Картленд Барбара. Мгновения любви

   Что предпочитает остаться в Фарингем-парке и рисовать.
   Ведь для нее теперь это единственная возможность чувствовать себя ближе к Пьеру.
   «Папа меня не поймет», — сказала она себе.
   А что скажет ее отец, когда она объявит ему, что намерена отвергнуть любые, даже самые лестные предложения руки и сердца?
   «Как я могу согласиться выйти замуж, раз я принадлежу только Пьеру? Было бы святотатством позволить любому другому мужчине занять его место в моей жизни!»
   Она живо представляла себе хор своих тетушек, солирующую в нем тетю Луизу и даже партию отца. Все они представят ей тысячи доводов в пользу замужества.
   «Им никогда не понять меня, даже если они все узнают», — в отчаянии думала Симонетта.
   Если она откроется отцу, тот станет корить себя за то, что взял ее с собой за границу. Но ему не в чем винить себя, просто она по-иному стала воспринимать жизнь.
   «Пожалуй, я просто перестала быть ребенком, — рассуждала Симонетта. — В Ле-Бо я повзрослела и страдаю, как страдали женщины во все времена».
   Впервые она задумалась, влюблялись ли Прекрасные дамы куртуазной поэзии в тех, кто их боготворил и слагал о них поэмы и баллады, пел серенады и бросал сердца к их ногам.
   Если любовь, которую воспевали трубадуры, была чиста и возвышенна, то, вероятно, наступал момент, когда им приходилось расставаться с предметом своей страсти. Может, и сами возлюбленные проявляли высокое благородство и покидали этот край навсегда.
   До сих пор рыцарские романы и рыцарская поэзия представлялись ей красивой сказкой, где все герои не похожи на живых людей из плоти и крови, которые могут быть безрассудно счастливы или отчаянно страдать.
   — Ты что-то притихла, моя дорогая девочка, — прервал ее мысли герцог.
   — Я думала о том, как мы с тобой провели здесь время.
   Я многое узнала за эти дни…
   — Что именно ты имеешь в виду?
   — Ле-Бо научил меня глубже чувствовать… и я надеюсь, что стану рисовать лучше… побывав… здесь, — тщательно подбирая слова, постаралась выразить свою мысль Симонетта.
   — Именно этого я и хотел. Но, дорогая моя, мне кажется, у тебя останется мало времени для занятий живописью, как только мы откроем наш дом в Лондоне, — заметил герцог.
   Симонетта промолчала. Когда Мари пришла, чтобы убрать со стола, девушка пересела в кресло, боясь подойти к окну и снова увидеть отблески света на скалах.
   Герцог упаковывал вещи. Он собирал холсты, перевязывал их, складывал мольберт так, чтобы его можно было укрепить поверх сундука.
   Симонетта рассеянно наблюдала за отцом. Он проявлял на удивление полную самостоятельность в подобном деле, хотя в Англии у него был камердинер и множество других слуг.
   — Я собираюсь сходить в деревню, чтобы заказать карету на семь часов утра. Иначе нам не успеть на одиннадцатичасовой поезд в Арле, а я намереваюсь быть в Париже завтра вечером, — сказал герцог.
   — Я буду готова, отец, — не задумываясь, заверила его Симонетта.
   — Должен сказать, ты исключительно пунктуальна для женщины. Редкое достоинство для представительниц твоего пола!
   — Я просто знаю, как ты сердишься, папа, если кто-то заставляет тебя ждать!
   Отец ласково улыбнулся ей и добавил:
   — Я особенно не задержусь, но после того, как закажу карету, хотелось бы зайти в гостиницу попрощаться со своими приятелями.
   — Да, конечно, папа.
   — Ложись спать. Я велел Мари разбудить нас обоих в шесть часов утра.
   Не дожидаясь ответа, он вышел, закрыв за собой парадную дверь.
   Симонетта не шевелилась. Наверху ее ждали еще не упакованные платья, а она все сидела в кресле, совершенно опустошенная. Словно то, что случилось с ней сегодня в полдень, иссушило ее силы и оставило от нее лишь слабую тень. Мари вошла в гостиную.
   — Вам ничего не нужно, мамзель?
   — Нет… спасибо, Мари. Вы так вкусно кормили нас все эти дни!
   — Мне нравилось готовить для людей, понимающих толк в еде, да и оплачивающих сполна мое усердие, — ответила Мари.
   Симонетта улыбнулась, но ничего не сказала, л Мари продолжила:
   — Кое-кто из этих художников ну совсем как голодные звери. Сметут все, что перед ними ни поставишь. А иные витают себе в облаках и не отличат устрицу от картофеля!
   Симонетта заставила себя улыбнуться.
   — Все правильно, Мари. Это называется «художественный темперамент».
   — Тогда это то, чем я, надеюсь, не страдаю! Но я буду с нетерпением ждать приезда мсье, коли он надумает посетить наши места еще разок. Да и вашего тоже.
   — Я надеюсь, нам это удастся.
   — Говорят, кто раз побывает в Ле-Бо, тот всегда возвращается.
   Симонетта подумала, что с ней этого не случится. Она была околдована Ле-Бо, потому что здесь встретила Пьера.
   Это он околдовал ее, и ей никогда не забыть тот волшебный мир, который он показал ей. Зачем возвращаться сюда, если здесь не будет Пьера?
   — Я уверена, так оно и есть. Мари, — произнесла она вслух.
   Он никогда не рискнет встретиться с нею вновь, и, хотя он может рисовать в другом уголке Франции, она никогда не узнает, где именно. И на его картинах ее не будет. И в ее жизни на его месте останется лишь пустота.
   — Доброй ночи, мамзель, — уже у двери сказала Мари.
   — Доброй ночи, Мари!
   Симонетта слышала, как Мари прошла через кухню, затем Заскрипела закрывающаяся дверь черного хода, шаги Мари зашуршали по песку садовой дорожки к маленькой калитке.
   Оставшись одна, Симонетта откинула голову на спинку кресла, закрыла глаза и задумалась о Пьере.
   Ни о чем другом думать она не могла, хотя мысли о нем усиливали и без того нестерпимую боль потери.
   Она перебирала в памяти все, связанное с ним: их первую встречу, слова, сказанные ими друг другу, миг, когда она затрепетала в его объятиях; ее надежду, что он поцелует ее в ту сказочную лунную ночь, и то, как он решительно шел впереди нее к дому.
   — Мне так хотелось тогда его ласк и поцелуев, как я никогда и ничего не хотела прежде, — прошептала Симонетта.
   Она вспоминала магическую власть его поцелуя, он возносил ее над всем миром.
   Теперь она понимала, что любовь могла заставлять мужчин воевать во имя своих любимых, а женщин — идти на костер за своими возлюбленными.
   Понимала, что музыканты, вдохновленные любовью, писали музыку, которая потрясала слушателей, а поэты создавали поэмы для своих любимых, которыми спустя века восхищаются уже иные женщины.
   Любовь! Любовь! Любовь!
   И пусть любовь принесла ей и восторг и страдание, Симонетта знала теперь: никто не жил, если не любил так, как она любила Пьера.
   Она просидела в кресле, думая только о нем, так долго, что, когда она открыла глаза, комната уже погрузилась в темноту, наступила ночь.
   За окном виднелось небо, усыпанное звездами, и скалы в лунном сиянии. Но девушка опять заставила себя не смотреть на серебряное очарование ночи, ибо и оно напоминало ей о Пьере. Медленно поднявшись с кресла, Симонетта решила пойти наверх и закончить сборы.
   Тут она обратила внимание на широко распахнутое окно рядом с парадной дверью и собралась его закрыть, отважившись бросить взгляд на освещенный луной сад.
   Только-только Симонетта подошла к окну, как в тот же миг с улицы до нее донесся звук колес.
   В какой-то момент она решила, что это подъехала карета, заказанная отцом, чтобы отвезти их в Арль.
   Но за окном была ночь, а не утро.
   Она выглянула в окно, опершись о подоконник, и, к своему удивлению, увидела приближавшуюся карету, запряженную двумя лошадьми. Ей показалось, что в карете сидели двое. Экипаж остановился у ворот сада. Один из тех, что находился внутри, вышел, чтобы открыть дверцу с другой стороны.
   Пока один слуга открывал дверцу, другой появился из-за кустарника в конце сада.
   Не понимая, что происходит, Симонетта наблюдала за ним, пока он шел через сад, и увидела, как он приблизился к карете.
   Девушка не могла разглядеть лиц, поскольку луна еще не поднялась и эта часть долины оставалась в тени. Все, что она видела, это очертания кареты и расплывчатые фигуры людей.
   Но в тишине ночи она разобрала сказанные слова, хотя человек, который появился из глубины сада, и старался говорить тихо.
   — Старика нет дома, девчонка одна, мсье граф.
   Смысл этих жутких слов не сразу дошел до сознания Симонетты, но затем она почувствовала, как сердце ее остановилось. Она поняла, что попалась в ловушку.
   Охваченная паникой, она узнала человека в карете. Это был граф и его слуги.
   На мгновение у нее перехватило дыхание, девушка не могла двинуться с места.
   Потом ужас охватил все ее существо.
   Этот человек сулил отвезти ее в Париж. Именно это он вознамерился осуществить под покровом ночи, не спрашивая более ее согласия.
   В какой-то миг Симонетта чуть было не закричала, но разум подсказал ей, что единственный путь к спасению — бегство.
   В тот же миг она услышала, как граф тихо приказал:
   — Иди черным ходом, Жан, а ты, Густав, — в парадную дверь.
   На спасение у Симонетты оставались секунды.
   Бесшумно двигаясь в легких домашних туфлях, она стремглав бросилась от окна к лестнице, еще не зная, как избежать западни.
   — О Боже, помоги мне! — взмолилась она. И тут, словно само Провидение пришло ей на помощь, Симонетта вспомнила о единственном способе ускользнуть от похитителей.
   Вбежав в спальню отца, девушка бросилась в соседнюю с ней туалетную комнату.
   Там имелось маленькое окошко, выходившее в сад позади дома. Симонетта открыла его.
   С детства она привыкла без посторонней помощи забираться в седло, карабкаться по деревьям и даже без особых усилий перелезать через ворота. Сейчас она вскочила на подоконник и выбралась в окно.
   Спрыгнув на мягкую землю, она услышала шаги одного из людей графа, который поднимался по лестнице в ее комнату.
   В отчаянии она пробиралась сквозь кустарник, росший сразу за домом и постепенно переходивший в рощу, где росли кипарисы и маслины.
   В роще бежать стало труднее. Мешал подлесок, да и деревья заслоняли лунный свет.
   Девушке приходилось двигаться на ощупь. Ноги путались в траве и вереске.
   Но Симонетта все же двигалась так быстро, как только могла. Ее гнала вперед страшная мысль, что, возможно, ее уже разыскивают люди графа.
   Увидев открытое окно в туалетной комнате:, они не могли не сообразить, каким путем ей удалось скрыться.
   От страха сердце бешено колотилось в ее груди, губы пересохли, она тяжело дышала, хватая воздух открытым ртом.
   «Если графу удастся похитить меня, — пронеслось у нее в голове, — пройдет много времени, прежде чем отец все поймет».
   Она уже жалела, что не сказала отцу о грязном предложении графа.
   Герцог вряд ли мог заподозрить, что французский аристократ способен на подобную низость.
   «Прежде чем меня найдут и освободят, могут пройти недели, а то и месяцы, — думала Симонетта, — но тогда будет слишком… поздно». Она не совсем отдавала себе отчет, что значит это «слишком поздно». Но понимала, что граф сможет беспрепятственно целовать ее, касаться ее тела. Он сильный мужчина, а она слабая девушка. Едва ли она сможет долго сопротивляться ему. Эта мысль ужасала ее и вызывала отвращение. Какое унижение! О, если этот человек дотронется до нее, ей придется умереть. Пусть сейчас она и не представляла, как сможет убить себя.
   Симонетта понимала только одно: ей надо бежать. Бежать до полного изнеможения, бежать, пока силы не оставили ее окончательно. Так бегут маленькие зверьки, спасаясь от хищников. Деревья стали редеть. За ними начинался склон, где днем они были вместе с Пьером, У нее мелькнула мысль': а вдруг, по какому-то чудесному стечению обстоятельств, он все еще там? Но она с отчаянием понимала, что уже слишком темно для рисования, а любоваться лунным светом ему, наверное, так же тяжело, как и ей. Луна им обоим напоминала о счастливых мгновениях, которые они провели вместе.
   Но ей все равно необходимо было отыскать либо Пьера, либо отца. Иначе ей не миновать той участи, которую уготовил для нее граф. И тогда она погибла!
   «Как же мне быть?.. — спрашивала себя Симонетта, пробираясь между деревьями. — Куда же… мне… бежать?»
   Ветки кустарника, словно союзники ее преследователей, цеплялись за ноги, не давали бежать, они не отпускали ее.
   «Ах, ну почему я не осталась дома! Мне ничего не грозило бы сейчас!» — с тоской думала девушка.
   Спокойная безмятежность Фарингем-парка казалась ей теперь надежным приютом, отныне недостижимым для нее.
   Она уже бежала по лугу. По тому самому лугу, через который совсем недавно радостно летела навстречу Пьеру.
   Вот и то место, где молодой художник всегда ставил свой мольберт.
   Но тут Симонетте показалось, что она услышала мужской голос. От этого звука она содрогнулась, судорожным усилием воли сдержала крик ужаса и из последних сил бросилась к Храму любви. Неожиданно у нее появилась отчаянная надежда, что, возможно, эти люди не станут искать ее там. Если ей удастся спрятаться среди развалин, они в, темноте не заметят ее.
   Девушка с трудом преодолевала подъем. Каждый шаг давался ей ценой неимоверных усилий. Когда она добралась до развалин, она остановилась, судорожно ловя ртом воздух. Неужели ей удалось добраться до потаенного места?
   Но успеет ли она спрятаться, прежде чем ее заметят преследователи?
   Проскользнув в дверной проем, девушка вдруг поняла, что в храме кто-то или что-то есть. Большое и темное. Симонетта вскрикнула от ужаса.
   И тут внезапно, так внезапно, что она не успела в это поверить, сильные руки Пьера сжали ее в объятиях. Словно некое божество пришло ей на помощь.
   — Ма cherie! Любимая! Ты здесь? Что с тобой?
   Говорить Симонетта не могла. Она не устояла бы на ногах, если бы Пьер не обнимал ее.
   Он подхватил ее на руки и внес внутрь храма. Там он усадил ее на каменную скамью и сел рядом, крепко прижав девушку к себе.
   — Что же все-таки случилось? — с тревогой спрашивал Пьер. — Скажи же.
   Обессиленная от долгого бега, Симонетта с трудом проговорила каким-то чужим голосом:
   — Там… граф!.. Граф…. пришел… в дом… он хотел выкрасть меня!
   — Бог мой! Как он посмел! — воскликнул Пьер, порываясь вскочить.
   — Нет, нет! С ним еще двое слуг… Он сказал… он… увезет меня… в Париж, — испугавшись за своего друга еще больше, чем за себя и удерживая его, судорожно повторяла Симонетта. — Люди графа могут появиться здесь. Они… преследуют… меня… Они могут найти нас… и тогда они убьют… тебя.
   Пьер был вне себя от гнева.
   — Думаю, они не найдут нас здесь, — сказал он, словно размышляя вслух. — Если они все же появятся, мы заранее увидим их. Я мог бы отвести тебя в селение, но, мне кажется, не стоит этого делать.
   Симонетта, все еще с трудом переводя дыхание, прижималась к нему, стараясь успокоиться и поверить наконец в свое спасение. Пьер здесь, рядом, он защитит ее.
   Она заметила, как внимательно наблюдает ее друг за рощей, и спросила:
   — А если… если они оба появятся здесь?
   — С двумя я справлюсь, — ответил Пьер. — Но мне нужен граф.
   — Ох… нет… не надо! — заволновалась Симонетта. — Не навлекай на себя… беду. Я… уже боюсь… И помни, он ведь способен… не знаю как, но он способен… ты больше не сможешь продать ни одной картины.
   — Ты снова заботишься только обо мне?
   — О ком же… мне еще заботиться?
   Молодой человек крепче прижал к себе девушку.
   — Я никак не могу понять, как все произошло.
   — Мой… учитель отправился… в селение заказать карету… Мы уезжаем завтра.
   — Завтра? Но вы никуда не собирались, когда я говорил с тобой днем.
   — Нет… Но ему неожиданно оказалось необходимо вернуться… в Англию… — Она запнулась, подумав, как был бы поражен Пьер, если бы она объяснила ему причину. Но Пьер только сказал:
   — Выходит, одна проблема решена. Когда вы вернетесь домой, граф больше не будет угрожать тебе.
   — Д-да… это так…
   — Если он все-таки появится где-то рядом, — настойчиво продолжал Пьер, — сразу же, ты слышишь, сразу же беги в полицию. Впрочем, у тебя, наверное, есть кто-нибудь из родственников, чтобы сделать это за тебя?
   — О да… У меня есть родственники… в Англии.
   — О, как бы я хотел объясниться с ними и внушить им, как они должны заботиться о тебе. И никогда… никогда, никогда больше! Ты слышишь меня, Симонетта? Никогда больше не приезжай во Францию с мужчиной, неспособным должным образом беречь и защищать тебя.
   — Напрасно ты так говоришь! — вступилась Симонетта за отца.
   — Может быть. Но ты слишком красива, моя маленькая Венера. Всегда найдутся мужчины, которые станут преследовать тебя…
   Пьер замер, внезапно замолчав, но тут же заговорил вновь:
   — О Боже! А я, как я могу допустить подобное? Разве я могу оставить тебя, а сам день и ночь мучиться мыслью, что какой-нибудь мерзавец вроде графа охотится за тобой и ты напугана так же, как сейчас?!
   — О… я… мне было бы так… так страшно, если бы я… не встретила тут тебя…
   С этими словами Симонетта повернула голову в сторону рощи. Лунный свет превратил луг в искрящееся серебро, а справа и слева темнели темно-лиловые уступы скал. Только их вершины чуть тронуло мягкое сияние луны. Какая красота! Но вспомнив о графе, Симонетта вздрогнула, и пальцы ее судорожно сжались. Пьер почувствовал, как трепещет от страха эта худенькая девушка рядом с ним.
   — Успокойся, дорогая моя, — проникновенно проговорил он. — Не могу я оставить тебя. Но защитить тебя и заботиться о тебе я смогу только в том случае, если ты станешь моей женой!
   Эти слова прозвучали так неожиданно, что Симонетта изумленно посмотрела на Пьера, на миг забыв обо всем на свете, даже о преследующих ее людях графа.
   Вот Пьер и произнес то, что ей так хотелось услышать, и радость солнечным лучом озарила для нее все вокруг. Но ей придется отказать ему.
   А Пьер говорил и говорил, останавливаясь только для того, чтобы перевести дыхание:
   — Все не так просто. Пойми, я действительно знаю, как сложно тебе будет. Возможно, ты так никогда и не станешь счастливой, но, клянусь, я сделаю все возможное, чтобы избавить тебя от боли. Боюсь только, не всегда это будет в моих силах.
   — Не… понимаю…
   Симонетта никак не могла подобрать слова. Ей следовало бы давно прервать его и объяснить, что им не суждено связать свои судьбы.
   — Почему… почему же непременно… несчастна? — спросила она, не в силах сдержать любопытство.
   — Ты англичанка и не знаешь, насколько французские семьи отличаются от английских. Понимаешь, любимая, моя родня придет в ярость, узнав о моей женитьбе. Но, поскольку ничего изменить они уже не смогут, каждый из членов моей семьи приложит все усилия, чтобы продемонстрировать свое недоброжелательное отношение к тебе. Они постараются дать тебе понять, насколько ты нежеланна, как сильно они не одобряют мой выбор и почему отвергают тебя и твой образ жизни до замужества.
   Ничего подобного Симонетта не ожидала. Она думала услышать о жизни в нищете, которая ожидает тех, кто пытается зарабатывать на жизнь своим талантом художника.
   Не спуская глаз с Пьера, девушка пыталась вникнуть в смысл его слов. Ее изумляло все. И главное, его неожиданное предложение руки и сердца, хотя ни разу за все время он не начинал подобного разговора.
   — Видишь ли, красавица моя, — сказал Пьер, — ты напрасно тревожилась за меня. Не во власти графа помешать мне в чем бы то ни было.
   — Почему?
   — Я не художник. Живопись — всего лишь мое увлечение.
   — Не художник?.. Но как же… это?
   — Да, я люблю рисовать. Люблю живопись. Хочу, хотя иногда боюсь, что у меня это не получится, стать хорошим импрессионистом.
   — Но ты… обязательно добьешься успеха…
   Симонетта заметила, как Пьер снисходительно улыбнулся в ответ.
   — Мне хотелось бы, чтобы ты верила в меня. Только твое мнение и имеет для меня значение. По правде говоря, все было бы много проще, если бы ты и вправду выходила замуж за художника-импрессиониста.
   Пьер поцеловал ее в лоб и продолжил:
   — Тогда мы вместе боролись бы за жизнь, продавали бы картины, а ты вдохновляла бы меня, и я пытался бы достичь высот Клода Моне, творчеством которого ты восхищаешься.
   — И Сислея, — прошептала Симонетта, вспомнив его великолепную картину в доме графа.
   Но вслед за этим воспоминанием вернулся страх. Девушка с тревогой взглянула в сторону луга. Но никто не приближался к укрывавшим их стенам.
   — Забудь о графе, — попросил Пьер. — Ему придется смириться с тем, что он потерял тебя. Отныне он навсегда исчезнет из нашей жизни.
   — Ты… действительно… так считаешь?
   — Полагаю, каким бы наглым и самонадеянным ни был этот человек, он не рискнет преследовать тебя в селении.
   Скорее всего он решил, что ты убежала именно туда.
   — Надеюсь, ты прав… :
   — Давай же поговорим о нас с тобой. Я все обдумал.
   Мне следовало решить это раньше. Мы поженимся, и, хотя члены моей семьи не столь ужасны, как граф, тебе с ними придется нелегко. Но я буду рядом. Мы будем вместе. Обещаю тебе, ты одолеешь это. С твоей красотой, твоим обаянием, с твоим умом ты завоюешь их расположение.
   — Но… я не понимаю… почему… они не захотят принять меня… сразу…
   — Дело вовсе не в тебе… не в тебе лично. Дело в моей семье, для которой ты всего лишь начинающая художница.
   Ты столь чужда их образу жизни, что они сочтут тебя недостойной своего внимания. Они решительно придут в ужас от моего выбора.
   Симонетта перевела дыхание.
   — Пьер… спасибо за твое предложение… но, Пьер… постарайся понять… Я… вынуждена сказать «нет»!
   Выговорив это, девушка стала судорожно думать, как же ей объяснить ему причины ее отказа.
   Но Пьер расхохотался и сжал Симонетту в своих объятиях.
   — Ты снова заботишься только обо мне, и за это я люблю тебя еще больше. Разве мог бы я отыскать еще одно такое удивительное создание?! Такое бескорыстное и любящее?! Обещаю тебе, ты ни о чем не пожалеешь. — Молодой человек наклонился к Симонетте и стал целовать ее. — Я не намерен слушать твои возражения. Ты моя, и я твердо решил жениться. Вместе мы одолеем все трудности. Волшебная сила любви сделает нас абсолютно неуязвимыми.
   — О, Пьер… Пьер, послушай! — взмолилась Симонетта. — Я не могу стать твоей женой. И прошу… выслушай меня… прежде чем скажешь еще что-нибудь…
   Девушка замолчала.
   — Сегодня, когда я прогнал тебя, я думал только о тебе.
   Я не смог бы вынести, если бы сделал тебя несчастной. Но сейчас… сейчас я знаю одно: без меня тебя ждут еще большие беды.
   И снова он целовал свою любимую, не давая ей произнести ни слова.
   — Я понял теперь одно: нам совершенно немыслимо расстаться. Если ты станешь моей женой, я смогу защитить тебя, и я стану боготворить тебя до последних дней моей жизни.
   Слова Пьера звучали, словно клятва перед алтарем. Симонетта замерла, так трогательно это было.
   Но потом ее душевная боль стала еще сильнее. Ей все равно придется раскрыть Пьеру свой обман. И как бы сильна ни была их любовь, как бы страстно она ни стремилась к нему, никогда ей не позволят выйти за него замуж. Но как же невыносимо трудно ей сейчас, когда надо все объяснить Пьеру!
   Глубоко вздохнув, Симонетта уже готова была начать, но Пьер заговорил снова:
   — Дорогая моя, любимая, ведь я никакой не Пьер Валери. Мое настоящее имя Монтрей. Я герцог де Монтрей!
   Симонетта буквально окаменела. Ей показалось, что все это ей снится.
   Но для Пьера ее молчание казалось невыносимым.
   — Теперь ты знаешь правду, но я не хочу, чтобы ты чего-нибудь боялась. Для тебя это значит лишь одно: всегда и везде я буду любить и защищать тебя.
   С этими словами он снова склонился к губам девушки.
   Симонетта издала невнятный то ли вздох, то ли смешок…
   И внезапно расплакалась. Она так долго сдерживалась!
   Слезы ручьем текли по ее щекам. Уткнувшись лицом в плечо Пьера, она рыдала, рыдала и никак не могла остановиться.

Глава 7

   — Все хорошо, успокойся, дорогая моя. Все хорошо! — шептал Пьер, пока Симонетта безуспешно пыталась справиться со слезами.
   То были слезы облегчения. Вместе с ними уходили все страдания, разочарования и отчаяние этого вечера.
   — Все хорошо, успокойся! — уговаривал ее Пьер. — Мы поженимся, и я не допущу, чтобы моя маленькая Венера стала несчастна.
   — Я… не… несчастна, — с усилием выговорила Симонетта. — Я… счастлива… Пьер… но я думала, мне… нельзя… будет выйти за тебя замуж.
   — Ты будешь моей женой, и я сделаю все, чтобы ты никогда больше не плакала, — с этими словами Пьер повернул ее лицо к себе и стал поцелуями осушать ее слезы.
   Симонетта вся затрепетала от прикосновения его губ, словно жизнь возвращалась к ней.
   Опять ее охватывал прежний восторг, и любимый увлекал ее в неведомые дали, где ее ждало чудо. Быть рядом с ним, принадлежать ему — разве это не чудо?
   «Я люблю его… люблю его… люблю его!» — стучало ее сердце.
   Откуда-то издалека к Симонетте пришла мысль, что ей следовало бы все-таки объяснить ему, почему вдруг оказалось, что нет никаких преград для их бракосочетания.
   — ..Пьер… — начала она.
   Но именно в этот миг они услышали шаги на дороге.
   Она оцепенела.
   Но тут Симонетта узнала фигуру отца, который направлялся из деревни к дому.
   Стремительно выскользнув из объятий Пьера, девушка наклонилась над разрушенной галереей храма и тихо позвала, опасаясь, что ее может услышать граф, если он еще находится где-то поблизости:
   — Папа! Папа!
   Она не сомневалась, что и отец, и Пьер замерли, услышав ее зов.