— Это будет, как в доброе старое время, — сказал он, — увидеть ее милость, как в доброе старое время.
Покончив с делами, Флер вышла в сад и собрала в комнату Синтии огромный букет розовых роз. Розы были прекрасны. Флер отнесла их наверх и поставила на мраморную доску туалетного столика, чтобы Синтия могла видеть их с кровати.
Мэнверс и младшая горничная убирали комнату. Шторы были подняты, окна открыты, постель застелили благоухающими лавандой простынями с огромными монограммами.
Они еще не закончили, когда Флер услышала шум машины у подъезда и догадалась, что привезли Синтию.
Поднявшись на самый верх лестницы, она видела, как Бархем поспешил к двери, его обычная медленная величественная походка сменилась мелкой трусцой. Парадная дверь распахнулась, и раздались голоса.
И тут Флер увидела, как вносят носилки.
Этого она не ожидала, это было так не похоже на созданный ею в воображении образ Синтии. И вдруг носилки!
Было что-то жуткое в медленных осторожных движениях несших их людей, в неподвижной, закрытой одеялами фигуре. Они пересекли вестибюль и начали подниматься по лестнице. В этот момент Флер услышала отчетливый голос.
— Вот видите, Бархем, меня привезли домой умирать.
Флер не расслышала ответа Бархема, она не сводила глаз с головы, возвышавшейся на подушке, темных волос, зачесанных назад над высоким лбом, острого подбородка. Носилки подняли наверх. Отступив в сторону, Флер впервые увидела Синтию Эшвин.
Ее первым впечатлением было разочарование. «Она уже немолода, — подумала Флер. — Но она прелестна, все еще прелестна».
Под вопросительным взглядом Синтии Флер поспешила направить несших ее людей по коридору в западное крыло дома. Синтию внесли в ее собственную комнату.
Там ожидала Мэнверс. Когда носильщики вышли, Флер вышла вместе с ними. Она чувствовала, что Синтию надо оставить одну — с теми, кто знал ее раньше.
Через несколько минут вышла сестра Томпсон. Флер протянула ей руку.
— Я мисс Гартон, — сказала она. — Мы с вами говорили по телефону. Вашей пациентке что-нибудь нужно?
— В настоящий момент ничего, благодарю вас. Она неплохо перенесла поездку. Но боюсь, она очень возбуждена. Это все из-за приезда сюда. Она так часто говорила о своем доме. Понимаете, я с ней уже давно, и мне кажется, что я знаю здесь каждый камень.
Флер показала сестре ее комнату, рядом с леди Синтией, и, чувствуя, что больше ей здесь делать нечего, повернулась к лестнице.
Когда она уже спускалась, ее догнала Мэнверс.
— Ее милость хочет поговорить с вами. Она спрашивала, кто вы.
Флер вернулась к комнате Синтии, постучала и неожиданно оробела, когда сестра Томпсон открыла дверь.
Она прошла по мягкому ковру и остановилась в ногах постели.
Синтия лежала, облокотившись на подушки. Ее руки бессильно раскинулись по бокам. Она была страшно худа, кисти рук сильно истончились. Шея тоже была неестественно тонкой и сморщенной.
Флер поняла, что Синтия была намного старше, чем она думала. Флер всегда воображала ее себе молоденькой девушкой, какой та выглядела на фотографиях в альбоме.
Теперь она видела, что Синтии было за сорок, что болезнь наложила на нее свой отпечаток, но она все еще очаровательна.
У нее был прелестный овал лица сердечком, темные блестящие глаза казались огромными на фоне запавших щек, а в улыбке все еще изящного рисунка губ таилось невыразимое обаяние.
— Кажется, мы незнакомы, — сказала Синтия. В ее голосе была какая-то особенная мелодичность.
— Я Флер Гартон, компаньонка миссис Митчэм.
— Мэнверс так и сказала. Простите, что я вас побеспокоила своим неожиданным появлением.
— Надеюсь, у вас будет все, что вам нужно.
— Для меня уже счастье вернуться домой. Как это мило с вашей стороны предоставить мне мою старую комнату. Я почти боялась, что ею пользуется кто-нибудь другой.
— Ею никто никогда не пользовался, — ответила Флер. — Она всегда была заперта.
Флер почувствовала, что именно это интересовало Синтию и что она осталась довольна, но вслух Синтия ничего не сказала. Она только молча осматривала комнату, задерживаясь на мебели, люстре, шелковых занавесях, слегка колыхавшихся на ветру, как будто лаская их взглядом.
— Дом мало изменился, — сказала она наконец и добавила: — Но вам трудно судить. Как давно вы здесь?
Флер рассказала ей.
— Как поживает миссис Митчэм?
— Неплохо, но она не встает с постели.
— Значит, нас будет двое, — задумчиво пробормотала Синтия. — Две женщины, ожидающие своего конца в этом прекрасном доме.
— Но вы не должны… — начала было Флер.
— Не должна умирать? — улыбнулась Синтия. Милое мое дитя, я жду не дождусь этого. А теперь, когда я дома, мне надо поторопиться, пока меня не выгнали снова.
— Пожалуйста, не говорите так. Не может быть и речи о… — Флер замолчала, не зная, что сказать и имеет ли она право что-нибудь говорить.
— Но ведь мы не должны забывать о сэре Нормане, правда? — спросила Синтия, этими словами и улыбкой делая Флер своей сообщницей, привлекая ее на свою сторону, в союз двух женщин против мужчины.
Но Флер вдруг ощутила чувство долга по отношению к сэру Норману, неизвестно откуда возникшее желание оправдать его и защитить.
— Сэр Норман, — сказала она, — очень доволен, что вы здесь.
Флер скорее почувствовала, чем увидела удивление в глазах Синтии. Она направилась к двери, Синтия не сделала попытки ее задержать. Оказавшись в коридоре, Флер с трудом справилась с сильным сердцебиением.
Ни на секунду не задумываясь, она побежала по коридору и вниз по лестнице. Она должна немедленно увидеть мисс Шоу и узнать, что сказал сэр Норман, когда ему сообщили о приезде леди Синтии.
Когда она спустилась в вестибюль, он как раз входил в дом, на ходу стягивая перчатки.
— В чем дело? — раздраженно спросил сэр Норман.
Флер замерла, глядя на него.
— Моя мать заболела? Вы что, ответить не можете? Я сегодня очень занят. Что это за таинственные вызовы по телефону? В чем дело?
Флер все стало ясно. Мисс Шоу струсила. Она не решилась сказать сэру Норману правду и просто вызвала его домой якобы по срочному делу.
— Вам не было необходимости спешить, — сказала она спокойно. — Я попросила мисс Шоу позвонить вам и передать, что, поскольку санаторий, где находилась леди Синтия Эшвин, разбомбили и ей некуда деться, она приезжает сюда.
Сэр Норман стоял, не двигаясь. Флер показалось, что складки у его рта стали еще глубже. Внезапно она испугалась.
— Но это невозможно…
Флер перебила его, прежде чем он успел продолжить.
— Леди Синтия здесь, ее привезли несколько минут назад. Она очень больна и очень рада вернуться домой. Она только опасается, что вы не позволите ей здесь остаться.
— Вот как?
— А я сказала, что вы очень рады ее возвращению.
Сэр Норман посмотрел на нее.
— Почему вы так сказали?
— Потому что это так и есть. Конечно, вы рады, иначе и быть не может. Разве вы не понимаете — она вернулась к себе домой.
Флер смотрела на него, словно стараясь подчинить своей воле. Она ждала, затаив дыхание, боясь, что он не оправдает ее ожиданий, и в то же время надеялась.
Сэр Норман коснулся ее плеча.
— Благодарю вас, Флер, — сказал он серьезно. — Да, я доволен, что Синтия здесь.
Он прошел в библиотеку и закрыл за собой дверь. Флер прижала руки к глазам.
Она вложила в эту схватку всю свою силу воли до последней капли, всю решимость и твердость.
Теперь, когда она одержала победу, странная слабость охватила ее.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Покончив с делами, Флер вышла в сад и собрала в комнату Синтии огромный букет розовых роз. Розы были прекрасны. Флер отнесла их наверх и поставила на мраморную доску туалетного столика, чтобы Синтия могла видеть их с кровати.
Мэнверс и младшая горничная убирали комнату. Шторы были подняты, окна открыты, постель застелили благоухающими лавандой простынями с огромными монограммами.
Они еще не закончили, когда Флер услышала шум машины у подъезда и догадалась, что привезли Синтию.
Поднявшись на самый верх лестницы, она видела, как Бархем поспешил к двери, его обычная медленная величественная походка сменилась мелкой трусцой. Парадная дверь распахнулась, и раздались голоса.
И тут Флер увидела, как вносят носилки.
Этого она не ожидала, это было так не похоже на созданный ею в воображении образ Синтии. И вдруг носилки!
Было что-то жуткое в медленных осторожных движениях несших их людей, в неподвижной, закрытой одеялами фигуре. Они пересекли вестибюль и начали подниматься по лестнице. В этот момент Флер услышала отчетливый голос.
— Вот видите, Бархем, меня привезли домой умирать.
Флер не расслышала ответа Бархема, она не сводила глаз с головы, возвышавшейся на подушке, темных волос, зачесанных назад над высоким лбом, острого подбородка. Носилки подняли наверх. Отступив в сторону, Флер впервые увидела Синтию Эшвин.
Ее первым впечатлением было разочарование. «Она уже немолода, — подумала Флер. — Но она прелестна, все еще прелестна».
Под вопросительным взглядом Синтии Флер поспешила направить несших ее людей по коридору в западное крыло дома. Синтию внесли в ее собственную комнату.
Там ожидала Мэнверс. Когда носильщики вышли, Флер вышла вместе с ними. Она чувствовала, что Синтию надо оставить одну — с теми, кто знал ее раньше.
Через несколько минут вышла сестра Томпсон. Флер протянула ей руку.
— Я мисс Гартон, — сказала она. — Мы с вами говорили по телефону. Вашей пациентке что-нибудь нужно?
— В настоящий момент ничего, благодарю вас. Она неплохо перенесла поездку. Но боюсь, она очень возбуждена. Это все из-за приезда сюда. Она так часто говорила о своем доме. Понимаете, я с ней уже давно, и мне кажется, что я знаю здесь каждый камень.
Флер показала сестре ее комнату, рядом с леди Синтией, и, чувствуя, что больше ей здесь делать нечего, повернулась к лестнице.
Когда она уже спускалась, ее догнала Мэнверс.
— Ее милость хочет поговорить с вами. Она спрашивала, кто вы.
Флер вернулась к комнате Синтии, постучала и неожиданно оробела, когда сестра Томпсон открыла дверь.
Она прошла по мягкому ковру и остановилась в ногах постели.
Синтия лежала, облокотившись на подушки. Ее руки бессильно раскинулись по бокам. Она была страшно худа, кисти рук сильно истончились. Шея тоже была неестественно тонкой и сморщенной.
Флер поняла, что Синтия была намного старше, чем она думала. Флер всегда воображала ее себе молоденькой девушкой, какой та выглядела на фотографиях в альбоме.
Теперь она видела, что Синтии было за сорок, что болезнь наложила на нее свой отпечаток, но она все еще очаровательна.
У нее был прелестный овал лица сердечком, темные блестящие глаза казались огромными на фоне запавших щек, а в улыбке все еще изящного рисунка губ таилось невыразимое обаяние.
— Кажется, мы незнакомы, — сказала Синтия. В ее голосе была какая-то особенная мелодичность.
— Я Флер Гартон, компаньонка миссис Митчэм.
— Мэнверс так и сказала. Простите, что я вас побеспокоила своим неожиданным появлением.
— Надеюсь, у вас будет все, что вам нужно.
— Для меня уже счастье вернуться домой. Как это мило с вашей стороны предоставить мне мою старую комнату. Я почти боялась, что ею пользуется кто-нибудь другой.
— Ею никто никогда не пользовался, — ответила Флер. — Она всегда была заперта.
Флер почувствовала, что именно это интересовало Синтию и что она осталась довольна, но вслух Синтия ничего не сказала. Она только молча осматривала комнату, задерживаясь на мебели, люстре, шелковых занавесях, слегка колыхавшихся на ветру, как будто лаская их взглядом.
— Дом мало изменился, — сказала она наконец и добавила: — Но вам трудно судить. Как давно вы здесь?
Флер рассказала ей.
— Как поживает миссис Митчэм?
— Неплохо, но она не встает с постели.
— Значит, нас будет двое, — задумчиво пробормотала Синтия. — Две женщины, ожидающие своего конца в этом прекрасном доме.
— Но вы не должны… — начала было Флер.
— Не должна умирать? — улыбнулась Синтия. Милое мое дитя, я жду не дождусь этого. А теперь, когда я дома, мне надо поторопиться, пока меня не выгнали снова.
— Пожалуйста, не говорите так. Не может быть и речи о… — Флер замолчала, не зная, что сказать и имеет ли она право что-нибудь говорить.
— Но ведь мы не должны забывать о сэре Нормане, правда? — спросила Синтия, этими словами и улыбкой делая Флер своей сообщницей, привлекая ее на свою сторону, в союз двух женщин против мужчины.
Но Флер вдруг ощутила чувство долга по отношению к сэру Норману, неизвестно откуда возникшее желание оправдать его и защитить.
— Сэр Норман, — сказала она, — очень доволен, что вы здесь.
Флер скорее почувствовала, чем увидела удивление в глазах Синтии. Она направилась к двери, Синтия не сделала попытки ее задержать. Оказавшись в коридоре, Флер с трудом справилась с сильным сердцебиением.
Ни на секунду не задумываясь, она побежала по коридору и вниз по лестнице. Она должна немедленно увидеть мисс Шоу и узнать, что сказал сэр Норман, когда ему сообщили о приезде леди Синтии.
Когда она спустилась в вестибюль, он как раз входил в дом, на ходу стягивая перчатки.
— В чем дело? — раздраженно спросил сэр Норман.
Флер замерла, глядя на него.
— Моя мать заболела? Вы что, ответить не можете? Я сегодня очень занят. Что это за таинственные вызовы по телефону? В чем дело?
Флер все стало ясно. Мисс Шоу струсила. Она не решилась сказать сэру Норману правду и просто вызвала его домой якобы по срочному делу.
— Вам не было необходимости спешить, — сказала она спокойно. — Я попросила мисс Шоу позвонить вам и передать, что, поскольку санаторий, где находилась леди Синтия Эшвин, разбомбили и ей некуда деться, она приезжает сюда.
Сэр Норман стоял, не двигаясь. Флер показалось, что складки у его рта стали еще глубже. Внезапно она испугалась.
— Но это невозможно…
Флер перебила его, прежде чем он успел продолжить.
— Леди Синтия здесь, ее привезли несколько минут назад. Она очень больна и очень рада вернуться домой. Она только опасается, что вы не позволите ей здесь остаться.
— Вот как?
— А я сказала, что вы очень рады ее возвращению.
Сэр Норман посмотрел на нее.
— Почему вы так сказали?
— Потому что это так и есть. Конечно, вы рады, иначе и быть не может. Разве вы не понимаете — она вернулась к себе домой.
Флер смотрела на него, словно стараясь подчинить своей воле. Она ждала, затаив дыхание, боясь, что он не оправдает ее ожиданий, и в то же время надеялась.
Сэр Норман коснулся ее плеча.
— Благодарю вас, Флер, — сказал он серьезно. — Да, я доволен, что Синтия здесь.
Он прошел в библиотеку и закрыл за собой дверь. Флер прижала руки к глазам.
Она вложила в эту схватку всю свою силу воли до последней капли, всю решимость и твердость.
Теперь, когда она одержала победу, странная слабость охватила ее.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
-Ее милость просит вас.
Торопливо проходя по коридору, Флер подумала, как много раз за последние несколько дней она слышала эти слова.
Синтия расположилась к ней и постоянно за ней посылала. Иногда ей нужно было что-нибудь из сада или из библиотеки, а иногда это было просто желание поболтать.
Как и говорили врачи, она была очень больна. У Флер сжималось сердце при виде ее хрупкости, этих приступов кашля, с каждым разом все более ее изнурявших. Иногда после сильного кровотечения Синтия выглядела совершенно обессиленной.
Флер оказалась в странном положении. Большую часть дня она проводила у Синтии, а вечерами ужинала с сэром Норманом.
Сестрам подавали наверху, в специально отведенной для них комнате. Флер и сэр Норман ужинали в одиночестве. Он был очень молчалив, и было трудно понять, о чем он думает и как воспринимает ситуацию.
Со дня приезда Синтии он не упоминал ни о своем будущем, ни о будущем Флер. Как она и предлагала, когда он просил ее руки, этот разговор как будто стерся у них из памяти.
Иногда она была этим немного уязвлена. Неужели он забыл, размышляла Флер, неужели раздумал и уже не желает больше видеть ее своей женой?
Естественно, в данный момент, когда в доме находилась Синтия, думать о таком шаге не приходилось; тем не менее, как настоящая женщина, Флер желала испытать чувства сэра Нормана, узнать, о чем он думает.
Она присутствовала при его первой встрече с Синтией. Ничего волнующего или драматического в этой сцене не было. Флер зашла к Синтии, чтобы обсудить с ней меню ее ужина, когда раздался стук в дверь.
Сестра Томпсон открыла и минутой позже, подойдя к Синтии, тихо сказала:
— Сэр Норман спрашивает, не желаете ли вы его видеть?
— Ну конечно. Попросите его войти. Флер хотела уйти, но Синтия ее остановила:
— Не уходите, мисс Гартон, мы еще не решили, какие из восхитительных блюд миссис Джонсон могут соблазнить меня сегодня.
Она улыбалась, но Флер прочла в ее глазах мольбу, как будто она не желала оставаться наедине с Норманом и просила у нее поддержки.
Он вошел и какими-то неловкими шагами приблизился к постели. Никогда еще его движения не казались Флер такими неуклюжими.
Но она тут же поняла, что виной тому было его смущение, застенчивость и неловкость от присутствия женщины, бывшей некогда его женой.
Синтия подождала, пока он остановился возле нее, и протянула руку.
— Благодарю, что приняли беженку. Очень я вам досаждаю?
— Нисколько. Я рад вас видеть. — Он говорил очень серьезно.
— Я всегда была вечной бродягой, но теперь наконец прибилась к берегу.
— Надеюсь — надолго. Синтия улыбнулась.
— Вы очень добры, Норман.
— У вас есть все необходимое? Мисс Гартон позаботится об этом.
— Мисс Гартон и все остальные очень добры ко мне.
— Я рад.
Они обменялись еще несколькими незначительными фразами, и Норман удалился, сославшись на дела. Флер была разочарована, но тут же осудила себя за это. А чего она ожидала? И чего, собственно, хотела?
У нее было такое чувство, что перед ней разыгрывается пьеса, причем так искусно, что публике никогда не догадаться, каков очередной поворот в развитии сюжета и чем закончится спектакль.
Осторожно повернув ручку двери, Флер вошла в спальню Синтии. День был сумрачный, и Синтия включила лампу у постели; абажур отбрасывал розовый отблеск на подушки и на ее лицо. Сразу было заметно, как хороша она была некогда. Хотя теперь от этой сияющей красавицы осталась лишь бледная тень.
— Заходите, Флер. Вы мне нужны.
— А что такое?
— Ничего особенного. Сестра Томпсон пошла пройтись — она всегда отдыхает в это время. Я не могу уснуть и надоела сама себе донельзя. Посидите, посплетничайте со мной.
— Вообще-то я не могу, у меня много дел.
— Вздор! Ведь старуха сейчас, наверное, спит?
— Да, миссис Митчэм отдыхает, но я еще не разобралась с цветами, а Мэнверс дожидается меня, чтобы посчитать белье.
— Подождет, — нетерпеливо сказала Синтия. — Терпеть не могу домашних дел! Они на меня всегда наводили скуку.
— Ну что ж, прогуляю разок. Но если сэр Норман рассердится, я сошлюсь на вас в свое оправдание.
Флер нарочно упомянула сэра Нормана, чтобы посмотреть, какую реакцию это вызовет, и в наказание получила ответ, которого она меньше всего ожидала.
— Судя по всему, Норман вряд ли рассердится на вас, — заметила Синтия.
От ее нарочитого тона, от ударения, которое она сделала на «вас», кровь бросилась Флер в лицо.
— Что вы хотите этим сказать? — проговорила она, запинаясь.
Синтия засмеялась.
— Я наслушалась сплетен от прислуги, — объяснила она. Улыбаясь смущению Флер, Синтия продолжала:
— Не нужно так ужасаться, если это правда.
— Что вы слышали? — спросила Флер.
— Это было нехорошо с моей стороны, — призналась Синтия. — Я подстроила вам ловушку, и вы попались в нее. Это отвратительно с моей стороны, но вы не должны обижаться на меня.
— Может, вы все-таки объясните, о чем идет речь?
— Речь идет о том, что Бархем сказал Эванс, а Эванс сказала миссис Митчэм, которая сказала Мэнверс, которая передала это сестре Томпсон, что он не удивится, если Норман в один прекрасный день поведет вас к алтарю. — И, откладывая на пальцах имена, Синтия засмеялась весело, как ребенок. — По правде говоря, я не поверила. Я просто заговорила об этом, чтобы посмотреть, что вы на это скажете, но ваше лицо выдало вас.
Флер изо всех сил старалась сохранить достоинство.
— Сэр Норман как-то предложил нечто подобное, но я сказала ему, что это невозможно.
— Но почему?
Флер взглянула на нее с любопытством.
— Вы думаете, нам следует это обсуждать?
— А почему бы и нет? — спросила Синтия. — Потому что Норман был моим мужем? Милочка, с тех пор много воды утекло. Я была бы очень рада, если бы он снова женился, но, откровенно говоря, такая возможность мне в голову не приходила.
— Почему?
Синтия пожала худыми плечами.
— Такие, как Норман, не годятся в мужья.
— И все же вы за него вышли.
Флер сказала это, не подумав, что ее слова могут прозвучать дерзко.
— У меня была причина — вы, конечно, о ней знаете.
— Вы хотели сохранить за собой Прайори?
— Вот именно. И даже не Прайори, не сам дом — у меня не было необходимости с ним расставаться, — но то, что в нем. У меня не было денег на его содержание. Это означало, что нужно было бы продать картины, серебро, редкие издания книг… Я не могла этого вынести… Я подумать об этом не могла. Это было бы все равно что дать отрезать себе конечности, одну за другой. И вот я поставила на карту все… и проиграла.
— Я часто задумывалась, как вы могли это сделать.
— Я и сама задумывалась. Вы представить себе не можете, что значит для меня вернуться домой, увидеть вокруг себя все, что я так любила. Когда я жила в Кении, то мечтала о здешних садах весной, когда в них появляется золото нарциссов, я закрывала глаза, и мне виделись рододендроны в роще за домом. Вы видели их в этом году? Они, наверное, уже отошли.
— Да, — тихо произнесла Флер.
— Потом я представляла, что хожу по дому, по галерее, смотрю на картины, мебель. В кошмарах стены виделись мне пустыми, окна разбитыми, весь дом заброшенным.
— Вы так его любите, — мягко сказала Флер, — и все же… вы покинули его.
— Я была вынуждена, вынуждена.
Голос ее дрогнул. Флер ждала, но Синтия больше ничего не сказала. Несколько минут они молчали, а затем Синтия переменила тему.
— Как вы ладите с миссис Митчэм? — спросила она.
Спускаясь в этот вечер к ужину, Флер думала о старухе. Сэр Норман ожидал Флер в библиотеке, и она едва успела с ним поздороваться, как Бархем доложил, что ужин подан.
За первым блюдом Флер спросила:
— Вы не могли бы поговорить с вашей матерью? Моих возражений
она слушать не станет.
— А в чем дело?
— Она хочет посетить леди Синтию. Мы все устали повторять, что это невозможно. Ей нельзя вставать, а леди Синтии — принимать посетителей. Ваша мать распорядилась, чтобы к ней в спальню доставили кресло на колесах, и, боюсь, что бы ни говорила Эванс или я, она настоит на своем.
— Самое лучшее — запретить прислуге приносить ей кресло, — предложил сэр Норман.
— Это будет очень неловко, — возразила Флер. — Если она отдает приказание, а его отменяют, создается затруднительное положение для всех. Может быть, вы могли бы уговорить ее… Мне это не удалось.
— Я поговорю с ней, — пообещал он.
Сэр Норман поднялся к матери, как раз когда она собиралась ложиться спать. Флер оставила их наедине, надеясь, что разговор не кончится одной из бурных ссор. Она читала у себя в гостиной, когда раздался стук в дверь.
— Войдите, — сказала Флер, думая, что это горничная.
К ее удивлению, это оказался сэр Норман. Он зашел к ней впервые со времени ее пребывания в доме. Флер быстро встала. Закрыв за собой дверь, он сказал:
— Пожалуйста, сидите. Я не хочу вас беспокоить. Я только собирался сообщить вам о результатах моего вмешательства.
— Оно имело успех?
— Не сказал бы, но, по крайней мере, она согласилась подождать, пока Синтия окрепнет. Хотя не уверен, что она сдержит свое обещание.
— Иногда бывает легко понять, откуда у вас эта решительность.
Она сказала это полушутя, но, к ее удивлению, сэр Норман воспринял ее слова совершенно серьезно.
— Вы находите, что я похож на мать?
— Не вижу ни малейшего сходства, — отвечала Флер, — кроме как в одном.
Без всяких видимых признаков она почувствовала его облегчение. Он достал портсигар.
— Вы позволите?
— Конечно. Не хотите ли присесть?
Его неожиданное появление привело Флер в смущение. Она не могла представить его у себя в комнате. Хотя ей легко было принимать здесь Энтони Эшвина, сейчас она чувствовала напряжение, словно совершала какой-то чудовищный проступок. Сэр Норман закурил и сел в кресло.
— Моя мать вас очень любит, — сказал он. — Вы единственная, кто умеет если не подчинить ее себе, то, во всяком случае, ограничить бурные проявления ее нрава.
— Она изумительна для своего возраста.
— Мне кажется, она не меняется. Она всегда была одинакова — полна энергии, энтузиазма и стойкой агрессивности.
Его последние слова вызвали у Флер удивление.
— Да, я именно это и имею в виду, — добавил сэр Норман, хотя она не сказала ни слова. — Моя мать всегда была агрессивна. С самого раннего детства я помню склоки, ссоры, скандалы, где бы мы ни находились.
— Вам это было неприятно?
Он наклонился стряхнуть пепел в холодный камин.
— Мне это было ненавистно.
Его тон говорил больше, чем слова. Флер вся напряглась. Он снова начал разговаривать с ней. Она молилась про себя, чтобы не ушло его доверие, откровенность.
— Дети всегда чувствительны, — сказала она.
— Да, вероятно. Во всяком случае, я был таким. Но вы и представить себе не можете, каким адом было мое детство.
Он не смотрел на нее, опустив взгляд на свои руки. Флер затаила дыхание.
— Думаю, еще очень маленьким я понял, что другие женщины презирают мою мать. Наверное, каждый ребенок хочет восхищаться своими родителями, гордиться своим домом, своей семьей. Я стыдился, ужасно стыдился моей семьи.
Мой отец был ленив и добродушен, моя мать представляла собой его прямую противоположность. Хотя, мне кажется, она любила его по-своему, несмотря на то, что постоянно ему изменяла.
Когда он не мог больше этого игнорировать, то принимал меры: избивал ее очередного любовника, а ее приводил домой и тоже бил. Помню, как я съеживался в углу, когда они кидались друг на друга как тигры, а она кричала и визжала так, что поднимала на ноги всех соседей.
На следующий день соседские дети изводили меня своими насмешками. Я и виду не подавал, что меня это задевает. Я дрался со всеми в округе, кто говорил хоть одно плохое слово о моей матери, и горжусь тем, что большей частью одерживал победу.
Я вел себя вызывающе, по крайней мере, мне так казалось. Но ужасно переживал. Она, конечно, ни о чем не догадывалась, всегда оставалась собой — естественной, непритязательной, готовой радоваться всему, что давала ей жизнь. Но когда я…
Внезапно Норман остановился. Он раздавил в пепельнице окурок сигареты.
— Я слишком много говорю, — сказал он, — вам это скучно.
Нет, нет! Вы же понимаете, что мне хочется побольше узнать о вашей жизни! — ответила Флер.
— Нет, не понимаю. Никогда не считал себя особенно интересной личностью. И к тому же уже поздно, вам пора спать.
— Нет, нет, пожалуйста, поговорите со мной еще, — умоляла Флер, но она знала, что просить бесполезно.
Момент откровенности прошел. После нескольких ничего не значащих фраз он простился, и Флер осталась одна.
Что его остановило? — думала она. Собирался ли он заговорить о своей женитьбе? Остановила ли его мысль о Синтии, находящейся сейчас в доме?
Внезапное прекращение разговора озадачило ее, но Флер сознавала, что в этот вечер она приблизилась к Норману Митчэму, как никогда раньше. Когда он говорил о своем детстве, не сами слова, но тон его голоса дал ей понять, что его сдержанность отступает.
«Он начинает доверять мне, — подумала Флер и изумилась тому, какую радость ей это принесло. — Если он смягчится, значит, мне удалось хоть чего-то достичь».
Говорил ли он когда-нибудь Синтии о том, что рассказал ей сейчас? Знала ли Синтия тайны его души, страдания, пережитые им в детстве, стремления, которые выросли из этих переживаний?
Флер начинала понимать, почему он так стремился обладать Прайори. Какой болезненный, разительный контраст между тем, кем он был и что имел, и тем, кем он желал стать и чем желал обладать!
Норман заслужил свой успех; было справедливо, что он добился своего. Флер пришла мысль, что идеальным завершением всего для него было бы вновь соединиться с Синтией.
Но она понимала, что это неосуществимо. Синтия умирает, и даже случайному наблюдателю ясно, что у них с Норманом нет ничего общего.
Она сидела, размышляя о Нормане и его бывшей жене, когда в дверь снова постучали. На мгновение Флер показалось, что это вернулся Норман; но в комнату заглянула сестра Томпсон.
— Я думала, вы уже легли.
— Нет, заходите, сестра.
— Моя пациентка мирно спит, и, во всяком случае, при ней ночная сестра.
— Она хорошо провела день?
— Очень хорошо, учитывая ее состояние. Можно мне сигарету?
— Прошу вас.
Сестра Томпсон закурила и села в кресло, в котором только что сидел Норман. Она вытянула ноги и зевнула.
— Я устала! Уход за больными очень утомляет.
— Еще бы, — сочувственно согласилась Флер.
— Зато место неплохое. Я при леди Синтии уже шестой год. Она согласилась поселиться в санатории только при условии, что ей позволят иметь свою личную сестру. До этого я была с ней в Швейцарии и недолго в Кении.
— Значит, она так давно болеет?
— Да, когда я только поступила к ней, ей было очень плохо. К тому же она была несчастна, а при болезни это не помогает.
— Это из-за того человека, который погиб? Сестра Томпсон кивнула.
— Это случилось гораздо раньше, но она все никак не могла успокоиться. На нее было больно смотреть. Она много лет любила его.
— Вы знали его фамилию?
— Да, конечно, он был ее дальним родственником, тоже Эшвин.
— А я и не знала! — воскликнула Флер.
— Да это даже и родством-то назвать нельзя. Седьмая вода на киселе. У него и титула никакого не было, просто «мистер Эшвин». Его звали Джеральд.
— Я встретила здесь еще одного из ее родственников, Энтони Эшвина. Она говорила о нем когда-нибудь?
О да, тот, с которым они вместе росли? Хотя у нее что-то было против него. Раз-другой, когда она была расстроена, она повторяла: «Это Энтони виноват — он все так запутал». А однажды сказала: «Если бы я только не послушалась Энтони». Флер была озадачена.
— Что бы это могло быть? Бедная леди Синтия, она была, наверное, так хороша. Ужасно видеть ее в таком состоянии.
— Ну что ж, судя по всему, она пожила и повеселилась, — усмехнулась сестра Томпсон.
Флер внутренне поморщилась. Что-то в тоне сестры покоробило ее.
— Я бы ничего не имела против умереть молодой, имей я все то, что есть у нее, — продолжала сестра Томпсон. — Внешность, титул, деньги, сотни влюбленных мужчин — что еще нужно женщине?
— Ее замужество было неудачным, — заметила Флер.
— Это верно, но чему тут удивляться? Сэр Норман — сухарь, а я видела фотографии Джеральда Эшвина. Тот-то был красавчик. Ужасно, что он погиб как раз накануне свадьбы.
— Да, какая трагедия!
— Знаете, — сказала сестра Томпсон, понизив голос, — что-то в этом есть странное. Не могу вам сказать что, потому что не знаю. Но можете поверить мне на слово, мисс Гартон, за этим что-то кроется.
— Что вы имеете в виду?
Ну, я не могу сказать точно, леди Синтия не из тех, кто откровенничает. Она мне никогда ничего открыто не говорила, но я чувствую — есть что-то, о чем нам неизвестно.
— Что заставляет вас так думать?
— Не могу объяснить. Ну вот, я возбудила ваше любопытство. Мне самой любопытно, но я пари готова держать, что какая-то тайна здесь кроется. Сестра Томпсон встала и потянулась. — У меня просто глаза закрываются. Пора и на покой. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, сестра. Приятных снов. Флер снова осталась одна, но уже не делала больше попытки взяться за книгу. Она сидела, глядя прямо перед собой, погруженная в размышления.
Картина складывалась еще далеко неполная — многие кусочки мозаики пока не легли на место.
Торопливо проходя по коридору, Флер подумала, как много раз за последние несколько дней она слышала эти слова.
Синтия расположилась к ней и постоянно за ней посылала. Иногда ей нужно было что-нибудь из сада или из библиотеки, а иногда это было просто желание поболтать.
Как и говорили врачи, она была очень больна. У Флер сжималось сердце при виде ее хрупкости, этих приступов кашля, с каждым разом все более ее изнурявших. Иногда после сильного кровотечения Синтия выглядела совершенно обессиленной.
Флер оказалась в странном положении. Большую часть дня она проводила у Синтии, а вечерами ужинала с сэром Норманом.
Сестрам подавали наверху, в специально отведенной для них комнате. Флер и сэр Норман ужинали в одиночестве. Он был очень молчалив, и было трудно понять, о чем он думает и как воспринимает ситуацию.
Со дня приезда Синтии он не упоминал ни о своем будущем, ни о будущем Флер. Как она и предлагала, когда он просил ее руки, этот разговор как будто стерся у них из памяти.
Иногда она была этим немного уязвлена. Неужели он забыл, размышляла Флер, неужели раздумал и уже не желает больше видеть ее своей женой?
Естественно, в данный момент, когда в доме находилась Синтия, думать о таком шаге не приходилось; тем не менее, как настоящая женщина, Флер желала испытать чувства сэра Нормана, узнать, о чем он думает.
Она присутствовала при его первой встрече с Синтией. Ничего волнующего или драматического в этой сцене не было. Флер зашла к Синтии, чтобы обсудить с ней меню ее ужина, когда раздался стук в дверь.
Сестра Томпсон открыла и минутой позже, подойдя к Синтии, тихо сказала:
— Сэр Норман спрашивает, не желаете ли вы его видеть?
— Ну конечно. Попросите его войти. Флер хотела уйти, но Синтия ее остановила:
— Не уходите, мисс Гартон, мы еще не решили, какие из восхитительных блюд миссис Джонсон могут соблазнить меня сегодня.
Она улыбалась, но Флер прочла в ее глазах мольбу, как будто она не желала оставаться наедине с Норманом и просила у нее поддержки.
Он вошел и какими-то неловкими шагами приблизился к постели. Никогда еще его движения не казались Флер такими неуклюжими.
Но она тут же поняла, что виной тому было его смущение, застенчивость и неловкость от присутствия женщины, бывшей некогда его женой.
Синтия подождала, пока он остановился возле нее, и протянула руку.
— Благодарю, что приняли беженку. Очень я вам досаждаю?
— Нисколько. Я рад вас видеть. — Он говорил очень серьезно.
— Я всегда была вечной бродягой, но теперь наконец прибилась к берегу.
— Надеюсь — надолго. Синтия улыбнулась.
— Вы очень добры, Норман.
— У вас есть все необходимое? Мисс Гартон позаботится об этом.
— Мисс Гартон и все остальные очень добры ко мне.
— Я рад.
Они обменялись еще несколькими незначительными фразами, и Норман удалился, сославшись на дела. Флер была разочарована, но тут же осудила себя за это. А чего она ожидала? И чего, собственно, хотела?
У нее было такое чувство, что перед ней разыгрывается пьеса, причем так искусно, что публике никогда не догадаться, каков очередной поворот в развитии сюжета и чем закончится спектакль.
Осторожно повернув ручку двери, Флер вошла в спальню Синтии. День был сумрачный, и Синтия включила лампу у постели; абажур отбрасывал розовый отблеск на подушки и на ее лицо. Сразу было заметно, как хороша она была некогда. Хотя теперь от этой сияющей красавицы осталась лишь бледная тень.
— Заходите, Флер. Вы мне нужны.
— А что такое?
— Ничего особенного. Сестра Томпсон пошла пройтись — она всегда отдыхает в это время. Я не могу уснуть и надоела сама себе донельзя. Посидите, посплетничайте со мной.
— Вообще-то я не могу, у меня много дел.
— Вздор! Ведь старуха сейчас, наверное, спит?
— Да, миссис Митчэм отдыхает, но я еще не разобралась с цветами, а Мэнверс дожидается меня, чтобы посчитать белье.
— Подождет, — нетерпеливо сказала Синтия. — Терпеть не могу домашних дел! Они на меня всегда наводили скуку.
— Ну что ж, прогуляю разок. Но если сэр Норман рассердится, я сошлюсь на вас в свое оправдание.
Флер нарочно упомянула сэра Нормана, чтобы посмотреть, какую реакцию это вызовет, и в наказание получила ответ, которого она меньше всего ожидала.
— Судя по всему, Норман вряд ли рассердится на вас, — заметила Синтия.
От ее нарочитого тона, от ударения, которое она сделала на «вас», кровь бросилась Флер в лицо.
— Что вы хотите этим сказать? — проговорила она, запинаясь.
Синтия засмеялась.
— Я наслушалась сплетен от прислуги, — объяснила она. Улыбаясь смущению Флер, Синтия продолжала:
— Не нужно так ужасаться, если это правда.
— Что вы слышали? — спросила Флер.
— Это было нехорошо с моей стороны, — призналась Синтия. — Я подстроила вам ловушку, и вы попались в нее. Это отвратительно с моей стороны, но вы не должны обижаться на меня.
— Может, вы все-таки объясните, о чем идет речь?
— Речь идет о том, что Бархем сказал Эванс, а Эванс сказала миссис Митчэм, которая сказала Мэнверс, которая передала это сестре Томпсон, что он не удивится, если Норман в один прекрасный день поведет вас к алтарю. — И, откладывая на пальцах имена, Синтия засмеялась весело, как ребенок. — По правде говоря, я не поверила. Я просто заговорила об этом, чтобы посмотреть, что вы на это скажете, но ваше лицо выдало вас.
Флер изо всех сил старалась сохранить достоинство.
— Сэр Норман как-то предложил нечто подобное, но я сказала ему, что это невозможно.
— Но почему?
Флер взглянула на нее с любопытством.
— Вы думаете, нам следует это обсуждать?
— А почему бы и нет? — спросила Синтия. — Потому что Норман был моим мужем? Милочка, с тех пор много воды утекло. Я была бы очень рада, если бы он снова женился, но, откровенно говоря, такая возможность мне в голову не приходила.
— Почему?
Синтия пожала худыми плечами.
— Такие, как Норман, не годятся в мужья.
— И все же вы за него вышли.
Флер сказала это, не подумав, что ее слова могут прозвучать дерзко.
— У меня была причина — вы, конечно, о ней знаете.
— Вы хотели сохранить за собой Прайори?
— Вот именно. И даже не Прайори, не сам дом — у меня не было необходимости с ним расставаться, — но то, что в нем. У меня не было денег на его содержание. Это означало, что нужно было бы продать картины, серебро, редкие издания книг… Я не могла этого вынести… Я подумать об этом не могла. Это было бы все равно что дать отрезать себе конечности, одну за другой. И вот я поставила на карту все… и проиграла.
— Я часто задумывалась, как вы могли это сделать.
— Я и сама задумывалась. Вы представить себе не можете, что значит для меня вернуться домой, увидеть вокруг себя все, что я так любила. Когда я жила в Кении, то мечтала о здешних садах весной, когда в них появляется золото нарциссов, я закрывала глаза, и мне виделись рододендроны в роще за домом. Вы видели их в этом году? Они, наверное, уже отошли.
— Да, — тихо произнесла Флер.
— Потом я представляла, что хожу по дому, по галерее, смотрю на картины, мебель. В кошмарах стены виделись мне пустыми, окна разбитыми, весь дом заброшенным.
— Вы так его любите, — мягко сказала Флер, — и все же… вы покинули его.
— Я была вынуждена, вынуждена.
Голос ее дрогнул. Флер ждала, но Синтия больше ничего не сказала. Несколько минут они молчали, а затем Синтия переменила тему.
— Как вы ладите с миссис Митчэм? — спросила она.
Спускаясь в этот вечер к ужину, Флер думала о старухе. Сэр Норман ожидал Флер в библиотеке, и она едва успела с ним поздороваться, как Бархем доложил, что ужин подан.
За первым блюдом Флер спросила:
— Вы не могли бы поговорить с вашей матерью? Моих возражений
она слушать не станет.
— А в чем дело?
— Она хочет посетить леди Синтию. Мы все устали повторять, что это невозможно. Ей нельзя вставать, а леди Синтии — принимать посетителей. Ваша мать распорядилась, чтобы к ней в спальню доставили кресло на колесах, и, боюсь, что бы ни говорила Эванс или я, она настоит на своем.
— Самое лучшее — запретить прислуге приносить ей кресло, — предложил сэр Норман.
— Это будет очень неловко, — возразила Флер. — Если она отдает приказание, а его отменяют, создается затруднительное положение для всех. Может быть, вы могли бы уговорить ее… Мне это не удалось.
— Я поговорю с ней, — пообещал он.
Сэр Норман поднялся к матери, как раз когда она собиралась ложиться спать. Флер оставила их наедине, надеясь, что разговор не кончится одной из бурных ссор. Она читала у себя в гостиной, когда раздался стук в дверь.
— Войдите, — сказала Флер, думая, что это горничная.
К ее удивлению, это оказался сэр Норман. Он зашел к ней впервые со времени ее пребывания в доме. Флер быстро встала. Закрыв за собой дверь, он сказал:
— Пожалуйста, сидите. Я не хочу вас беспокоить. Я только собирался сообщить вам о результатах моего вмешательства.
— Оно имело успех?
— Не сказал бы, но, по крайней мере, она согласилась подождать, пока Синтия окрепнет. Хотя не уверен, что она сдержит свое обещание.
— Иногда бывает легко понять, откуда у вас эта решительность.
Она сказала это полушутя, но, к ее удивлению, сэр Норман воспринял ее слова совершенно серьезно.
— Вы находите, что я похож на мать?
— Не вижу ни малейшего сходства, — отвечала Флер, — кроме как в одном.
Без всяких видимых признаков она почувствовала его облегчение. Он достал портсигар.
— Вы позволите?
— Конечно. Не хотите ли присесть?
Его неожиданное появление привело Флер в смущение. Она не могла представить его у себя в комнате. Хотя ей легко было принимать здесь Энтони Эшвина, сейчас она чувствовала напряжение, словно совершала какой-то чудовищный проступок. Сэр Норман закурил и сел в кресло.
— Моя мать вас очень любит, — сказал он. — Вы единственная, кто умеет если не подчинить ее себе, то, во всяком случае, ограничить бурные проявления ее нрава.
— Она изумительна для своего возраста.
— Мне кажется, она не меняется. Она всегда была одинакова — полна энергии, энтузиазма и стойкой агрессивности.
Его последние слова вызвали у Флер удивление.
— Да, я именно это и имею в виду, — добавил сэр Норман, хотя она не сказала ни слова. — Моя мать всегда была агрессивна. С самого раннего детства я помню склоки, ссоры, скандалы, где бы мы ни находились.
— Вам это было неприятно?
Он наклонился стряхнуть пепел в холодный камин.
— Мне это было ненавистно.
Его тон говорил больше, чем слова. Флер вся напряглась. Он снова начал разговаривать с ней. Она молилась про себя, чтобы не ушло его доверие, откровенность.
— Дети всегда чувствительны, — сказала она.
— Да, вероятно. Во всяком случае, я был таким. Но вы и представить себе не можете, каким адом было мое детство.
Он не смотрел на нее, опустив взгляд на свои руки. Флер затаила дыхание.
— Думаю, еще очень маленьким я понял, что другие женщины презирают мою мать. Наверное, каждый ребенок хочет восхищаться своими родителями, гордиться своим домом, своей семьей. Я стыдился, ужасно стыдился моей семьи.
Мой отец был ленив и добродушен, моя мать представляла собой его прямую противоположность. Хотя, мне кажется, она любила его по-своему, несмотря на то, что постоянно ему изменяла.
Когда он не мог больше этого игнорировать, то принимал меры: избивал ее очередного любовника, а ее приводил домой и тоже бил. Помню, как я съеживался в углу, когда они кидались друг на друга как тигры, а она кричала и визжала так, что поднимала на ноги всех соседей.
На следующий день соседские дети изводили меня своими насмешками. Я и виду не подавал, что меня это задевает. Я дрался со всеми в округе, кто говорил хоть одно плохое слово о моей матери, и горжусь тем, что большей частью одерживал победу.
Я вел себя вызывающе, по крайней мере, мне так казалось. Но ужасно переживал. Она, конечно, ни о чем не догадывалась, всегда оставалась собой — естественной, непритязательной, готовой радоваться всему, что давала ей жизнь. Но когда я…
Внезапно Норман остановился. Он раздавил в пепельнице окурок сигареты.
— Я слишком много говорю, — сказал он, — вам это скучно.
Нет, нет! Вы же понимаете, что мне хочется побольше узнать о вашей жизни! — ответила Флер.
— Нет, не понимаю. Никогда не считал себя особенно интересной личностью. И к тому же уже поздно, вам пора спать.
— Нет, нет, пожалуйста, поговорите со мной еще, — умоляла Флер, но она знала, что просить бесполезно.
Момент откровенности прошел. После нескольких ничего не значащих фраз он простился, и Флер осталась одна.
Что его остановило? — думала она. Собирался ли он заговорить о своей женитьбе? Остановила ли его мысль о Синтии, находящейся сейчас в доме?
Внезапное прекращение разговора озадачило ее, но Флер сознавала, что в этот вечер она приблизилась к Норману Митчэму, как никогда раньше. Когда он говорил о своем детстве, не сами слова, но тон его голоса дал ей понять, что его сдержанность отступает.
«Он начинает доверять мне, — подумала Флер и изумилась тому, какую радость ей это принесло. — Если он смягчится, значит, мне удалось хоть чего-то достичь».
Говорил ли он когда-нибудь Синтии о том, что рассказал ей сейчас? Знала ли Синтия тайны его души, страдания, пережитые им в детстве, стремления, которые выросли из этих переживаний?
Флер начинала понимать, почему он так стремился обладать Прайори. Какой болезненный, разительный контраст между тем, кем он был и что имел, и тем, кем он желал стать и чем желал обладать!
Норман заслужил свой успех; было справедливо, что он добился своего. Флер пришла мысль, что идеальным завершением всего для него было бы вновь соединиться с Синтией.
Но она понимала, что это неосуществимо. Синтия умирает, и даже случайному наблюдателю ясно, что у них с Норманом нет ничего общего.
Она сидела, размышляя о Нормане и его бывшей жене, когда в дверь снова постучали. На мгновение Флер показалось, что это вернулся Норман; но в комнату заглянула сестра Томпсон.
— Я думала, вы уже легли.
— Нет, заходите, сестра.
— Моя пациентка мирно спит, и, во всяком случае, при ней ночная сестра.
— Она хорошо провела день?
— Очень хорошо, учитывая ее состояние. Можно мне сигарету?
— Прошу вас.
Сестра Томпсон закурила и села в кресло, в котором только что сидел Норман. Она вытянула ноги и зевнула.
— Я устала! Уход за больными очень утомляет.
— Еще бы, — сочувственно согласилась Флер.
— Зато место неплохое. Я при леди Синтии уже шестой год. Она согласилась поселиться в санатории только при условии, что ей позволят иметь свою личную сестру. До этого я была с ней в Швейцарии и недолго в Кении.
— Значит, она так давно болеет?
— Да, когда я только поступила к ней, ей было очень плохо. К тому же она была несчастна, а при болезни это не помогает.
— Это из-за того человека, который погиб? Сестра Томпсон кивнула.
— Это случилось гораздо раньше, но она все никак не могла успокоиться. На нее было больно смотреть. Она много лет любила его.
— Вы знали его фамилию?
— Да, конечно, он был ее дальним родственником, тоже Эшвин.
— А я и не знала! — воскликнула Флер.
— Да это даже и родством-то назвать нельзя. Седьмая вода на киселе. У него и титула никакого не было, просто «мистер Эшвин». Его звали Джеральд.
— Я встретила здесь еще одного из ее родственников, Энтони Эшвина. Она говорила о нем когда-нибудь?
О да, тот, с которым они вместе росли? Хотя у нее что-то было против него. Раз-другой, когда она была расстроена, она повторяла: «Это Энтони виноват — он все так запутал». А однажды сказала: «Если бы я только не послушалась Энтони». Флер была озадачена.
— Что бы это могло быть? Бедная леди Синтия, она была, наверное, так хороша. Ужасно видеть ее в таком состоянии.
— Ну что ж, судя по всему, она пожила и повеселилась, — усмехнулась сестра Томпсон.
Флер внутренне поморщилась. Что-то в тоне сестры покоробило ее.
— Я бы ничего не имела против умереть молодой, имей я все то, что есть у нее, — продолжала сестра Томпсон. — Внешность, титул, деньги, сотни влюбленных мужчин — что еще нужно женщине?
— Ее замужество было неудачным, — заметила Флер.
— Это верно, но чему тут удивляться? Сэр Норман — сухарь, а я видела фотографии Джеральда Эшвина. Тот-то был красавчик. Ужасно, что он погиб как раз накануне свадьбы.
— Да, какая трагедия!
— Знаете, — сказала сестра Томпсон, понизив голос, — что-то в этом есть странное. Не могу вам сказать что, потому что не знаю. Но можете поверить мне на слово, мисс Гартон, за этим что-то кроется.
— Что вы имеете в виду?
Ну, я не могу сказать точно, леди Синтия не из тех, кто откровенничает. Она мне никогда ничего открыто не говорила, но я чувствую — есть что-то, о чем нам неизвестно.
— Что заставляет вас так думать?
— Не могу объяснить. Ну вот, я возбудила ваше любопытство. Мне самой любопытно, но я пари готова держать, что какая-то тайна здесь кроется. Сестра Томпсон встала и потянулась. — У меня просто глаза закрываются. Пора и на покой. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, сестра. Приятных снов. Флер снова осталась одна, но уже не делала больше попытки взяться за книгу. Она сидела, глядя прямо перед собой, погруженная в размышления.
Картина складывалась еще далеко неполная — многие кусочки мозаики пока не легли на место.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
У миссис Митчэм был один из ее тяжелых дней. Она мучила всех своими придирками, раздражалась по пустякам, и никто не мог ей угодить.