– Если она не узнает этого от меня, – возразил отец, – ей придется постичь это самой. – Тайным прегрешениям, Мелита, в обществе не придают значения, – продолжал он. – Их осуждают, когда они становятся явными, и клеймят, когда они попадают в газеты!
   Мелита была слишком мала тогда, чтобы понять, о чем идет речь, но позже, когда она стала старше, смысл отцовских слов дошел до нее.
   Она узнала – не от родителей, а от их друзей, – что семейные люди могли вступать в любовные связи, но на это смотрели сквозь пальцы до тех пор, пока любовники вели себя благоразумно и не выставляли свои отношения напоказ.
   Романы принца Уэльского[1] служили бесконечным источником сплетен. Мелита видела его однажды на скачках, куда взял ее отец. Принц показался ей очень внушительным, хотя и не особенно красивым.
   Его окружала толпа роскошных красавиц, и по дороге домой Мелита наивно спросила отца, была ли с ним принцесса Александра.
   – Нет, конечно. Зачем ему супруга, когда с ним соблазнительная леди Брук, – отвечал он, не подумав.
   – А почему? – спросила Мелита.
   Ответа не последовало, и только год спустя, когда в свете заговорили о страстном увлечении принца, Мелита поняла, в чем суть. Однако, поскольку законная супруга его высочества и лорд Брук, казалось, ничего не имели против, какое кому до этого было дело?
   Мелите все это казалось странным и совсем непохожим на поведение ее родителей.
   Они были так счастливы вместе, что стоило только увидеть радостное выражение лица ее матери, когда отец возвращался домой, и услышать, как он нежно здоровается с ней, чтобы понять, что для них никого в мире больше не существовало.
   «Таким и должен быть брак», – думала про себя Мелита.
   Она понимала, почему ее мать не завидовала своим двум сестрам, ведущим блестящую светскую жизнь, чьи фотографии постоянно появлялись в светской хронике.
   – Ты так прекрасна, мама, – сказала она однажды. – Я бы хотела, чтобы у тебя были дорогие платья и драгоценности и чтобы ты была царицей бала.
   – Для меня лучше быть здесь с твоим отцом, чем танцевать в Букингемском дворце, – покачала головой мать.
   И по тому, как она это сказала, Мелита поняла, что мать говорит правду.
   Теперь Мелите предстояло увидеть мир, где, по словам ее матери, не было места любви и верности.
   Даже если ей и не доведется встретиться с ними лично, она часто будет под одной крышей с принцем Уэльским, леди Брук и другими, кого тетя Кэтрин так превозносила и чьим обществом наслаждалась.
   «Это будет ужасно! – с огорчением размышляла Мелита. – Даже если я буду почти все время проводить в классной комнате, мне все равно придется о них слышать, ведь слуги так любят посудачить о своих хозяевах. Я понимаю, почему маме была чужда эта жизнь».
   Но она с отчаянием сознавала, что другого выхода у нее нет.
   Мелита была достаточно благоразумной, чтобы понять, что тетка была права: дядя Роберт теперь ее опекун, и она должна повиноваться его воле.
   «Могло быть и хуже, – пришла ей в голову мысль, – если бы мне пришлось жить у них в доме».
   Мелита чувствовала, что леди Кэтрин ее не любит и всегда нашла бы к чему придраться. Она могла только надеяться, что не вызовет недоброжелательность маркизы и будет «знать свое место», как выражалась прислуга.
   Девушку расстраивала перспектива вхождения в то общество, в котором жила ее тетка.
   Мелита знала из газет о бесконечных балах, приемах, раутах, где бывала леди Кэтрин, и о том, как она и ей подобные изо всех сил боролись за место в «магическом кругу» приближенных принца Уэльского, стараясь в то же время не навлечь на себя неудовольствие королевы Виктории.
   Вся эта суета казалась такой никчемной и бессмысленной, хотя она и имела огромное значение для тех, кто в ней участвовал.
   Мелита отлично понимала, что имела в виду тетка, говоря о «возможностях», которые сулила ей дружба с девочкой, чьей компаньонкой ей предстояло быть.
   Поскольку внучка маркизы Сэрл была очень богата, ей предназначалось особое место в «магическом кругу», ведь не зря же тетя Кэтрин сказала, что лишние деньги никогда еще никому не мешали.
   – Мне не нужны деньги, – в неожиданном порыве сказала Мелита. – Мне нужен родной дом, близкие друзья и мой любимый конь!
   Сознавая, что ее ждет скорое расставание с дорогими сердцу вещами, Мелита горько расплакалась.
 
   Двумя днями позже, прощаясь с четой Джонсон и садясь в присланный теткой из Лондона экипаж, Мелита уже не плакала.
   Экипаж был совсем не таким элегантным, как тот, в котором путешествовала ее светлость, и, хотя лошади были чистокровные, в них не было заметно ничего выдающегося.
   И на козлах рядом с кучером уже не было лакея.
   Таким образом, там нашлось место для дорожного сундука Мелиты, а остальной ее багаж разместился внутри кареты.
   Она плакала утром, прощаясь с Эросом, но сейчас, когда она пожимала руку Джонсону и его жене, плакала только миссис Джонсон.
   – Берегите себя, милочка, я хочу сказать, мисс Мелита, – говорила она. – И не беспокойтесь о нас. Мы будем поддерживать все в доме, как это было при вашей дорогой мамочке, – упокой, Господи, ее душу, – и вы и не заметите, как снова окажетесь дома.
   Джонсон только безмолвно сжал ее руку в своих, и девушка поняла, что у него не хватало слов, чтобы выразить свои чувства.
   Последний раз взглянув в сторону конюшни, она села в карету. Экипаж тронулся, и, махая на прощание Джонсонам, Мелита бросила грустный взгляд на дом, где прошло ее детство, вся ее жизнь до сегодняшнего дня. Она чувствовала себя как аристократка эпохи Французской революции по дороге на гильотину.
 
   Лондонский особняк ее родственников оказался таким, каким Мелита и ожидала его увидеть: величественным и немного мрачноватым. В вестибюле ее встретили множество ливрейных лакеев и дворецкий с внешностью и манерами архиепископа.
   Он доложил о ней зычным голосом, и тетя Кэтрин, сидевшая в гостиной в обществе молодого человека, поигрывающего моноклем, подняла на нее недовольный взгляд.
   – Как ты быстро добралась! – раздраженно сказала она, словно усматривала в этом какое-то нарушение приличий, когда Мелита, приблизившись к тете, сделала реверанс. – Отправляйся наверх и начинай разбирать вещи. Я приду позже, – распорядилась леди Кэтрин.
   Мелита снова присела и последовала за ожидавшим ее дворецким.
   Когда дверь за ней закрылась, она услышала, как джентльмен с моноклем сказал:
   – Что за прелестное создание! Кто это?
   Возможно, дурное настроение тетки, когда она поднялась к ней в спальню полчаса спустя, объяснялось именно интересом к юной племяннице этого джентльмена.
   – Я рассчитывала, что у тебя хватит ума привести себя в порядок с дороги, прежде чем позволить прислуге докладывать о себе, – сказала она холодно. – Тем более что я была занята.
   – Простите, тетя Кэтрин, – извинилась Мелита, – но я не знала, чего от меня ожидают.
   – Ну теперь ты знаешь.
   Леди Кэтрин выглядела очень мило в голубом шелковом платье, под цвет глаз, хотя и не по возрасту легкомысленном.
   Она оглядела Мелиту с головы до ног.
   – Придется нам что-то сделать с твоей наружностью. Сейчас ты похожа на горничную, оставшуюся без места.
   – Или на бедную родственницу, – не сдержалась Мелита.
   – Ты и есть бедная родственница, и не забывай об этом, – отвечала леди Кэтрин. – Мне стоило немалых трудов найти тебе подходящее место. Я рада сообщить тебе, что получила письмо от маркизы, полное благодарности. Как я и предвидела, она ожидает тебя в Сэрл-Парке в ближайшее время.
   – Чем вызвана такая спешка? – с любопытством спросила Мелита.
   – Понятия не имею, – пожала плечами леди Кэтрин. – Но я не сомневаюсь, ты узнаешь ответ на этот вопрос по приезде на место. – Все еще не спуская глаз с Мелиты, она сказала: – Я не собираюсь тратиться на покупку для тебя новых платьев и хочу, чтобы ты знала, что я не стану носить траур по твоей матери или даже сообщать кому-либо о ее смерти.
   Мелита широко раскрыла глаза, изумленная бездушием леди Кэтрин.
   – Если я надену траур, я не смогу посещать вечера и приемы в этом сезоне, а я совсем не желаю их пропустить. Да и черный цвет мне совсем не к лицу, я выгляжу в нем старше своих лет. Поэтому никому, а главное, маркизе не говори о том, что твоя мать недавно умерла.
   – Тогда откуда ей известно… что мне нужно… место?
   – Она знает, что ты сирота, но полагает, что твои родители скончались давно и ты уже не носишь траур.
   Мелита была поражена. Ее обидело не столько желание леди Кэтрин исказить факты о смерти своей сестры, сколько отсутствие какого-нибудь чувства.
   – Слава богу, – продолжала леди Кэтрин, – у меня скопилось множество ненужной одежды. Я собиралась отдать все это на нужды благотворительности, но у меня как-то руки не дошли. Это как раз то, что тебе пригодится.
   Она позвонила горничной, и в комнату внесли на ее обозрение всевозможные туалеты.
   – Пожалуй, это я все-таки оставлю себе, – сказала леди Кэтрин, взглянув на одно очень элегантное платье. – А это зеленое мне не нужно, я всегда чувствовала, что оно приносит мне несчастье.
   Мелиту не спрашивали, что ей нравится, а что нет. И скоро вся кровать была завалена платьями. Некоторые из них были очень модными, и Мелита не сомневалась, что, раз она будет компаньонкой у девочки, у нее не найдется случая их надеть.
   Она также видела, что они ей велики, особенно в талии и в груди, но, поскольку леди Кэтрин не придавала этому обстоятельству никакого значения, спорить ей не приходилось.
   «Мне понадобится много времени, чтобы перешить их по себе», – подумала Мелита, наблюдая за тем, как гора нарядов на кровати все росла и росла.
   – Там еще много белья, что не годится вашей светлости, – сказала горничная.
   – Тогда пусть его заберет мисс Уолфорд, – распорядилась леди Кэтрин. – Давайте посмотрим, придутся ли ей впору мои туфли.
   Они годились Мелите по размеру, хотя некоторые были настолько узки, что девушка подумала, что не сможет совершать в них далеких прогулок.
   Там было еще множество перчаток, уже не раз чищенных. На некоторых были пятнышки, которые нельзя было удалить. Другие были аккуратно заштопаны, но для ее светлости они уже не годились. Только лучшее из лучшего могло удовлетворить ее!
   За перчатками последовали шляпки, шарфики и зонтики.
   Было еще столько всего, что Мелита сбилась со счета. Она подумала, что, если компаньонка явится в Сэрл-Парк с таким багажом, это может показаться хозяевам поместья очень странным.
   Однако она была совершенно уверена, что тетка не потерпит никаких возражений. Когда горничная наконец объявила, что больше показывать нечего, леди Кэтрин сказала:
   – Тебе очень повезло, дорогая, я дала тебе настоящее приданое.
   – Благодарю вас, тетя Кэтрин, я вам очень признательна, – поспешила сказать Мелита.
   – Что только не сделаешь для бедной сиротки! Ты видишь, Мелита, какое у меня доброе сердце. Если маркиза отметит какой-нибудь из твоих туалетов, не забудь сообщить ей, что получила его от меня.
   – Да, конечно, тетя Кэтрин. Еще раз большое спасибо.
   Леди Кэтрин удовлетворенно вздохнула.
   – Никто теперь не сможет сказать, что я не сделала для тебя все возможное. Если ты не оправдаешь наших ожиданий, как в свое время твоя мать, я буду очень тобой недовольна.
   – Мама ушла из дома с человеком, которого любила, – сказала Мелита.
   – Мне это отлично известно. Это был в высшей степени недостойный для девушки из хорошей семьи поступок, и ты видишь теперь, что из этого вышло. Будь твой отец богат, ему не пришлось бы править невыезженной лошадью, и твои родители были бы сейчас живы.
   Мелита на мгновение закрыла глаза, почувствовав щемящую боль в груди.
   Ей было невыносимо больно вспоминать, как беспокоился отец по поводу единственной оставшейся у них лошади, которая могла ходить в упряжи. Всех остальных ему пришлось продать.
   – Я хотел придержать их, пока не объезжу Руфуса, – сказал он жене. – Но я не мог отказаться от такого предложения. Последние три года этот человек был моим постоянным покупателем, и сейчас ему срочно понадобились лошади.
   – Я уверена, что мы как-нибудь обойдемся, дорогой, – ответила она.
   Мелита знала, что ее мать согласилась только потому, что они были всем кругом должны и владелец мясной лавки настойчиво осведомлялся, когда же они заплатят по счету.
   Но по дороге что-то напугало Руфуса в ночной темноте, он понес и врезался на всем скаку в приближавшийся поезд.
   Мелита невольно подумала, что суммы, израсходованной леди Кэтрин на туалеты, им бы хватило на год существования и позволило бы сохранить хороших выездных лошадей.
   Но что было толку сравнивать двух сестер? Ее мать сделала свой выбор в жизни и никогда в нем не раскаивалась, поэтому и Мелита чувствовала, что не должна об этом сожалеть.
   – Ты должна помочь мне, мама, – шептала девушка в темноте, лежа в спальне чужого дома. – Ты должна помочь мне не совершить ошибок и не раздражать тетю Кэтрин. Зачем ты оставила меня, мама? – снова и снова сквозь слезы спрашивала она.
   Мелите хотелось верить, что мать была с ней рядом и готова в трудную минуту поддержать ее. Девушке было так одиноко в темноте, в незнакомом доме, перед лицом неизвестного будущего.
   Она закрыла глаза и постаралась заснуть. Ее охватила дрожь, но не от холода, а от страха перед неизвестностью и растущего чувства одиночества.

Глава вторая

   По дороге из Лондона, в комфортабельном экипаже, присланном за ней маркизой, Мелита начинала испытывать все большую тревогу.
   Когда рано утром она покидала дом тетки, с ней никто не простился. У нее было такое чувство, как будто она пускалась в приключение, не зная, что ее ожидает и чем все это кончится.
   Карета, в которой ехала девушка навстречу судьбе, была гораздо роскошней, чем та, в которой ей пришлось путешествовать накануне, и запряжена великолепной четверкой лошадей.
   Ей бы хотелось присмотреться к ним поближе, но Мелита не осмелилась попросить об этом, боясь насмешек, потому что слуги маркизы относились к ней так, словно она была им ровней.
   «Я и правда ничем не лучше их», – подумала она, но эта мысль ее мало утешила.
   Она слышала раньше, что Бакингемшир очень красив. Проезжая сейчас вдоль садов, речек, маленьких симпатичных деревень, Мелита жалела, что не может поговорить об увиденном с отцом. Он всегда интересовался жизнью в разных графствах, местными обычаями и больше всего любил спорт, особенно скачки. Вспомнив о нем, Мелита сразу же постаралась перевести свои мысли на что-то другое. Хотя она держалась мужественно, не плакала на людях и всячески скрывала свои чувства, внутреннее напряжение не покидало ее и недавняя потеря родителей все еще причиняла глубокую боль.
   И только мысли о неясном будущем отвлекали девушку от тяжелых переживаний. Внезапность постигшей ее катастрофы также в известной степени притупила в ней восприятие окружающего, так что, рассчитываясь с долгами и покидая отчий дом, она чувствовала, будто все это делает не она, а кто-то другой.
   «Может быть, когда я окажусь в Сэрл-Парке, – подумала она, – меня ожидает так много обязанностей, что весь день будет расписан по минутам и по ночам мне станет не до размышлений».
   Чтобы отвлечься от грустных мыслей, она попробовала подумать о многочисленных платьях, отданных ей за ненадобностью теткой и упакованных сейчас в сундуках.
   Прислугу из Сэрл-Парка явно поразит внушительный багаж, которым карета была заполнена не только внутри, но и сзади крепились сундуки, а на крыше экипажа поместились многочисленные шляпные коробки.
   К сожалению, примерив одно из платьев леди Кэтрин, Мелита убедилась, что, как она и ожидала, все их необходимо переделывать. Во-первых, Мелита была значительно ниже ростом, чем леди Кэтрин, а во-вторых, к великому неудовольствию последней, талия у девушки была намного уже.
   – Можно подумать, что тебя не кормили досыта, – ядовито сказала леди Кэтрин. – В твоем возрасте следовало бы быть полнее.
   – Мама тоже была очень тоненькая, – ответила Мелита и тут же поняла, что сказала что-то не то.
   Горничная леди Кэтрин неохотно согласилась переделать для Мелиты дорожное платье, а также, если у нее найдется время, еще одно, чтобы девушке было во что переодеться сразу по приезде.
   – Ведь у меня только две руки, миледи, – сказала она с кислой миной.
   – Значит, тебе придется шевелить ими быстрее, чем обычно, – возразила леди Кэтрин.
   С этими словами она вышла, предоставив Мелите приносить извинения за беспокойство закалывавшей на ней платье горничной.
   – Простите, что я так вас… затрудняю, – смущенно сказала она, – но ее светлость не хочет краснеть за меня перед… своими друзьями.
   – Еще больше ее светлость не хочет, чтобы в доме находился кто-то моложе и красивее ее, – заметила горничная.
   Мелита ничего не ответила. Мать всегда говорила ей, что от прислуги ничего не утаишь, и девушка понимала, что в доме леди Кэтрин все отлично знали, почему ее так спешили убрать с глаз долой.
 
   После двух часов пути, пролетевших незаметно в удобном экипаже, среди деревьев показался великолепный дворец, настолько огромный, что Мелита сначала подумала, что это королевская резиденция. Но когда распахнулись ажурные решетчатые с золочеными пиками ворота, она поняла, что перед ней Сэрл-Парк.
   Подъездная аллея, вдоль которой, словно караул гвардейцев, выстроились старые дубы, спускалась сначала вниз мимо большого озера, а потом снова поднималась вверх. Мелита могла теперь видеть дворец во всей его красоте, восхищавшей и в то же время несколько пугавшей ее. В бесчисленных окнах отражалось яркое солнце, на фоне голубого неба четко вырисовывались статуи, украшавшие крышу, личный штандарт маркиза развевался на легком летнем ветру.
   «Дворец такой огромный, что меня в нем никто не заметит», – решила Мелита себе в утешение.
   Карета остановилась у парадного входа. Величественная лестница вела к колоннаде подъезда.
   Два грума подхватили лошадей под уздцы. Мелита в этот момент переключила свое внимание на лошадей. Когда один из грумов, смуглый молоденький парнишка, схватился за удила с серебряной насечкой, лошадь, которую он держал, неожиданно вздернув голову, задела его подбородок. Пошатнувшись, он не выпустил удил, но в приступе злости с силой ударил лошадь кулаком.
   Удар был жестокий, и выходившая из кареты Мелита чуть не задохнулась от негодования. Она уже открыла рот, чтобы сделать замечание грубияну, но в это время сзади донесся гневный окрик.
   Сбежав по лестнице, какой-то джентльмен схватил грума за шиворот и оттащил его от лошади.
   – Как ты смеешь! – закричал он. – Как ты смеешь бить животное! Еще раз увижу такое, и я тебя запорю! А пока ты уволен! Если через час не уберешься отсюда, тебе придется плохо! – пригрозил разгневанный мужчина.
   Все это время он тряс мальчишку, как терьер трясет пойманную крысу, а потом швырнул его на землю.
   Мелита застыла на месте и, широко раскрыв глаза, наблюдала за этой сценой. Джентльмен в это время уже поднимался по ступенькам с гримасой раздражения на лице. Девушка невольно отметила, что он был высокого роста и весьма внушительной наружности. От его бешеного крика, от ярости, с которой он отбросил мальчишку, у нее замерло сердце.
   По тому, как почтительно склонились в поклонах слуги, когда джентльмен входил в подъезд, Мелита догадалась, что это был сам маркиз.
   – Не угодно ли вам будет последовать за мной, мисс? – неожиданно услышала Мелита вежливый голос.
   Она так пристально наблюдала за удалявшимся джентльменом, что не заметила, как возле нее оказался спустившийся по ступеням дворецкий.
   – Да… да, конечно, – ответила она поспешно и не узнала собственного голоса.
   Мелита поднялась следом за ним к парадной двери, все время испытывая неловкость от сознания, что несколько лакеев несли за ней множество дорожных сундуков и шляпных коробок.
   Они вошли в огромный вестибюль, отделанный великолепными фресками. Опасливо оглянувшись по сторонам, Мелита убедилась, что маркиза поблизости нет.
   На верхней площадке устланной красным ковром лестницы стояла пожилая женщина. По черному шелковому платью и ключам на серебряной цепочке у пояса Мелита узнала в ней домоправительницу.
   – Вы, как я понимаю, мисс Уолфорд, – сказала она. – Я – миссис Флауэр. Ее светлость желает видеть вас.
   – Благодарю вас, – ответила Мелита.
   – Я полагаю, мисс, – продолжала миссис Флауэр, – вам следует сначала снять вашу шляпу и накидку.
   – Да, разумеется, – поспешно сказала Мелита.
   Она вспомнила, как была недовольна тетка, когда ее сразу же по приезде провели в гостиную.
   – Прежде чем подниматься в классную комнату, мисс, где вы увидите леди Беттину, я хочу предложить вам привести себя в порядок после дороги здесь.
   Она распахнула перед смущенной девушкой дверь в заново отделанную комнату, где помещалась большая кровать с пышным пологом. Мелита догадалась, что комната была предназначена для важных гостей.
   – Какой большой дом, – сказала Мелита, нарушая становившееся тягостным молчание.
   – Мы все им очень гордимся, – ответила миссис Флауэр с важным видом.
   Поправив перед зеркалом волосы, Мелита повернулась к домоправительнице:
   – Я готова.
   Молча пропустив ее в раскрытую дверь, миссис Флауэр повела девушку по длинному коридору. Единственное, что Мелита услышала от нее по дороге, было:
   – Личные покои ее светлости расположены в южном крыле здания.
   «Мне понадобился бы проводник, – подумала Мелита, – чтобы не потеряться в таком огромном помещении».
   Они шли дальше и дальше, пока миссис Флауэр не остановилась у высоких дверей красного дерева.
   Она распахнула одну створку, и Мелита увидела женщину, как две капли воды похожую на горничную леди Кэтрин.
   – Ее светлость ожидает мисс Уолфорд, – сказала миссис Флауэр.
   – Я доложу о ней ее светлости, – несколько надменно ответила горничная.
   Она скрылась за дверью, ведущей в другие комнаты.
   – Я подожду здесь, мисс, – сказала домоправительница, – на тот случай, если ее светлость прикажет проводить вас в классную к леди Беттине.
   – Благодарю вас, – едва слышно произнесла Мелита.
   Она почувствовала, как сильно забилось у нее сердце, когда горничная кивком дала ей знак следовать за собой и Мелита оказалась в большой, залитой солнечным светом комнате, изысканно меблированной и благоухающей ароматом лилий.
   У камина на софе сидела женщина, и рядом с ней в довольно непринужденной позе расположился мужчина моложавой и весьма смазливой наружности. Но взгляд Мелиты был устремлен главным образом на женщину, оказавшуюся совсем иной, чем она ожидала ее увидеть.
   Вдовствующая маркиза, мать взрослого сына должна была, по ее представлениям, выглядеть старушкой. Но сидевшая перед ней дама казалась немногим старше, чем тетя Кэтрин. Только подойдя поближе, Мелита увидела, что эффект молодости был создан исключительно за счет искусственных приемов.
   Вдовствующая маркиза была, вероятно, в молодости очень хороша собой, но сейчас было заметно, что волосы у нее крашеные, а лицо под слоем грима походило на маску. Но в то же время она все еще была красива странной, призрачной красотой, и ничто не могло ускользнуть от ее проницательного взгляда из-под густо начерненных ресниц.
   Мелита знала, что женщины из высшего общества не злоупотребляют косметикой. Ее мать часто говорила, что румянами и помадой пользуются только актрисы и «им подобные».
   Маркиза явно злоупотребляла и тем и другим. Ее алые губы сложились в изумленную гримасу.
   – Вы действительно племянница Кэтрин? Я ожидала увидеть кого-нибудь постарше.
   Мелита вздохнула.
   – На самом деле я старше, чем выгляжу, миледи.
   – Но по виду вы не старше нашей Беттины. Не правда ли, Эсмонд?
   – Если вас интересует мое мнение, она будет отличной компаньонкой для девочки. На леди Кэтрин всегда можно положиться – уж она-то найдет именно то, что нужно, – сказал мужчина.
   – Поэтому я и обратилась к ней, – заметила маркиза. – А теперь я должна поговорить с этой молодой особой наедине, Эсмонд. Идите вниз и подождите меня в Голубой гостиной. Не забудьте, что Хаббарды будут к завтраку, а также и Ллойды, и напомните об этом Мервину. Он наверняка забудет, что у нас сегодня гости.
   Мужчина медленно поднялся.
   – Обязательно исполню все ваши приказания, – проговорил он, небрежно растягивая слова. – Но не задерживайтесь. Вы же знаете, лорд Хаббард меня терпеть не может.
   – При мне он этого не посмеет сказать, – с улыбкой ответила маркиза.
   Выражение глаз маркизы поразило Мелиту. Она инстинктивно поняла, что женщина может смотреть так только на мужчину, которым она заинтересована и которого старается увлечь.
   «Но ведь маркиза уже так стара», – подумала она.
   Но почему же она так сильно накрашена? И кто этот Эсмонд?
   Молодой человек направился к дверям и, проходя мимо Мелиты, к ее крайнему удивлению, игриво подмигнул ей.