их на стол, — у нас есть еще время до прибытия тех, кого я поджидаю. Я вам уже рассказывал о действиях Дартворта, вчера снова напомнил майору и Кену, нынче утром изложил Холлидею и мисс Латимер. Я говорил о сообщнике и о замысле. Начнем с того, что Дартворт убил кошку, после чего я сел и задумался…
— Не хочу перебивать, — вставил Холлидей, — но кого вы поджидаете?
— Полицию, — ответил Г.М.
После паузы он вытащил из кармана трубку и продолжал:
— Итак, мы установили, что Дартворт убил ту самую кошку кинжалом Луиса Плейга, заколол, проткнул острием горло. Очень хорошо. Затем собрал брызнувшую во все стороны кровь, сам немного испачкался, что осталось бы незамеченным в темноте под пальто и перчатками, если бы он с кем-то встретился. Затем он поспешно кликнул Фезертона и юного Латимера, чтобы те сразу же его заперли. Вопрос вот в чем: как он поступил с кинжалом, а? У него были лишь две возможности: унести нож с собой или отдать сообщнику. Рассмотрим сначала второй вариант, друзья мои. Если он отдал кинжал сообщнику, значит, сообщник — либо юный Латимер, либо Билл Фезертон.
Тут Г.М. сонно приоткрыл веки, как бы ожидая протеста. Никто не вымолвил пи слова. Все слышали, как тикают на столе часы.
— Ведь, кроме них, с ним никого больше не было, нож он мог сунуть либо тому, либо другому. Зачем делать подобную глупость? Зачем просить сообщника отнести кинжал в большой дом и немедленно принести обратно, рискуя, что кто-нибудь, не посвященный в замысел, заметит, как Дартворт вручает нож сообщнику, и еще сильнее рискуя, что сообщника с окровавленным кинжалом увидит кто-нибудь в прихожей? Нет-нет, он сам принес сюда нож. Вполне логично. В общем, мне известна другая причина, по которой он принес его с собой, но мы этот вопрос пока отложим. Я вам продемонстрирую очевидные соображения… Ну, кто-нибудь, скажите же что-нибудь, — неожиданно добавил Г.М., бросив на нас колючий взгляд. — Что, по-вашему, отсюда следует?
Слепо уставившийся на часы Холлидей повернулся.
— А как же, — проговорил он, — а как же кинжал, задевший Мэрион по шее?
— М-м-м. Уже лучше. Вот именно. Как же? Это с виду постороннее обстоятельство разъясняет крупную проблему. В темноте кто-то крался. У него был еще один кинжал? Если да, то эта неизвестная личность держала его весьма странным образом, неестественно — кинжалы никто так не носит. Вспомните, девушка почувствовала прикосновение не острия, а рукоятки и чашечки под крестовиной, значит, его держали за лезвие под рукояткой… Что так можно держать? Какой предмет по форме напоминает кинжал настолько, что тот, при ком речь без конца идет о кинжалах, легко в темноте их перепутает?…
— Что же это?
— Распятие, — произнес Г.М.
— Значит, Тед Латимер… — спросил я после паузы, и слова прозвучали громоподобно. — Тед Латимер?…
— Как уже было сказано, я сидел и думал. Долго думал над психологической загадкой Теда Латимера до и после того, как мы услышали, что он вернулся домой с маленьким распятием в руках.
Понимаете, этот полусвихнувшийся малый быстрее скроет от вас распятие, чем само преступление. Он искренне устыдился бы, если бы вы подумали, будто такой интеллектуал, как он, носит распятие, почитая его святыней, и стал бы упорно отрицать это… Вот в чем проблема с современными людьми. Они посмеиваются над великими идеями, вроде христианской религии, и верят в астрологию. Не верят священнику, который заявляет о существовании рая, и верят довольно легкомысленному утверждению, что будущее можно прочесть, как электрическую вывеску. Считают искреннюю веру в Бога чересчур старомодной и провинциальной, но признают существование целой кучи духов, потому что о них можно разглагольствовать на лженаучном жаргоне…
Ну ладно. Суть вот в чем. Тед Латимер фанатично верил в привидение, которое собирался изгнать Дартворт. Он довел себя до экстаза, до экзальтации. Верил, что дом кишит смертоносными силами. Хотел встретиться с ними, увидеть… Ему было запрещено двигаться с места, но, знаете, он не мог побороть искушения взглянуть на них в «запечатанной» комнате… И, дети мои, когда Тед Латимер встал и тайком улизнул из кружка, он держал в руках традиционное оружие против злых духов — распятие.
— По-твоему, — прохрипел майор Фезертон, — он был сообщником? Это он вышел из дома?
— Старина, разве распятие это не подтверждает? Он вышел, да. Он был тот, кого вы слышали, когда он выходил.
— Мы слышали шаги двух человек… — припомнил Холлидей. — Почему же он нам не признался, что вышел?
Г.М. потянулся к столу за своими часами. Что-то близится? Полицейские собираются вокруг домика под быстрое тиканье стрелок?…
— Потому что кое-что случилось, — спокойно объяснил Г.М. — Он просто увидел, услышал, подметил то, что даже его заставило усомниться, будто на Дартворта напали духи… Можно ли иначе объяснить его дальнейшие безумные действия? Он свихнулся. Упорно цеплялся за свою веру. Как себя чувствовала леди Беннинг, когда инспектор Мастерс вытаскивал провода из стен в зале для сеансов, потрошил чучело ее любимого Джеймса? Тед верил в Дартворта и вдруг разуверился. Но, как бы там ни было, понимаете, он по-прежнему был убежден, что Истина превыше Дартворта. Пусть лучше все верят, что его в самом деле прикончило привидение, если это подтвердит Истину в глазах всего мира!… Разве вы сами не рассказывали мне, как он упорно твердил, что теперь всему свету откроется истина и что значит по сравнению с этим жизнь одного человека? Разве не бился бы при этом в истерике? Богом клянусь, так и было!
— И что же, — спросил Холлидей, неожиданно задохнувшись, — что увидел или услышал Тед?
Г.М. медленно поднялся на ноги, огромный в освещенной пламенем комнате.
— Хотите, чтобы я показал? — спросил он. — Уже почти пора.
Из камина шел удушливый, почти гипнотический жар. В клубах дыма от благовоний, обманчивых бликах свечи и каминного огня маска чучела приобрела выражение насмешливого удовольствия, как будто сам Роджер Дартворт, притаившись в тряпичном туловище, набитом песком, слушал нас в этом доме с привидением, где он нашел свою смерть.
— Кен, — обратился ко мне Г.М., — возьми со стола кинжал Луиса Плейга. Платок у тебя есть? Хорошо. Помните, под телом Дартворта нашли носовой платок… А теперь нанеси манекену три скользящих удара, посильней, постарайся распороть одежду на левой руке, на бедре, на ноге. Давай!
Манекен весил не меньше четырнадцати стоунов[11], он даже не дрогнул, когда я выполнял приказание, только с жутким правдоподобием качнулся к столу, как живой. Маска под напяленной набекрень шляпой чуть сдвинулась, словно чучело взглянуло вниз. Мне на руку брызнул песок.
— Теперь слегка разрежь одежду, только мешок не проткни… Так-так, штук пять дырок… Хватит! Все это Дартворт проделал самостоятельно. Вытри платком рукоятку, сотри отпечатки, брось платок на пол…
— Кто-то ходит вокруг дома, — очень тихо сказал Холлидей.
— Положи кинжал обратно на стол, Кен. Теперь все смотрите, пожалуйста, на огонь. На меня не оглядывайтесь, смотрите прямо перед собой, убийца уже рядом… Здесь нет никакой крови, вид которой мог бы вас отвлечь. Лишь немного песка. Поймите, вся гениальность разыгранного представления заключается именно в форме кинжала Луиса Плейга и в превосходной инсценировке с помощью кошачьей крови и располосованной одежды. Если бы вы это поняли, как понял Дартворт… Важен, конечно, и сильный огонь, куда брошены крепкие благовония, перебивающие другой запах… Ну, смотрите в огонь, не на меня, не друг на друга, не на манекен, смотрите в горящий огонь… и через секунду все решится.
Где-то в комнате или рядом послышался скрип, тупой скрежет. Я постоянно помнил о манекене, сидевшем от меня так близко, что можно было до него дотронуться, точно я стоял у гильотины. Огонь трещал и пылал, слышалось равномерное громкое тиканье часов. Скрип становился все громче…
— Боже мой, я не вынесу! — хрипло воскликнул майор Фезертон. Я покосился на него: глаза выпучены, лицо сплошь в красных пятнах. — Говорю вам…
Вот тут все и случилось.
Г.М. резко хлопнул в ладоши — не знаю, сколько раз. В тот же миг манекен рухнул, опрокинув свечу па столе, помедлил, вздыбился, плашмя грохнулся на пол, мешок с песком сдвинулся, заломленная черная шляпа оказалась почти в топке. Кинжал Луиса Плейга со звоном и дребезгом вонзился в пол рядом с ним.
— Ради бога, что это… — крикнул Холлидей, вскочив вместе со всеми и окидывая освещенную огнем комнату диким взглядом.
Никто не шевельнулся, никто не прикасался к чучелу, в комнате, кроме нас, никого не было.
Ноги у меня дрожали, я снова сел, вытер рукавом глаза, отдернул ногу, коснувшуюся манекена. Пол был усыпан песком. В спине чучела зияли раны — один удар скользнул по лопатке, другой пришелся выше в плечо, третий вдоль позвоночника и один под левую лопатку — в сердце.
— Успокойся, сынок, — медленно проговорил Г.М., схватив за плечо Холлидея. — Смотри сам, и увидишь. Никакой крови, никаких фокусов. Взгляни на манекен, будто ничего не знаешь о планах Дартворта, никогда не слышал о Луисе Плейге и его кинжале, словно тебе никогда не внушали, что тут якобы было…
Трясущийся Холлидей шагнул вперед, наклонился.
— Взгляни, например, — продолжал Г.М., — на дырку, которая его прикончила, — прямо в сердце. Возьми кинжал Луиса Плейга, попробуй. Соответствует? Вполне, вполне. Почему?
— Почему соответствует?… — с недоумением переспросил Холлидей.
— Потому что дырка круглая, сынок. По форме как раз соответствует острию кинжала… Но если бы ты никогда не видел этого кинжала, если б тебе постоянно о нем не твердили, то что бы ты сказал? Отвечайте же кто-нибудь! Кен!
— Похоже на пулевое отверстие, — ответил я.
— Господи помилуй, но его же не застрелили! — вскричал Холлидей. — В ранах не обнаружено никаких пуль. Полицейский врач ничего не нашел…
— Это была совсем особая пуля, мой милый тупица, — ласково объяснил Г.М. — Из каменной соли. Растворяется в крови нормальной температуры за четыре — шесть минут, дурачок, — скорее, чем остынет мертвое тело. А когда это самое тело повернуто спиной к самому жаркому огню во всей Англии… Сынок, тут нет ничего нового. Такими пулями одно время пользовалась французская полиция. Они антисептические, растворяются, их не приходится извлекать с риском для жизни, подстрелив, скажем, грабителя. Но если она попадет в сердце, разит насмерть не хуже свинцовой.
Он повернулся и указующе махнул рукой:
— Имел ли оригинальный кинжал Луиса Плейга точно такой же диаметр, как пуля, выпущенная из револьвера 38-го калибра? А? Сожгите меня па костре, не поверю. Дартворт попросту заточил острие до нужных размеров, ни на миллиметр не ошибся. Сам, дурак, выпилил на токарном станке пулю из осколка той самой «соляной» скульптуры, о которой Тед совершенно невинно рассказывал Кену и Мастерсу. На резце остались следы каменной соли. Поскольку выстрела никто не слышал, он был сделан либо из пневматического оружия, — лично я так бы и сделал, — либо из обычного пистолета с глушителем. Склоняюсь к последнему — в маленькой комнатке жгли курения, чтобы не слышался запах пороха. Наконец, выстрелить можно было в большое пустое отверстие для замка, хотя, собственно, дуло оружия 38-го калибра точно соответствует переплету решеток, которыми забраны все четыре окна. Кто-нибудь наверняка вам рассказывал, что окна расположены высоко под крышей. Если — я говорю, если — кто-то сумел забраться на крышу…
Во дворе раздался чей-то крик, визг. Голос Мастерса рявкнул: «Смотри!» Громко прозвучали два выстрела, и в тот же момент Г.М. оттолкнул столик и тяжело зашагал к двери.
— Вот каков был план Дартворта, — проворчал он. — Но стрелявший шутник стал убийцей. Открой дверь, Кен. Боюсь, убийца улизнул…
Я поднял шпингалет, отодвинул щеколду и распахнул дверь. Во дворе мельтешили лучи фонарей. Мимо нас в лунном свете прошмыгнул пригнувшийся силуэт, бросился к нашей двери, мы шарахнулись в сторону, фигура развернулась, мелькнула игольчато-тонкая вспышка, потом что-то ударило чуть ли не прямо в лицо. В клубах порохового дыма мы разглядели Мастерса с большим фонарем в руке, гнавшегося за бежавшей, петлявшей по двору фигурой. Г.М. взревел, перекричав остальных:
— Ох, проклятый дурак, неужели вы не обыскали…
— Вы не сказали, что надо арестовать, — задыхаясь, прокричал в ответ Мастерс. — Ничего не сказали… Ребята, вперед! Окружайте! Теперь он со двора не уйдет… Не выберется…
Другие фигуры, мигая длинными лучами, помчались вокруг дома.
— Взяли дьявола! — крикнул кто-то из темноты. — Загнали в угол…
— Нет, не взяли, — возразил высокий, чистый голос.
Клянусь, по сей день вижу во вспышке выстрела женское лицо, победно и презрительно открытый рот, когда она пустила последнюю пулю себе в лоб и беспомощно рухнула у стены, за кривым деревом, над закопанным Луисом Плейгом… Во дворе воцарилось полное молчание, клубился белый дым в лунном свете, слышались медленные шаги подходивших мужчин.
— Дайте-ка мне фонарь, — попросил Г.М. инспектора. — Джентльмены, — произнес он с каким-то горьким удовлетворением, — подойдите взгляните на самую блистательную злодейку, которая долго будет являться в кошмарах старому ветерану. Не бойтесь, Холлидей, возьмите фонарь.
Яркий фонарь, трясущийся в руках Дина, осветил бледное лицо у стены, до сих пор сохранившее ироническую усмешку…
Он пригляделся, широко тараща глаза.
— Но… кто это? — удивился Дин. — Клянусь, я эту женщину никогда не видел…
— Видел, сынок, — заявил Г.М.
Я вспомнил снимок в газете, моментальный, нечеткий, расплывчатый, и сам едва расслышал свой голос:
— Это… Гленда Дартворт. Вторая жена… Но Холлидей прав — он никогда ее не видел…
— Да нет, все ее видели, — возразил Г.М. и громко добавил: — Просто не узнали в облике Джозефа.
Глава 20
— Меня больше всего угнетает, — проворчал Г.М., кипятя воду на газовой плитке в умывальной комнате при своем кабинете, что было категорически запрещено, — больше всего меня огорчает, что я не увидел полной картины днем раньше… Вы, болваны, естественно, не рассказали мне все, что знали. Только прошлым вечером и нынешним — верней, вчерашним — утром я получил возможность толком проанализировать с Мастерсом все детали, после чего мне захотелось дать себе хорошего пинка. М-м-м. Всемогущего Бога из себя разыгрывал…
Было около двух часов ночи. Мы вернулись в кабинет Г.М., разбудив ночного дежурного и с большим трудом преодолев четыре лестничных пролета до Гнезда Филина. Дежурный растопил камин, а Г.М. решил приготовить горячий пунш с виски, чтобы отпраздновать окончание дела. Мы с Холлидеем и Фезертоном сидели за письменным столом в ветхих креслах, когда он пришел с кипятком.
— Раз ты ухватился за основную нить, что Джозеф — это и есть Гленда Дартворт, остальное легко распутать. Вокруг этой истории было столько всего накручено, что я просто начал спотыкаться… Была и еще одна проблема. Теперь я понимаю…
— Ну, погоди, — проворчал майор, пытаясь раскурить сигару. — Как это может быть? Мне хотелось бы знать…
— Узнаешь, — оборвал его Г.М., — как только удобно усядемся. По мнению ирландцев, надо взять крутой кипяток — минуточку, — потом сахар… готово!
— А еще, — добавил Холлидей, — как же она попала во двор пару часов назад, кто выстрелил в окно и, прежде всего, как убийца забрался на крышу…
— Сперва выпьем! — приказал Г.М.
Когда пунш был отведан, получив высокую оценку за качество, Г.М. стал более разговорчивым. Устроившись так, чтобы настольная лампа не светила в глаза, он со вздохом облегчения забросил на стол ноги и принялся бубнить в свой стакан:
— Забавно, что Кен со стариной Дюраном из Парижа случайно наткнулись на разгадку, которая сразу бы решила все дело, если б им хватило ума правильно вычислить женщину. Однако они набросились на бедную миссис Суини… На мой взгляд, вполне естественно, ибо обугленный труп Джозефа лежал на столе в морге с кинжалом в спине.
Сынок, в принципе твоя теория абсолютно верна. Гленда Дартворт была очень умной, целеустремленной дамой, она стояла за спиной Дартворта, сделав его тем, кем он стал, и, будь это необходимо для успеха их игр, преобразилась бы в индейца-чероки. К сожалению, вы остановились па миссис Суини и дальше не пошли. А это непременно следовало сделать. Почему? Потому что миссис Суини никогда особой сообразительностью не отличалась, никогда не имела возможности наблюдать за всеми действующими лицами, незаметно совершая стратегические ходы. Она просто сидела дома, занималась хозяйством, оставаясь для слабоумного малого уважаемой домовладелицей. Но Джозеф — если вы согласны считать его подозреваемым — постоянно был на виду, постоянно находился в центре событий, поскольку считался медиумом. Он был необходимым и незаменимым, ему все было известно, ничто от него не ускользало. Ты получил решающий ответ, Кен, когда твоя подруга перечислила пьесы, в которых блистала Гленда Дартворт. Помнишь?
— «Двенадцатая ночь» Шекспира, — кивнул я, — и «Прямодушный» Уичерли.
— Виола! — присвистнул Холлидей. — Минуточку! Ведь это Виола в «Двенадцатой ночи» переодевается в парня и сопровождает героя…
— Угу. Вдобавок я заглянул в «Прямодушного», — фыркнул Г.М., — поджидая вас нынче вечером в каменном домике. Куда делась книжка? — Он выудил ее из кармана. — Героиня этой пьесы, Фиделия, делает то же самое. Вещь на редкость забавная и увлекательная. Сожгите меня на костре, в шестьсот семьдесят пятом году автор основывался на зубодробительных шотландских анекдотах… Вдовушку Блэкакр прозвали «шотландской грелкой». Хе-хе-хе. Ну ладно… Никак нельзя считать случайным совпадением, что в этих пьесах Гленда играла именно такие роли. Если бы вы, тупицы, были хоть чуточку образованнее, то гораздо быстрее обратили бы на нее внимание. Однако…
— Давай ближе к делу, — прохрипел майор.
— Хорошо. Ну, признаюсь, мы слишком поздно об этом узнали. Поэтому начну сначала, изложив историю, которая давным-давно была бы разгадана, наткнись я сразу на Джозефа. Допустим пока, будто нам неизвестно, что Гленда Дартворт изображала Джозефа, вообще ничего не известно; просто сидим размышляем над фактами…
Итак, выясняется, что у Дартворта был сообщник, которому предстояло помочь ему инсценировать нападение призрака Луиса Плейга. Этот самый помощник украл из музея кинжал. Маленький фокус с вертевшейся и дергавшейся головой — так, предполагалось, вертел ею заболевший чумой Луис Плейг — должен был привлечь внимание охранника. Дартворт знал, что газеты ухватятся за такую деталь, и его идея получит широкую огласку. Мы выяснили даже, как было совершено настоящее убийство: с помощью пули из каменной соли, пущенной кем-то с крыши через одно из зарешеченных окон. Если бы Дартворт вытер резец токарного станка, если бы Тед совершенно случайно не упомянул о соляной скульптуре, мы потерпели бы поражение. Господи! — покаянно охнул Г.М., поспешно хлебнув пунша. — Сожгите меня на костре, я боялся, что вы догадаетесь сами… Боялся! — Он бросил па нас пылающий взгляд. — Если бы кто-нибудь испортил эффектное выступление, пускай меня повесят, я бросил бы это дело. Я охотно согласился помочь, но позвольте ветерану действовать по-своему, иначе он не станет играть. М-м-м. Я велел Мастерсу не пробовать пулю на вкус, чтобы он не распознал соль, после чего даже его мозги, может быть, заработали бы. Фу… Ах… Да.
Ну, это все, что на тот момент было известно. На этих основаниях предстояло искать убийцу.
Присмотримся и увидим то, что бросается прямо в глаза: наиболее вероятный сообщник, а может быть, и не только сообщник, — Джозеф. Почему бы не заподозрить его и не вытащить за ушко на солнышко?
Во-первых, потому, что парень, по-видимому, слабоумный, употребляет наркотики, находится полностью под влиянием Дартворта, определенно накачан по уши морфием после совершенного убийства.
Во-вторых, нам рассказывали, будто Дартворт держал его для прикрытия своей деятельности, о которой сам Джозеф ничего не знал и не ведал.
В-третьих, у него было идеальное алиби — он все время сидел и играл с Макдоннелом в карты.
Г.М. усмехнулся, с невероятным трудом раскурил свою трубку, вдохнул утешительный дым и снова рассеянным взглядом уставился вдаль.
— Слушайте, парни, план был гениальный. Изначально очевидная картина скрылась за многочисленными намеками, домыслами и фактами. Люди говорили: «Бедный Джозеф, его, несомненно, подставили». Ох, знаю. Какое-то время я и сам так думал. А потом задумался. Забавно, но, перечитав показания, я увидел, что ни один из членов кружка, знавших Джозефа почти год, до того вечера ни разу не заподозрил его в наркомании. Это открытие буквально всех ошеломило. Допустим, Дартворту с Джозефом удавалось успешно скрывать порочное пристрастие последнего, хотя это не так-то легко, по суть в том, что, в принципе, не было необходимости постоянно накачивать медиума наркотиками. Зачем перед каждым сеансом вводить ему морфий, ведь это очень дорогостоящий, рискованный и сложный способ погружения в сон, что можно сделать гораздо дешевле и проще с помощью обычных лекарств из аптеки, не опасаясь тяжелых последствий? Зачем это было нужно? В результате Дартворт получил наркомана, который в любую минуту может проболтаться и выдать секреты. Почему он просто не гипнотизировал Джозефа, если парень такой восприимчивый? Меня удивил столь нелепый, ненужный, бессмысленный способ достижения вполне легкой цели. Дартворт просто мог посадить парня в кабинку медиума, приказав сидеть тихо, пока хозяин дергает за ниточки. Для этого даже не требуется погружать полудурка в сон.
Поэтому я спросил себя: слушай, кто первый сказал, будто он наркоман? Впервые об этом рассказал сержант Макдоннел, который расследовал дело, и больше никто, пока свидетельство не подтвердил сам Джозеф, явно невменяемый и бормочущий всякую чепуху.
И тут я подумал, ребята, что из всех фантастических, сомнительных, подозрительных деталей, выяснявшихся в деле, случай Джозефа хуже всего. Во-первых, он признался, будто стащил тайком у Дартворта шприц для подкожных инъекций и морфий и вколол себе дозу. Согласитесь, дьявольски не правдоподобно…
— Будь я проклят, Генри, — вставил майор Фезертон, поглаживая седые усы, — ты же сам говорил в этом вот кабинете, что он кололся с ведома Дартворта…
— И вас не поразила сразу же ошибочность моего утверждения? — язвительно спросил Г.М., который терпеть не мог, когда ему указывали на ошибки. — Хорошо, хорошо, признаю, я сначала не разобрался, но разве это не бросается в глаза всем и каждому? По словам Джозефа, Дартворт боялся кого-то из присутствовавших в доме и посадил его следить за ними. Это Джозеф сказал Кену и Мастерсу, такова была его легенда. Ну можно ли себе представить большую глупость, чем позволить своему охраннику по уши накачаться морфием? Как ни крути, полная чушь. Вообще не похоже на правду… Впрочем, есть другое объяснение, настолько очевидное и простое, что не сразу пришло мне в голову. Предположим, старина Джозеф вовсе не наркоман, предположим, остальные правы, тогда у нас остается только его собственное признание, которому мы слишком легко поверили. Предположим, он выдумал такое оправдание, чтобы отвести от себя подозрения. Может быть, позже ввел себе дозу морфия, ибо подлинные физические симптомы нельзя симулировать, хотя хороший актер способен изобразить внешние признаки наркомании: трясущиеся руки, блуждающий взгляд, судороги, бессвязный лепет… К тому же все инстинктивно считают, что, кроме настоящего наркомана, никто себя таковым никогда не признает. Чистая психология, и очень неплохая.
Так вот, я сидел и думал, как уже было сказано…
И говорю себе: слушай, примем это за рабочую гипотезу, поищем подтверждение. Если она окажется правильной, то, к примеру, докажет, что Джозеф далеко не такой идиот, как прикидывается, и тогда сей персонаж предстанет перед нами в довольно зловещем свете.
Снова посмотрим на его легенду. Он сказал, будто Дартворт нервничал, опасаясь нападения одного из членов кружка. По всем прочим свидетельствам, Дартворт ничуть не боялся идти в домик… если вообще чего-то боялся, он не думал, что именно там его подстерегает опасность… Ну ладно. Я разгадал его план, как уже говорил: разыграть нападение при помощи сообщника. Но если сообщником был один из членов кружка, собравшихся в передней комнате, разве стал бы Дартворт специально приказывать Джозефу за ними следить? Господи помилуй, джентльмены, ведь сторож мог увидеть сообщника, поднять шум — словом, спутать карты! Как ни рассматривай показания Джозефа, они весьма сомнительны. Но именно такая история его выгораживала, если тем самым сообщником был он сам, если он убил Дартворта вместо того, чтобы подыгрывать ему, а после убийства вколол себе морфий, чтобы обеспечить алиби.
Рассматривая сейчас эту весьма опасную личность, исследуем вторую причину, по которой мы его не подозревали, — утверждение, будто он лишь прикрывал Дартворта, принимая на себя вину за ошибки. И вновь, кто его высказал? Один Макдоннел, который вел расследование, а Джозеф подтвердил. Мы поверили, чтоб мне провалиться, покорно поверили! Поверили, будто Джозеф в полузабытьи вертелся вокруг, все дела прокручивал Дартворт, а парень ничего об этом не знал.
Было около двух часов ночи. Мы вернулись в кабинет Г.М., разбудив ночного дежурного и с большим трудом преодолев четыре лестничных пролета до Гнезда Филина. Дежурный растопил камин, а Г.М. решил приготовить горячий пунш с виски, чтобы отпраздновать окончание дела. Мы с Холлидеем и Фезертоном сидели за письменным столом в ветхих креслах, когда он пришел с кипятком.
— Раз ты ухватился за основную нить, что Джозеф — это и есть Гленда Дартворт, остальное легко распутать. Вокруг этой истории было столько всего накручено, что я просто начал спотыкаться… Была и еще одна проблема. Теперь я понимаю…
— Ну, погоди, — проворчал майор, пытаясь раскурить сигару. — Как это может быть? Мне хотелось бы знать…
— Узнаешь, — оборвал его Г.М., — как только удобно усядемся. По мнению ирландцев, надо взять крутой кипяток — минуточку, — потом сахар… готово!
— А еще, — добавил Холлидей, — как же она попала во двор пару часов назад, кто выстрелил в окно и, прежде всего, как убийца забрался на крышу…
— Сперва выпьем! — приказал Г.М.
Когда пунш был отведан, получив высокую оценку за качество, Г.М. стал более разговорчивым. Устроившись так, чтобы настольная лампа не светила в глаза, он со вздохом облегчения забросил на стол ноги и принялся бубнить в свой стакан:
— Забавно, что Кен со стариной Дюраном из Парижа случайно наткнулись на разгадку, которая сразу бы решила все дело, если б им хватило ума правильно вычислить женщину. Однако они набросились на бедную миссис Суини… На мой взгляд, вполне естественно, ибо обугленный труп Джозефа лежал на столе в морге с кинжалом в спине.
Сынок, в принципе твоя теория абсолютно верна. Гленда Дартворт была очень умной, целеустремленной дамой, она стояла за спиной Дартворта, сделав его тем, кем он стал, и, будь это необходимо для успеха их игр, преобразилась бы в индейца-чероки. К сожалению, вы остановились па миссис Суини и дальше не пошли. А это непременно следовало сделать. Почему? Потому что миссис Суини никогда особой сообразительностью не отличалась, никогда не имела возможности наблюдать за всеми действующими лицами, незаметно совершая стратегические ходы. Она просто сидела дома, занималась хозяйством, оставаясь для слабоумного малого уважаемой домовладелицей. Но Джозеф — если вы согласны считать его подозреваемым — постоянно был на виду, постоянно находился в центре событий, поскольку считался медиумом. Он был необходимым и незаменимым, ему все было известно, ничто от него не ускользало. Ты получил решающий ответ, Кен, когда твоя подруга перечислила пьесы, в которых блистала Гленда Дартворт. Помнишь?
— «Двенадцатая ночь» Шекспира, — кивнул я, — и «Прямодушный» Уичерли.
— Виола! — присвистнул Холлидей. — Минуточку! Ведь это Виола в «Двенадцатой ночи» переодевается в парня и сопровождает героя…
— Угу. Вдобавок я заглянул в «Прямодушного», — фыркнул Г.М., — поджидая вас нынче вечером в каменном домике. Куда делась книжка? — Он выудил ее из кармана. — Героиня этой пьесы, Фиделия, делает то же самое. Вещь на редкость забавная и увлекательная. Сожгите меня на костре, в шестьсот семьдесят пятом году автор основывался на зубодробительных шотландских анекдотах… Вдовушку Блэкакр прозвали «шотландской грелкой». Хе-хе-хе. Ну ладно… Никак нельзя считать случайным совпадением, что в этих пьесах Гленда играла именно такие роли. Если бы вы, тупицы, были хоть чуточку образованнее, то гораздо быстрее обратили бы на нее внимание. Однако…
— Давай ближе к делу, — прохрипел майор.
— Хорошо. Ну, признаюсь, мы слишком поздно об этом узнали. Поэтому начну сначала, изложив историю, которая давным-давно была бы разгадана, наткнись я сразу на Джозефа. Допустим пока, будто нам неизвестно, что Гленда Дартворт изображала Джозефа, вообще ничего не известно; просто сидим размышляем над фактами…
Итак, выясняется, что у Дартворта был сообщник, которому предстояло помочь ему инсценировать нападение призрака Луиса Плейга. Этот самый помощник украл из музея кинжал. Маленький фокус с вертевшейся и дергавшейся головой — так, предполагалось, вертел ею заболевший чумой Луис Плейг — должен был привлечь внимание охранника. Дартворт знал, что газеты ухватятся за такую деталь, и его идея получит широкую огласку. Мы выяснили даже, как было совершено настоящее убийство: с помощью пули из каменной соли, пущенной кем-то с крыши через одно из зарешеченных окон. Если бы Дартворт вытер резец токарного станка, если бы Тед совершенно случайно не упомянул о соляной скульптуре, мы потерпели бы поражение. Господи! — покаянно охнул Г.М., поспешно хлебнув пунша. — Сожгите меня на костре, я боялся, что вы догадаетесь сами… Боялся! — Он бросил па нас пылающий взгляд. — Если бы кто-нибудь испортил эффектное выступление, пускай меня повесят, я бросил бы это дело. Я охотно согласился помочь, но позвольте ветерану действовать по-своему, иначе он не станет играть. М-м-м. Я велел Мастерсу не пробовать пулю на вкус, чтобы он не распознал соль, после чего даже его мозги, может быть, заработали бы. Фу… Ах… Да.
Ну, это все, что на тот момент было известно. На этих основаниях предстояло искать убийцу.
Присмотримся и увидим то, что бросается прямо в глаза: наиболее вероятный сообщник, а может быть, и не только сообщник, — Джозеф. Почему бы не заподозрить его и не вытащить за ушко на солнышко?
Во-первых, потому, что парень, по-видимому, слабоумный, употребляет наркотики, находится полностью под влиянием Дартворта, определенно накачан по уши морфием после совершенного убийства.
Во-вторых, нам рассказывали, будто Дартворт держал его для прикрытия своей деятельности, о которой сам Джозеф ничего не знал и не ведал.
В-третьих, у него было идеальное алиби — он все время сидел и играл с Макдоннелом в карты.
Г.М. усмехнулся, с невероятным трудом раскурил свою трубку, вдохнул утешительный дым и снова рассеянным взглядом уставился вдаль.
— Слушайте, парни, план был гениальный. Изначально очевидная картина скрылась за многочисленными намеками, домыслами и фактами. Люди говорили: «Бедный Джозеф, его, несомненно, подставили». Ох, знаю. Какое-то время я и сам так думал. А потом задумался. Забавно, но, перечитав показания, я увидел, что ни один из членов кружка, знавших Джозефа почти год, до того вечера ни разу не заподозрил его в наркомании. Это открытие буквально всех ошеломило. Допустим, Дартворту с Джозефом удавалось успешно скрывать порочное пристрастие последнего, хотя это не так-то легко, по суть в том, что, в принципе, не было необходимости постоянно накачивать медиума наркотиками. Зачем перед каждым сеансом вводить ему морфий, ведь это очень дорогостоящий, рискованный и сложный способ погружения в сон, что можно сделать гораздо дешевле и проще с помощью обычных лекарств из аптеки, не опасаясь тяжелых последствий? Зачем это было нужно? В результате Дартворт получил наркомана, который в любую минуту может проболтаться и выдать секреты. Почему он просто не гипнотизировал Джозефа, если парень такой восприимчивый? Меня удивил столь нелепый, ненужный, бессмысленный способ достижения вполне легкой цели. Дартворт просто мог посадить парня в кабинку медиума, приказав сидеть тихо, пока хозяин дергает за ниточки. Для этого даже не требуется погружать полудурка в сон.
Поэтому я спросил себя: слушай, кто первый сказал, будто он наркоман? Впервые об этом рассказал сержант Макдоннел, который расследовал дело, и больше никто, пока свидетельство не подтвердил сам Джозеф, явно невменяемый и бормочущий всякую чепуху.
И тут я подумал, ребята, что из всех фантастических, сомнительных, подозрительных деталей, выяснявшихся в деле, случай Джозефа хуже всего. Во-первых, он признался, будто стащил тайком у Дартворта шприц для подкожных инъекций и морфий и вколол себе дозу. Согласитесь, дьявольски не правдоподобно…
— Будь я проклят, Генри, — вставил майор Фезертон, поглаживая седые усы, — ты же сам говорил в этом вот кабинете, что он кололся с ведома Дартворта…
— И вас не поразила сразу же ошибочность моего утверждения? — язвительно спросил Г.М., который терпеть не мог, когда ему указывали на ошибки. — Хорошо, хорошо, признаю, я сначала не разобрался, но разве это не бросается в глаза всем и каждому? По словам Джозефа, Дартворт боялся кого-то из присутствовавших в доме и посадил его следить за ними. Это Джозеф сказал Кену и Мастерсу, такова была его легенда. Ну можно ли себе представить большую глупость, чем позволить своему охраннику по уши накачаться морфием? Как ни крути, полная чушь. Вообще не похоже на правду… Впрочем, есть другое объяснение, настолько очевидное и простое, что не сразу пришло мне в голову. Предположим, старина Джозеф вовсе не наркоман, предположим, остальные правы, тогда у нас остается только его собственное признание, которому мы слишком легко поверили. Предположим, он выдумал такое оправдание, чтобы отвести от себя подозрения. Может быть, позже ввел себе дозу морфия, ибо подлинные физические симптомы нельзя симулировать, хотя хороший актер способен изобразить внешние признаки наркомании: трясущиеся руки, блуждающий взгляд, судороги, бессвязный лепет… К тому же все инстинктивно считают, что, кроме настоящего наркомана, никто себя таковым никогда не признает. Чистая психология, и очень неплохая.
Так вот, я сидел и думал, как уже было сказано…
И говорю себе: слушай, примем это за рабочую гипотезу, поищем подтверждение. Если она окажется правильной, то, к примеру, докажет, что Джозеф далеко не такой идиот, как прикидывается, и тогда сей персонаж предстанет перед нами в довольно зловещем свете.
Снова посмотрим на его легенду. Он сказал, будто Дартворт нервничал, опасаясь нападения одного из членов кружка. По всем прочим свидетельствам, Дартворт ничуть не боялся идти в домик… если вообще чего-то боялся, он не думал, что именно там его подстерегает опасность… Ну ладно. Я разгадал его план, как уже говорил: разыграть нападение при помощи сообщника. Но если сообщником был один из членов кружка, собравшихся в передней комнате, разве стал бы Дартворт специально приказывать Джозефу за ними следить? Господи помилуй, джентльмены, ведь сторож мог увидеть сообщника, поднять шум — словом, спутать карты! Как ни рассматривай показания Джозефа, они весьма сомнительны. Но именно такая история его выгораживала, если тем самым сообщником был он сам, если он убил Дартворта вместо того, чтобы подыгрывать ему, а после убийства вколол себе морфий, чтобы обеспечить алиби.
Рассматривая сейчас эту весьма опасную личность, исследуем вторую причину, по которой мы его не подозревали, — утверждение, будто он лишь прикрывал Дартворта, принимая на себя вину за ошибки. И вновь, кто его высказал? Один Макдоннел, который вел расследование, а Джозеф подтвердил. Мы поверили, чтоб мне провалиться, покорно поверили! Поверили, будто Джозеф в полузабытьи вертелся вокруг, все дела прокручивал Дартворт, а парень ничего об этом не знал.