Страница:
Именно так и переводилось слово дериньоль — «маг лесной чащобы». Из рассказов Содаспеса, следовало, что это — хитрые, коварные и чрезвычайно опасные существа.
Поэтому путники задержались перед высокими порталами леса, чтобы маг сотворил защитные заклинания.
Еще одно странное слово не давало покоя Моргану — слово статут. Люди в этом мире поминали его на каждом шагу. Статут был один из непременных и неизбежных атрибутов их существования, как дождь, солнечный свет или кровь. Причем каждый при упоминании статута вздыхал, но ни слова не говорил про то, что это за штука такая. Как Морган мог понять, о чем идет речь? В первое время своего проживания на Каргонессе он при всяком удобном случае вмешивался в разговор и допытывался у кофирцев, что бы это значило, причем ответа он так и не получил. Его вопросы вызывали у всех шок. Островитяне отводили глаза, кряхтели, отворачиваясь, начинали интересоваться погодой, что-то роняли, лезли за этим под стол, чтобы потом незаметно вылезти с другой стороны и удрать. Одни хватались за меч, другие смущались, третьи начинали дурным голосом нахваливать свой товар, но что такое загадочный «статут», Моргану так никто и не объяснил. Хотя несколько землян уже побывало в этом мире до Моргана, никто из них на Бергеликсе не обосновался. И поэтому он ничего не мог знать об этом загадочном статуте, а кофирцы не торопились раскрывать свои тайны.
Однако Моргану удалось выяснить, что в соответствии с мифологией, боги этого мира создали одновременно четыре расы: людей, гномов, морской народ и говорящих зверей, то есть Четырех Кровников, и установили статут между ними. Людям были даны поля и реки, гномам — холмы и горы, морскому народу предоставлен великий океан, а что касается говорящих зверей или бестий — их владениями были леса. И мир воцарился между всеми ними.
Что же сделал такого народ Каргонессы, нарушив статут? Этот секрет и скрывался всячески от Пришельца. Кажется, какой-то островитянин злодейски убил русалку или еще кого-то из морских жителей. Это случилось во времена пращуров, когда шла война между правителями Каргонессы и морскими владыками.
Вот что удалось выведать и собрать по крупицам Пришельцу, но это было далеко не все. От убийства русалки нити тянулись в разные стороны, как сказал бы опытный детектив.
В любом случае, дни предков давно и безвозвратно миновали. Морской народ давно вымер, или, возможно, просто ушел на недосягаемые глубины, горные гномы считались редкими гостями, а говорящие животные окончательно стали легендой.
Помешкав немного на опушке Гримвуда, путники преклонились в молчании перед могущественными лесными исполинами.
Человек, оставивший свои следы по всему этому миру, добрался даже до самых потаенных мест, даже до каменных неприступных отрогов, «шапок мира», но сюда и не сунулся. Здесь не было ни одного дерева, тронутого топором. Вековые патриархи леса не испытали на себе прикосновения жестокого инструмента лесоруба. С первых дней Творения Гримвуд оставался нетронутым и неизменным.
Здесь всегда обитала магия, здесь всегда жила тайна. Лес опьянял тайной каждого, входящего в него. Здесь царил мир, мир, не нарушаемый с начала времен.
Люди стояли в полумраке зеленой чащи, охваченные священным трепетом. Морган вспомнил о земных «красных» лесах. Он никогда не бывал там, и даже не видел тех могучих исполинов наяву, только смотрел о них фильм по космовидению, видел голографические снимки и читал в справочниках. Содаспес благоговейно коснулся толстой коры одного из великанов и тихо прошептал:
— Хай-я, Гримвуд! Ты предок всех лесов и деревьев этого мира. Ты умеешь хранить тайны, и мы не коснемся их дерзостной рукой. Мы лишь пройдем узкой тропкой, не нарушив твой покой…
Коньен, также смущенный, неожиданно заговорил, его дурное настроение развеялось. Похоже, он грезил — сочинял или вспоминал очередную сагу.
— Отсюда Келлемар пошел супротив Черных гномов и вырвал Содалма из Тени во время Оно. Слава тебе, старый лес, слава тебе, Гримвуд Великий!
Путники прошли под согнувшимися ветвями, точно под арками величественного дворца. Казалось, они идут в сокровищницу магов, вступив из одного мира, реального, в другой — сказочный.
Там, за границей леса, играл золотой солнечный свет и ветерок шевелил траву, здесь же — царил изумрудный сумрак и слышался неразборчивый шепот листвы. Загадочные тропки уводили неизвестно куда. И по ним следовало идти с осторожностью.
Торжественно вошли они под своды древнего храма леса, и зеленый сумрак поглотил их.
Весь день они пробирались через зеленые чащи Гримвуда, но так и не встретили ничего, вызывающего испуг или тревогу. Попадались порой зверьки, торопившиеся по своим делам, которые при виде путников карабкались вверх по стволам деревьев или прятались в опавшей листве.
Вот какая-то невиданная птица с шикарным оперением недовольно нахохлилась, глядя на людей из своего гнезда.
Однако опасных зверей, змей, хищников, путники на своем пути не повстречали.
Если бы не Содаспес с его магическими штуковинами, блуждать бы им по лесу несколько лишних часов. Но чародей имел Путевой камень — редкую диковинку на этой планете, нечто сродни земному компасу. Кристалл молочного цвета, в туманной глубине которого пульсировала искорка. Порой искра превращалась в язык пламени, похожий на стрелку, всегда показывающую на восток, туда, где находилась Страна Восходящих Солнц.
Наконец мрак сгустился настолько, что стало трудно продвигаться дальше, и тогда путники разбили лагерь у небольшого говорливого ручейка.
Морган с облегчением сбросил одежду и, соорудив из широких листьев нечто вроде набедренной повязки, выкупался в холодной воде.
Затем последовал ужин у костра, за время которого не прозвучало ни слова — путники слишком устали для бесед. Но теперь, когда тьма обступила их со всех сторон, неведомая опасность казалась чрезвычайно близкой и реальной. Содаспес не носил ни меча, ни кинжала, поскольку по установке Голоса или Зова он не мог носить при себе заточенной стали. Поэтому ему пришлось позаимствовать меч Аргиры, чтобы нарисовать на земле Заколдованный круг. Морган слышал об этом ритуале, но ни разу не был его свидетелем. Не спуская глаз, следил он за каждым движением чародея.
Из заветного кошелька молодой маг достал стило и написал на лезвии меча какое-то заклинание, которое волшебным образом высветилось на клинке. Возможно, он использовал особые чернила, так как довольно сложная надпись появилась сразу, в одно мгновение. После, воткнув меч в землю, он очертил кругом лагерь. Сделав это, он вонзил клинок до упора в мягкий мох и оставил его там.
Аргира шумно запротестовала, опасаясь, что ржавчина тронет сталь, если клинок простоит целую ночь в сыром мху. Однако Содаспес круто одернул ее, объявив:
— Так надо!
Затем, словно устыдившись своей внезапной грубости, извинился и пообещал, что завтра лично приведет меч в порядок. Усталые путники разлеглись у костра. Амазонка устроилась напротив мужчин.
Всю ночь заколдованный клинок хранил сон путников. Спящие не видели, как темная фигура беззвучно проползала вокруг зачарованного круга, не решаясь его переступить, порой злобно поглядывая на людей блестящими глазками. Когда тварь подобралась совсем близко, меч предупреждающе полыхнул голубым светом, и она тут же с воем отскочила в сторону. Из ее глаз, обожженных голубым огнем, полились слезы.
Меч погас так же внезапно, как и загорелся, не разбудив никого в лагере.
Второй раз неведомое создание приползло, видимо, влекомое запахом человека. Оно подошло на волосок ближе, и невидимый барьер тут же предупреждающе вспыхнул завесой огненных искр. С обожженным рылом чудище метнулось в глубь леса, насмерть перепугавшись и рассердившись.
А пятеро путешественников спали сном младенца, и никто не знал, как близко к ним подползал Ужас в эту ночь.
Ha заре они встали, позавтракали, после чего Содаспес нарушил Заколдованный круг, вытащив меч из земли, и, как было обещано, стал протирать его, начищая до блеска.
Амазонка тем временем удалилась за кусты, где журчал родник.
Каждый занимался своим делом, как обычно, во время утренней подготовки к походу. Содаспес весь отдался работе, согнувшись над мечом и полируя его маслом и ветошью так, как будто собирался начисто стереть с металла начертанное на нем заклятие. О том, как он старается, можно было судить по плотно сжатому рту молодого мага. Морган с Коньеном разбирали и упаковывали дорожные мешки и сумки, так как не сделали этого вчера из-за лени и усталости. Осгрим затаптывал следы костра и поливал кострище водой из родника: Гримвуд оказался гостеприимным хозяином, и они не могли не отплатить ему той же монетой.
И тут раздался крик Аргиры. Это был самый настоящий женский визг, в том не было никаких сомнений!
Осгрим тут же бросил свое занятие и с ревом ринулся к ручью, ломая кусты.
— Я иду к вам, моя госпожа! — завопил он, словно раненый медведь.
Морган замер, затем спохватился, вырвал у растерянного Содаспеса меч и метнулся следом за Осгримом. Как только он достиг берега, перед ним открылась сцена, от которой он замер как вкопанный.
Обнаженная девушка стояла в потоке, по колено в воде, прикрывая одной рукой лоно, а другой грудь — ни дать ни взять, памятник невинности, застигнутой врасплох. Несмотря на крайнюю напряженность момента, Морган обратил внимание на одну маленькую округлую грудь с розовым соском, стыдливо высовывающуюся из-под локтя.
«Не видел ли этого еще кто-нибудь?»— вдруг ревниво подумал Морган.
Оказывается, нет. Гигант Осгрим лежал, окунувшись лицом в поток, словно сраженный секирой. А напротив стояла амазонка, с белой грудью, округлыми плечами и распущенными волосами… Но тут ему пришлось оторвать глаза от этого прекрасного зрелища.
За спиной девушки в неестественной позе застыл ухмыляющийся лесной колдун — маленький скрюченный старикашка с морщинистым лицом землистого цвета, черными смолистыми волосами и желтыми глазками, бездушными, как у черепахи. Одетый в какие-то пыльные неописуемые лохмотья вроде рясы, он весь смешался с сучьями и корнями, высокой травой и грязью, отчего, казалось, сам растворялся в этих первичных природных элементах. Одной рукой, скорее похожей на сплетенные коряги, покрытые мхом, он сжимал резной посох из черного дерева.
В беззвучной тишине, Морган поднял меч. Солнце блеснуло на полированной стали, отразившись в нем, словно в зеркале. Но странный человечек, словно склеенный из грязи и лесного мусора, не обратил на меч ровно никакого внимания, хотя злые желтые глазенки мельком глянули в сторону клинка.
Осгрим лежал у ног Моргана. «Мертвый или без сознания?»— пронеслось в голове Пришельца и сердце тут же заныло в ответ: «Мертвый, наверняка мертвыми, но как этот лесной горбун смог свалить его?»
Таспер! — вспомнил он тут же графа, правителя Каргонессы, который дал ему слугу — верного, всегда веселого, простого парня! Какая невосполнимая потеря!
Меч вздрогнул в руке Моргана. Пот катился по его лицу: жаркое солнце встало над ним, казалось, упрекая в том, что случилось. Соленые капли собирались на кончике носа и падали в грязь, лежавшую по обеим сторонам ручья. Скрюченный старикашка широко ухмылялся, заходясь в беззвучном смехе, и пальцы его сновали по посоху, словно паучьи лапы.
Со стороны донесся дрожащий голос Содаспеса:
— Пошел прочь, дериньоль! Я — Младший адепт Зеленого Оурсборо. Ступай отсюда подобру-поздорову, дериньоль! Я служу тайному оку, мой круг девятый. Зеленый Змий охраняет нас. Уходи отсюда немедленно. Ступай, ступай с миром! Помни о статуте, дериньоль: мы Искатели. Великие годы за нас, мы идем закрыть Врата Тарандона, чтобы не допустить Тень в наш мир и не дать ей устроить здесь конец света…
Аргира рыдала, нервно всхлипывая. Ее лицо стало белым как молоко — и даже губы побелели. Морган понял, что она видела стоящее за ее спиной существо, видела дьявольские желтые глаза колдуна, ощущала на себе его вожделеющий плотоядный взгляд, с каким жаба обычно смотрит на пролетающую муху, готовясь выстрелить в нее языком. Вне сомнения, она разглядела колдуна среди листвы, где он прятался, пока она мылась в чистой воде ручья. Стыд охватил ее, как и любую женщину в таком положении, вдобавок к тому паническому страху, который сеют лесные колдуны при своем появлении.
Насекомые жужжали в воздухе, солнце слепило, отражаясь от струящейся воды. Ручей журчал по мшистым камням, со звуком бьющегося вдребезги стекла. Ладони Моргана взмокли от пота, и меч едва ли не выскальзывал из рук. Пришелец ощущал себя бессильным ребенком перед этим кошмарным видением. Лесные колдуны умели посеять панику в человеческом сердце одним своим видом. Колени тряслись, и ноги разъезжались в скользкой речной грязи. Из-за спины Моргана доносился жалкий голос Содаспеса, выкликавшего бессмысленные угрозы. Колдун завладел их сердцами, опутав их паутиной страха, и мог сделать с ними что угодно. Он мог просто убить их страхом!
Морган почувствовал, что больше не может вынести этого напряжения: кровь застыла, красные искры запрыгали перед глазами. Ноги его дрожали, точно у нечистокровного коня при запахе боя, и он никуда не мог деться от этого зловещего смеха, приковавшего его к месту, не мог отвернуться от этого безобразного лица.
И тут что-то просвистело у Моргана над ухом, и внезапно, будто из воздуха, вылетела черная стрела! Она вонзилась в резной посох колдуна, как в гнилой пень, дрожа оперением между его согнутых пальцев, и тот раскололся пополам и рассыпался на части.
Аргира тут же, словно неожиданно пробудившись, пронзительно закричала и побежала по воде. У Моргана перехватило дыхание.
И вновь стрела!
Морок развеялся, словно разбилось зеркало злого волшебника, в котором отражался мир. Окружающее приобрело свой прежний вид, напряжения и опасности как не бывало. Земляной человечек скрылся в листве, словно его и не существовало.
Все повернулись и увидели высокого крепкого сложения мужчину неопределенного возраста, одетого в темные одежды. В руках он сжимал большой черный лук.
Он стоял на другой стороне ручья, чуть ниже по течению. До сих пор никто его не видел: общее внимание было приковано к зловещей фигуре колдуна.
Теперь все глазели на незнакомца с опаской, не зная, кто, в самом деле, перед ними — друг или враг? Или это просто один лесной разбойник отогнал другого от своей законной добычи?
Лучник оказался необыкновенно высок, ростом почти с Осгрима. Вытянутое лицо было такого же цвета, что и земля этого чудесного леса, но волосы на висках уже тронула седина. В желтых и чистых глазах блистала отвага, а губы были решительно сжаты. Он носил жилет из мягкой коричневой кожи, протертой настолько, что казался замшевым, зеленую рубаху цвета листвы, рукава которой торчали из-под жилета, и панталоны в обтяжку. Костюм дополняли замшевые перчатки и полуботинки. С кожаного кушака, стягивавшего пояс, свисали черные ножны, кожаный кошель и колчан. Еще один пук стрел торчал из-за плеча, чтобы сподручнее заряжать лук на ходу.
Вот стрелок опустил лук, снял пальцы с тетивы и улыбнулся путникам. И тогда все наконец с облегчением убедились, что незнакомец не враг.
Ко всеобщему восторгу, Осгрим вовсе не умер и даже не пострадал. Гигант-йомен был сражен магическим ударом лесного уродца. Аргира оказалась свидетельницей происшедшего: беззвучная зеленая вспышка соскочила с черного посоха лесного колдуна, настолько яркая, что затмила собой дневной свет, и Осгрим упал навзничь как подкошенный. Холодная вода освежила его лицо, а глоток крепкого вина привел в чувство, хотя некоторое время он все-таки не мог понять, что произошло. Однако, похоже, великана это не особенно беспокоило.
Содаспес накинул плащ на плечи обнаженной воительницы, а Коньен с Морганом помогли молодому гиганту подняться на ноги и с трудом отволокли в лагерь. За ними направился загадочный незнакомец, держа лук наготове, то и дело посматривая в сторону зарослей на противоположном берегу ручья. Лесные колдуны могли атаковать в любой момент.
Однако ничего больше не случилось, и путешественники в полной безопасности достигли лагеря. Там, пока другие заканчивали сборы, Содаспес завел беседу с молчаливым незнакомцем, осторожно пытаясь разузнать, что он за человек.
Как выяснилось, человека, чья меткая стрела спасла их от лесного уродца, звали Корликс.
На самом деле это имя в переводе со старокофирского обозначало занятие: «кор лике», то есть «человек при луке». Услышав его, Содаспес пришел в священный трепет.
— То самое легендарное имя, упоминаемое в лэ! — воскликнул он.
Старый Коньен зыркнул на него раздраженно, но тот же вопрос звонким голосом повторила Аргира:
— Это все из той же песни, Лиссандур-лэ! — недовольно пробурчал старец. — Конечно, вы, молодые, уже не помните этих стихов…
— У меня что-то всплывает в памяти… — признался Морган. — Что-то такое Коньен пел в лагере Всадников, в ночь пира. Слова так и вертятся на языке, но я их не могу вспомнить. Все это мало вяжется со смыслом, не очень понятно и вообще, какая-то загадка…
— Еще бы вы что-то помнили, молодые, — буркнул рапсод. — Как в любых загадках и пророчествах, все становится ясным, когда все уже произошло. Не так ли, юный чародей?
После чего старый бард с ухмылкой спел один из стихов перед завороженными слушателями, и Пришелец тут же вник в его смысл, поскольку все описанное в лэ только что произошло перед его глазами.
— Конечно! — вскричал Морган Пришелец. — Корликс-лучник и есть тот самый человек, которого пророчила нам судьба! Как удивительно, что все то, что случилось с нами несколько минут назад, предугадал человек многие века назад! Разве это не чудо?
— Чудо, — хмыкнул Коньен. — Да поэзия — куда большее чудо, чем вся ваша магия…
Впрочем, никто уже не слушал его — все сгрудились вокруг высокого человека с суровым лицом и черным луком.
Поскольку он сам назвал себя Корликс, договоримся и мы именовать его именно таким образом, то есть Лучником. Имя древнее, в своем роде анахронизм, хотя и применяется сейчас только в спортивных состязаниях. В эпосе «Моргантир», которому я следую, не отступая ни на шаг, поскольку что-то улучшать в столь древнем сказании было бы преступной самонадеянностью, он именно так и зовется. Каким было его настоящее родовое имя, клан или город, откуда происходил он и его предки, того эпос не ведает. Не дано было это узнать и нашим героям. Морган примирился с этим, вспомнив, что и многие земные имена служили обозначением профессий, и только.
Итак, Лучник проводил их обратно до лагеря. Он был человеком немногословным и сурового нрава, поскольку являлся одним из Лесных Братьев. Так называли себя разбойники, обитавшие в Гримвуде. Лесные колдуны правили в лесу, поскольку черпали силу из необъятной природы: из каждого листочка, семени, травинки и цветка. Но их чары оказывались бессильны против отчаянных обитателей леса, которые охотились в Гримвуде. Поэтому Лучник смог так быстро убрать со сцены маленького лесного уродца с глазами, светившимися как две плошки горящего масла, хотя это еще ничего не значило. Лесные колдуны могли окружить их, запутать, и в конечном счете не выпустить из леса, хозяевами которого считали себя.
Всеми овладело смутное предчувствие того, что еще не одно пророчество сбудется так же неожиданно, у них на глазах. До конца эпоса, очевидно, было еще далеко. Да и какой он будет, этот конец? Никто не хотел заглядывать так далеко, поскольку все знали — песни старого рапсода заканчиваются по-разному, имеют и плохой, и хороший концы.
Главное свершилось. Последний из героев примкнул к шестерке, и это был лучник, как говорилось в Лиссандур-лэ.
И этот строгий и неразговорчивый мужчина тоже был зван, откликнулся на Зов и присоединился к своим новым друзьям и боевым товарищам.
Похоже, понятие священного Зова вообще глубоко заложено в кофирских генах и хромосомах. Морган не слышал никакого Зова, как ни прислушивался. Что ж, дело понятное, ведь он был Чужаком и Пришельцем, чужеземных кровей. К тому же и он, и Осгрим обитали на Каргонессе, а, значит, являлись нарушителями статута, отрезанными от наследства предков-континенталов и лишенными защиты магии и туманных смутных божеств Бергеликса.
— Теперь, когда нас шестеро, — произнес Лучник глухим и спокойным голосом, — мы можем смело идти вперед.
Друзья собрали свой нехитрый дорожный скарб и тронулись в путь.
Весь день вел их Лучник темными тропами Гримвуда, и следующую ночь они провели в лагере Лесных Братьев, под защитой и опекой их нового товарища.
Глава 6
Поэтому путники задержались перед высокими порталами леса, чтобы маг сотворил защитные заклинания.
Еще одно странное слово не давало покоя Моргану — слово статут. Люди в этом мире поминали его на каждом шагу. Статут был один из непременных и неизбежных атрибутов их существования, как дождь, солнечный свет или кровь. Причем каждый при упоминании статута вздыхал, но ни слова не говорил про то, что это за штука такая. Как Морган мог понять, о чем идет речь? В первое время своего проживания на Каргонессе он при всяком удобном случае вмешивался в разговор и допытывался у кофирцев, что бы это значило, причем ответа он так и не получил. Его вопросы вызывали у всех шок. Островитяне отводили глаза, кряхтели, отворачиваясь, начинали интересоваться погодой, что-то роняли, лезли за этим под стол, чтобы потом незаметно вылезти с другой стороны и удрать. Одни хватались за меч, другие смущались, третьи начинали дурным голосом нахваливать свой товар, но что такое загадочный «статут», Моргану так никто и не объяснил. Хотя несколько землян уже побывало в этом мире до Моргана, никто из них на Бергеликсе не обосновался. И поэтому он ничего не мог знать об этом загадочном статуте, а кофирцы не торопились раскрывать свои тайны.
Однако Моргану удалось выяснить, что в соответствии с мифологией, боги этого мира создали одновременно четыре расы: людей, гномов, морской народ и говорящих зверей, то есть Четырех Кровников, и установили статут между ними. Людям были даны поля и реки, гномам — холмы и горы, морскому народу предоставлен великий океан, а что касается говорящих зверей или бестий — их владениями были леса. И мир воцарился между всеми ними.
Что же сделал такого народ Каргонессы, нарушив статут? Этот секрет и скрывался всячески от Пришельца. Кажется, какой-то островитянин злодейски убил русалку или еще кого-то из морских жителей. Это случилось во времена пращуров, когда шла война между правителями Каргонессы и морскими владыками.
Вот что удалось выведать и собрать по крупицам Пришельцу, но это было далеко не все. От убийства русалки нити тянулись в разные стороны, как сказал бы опытный детектив.
В любом случае, дни предков давно и безвозвратно миновали. Морской народ давно вымер, или, возможно, просто ушел на недосягаемые глубины, горные гномы считались редкими гостями, а говорящие животные окончательно стали легендой.
Помешкав немного на опушке Гримвуда, путники преклонились в молчании перед могущественными лесными исполинами.
Человек, оставивший свои следы по всему этому миру, добрался даже до самых потаенных мест, даже до каменных неприступных отрогов, «шапок мира», но сюда и не сунулся. Здесь не было ни одного дерева, тронутого топором. Вековые патриархи леса не испытали на себе прикосновения жестокого инструмента лесоруба. С первых дней Творения Гримвуд оставался нетронутым и неизменным.
Здесь всегда обитала магия, здесь всегда жила тайна. Лес опьянял тайной каждого, входящего в него. Здесь царил мир, мир, не нарушаемый с начала времен.
Люди стояли в полумраке зеленой чащи, охваченные священным трепетом. Морган вспомнил о земных «красных» лесах. Он никогда не бывал там, и даже не видел тех могучих исполинов наяву, только смотрел о них фильм по космовидению, видел голографические снимки и читал в справочниках. Содаспес благоговейно коснулся толстой коры одного из великанов и тихо прошептал:
— Хай-я, Гримвуд! Ты предок всех лесов и деревьев этого мира. Ты умеешь хранить тайны, и мы не коснемся их дерзостной рукой. Мы лишь пройдем узкой тропкой, не нарушив твой покой…
Коньен, также смущенный, неожиданно заговорил, его дурное настроение развеялось. Похоже, он грезил — сочинял или вспоминал очередную сагу.
— Отсюда Келлемар пошел супротив Черных гномов и вырвал Содалма из Тени во время Оно. Слава тебе, старый лес, слава тебе, Гримвуд Великий!
Путники прошли под согнувшимися ветвями, точно под арками величественного дворца. Казалось, они идут в сокровищницу магов, вступив из одного мира, реального, в другой — сказочный.
Там, за границей леса, играл золотой солнечный свет и ветерок шевелил траву, здесь же — царил изумрудный сумрак и слышался неразборчивый шепот листвы. Загадочные тропки уводили неизвестно куда. И по ним следовало идти с осторожностью.
Торжественно вошли они под своды древнего храма леса, и зеленый сумрак поглотил их.
Весь день они пробирались через зеленые чащи Гримвуда, но так и не встретили ничего, вызывающего испуг или тревогу. Попадались порой зверьки, торопившиеся по своим делам, которые при виде путников карабкались вверх по стволам деревьев или прятались в опавшей листве.
Вот какая-то невиданная птица с шикарным оперением недовольно нахохлилась, глядя на людей из своего гнезда.
Однако опасных зверей, змей, хищников, путники на своем пути не повстречали.
Если бы не Содаспес с его магическими штуковинами, блуждать бы им по лесу несколько лишних часов. Но чародей имел Путевой камень — редкую диковинку на этой планете, нечто сродни земному компасу. Кристалл молочного цвета, в туманной глубине которого пульсировала искорка. Порой искра превращалась в язык пламени, похожий на стрелку, всегда показывающую на восток, туда, где находилась Страна Восходящих Солнц.
Наконец мрак сгустился настолько, что стало трудно продвигаться дальше, и тогда путники разбили лагерь у небольшого говорливого ручейка.
Морган с облегчением сбросил одежду и, соорудив из широких листьев нечто вроде набедренной повязки, выкупался в холодной воде.
Затем последовал ужин у костра, за время которого не прозвучало ни слова — путники слишком устали для бесед. Но теперь, когда тьма обступила их со всех сторон, неведомая опасность казалась чрезвычайно близкой и реальной. Содаспес не носил ни меча, ни кинжала, поскольку по установке Голоса или Зова он не мог носить при себе заточенной стали. Поэтому ему пришлось позаимствовать меч Аргиры, чтобы нарисовать на земле Заколдованный круг. Морган слышал об этом ритуале, но ни разу не был его свидетелем. Не спуская глаз, следил он за каждым движением чародея.
Из заветного кошелька молодой маг достал стило и написал на лезвии меча какое-то заклинание, которое волшебным образом высветилось на клинке. Возможно, он использовал особые чернила, так как довольно сложная надпись появилась сразу, в одно мгновение. После, воткнув меч в землю, он очертил кругом лагерь. Сделав это, он вонзил клинок до упора в мягкий мох и оставил его там.
Аргира шумно запротестовала, опасаясь, что ржавчина тронет сталь, если клинок простоит целую ночь в сыром мху. Однако Содаспес круто одернул ее, объявив:
— Так надо!
Затем, словно устыдившись своей внезапной грубости, извинился и пообещал, что завтра лично приведет меч в порядок. Усталые путники разлеглись у костра. Амазонка устроилась напротив мужчин.
Всю ночь заколдованный клинок хранил сон путников. Спящие не видели, как темная фигура беззвучно проползала вокруг зачарованного круга, не решаясь его переступить, порой злобно поглядывая на людей блестящими глазками. Когда тварь подобралась совсем близко, меч предупреждающе полыхнул голубым светом, и она тут же с воем отскочила в сторону. Из ее глаз, обожженных голубым огнем, полились слезы.
Меч погас так же внезапно, как и загорелся, не разбудив никого в лагере.
Второй раз неведомое создание приползло, видимо, влекомое запахом человека. Оно подошло на волосок ближе, и невидимый барьер тут же предупреждающе вспыхнул завесой огненных искр. С обожженным рылом чудище метнулось в глубь леса, насмерть перепугавшись и рассердившись.
А пятеро путешественников спали сном младенца, и никто не знал, как близко к ним подползал Ужас в эту ночь.
Ha заре они встали, позавтракали, после чего Содаспес нарушил Заколдованный круг, вытащив меч из земли, и, как было обещано, стал протирать его, начищая до блеска.
Амазонка тем временем удалилась за кусты, где журчал родник.
Каждый занимался своим делом, как обычно, во время утренней подготовки к походу. Содаспес весь отдался работе, согнувшись над мечом и полируя его маслом и ветошью так, как будто собирался начисто стереть с металла начертанное на нем заклятие. О том, как он старается, можно было судить по плотно сжатому рту молодого мага. Морган с Коньеном разбирали и упаковывали дорожные мешки и сумки, так как не сделали этого вчера из-за лени и усталости. Осгрим затаптывал следы костра и поливал кострище водой из родника: Гримвуд оказался гостеприимным хозяином, и они не могли не отплатить ему той же монетой.
И тут раздался крик Аргиры. Это был самый настоящий женский визг, в том не было никаких сомнений!
Осгрим тут же бросил свое занятие и с ревом ринулся к ручью, ломая кусты.
— Я иду к вам, моя госпожа! — завопил он, словно раненый медведь.
Морган замер, затем спохватился, вырвал у растерянного Содаспеса меч и метнулся следом за Осгримом. Как только он достиг берега, перед ним открылась сцена, от которой он замер как вкопанный.
Обнаженная девушка стояла в потоке, по колено в воде, прикрывая одной рукой лоно, а другой грудь — ни дать ни взять, памятник невинности, застигнутой врасплох. Несмотря на крайнюю напряженность момента, Морган обратил внимание на одну маленькую округлую грудь с розовым соском, стыдливо высовывающуюся из-под локтя.
«Не видел ли этого еще кто-нибудь?»— вдруг ревниво подумал Морган.
Оказывается, нет. Гигант Осгрим лежал, окунувшись лицом в поток, словно сраженный секирой. А напротив стояла амазонка, с белой грудью, округлыми плечами и распущенными волосами… Но тут ему пришлось оторвать глаза от этого прекрасного зрелища.
За спиной девушки в неестественной позе застыл ухмыляющийся лесной колдун — маленький скрюченный старикашка с морщинистым лицом землистого цвета, черными смолистыми волосами и желтыми глазками, бездушными, как у черепахи. Одетый в какие-то пыльные неописуемые лохмотья вроде рясы, он весь смешался с сучьями и корнями, высокой травой и грязью, отчего, казалось, сам растворялся в этих первичных природных элементах. Одной рукой, скорее похожей на сплетенные коряги, покрытые мхом, он сжимал резной посох из черного дерева.
В беззвучной тишине, Морган поднял меч. Солнце блеснуло на полированной стали, отразившись в нем, словно в зеркале. Но странный человечек, словно склеенный из грязи и лесного мусора, не обратил на меч ровно никакого внимания, хотя злые желтые глазенки мельком глянули в сторону клинка.
Осгрим лежал у ног Моргана. «Мертвый или без сознания?»— пронеслось в голове Пришельца и сердце тут же заныло в ответ: «Мертвый, наверняка мертвыми, но как этот лесной горбун смог свалить его?»
Таспер! — вспомнил он тут же графа, правителя Каргонессы, который дал ему слугу — верного, всегда веселого, простого парня! Какая невосполнимая потеря!
Меч вздрогнул в руке Моргана. Пот катился по его лицу: жаркое солнце встало над ним, казалось, упрекая в том, что случилось. Соленые капли собирались на кончике носа и падали в грязь, лежавшую по обеим сторонам ручья. Скрюченный старикашка широко ухмылялся, заходясь в беззвучном смехе, и пальцы его сновали по посоху, словно паучьи лапы.
Со стороны донесся дрожащий голос Содаспеса:
— Пошел прочь, дериньоль! Я — Младший адепт Зеленого Оурсборо. Ступай отсюда подобру-поздорову, дериньоль! Я служу тайному оку, мой круг девятый. Зеленый Змий охраняет нас. Уходи отсюда немедленно. Ступай, ступай с миром! Помни о статуте, дериньоль: мы Искатели. Великие годы за нас, мы идем закрыть Врата Тарандона, чтобы не допустить Тень в наш мир и не дать ей устроить здесь конец света…
Аргира рыдала, нервно всхлипывая. Ее лицо стало белым как молоко — и даже губы побелели. Морган понял, что она видела стоящее за ее спиной существо, видела дьявольские желтые глаза колдуна, ощущала на себе его вожделеющий плотоядный взгляд, с каким жаба обычно смотрит на пролетающую муху, готовясь выстрелить в нее языком. Вне сомнения, она разглядела колдуна среди листвы, где он прятался, пока она мылась в чистой воде ручья. Стыд охватил ее, как и любую женщину в таком положении, вдобавок к тому паническому страху, который сеют лесные колдуны при своем появлении.
Насекомые жужжали в воздухе, солнце слепило, отражаясь от струящейся воды. Ручей журчал по мшистым камням, со звуком бьющегося вдребезги стекла. Ладони Моргана взмокли от пота, и меч едва ли не выскальзывал из рук. Пришелец ощущал себя бессильным ребенком перед этим кошмарным видением. Лесные колдуны умели посеять панику в человеческом сердце одним своим видом. Колени тряслись, и ноги разъезжались в скользкой речной грязи. Из-за спины Моргана доносился жалкий голос Содаспеса, выкликавшего бессмысленные угрозы. Колдун завладел их сердцами, опутав их паутиной страха, и мог сделать с ними что угодно. Он мог просто убить их страхом!
Морган почувствовал, что больше не может вынести этого напряжения: кровь застыла, красные искры запрыгали перед глазами. Ноги его дрожали, точно у нечистокровного коня при запахе боя, и он никуда не мог деться от этого зловещего смеха, приковавшего его к месту, не мог отвернуться от этого безобразного лица.
И тут что-то просвистело у Моргана над ухом, и внезапно, будто из воздуха, вылетела черная стрела! Она вонзилась в резной посох колдуна, как в гнилой пень, дрожа оперением между его согнутых пальцев, и тот раскололся пополам и рассыпался на части.
Аргира тут же, словно неожиданно пробудившись, пронзительно закричала и побежала по воде. У Моргана перехватило дыхание.
И вновь стрела!
Морок развеялся, словно разбилось зеркало злого волшебника, в котором отражался мир. Окружающее приобрело свой прежний вид, напряжения и опасности как не бывало. Земляной человечек скрылся в листве, словно его и не существовало.
Все повернулись и увидели высокого крепкого сложения мужчину неопределенного возраста, одетого в темные одежды. В руках он сжимал большой черный лук.
Он стоял на другой стороне ручья, чуть ниже по течению. До сих пор никто его не видел: общее внимание было приковано к зловещей фигуре колдуна.
Теперь все глазели на незнакомца с опаской, не зная, кто, в самом деле, перед ними — друг или враг? Или это просто один лесной разбойник отогнал другого от своей законной добычи?
Лучник оказался необыкновенно высок, ростом почти с Осгрима. Вытянутое лицо было такого же цвета, что и земля этого чудесного леса, но волосы на висках уже тронула седина. В желтых и чистых глазах блистала отвага, а губы были решительно сжаты. Он носил жилет из мягкой коричневой кожи, протертой настолько, что казался замшевым, зеленую рубаху цвета листвы, рукава которой торчали из-под жилета, и панталоны в обтяжку. Костюм дополняли замшевые перчатки и полуботинки. С кожаного кушака, стягивавшего пояс, свисали черные ножны, кожаный кошель и колчан. Еще один пук стрел торчал из-за плеча, чтобы сподручнее заряжать лук на ходу.
Вот стрелок опустил лук, снял пальцы с тетивы и улыбнулся путникам. И тогда все наконец с облегчением убедились, что незнакомец не враг.
Ко всеобщему восторгу, Осгрим вовсе не умер и даже не пострадал. Гигант-йомен был сражен магическим ударом лесного уродца. Аргира оказалась свидетельницей происшедшего: беззвучная зеленая вспышка соскочила с черного посоха лесного колдуна, настолько яркая, что затмила собой дневной свет, и Осгрим упал навзничь как подкошенный. Холодная вода освежила его лицо, а глоток крепкого вина привел в чувство, хотя некоторое время он все-таки не мог понять, что произошло. Однако, похоже, великана это не особенно беспокоило.
Содаспес накинул плащ на плечи обнаженной воительницы, а Коньен с Морганом помогли молодому гиганту подняться на ноги и с трудом отволокли в лагерь. За ними направился загадочный незнакомец, держа лук наготове, то и дело посматривая в сторону зарослей на противоположном берегу ручья. Лесные колдуны могли атаковать в любой момент.
Однако ничего больше не случилось, и путешественники в полной безопасности достигли лагеря. Там, пока другие заканчивали сборы, Содаспес завел беседу с молчаливым незнакомцем, осторожно пытаясь разузнать, что он за человек.
Как выяснилось, человека, чья меткая стрела спасла их от лесного уродца, звали Корликс.
На самом деле это имя в переводе со старокофирского обозначало занятие: «кор лике», то есть «человек при луке». Услышав его, Содаспес пришел в священный трепет.
— То самое легендарное имя, упоминаемое в лэ! — воскликнул он.
Старый Коньен зыркнул на него раздраженно, но тот же вопрос звонким голосом повторила Аргира:
— Это все из той же песни, Лиссандур-лэ! — недовольно пробурчал старец. — Конечно, вы, молодые, уже не помните этих стихов…
— У меня что-то всплывает в памяти… — признался Морган. — Что-то такое Коньен пел в лагере Всадников, в ночь пира. Слова так и вертятся на языке, но я их не могу вспомнить. Все это мало вяжется со смыслом, не очень понятно и вообще, какая-то загадка…
— Еще бы вы что-то помнили, молодые, — буркнул рапсод. — Как в любых загадках и пророчествах, все становится ясным, когда все уже произошло. Не так ли, юный чародей?
После чего старый бард с ухмылкой спел один из стихов перед завороженными слушателями, и Пришелец тут же вник в его смысл, поскольку все описанное в лэ только что произошло перед его глазами.
— Конечно! — вскричал Морган Пришелец. — Корликс-лучник и есть тот самый человек, которого пророчила нам судьба! Как удивительно, что все то, что случилось с нами несколько минут назад, предугадал человек многие века назад! Разве это не чудо?
— Чудо, — хмыкнул Коньен. — Да поэзия — куда большее чудо, чем вся ваша магия…
Впрочем, никто уже не слушал его — все сгрудились вокруг высокого человека с суровым лицом и черным луком.
Поскольку он сам назвал себя Корликс, договоримся и мы именовать его именно таким образом, то есть Лучником. Имя древнее, в своем роде анахронизм, хотя и применяется сейчас только в спортивных состязаниях. В эпосе «Моргантир», которому я следую, не отступая ни на шаг, поскольку что-то улучшать в столь древнем сказании было бы преступной самонадеянностью, он именно так и зовется. Каким было его настоящее родовое имя, клан или город, откуда происходил он и его предки, того эпос не ведает. Не дано было это узнать и нашим героям. Морган примирился с этим, вспомнив, что и многие земные имена служили обозначением профессий, и только.
Итак, Лучник проводил их обратно до лагеря. Он был человеком немногословным и сурового нрава, поскольку являлся одним из Лесных Братьев. Так называли себя разбойники, обитавшие в Гримвуде. Лесные колдуны правили в лесу, поскольку черпали силу из необъятной природы: из каждого листочка, семени, травинки и цветка. Но их чары оказывались бессильны против отчаянных обитателей леса, которые охотились в Гримвуде. Поэтому Лучник смог так быстро убрать со сцены маленького лесного уродца с глазами, светившимися как две плошки горящего масла, хотя это еще ничего не значило. Лесные колдуны могли окружить их, запутать, и в конечном счете не выпустить из леса, хозяевами которого считали себя.
Всеми овладело смутное предчувствие того, что еще не одно пророчество сбудется так же неожиданно, у них на глазах. До конца эпоса, очевидно, было еще далеко. Да и какой он будет, этот конец? Никто не хотел заглядывать так далеко, поскольку все знали — песни старого рапсода заканчиваются по-разному, имеют и плохой, и хороший концы.
Главное свершилось. Последний из героев примкнул к шестерке, и это был лучник, как говорилось в Лиссандур-лэ.
И этот строгий и неразговорчивый мужчина тоже был зван, откликнулся на Зов и присоединился к своим новым друзьям и боевым товарищам.
Похоже, понятие священного Зова вообще глубоко заложено в кофирских генах и хромосомах. Морган не слышал никакого Зова, как ни прислушивался. Что ж, дело понятное, ведь он был Чужаком и Пришельцем, чужеземных кровей. К тому же и он, и Осгрим обитали на Каргонессе, а, значит, являлись нарушителями статута, отрезанными от наследства предков-континенталов и лишенными защиты магии и туманных смутных божеств Бергеликса.
— Теперь, когда нас шестеро, — произнес Лучник глухим и спокойным голосом, — мы можем смело идти вперед.
Друзья собрали свой нехитрый дорожный скарб и тронулись в путь.
Весь день вел их Лучник темными тропами Гримвуда, и следующую ночь они провели в лагере Лесных Братьев, под защитой и опекой их нового товарища.
Глава 6
ДЗАРМУНГЖУНГ
Братство Лучника обитало в самом сердце Гримвуда, на поляне под деревом, чья крона была настолько огромна, что могла укрыть целый стадион. Гигантское дерево казалось самым древним в лесу. Его ствол у основания не смогли бы обхватить и десять человек. К дереву относились почтительно, как к старому человеку и называли его «Иорнунгандом», что означало «Прадед Деревьев». Моргану Пришельцу название это показалось как нельзя более уместным.
На этой поляне Лесные Братья разбили свой главный лагерь. Меж могучими ветвями были натянуты спальные гамаки, а внизу на поляне горели костры в аккуратно выложенных каменных колодцах. Молчаливые как тени, ходили меж ними разбойники — те, кто выбрал Гримвуд местом жительства либо по необходимости, преследуемый законом, либо по зову сердца, в соответствии со своей романтической натурой. Прием, оказанный им в разбойничьем стане, бесспорно, можно назвать самым горячим. Поначалу Моргана и его спутников чуть не сожгли на костре, приняв за «купчишек, припрятавших золото, которым надо как следует поджарить пятки, прежде чем они расскажут, где зарыли кубышку». Но как только Лучник, бывший главарем одной из этих шаек, поручился за путников, к ним отнеслись с большим радушием и сердечностью. Здесь никто понятия не имел о статуте и ни о каких Лиссандур-лэ или других пророчествах, однако гостеприимство считалось понятием священными, поэтому путники нашли здесь приют.
В эту ночь, когда над головой висели редкие звезды, прорвавшиеся сквозь крону гигантского дерева, шестеро Избранных сидели у костра и вели беседу.
В еде и питье недостатка не было. Громадные куски дичи на деревянных блюдах, деревянные кубки с пенистым элем, а также лепешки с особыми пряностями были для путников настоящим пиром, во время которого то и дело различные голоса заводили какую-нибудь стародавнюю песню про озорных гуляк, которые не боятся никого, даже Лесных колдунов. Песни сопровождались игрой на лютнях и охотничьих рожках. Жены разбойников танцевали у костров, точно так же, как женщины Всадников долин выплясывали позапрошлой ночью, ничуть не уступая им в красоте.
Поскольку Коньен считался единственным бардом, дошла очередь и до него. Он настроил лютню и спел старинному сказание об Арвери Первом. Бандиты завороженно слушали сагу о героях и былинных сражениях прошлых времен, сидя под густой кроной, сквозь которую на них смотрели звезды, казалось, тоже внемлющие певцу.
Морган жадно ел. Судя по вкусу, это была оленина или мясо похожих на оленей животных с вельветово-пурпурной шкурой, с белыми ветвистыми рогами и стройными ногами. Эль разбойники готовили сами и, надо сказать, делали это неплохо. Сваренный напиток они остужали в быстрых водах высокогорных ручьев, отчего он получался пенистым, как лесной зеленый водопад.
Вино струилось, отнимая разум. Этот вихрем закружившийся танец, пляшущие языки огня, разудалые разбойничьи песни привели Пришельца в полное смятение. Лишь ясный светлый облик Аргиры, чьи глаза время от времени посматривали в его сторону, оставался незамутненным. Амазонка сидела как раз напротив него, и языки пламени то освещали, то скрывали ее лицо. Когда он заснул, дюжий Осгрим отнес его в один из гамаков, бережно подняв с земли, согретой дыханием костра. Морган при этом даже не шелохнулся, он спал сном ребенка.
Но Коньен заложил за воротник гораздо больше и на утро встал в скверном расположении духа. Без всякого повода он зыркал по сторонам красными воспаленными глазами.
Покинув зеленые шатры Гримвуда, путники вышли на равнину, постепенно поднимавшуюся все выше. Теперь Шамандур — вершина мира — оказался совсем близко. Уже виднелись горы, одна за другой вытянувшиеся к небесам. Они громоздились друг на друга, подобно облакам, сгрудившимися на горизонте.
Рядом с Морганом шел Лучник с тяжелым мешком на плече. Впереди уже больше негде было пополнить припасы, так что путешественникам приходилось или нести всю провизию с собой, или оставаться голодными.
Содаспес возглавлял процессию. Путевой камень мерцал в его руке и язычок пламени показывал в нем всегда на восток, и только на восток, на Страну Восходящих Солнц.
Воздух был чист, холоден и сух, как и положено в горах. Путники медленно поднимались, все выше и выше. С каждым шагом усиливалась тяжесть в ногах. За ними зеленым покрывалом простирался Гримвуд, а далеко-далеко под ним поднимался Таур со своими меловыми отрогами. Вскоре все это исчезало вдали — с каждым шагом увеличивалась пропасть между ними и остальным миром.
На этой поляне Лесные Братья разбили свой главный лагерь. Меж могучими ветвями были натянуты спальные гамаки, а внизу на поляне горели костры в аккуратно выложенных каменных колодцах. Молчаливые как тени, ходили меж ними разбойники — те, кто выбрал Гримвуд местом жительства либо по необходимости, преследуемый законом, либо по зову сердца, в соответствии со своей романтической натурой. Прием, оказанный им в разбойничьем стане, бесспорно, можно назвать самым горячим. Поначалу Моргана и его спутников чуть не сожгли на костре, приняв за «купчишек, припрятавших золото, которым надо как следует поджарить пятки, прежде чем они расскажут, где зарыли кубышку». Но как только Лучник, бывший главарем одной из этих шаек, поручился за путников, к ним отнеслись с большим радушием и сердечностью. Здесь никто понятия не имел о статуте и ни о каких Лиссандур-лэ или других пророчествах, однако гостеприимство считалось понятием священными, поэтому путники нашли здесь приют.
В эту ночь, когда над головой висели редкие звезды, прорвавшиеся сквозь крону гигантского дерева, шестеро Избранных сидели у костра и вели беседу.
В еде и питье недостатка не было. Громадные куски дичи на деревянных блюдах, деревянные кубки с пенистым элем, а также лепешки с особыми пряностями были для путников настоящим пиром, во время которого то и дело различные голоса заводили какую-нибудь стародавнюю песню про озорных гуляк, которые не боятся никого, даже Лесных колдунов. Песни сопровождались игрой на лютнях и охотничьих рожках. Жены разбойников танцевали у костров, точно так же, как женщины Всадников долин выплясывали позапрошлой ночью, ничуть не уступая им в красоте.
Поскольку Коньен считался единственным бардом, дошла очередь и до него. Он настроил лютню и спел старинному сказание об Арвери Первом. Бандиты завороженно слушали сагу о героях и былинных сражениях прошлых времен, сидя под густой кроной, сквозь которую на них смотрели звезды, казалось, тоже внемлющие певцу.
Морган жадно ел. Судя по вкусу, это была оленина или мясо похожих на оленей животных с вельветово-пурпурной шкурой, с белыми ветвистыми рогами и стройными ногами. Эль разбойники готовили сами и, надо сказать, делали это неплохо. Сваренный напиток они остужали в быстрых водах высокогорных ручьев, отчего он получался пенистым, как лесной зеленый водопад.
Вино струилось, отнимая разум. Этот вихрем закружившийся танец, пляшущие языки огня, разудалые разбойничьи песни привели Пришельца в полное смятение. Лишь ясный светлый облик Аргиры, чьи глаза время от времени посматривали в его сторону, оставался незамутненным. Амазонка сидела как раз напротив него, и языки пламени то освещали, то скрывали ее лицо. Когда он заснул, дюжий Осгрим отнес его в один из гамаков, бережно подняв с земли, согретой дыханием костра. Морган при этом даже не шелохнулся, он спал сном ребенка.
Но Коньен заложил за воротник гораздо больше и на утро встал в скверном расположении духа. Без всякого повода он зыркал по сторонам красными воспаленными глазами.
Покинув зеленые шатры Гримвуда, путники вышли на равнину, постепенно поднимавшуюся все выше. Теперь Шамандур — вершина мира — оказался совсем близко. Уже виднелись горы, одна за другой вытянувшиеся к небесам. Они громоздились друг на друга, подобно облакам, сгрудившимися на горизонте.
Рядом с Морганом шел Лучник с тяжелым мешком на плече. Впереди уже больше негде было пополнить припасы, так что путешественникам приходилось или нести всю провизию с собой, или оставаться голодными.
Содаспес возглавлял процессию. Путевой камень мерцал в его руке и язычок пламени показывал в нем всегда на восток, и только на восток, на Страну Восходящих Солнц.
Воздух был чист, холоден и сух, как и положено в горах. Путники медленно поднимались, все выше и выше. С каждым шагом усиливалась тяжесть в ногах. За ними зеленым покрывалом простирался Гримвуд, а далеко-далеко под ним поднимался Таур со своими меловыми отрогами. Вскоре все это исчезало вдали — с каждым шагом увеличивалась пропасть между ними и остальным миром.