Картленд Барбара. Брак на небесах

   Скорее всего она упала к нему на подоконник прямо с небес или с одной из мерцающих звезд.
   И в этот миг до него дошло, что поцеловать ее, дотронуться до нее и обучить ее науке любви — это совсем не то, чем он занимался прежде с другими женщинами.
   Ведь, как он с изумлением понял, ему никогда не приходилось заниматься любовью с целомудренной девушкой. Как только ему взбрело в голову потребовать от сестер, чтобы его невеста была невинной?
   Ему даже нечего было спрашивать Сэмелу, целовал ли ее когда-нибудь мужчина.
   Она вся дышала чистотой, и эта чистота, отражавшаяся на ее лице, когда она молилась возле его кровати, исходила не только из ее помыслов, но из самой глубины души.
   А душа была чем-то таким, о чем герцог даже не помышлял с детских лет, когда дважды в день должен был посещать часовню. А затем он выбросил это из головы как нечто сомнительное, существование которого невозможно доказать.
   Но теперь он решил, что душа Сэмелы — реальность и что он обязан оберегать ее так же, как и ее плоть. Это его долг, потому что она принадлежит ему.
   Когда он предавался этим размышлениям, сидя в уютном кресле, его мысли как будто передались Сэмеле; она подняла голову, и когда их взгляды встретились, ни он, ни она уже были не в силах отвести глаз друг от друга.
 
   К тому времени, когда они пили чай с разнообразными пирожными — творением рук виртуоза шеф-повара, — украшенными вишнями и розетками в виде фиалок, герцог почувствовал, что устал.
   Он наслаждался не только чаем, но и тем, как Сэмела ахала при виде пирожных и крошечных сэндвичей-канапе, которые поглощала с аппетитом ребенка, пришедшего на праздник.
   — Мама рассказывала мне, что люди, живущие в роскоши, едят нечто подобное, но мы не могли себе этого позволить.
   — А что же вы ели?
   — Ну, бутерброды, мед, который мы получали со своей пасеки, летом — джем из фруктов нашего сада, который часто бывал горьким, — мы не имели возможности покупать достаточное количество сахара.
   — А как получилось, что вы дошли до такой бедности? — с некоторым скепсисом спросил герцог.
   — Папа часто задавал себе этот самый вопрос. Прежде всего виновата война и наступившая после нее разруха: у фермеров не стало денег, молодые люди ушли на войну и некому было должным образом обрабатывать землю и, следовательно, фермеры не могли выплачивать ренту.
   Вздохнув, она продолжала:
   — Но, конечно, папа не мог прогнать их с нашей земли, то есть они оставались там и ничего не платили, а это означало, что у нас не было никаких доходов.
   — Но ваш отец должен был также иметь доходы из каких-то иных источников?
   — Мой дед был крайне экстравагантен. Он действительно оставил отцу помимо долгов какие-то акции, но, к сожалению, они принадлежали компаниям, либо не платившим дивидендов, либо вовсе обанкротившимся; были также облигации, которые, по словам папы, стоили меньше бумаги, на которой были напечатаны.
   — Поистине печальная история, но теперь все это позади, и я надеюсь, что смогу помочь вашему отцу таким образом, чтобы он не чувствовал, что обязан этим мне.
   — Неужели это возможно? Это было бы чудесно, так как иначе у папы навсегда остался бы горький осадок.
   Она уже успела рассказать герцогу, как хитростью добилась того, что отец женился на Морин Хенли, когда Сэмеле пришлось покидать отчий дом. Причем она рассказывала это в таких веселых красках, что герцог не мог удержаться от смеха, хотя, конечно, серьезно отнесся к переживаниям Сэмелы, оставлявшей отца в одиночестве.
   — Я пока еще не обдумал этот вопрос до конца, но, возможно, мне удастся убедить вашего отца, поскольку я намереваюсь в ближайшие годы значительно расширить племенное коневодство в своем поместье, сдать мне в аренду часть земель. Тогда я приведу их в надлежащий вид, заведу новые посевные площади и, пожалуй, даже арендую одну из его ферм.
   Сэмела восхищенно смотрела на него.
   — Неужели вы сможете сделать это так, что папа не догадается о вашей благотворительности?
   — Заверяю вас, что способен реализовать свою идею с величайшим тактом.
   — И я уверена в этом! — воскликнула девушка. — Но почему вы так заинтересованы в том, чтобы сделать папу снова богатым и счастливым?
   — Потому что мне хочется сделать счастливой вас, — тихо произнес герцог.
   — А мне — вас.
   И Сэмела вскочила с диванчика и встала на колени возле него.
   — Пожалуйста… пожалуйста… поскорее выздоравливайте, — взмолилась она. — Тогда мы сможем проехать через межу на землю отца и я покажу вам, где можно устроить выгон для ваших кобыл с жеребятами и где есть полуразрушенная ферма, которую нужно лишь отремонтировать.
   Герцог протянул руку и коснулся ее волос.
   Они оказались именно такими, какими он и предполагал: мягкими, шелковистыми и пружинистыми, словно жили своей жизнью.
   — Я выздоравливаю! Если мы не сможем туда добраться завтра, то обязательно попытаемся сделать это послезавтра или еще через день.
   Он услышал, как Сэмела радостно вздохнула. Когда он отвел свою руку, она наклонилась и поцеловала ее.
   Поскольку герцог сразу после ужина ушел спать, уверяя себя, что делает это, чтобы доставить удовольствие молодой жене, но на самом деле — потому что чувствовал себя очень утомленным, утром он проснулся совсем в другом состоянии. Он чувствовал такой прилив сил, что решил обязательно поразмяться.
   Он с аппетитом позавтракал в гостиной, удивляясь, почему Сэмела не присоединилась к нему, пока не узнал, что она уже оделась и пошла в конюшню посоветоваться со старшим грумом, какую лошадь оседлать для герцога.
   Сначала он с досадой подумал о том, что ему не предоставили права самому сделать выбор.
   Но потом решил, что Сэмела просто в очередной раз проявила заботу о нем, зная, что резвый конь не годится для его первой после болезни прогулки.
   Хотя ни одного из его коней нельзя было назвать смирным или послушным, все-таки они не были столь дики и необузданны, как Рыжий Строптивец.
   — Мне кажется, — вкрадчиво произнес он, — ее светлость проявляет обо мне неуемную заботу.
   Он говорил это вслух, не думая, что его слышит Иейтс, стоявший рядом. Но камердинер ответил:
   — Еще не было леди, которая проявляла бы о вас такую заботу, как ее светлость, и вы знаете, что я говорю чистую правду.
   — А мне казалось, что очень многие леди так или иначе проявляли заботу обо мне, — с циничной усмешкой заметил герцог.
   — Но всем им было далеко до ее светлости, — упорствовал Иейтс. — Только вчера мистер Хигсон говорил, что с появлением ее светлости дом озарился солнечным светом и в нем возникла какая-то особая атмосфера.
   — Что ты имеешь в виду? — проворчал хозяин. Он привык к тому, что Иейтс выражает мысли в своеобразной манере, и, поскольку он давно служил в поместье, герцог находил этого маленького человечка довольно занятным и подчас прислушивался к его словам.
   — Если вас интересует мое мнение, ваша светлость, то скажу так: ее светлость отличается от других женщин тем, что она удивительно душевный человек и во всех отношениях добропорядочна.
   После небольшой паузы он продолжил:
   — Дело не только в том, что у нее для каждого находится доброе словно и улыбка, на которую каждый, хочет он того или нет, ответит улыбкой, но при общении с ней появляется ощущение, что она одарила тебя чем-то таким, о чем, сам того не сознавая, ты всю жизнь мечтал.
   Герцог изумленно воззрился на него, а Иейтс почесал в затылке и сказал:
   — Надеюсь, вы меня поняли, ваша светлость, я высказал то, что чувствую сердцем, и очень многие в доме чувствуют то же самое.
   И, словно смутившись от своих разглагольствований, Иейтс вышел.
   Герцог все продолжал изумленно смотреть ему вслед.
   Потом Бакхерсту в голову пришла странная мысль, что он и сам думает так же, и хотя ему не хочется признаться в этом, Сэмела озарила солнцем и его жизнь.
   На столе, за которым он завтракал, лежали письма от сестер, но герцог не стал распечатывать их, предположив, что причина появления сих посланий — любопытство, и ничто иное.
   Он знал, что Элизабет поддерживала связь не только с врачом, но и с Сэмелой, и постоянно интересовалась состоянием его здоровья. Но герцог был достаточно проницательным, чтобы понимать: на самом деле ее интересуют их семейные дела.
   Сестре страстно хотелось знать, сбылись ли его мрачные опасения и действительно ли период его выздоровления стал для него невыносимо мучительным и тоскливым, или молодая жена с ее удивительным обаянием в корне изменила его отношение к браку и семье.
   Но на эту тему ему вовсе не хотелось распространяться. Если сестры так любопытны, то пусть себе любопытствуют, как это всегда бывало и прежде.
   А его мнение о Сэмеле — его и только его личное дело, и он вовсе не намерен поддаваться нажиму сестер или кого-либо другого, чтобы болтать о своих сугубо личных делах, пока сам не пожелает этого.
   Понимая, что жена будет ждать его, он начал торопливо одеваться и почувствовал, что ему так же не терпится поскорее вскочить на коня, как это было в первый день после возвращения домой из Итона.
   Когда наконец герцог сошел по парадной лестнице в холл, слуги бросали на него восхищенные взгляды.
   Им было хорошо известно, что никто не может перещеголять их хозяина в элегантности, на беговой дорожке и в умении общаться с конем.
   В тот же миг из парадного появилась разрумянившаяся от спешки Сэмела, и герцог обратил внимание, как прелестная голубая амазонка подчеркивает голубизну ее глаз и контрастирует с кисейной вуалью на шляпке для верховой езды.
   — Лошади у подъезда, — задыхаясь, выговорила девушка, — и мне очень хочется надеяться, что вас для сегодняшней прогулки устроит Крестоносец.
   По ее тону ему стало ясно, что она выбрала Крестоносца не только потому, что он довольно смирный жеребец, но и благодаря его кличке.
   Крестоносец был вороным жеребцом и очень напоминал того коня, на котором он выиграл стипль-чез, когда Сэмела увидела его впервые.
   Он без слов понял, как она опасается, что он может испортить такой торжественный случай, отклонив ее выбор.
   Как странно, что ему так близки ее мысли и чувства! Бакхерст увидел, как зажглись ее глаза и лучезарная улыбка озарила лицо, когда она услышала от него именно то, чего ждала.
   — Я с радостью прокачусь на Крестоносце, — сказал он, — и хочу надеяться, что вы подобрали для себя такую лошадь, которая не отстанет от него.
   — Конечно подобрала! Я еду на Белом Рыцаре.
   Герцог не удержался от улыбки, ему все было ясно без лишних слов. Он решил, что это продолжение все той же волшебной сказки, и вовсе не хотел портить ее.
   — Ну что же, пора в путь, — сказал он и стал спускаться вниз по ступенькам.
   Ему рановато было делать это одному, и Иейтс пошел рядом, готовый в случае надобности поддержать.
   Сэмела последовала было за мужем, но вдруг повернулась и побежала обратно в холл.
   Она забыла хлыст и хотела попросить Хигсона принести его, но тот находился рядом с хозяином, чтобы поддержать в случае необходимости.
   Поэтому Сэмела сама бросилась к чулану и взяла хлыст, который в темноте приняла за тот, что ей порекомендовал Хигсон.
   И лишь когда герцог уже сидел в седле, а старший грум помогал ей сесть на Белого Рыцаря, она увидела, что взяла не простой хлыст, а тот, с потайной кнопкой и инкрустированной золотой рукояткой, который герцог привез из Индии.
   Она было решила попросить заменить его, но потом передумала, не видя в этом необходимости и не желая задерживать мужа, тем более что Белый Рыцарь и без понукания нетерпеливо переступал ногами.
   Она быстро пустила коня вскачь и догнала герцога. Вся дворня смотрела им вслед, восхищаясь столь красивой парой.
   Герцог великолепно выглядел на своем черном жеребце, а герцогиня, миниатюрная, хрупкая и на первый взгляд слишком слабая, чтобы удержать Белого Рыцаря, скакала на нем так, что старший грум не выдержал и пробормотал себе под нос:
   — Ее светлость словно родилась на коне, так же как и его светлость!
   Когда они подъехали к мостику через озеро, герцог сказал:
   — А теперь я собираюсь показать вам одно славное местечко, которого вы наверняка еще не видели. Когда после долгого отсутствия я приезжаю домой, то первым делом посещаю его.
   — Что же это за место? — заинтересовалась Сэмела.
   — Это еще одно озерцо за рощей, в нижней части парка. Там много уток и прочей дичи, которой не встретишь в других местах.
   — Чудесно! Очень хорошо, что я не видела это место прежде, мне еще более приятно будет впервые посмотреть его вместе с вами.
   — Тем лучше. Сейчас мы в хорошем темпе проедем в ту часть парка, но у рощи нам придется ехать друг за другом узкой тропой, и я поеду впереди.
   — Конечно. А когда мы приедем в это потайное место, то посоревнуемся, кто определит больше видов птиц! — воскликнула Сэмела, но тут же вздохнула: — Конечно, победа будет за вами, но я приложу все силы, чтобы не проиграть.
   — Вы напрасно потратите силы, потому что никто, я уверен, лучше меня не знает это озерцо и, следовательно, его обитателей.
   Но тут же герцог опомнился и поспешил исправиться:
   — Но теперь, естественно, вы сможете узнать его не хуже меня.
   — Пусть оно будет только вашим, если вы к нему так привязаны, — быстро проговорила Сэмела.
   — Не забывайте, что во время венчания я четко заявил, что «буду делить с тобой все, чем владею на земле», а это означает, что и тайное озерцо теперь — наше общее достояние.
   У Сэмелы на щеках явственно проступили две чудные ямочки, и она сказала:
   — Когда-нибудь я придумаю, чем смогу одарить вас, но поскольку на земле у меня нет ничего, думаю, что это будет что-то из небесных сфер.
   — Хорошая мысль. Я с нетерпением буду ждать вашего подарка.
   Когда они проехали мостик, герцог пустил Крестоносца галопом, и они быстро помчались по нижней части парка к роще, которая показалась вдалеке.
 

Глава 7

   Пока они скакали бок о бок, Сэмела думала, что, пожалуй, еще никогда в жизни она не была так счастлива.
   Иногда в грезах она видела себя скачущей вместе с рыцарем в доспехах, но ей казалось, что это несбыточная мечта.
   А наяву она мечтала о том, чтобы снова грезить, ибо испытывала ни с чем не сравнимое наслаждение, находясь рядом с рыцарем своей мечты.
   А в эту минуту она была с ним наяву, и это оказалось еще более потрясающим, чем представлялось в грезах.
   Хотя ей приходилось прилагать немало сил, чтобы сдерживать Белого Рыцаря, это не мешало ей влюбленно смотреть на герцога и думать, что никто не может с ним сравниться по красоте и стати и что он именно таков, каким она его себе всегда представляла.
   Когда он еще только садился на коня, ей показалось, что он сморщился от боли в груди, но теперь, сидя в седле, он как будто забыл об этом.
   Крестоносец, которого она выбрала для герцога не только из-за его клички, но и потому, что он был одним из лучших жеребцов в конюшне, выглядел так, словно сошел с картины. То же самое можно было сказать и о его седоке.
   Когда Сэмела надевала голубую амазонку, то надеялась, что покажется герцогу не менее красивой и привлекательной, чем десятки других леди, с которыми он, должно быть, катался прежде.
   С ней никто не говорил о прошлом герцога или женщинах, которые были в его жизни, но Сэмела была достаточно умна, чтобы понять — их было много, и, конечно, все они безумно любили его.
   Ее поражало, что он до сих пор не женился, и она вновь и вновь возносила Небу благодарственную молитву за то, что он выбрал в жены именно ее.
   «Как сделать его счастливым?» — спрашивала себя в сотый раз Сэмела.
   Но как бы чудесно ни было находиться рядом с мужем, она чувствовала, что в их отношениях чего-то недостает, и, если быть честной с самой собой, недостает любви.
   Она-то его любила, и с каждой минутой и каждым днем эта любовь росла, пока не заслонила весь мир. Девушка физически ощущала, как все ее существо стремится к нему. Она так всегда и представляла: любовь будет всепоглощающей, непреодолимой и приведет ее в такой же восторг, как солнечный свет и музыка ветра.
   «Все это я чувствую к нему, — говорила она себе в ночной тьме, — но почувствует ли он то же самое по отношению ко мне?»
   Жизнь не позволила Сэмеле стать эгоистичной, а, наоборот, воспитала ее в скромности. Годы, проведенные в бедности и борьбе за выживание, научили девушку никогда не думать о себе, все мысли ее были лишь об отце и доме.
   Теперь, когда ей не приходилось волноваться, где взять еду или от того, что мыши прогрызают стенные панели, у нее появилось свободное время, чтобы поближе познакомиться с существом по имени Сэмела.
   Когда она смотрела на себя в зеркало, то едва ли могла поверить, что отражение этой девушки в элегантном платье было ее собственным.
   Поскольку теперь у нее было достаточно еды и свободного времени, тени под ее глазами, свидетельствующие о бессонных ночах, исчезли, и ей показалось, что подбородок стал более округлым, а груди — полнее.
   В результате Сэмела теперь выглядела еще моложе и еще более походила на ангела, чем прежде.
   Она не имела представления о том, что, когда смотрит на герцога, ее лицо озаряется светом, а глаза сияют голубым огнем.
   Именно потому, что вся она светилась любовью и счастьем, слуги рассматривали ее как солнечный лучик, а все, на что падал ее взгляд, казалось ей таким обворожительным, что ей хотелось поделиться своей радостью с людьми, а прежде всего — с герцогом.
   Утром она пробуждалась с мыслью о том, чем еще заинтересовать его, какие темы обсудить с ним и какие задать вопросы — ведь он был так умен!
   «Какой он чудесный… какой чудесный!» — повторяла она себе десятки раз в день.
   И сейчас она тоже повторяла, в такт стуку лошадиных копыт: «Он чудесный, и никто в мире не может сравниться с ним!»
   И словно в ответ на ее мысли герцог с улыбкой обернулся к ней, и у нее еще сильнее забилось сердце.
   — Вам нехорошо? — спросил он.
   — Так хорошо, что у меня нет слов.
   — Я тоже счастлив, что снова в седле.
   — Я надеялась на это.
   Он снова улыбнулся, и она непроизвольно подвела Белого Рыцаря поближе к нему.
   Роща была уже близко, и герцог перевел Крестоносца на рысь, а затем на шаг.
   — Видите деревья? — спросил он. — Вот туда мы и направляемся. В будущем году я собираюсь проредить рощу, чтобы легче было ехать.
   — Только не переусердствуйте, а то туда будут приезжать и другие люди помимо нас.
   — Я думал об этом. Возможно, именно по этой причине я и не трогал рощу в течение стольких лет.
   Сэмеле нравилось, что он делится с ней заботами о своем поместье.
   Она понимала, что именно этого хотела бы и в будущем: чтобы у них были общие заботы и интересы, как это было раньше с отцом.
   Но в Прайори все было иначе, там их мучили заботы о разваливающемся хозяйстве.
   Однако Сэмела не сомневалась, что Морин разберется во всем и помимо реставрации дома, которой мечтала заняться, обратит внимание и на то, что каждое деревце, каждая живая изгородь и каждое поле имеют особое значение для отца.
   — Почему вы стали такой серьезной? — внезапно спросил герцог.
   — Я думала о папе, и надеюсь, что мачеха поможет ему с хозяйством, ведь оно так запущено.
   — Но мы же с вами тоже собираемся приложить к этому руки.
   Бакхерст увидел, как глаза его жены зажглись, словно изнутри их осветили десятками свечей, и, опасаясь, что она начнет благодарить его, торопливо сказал:
   — Поговорим об этом завтра. А теперь вам нужно сосредоточить все внимание на моем тайном озерце. Если мы подъедем к нему потихоньку, то не потревожим птиц и вы сможете их увидеть.
   Говоря это, он выехал вперед, и Сэмела решила, что теперь нужно вести себя тихо.
   Еловая роща, которую они теперь пересекали, густо заросла. Ширина тропы не позволяла ехать рядом, и потому Белый Рыцарь потихоньку трусил за Крестоносцем.
   Она так упивалась своей любовью к герцогу, что ей казалось, ели разговаривают с ней, а голуби, слетевшие с верхушек деревьев и парившие над ними, словно бы и не пугаются их приближения.
   Солнечный свет едва пробивался сквозь густые листья, играя редкими золотыми бликами на песке. Сэмеле представлялось, что, как и все связанное с герцогом, роща удивительно красива и необыкновенна, и ее воображение немедленно превратило это место в нечто фантастическое.
   Они все дальше углублялись в лес, и, должно быть, уже были в его центре, когда справа и слева из-за кустов выпрыгнули люди.
   Это было так неожиданно, что Сэмела вздрогнула и машинально натянула повод.
   В это мгновение один из них схватил герцога за руку и начал стаскивать с коня.
   Сначала она не могла понять, что происходит, но затем, когда герцог стал сопротивляться и Крестоносец встал на дыбы, человек ударил коня дубинкой, которая была у него в руке.
   Герцог упал на землю, а его конь галопом ускакал вперед; стремена хлестали его по бокам.
   Встав, герцог вырвался из рук нападавшего и стал отбивать кулаками и хлыстом удары дубинки.
   И тут Сэмела увидела, что второй разбойник, находившийся между ней и герцогом, собирается ударить ее мужа тяжелой дубиной, которую держал двумя руками.
   Герцог стоял спиной к нему, и, когда тот размахнулся, Сэмела вступила в бой.
   Не раздумывая, словно какая-то неведомая сила толкнула ее в спину, она направила Белого Рыцаря вперед и, нажав потайную кнопку, обнажила рапиру.
   Все происходило словно во сне: когда Белый Рыцарь, которого она резко пришпорила, оказался между разбойником и герцогом, девушка наклонилась вперед и вонзила острие рапиры в шею нападавшего.
   Он хрипло закричал от боли, и крик его эхом разнесся по лесу.
   Когда второй злодей оглянулся на крик приятеля, герцог с ловкостью опытного боксера нанес ему удар правой в челюсть, и тот без чувств рухнул на землю.
   Сэмеле пришлось напрячь все силы, чтобы развернуть Белого Рыцаря, но это ей удалось.
   Тогда она увидела, что герцог стоит в середине тропы, а оба бандита лежат без чувств по обе стороны от него.
   Она подъехала к мужу и, только остановив коня, поняла, как напугана, и заметила сотрясавшую ее сильную дрожь, от которой трудно было удержаться в седле.
   Герцог посмотрел на нее и сказал:
   — Боюсь, вам придется подвезти меня, так как Крестоносца нам не поймать.
   Он говорил так спокойно, словно ничего особенного не произошло, зато голос перепуганной девушки прозвучал очень тихо, когда она спросила:
   — Вы… невредимы? Эти ужасные люди не… поранили вас?
   — Я в полном порядке, но, думаю, нам следует поскорее убраться отсюда.
   Говоря это, он потянулся к ее седлу и, вынув ее ногу из стремени, вдел на ее место свою.
   Когда Бакхерст оказался позади нее, она пустила коня галопом, радуясь тому, что она такая маленькая, а седло большое.
   Когда он обнял ее за талию и забрал поводья, то заметил, что ее пробирает неудержимая дрожь.
   Чувствуя себя в состоянии, близком к обмороку, Сэмела стянула с головы шляпу, чтобы было удобнее откинуться на плечо мужа.
   Она помнила, что часто принимала такое положение, когда отец катал ее на своем коне.
   Осторожно двигаясь по тропе, герцог даже не оглянулся на разбойников, оставшихся лежать на земле. Лишь по прошествии нескольких минут Сэмела дрожащим голосом спросила:
   — Н-неужели… я… уб-била… эт-того человека?
   — Надеюсь, что так. Но не волнуйтесь. Предоставьте все мне. Вы не будете замешаны в этом.
   — Но… я… уже… з-замешана.
   — Нет! — резко сказал Бакхерст. — Этого я не допущу.
   Она не поняла, что он имеет в виду, но была в таком состоянии, что не могла спорить. Ведь если бы не она, герцог сейчас сам лежал бы бездыханным.
   Ей приходилось и раньше видеть такие дубинки, и она знала, что они называются палицами и имеют тяжелое утолщение на конце, из которого торчат гвозди.
   Отец рассказывал ей о том, что разбойники с большой дороги часто пользуются таким оружием, и если им удавалось ударить палицей человека по голове, то у него почти не было шанса выжить.
   Теперь она поняла — все произошло так быстро, что думать об этом тогда было некогда, — что герцог был на волосок от гибели.
   «Я спасла его!» — думала она.
   Однако душераздирающий крик человека, которого она пронзила рапирой, еще стоял в ушах, и она помнила поток алой крови, струившейся по платку, который был у бандита на шее.
   Они наконец выехали из рощи и поскакали быстрее, а когда впереди показался дом, герцог сказал:
   — Я хочу, чтобы вы пошли прямо к себе и легли в постель. Не говорите никому ни слова о том, что случилось. Отдыхайте, пока я не приду к вам.
   — Я… боялась… очень боялась… что он может убить… вас.
   — Я знаю. Вы спасли мне жизнь, и мы поговорим об этом позднее. А теперь сделайте в точности так, как я сказал.
   Они двинулись по нижней части парка и, когда добрались до дорожки, увидели перед собой вереницу лошадей, прогуливаемых помощниками конюших.
   Герцог подъехал к ним.
   — Вы четверо, — властно сказал он, — сейчас же отправляйтесь по лесной тропе, где найдете двух разбойников. Они лежат без сознания. Свяжите их, чтобы они не могли убежать, когда очнутся, и сторожите, пока за ними не придет бричка, которую я сейчас же пошлю. — Парни промолчали, и герцог продолжал: — А ты, Джед, пойдешь к начальнику полиции. Знаешь, где его дом?