Картленд Барбара. Дуэль с судьбой

   – Очень хорошо, – похвалил тот же голос. – Теперь постарайтесь уснуть, а чуть позже я принесу вам бульона.
   – А почему мне нельзя немного бульона? – спросил чей-то писклявый голосок.
   Маркиз догадался, что в комнате присутствует ребенок.
   – Лотти, сколько раз я говорила тебе, что нельзя входить в эту комнату, – побранила девочку обладательница тихого голоса.
   – Но мне нравится смотреть на него, – дерзко ответила Лотти. – Гермиона говорит, что он выглядит как поверженный гладиатор. Мне кажется, она влюбилась в него.
   – Ты не должна говорить такой ерунды! Сейчас же иди вниз, иначе ни ты, ни Гермиона никогда больше сюда не войдете. Это понятно?
   – Я думаю, что ты просто эгоистка, Ровена. Хочешь оставить его для себя, – заявила Лотти. – Нам тоже нравится на него смотреть.
   – Сейчас же ступай вниз! – приказала Ровена, по-прежнему не повышая голоса.
   Очевидно, Ровена обладала непоколебимым авторитетом, потому что через секунду маркиз услышал шаги спускающейся по лестнице Лотти. Ровена, удалив девочку из комнаты больного, закрыла за ней дверь.
   Очень медленно, опасаясь, что само усилие, которое требуется, чтобы поднять веки, снова вызовет невыносимую боль, которую он так хорошо запомнил, маркиз открыл глаза.
   И увидел, как, впрочем, и ожидал, что находится в незнакомой комнате.
   Возле умывальника виднелась стройная фигура девушки, моющей чашку, из которой он только что пил.
   Она стояла спиной к кровати, и, вспомнив, как мягко звучал ее голос, как нежно она приподняла его голову, давая питье, маркиз вдруг поймал себя на том, что с нетерпением ожидает, когда девушка обернется, чтобы увидеть ее лицо.
   Ровена вытерла чашку и бесшумно поставила ее на блюдце, потом повесила на крючок полотенце и повернулась к маркизу.
   Он ожидал, что внешность девушки будет соответствовать ее голосу, но все же оказался не готов к тому, что предстало его взору, и на секунду успел даже подумать, что стоящая перед ним красавица – галлюцинация, вызванная сотрясением мозга.
   Маркиз видел перед собой юную девушку, прекраснее которой ему давно не доводилось встречать.
   Погруженная в свои мысли девушка, чьи огромные глаза удивительного голубого цвета, казалось, занимали половину ее лица, не смотрела на маркиза, пока не подошла к кровати.
   Затем, когда руки ее коснулись простыни, сбившейся, пока он пил, девушка заметила, что маркиз смотрит на нее, и застыла на месте.
   – Вы очнулись? – спросила она, а затем, не дожидаясь ответа, быстро произнесла: – Не пытайтесь говорить. Вы долгое время были без сознания, но теперь, я вижу, пришли в себя. У вас нет причин для беспокойства – вы в хороших руках.
   Несмотря на просьбу девушки, маркиз попытался произнести несколько слов, хотя собственный голос показался ему слабым и каким-то чужим:
   – Где… я?
   – В Литл-Поувике. Вы попали в дорожное происшествие на перекрестке. – Ровена сделала паузу, давая маркизу возможность усвоить услышанное. – Никто, кроме вас, не пострадал. Уверена: вам приятно будет услышать, что ваши кони, хотя и сильно напуганы, не получили никаких повреждений.
   – Я… рад слышать это, но… кто… вы?
   – Я – дочь местного доктора, Ровена Уинсфорд.
   – Доктор… Уинсфорд? – повторил маркиз, словно пытаясь припомнить это имя.
   От него не укрылась улыбка, осветившая лицо Ровены.
   – Вы вряд ли слышали о нас, – сказала она. – Но ваш врач, сэр Джордж Сеймур, приезжал из Лондона, чтобы осмотреть вас. Он сказал, что у вас нет никаких серьезных внутренних повреждений, которые не зажили бы сами, но решительно запретил трогать вас с места, объяснив, что вам требуется полный покой.
   Говоря все это, Ровена увидела, как глаза маркиза медленно закрываются, словно он тщетно борется с нахлынувшей на него сонливостью.
   – Спите, – тихо произнесла она. – Вас ничто не должно беспокоить. Через несколько дней поправитесь и вернетесь домой.
 
   С трудом усевшись, опираясь спиной о подушки, маркиз стал внимательно изучать поставленный перед ним поднос с едой.
   – Я не люблю голубей, – заявил он.
   – Боюсь, что ничего другого не могу предложить вам, милорд, – ответила Ровена. – Цыплята слишком дороги, а говядину вы ели вчера.
   – Если он не любит голубей, – раздался от двери тоненький детский голосок, – пусть съест мой пастуший пирог. Я обожаю голубей – и Гермиона тоже.
   Повернув голову, маркиз увидел Лотти, которую хорошо узнал за последние дни. Девочка умоляюще смотрела на него.
   С огромными глазами и светлыми волосами, она была уменьшенной копией старшей сестры. Но если лицо Ровены было тонким, под стать ее стройному телу, личико Лотти было круглым и пухлым, словно у одного из ангелочков, украшающих церкви в Баварии.
   Однако маркиз отличался обстоятельностью характера и любил все выяснять до конца.
   – Почему цыплята слишком дороги? – спросил он.
   – Потому что у нас нет денег, чтобы купить их, милорд, – ответила Ровена.
   – Вы хотите сказать, что я не плачу за свое содержание, мисс Ровена? – недоуменно уставился на нее маркиз.
   – До сих пор вы были в таком состоянии, что я не могла выяснить с вами денежный вопрос.
   – Тогда почему вы не обратились с этим к моему секретарю? – удивился маркиз. – Он бывает здесь достаточно часто.
   – Мне это просто не пришло в голову, – честно призналась Ровена.
   – Но почему, черт возьми, он сам не предложил вам деньги? – раздраженно спросил маркиз.
   – Он принес вам кое-какие фрукты, которые мы не можем позволить себе купить, и вино, – терпеливо пояснила Ровена. – Только папа не хочет, чтобы вы его пили, пока не окрепнете немного.
   – Наверное, моему секретарю просто не пришло в голову, что у вас может не быть денег на приобретение необходимых продуктов, – произнес маркиз, словно разговаривая с самим собой. – Однако при мне должны быть деньги.
   – Ваш бумажник здесь, милорд, в ящике письменного стола, – кивнула Ровена.
   – Тогда принесите его мне.
   – Ваша еда остывает, – сказала девушка. – Лучше покушайте сначала.
   Маркиз поглядел на Лотти:
   – Думаю, я бы предпочел съесть пастуший пирог.
   – Я принесу его вам, принесу сейчас же, – радостно воскликнула Лотти.
   – Нет, подожди, – крикнула сестренке Ровена, но было уже слишком поздно – Лотти бежала вниз по ступенькам. – Если вы будете вмешиваться в мои домашние дела, – строго сказала маркизу Ровена, – я позабочусь о том, чтобы вас тут же отправили домой, что бы там ни говорил доктор.
   – Вы уже достаточно покомандовали мной, – возразил маркиз. – Я пробуду здесь столько, сколько мне понадобится, и вы знаете не хуже меня, что ваш отец не позволит так обращаться с больным.
   – У отца, кроме вас, достаточно других пациентов, милорд.
   – Но не таких важных, как я, мисс Ровена, – с улыбкой сказал маркиз.
   – Очень эгоистичное замечание. Когда речь идет о страданиях, все люди для папы одинаковы.
   – Но, как вы прекрасно знаете, далеко не все способны расплатиться за оказанные им услуги, – не сдавался маркиз.
   Ровене нечего было на это возразить, поэтому она лишь крепко сжала губы, чтобы не ответить маркизу какой-нибудь колкостью. Она уже успела заметить, что, как только самочувствие маркиза улучшалось, он начинал проявлять упрямство, капризничал, частенько дразнил ее, что раздражало Ровену. Ей казалось, что его упрямство подрывает ее авторитет. Например, Лотти, которая уже торопливо поднималась обратно по лестнице, еще неделю назад ни за что не осмелилась бы потребовать голубя, когда ей полагалось есть пастуший пирог.
   Девочка вошла в комнату с пирогом на тарелке и передала ее маркизу.
   – Спасибо, – сказал он. – Выглядит очень аппетитно.
   – А мне можно взять вашего голубя? – Лотти затаила дыхание, опасаясь, что их сделка не состоится.
   – Ну конечно же, – улыбнулся маркиз.
   Девочка взяла тарелку с его подноса.
   – Половина мне, половина Марку, – сказала она. – Гермиона съела пастуший пирог, так что она уже сыта.
   Маркиз взял с подноса вилку, а Лотти вышла из комнаты, осторожно неся перед собой тарелку с голубем.
   – Хотелось бы заметить, – сказала Ровена, – что мы пытаемся восстановить ваши силы, милорд. Голубь гораздо питательнее пастушьего пирога, который состоит в основном из картошки.
   – Подозреваю, – перебил ее маркиз, – что в пироге остатки мяса, которое подавали мне вчера.
   – Удивляюсь, что вам известно, из чего делают пастуший пирог, – сказала Ровена. – Я уверена, что вам никогда не приходилось его пробовать.
   – Я нахожу его весьма аппетитным, – возразил ей маркиз и подтвердил свои слова тем, что быстро съел кусок пирога. – Теперь, когда я больше не голоден, давайте вернемся к вопросу о деньгах.
   – Не раньше, чем вы съедите свой десерт. – Говоря это, Ровена взяла с комода тарелку и поднесла ее маркизу. – Творог со сливками очень полезен выздоравливающим. К тому же я добавила туда свежей малины из нашего сада.
   – Вы уверены, что все это не мечтает скушать Лотти? – с улыбкой поинтересовался он.
   – У Лотти завидущие глаза, и вы не должны поощрять ее.
   Маркиз набрал ложку творога. Он не ел его с тех пор, как был ребенком, и теперь нашел вполне съедобным.
   – Расскажите мне о себе, мисс Ровена, – попросил он.
   – Рассказывать практически нечего, – ответила Ровена. – Вы уже видели всех домашних и, должно быть, поняли, что мы – самая обычная семья сельского доктора, живущая в тихом местечке, где не происходит никаких волнующих событий, не считая тех, что связаны с какими-нибудь происшествиями на большой дороге.
   Глаза маркиза сверкнули, словно он заподозрил девушку в том, что она специально пытается его задеть.
   – Вы вовсе не похожи на обычную семью сельского доктора, – произнес он.
   Ровена улыбнулась.
   – Думаю, Гермиона вырастет красавицей. Уже сейчас, когда она приходит в церковь, мальчикам из хора стоит большого труда заставить себя петь, вместо того чтобы молча пялиться на нее.
   – Согласен с вами, – кивнул маркиз. – А вы, мисс Ровена, случись вам приехать в Лондон, наверняка остановили бы движение на Пикадилли.
   Ровена посмотрела на него с подозрением, словно была уверена, что маркиз посмеивается над ней. Потом, приглядевшись к выражению его глаз, она быстро сказала:
   – Не стоит пытаться вскружить наши бедные головы, милорд. И пожалуйста, не льстите Гермионе. Моя сестра достаточно романтическая натура, чтобы вбить себе в голову, что влюблена в вас, и, когда вы уедете, мне будет стоить большого труда заставить ее успокоиться, вернуться к урокам и привычным занятиям.
   – И другого будущего для бедной девочки вы себе не представляете?
   – А что еще я должна представлять? – с вызовом спросила Ровена.
   Днем и ночью Ровена постоянно ощущала присутствие маркиза в доме, и не только потому, что ей приходилось подавать ему еду. Молодой человек внес в атмосферу, царящую в их доме, нечто такое, с чем ей никогда раньше не приходилось сталкиваться.
   Это напоминало порыв ветра, ворвавшегося в распахнутое окно и промчавшегося по тесным комнатам, или яркое солнце, лучи которого неожиданно ослепили твои глаза.
   Даже когда маркиз лежал без сознания, от него исходило явное мужское очарование.
   Теперь, когда он очнулся и с ним можно было разговаривать, спорить, Ровена разглядела в маркизе такие черты характера, которые вызывали в ней протест.
   Ее выводила из себя спокойная уверенность маркиза в собственной значимости, в том, что весь мир должен вращаться вокруг него, все должны кланяться, угождать ему и исполнять его приказания.
   К тому же Ровена не могла избавиться от мысли, что маркиз оказывает им одолжение, оставаясь в их доме, в то время как в его распоряжении огромные, роскошные дома, где ему было бы гораздо удобнее.
   Секретарь заехал повидать маркиза в коляске, запряженной такими лошадьми, что Ровена забыла обо всем и долго не могла налюбоваться на них.
   Лакей, приходивший каждый день прислуживать маркизу, еще больше убедил Ровену в том, что их пациент занимает видное положение в обществе, и это заставило ее почувствовать себя еще менее значительной.
   Маркиз осушил залпом бокал кларета и потребовал еще вина.
   – По предписанию доктора вам разрешается только один бокал, милорд, – напомнила Ровена.
   – Ерунда! – воскликнул маркиз. – Я хочу пить и требую еще вина. Налейте.
   Ровена чуть было не подчинилась ему, но потом вовремя спохватилась.
   – Вы должны спросить разрешения у моего отца, – сказала она. – Что касается меня, я выполняю указания доктора, а не ваши.
   – Вы просто хотите наказать меня, – усмехнулся маркиз. – За то, что я позволил Лотти съесть своего голубя. Прекратите изображать строгую сиделку и налейте мне еще бокал кларета. – В его тоне сквозило раздражение.
   – А если я откажусь?
   – Тогда я встану с постели и налью вина сам.
   – Вы не осмелитесь!
   – Уверены в этом?
   Глаза их встретились, и между ними начался своеобразный немой поединок. Наконец, сделав для себя неприятный вывод, что маркиз поступит именно так, как сказал, Ровена уступила.
   – Очень хорошо, – сказала она. – Пусть будет по-вашему, но, если вечером вы, милорд, будете страдать от головной боли, не обвиняйте в этом меня.
   – Вы наверняка знаете, что пациенту надо стараться доставлять удовольствие, мисс Ровена, – произнес маркиз. – Хорошее настроение способствует выздоровлению.
   Он смотрел с улыбкой, как Ровена подняла над бокалом графин, который, так же как и вино, привез из Свейнлинг-парка его лакей.
   Ровена ничего не ответила, и маркиз продолжал:
   – Почему вы молчите? Я уже привык к тому, что вы отвечаете колкостью на каждое мое замечание, и ваше молчание даже обеспокоило меня.
   – Держу свои мысли при себе, так как вы еще недостаточно хорошо себя чувствуете, чтобы услышать их, – ответила Ровена. – Не хочется огорчать вас.
   Маркиз улыбнулся.
   – Вот это уже похоже на вас, мисс Ровена. А теперь принесите мой бумажник.
   – Я вела счет деньгам, которые вы задолжали за услуги моего отца, – сказала девушка. – Хотите взглянуть?
   – Конечно!
   Открыв ящик, Ровена вынула свои записи и передала их маркизу.
   Внимательно просмотрев их, тот сказал:
   – Милая девушка, да это же просто смешно! Неужели вы действительно думаете, что я оценю услуги вашего отца в столь ничтожную сумму? Я плачу вдвое больше ветеринару за то, что он смотрит за моими лошадьми.
   – Папа будет очень доволен, получив и эти деньги.
   – Позже я заплачу вашему отцу именно такую сумму, в какую оценю его помощь. А то, что вы просите за мое содержание и проживание, – это вообще смешная цифра.
   – Это больше, чем я обычно прошу с других. – Ровена улыбнулась. – Впрочем, в большинстве случаев пациенты просто не платили.
   Маркиз достал из бумажника несколько банкнот.
   – Здесь двадцать фунтов, – сказал он. – И позвольте мне внести ясность в финансовые вопросы, мисс Ровена. Это предназначено на расходы, связанные с моим пребыванием в доме. Сумму моего долга вашему отцу я обсужу с ним лично.
   Ровена попятилась назад, словно он предложил что-то ужасное.
   – Вы… действительно считаете, что я приму от вас такую… такую крупную сумму? – запинаясь сказала она.
   – У вас нет выбора, – заверил ее маркиз. – А если возникнут трудности, я просто пошлю своего секретаря внести эти деньги в счет вашего кредита во все местные продуктовые лавки.
   – Вы не сделаете ничего подобного! – сердито воскликнула Ровена. – И позвольте теперь мне внести ясность в денежные расчеты. Мы не нуждаемся в вашей благотворительности, милорд.
   – Мне нужно полноценное питание, – ответил на это маркиз, забавляясь ее горячностью. – Вы сами сказали, что мне надо восстанавливать силы. Так вот, я требую бараньих ножек, говяжьего филе, откормленных цыплят и много других вещей, которые, впрочем, можно доставить из моего дома.
   – Мы не примем их! – заявила Ровена.
   – Вы разочаровываете меня, – сказал маркиз. – Я уж было начал думать, что вы, мисс Ровена, вполне практичная женщина. А вы просто самоуверенная особа, считающая, что всегда действует безошибочно. Вы кормите богатых за счет бедных из глупой, ложно понятой гордости, которой на самом деле просто не можете себе позволить.
   – Как вы смеете так со мной разговаривать!
   Но Ровена понимала, что ее семья действительно нуждается во всем, о чем говорил маркиз.
   Что ж, ради детей она снова уступит, и пусть маркиз опять добивается своего.

Глава вторая

   – Могу я войти? – раздался тихий, дрожащий голосок возле двери.
   Повернув голову, маркиз увидел заглядывающую в комнату Гермиону.
   – Да, заходи, – ответил он.
   – Ровена будет сердиться, если застанет меня здесь, но я хотела показать вам свое новое платье.
   Несколько дней назад состояние маркиза неожиданно ухудшилось, и приехавший из Лондона сэр Джордж прописал ему абсолютный покой.
   – Всего-навсего лихорадка, – сказал он доктору Уинсфорду. – И этого следовало ожидать. Уверен, что маркиз скоро поправится. Покой и тишина быстро поставят его на ноги.
   Маркиз, однако, чувствовал себя очень плохо. Вернулись мучительные головные боли, и молодой человек радовался, когда лекарства давали ему возможность погрузиться в глубокий сон, хоть ненадолго избавляя от страданий.
   Бодрствуя, маркиз отмечал про себя, что Ровена снова стала той мягкой и заботливой девушкой, которой была, когда он впервые пришел в сознание после несчастного случая.
   Маркиз ловил себя на том, что прислушивается к нежному голоску Ровены и ждет, когда затылка его коснется мягкая ладонь девушки, приподнимающей голову, чтобы он мог попить.
   Но сейчас маркизу снова было лучше, и он приветливо улыбался Гермионе, которая вертелась около кровати, гордо демонстрируя новое муслиновое платье.
   Платье было из самого дешевого материала – это не укрылось от наметанного глаза маркиза, знавшего толк в нарядах. Но ярко-синий цвет ткани прекрасно подходил под цвет глаз Гермионы, являясь одновременно превосходным фоном для ее чистой светлой кожи.
   Уже не в первый раз маркиз подумал о том, что, если обеспечить Гермионе приличный гардероб и вывезти ее в свет, через год она произвела бы в высшем обществе настоящий фурор.
   Но он понимал, что должен выкинуть подобные мысли из головы и не внушать девочке несбыточных надежд, чтобы потом она не испытала горького разочарования.
   Маркиз испытывал сожаление при мысли о том, что красавицы-дочери доктора Уинсфорда навсегда останутся погребены в этой убогой деревушке, где никто не увидит и не оценит их прекрасной внешности и природной грации.
   Ровена и Лотти обладали классической красотой, внешность же Гермионы опровергала все принятые каноны в оценке женских прелестей, но оставляла неизгладимое впечатление.
   Белокурые волосы Ровены были светлыми, почти серебристыми, в то время как косы Гермионы – золотыми.
   Глаза Ровены и Лотти казались голубыми, как яйца дрозда, а глаза Гермионы – синими, как васильки, и такими яркими, что, заглянув в них, трудно было уже отвести взгляд.
   «И как мог обыкновенный сельский врач произвести на свет такие необыкновенные создания?» – Маркиз часто задавался этим вопросом.
   – Вам нравится? – Гермиона стала кружиться по комнате, чтобы маркиз мог как следует разглядеть новый наряд.
   – Ты очень хорошенькая, – сказал маркиз. – Но я уверен, что ты уже знаешь об этом.
   – Я хотела, чтобы именно вы считали меня хорошенькой, – призналась Гермиона, бросая на него из-под полуопущенных ресниц взгляд, от которого наверняка перестало бы биться сердце любого из юношей Литл-Поувика.
   – Неужели ты сшила его сама? – поинтересовался маркиз.
   – Почти что, – гордо ответила Гермиона. – Ровена сделала выкройку, но я сама прошила все швы и приделала оборочки вокруг ворота. – Девочка вздохнула. – Мне так хотелось бы, чтобы кто-нибудь пригласил меня на вечеринку. Но в Литл-Поувике не бывает вечеринок.
   – А в других частях графства? Ведь живут же люди и за пределами этой деревушки.
   Гермиона улыбнулась маркизу.
   – Не мне объяснять вам, милорд, что знатные семейства графства держатся особняком. Если они дают бал или прием, никому не придет в голову пригласить детей простого доктора.
   Маркиз ничего не ответил, потому что слова девочки были чистой правдой.
   – Когда был жив старый сквайр, – продолжала Гермиона, – папу и маму приглашали раз в год на обед. Папа терпеть не мог выходы в свет, но мама всегда смеялась и говорила, что надо же когда-нибудь проветрить выходные платья.
   Маркиз вспомнил, что точно так же обращался с местным доктором и его отец. Если у того доктора и были дети, маркиз не мог припомнить их, но они наверняка не походили на красавиц из семьи Уинсфорд.
   – Еще мама говорила, что у каждого должно быть любимое занятие, – объявила вдруг Гермиона, следуя за ходом собственных мыслей.
   – И какое же любимое занятие у тебя? – поинтересовался маркиз.
   – Рисовать красивые платья! – ответила Гермиона. – Я так хотела бы, если бы представился шанс, придумывать фасоны платьев, которые шили бы самые лучшие портные.
   – Мне кажется, это очень хорошая идея, – похвалил маркиз.
   – Только мне надо брать уроки, – со вздохом сказала девочка. – Ведь без учителя трудно понять, правильно ты делаешь или нет.
   – Но ведь вам же дают образование? – спросил он.
   – Конечно! – воскликнула Гермиона. – Мама всегда настаивала на этом. Но папа в состоянии оплатить только самые главные предметы, такие как история, география, арифметика, которую я ненавижу, и английская литература.
   – А это тоже один из главных предметов?
   – Так считает Ровена. Она говорит, что мы вырастем совсем невежественными, если не будем много читать. И еще – что мы должны развивать способность критически мыслить.
   – И вам это удается? – с улыбкой спросил маркиз.
   – Я с гораздо большим удовольствием училась бы рисовать, – сказала Гермиона. – Но когда я сказала об этом Ровене, она ответила, что это невозможно.
   – А еще Ровена сказала, чтобы ты не ходила в эту комнату! – послышалось от двери.
   Гермиона обернулась и с виноватым видом посмотрела на сестру.
   – Она пришла показать мне свое новое платье, – объяснил маркиз. – Я как раз восхищался вашей совместной работой.
   – Вам нужно соблюдать покой, милорд, – напомнила Ровена. – И вы прекрасно знаете, что я велела детям держаться подальше от этой комнаты.
   – Это было вчера, когда я мучился от головной боли, – возразил маркиз. – А сегодня я чувствую себя гораздо лучше и уверен, что мне противопоказано одиночество.
   Ровена поднесла ему стакан домашнего лимонада.
   Сделав несколько глотков, маркиз отдал стакан обратно.
   – Вечером я хотел бы выпить бокал шампанского, мисс Ровена. Вы не могли бы сообщить об этом Джонсону?
   Ровена с сомнением посмотрела на молодого человека:
   – Я должна сначала спросить позволения у папы.
   – Пустая трата времени, – заверил ее маркиз. – Вы знаете, как и я, что доктор согласится на все, отчего я могу почувствовать себя лучше.
   – Очень хорошо, я передам вашу просьбу лакею, когда он вернется, – пожала плечами Ровена.
   Гермиона смотрела на маркиза с озорным огоньком в глазах.
   – Джонсон уехал в Свейнлинг-парк? – спросила она. – Если так, может быть, он привезет еще немного этих чудесных персиков?
   – Гермиона! – укоризненно воскликнула Ровена.
   – Я буду очень недоволен, если Джонсон не привезет фруктов, овощей и всего, что вам нужно, – сказал маркиз.
   – Вы очень добры, милорд, – произнесла в ответ Ровена. – Но мы не должны этим злоупотреблять.
   – Все это нужно мне самому. Надеюсь, что сегодня вечером мне разрешат пообедать как следует. Я смертельно устал от протертой пищи, которой вы пичкали меня последние несколько дней.
   – Вы ведь знаете, что вам запретили есть все остальное, пока у вас была лихорадка.
   – Я не жалуюсь, – успокоил ее маркиз. – Но я очень проголодался.
   – Вам лучше – намного лучше! – возбужденно воскликнула Гермиона. – А значит, мы можем прийти поговорить с вами. А то надоело прокрадываться на цыпочках мимо вашей двери. Нам ведь хочется о многом вас расспросить.
   – И что же вы хотели спросить? – поинтересовался маркиз.
   – Достаточно, Гермиона! – решительно вмешалась Ровена. – Беги отсюда. Его светлость и так говорил сегодня слишком много.
   Увидев разочарование на хорошеньком личике младшей сестры, Ровена добавила:
   – Возможно, если он не очень устал, вы можете прийти попозже и пожелать ему спокойной ночи.
   – Я хочу остаться поговорить с ним сейчас, – настаивала Гермиона.
   – Мы говорили об увлечениях, – сказал маркиз. – Ваша сестра сообщила мне, что любит рисовать и хочет быть модельером.
   – Скорее ей удастся перепрыгнуть через луну.
   – Мама говорила, что у каждого должно быть любимое занятие, – с вызовом повторила Гермиона. – А чем увлекаетесь вы, милорд?
   – Я вполне согласен со словами вашей матушки. У меня тоже есть увлечение, доставляющее мне огромное удовольствие. Интересно, удастся ли вам угадать, что это?