— Но почему? — выдавила она.
— Потому что он был связным русской шпионской сети в Пешаваре.
Орисса вскинула голову.
— Откуда вам это известно?
— Он был персидским таджиком. Эти расчетливые и алчные люди, живущие вокруг Кабула, сделают за деньги все, что угодно.
— И русские платили ему?
— На мой взгляд, даже слишком щедро, — ответил майор Мередит, — и по-видимому, этот человек снискал их особое доверие — бумаги, которые он нес, очень важны.
Чуть помолчав, он добавил:
— Лишняя причина для нас спешить в Пешавар. Теперь нам просто необходимо попасть туда как можно быстрее.
Спокойный, обыденный тон его слов успокоил Ориссу.
Выскользнув из его объятий, она начала снова подкалывать волосы, чувствуя, как трепещет ее сердце.
Пока она укрощала волосы, майор Мередит прятал в свой плащ какие-то бумаги, вероятно, те, которые, как она догадалась, он забрал у таджика.
Затем он заново намотал на голову Ориссы тюрбан, ее непослушные локоны безропотно повиновались его умелым рукам.
— Не слишком туго? — спросил он.
— Нет.
Когда он помогал ей одеваться, у нее возникло странное чувство, словно они добрые супруги, которые мило и непринужденно беседуют о различных пустяках.
На дальнейшие разговоры времени не оставалось — день угасал, и пора было отправляться в путь.
Они шли и шли. Ориссе было гораздо тяжелее, чем прошлой ночью, но может быть потому, что она не успела как следует отдохнуть.
Кожаная подошва туфель не спасала Ориссу от острых камней. Ногам было очень холодно — шерстяные обмотки давно изорвались, и ветер радостно трепал их лохмотья.
Ночь накануне была прохладной, но безветренной. Сегодня же вскоре после полуночи неожиданно налетела буря.
Яростно хлестал порывистый ветер, казалось, он со свистом срывался с горных пиков, чтобы ледяными иглами впиваться в незадачливых путников.
Плащ Мередита раздувался, как парус на корабельной мачте. Орисса поражалась, как полуобнаженный человек может выносить такой холод!
Для самой Ориссы ее шерстяное одеяло казалось бумажной салфеткой. Вскоре руки девушки так окоченели, что она была не в силах пошевелить пальцами.
Сегодня майор Мередит даже не вспомнил про отдых. Он шел вперед, не оглядываясь, и Ориссе пришлось бежать из страха, что он растворится во тьме и она останется одна.
Они то спускались вниз, то поднимались вверх, то огибали огромные скальные выступы, однажды они даже ползли по узкому, как лезвие ножа, краю пропасти. Пропасть уходила вниз на сотни футов, и Орисса боялась, что в любой момент может свалиться в страшную бездну.
Ей не раз хотелось крикнуть майору Мередиту, что у нее больше нет сил выносить этот кошмар. Что такое не в силах выдержать даже мужчина — и уж тем более женщина! Но гордость вынуждала ее молчать. Прежде она и не подозревала в себе такую непомерную гордость!
— Повернитесь лицом к скале — прильните к ней! Передвигайте ноги боком, ступайте шаг за шагом, — приказывал он ей.
Она беспрекословно слушалась его и ненавидела его за то, что он командовал ею, как будто она была его подчиненным, сипаем, лишенным собственной воли.
Только однажды, когда ей в туфлю забился камень и пришлось вытрясать его, она крикнула, чтобы майор подождал ее.
— Что случилось? В чем дело? — услышала она раздраженный голос.
— Камень, — откликнулась она, садясь на землю. Снимая злополучную туфлю, а потом вновь обуваясь, Орисса поразилась, какой холодной была ее нога. Да она же ничего не чувствует!
— Нам некогда прохлаждаться, — упрекнул он.
— Да, конечно, — покорно ответила она. Они взобрались на нечто, показавшееся Ориссе неприступным утесом, на котором и опоры-то для ног почти не находилось, а потом был еще один утес, и еще, так они продвигались все дальше и дальше, до тех пор пока холод не выморозил не только ее тело, но и ее мозг.
Мыслей не было, воля иссякла, и нечем стало заставлять себя следовать за развевающимся плащом, мелькавшим далеко впереди.
— Пусть он уходит без меня, — прошептала она. — Это бесполезно. Я не могу больше, не могу!
Она не выдала себя ни единым звуком, но, видимо, какое-то шестое чувство подсказало майору Мередиту, как ей тяжело, потому что он вдруг обернулся.
В призрачном звездном свете он увидел ее маленькую обмякшую фигурку, ее огромные исстрадавшиеся глаза…
Не сказав ни слова, он взял ее на руки.
Орисса порывалась было вырваться. Она собиралась сказать ему, что может еще справиться сама, но слова замерзли на ее губах.
Она прижалась щекой к его плечу и поняла, что умри она сейчас, это будет совсем не важно…
Первым ощущением Ориссы было то, что ей тепло.
Щеки уже не казались ей промерзшими льдинками на застывшем лице. Руки согрелись, и приятная истома наполняла все ее тело.
Где-то рядом тикали часы… В голове пронеслась смутная мысль: откуда тут могут появиться часы?
До чего же восхитительно было отогреться, и похоже, ей снились счастливые сны, потому что ощущение счастья все еще оставалось с ней.
Вдруг она поняла, что щекой прижимается к груди майора Мередита и чувствует тепло его тела.
Она распласталась на его обнаженной груди, вытянув одну руку вдоль его тела, а другую, согнув в локте, упирала в плечо.
Непроглядный мрак окутывал ее со всех сторон, и Орисса догадалась — Мередит укрыл ее своим плащом, словно шатром, а звук, который она слышала, был не чем иным, как биением его сердца.
Было не только невероятным облегчением согреться, но также невыразимо радостно знать, что он прижимал ее к себе, что она под его надежной защитой.
Ориссу пронзила мысль: да она любит его!
Она осознала это так ясно, как будто звезда, падая с небес, шепнула ей это или метеор прочертил небосвод огненным росчерком.
Она любила его! И все остальное меркло перед этим минутным озарением.
Орисса закрыла глаза и снова уснула…
Должно быть, прошло немало времени, прежде чем она почувствовала, что он пошевелился, а когда он стащил плащ с ее головы, она ощутила поток горячего воздуха и поняла, что солнце давно взошло.
Ей было неловко за то, как она спала, и она притворилась, что все еще не проснулась.
Он осторожно высвободил руку из-под нее и бережно уложил Ориссу на земляной пол. Затем очень тихо, так, что она едва слышала его шаги, Мередит вышел из пещеры, где они спали, и она осталась одна.
Она приоткрыла глаза.
Да, это была пещера. Довольно большая. Гораздо больше, чем их вчерашнее убежище.
Орисса судорожно вздохнула.
Ей вспомнился и ужасный холод, и тот миг, когда она ослабела, а майор Мередит заметил это, и ее пробуждение у него на груди, и пронзительное ощущение счастья, когда она поняла, что любит его.
«Могу ли я любить его? — спрашивала она себя. — Ведь я для него источник раздражения, не более!»
Когда-то он поцеловал ее, и теперь она понимала, как, впрочем, знала всегда: для него тот поцелуй — всего лишь мимолетный каприз.
Она не сомневалась, что выглядит ужасно: кожа приобрела какой-то землистый цвет; спутанные, нечесаные волосы скрыты под выцветшим ветхим тюрбаном; с ног свисают остатки шерстяных тряпок.
Только одна мысль наполняла ее сердце надеждой, мысль, что если они осилят задуманное и полк, запертый в осажденном форте, будет спасен, то дядя Генри выполнит обещанное — подарит ей самые красивые наряды, какие только можно купить в Лахоре, Дели и Мадрасе.
А когда у нее будут разнообразные туалеты, неужели она не покажется майору Мередиту самой привлекательной! Сомнения терзали ее душу. А может быть, она вообще не его тип женщины?
Мужчины-авантюристы, как правило, избегают брать в жены женщин-авантюристок. Им милее тихие, верные женщины, которые спокойно сидят дома и безмятежно ждут возвращения мужей.
«Нет, все безнадежно», — подумала Орисса. Но когда майор Мередит вернулся в пещеру, ей показалось, что ее сердце пустилось в какой-то первобытный танец и вот-вот выскочит из груди.
Он мог странно выглядеть, мог быть суровым, даже безжалостным, мог на ее глазах убить человека, и все же она любила его!
Она любила его всем своим существом! Ее любовь была не романтическими фантазиями юной девушки, которая, ничего не зная, лишь мечтает о суженом, — нет, ее любовь была любовью женщины к тому мужчине, которому она отдала не только свое сердце, но и всю свою душу.
«Я люблю вас!.. Я люблю вас!..» — хотелось ей крикнуть ему.
Но усилием воли она сумела подавить порыв и спросила с вполне безразличным видом:
— Насколько далеко мы продвинулись прошлой ночью?
— На довольно значительное расстояние, — ответил майор Мередит. — Мы вновь вернулись в район гор, окаймляющих пешаварскую дорогу. Сейчас мы достаточно далеко от лагеря тех племен, которые осадили форт, и в относительной безопасности.
Орисса радостно взглянула на него и, слегка запинаясь, проговорила:
— Мне… жаль, что вам пришлось… нести меня вчера ночью. Было… слишком холодно.
Воспоминания о том, как он согрел ее, вызвали яркий румянец на ее щеках, но она успокоила себя тем, что одна краска непременно скроет другую — под золотисто-коричневой краской на ее лице он не заметит ее смущения.
— Я был слишком требователен к вам, — ответил он. — Конечно, это было жестоко, но мне не оставалось ничего иного.
— Да, я понимаю, — согласилась Орисса.
— Надеюсь, мне не стоит повторять, что вы проявили себя с самой лучшей стороны, — продолжал он.
В его голосе было что-то такое, что заставило ее задрожать. Она невольно бросила на него быстрый взгляд и тут же отвернулась.
— Я… подвела вас, — прошептала она.
— Ничего подобного! — возразил он. — Ни одна другая женщина в мире не справилась бы лучше.
У нее перехватило дыхание, она была не в силах даже взглянуть на него. А потом он добавил своим обычным холодновато-вежливым тоном:
— Вынужден извиниться. Мне следовало бы чем-то накормить вас, но запасы наши на исходе.
Впрочем, если повезет, еды хватит, так что, пока мы доберемся до Пешавара, голодная смерть нам не грозит.
Орисса хотела было возразить, что и чапати, и даже рис к этому времени стали почти несъедобными, но, собрав все свое мужество, она проглотила несколько рисинок. Запивая их водой, она старалась не думать, как сильно она голодна.
Поев, майор Мередит пошел к выходу из пещеры.
— Внизу я заметил пастуха со стадом овец. Но придется рискнуть и выйти сейчас, до наступления ночи.
— Разумно ли это? — спросила она.
— Необходимо добраться до Пешавара как можно быстрее, — ответил он. — Тот человек, которому я заплатил, мог не дойти, и Бог знает, что сейчас творится в Шубе.
Орисса поняла, что эта мысль всю дорогу мучила его, и она ощутила укол совести за то, что недостаточно болела душой за своего дядю.
Ругая себя за забывчивость и словно наверстывая упущенное, она стала страстно молиться, чтобы штурм форта не начался и чтобы подкрепления смогли пройти — хотя, как им это удастся, она не имела ни малейшего представления.
— Да, пошли, немедленно! — воскликнула она, и без дальнейших разговоров они отправились в путь.
Полуденный жар спал, но припекало еще достаточно сильно, и вскоре для Ориссы шерстяной плащ из одеяла, переброшенный через руку, стал невыносимо тяжел.
Но и выбросить его она не осмеливалась — Орисса слишком хорошо помнила про морозные ночи и понимала, что без этого одеяла она легко подхватит воспаление легких.
Нет, лучше быть измученной, чем больной!
Теперь вместо чрезмерного холода Орисса страдала от ужасной жары. Она с отвращением чувствовала, как по ее спине и груди струился пот.
Она с радостью сняла бы тюрбан, но майор Мередит непременно рассердится, стоит ей только намекнуть об этом.
Им по-прежнему необходимо было сохранять маскировку.
Ее туфли совсем изорвались, и ноги нестерпимо болели. Каждый шаг давался с большим трудом.
Они преодолевали одну гору за другой, едва не соскальзывая вниз по крутым ущельям, утоляли жажду из уже иссякающих ручьев, перебирались вброд через ледяные струи, пока не обогнули то, что казалось Ориссе пиком неприступной горы, как вдруг майор Мередит замер на месте, словно окаменел.
Приблизившись к нему, она тихо вскрикнула и застыла в испуге.
По узким звериным тропам шли, покрывая склон холма, люди — сотни людей, — казавшиеся сейчас не крупнее муравьев, но приближались они почти с невероятной скоростью.
— Что… это? Кто… они? — с трудом проговорила Орисса.
Она ожидала, что майор Мередит, развернувшись, побежит, пытаясь как-то спрятаться от надвигающейся орды, но внезапно поняла, что этого не потребуется. Все еще не веря себе, она взирала на мундиры приближающихся людей.
Одежда на всех была одинаковой, а черноволосые головы прикрывали одетые чуть набекрень знакомые ей шапочки.
Она услышала, как майор Мередит издал ликующий крик и радостно воздел руки. Но еще до этого Орисса поняла, что спасены не только они, спасена и Шуба.
Это были гхурки!
Выносливые, упорные бойцы, цепкие, как горные козы, маленькие солдаты Непала шли им на помощь!
Глава 9
— Потому что он был связным русской шпионской сети в Пешаваре.
Орисса вскинула голову.
— Откуда вам это известно?
— Он был персидским таджиком. Эти расчетливые и алчные люди, живущие вокруг Кабула, сделают за деньги все, что угодно.
— И русские платили ему?
— На мой взгляд, даже слишком щедро, — ответил майор Мередит, — и по-видимому, этот человек снискал их особое доверие — бумаги, которые он нес, очень важны.
Чуть помолчав, он добавил:
— Лишняя причина для нас спешить в Пешавар. Теперь нам просто необходимо попасть туда как можно быстрее.
Спокойный, обыденный тон его слов успокоил Ориссу.
Выскользнув из его объятий, она начала снова подкалывать волосы, чувствуя, как трепещет ее сердце.
Пока она укрощала волосы, майор Мередит прятал в свой плащ какие-то бумаги, вероятно, те, которые, как она догадалась, он забрал у таджика.
Затем он заново намотал на голову Ориссы тюрбан, ее непослушные локоны безропотно повиновались его умелым рукам.
— Не слишком туго? — спросил он.
— Нет.
Когда он помогал ей одеваться, у нее возникло странное чувство, словно они добрые супруги, которые мило и непринужденно беседуют о различных пустяках.
На дальнейшие разговоры времени не оставалось — день угасал, и пора было отправляться в путь.
Они шли и шли. Ориссе было гораздо тяжелее, чем прошлой ночью, но может быть потому, что она не успела как следует отдохнуть.
Кожаная подошва туфель не спасала Ориссу от острых камней. Ногам было очень холодно — шерстяные обмотки давно изорвались, и ветер радостно трепал их лохмотья.
Ночь накануне была прохладной, но безветренной. Сегодня же вскоре после полуночи неожиданно налетела буря.
Яростно хлестал порывистый ветер, казалось, он со свистом срывался с горных пиков, чтобы ледяными иглами впиваться в незадачливых путников.
Плащ Мередита раздувался, как парус на корабельной мачте. Орисса поражалась, как полуобнаженный человек может выносить такой холод!
Для самой Ориссы ее шерстяное одеяло казалось бумажной салфеткой. Вскоре руки девушки так окоченели, что она была не в силах пошевелить пальцами.
Сегодня майор Мередит даже не вспомнил про отдых. Он шел вперед, не оглядываясь, и Ориссе пришлось бежать из страха, что он растворится во тьме и она останется одна.
Они то спускались вниз, то поднимались вверх, то огибали огромные скальные выступы, однажды они даже ползли по узкому, как лезвие ножа, краю пропасти. Пропасть уходила вниз на сотни футов, и Орисса боялась, что в любой момент может свалиться в страшную бездну.
Ей не раз хотелось крикнуть майору Мередиту, что у нее больше нет сил выносить этот кошмар. Что такое не в силах выдержать даже мужчина — и уж тем более женщина! Но гордость вынуждала ее молчать. Прежде она и не подозревала в себе такую непомерную гордость!
— Повернитесь лицом к скале — прильните к ней! Передвигайте ноги боком, ступайте шаг за шагом, — приказывал он ей.
Она беспрекословно слушалась его и ненавидела его за то, что он командовал ею, как будто она была его подчиненным, сипаем, лишенным собственной воли.
Только однажды, когда ей в туфлю забился камень и пришлось вытрясать его, она крикнула, чтобы майор подождал ее.
— Что случилось? В чем дело? — услышала она раздраженный голос.
— Камень, — откликнулась она, садясь на землю. Снимая злополучную туфлю, а потом вновь обуваясь, Орисса поразилась, какой холодной была ее нога. Да она же ничего не чувствует!
— Нам некогда прохлаждаться, — упрекнул он.
— Да, конечно, — покорно ответила она. Они взобрались на нечто, показавшееся Ориссе неприступным утесом, на котором и опоры-то для ног почти не находилось, а потом был еще один утес, и еще, так они продвигались все дальше и дальше, до тех пор пока холод не выморозил не только ее тело, но и ее мозг.
Мыслей не было, воля иссякла, и нечем стало заставлять себя следовать за развевающимся плащом, мелькавшим далеко впереди.
— Пусть он уходит без меня, — прошептала она. — Это бесполезно. Я не могу больше, не могу!
Она не выдала себя ни единым звуком, но, видимо, какое-то шестое чувство подсказало майору Мередиту, как ей тяжело, потому что он вдруг обернулся.
В призрачном звездном свете он увидел ее маленькую обмякшую фигурку, ее огромные исстрадавшиеся глаза…
Не сказав ни слова, он взял ее на руки.
Орисса порывалась было вырваться. Она собиралась сказать ему, что может еще справиться сама, но слова замерзли на ее губах.
Она прижалась щекой к его плечу и поняла, что умри она сейчас, это будет совсем не важно…
Первым ощущением Ориссы было то, что ей тепло.
Щеки уже не казались ей промерзшими льдинками на застывшем лице. Руки согрелись, и приятная истома наполняла все ее тело.
Где-то рядом тикали часы… В голове пронеслась смутная мысль: откуда тут могут появиться часы?
До чего же восхитительно было отогреться, и похоже, ей снились счастливые сны, потому что ощущение счастья все еще оставалось с ней.
Вдруг она поняла, что щекой прижимается к груди майора Мередита и чувствует тепло его тела.
Она распласталась на его обнаженной груди, вытянув одну руку вдоль его тела, а другую, согнув в локте, упирала в плечо.
Непроглядный мрак окутывал ее со всех сторон, и Орисса догадалась — Мередит укрыл ее своим плащом, словно шатром, а звук, который она слышала, был не чем иным, как биением его сердца.
Было не только невероятным облегчением согреться, но также невыразимо радостно знать, что он прижимал ее к себе, что она под его надежной защитой.
Ориссу пронзила мысль: да она любит его!
Она осознала это так ясно, как будто звезда, падая с небес, шепнула ей это или метеор прочертил небосвод огненным росчерком.
Она любила его! И все остальное меркло перед этим минутным озарением.
Орисса закрыла глаза и снова уснула…
Должно быть, прошло немало времени, прежде чем она почувствовала, что он пошевелился, а когда он стащил плащ с ее головы, она ощутила поток горячего воздуха и поняла, что солнце давно взошло.
Ей было неловко за то, как она спала, и она притворилась, что все еще не проснулась.
Он осторожно высвободил руку из-под нее и бережно уложил Ориссу на земляной пол. Затем очень тихо, так, что она едва слышала его шаги, Мередит вышел из пещеры, где они спали, и она осталась одна.
Она приоткрыла глаза.
Да, это была пещера. Довольно большая. Гораздо больше, чем их вчерашнее убежище.
Орисса судорожно вздохнула.
Ей вспомнился и ужасный холод, и тот миг, когда она ослабела, а майор Мередит заметил это, и ее пробуждение у него на груди, и пронзительное ощущение счастья, когда она поняла, что любит его.
«Могу ли я любить его? — спрашивала она себя. — Ведь я для него источник раздражения, не более!»
Когда-то он поцеловал ее, и теперь она понимала, как, впрочем, знала всегда: для него тот поцелуй — всего лишь мимолетный каприз.
Она не сомневалась, что выглядит ужасно: кожа приобрела какой-то землистый цвет; спутанные, нечесаные волосы скрыты под выцветшим ветхим тюрбаном; с ног свисают остатки шерстяных тряпок.
Только одна мысль наполняла ее сердце надеждой, мысль, что если они осилят задуманное и полк, запертый в осажденном форте, будет спасен, то дядя Генри выполнит обещанное — подарит ей самые красивые наряды, какие только можно купить в Лахоре, Дели и Мадрасе.
А когда у нее будут разнообразные туалеты, неужели она не покажется майору Мередиту самой привлекательной! Сомнения терзали ее душу. А может быть, она вообще не его тип женщины?
Мужчины-авантюристы, как правило, избегают брать в жены женщин-авантюристок. Им милее тихие, верные женщины, которые спокойно сидят дома и безмятежно ждут возвращения мужей.
«Нет, все безнадежно», — подумала Орисса. Но когда майор Мередит вернулся в пещеру, ей показалось, что ее сердце пустилось в какой-то первобытный танец и вот-вот выскочит из груди.
Он мог странно выглядеть, мог быть суровым, даже безжалостным, мог на ее глазах убить человека, и все же она любила его!
Она любила его всем своим существом! Ее любовь была не романтическими фантазиями юной девушки, которая, ничего не зная, лишь мечтает о суженом, — нет, ее любовь была любовью женщины к тому мужчине, которому она отдала не только свое сердце, но и всю свою душу.
«Я люблю вас!.. Я люблю вас!..» — хотелось ей крикнуть ему.
Но усилием воли она сумела подавить порыв и спросила с вполне безразличным видом:
— Насколько далеко мы продвинулись прошлой ночью?
— На довольно значительное расстояние, — ответил майор Мередит. — Мы вновь вернулись в район гор, окаймляющих пешаварскую дорогу. Сейчас мы достаточно далеко от лагеря тех племен, которые осадили форт, и в относительной безопасности.
Орисса радостно взглянула на него и, слегка запинаясь, проговорила:
— Мне… жаль, что вам пришлось… нести меня вчера ночью. Было… слишком холодно.
Воспоминания о том, как он согрел ее, вызвали яркий румянец на ее щеках, но она успокоила себя тем, что одна краска непременно скроет другую — под золотисто-коричневой краской на ее лице он не заметит ее смущения.
— Я был слишком требователен к вам, — ответил он. — Конечно, это было жестоко, но мне не оставалось ничего иного.
— Да, я понимаю, — согласилась Орисса.
— Надеюсь, мне не стоит повторять, что вы проявили себя с самой лучшей стороны, — продолжал он.
В его голосе было что-то такое, что заставило ее задрожать. Она невольно бросила на него быстрый взгляд и тут же отвернулась.
— Я… подвела вас, — прошептала она.
— Ничего подобного! — возразил он. — Ни одна другая женщина в мире не справилась бы лучше.
У нее перехватило дыхание, она была не в силах даже взглянуть на него. А потом он добавил своим обычным холодновато-вежливым тоном:
— Вынужден извиниться. Мне следовало бы чем-то накормить вас, но запасы наши на исходе.
Впрочем, если повезет, еды хватит, так что, пока мы доберемся до Пешавара, голодная смерть нам не грозит.
Орисса хотела было возразить, что и чапати, и даже рис к этому времени стали почти несъедобными, но, собрав все свое мужество, она проглотила несколько рисинок. Запивая их водой, она старалась не думать, как сильно она голодна.
Поев, майор Мередит пошел к выходу из пещеры.
— Внизу я заметил пастуха со стадом овец. Но придется рискнуть и выйти сейчас, до наступления ночи.
— Разумно ли это? — спросила она.
— Необходимо добраться до Пешавара как можно быстрее, — ответил он. — Тот человек, которому я заплатил, мог не дойти, и Бог знает, что сейчас творится в Шубе.
Орисса поняла, что эта мысль всю дорогу мучила его, и она ощутила укол совести за то, что недостаточно болела душой за своего дядю.
Ругая себя за забывчивость и словно наверстывая упущенное, она стала страстно молиться, чтобы штурм форта не начался и чтобы подкрепления смогли пройти — хотя, как им это удастся, она не имела ни малейшего представления.
— Да, пошли, немедленно! — воскликнула она, и без дальнейших разговоров они отправились в путь.
Полуденный жар спал, но припекало еще достаточно сильно, и вскоре для Ориссы шерстяной плащ из одеяла, переброшенный через руку, стал невыносимо тяжел.
Но и выбросить его она не осмеливалась — Орисса слишком хорошо помнила про морозные ночи и понимала, что без этого одеяла она легко подхватит воспаление легких.
Нет, лучше быть измученной, чем больной!
Теперь вместо чрезмерного холода Орисса страдала от ужасной жары. Она с отвращением чувствовала, как по ее спине и груди струился пот.
Она с радостью сняла бы тюрбан, но майор Мередит непременно рассердится, стоит ей только намекнуть об этом.
Им по-прежнему необходимо было сохранять маскировку.
Ее туфли совсем изорвались, и ноги нестерпимо болели. Каждый шаг давался с большим трудом.
Они преодолевали одну гору за другой, едва не соскальзывая вниз по крутым ущельям, утоляли жажду из уже иссякающих ручьев, перебирались вброд через ледяные струи, пока не обогнули то, что казалось Ориссе пиком неприступной горы, как вдруг майор Мередит замер на месте, словно окаменел.
Приблизившись к нему, она тихо вскрикнула и застыла в испуге.
По узким звериным тропам шли, покрывая склон холма, люди — сотни людей, — казавшиеся сейчас не крупнее муравьев, но приближались они почти с невероятной скоростью.
— Что… это? Кто… они? — с трудом проговорила Орисса.
Она ожидала, что майор Мередит, развернувшись, побежит, пытаясь как-то спрятаться от надвигающейся орды, но внезапно поняла, что этого не потребуется. Все еще не веря себе, она взирала на мундиры приближающихся людей.
Одежда на всех была одинаковой, а черноволосые головы прикрывали одетые чуть набекрень знакомые ей шапочки.
Она услышала, как майор Мередит издал ликующий крик и радостно воздел руки. Но еще до этого Орисса поняла, что спасены не только они, спасена и Шуба.
Это были гхурки!
Выносливые, упорные бойцы, цепкие, как горные козы, маленькие солдаты Непала шли им на помощь!
Глава 9
Орисса шла через сад, и ласковое солнце согревало ее непокрытую голову.
За кустами рододендронов таилось укромное местечко, где среди буйной зелени на каменной колонне покоилась небольшая фигурка индийского божества.
Статуя была очень стара, и наверняка в свое время ее выкрали из храма.
Орисса знала, что эта фигурка изображает Кришну, бога любви, и, глядя на него, она неожиданно для самой себя стала молиться. Она молила бога даровать ей счастье любви, любви, в которой она так отчаянно нуждалась.
Девушка терялась в догадках, почему, как только они достигли Пешавара, майор Мередит исчез, и с тех пор она его не видела и ничего о нем не слышала.
После того как на горном склоне они встретили гхурков и майор Мередит объяснил их командиру точное расположение сил, осаждавших форт, они отправились, уже не прячась, прямо вниз и, оказавшись по другую сторону холма, вышли на пешаварскую дорогу.
Там находились брички и повозки, доставившие гхурков из британского военного городка близ Пешавара сюда в горы.
Орисса узнала тогда, что еще один батальон спустился по горам с другой стороны дороги, так что вскоре они нанесут двойной удар.
— Как только дорогу очистят, — объяснил ей майор Мередит, — сорок третий пехотный батальон выступит в подкрепление войскам в форте.
— Кто придумал послать гхурков? — спросила Орисса.
Майор Мередит усмехнулся:
— Я знал, что два их батальона стоят под Пешаваром.
Однако для откровенного разговора у них не было времени.
Их отвезли в британский военный городок на армейской бричке, запряженной четверкой лошадей, и хотя повозка была не из удобных, это было гораздо быстрее и лучше, чем идти пешком.
Они прибыли глубокой ночью, чему Орисса весьма порадовалась, так как прекрасно знала, как ужасно она выглядит в шинели офицера-гхурка.
Во всяком случае, эта шинель прикрывала ноги. Майор Мередит избавился от парика и, чтобы согреться, вынужден был облачиться во что попало, а потому тоже выглядел весьма странно.
Было восхитительно ехать, сидя бок о бок с ним на высоком сиденье армейской брички. Но рядом находился гхурк-возница, да и сзади них было еще двое солдат, так что большую часть пути они молчали и перекидывались только ничего не значащими фразами.
В городке майор Мередит передал Ориссу на попечение почтенной леди, жены офицера.
— Пожалуйста, накормите ее и уложите спать, — попросил он.
Позже, вспоминая все это, Орисса поражалась, насколько его слова напоминали распоряжения относительно собаки или лошади, она бывало и сама так говорила.
Однако она повиновалась ему без возражения, потому что теперь, когда улеглись волнения, Орисса чувствовала себя такой измученной, что у нее не было сил спорить.
Она чудом не заснула за ужином и, оказавшись в кровати, мгновенно провалилась в глубокий сон без сновидений.
Она долго спала, чуть ли не весь следующий день, а когда проснулась, обнаружила, что майор Мередит исчез.
Никто не мог сказать ей, куда он уехал, обратно в Шубу или, может быть, отправился к какому-нибудь важному генералу с бумагами, которые он забрал у убитого им человека.
Орисса стеснялась расспрашивать, но со всевозрастающей тоской в сердце ждала известий о нем.
В Пешаваре ей остаться не удалось, из военного городка ее отправили на юг, в Лахор.
Как чудесно было вновь оказаться в городе ее детства!
Лахор ничуть не изменился — он все так же утопал в розах и был украшен лиственным орнаментом густых аллей.
Но ни радость встречи с людьми, помнившими ее мать, ни восторг возвращения в края, воспоминания о которых яркими образами жили в ее памяти все эти годы, не могли унять беспокойства в ее душе.
Она не могла ничем заняться, все валилось из рук.
Вскоре она узнала, что гхурки успели в Шубу. Столкнувшись лицом к лицу с бойцами еще более воинственными и жестокими, чем они сами, восставшие разбежались по горам, исчезнув там, откуда пришли.
В Шубе обновили гарнизон, и ее дядя пребывал в добром здравии.
Он прислал ей письмо, в котором сообщал, как он гордится ею и как хотел бы увидеть свою племянницу вновь.
Она надеялась дождаться его в Лахоре, потому что именно там обычно размещались королевские Чилтерны, к тому же в доме полковника все было готово к его возвращению.
Но как раз тогда, когда Орисса раздумывала, под каким предлогом ей покинуть свою гостеприимную хозяйку, жену заместителя командующего, и переехать в дом полковника Гобарта, где она собиралась в будущем выполнять роль хозяйки дома, она получила заманчивое приглашение.
Приглашение было от полковника бенгальских улан. Полковник писал, что они с женой собираются провести отпуск в своем бунгало у подножия Гималаев и были бы рады принять гостью.
Само название полка зажгло в Ориссе надежду, что приглашение послано по просьбе майора Мередита и что он будет встречать ее там вместе с полковником и его женой.
Однако ее ждало горькое разочарование.
Перед домом расстилалось огромное озеро. Его вода переливалась и играла в ярких лучах солнца. А горы позади бунгало казались верными часовыми, стоявшими на страже тишины и покоя.
Именно в таких укромных местечках любят пережидать летнюю жару европейцы, живущие в Индии, именно сюда они выезжают всей семьей с женами и детьми, когда даже опахала не могут пошевелить знойный воздух.
Здесь было все, о чем можно было только мечтать, но здесь не было майора Мередита.
Ее сильно встревожил разговор с хозяйкой бунгало, миссис Лоуренс.
— Несомненно, Майрона Мередита наградят орденом за то, что он спас Шубу, — заметила как-то миссис Лоуренс в разговоре с Ориссой.
— Наградят орденом? — переспросила Орисса.
— Он уже давно достоин награды, но я полагаю, вы знаете, моя дорогая, что тех, кто участвует в «Большой игре», редко награждают за их труды.
Орисса в смятении не знала, что ответить, и миссис Лоуренс продолжала:
— Мой муж в таком восторге от Майрона, это будет трагедией, если ему придется покинуть Индию.
— Покинуть… но зачем? — спросила Орисса, чувствуя, что голос едва повинуется ей.
— Я слышала, что его отец, лорд Крум, тяжело болен, — ответила миссис Лоуренс, — а когда к Майрону перейдет титул, то вряд ли он захочет остаться в полку. Несомненно, что дома у него окажется много дел.
При этих словах Ориссе показалось, что ее сердце сжимает ледяная рука.
В ту ночь, лежа без сна и глядя во мрак, она спрашивала себя: что, если майор Мередит покинет армию и она никогда больше его не увидит?
Какими бы предположениями она прежде себя ни мучила, подобного поворота событий она не ожидала. Орисса приходила в отчаяние от одной только мысли, что их пути, возможно, уже разошлись и судьба больше никогда не сведет их вместе.
Прежде в ее сердце таилась уверенность, что ей не избежать встречи, но теперь их может разделить целый океан.
Вновь и вновь она в отчаянии спрашивала себя: почему она должна что-либо значить для него? Сначала он презирал ее, потом она стала для него обузой. Да, он безупречно выполнил свой долг по отношению к ней, но лишь как к человеку, который мало что значил для него и которого теперь можно забыть.
Отныне красоты сада, по которому она гуляла, больше не радовали ее.
Миссис Лоуренс, скучая по далекому дому, разбила сад на английский манер, с цветочными клумбами, на которых пестрели анютины глазки и бархотки, разливали сладкий аромат гвоздики, золотились головки желтовиоли и особенно пышно и изобильно разрослись незабудки.
Каждый цветок был осколком воспоминаний об Англии для тех, кто так тосковал по своей далекой родине.
Каменная статуэтка Кришны радостно танцевала на округлом пьедестале, но Ориссе казалось, что Бог дразнил ее, напоминая о счастье и любви, которых она никогда не познает.
В этом укромном уголке всегда было удивительно спокойно, поэтому она и приходила сюда за утешением.
Тишину нарушало лишь пение птиц, жужжание пчел и порхание над цветущим кустарником пестрых, яркокрылых бабочек.
Где-то вдалеке чей-то голос пел о любви. Мелодия песни звучала красиво, но разобрать слова Орисса не могла. Возможно, это была молитва Кришне, как и многие любовные песни.
— Вам письмо, леди Орисса, — раздался чей-то голос.
Орисса оглянулась и увидела капитана Радхи, одного из индийских офицеров полковника Лоуренса. Она так задумалась, что не заметила, как он подошел.
— Оно от вашего дяди, полковника Гобарта. Пришло с сегодняшней почтой.
— Благодарю вас, — ответила Орисса. И вдруг с ее губ сорвалось:
— Есть ли известия о… майоре Мередите? Казалось, индиец пребывал в замешательстве. Это был красивый молодой человек с карими
выразительными глазами, и относился он к Ориссе с искренним восхищением.
— Из Пешавара дошли слухи, — неуверенно проговорил капитан, — что он погиб.
Орисса словно окаменела.
В первое мгновение она ничего не почувствовала, даже боли. Как будто весь мир объяла могильная тишина.
— Но полной уверенности нет, есть лишь вздорные слухи, — торопливо добавил капитан Радхи. — Поверьте, майор непременно объявится, когда мы меньше, всего этого ожидаем. Он всегда объявляется неожиданно!
И он ушел, не сказав больше ни слова.
Орисса опустилась на скамью и положила подле себя нераспечатанное письмо. Когда она взглянула на Кришну, ее глаза наполнились слезами.
Все кончено.
Произошло как раз то, чего она всегда боялась. Именно поэтому ночи напролет она проводила без сна, вглядываясь во мрак. Она твердо знала, что без него у нее иссякнет желание жить.
Певец между тем приблизился, и теперь можно было понять слова песни. Орисса перевела их для себя так:
И в жизни иной, после смерти, в грядущем, В жилище Богов, кующих законы, Я вечно останусь твоей, лишь твоей, Дожидаясь, когда ты отыщешь меня и придешь.
Ее измученное сердце рванулось навстречу этой тягучей мелодии.
— О, великий Кришна, — взмолилась она, — помоги мне вновь отыскать его… пусть я найду его… и однажды… отдай мне его сердце… как он взял мое!
Внезапно ей почудилось, что каменный лик танцующего Бога преобразился, стал живым и прекрасным, а из его зениц полилось золотистое сияние. Бог улыбнулся ей, и видение исчезло.
Глаза Ориссы заволокло слезами, которые спустя мгновение заструились по щекам.
Вдруг глубокий, звучный голос за ее спиной воскликнул:
— Вы плачете? Я и не предполагал, что вы умеете плакать, Орисса!
Она вскочила, воображая, что грезит наяву, и увидела среди рододендронов его.
Он был в мундире своего полка, но с непокрытой головой, и он не спускал взгляд своих серых глаз с ее лица, как и каждую ночь в ее снах.
— Вы живы! Вы живы!
Она помчалась к нему, не сознавая, что делает, и оказалась в его объятиях просто потому, что именно этого так страстно желала.
Он крепко обнял ее. Это было все равно, что оказаться в раю. Его губы коснулись ее губ.
Он целовал ее совсем так же, как тогда, на борту корабля, но теперь волшебство поцелуя было столь беспредельно, столь возвышенно и пылко, как она ни вообразить, ни помыслить не смела.
Словно искра пробежала по ее телу. Теперь он взял не только ее сердце, теперь он взял из ее губ ее душу и слил со своей душой.
Он целовал слезы на ее щеках, влажные веки ее глаз и вновь ее губы, и наконец весь мир, кружась восторженным вихрем, исчез для нее, и не осталось ничего, кроме него…
Когда Орисса вновь обрела дар речи, ее лицо лучилось счастьем, а глаза сияли, словно напоенные солнечным светом.
— Мне… сказали, что вы… погибли!
— Простите меня, любовь моя, я не хотел так сильно огорчать вас.
Орисса замерла в его объятиях.
— Вы… вы сами велели капитану сказать мне… это?
— Увы.
— Но как вы… могли так… солгать?..
— Простите, умоляю вас!
— Но почему? Почему?! Почему вам вздумалось… так шутить надо мной?.. Это… жестоко!
— Каюсь, я был не прав, — признал он, — но я хотел, чтобы то, что, как я знал, существовало между нами, раскрылось. Я хотел убедиться, что ваша любовь достаточно велика.
Он умолк.
— Достаточно для чего? — спросила Орисса.
— Для того, чтобы немедленно обвенчаться! Прямо сейчас!
Орисса замерла, ее глаза на маленьком личике широко распахнулись от удивления.
За кустами рододендронов таилось укромное местечко, где среди буйной зелени на каменной колонне покоилась небольшая фигурка индийского божества.
Статуя была очень стара, и наверняка в свое время ее выкрали из храма.
Орисса знала, что эта фигурка изображает Кришну, бога любви, и, глядя на него, она неожиданно для самой себя стала молиться. Она молила бога даровать ей счастье любви, любви, в которой она так отчаянно нуждалась.
Девушка терялась в догадках, почему, как только они достигли Пешавара, майор Мередит исчез, и с тех пор она его не видела и ничего о нем не слышала.
После того как на горном склоне они встретили гхурков и майор Мередит объяснил их командиру точное расположение сил, осаждавших форт, они отправились, уже не прячась, прямо вниз и, оказавшись по другую сторону холма, вышли на пешаварскую дорогу.
Там находились брички и повозки, доставившие гхурков из британского военного городка близ Пешавара сюда в горы.
Орисса узнала тогда, что еще один батальон спустился по горам с другой стороны дороги, так что вскоре они нанесут двойной удар.
— Как только дорогу очистят, — объяснил ей майор Мередит, — сорок третий пехотный батальон выступит в подкрепление войскам в форте.
— Кто придумал послать гхурков? — спросила Орисса.
Майор Мередит усмехнулся:
— Я знал, что два их батальона стоят под Пешаваром.
Однако для откровенного разговора у них не было времени.
Их отвезли в британский военный городок на армейской бричке, запряженной четверкой лошадей, и хотя повозка была не из удобных, это было гораздо быстрее и лучше, чем идти пешком.
Они прибыли глубокой ночью, чему Орисса весьма порадовалась, так как прекрасно знала, как ужасно она выглядит в шинели офицера-гхурка.
Во всяком случае, эта шинель прикрывала ноги. Майор Мередит избавился от парика и, чтобы согреться, вынужден был облачиться во что попало, а потому тоже выглядел весьма странно.
Было восхитительно ехать, сидя бок о бок с ним на высоком сиденье армейской брички. Но рядом находился гхурк-возница, да и сзади них было еще двое солдат, так что большую часть пути они молчали и перекидывались только ничего не значащими фразами.
В городке майор Мередит передал Ориссу на попечение почтенной леди, жены офицера.
— Пожалуйста, накормите ее и уложите спать, — попросил он.
Позже, вспоминая все это, Орисса поражалась, насколько его слова напоминали распоряжения относительно собаки или лошади, она бывало и сама так говорила.
Однако она повиновалась ему без возражения, потому что теперь, когда улеглись волнения, Орисса чувствовала себя такой измученной, что у нее не было сил спорить.
Она чудом не заснула за ужином и, оказавшись в кровати, мгновенно провалилась в глубокий сон без сновидений.
Она долго спала, чуть ли не весь следующий день, а когда проснулась, обнаружила, что майор Мередит исчез.
Никто не мог сказать ей, куда он уехал, обратно в Шубу или, может быть, отправился к какому-нибудь важному генералу с бумагами, которые он забрал у убитого им человека.
Орисса стеснялась расспрашивать, но со всевозрастающей тоской в сердце ждала известий о нем.
В Пешаваре ей остаться не удалось, из военного городка ее отправили на юг, в Лахор.
Как чудесно было вновь оказаться в городе ее детства!
Лахор ничуть не изменился — он все так же утопал в розах и был украшен лиственным орнаментом густых аллей.
Но ни радость встречи с людьми, помнившими ее мать, ни восторг возвращения в края, воспоминания о которых яркими образами жили в ее памяти все эти годы, не могли унять беспокойства в ее душе.
Она не могла ничем заняться, все валилось из рук.
Вскоре она узнала, что гхурки успели в Шубу. Столкнувшись лицом к лицу с бойцами еще более воинственными и жестокими, чем они сами, восставшие разбежались по горам, исчезнув там, откуда пришли.
В Шубе обновили гарнизон, и ее дядя пребывал в добром здравии.
Он прислал ей письмо, в котором сообщал, как он гордится ею и как хотел бы увидеть свою племянницу вновь.
Она надеялась дождаться его в Лахоре, потому что именно там обычно размещались королевские Чилтерны, к тому же в доме полковника все было готово к его возвращению.
Но как раз тогда, когда Орисса раздумывала, под каким предлогом ей покинуть свою гостеприимную хозяйку, жену заместителя командующего, и переехать в дом полковника Гобарта, где она собиралась в будущем выполнять роль хозяйки дома, она получила заманчивое приглашение.
Приглашение было от полковника бенгальских улан. Полковник писал, что они с женой собираются провести отпуск в своем бунгало у подножия Гималаев и были бы рады принять гостью.
Само название полка зажгло в Ориссе надежду, что приглашение послано по просьбе майора Мередита и что он будет встречать ее там вместе с полковником и его женой.
Однако ее ждало горькое разочарование.
Перед домом расстилалось огромное озеро. Его вода переливалась и играла в ярких лучах солнца. А горы позади бунгало казались верными часовыми, стоявшими на страже тишины и покоя.
Именно в таких укромных местечках любят пережидать летнюю жару европейцы, живущие в Индии, именно сюда они выезжают всей семьей с женами и детьми, когда даже опахала не могут пошевелить знойный воздух.
Здесь было все, о чем можно было только мечтать, но здесь не было майора Мередита.
Ее сильно встревожил разговор с хозяйкой бунгало, миссис Лоуренс.
— Несомненно, Майрона Мередита наградят орденом за то, что он спас Шубу, — заметила как-то миссис Лоуренс в разговоре с Ориссой.
— Наградят орденом? — переспросила Орисса.
— Он уже давно достоин награды, но я полагаю, вы знаете, моя дорогая, что тех, кто участвует в «Большой игре», редко награждают за их труды.
Орисса в смятении не знала, что ответить, и миссис Лоуренс продолжала:
— Мой муж в таком восторге от Майрона, это будет трагедией, если ему придется покинуть Индию.
— Покинуть… но зачем? — спросила Орисса, чувствуя, что голос едва повинуется ей.
— Я слышала, что его отец, лорд Крум, тяжело болен, — ответила миссис Лоуренс, — а когда к Майрону перейдет титул, то вряд ли он захочет остаться в полку. Несомненно, что дома у него окажется много дел.
При этих словах Ориссе показалось, что ее сердце сжимает ледяная рука.
В ту ночь, лежа без сна и глядя во мрак, она спрашивала себя: что, если майор Мередит покинет армию и она никогда больше его не увидит?
Какими бы предположениями она прежде себя ни мучила, подобного поворота событий она не ожидала. Орисса приходила в отчаяние от одной только мысли, что их пути, возможно, уже разошлись и судьба больше никогда не сведет их вместе.
Прежде в ее сердце таилась уверенность, что ей не избежать встречи, но теперь их может разделить целый океан.
Вновь и вновь она в отчаянии спрашивала себя: почему она должна что-либо значить для него? Сначала он презирал ее, потом она стала для него обузой. Да, он безупречно выполнил свой долг по отношению к ней, но лишь как к человеку, который мало что значил для него и которого теперь можно забыть.
Отныне красоты сада, по которому она гуляла, больше не радовали ее.
Миссис Лоуренс, скучая по далекому дому, разбила сад на английский манер, с цветочными клумбами, на которых пестрели анютины глазки и бархотки, разливали сладкий аромат гвоздики, золотились головки желтовиоли и особенно пышно и изобильно разрослись незабудки.
Каждый цветок был осколком воспоминаний об Англии для тех, кто так тосковал по своей далекой родине.
Каменная статуэтка Кришны радостно танцевала на округлом пьедестале, но Ориссе казалось, что Бог дразнил ее, напоминая о счастье и любви, которых она никогда не познает.
В этом укромном уголке всегда было удивительно спокойно, поэтому она и приходила сюда за утешением.
Тишину нарушало лишь пение птиц, жужжание пчел и порхание над цветущим кустарником пестрых, яркокрылых бабочек.
Где-то вдалеке чей-то голос пел о любви. Мелодия песни звучала красиво, но разобрать слова Орисса не могла. Возможно, это была молитва Кришне, как и многие любовные песни.
— Вам письмо, леди Орисса, — раздался чей-то голос.
Орисса оглянулась и увидела капитана Радхи, одного из индийских офицеров полковника Лоуренса. Она так задумалась, что не заметила, как он подошел.
— Оно от вашего дяди, полковника Гобарта. Пришло с сегодняшней почтой.
— Благодарю вас, — ответила Орисса. И вдруг с ее губ сорвалось:
— Есть ли известия о… майоре Мередите? Казалось, индиец пребывал в замешательстве. Это был красивый молодой человек с карими
выразительными глазами, и относился он к Ориссе с искренним восхищением.
— Из Пешавара дошли слухи, — неуверенно проговорил капитан, — что он погиб.
Орисса словно окаменела.
В первое мгновение она ничего не почувствовала, даже боли. Как будто весь мир объяла могильная тишина.
— Но полной уверенности нет, есть лишь вздорные слухи, — торопливо добавил капитан Радхи. — Поверьте, майор непременно объявится, когда мы меньше, всего этого ожидаем. Он всегда объявляется неожиданно!
И он ушел, не сказав больше ни слова.
Орисса опустилась на скамью и положила подле себя нераспечатанное письмо. Когда она взглянула на Кришну, ее глаза наполнились слезами.
Все кончено.
Произошло как раз то, чего она всегда боялась. Именно поэтому ночи напролет она проводила без сна, вглядываясь во мрак. Она твердо знала, что без него у нее иссякнет желание жить.
Певец между тем приблизился, и теперь можно было понять слова песни. Орисса перевела их для себя так:
И в жизни иной, после смерти, в грядущем, В жилище Богов, кующих законы, Я вечно останусь твоей, лишь твоей, Дожидаясь, когда ты отыщешь меня и придешь.
Ее измученное сердце рванулось навстречу этой тягучей мелодии.
— О, великий Кришна, — взмолилась она, — помоги мне вновь отыскать его… пусть я найду его… и однажды… отдай мне его сердце… как он взял мое!
Внезапно ей почудилось, что каменный лик танцующего Бога преобразился, стал живым и прекрасным, а из его зениц полилось золотистое сияние. Бог улыбнулся ей, и видение исчезло.
Глаза Ориссы заволокло слезами, которые спустя мгновение заструились по щекам.
Вдруг глубокий, звучный голос за ее спиной воскликнул:
— Вы плачете? Я и не предполагал, что вы умеете плакать, Орисса!
Она вскочила, воображая, что грезит наяву, и увидела среди рододендронов его.
Он был в мундире своего полка, но с непокрытой головой, и он не спускал взгляд своих серых глаз с ее лица, как и каждую ночь в ее снах.
— Вы живы! Вы живы!
Она помчалась к нему, не сознавая, что делает, и оказалась в его объятиях просто потому, что именно этого так страстно желала.
Он крепко обнял ее. Это было все равно, что оказаться в раю. Его губы коснулись ее губ.
Он целовал ее совсем так же, как тогда, на борту корабля, но теперь волшебство поцелуя было столь беспредельно, столь возвышенно и пылко, как она ни вообразить, ни помыслить не смела.
Словно искра пробежала по ее телу. Теперь он взял не только ее сердце, теперь он взял из ее губ ее душу и слил со своей душой.
Он целовал слезы на ее щеках, влажные веки ее глаз и вновь ее губы, и наконец весь мир, кружась восторженным вихрем, исчез для нее, и не осталось ничего, кроме него…
Когда Орисса вновь обрела дар речи, ее лицо лучилось счастьем, а глаза сияли, словно напоенные солнечным светом.
— Мне… сказали, что вы… погибли!
— Простите меня, любовь моя, я не хотел так сильно огорчать вас.
Орисса замерла в его объятиях.
— Вы… вы сами велели капитану сказать мне… это?
— Увы.
— Но как вы… могли так… солгать?..
— Простите, умоляю вас!
— Но почему? Почему?! Почему вам вздумалось… так шутить надо мной?.. Это… жестоко!
— Каюсь, я был не прав, — признал он, — но я хотел, чтобы то, что, как я знал, существовало между нами, раскрылось. Я хотел убедиться, что ваша любовь достаточно велика.
Он умолк.
— Достаточно для чего? — спросила Орисса.
— Для того, чтобы немедленно обвенчаться! Прямо сейчас!
Орисса замерла, ее глаза на маленьком личике широко распахнулись от удивления.