— Да, конечно, я понимаю, — смиренно сказала Флер.
Он подал ответный сигнал, и доска отодвинулась.
— Vous avez fini? — спросила Сюзанна. Она взяла поднос, но вопрос ее относился не только к еде.
— Мне лучше уйти, — заметила Флер. — Спокойной ночи… — Она заколебалась, взглянув на голубую нашивку на рукаве Джека. — Мистер…?
— Младший лейтенант авиации, если уж быть точным. Но я предпочел бы, чтобы вы называли меня Джек — это как-то приятнее.
— Ну что ж, тогда спокойной ночи, Джек.
— Спокойной ночи, Флер.
На мгновение он задержал ее руку в своей. Ей хотелось расспросить его о многом, столько еще осталось недосказанным, но она повернулась и пошла за Сюзанной.
Доска скользнула на место, Флер помогла девушке подвинуть ящик, и они молча направились к лестнице. Флер старалась ступать как можно легче и бесшумнее.
Мадам Бувье мыла посуду.
— Это был сюрприз, да?
— Огромный! — отвечала Флер. — О мадам, как вы добры, вы и ваш муж! Мне стыдно просить вас снова рисковать.
Мадам Бувье улыбнулась.
— Не тревожьтесь об этом, — сказала она. — Все устроится в свое время. Мы должны быть терпеливы.
Флер взяла полотенце и стала перетирать вымытые тарелки.
— Пусть этим займется Сюзанна, — предложила мадам Бувье, но Флер покачала головой.
— Пока я здесь, я должна вести себя как подобает послушной племяннице.
Некоторое время они молчали, потом Флер спросила:
— А как мне быть с одеждой? По-моему, неосторожно и даже опасно надевать мои собственные вещи?
Выражение лица мадам Бувье стало озабоченным.
— У вас хорошие платья? — поинтересовалась она. — Очень модные?
— Боюсь, здесь они могут показаться такими. Но я не могу постоянно носить платье, что на мне, — или, вы думаете, так безопаснее?
— У Сюзанны есть парадное платье; она его бережет, но будет рада уступить вам. Если вы будете работать, можете надеть передник.
— Но я не могу взять у Сюзанны ее парадное платье! — воспротивилась Флер.
— Сюзанна будет рада принести свою жертву, — твердо заявила ее мать.
Позже, когда Флер ложилась спать, в дверь постучали. В комнату вошла Сюзанна, держа в руках белое с розовой отделкой ситцевое платье простого фасона, длинное, с прямоугольным вырезом у шеи и узкой талией, но чистое и отглаженное. Сюзанна несла его почти благоговейно, как величайшую драгоценность.
Флер заглянула ей в лицо и сразу же поняла, что значило для девушки расстаться с этим единственным нарядным платьем, в котором она надеялась пленить какого-нибудь дюжего молодого рыбака.
Достав из угла свою плетеную корзину и развязав ее, Флер начала вынимать платья, которые аккуратно уложила туда Мари.
Их было несколько — черное крепдешиновое, из ярко-синего крепа, белое с красным жакетом, отделанным блестящими пуговицами, и зеленое муслиновое с кружевами. Широко раскрыв глаза, Сюзанна наблюдала, как Флер раскладывает их на кровати. Когда корзина опустела, Флер сказала:
— Вы так добры, что отдаете мне свое платье; я хочу, чтобы вы взяли одно из моих. Может быть, не стоит надевать его сразу, пока я не уеду или не закончится война, , но выбрать вы должны сейчас. Берите любое — это справедливый обмен.
У Сюзанны заблестели глаза. Какое-то время она отнекивалась, вежливо протестовала… она рада сделать что-нибудь для mademoiselle… ей ничего не нужно.
Флер засмеялась.
— Я настаиваю, Сюзанна! Любое, какое пожелаете, будет ваше.
Наконец после долгих размышлений, приложив к разгоревшемуся лицу каждое платье и посмотревшись в маленькое зеркальце, Сюзанна выбрала синий креп.
Оно, наверное, не слишком подходило такой молоденькой девушке, но Флер понимала, как трудно устоять перед богатством материи и цвета.
— Никогда, mademoiselle, — пылко сказала Сюзанна, — никогда у меня не было такого прекрасного платья. Я сохраню его навсегда.
Этому Флер могла поверить, ведь видела же она платье Мари, хранившееся чуть ли не тридцать лет.
«Надеюсь только, — думала она про себя, — что у Сюзанны хватит ума носить его, пока она молода и привлекательна. Мало ей будет от него пользы, если она останется старой девой».
Прижимая платье к груди и бормоча невнятные слова благодарности, Сюзанна выскользнула из комнаты.
Флер снова уложила платья в корзину. Было небезопасно оставлять их на виду.
Затем она разделась. Снимая платье Мари, Флер испытала облегчение. Это было невежливо с ее стороны, платье сослужило ей хорошую службу, и все же его мрачность была ей не по душе.
Флер порылась в саквояже, достала ночную рубашку и, не расстегивая, накинула ее через голову. Она распустила волосы и расчесала их, с удовлетворением отметив, как мягко легли они привычными волнами по обе стороны ее лба.
Чопорная крестьяночка исчезла, из маленького зеркальца на нее смотрело красивое и обаятельное личико.
«Остается надеяться, что немцы не явятся сегодня с обыском, — подумала она, — а то их будет ожидать неожиданный сюрприз».
Задернув шторы, Флер легла в огромную кровать.
«Я добралась, — ликующе думала она, закрывая глаза, готовая погрузиться в глубокий целительный сон, которого жаждало ее усталое тело. — Я добралась сюда, и следующий шаг — это переправиться через Ла-Манш и вернуться домой, в Англию…»
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Он подал ответный сигнал, и доска отодвинулась.
— Vous avez fini? — спросила Сюзанна. Она взяла поднос, но вопрос ее относился не только к еде.
— Мне лучше уйти, — заметила Флер. — Спокойной ночи… — Она заколебалась, взглянув на голубую нашивку на рукаве Джека. — Мистер…?
— Младший лейтенант авиации, если уж быть точным. Но я предпочел бы, чтобы вы называли меня Джек — это как-то приятнее.
— Ну что ж, тогда спокойной ночи, Джек.
— Спокойной ночи, Флер.
На мгновение он задержал ее руку в своей. Ей хотелось расспросить его о многом, столько еще осталось недосказанным, но она повернулась и пошла за Сюзанной.
Доска скользнула на место, Флер помогла девушке подвинуть ящик, и они молча направились к лестнице. Флер старалась ступать как можно легче и бесшумнее.
Мадам Бувье мыла посуду.
— Это был сюрприз, да?
— Огромный! — отвечала Флер. — О мадам, как вы добры, вы и ваш муж! Мне стыдно просить вас снова рисковать.
Мадам Бувье улыбнулась.
— Не тревожьтесь об этом, — сказала она. — Все устроится в свое время. Мы должны быть терпеливы.
Флер взяла полотенце и стала перетирать вымытые тарелки.
— Пусть этим займется Сюзанна, — предложила мадам Бувье, но Флер покачала головой.
— Пока я здесь, я должна вести себя как подобает послушной племяннице.
Некоторое время они молчали, потом Флер спросила:
— А как мне быть с одеждой? По-моему, неосторожно и даже опасно надевать мои собственные вещи?
Выражение лица мадам Бувье стало озабоченным.
— У вас хорошие платья? — поинтересовалась она. — Очень модные?
— Боюсь, здесь они могут показаться такими. Но я не могу постоянно носить платье, что на мне, — или, вы думаете, так безопаснее?
— У Сюзанны есть парадное платье; она его бережет, но будет рада уступить вам. Если вы будете работать, можете надеть передник.
— Но я не могу взять у Сюзанны ее парадное платье! — воспротивилась Флер.
— Сюзанна будет рада принести свою жертву, — твердо заявила ее мать.
Позже, когда Флер ложилась спать, в дверь постучали. В комнату вошла Сюзанна, держа в руках белое с розовой отделкой ситцевое платье простого фасона, длинное, с прямоугольным вырезом у шеи и узкой талией, но чистое и отглаженное. Сюзанна несла его почти благоговейно, как величайшую драгоценность.
Флер заглянула ей в лицо и сразу же поняла, что значило для девушки расстаться с этим единственным нарядным платьем, в котором она надеялась пленить какого-нибудь дюжего молодого рыбака.
Достав из угла свою плетеную корзину и развязав ее, Флер начала вынимать платья, которые аккуратно уложила туда Мари.
Их было несколько — черное крепдешиновое, из ярко-синего крепа, белое с красным жакетом, отделанным блестящими пуговицами, и зеленое муслиновое с кружевами. Широко раскрыв глаза, Сюзанна наблюдала, как Флер раскладывает их на кровати. Когда корзина опустела, Флер сказала:
— Вы так добры, что отдаете мне свое платье; я хочу, чтобы вы взяли одно из моих. Может быть, не стоит надевать его сразу, пока я не уеду или не закончится война, , но выбрать вы должны сейчас. Берите любое — это справедливый обмен.
У Сюзанны заблестели глаза. Какое-то время она отнекивалась, вежливо протестовала… она рада сделать что-нибудь для mademoiselle… ей ничего не нужно.
Флер засмеялась.
— Я настаиваю, Сюзанна! Любое, какое пожелаете, будет ваше.
Наконец после долгих размышлений, приложив к разгоревшемуся лицу каждое платье и посмотревшись в маленькое зеркальце, Сюзанна выбрала синий креп.
Оно, наверное, не слишком подходило такой молоденькой девушке, но Флер понимала, как трудно устоять перед богатством материи и цвета.
— Никогда, mademoiselle, — пылко сказала Сюзанна, — никогда у меня не было такого прекрасного платья. Я сохраню его навсегда.
Этому Флер могла поверить, ведь видела же она платье Мари, хранившееся чуть ли не тридцать лет.
«Надеюсь только, — думала она про себя, — что у Сюзанны хватит ума носить его, пока она молода и привлекательна. Мало ей будет от него пользы, если она останется старой девой».
Прижимая платье к груди и бормоча невнятные слова благодарности, Сюзанна выскользнула из комнаты.
Флер снова уложила платья в корзину. Было небезопасно оставлять их на виду.
Затем она разделась. Снимая платье Мари, Флер испытала облегчение. Это было невежливо с ее стороны, платье сослужило ей хорошую службу, и все же его мрачность была ей не по душе.
Флер порылась в саквояже, достала ночную рубашку и, не расстегивая, накинула ее через голову. Она распустила волосы и расчесала их, с удовлетворением отметив, как мягко легли они привычными волнами по обе стороны ее лба.
Чопорная крестьяночка исчезла, из маленького зеркальца на нее смотрело красивое и обаятельное личико.
«Остается надеяться, что немцы не явятся сегодня с обыском, — подумала она, — а то их будет ожидать неожиданный сюрприз».
Задернув шторы, Флер легла в огромную кровать.
«Я добралась, — ликующе думала она, закрывая глаза, готовая погрузиться в глубокий целительный сон, которого жаждало ее усталое тело. — Я добралась сюда, и следующий шаг — это переправиться через Ла-Манш и вернуться домой, в Англию…»
ГЛАВА ШЕСТАЯ
-У меня для вас новости, Джек.
Флер опустилась на мягкую солому. Ее взволнованное лицо белело в лунном свете, дыхание было прерывистым.
— Какие? — быстро обернулся к ней Джек Рейнольдс. — А я-то гадал, почему вы задержались.
— Как раз, когда я собиралась к вам, из деревни пришел Анри. Есть шанс — очень хороший шанс, — что через несколько недель он сможет купить для нас лодку.
— Моторную?
Да, на ней есть мотор. Это кеч, довольно большой. Его владелец рыбачил, но сейчас он ему не по средствам. Анри слышал, что этот человек поговаривает о продаже и не станет колебаться, когда узнает, что сможет получить за лодку золотом.
— Вот это чудесно, Флер! — Джек наклонился вперед, обхватив руками колени.
Прошло уже больше двух недель, как у них с Флер вошло в привычку встречаться во дворе после того, как семья Бувье укладывалась спать. Это было единственное время, когда Джек отваживался выбраться из погреба, чтобы размяться и подышать свежим воздухом. Флер присоединялась к нему на этих прогулках.
Нога Джека зажила, но не только хромота не позволяла ему уходить далеко, он опасался заходить за ограду фермы.
Молодые англичане прохаживались взад-вперед, а если вечер был теплый, сидели поразговаривали. С каждым днем, с каждым часом им становилось все труднее расставаться.
Флер не решалась признаться себе, с каким нетерпением она ждала этих встреч. День тянулся медленно, часы, когда она помогала в доме или на дворе, где всегда находилась работа для лишней пары рук, казались нескончаемыми.
К тому же обитателей фермы не отпускал постоянный страх перед любопытными прохожими и перед немцами, которые в любой момент могли явиться с ревизией запасов и живности, а попутно обнаружить и кое-что еще.
На ферме много чего прятали. Флер обнаружила, что здесь укрывали не только ее и Джека; было еще множество других причин, по которым кто-нибудь из детей постоянно находился на сторожевом посту у калитки.
Предполагалось, что немцам было известно точное количество живности, хотя на самом деле ее было гораздо больше. При первом признаке опасности, появлении постороннего, шуме приближающейся машины наблюдатель подавал сигнал тревоги.
Мгновенно большая часть кур, свиней и даже одна из коров исчезали в специальных потайных местах.
Флер часто удивляло, что Бувье осмеливались нарушать правила. За малейшие провинности предусматривались жестокие наказания. Но постепенно она поняла, что, как бы немцы ни старались, им никогда не подавить стойкое сопротивление, истинный дух свободы, уничтожить который может только смерть.
Ей не раз приходило в голову, как много общего было у Жака Бувье с ее соотечественниками. Сказывалась норманнская порода. Черты Вильгельма Завоевателя обнаруживались по обе стороны Ла-Манша.
Вскоре после приезда Флер Жак начал всерьез прикидывать, как бы ей и Джеку дернуться в Англию. Было видно, что составление таких планов доставляло ему удовольствие. Каждый день он возвращался с работы с каким-нибудь новым предложением, какой-то новой идеей, которую они обсуждали долго и серьезно, чтобы в конечном счете отвергнуть как чересчур рискованную.
И вдруг восемнадцатилетний Анри, старший в семье после гибели брата, неожиданно объявил, что он тоже намерен переправиться в Англию.
— Я должен вступить в Сопротивление, — сказал он, — Хочу сражаться за Францию.
Он об этом заявил однажды вечером, когда младшие дети уже легли и в кухне были только его родители и Флер с Джеком.
На мгновение воцарилось молчание. Потом Флер увидела, как затуманились слезами усталые глаза мадам Бувье, как конвульсивно сжались ее бессильно упавшие на колени руки. Не говоря ни слова, женщина встала и подошла к окну. Со спины она казалась абсолютно спокойной, но остальные знали, чего стоит ей борьба за самообладание.
Жак заговорил первым.
— Твой брат погиб за Францию, — произнес он серьезно и печально.
— Я тоже готов умереть, если понадобится, — отвечал Анри дрогнувшим от волнения голосом. — Во всяком случае, уж лучше смерть, чем жизнь под властью этих дьяволов.
Все опять умолкли, словно чего-то ожидая от мадам Бувье. Внезапно она повернулась и подошла к сыну.
— Все правильно, ты и должен так поступить, — сказала она и, наклонившись, поцеловала сына в лоб.
— Прости, мама.
— Мне не за что тебя прощать, — отвечала она. — Мы уже отдали родине Франсуа и надеялись, что нас минуют другие жертвы, но ты прав, mon fils , — для тебя здесь не жизнь. Отправляйся в Англию к генералу де Голлю — он наша единственная надежда. Когда он вернется сюда с британской армией, фашистских захватчиков выдворят из Франции штыками.
Флер хотелось аплодировать этим героическим словам, но все сидели молча в смущении. Слезы струились по лицу мадам Бувье, и она их больше не сдерживала.
— Но все дело в том, как нам попасть в Англию, — вдруг сказал Джек, и напряженный момент миновал.
— Да, это вопрос, — отозвался Жак Бувье.
Они уже давно решили, что лодку, принадлежавшую семье Бувье, использовать нельзя, на ней не было мотора, и, чтобы пройти небольшое расстояние, требовались усилия трех сильных мужчин.
— Вас очень быстро задержит патруль, — говорил им Анри. — Единственный шанс, хоть и не слишком надежный, — выйти вместе с рыбаками, а потом рвануть в сторону.
Флер предлагала посвятить в их планы других рыбаков, но Жак отверг это предложение.
— Наши соседи уже достаточно пострадали, а карательные меры против семьи, приютившей раненого летчика, всех окончательно запугали. Нет, делиться нашей тайной неразумно, мы сохраним ее про себя. Найдется какой-нибудь другой способ.
И сегодня вечером их терпеливое ожидание было наконец вознаграждено — если эта лодка такая, как ее описывал Анри, им действительно выпал шанс бежать, пусть это была и слабая надежда.
— Что меня беспокоит, — сказал Джек, — так это как нам добраться до берега.
— Анри все продумал, — отвечала Флер. — Он приведет кеч в залив между скал — это ближе всего к дому. Там он окажется под наблюдением береговой охраны, но охранники служат недавно, новое лицо для них не имеет значения. Вы переоденетесь рыбаком, а оказавшись в лодке, ляжете на дно, пока Анри не доберется до причала. Меня он туда доставит другим способом. Он уже кое-что придумал.
— Что именно?
— Ну, я полагаю, самый вероятный способ — завернуть меня в сети и донести до причала на плече. Я, правда, его предупредила, что я отнюдь не легковесна, но Анри — здоровый парень, и мне кажется, его это мало волнует.
— Но кто-то же должен выйти с нами в море? Не может ведь Анри сделать вид, что он отправляется один?
— Нет, конечно, Жак тоже пойдет. А когда мы будем уже в море, он скажет, что ему плохо. Его перенесут в ту лодку, которая будет возвращаться первой. Анри задержится дольше других под предлогом, что ему не повезло с уловом, а когда все остальные повернут домой, он попытается оторваться.
— Будем надеяться, что мотор мощный, а видимость будет плохая!
— Как и мадам Бувье, мы можем только надеяться и молиться.
— Замечательная она, правда? Флер кивнула.
— Она ведь обожает Анри, это сразу видно. Мне кажется, он ее любимчик, она предпочитает его всем другим детям.
— Интересно, как бы мы повели себя в подобных обстоятельствах, — задумчиво сказал Джек Рейнольдс. — Сколько людей в Англии приютили бы француза и француженку, которых никогда в жизни раньше не видели, зная при этом, что они рискуют не только собственной жизнью, но и жизнью своих детей?
— Мне хочется думать, что у меня нашлось бы достаточно благородства, — отвечала Флер, — но иногда я опасаюсь, что могла бы предать и изгнанников, и свои идеалы.
— Я совершенно уверен, что вы на это не способны, — возразил Джек с особым ударением на «вы».
— А почему? — с любопытством осведомилась Флер.
— Я не верю, что вы можете кого-нибудь предать.
— Благодарю за комплимент, — улыбнулась Флер.
— Это не комплимент. Я только говорил о том, в чем я абсолютно уверен.
— Еще раз благодарю, — пробормотала она, но сразу же почувствовала, что ее легкий тон неуместен. Джек говорил с жаром и серьезно. Неожиданно он взял ее за руку.
— Не знаю, понимаете ли вы, Флер, как много значит для меня ваше присутствие. Когда вы приехали, я был уже на пределе. Чувствовал, что больше не выдержу: одиночество взаперти, безделье, поговорить не с кем, и вдруг появляетесь вы. Ваш вид, ваш голос дали мне новую жизнь, а потом — вы знаете, что произошло потом.
— Что? — Флер не могла не задать этот вопрос, что-то внутри словно подталкивало ее.
— Ну конечно, я полюбил вас.
Ей хотелось смеяться радостным смехом, она почувствовала, как волны счастья нахлынули на нее.
— Флер, скажи, что любишь меня. Я жажду тебя так, что не перенесу твоего равнодушия.
Это был крик отчаяния, крик о помощи. И Флер не могла не отозваться.
— Да, Джек.
— Скажи мне, — настаивал он, — произнеси эти слова.
Она была настолько смущена, что с трудом сумела прошептать:
— Я… люблю тебя!
С невнятным возгласом Джек прижался головой к ее груди. Она обняла его, успокаивая и лаская.
— Я люблю тебя, — повторял он. — Я не могу жить без тебя, Флер, я ни о чем думать не могу. Я вижу тебя во сне. По утрам просыпаюсь от тоски по тебе и считаю часы и минуты до нашей встречи.
Он порывисто обнял ее. Горячие, жадные губы прижались к ее губам, умоляя, требуя ответа.
— Джек, прошу тебя!
Она пыталась освободиться, отстранить его, чтобы хоть секунду подумать, собраться с мыслями, преодолеть царивший у нее в душе хаос, но все было бесполезно.
— Флер!… Флер!… — он снова и снова повторял ее имя, все теснее прижимая ее к себе.
— Дорогой, прошу тебя… прошу…
Ее мольбы наконец-то дошли до него. Он отпустил ее, резко убрав руки. В лунном свете она видела выражение его лица. Флер часто дышала, прижимая руку к груди в том месте, где только что лежала его голова, пытаясь успокоиться.
Вокруг них купался в лунном свете застывший пейзаж. Высокие тополя отбрасывали тяжелые таинственные тени.
Ночь была прекрасна и полна очарования, таившееся в ней волшебство нельзя было передать словами; и они были одни, наедине в своем собственном мире.
Прошлое скрылось, исчезло, будущее неопределенно. Есть только настоящее, трепещущее, замечательное — и все же почему-то пугающее.
— Я люблю… люблю тебя, Джек, — повторяла Флер, стараясь убедить скорее себя, чем его.
— Я боготворю тебя, Флер. Сжалься надо мной. Флер ощутила внезапный прилив нежности.
Протянув руку, она дотронулась до его щеки, теплой и слегка колючей.
— Я правда люблю тебя, Джек, — повторила она тихо.
— Правда? — живо отозвался он. — Тогда… Флер… если ты любишь меня?..
Он схватил ее в объятия, бурно, неистово, как будто в поисках новой жизни, новой надежды.
— Люби меня, Флер… люби меня, — молвил он. — Я жажду тебя… ты должна быть моей!
Флер внезапно застыла. Он ей нравился, она хотела сделать его счастливым… помочь, успокоить его. Но она вспомнила Сильвию, и все ее существо содрогнулось от отвращения. Она не может быть такой, как Сильвия, — это невозможно!
— Нет, Джек, — сказала она мягко. — Мы не можем испортить такое чудо… такое совершенство, как наша любовь.
Он прижался лицом к ее шее. Она знала, что разочаровала, быть может, даже обидела его, причинила боль, но он просил невозможного.
Надо постараться, думала она, помочь ему терпеливо ждать, пока они будут свободны и смогут пожениться. Только тогда их любовь восторжествует.
Но ведь и пока они могут быть очень счастливы.
Когда Флер и Джек вернулись в дом, было уже поздно. Они тихо прошли по двору. Джек обнимал ее за плечи. Шаги их совпадали, удивительная гармония объединяла каждое движение.
Дверь в кухню была приоткрыта. Оттуда пахло едой, теплом и уютом. Джек закрыл дверь и снова потянулся к Флер. Она прильнула к нему.
Он нашел ее губы, а потом зарылся лицом в душистые волосы.
— Ты — само совершенство, , ты не можешь этого не знать. Я никогда не встречал такой прелестной женщины.
— Ложись спать, дорогой, ты устал.
Он крепко обнял ее, целуя губы, глаза, волосы. Потом медленно и неохотно они разошлись. Джек направился к двери в погреб. Она слышала, как он нашел задвижку, и подождала, пока он опустил ногу, осторожно нащупывая ступеньку.
— Спокойной ночи, любимый, — прошептала она, — спокойной ночи.
Она тихонько прокралась наверх. Задвижка на ее двери скрипела, но шумное дыхание, доносившееся из других комнат, говорило о том, что она никого не потревожила.
У себя в комнате Флер слегка раздвинула занавеси на окне. Свет был очень слабый, но все же можно было не зажигать свечу.
Она разделась, а затем, облокотившись о подоконник и опершись подбородком на руки, долго смотрела в небо, на котором постепенно тускнели звезды.
— Я счастлива, — сказала она вслух. — Я счастлива и сделаю так, что он будет счастлив со мной. Ты ведь меня понимаешь, Люсьен?
В полдень Флер спустилась в погреб повидаться с Джеком.
— Можно я снесу вниз обед? — спросила она мадам Бувье, когда семейство стало собираться за столом.
Все готово, — отвечала мадам, наливая щедрую порцию супа и отрезая большой кусок хлеба.
Флер взяла поднос. Она прошла через первый погреб, принимая обычные меры предосторожности, постучала, отодвинула и снова задвинула доску. Не успела она осмотреться, как уже оказалась в объятиях Джека.
— Почему ты не пришла раньше? — спрашивал он, целуя ее так, что его обед чуть не полетел на пол. — Я волновался, боялся. Почему ты опоздала?
— Подожди минутку, дай поставить поднос. Джек взял поднос и опустил его на стол.
— Ты уверена, что еще любишь меня?
— Вполне уверена!
— Я так тебя люблю! О Флер, любовь моя!
— Я рада, — прошептала она. — Я так рада! И я тоже тебя люблю. Я думала о тебе все утро, не могла дождаться, когда увижу тебя.
— Я чуть с ума не сошел, дожидаясь тебя и не зная, что ты теперь чувствуешь. Я уже думал, ты не придешь.
— Глупости какие! — Обвив руками его шею, Флер привлекла молодого летчика к себе.
Он обнимал ее все крепче, рука его соскользнула с плеча на грудь.
— Я должна идти, — сказала Флер. — Меня ждут наверху.
Он отпустил ее с неудовольствием.
— Ты придешь попозже?
— Ну конечно.
Подставив ему губы и выскользнув из его объятий, Флер задвинула доску на место и поспешила наверх.
Семейство было уже за столом, когда она с непринужденным, как ей казалось, видом заняла свое место. Сюзанна взглянула на нее и тут же перевела взгляд на брата Анри. Они обменялись понимающими улыбками. Анри подмигнул.
«Ох уж эти французы, — думала Флер полусмеясь, полусердито. — От них ничего не скроешь — если речь идет о любви».
Флер опустилась на мягкую солому. Ее взволнованное лицо белело в лунном свете, дыхание было прерывистым.
— Какие? — быстро обернулся к ней Джек Рейнольдс. — А я-то гадал, почему вы задержались.
— Как раз, когда я собиралась к вам, из деревни пришел Анри. Есть шанс — очень хороший шанс, — что через несколько недель он сможет купить для нас лодку.
— Моторную?
Да, на ней есть мотор. Это кеч, довольно большой. Его владелец рыбачил, но сейчас он ему не по средствам. Анри слышал, что этот человек поговаривает о продаже и не станет колебаться, когда узнает, что сможет получить за лодку золотом.
— Вот это чудесно, Флер! — Джек наклонился вперед, обхватив руками колени.
Прошло уже больше двух недель, как у них с Флер вошло в привычку встречаться во дворе после того, как семья Бувье укладывалась спать. Это было единственное время, когда Джек отваживался выбраться из погреба, чтобы размяться и подышать свежим воздухом. Флер присоединялась к нему на этих прогулках.
Нога Джека зажила, но не только хромота не позволяла ему уходить далеко, он опасался заходить за ограду фермы.
Молодые англичане прохаживались взад-вперед, а если вечер был теплый, сидели поразговаривали. С каждым днем, с каждым часом им становилось все труднее расставаться.
Флер не решалась признаться себе, с каким нетерпением она ждала этих встреч. День тянулся медленно, часы, когда она помогала в доме или на дворе, где всегда находилась работа для лишней пары рук, казались нескончаемыми.
К тому же обитателей фермы не отпускал постоянный страх перед любопытными прохожими и перед немцами, которые в любой момент могли явиться с ревизией запасов и живности, а попутно обнаружить и кое-что еще.
На ферме много чего прятали. Флер обнаружила, что здесь укрывали не только ее и Джека; было еще множество других причин, по которым кто-нибудь из детей постоянно находился на сторожевом посту у калитки.
Предполагалось, что немцам было известно точное количество живности, хотя на самом деле ее было гораздо больше. При первом признаке опасности, появлении постороннего, шуме приближающейся машины наблюдатель подавал сигнал тревоги.
Мгновенно большая часть кур, свиней и даже одна из коров исчезали в специальных потайных местах.
Флер часто удивляло, что Бувье осмеливались нарушать правила. За малейшие провинности предусматривались жестокие наказания. Но постепенно она поняла, что, как бы немцы ни старались, им никогда не подавить стойкое сопротивление, истинный дух свободы, уничтожить который может только смерть.
Ей не раз приходило в голову, как много общего было у Жака Бувье с ее соотечественниками. Сказывалась норманнская порода. Черты Вильгельма Завоевателя обнаруживались по обе стороны Ла-Манша.
Вскоре после приезда Флер Жак начал всерьез прикидывать, как бы ей и Джеку дернуться в Англию. Было видно, что составление таких планов доставляло ему удовольствие. Каждый день он возвращался с работы с каким-нибудь новым предложением, какой-то новой идеей, которую они обсуждали долго и серьезно, чтобы в конечном счете отвергнуть как чересчур рискованную.
И вдруг восемнадцатилетний Анри, старший в семье после гибели брата, неожиданно объявил, что он тоже намерен переправиться в Англию.
— Я должен вступить в Сопротивление, — сказал он, — Хочу сражаться за Францию.
Он об этом заявил однажды вечером, когда младшие дети уже легли и в кухне были только его родители и Флер с Джеком.
На мгновение воцарилось молчание. Потом Флер увидела, как затуманились слезами усталые глаза мадам Бувье, как конвульсивно сжались ее бессильно упавшие на колени руки. Не говоря ни слова, женщина встала и подошла к окну. Со спины она казалась абсолютно спокойной, но остальные знали, чего стоит ей борьба за самообладание.
Жак заговорил первым.
— Твой брат погиб за Францию, — произнес он серьезно и печально.
— Я тоже готов умереть, если понадобится, — отвечал Анри дрогнувшим от волнения голосом. — Во всяком случае, уж лучше смерть, чем жизнь под властью этих дьяволов.
Все опять умолкли, словно чего-то ожидая от мадам Бувье. Внезапно она повернулась и подошла к сыну.
— Все правильно, ты и должен так поступить, — сказала она и, наклонившись, поцеловала сына в лоб.
— Прости, мама.
— Мне не за что тебя прощать, — отвечала она. — Мы уже отдали родине Франсуа и надеялись, что нас минуют другие жертвы, но ты прав, mon fils , — для тебя здесь не жизнь. Отправляйся в Англию к генералу де Голлю — он наша единственная надежда. Когда он вернется сюда с британской армией, фашистских захватчиков выдворят из Франции штыками.
Флер хотелось аплодировать этим героическим словам, но все сидели молча в смущении. Слезы струились по лицу мадам Бувье, и она их больше не сдерживала.
— Но все дело в том, как нам попасть в Англию, — вдруг сказал Джек, и напряженный момент миновал.
— Да, это вопрос, — отозвался Жак Бувье.
Они уже давно решили, что лодку, принадлежавшую семье Бувье, использовать нельзя, на ней не было мотора, и, чтобы пройти небольшое расстояние, требовались усилия трех сильных мужчин.
— Вас очень быстро задержит патруль, — говорил им Анри. — Единственный шанс, хоть и не слишком надежный, — выйти вместе с рыбаками, а потом рвануть в сторону.
Флер предлагала посвятить в их планы других рыбаков, но Жак отверг это предложение.
— Наши соседи уже достаточно пострадали, а карательные меры против семьи, приютившей раненого летчика, всех окончательно запугали. Нет, делиться нашей тайной неразумно, мы сохраним ее про себя. Найдется какой-нибудь другой способ.
И сегодня вечером их терпеливое ожидание было наконец вознаграждено — если эта лодка такая, как ее описывал Анри, им действительно выпал шанс бежать, пусть это была и слабая надежда.
— Что меня беспокоит, — сказал Джек, — так это как нам добраться до берега.
— Анри все продумал, — отвечала Флер. — Он приведет кеч в залив между скал — это ближе всего к дому. Там он окажется под наблюдением береговой охраны, но охранники служат недавно, новое лицо для них не имеет значения. Вы переоденетесь рыбаком, а оказавшись в лодке, ляжете на дно, пока Анри не доберется до причала. Меня он туда доставит другим способом. Он уже кое-что придумал.
— Что именно?
— Ну, я полагаю, самый вероятный способ — завернуть меня в сети и донести до причала на плече. Я, правда, его предупредила, что я отнюдь не легковесна, но Анри — здоровый парень, и мне кажется, его это мало волнует.
— Но кто-то же должен выйти с нами в море? Не может ведь Анри сделать вид, что он отправляется один?
— Нет, конечно, Жак тоже пойдет. А когда мы будем уже в море, он скажет, что ему плохо. Его перенесут в ту лодку, которая будет возвращаться первой. Анри задержится дольше других под предлогом, что ему не повезло с уловом, а когда все остальные повернут домой, он попытается оторваться.
— Будем надеяться, что мотор мощный, а видимость будет плохая!
— Как и мадам Бувье, мы можем только надеяться и молиться.
— Замечательная она, правда? Флер кивнула.
— Она ведь обожает Анри, это сразу видно. Мне кажется, он ее любимчик, она предпочитает его всем другим детям.
— Интересно, как бы мы повели себя в подобных обстоятельствах, — задумчиво сказал Джек Рейнольдс. — Сколько людей в Англии приютили бы француза и француженку, которых никогда в жизни раньше не видели, зная при этом, что они рискуют не только собственной жизнью, но и жизнью своих детей?
— Мне хочется думать, что у меня нашлось бы достаточно благородства, — отвечала Флер, — но иногда я опасаюсь, что могла бы предать и изгнанников, и свои идеалы.
— Я совершенно уверен, что вы на это не способны, — возразил Джек с особым ударением на «вы».
— А почему? — с любопытством осведомилась Флер.
— Я не верю, что вы можете кого-нибудь предать.
— Благодарю за комплимент, — улыбнулась Флер.
— Это не комплимент. Я только говорил о том, в чем я абсолютно уверен.
— Еще раз благодарю, — пробормотала она, но сразу же почувствовала, что ее легкий тон неуместен. Джек говорил с жаром и серьезно. Неожиданно он взял ее за руку.
— Не знаю, понимаете ли вы, Флер, как много значит для меня ваше присутствие. Когда вы приехали, я был уже на пределе. Чувствовал, что больше не выдержу: одиночество взаперти, безделье, поговорить не с кем, и вдруг появляетесь вы. Ваш вид, ваш голос дали мне новую жизнь, а потом — вы знаете, что произошло потом.
— Что? — Флер не могла не задать этот вопрос, что-то внутри словно подталкивало ее.
— Ну конечно, я полюбил вас.
Ей хотелось смеяться радостным смехом, она почувствовала, как волны счастья нахлынули на нее.
— Флер, скажи, что любишь меня. Я жажду тебя так, что не перенесу твоего равнодушия.
Это был крик отчаяния, крик о помощи. И Флер не могла не отозваться.
— Да, Джек.
— Скажи мне, — настаивал он, — произнеси эти слова.
Она была настолько смущена, что с трудом сумела прошептать:
— Я… люблю тебя!
С невнятным возгласом Джек прижался головой к ее груди. Она обняла его, успокаивая и лаская.
— Я люблю тебя, — повторял он. — Я не могу жить без тебя, Флер, я ни о чем думать не могу. Я вижу тебя во сне. По утрам просыпаюсь от тоски по тебе и считаю часы и минуты до нашей встречи.
Он порывисто обнял ее. Горячие, жадные губы прижались к ее губам, умоляя, требуя ответа.
— Джек, прошу тебя!
Она пыталась освободиться, отстранить его, чтобы хоть секунду подумать, собраться с мыслями, преодолеть царивший у нее в душе хаос, но все было бесполезно.
— Флер!… Флер!… — он снова и снова повторял ее имя, все теснее прижимая ее к себе.
— Дорогой, прошу тебя… прошу…
Ее мольбы наконец-то дошли до него. Он отпустил ее, резко убрав руки. В лунном свете она видела выражение его лица. Флер часто дышала, прижимая руку к груди в том месте, где только что лежала его голова, пытаясь успокоиться.
Вокруг них купался в лунном свете застывший пейзаж. Высокие тополя отбрасывали тяжелые таинственные тени.
Ночь была прекрасна и полна очарования, таившееся в ней волшебство нельзя было передать словами; и они были одни, наедине в своем собственном мире.
Прошлое скрылось, исчезло, будущее неопределенно. Есть только настоящее, трепещущее, замечательное — и все же почему-то пугающее.
— Я люблю… люблю тебя, Джек, — повторяла Флер, стараясь убедить скорее себя, чем его.
— Я боготворю тебя, Флер. Сжалься надо мной. Флер ощутила внезапный прилив нежности.
Протянув руку, она дотронулась до его щеки, теплой и слегка колючей.
— Я правда люблю тебя, Джек, — повторила она тихо.
— Правда? — живо отозвался он. — Тогда… Флер… если ты любишь меня?..
Он схватил ее в объятия, бурно, неистово, как будто в поисках новой жизни, новой надежды.
— Люби меня, Флер… люби меня, — молвил он. — Я жажду тебя… ты должна быть моей!
Флер внезапно застыла. Он ей нравился, она хотела сделать его счастливым… помочь, успокоить его. Но она вспомнила Сильвию, и все ее существо содрогнулось от отвращения. Она не может быть такой, как Сильвия, — это невозможно!
— Нет, Джек, — сказала она мягко. — Мы не можем испортить такое чудо… такое совершенство, как наша любовь.
Он прижался лицом к ее шее. Она знала, что разочаровала, быть может, даже обидела его, причинила боль, но он просил невозможного.
Надо постараться, думала она, помочь ему терпеливо ждать, пока они будут свободны и смогут пожениться. Только тогда их любовь восторжествует.
Но ведь и пока они могут быть очень счастливы.
Когда Флер и Джек вернулись в дом, было уже поздно. Они тихо прошли по двору. Джек обнимал ее за плечи. Шаги их совпадали, удивительная гармония объединяла каждое движение.
Дверь в кухню была приоткрыта. Оттуда пахло едой, теплом и уютом. Джек закрыл дверь и снова потянулся к Флер. Она прильнула к нему.
Он нашел ее губы, а потом зарылся лицом в душистые волосы.
— Ты — само совершенство, , ты не можешь этого не знать. Я никогда не встречал такой прелестной женщины.
— Ложись спать, дорогой, ты устал.
Он крепко обнял ее, целуя губы, глаза, волосы. Потом медленно и неохотно они разошлись. Джек направился к двери в погреб. Она слышала, как он нашел задвижку, и подождала, пока он опустил ногу, осторожно нащупывая ступеньку.
— Спокойной ночи, любимый, — прошептала она, — спокойной ночи.
Она тихонько прокралась наверх. Задвижка на ее двери скрипела, но шумное дыхание, доносившееся из других комнат, говорило о том, что она никого не потревожила.
У себя в комнате Флер слегка раздвинула занавеси на окне. Свет был очень слабый, но все же можно было не зажигать свечу.
Она разделась, а затем, облокотившись о подоконник и опершись подбородком на руки, долго смотрела в небо, на котором постепенно тускнели звезды.
— Я счастлива, — сказала она вслух. — Я счастлива и сделаю так, что он будет счастлив со мной. Ты ведь меня понимаешь, Люсьен?
В полдень Флер спустилась в погреб повидаться с Джеком.
— Можно я снесу вниз обед? — спросила она мадам Бувье, когда семейство стало собираться за столом.
Все готово, — отвечала мадам, наливая щедрую порцию супа и отрезая большой кусок хлеба.
Флер взяла поднос. Она прошла через первый погреб, принимая обычные меры предосторожности, постучала, отодвинула и снова задвинула доску. Не успела она осмотреться, как уже оказалась в объятиях Джека.
— Почему ты не пришла раньше? — спрашивал он, целуя ее так, что его обед чуть не полетел на пол. — Я волновался, боялся. Почему ты опоздала?
— Подожди минутку, дай поставить поднос. Джек взял поднос и опустил его на стол.
— Ты уверена, что еще любишь меня?
— Вполне уверена!
— Я так тебя люблю! О Флер, любовь моя!
— Я рада, — прошептала она. — Я так рада! И я тоже тебя люблю. Я думала о тебе все утро, не могла дождаться, когда увижу тебя.
— Я чуть с ума не сошел, дожидаясь тебя и не зная, что ты теперь чувствуешь. Я уже думал, ты не придешь.
— Глупости какие! — Обвив руками его шею, Флер привлекла молодого летчика к себе.
Он обнимал ее все крепче, рука его соскользнула с плеча на грудь.
— Я должна идти, — сказала Флер. — Меня ждут наверху.
Он отпустил ее с неудовольствием.
— Ты придешь попозже?
— Ну конечно.
Подставив ему губы и выскользнув из его объятий, Флер задвинула доску на место и поспешила наверх.
Семейство было уже за столом, когда она с непринужденным, как ей казалось, видом заняла свое место. Сюзанна взглянула на нее и тут же перевела взгляд на брата Анри. Они обменялись понимающими улыбками. Анри подмигнул.
«Ох уж эти французы, — думала Флер полусмеясь, полусердито. — От них ничего не скроешь — если речь идет о любви».
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
-Ты понимаешь, что сегодня наш последний день, завтра нас здесь уже не будет? — сказал Джек.
— Цыплят по осени считают, — предостерегла его Флер, оглядывая клетушку, где он провел почти четыре месяца. — В этом деле слишком много «если». Если погода будет хорошая… Если Анри будет уверен, что мотор в порядке… Если он сможет доставить нас к причалу, и, наконец, самое главное — если нам удастся ускользнуть незамеченными.
— К чему такой пессимизм? — возразил Джек. Встав из-за стола, он подошел к открытому вентиляционному отверстию. — Если будет такой день, как сегодня, лучшего и желать нельзя.
На дворе слегка туманилось, в погребе стоял полумрак.
— Ты не рада? — продолжал Джек. Он закурил сигарету и сел с ногами на кровать.
— Да, я должна бы радоваться, — отвечала флер. — И все же… Не знаю… Это трудно объяснить, но я почему-то боюсь, не опасности, нет, я боюсь уйти отсюда, покинуть надежное убежище ради неведомого будущего.
— Эта тюрьма — убежище?
— Вероятно, для тебя так оно и есть! Но я была здесь счастлива.
— Любимая! — наклонившись, Джек протянул к ней руки.
Флер с улыбкой покачала головой и, отодвинувшись от него, присела на край стола, поставила ноги на сиденье стула.
— Тебе это кажется странным? — спросила она. — Но я действительно была счастлива, ужасно счастлива и боюсь, что, когда мы вернемся в Англию, все может измениться.
— Глупышка! — ласково сказал Джек. — Мы будем по-прежнему счастливы — ты и я — . навсегда.
— Ты уверен? Ты вернешься в свою эскадрилью, а мне придется начинать жизнь сначала.
— Что ты намерена делать?
По правде говоря, не знаю. Прежде всего нужно узнать, сколько у меня денег. Я думаю, кое-что осталось, если только мачеха все не забрала, а потом… — Флер запнулась, но тут же храбро продолжила, стараясь встретиться с ним взглядом, — это зависит от тебя.
— От меня? — переспросил он. — Ну да, конечно, мы поженимся. Но не стоит спешить. Ты поедешь со мной к моей матери, и там мы все обсудим.
— Что подумает обо мне твоя мать?
— Что ты самая замечательная девушка на свете, а что же еще?
Но Флер это не успокоило. Джек всегда был очень сдержан, когда речь заходила .о его семье. Она не могла их представить по его рассказам и описаниям. Внезапно Флер ощутила страх перед незнакомой женщиной, занимающей в жизни Джека первое место.
Ее любовь к нему росла с каждым днем. Он словно поселился в ее сердце. Ей нравилась пылкость, с которой он сделал их любовь центром и смыслом их существования.
Ей нравилось его нетерпение в отношении всего, что разлучало их даже на несколько минут.
Ей нравилось, хотя она и возражала против этого, что, пренебрегая всеми условностями, он не скрывал своих чувств перед семейством Бувье.
Они играли в нелепые любовные игры, постоянно смеялись и болтали, радость жизни била в них через край.
Иногда Флер задумывалась, понимает ли она Джека, несмотря на всю ее любовь к нему, или для нее все затмило его внешнее обаяние.
И сейчас сердце у нее упало. Когда она поняла, с каким нетерпением Джек ждет завтрашнего дня, ее охватило безотчетное чувство ревности.
Он был в состоянии острого возбуждения и напряжения. Сегодня утром, в тысячный раз меряя шагами погреб, он снова и снова возвращался к плану бегства, стараясь ничего не упустить — что они должны с собой взять, какой дорогой им идти, какие объяснения должен приготовить Анри на случай неудачи.
За последние несколько дней их планы немного изменились, потому что с ними решил бежать знакомый Анри, молодой человек из хорошей семьи, отцу которого принадлежала по соседству небольшая усадьба.
Теперь, когда они выйдут рыбаками в море, у них на борту будут двое мужчин. А потом, когда попытаются уйти, у них будет больше шансов на успех, троим легче справиться с парусами и мотором.
— Придется пользоваться и парусами и мотором, иначе нам не развить такую скорость, чтобы уйти от патруля.
При мысли, что их будут преследовать и, может быть, поймают, у Флер бешено забилось сердце; ею овладел отчаянный страх. Но она знала, что Джека это только возбуждало.
Он привлек ее в свои объятия.
— Ты любишь меня?
— Ты знаешь, я тебя обожаю.
— Погладь меня по голове, я люблю прикосновение твоих пальцев.
Она гладила его нежными движениями, пока глаза Джека блаженно не закрылись от удовольствия.
— Странно, правда, — сказала она через несколько минут, — что война приносит такие бедствия и скорбь и в то же время такое счастье. Если бы не война, я бы тебя не встретила.
— Уж конечно, меня бы здесь не было. Меня бы запрягли в работу на автомобильном заводе. Хотя, надо сказать, дела у меня шли неплохо.
— А что с ним теперь?
— С заводом? Там делают самолеты, он вырос вдвое. Я его с трудом узнаю, когда прохожу мимо.
— Он недалеко от твоего дома?
— Как раз за углом, в гору и прямо.
— Ну что за вздор!
— Нет, правда. На самом деле до него около трех миль. Я ездил туда на мотоцикле. Мне казалось, что это почетнее, чем, надев шляпу, спешить на поезд в 8.15. У меня был выбор — или мальчик на посылках в отцовском банке, или трудяга в замасленной спецовке на заводе у Митчэма. Страсть к машинам взяла верх.
— Цыплят по осени считают, — предостерегла его Флер, оглядывая клетушку, где он провел почти четыре месяца. — В этом деле слишком много «если». Если погода будет хорошая… Если Анри будет уверен, что мотор в порядке… Если он сможет доставить нас к причалу, и, наконец, самое главное — если нам удастся ускользнуть незамеченными.
— К чему такой пессимизм? — возразил Джек. Встав из-за стола, он подошел к открытому вентиляционному отверстию. — Если будет такой день, как сегодня, лучшего и желать нельзя.
На дворе слегка туманилось, в погребе стоял полумрак.
— Ты не рада? — продолжал Джек. Он закурил сигарету и сел с ногами на кровать.
— Да, я должна бы радоваться, — отвечала флер. — И все же… Не знаю… Это трудно объяснить, но я почему-то боюсь, не опасности, нет, я боюсь уйти отсюда, покинуть надежное убежище ради неведомого будущего.
— Эта тюрьма — убежище?
— Вероятно, для тебя так оно и есть! Но я была здесь счастлива.
— Любимая! — наклонившись, Джек протянул к ней руки.
Флер с улыбкой покачала головой и, отодвинувшись от него, присела на край стола, поставила ноги на сиденье стула.
— Тебе это кажется странным? — спросила она. — Но я действительно была счастлива, ужасно счастлива и боюсь, что, когда мы вернемся в Англию, все может измениться.
— Глупышка! — ласково сказал Джек. — Мы будем по-прежнему счастливы — ты и я — . навсегда.
— Ты уверен? Ты вернешься в свою эскадрилью, а мне придется начинать жизнь сначала.
— Что ты намерена делать?
По правде говоря, не знаю. Прежде всего нужно узнать, сколько у меня денег. Я думаю, кое-что осталось, если только мачеха все не забрала, а потом… — Флер запнулась, но тут же храбро продолжила, стараясь встретиться с ним взглядом, — это зависит от тебя.
— От меня? — переспросил он. — Ну да, конечно, мы поженимся. Но не стоит спешить. Ты поедешь со мной к моей матери, и там мы все обсудим.
— Что подумает обо мне твоя мать?
— Что ты самая замечательная девушка на свете, а что же еще?
Но Флер это не успокоило. Джек всегда был очень сдержан, когда речь заходила .о его семье. Она не могла их представить по его рассказам и описаниям. Внезапно Флер ощутила страх перед незнакомой женщиной, занимающей в жизни Джека первое место.
Ее любовь к нему росла с каждым днем. Он словно поселился в ее сердце. Ей нравилась пылкость, с которой он сделал их любовь центром и смыслом их существования.
Ей нравилось его нетерпение в отношении всего, что разлучало их даже на несколько минут.
Ей нравилось, хотя она и возражала против этого, что, пренебрегая всеми условностями, он не скрывал своих чувств перед семейством Бувье.
Они играли в нелепые любовные игры, постоянно смеялись и болтали, радость жизни била в них через край.
Иногда Флер задумывалась, понимает ли она Джека, несмотря на всю ее любовь к нему, или для нее все затмило его внешнее обаяние.
И сейчас сердце у нее упало. Когда она поняла, с каким нетерпением Джек ждет завтрашнего дня, ее охватило безотчетное чувство ревности.
Он был в состоянии острого возбуждения и напряжения. Сегодня утром, в тысячный раз меряя шагами погреб, он снова и снова возвращался к плану бегства, стараясь ничего не упустить — что они должны с собой взять, какой дорогой им идти, какие объяснения должен приготовить Анри на случай неудачи.
За последние несколько дней их планы немного изменились, потому что с ними решил бежать знакомый Анри, молодой человек из хорошей семьи, отцу которого принадлежала по соседству небольшая усадьба.
Теперь, когда они выйдут рыбаками в море, у них на борту будут двое мужчин. А потом, когда попытаются уйти, у них будет больше шансов на успех, троим легче справиться с парусами и мотором.
— Придется пользоваться и парусами и мотором, иначе нам не развить такую скорость, чтобы уйти от патруля.
При мысли, что их будут преследовать и, может быть, поймают, у Флер бешено забилось сердце; ею овладел отчаянный страх. Но она знала, что Джека это только возбуждало.
Он привлек ее в свои объятия.
— Ты любишь меня?
— Ты знаешь, я тебя обожаю.
— Погладь меня по голове, я люблю прикосновение твоих пальцев.
Она гладила его нежными движениями, пока глаза Джека блаженно не закрылись от удовольствия.
— Странно, правда, — сказала она через несколько минут, — что война приносит такие бедствия и скорбь и в то же время такое счастье. Если бы не война, я бы тебя не встретила.
— Уж конечно, меня бы здесь не было. Меня бы запрягли в работу на автомобильном заводе. Хотя, надо сказать, дела у меня шли неплохо.
— А что с ним теперь?
— С заводом? Там делают самолеты, он вырос вдвое. Я его с трудом узнаю, когда прохожу мимо.
— Он недалеко от твоего дома?
— Как раз за углом, в гору и прямо.
— Ну что за вздор!
— Нет, правда. На самом деле до него около трех миль. Я ездил туда на мотоцикле. Мне казалось, что это почетнее, чем, надев шляпу, спешить на поезд в 8.15. У меня был выбор — или мальчик на посылках в отцовском банке, или трудяга в замасленной спецовке на заводе у Митчэма. Страсть к машинам взяла верх.