Барбара Картленд
Невеста короля
От автора
Во время франко-прусской войны, на переговорах, состоявшихся в 1870 году, было выдвинуто предложение об объединении немецких земель, пограничных с Австрией. На конференции в Мюнхене, где обсуждались условия объединения, были представлены Пруссия, Бавария и Вюртемберг. Когда встал вопрос о названии нового государства, Бисмарк высказал пожелание о восстановлении титула императора, и 18 января 1871 года в Зеркальном зале Версальского дворца король Пруссии Вильгельм Фридрих I был провозглашен императором.
В новый рейх вошли четыре королевства, пять великих герцогств, тринадцать герцогств и княжеств и три вольных города. Остальная Европа в ужасе трепетала.
В новый рейх вошли четыре королевства, пять великих герцогств, тринадцать герцогств и княжеств и три вольных города. Остальная Европа в ужасе трепетала.
Глава первая
1875 год
— Зошина, да очнись же ты!
Девушка вздрогнула и оторвала глаза от книги.
— Ты меня? — спросила она.
— Я тебя зову-зову! — возмутилась ее сестра Эльза.
— Прости, я зачиталась.
— Конечно! Как всегда. Фрейлейн говорит, ты портишь глаза и ослепнешь раньше, чем состаришься.
Зошина рассмеялась мелодичным и мягким смехом.
— Хотя фрейлейн должна бы нас учить, она всегда находит самые невероятные препятствия на нашем пути к знаниям.
— Ну, это же понятно, — заметила Теона, которая раскрашивала акварелью картинки в журнале мод. — Фрейлейн сама знает так мало, что боится, как бы мы не поняли это, если углубимся в науки.
— Ты слишком жестока, — заступилась Зошина.
— Жестока она или нет — это сейчас не важно, — назидательно произнесла Эльза, — но, если ты не поспешишь вниз, тебя ждут неприятности. Папа хочет тебя видеть.
— Папа зовет меня?! — изумилась Зошина. — Что же ты молчишь!
— А что я, по-твоему, пытаюсь сказать? Приходила Маргит и сказала, что папа зовет тебя к себе в кабинет. Как ты понимаешь, ничего хорошего от этого ждать не приходится!
Зошина чуть слышно вздохнула:
— Интересно, какое его распоряжение я забыла выполнить. Никак не могу вспомнить!
— Ничего, скоро узнаешь! — заметила сестра. — Вот уж счастье, что он не за мной послал.
Зошина встала и направилась через всю классную комнату к зеркалу, которое стояло на каминной полке.
Приводя в порядок волосы, девушка оценивающе взглянула на свое отражение. Она была красива, но сейчас в ее больших серых глазах застыл испуг.
Зошина отчаянно пыталась сосредоточиться и вспомнить, когда же она успела что-то натворить или какое поручение забыла исполнить.
Но, что бы это ни было, сейчас она не сомневалась, что ее ждут неприятности. На ее беду, последние дни отец к тому же страдал от подагры.
Зошина уже было направилась к выходу, но тут двенадцатилетняя Каталин, которая до сих пор молчала, подняла на нее глаза:
— Удачи тебе, Зошина. Жаль, мне нельзя пойти с тобой.
— Ну, тогда папа еще больше рассердился бы, — благодарно улыбнулась сестренке Зошина.
Выйдя из классной комнаты, девушка поспешила к парадной лестнице дворца. Длинные, бесконечные коридоры верхнего этажа зимой не отапливались.
Вообще-то эрцгерцог Фердинанд Лютцельштайнский жил на довольно широкую ногу. Это производило впечатление и раздражало даже самых значительных из его вассалов, которые справедливо подозревали, что именно им приходится оплачивать всю эту роскошь.
Но об удобствах своих детей он не слишком беспокоился и вообще уделял им минимум внимания. Они понимали, что не имеют права рассчитывать на большее, поскольку имели несчастье появиться на свет девочками, когда их отец так ждал сына.
Эрцгерцог был горько разочарован и клял судьбу, не подарившую ему наследника.
— Ты его любимица, — твердила Каталин Зошине. — Ведь ты лишь первое разочарование. Эльза второе, Теона — третье. Ну а меня он ненавидит так, что я диву даюсь, как это он сразу не разорвал меня на мелкие кусочки и не разбросал их по ветру, забравшись на зубчатую стену дворца.
Каталин была склонна к мелодрамам и, вероятно, потому, что страдала от недостатка привязанности к ней родителей, постоянно воображала, что безумно влюблена в кого-нибудь из молоденьких придворных или офицеров охраны.
Они с Зошиной отличались от двух других сестер.
Те научились смотреть на вещи более практично. Это позволяло им воспринимать жизнь в их семье со всеми ее сложностями и выпадавшими на их долю мелкими, но утомительными лишениями как неизбежную причуду судьбы.
— Будь у меня выбор, я предпочла бы родиться дочерью лесника, — однажды сказала сестрам Теона, — а не принцессой крови. В конце концов, в жизни принцесс нет ничего привлекательного.
— Получишь все, когда вырастешь, — заметила Зошина.
Теона только рассмеялась:
— Ну и что получила ты? Да на твоем «первом балу» тебе пришлось танцевать с самыми дряхлыми и невыносимо скучными вельможами во всем герцогстве. А с тех пор мама и вообще не заботится о твоих развлечениях. Не велика радость сидеть в гостиной, где она принимает жен советников, и слушать их разговоры о благотворительности или еще о чем-нибудь столь же нудном. Умереть можно от скуки!
Зошина вынуждена была признать, что действительно эти приемы не слишком украшали и разнообразили ее жизнь.
Однако она давно привыкла терпеливо выслушивать чопорную, церемонную и лишенную смысла беседу, которую только и допускал дворцовый этикет.
— Последнее время погода стоит холодная, — обычно, согласно протоколу, начинала разговор мать.
— О да, ваше королевское высочество.
— Я часто говорю эрцгерцогу, что направление ветров в это время года крайне изменчиво.
— Так оно и есть, ваше королевское высочество.
— Все мы облегченно вздохнем с наступлением теплой погоды.
— О, мы только этого и ждем, ваше королевское высочество.
Зошина их не слушала. Мысленно она уносилась в мир своих фантазий, где люди разговаривали об интересных вещах и блистали остроумием.
Мысленно ей даже случалось взбираться на Олимп и там среди древнегреческих богов и богинь размышлять над вечными вопросами, ответы на которые человечество искало веками.
Эрцгерцогиня пришла бы в ужас, узнав, насколько хорошо осведомлена ее старшая дочь о жизни греческих богов и их поведении, весьма далеком от дворцового этикета.
Не меньше удивилась бы она и доведись ей узнать, что Зошина неплохо изучила французских авторов, благодаря которым получила представление о литературных течениях во французской литературе периода Второй империи.
Дворцовую библиотеку начал собирать еще прадед Зошины. Библиотека почиталась одним из сокровищ Лютцельштайна, и поэтому нынешнему правителю, эрцгерцогу Фердинанду, приличествовало поддерживать ее в надлежащем состоянии, чему способствовали средства, к счастью, ежегодно выделяемые парламентом на ее содержание.
В добавление к тысячам уже накопленных книг приобретались и новые, а принцессе Зошине легко удавалось убедить пожилого библиотекаря включать в список книг, которые он заказывал, и те, которые особенно хотелось бы прочитать ей.
— Я не уверен, что ее королевское высочество одобрила бы ваш выбор, — пытался иногда возражать он, когда Зошина упрашивала его заказать книги какого-нибудь писателя, чья несколько сомнительная слава достигла даже пределов Лютцельштайна.
— Вам нечего опасаться, сударь, — успокаивала его девушка. — У мамы нет времени для чтения, поэтому она вряд ли когда-нибудь раскритикует новые поступления в библиотеку.
При этих словах она улыбалась, смотритель библиотеки улыбался в ответ и соглашался на все, о чем просила его прелестная принцесса.
Зошина наконец добралась до зала и поспешила к двери отцовского кабинета.
Эта величественная комната внушала трепет. Стены, отделанные темными деревянными панелями, на окнах тяжелые бархатные шторы с бахромой, массивная старомодная мебель.
Все четыре принцессы от души ненавидели эту комнату, поскольку именно здесь отец читал им нотации, порицал за их проступки, и здесь они, трепеща от страха, ждали, когда в приступе ярости он обрушится на них с гневными выкриками:
— Прочь с моих глаз! Все! С меня довольно! Один Бог знает, почему мне суждено терпеть этих глупых, капризных женщин. Почему не суждено мне было стать отцом смышленого умницы сына!
После этой кульминации они с несказанным облегчением убегали из кабинета, хотя сердца еще долго колотились у них в груди, а губы пересыхали от ужаса.
Почему-то нигде во дворце девочки не чувствовали себя в безопасности, кроме, пожалуй, своей классной комнаты.
«И чем это я могла рассердить папу?» — гадала Зошина.
При этом незаметно для себя самой она непроизвольным движением слегка вскинула свою хорошенькую головку, открыла дверь и вошла в кабинет.
Как и ожидала Зошина, отец сидел у камина в своем любимом кресле с высокой спинкой.
Летом камин не топили. Зошина часто удивлялась, почему в этой комнате никогда не было цветов, хотя бы для того, чтобы замаскировать ими зияющий черный зев камина, который придавал еще больше мрачности и без того угрюмой обстановке кабинета.
Эрцгерцог сидел, положив на специальную скамеечку перед креслом изуродованную подагрой, забинтованную левую ногу, и у Зошины слегка екнуло сердце, таким суровым и грозным показался ей отец.
Она подошла к нему, все еще отчаянно пытаясь вспомнить, что же такого она натворила, но неожиданно отец приветливо посмотрел на нее и улыбнулся.
В молодости эрцгерцог был необыкновенно красив, и все его четыре дочери унаследовали эту редкую красоту. Чертами лица они походили на прабабушку-гречанку, а все остальное досталось им от матери их отца, венгерки по происхождению.
— В нас течет кровь трех разных народов, — как-то сказала Зошина сестрам, — но у нас хватило ума взять лучшее у всех трех.
— Будь мы и вправду умны, мы бы не родились в Лютцельштайне, — возразила Каталин.
— Почему же? — спросила Эльза.
— Если бы у нас был выбор, разве мы не предпочли бы Францию, Италию или Англию?!
— Ах, вот ты о чем! — воскликнула Эльза. — Ну, тогда я выбрала бы Францию. Я слышала, как весело в Париже.
— Наш посол говорил папе, что расточительность и возмутительные нравы Второй империи скомпрометировали ее перед всем миром.
— Теперь этому пришел конец! — заметила Теона. — Но, держу пари, французы все равно могут развлекаться в свое удовольствие. Определенно нам следовало бы родиться во Франции!
— Присядь, Зошина. Я хочу поговорить с тобой.
Девушка послушно опустилась на диван подле отца, и он долго разглядывал дочь. Так долго, что она уже стала терзаться вопросом, не нашел ли он какой-нибудь изъян в ее платье или в новой прическе.
Наконец эрцгерцог снова заговорил:
— У меня есть для тебя новость, Зошина, которая, возможно, удивит тебя. Но в твоем возрасте ты должна бы уже и ожидать этого.
— Какая же это новость, папа?
— Ты выходишь замуж!
Сначала Зошине показалось, будто она ослышалась.
Но затем ее глаза от удивления стали такими огромными, что казалось, они только и жили на ее миниатюрном личике. Эрцгерцог продолжил:
— К моему удовольствию, надо сказать, большому удовольствию, переговоры нашего посла, графа Ксаки, завершились весьма плодотворно. Я непременно вознагражу его надлежащим образом.
— Вы хотите сказать… вы хотите сказать, папа… что… что граф… договорился о моем… замужестве?
— По моему поручению, естественно, — подтвердил эрцгерцог. — Но, если честно, я должен признать, что первое предложение по поводу этого союза поступило от регента Дьера.
Зошина озадаченно смотрела на отца. Тогда он торжественно произнес:
— Ты, моя дорогая дочь, выходишь замуж за короля Георгия!
— Но… папа, я никогда не… видела его. Почему вдруг… ему пришло в голову… жениться на мне? — едва выдохнула потрясенная Зошина.
— Именно это я и намереваюсь объяснить тебе, поэтому изволь слушать внимательно.
— Я постараюсь… папа.
— Ты, несомненно, знаешь, — начал эрцгерцог, — что меня последнее время сильно волнует возрастающая мощь Германской империи.
— О да, папа, — пробормотала Зошина. Хотя отец никогда не обсуждал с ней никаких государственных дел, она помнила, как лет пять назад все во дворце только и говорили об этом. Тогда политика канцлера Пруссии, Отто фон Бисмарка, привела Европу к франко-прусской войне, и это, казалось, угрожало независимости Лютцельштайна.
Пруссия долго готовилась к войне, и Бисмарк сумел воспользоваться ситуацией так, чтобы формально агрессором выступила Франция.
В июле 1870 года она объявила войну Пруссии, Баварии и другим южно-немецким королевствам и княжествам, которые поддерживали Пруссию. Исход войны был предрешен. В январе следующего года, после 131-дневной осады голодающий Париж открыл ворота врагу.
Небольшие южные герцогства и королевства, не втянутые в эту войну (в том числе Лютцельштайн и Дьер), надеялись на то, что более крупная Бавария защитит их от посягательств Бисмарка.
Однако король Людвиг Баварский, всегда непредсказуемый, заболел и не нашел в себе сил сопротивляться давлению представителя Пруссии.
Все это сейчас вспомнилось Зошине, и она уже не удивилась, когда отец сказал:
— Сейчас особый исторический момент. Необходимо отстоять независимость Лютцельштайна и Дьера, чтобы сохранить баланс сил в Европе.
Он сделал многозначительную паузу и продолжил:
— С одной стороны — ослабленная Австрия, с другой — безвольная Бавария и Германия, с каждым днем набирающая силу, готовая и нас вовлечь в железные сети своей несуразной империи.
— Понимаю, папа, — пробормотала Зошина.
— Я вовсе не жду от тебя понимания в подобных вопросах! — с внезапным раздражением прервал дочь эрцгерцог. — От тебя требуется только слушать. Союз, скрепленный браком между королем Дьера и моей дочерью, развязал бы руки политикам обоих наших государств.
Зошине хотелось бы объяснить отцу, что она действительно прекрасно понимает сложившуюся обстановку, но она не решалась и только кивала.
— Ну, скажи же что-нибудь! Ты хоть улавливаешь смысл того, что я сказал? Боже мой, был бы у меня сын! Уж он разобрался бы в ситуации! — снова неожиданно рассердился герцог.
— Я понимаю, зачем нужен этот брак, папа, — проговорила наконец Зошина. — Но я спрашивала вас не об этом. Я спрашивала, действительно ли король… желает жениться именно на мне.
— Конечно, он желает жениться на тебе! — прогремел эрцгерцог. — Поскольку он мужчина и к тому же монарх!
— Мне все же кажется, папа, что нам с королем… следовало бы… встретиться, прежде чем принимать окончательное… решение, — осторожно и тихо заметила Зошина.
— Встретиться? Конечно, вы встретитесь! — резко оборвал ее эрцгерцог. — Именно это я и собирался сообщить. Если ты прекратишь прерывать меня, Зошина, я, может, наконец все же доберусь до сути дела.
— Простите… папа.
— Мы договорились, что ваша свадьба должна произойти чем скорее, тем лучше, и стать предупреждением Германии о том, что не следует ей вмешиваться в наши дела. И потому мы должны все обставить надлежащим образом. Я договорился о государственном визите твоей бабушки в Дьер. Она возьмет тебя с собой.
Зошина просияла.
— Я поеду с бабушкой в Дьер, папа? Как это замечательно!
— Жаль, я сам не могу туда поехать. Мы с твоей матерью предпочли бы поехать сами, но, как видишь, проклятая нога не позволяет мне этого, — сказал он, морщась от боли.
— Вам очень больно, папа? — живо откликнулась дочь. Эрцгерцог с трудом выносил боль и едва сдерживался, чтобы не выругаться при дочери.
— Я не желаю говорить о своей болезни. Речь не о ней. Ты будешь сопровождать бабушку в ходе государственного визита, в конце которого официально будет объявлено о твоей помолвке.
— Предположим… папа, мы с королем… не понравимся друг другу? Нам все равно придется… пожениться? — нерешительно спросила Зошина после короткого молчания.
Отец свирепо посмотрел на нее:
— Ничего глупее ты сказать не могла! Какое имеет значение, понравитесь вы друг другу или не понравитесь? Это же политический вопрос. Я тебе, кажется, все уже объяснил, если только ты вообще меня слушала!
— Я слушала вас, папа. Но все-таки… Политический это вопрос или нет, но замуж-то за короля предстоит выходить мне!
— И считай, что тебе крайне повезло! — взорвался эрцгерцог. — Бог ты мой, у меня четыре дочери, которых надо как-то сбыть с рук. Ты что, воображаешь, будто я в состоянии найти всем вам царственных особ в мужья?!
От этих слов у Зошины перехватило дыхание, и она решилась:
— А может… папа, стоит подумать об… Эльзе? Ей непременно… хочется… выйти замуж, а я была бы абсолютно… счастлива остаться здесь с… вами и с мамой.
Краска бросилась в лицо эрцгерцогу.
— Как ты смеешь спорить со мной! Как ты смеешь даже предполагать, что можешь ослушаться меня! Ты должна на коленях благодарить Бога за то, что у тебя есть отец, который заботится о тебе и даже обеспечивает тебе трон. Короли, между прочим, не валяются на каждом шагу!
Он буквально задыхался от гнева:
— Ты будешь делать все, как я сказал! Ты отправишься в Дьер с бабушкой и постараешься понравиться королю… Надеюсь, ты меня поняла?!
— Да, папа… Но…
— Никаких «но». Я не собираюсь слушать твои бредни. После всего, что я сделал для тебя, я обнаруживаю, что лелеял змею на своей груди! Ты неблагодарна и к тому же глупа до безобразия! — При этих словах голос герцога сорвался от крика, он поперхнулся, закашлялся и на некоторое время умолк. — В целом герцогстве не найти девчонки, которая не пришла бы в восторг от возможности стать женой короля. А ты еще выискиваешь отговорки и выражаешь недовольство! Боже! И кого же ты желаешь себе в мужья — архангела Гавриила?
Зошина, зная всю безнадежность попыток дальнейшего разговора, поскольку никакие слова на отца в такие минуты не действовали, поднялась с места.
— Простите… если я рассердила вас… папа, — еле слышно пробормотала она, — и спасибо вам за… вашу заботу обо мне…
Она присела в реверансе и покинула кабинет отца. Вслед ей неслось:
— Неблагодарная, глупая как пробка! И почему я должен страдать с такими детьми?
Зошина закрыла за собой дверь и пошла по коридору, радуясь, что может больше не слышать его ругательств.
— Мне следовало промолчать, — корила она себя, прекрасно понимая всю тщетность своих попыток подвергнуть малейшему сомнению план отца. Это всегда только раздражало его. Но на сей раз отец застал ее врасплох.
«Болезнь раздражает его, — думала девушка. — Ведь он не может сам отправиться с государственным визитом, а он с удовольствием поехал бы. Впрочем, мне-то с бабушкой будет несравненно веселее».
Герцогиню Софию, герцогиню-мать, все четыре внучки обожали и ею восхищались.
Ее традиционное венгерское обаяние очаровало за годы ее правления большую часть жителей Лютцельштайна.
Правда, при дворе существовала и группа придворных, которая находила королеву-мать легкомысленной, слишком независимой и чересчур открытой.
Ей давно перевалило за шестьдесят, а она все еще смеялась, казалось, чаще многих. В ее небольшом дворце в пяти милях от города жизнь всегда казалась Зошине наполненной радостью и весельем.
Девушка прошла через холл и направилась к лестнице. В этот момент из полумрака ей навстречу выступил граф Ксаки, посол в, Дьере.
Теперь это был уже пожилой человек, но Зошина знала его всю жизнь. Она поняла, что он, видимо, поджидал ее, желая поговорить, и направилась к нему, протягивая руку.
— Какое счастье встретить вас, ваше превосходительство! — воскликнула она. — Я и не знала, что вы возвратились домой.
— Я вернулся всего два дня назад, ваше королевское высочество, — ответил он, наклоняясь, чтобы поцеловать ей руку. — Полагаю, герцог уже сообщил вам новости, которые я передал ему?
— Отец только что говорил со мной об этом, — ответила Зошина, надеясь, что посол не слышал гневных выкриков отца.
— Тогда мне есть что показать вам, — сказал граф с улыбкой.
Зошина прошла за ним в приемную, где обычно важные персоны ожидали аудиенции эрцгерцога.
Граф подошел к столу и открыл стоявшую на нем шкатулку. Внутри оказался небольшой кожаный футляр, который он и протянул девушке.
Еще не открыв его, она знала, что найдет там миниатюрный портрет короля Дьера.
Темноволосый и темноглазый король в белом мундире, украшенном знаками отличия, несомненно, был красив и импозантен.
— Я подумал, вам захочется посмотреть на него, — пробормотал посол.
— Это очень любезно с вашей стороны, ваше превосходительство. Я гадала, каков он, но, по правде говоря, хотя я и не стала говорить этого папе, не слишком ли он молод для женитьбы?
— Его величество достигнет совершеннолетия через месяц. С этого момента он получит возможность править без регента, поэтому и премьер-министр, и тайный совет считают крайне важным, чтобы король был женат к тому моменту, когда его дядя передаст ему бразды правления. Они надеются, что жена сможет поддержать молодого короля.
— Его дядя долго был при нем регентом? — спросила Зошина.
— Да, целых восемь лет. Королю едва исполнилось двенадцать, когда его отец умер и его дядя был назначен регентом. Принц-регент, надо признать, управлял Дьером очень хорошо, соблюдая интересы своего племянника. Благодаря его стараниям Дьер теперь богатая страна. Ваше королевское высочество ни в чем не будет там нуждаться. К тому же, по крайней мере на мой взгляд, вам посчастливится жить в одном из прекраснейших мест в мире.
В голосе посла было столько теплоты, что Зошина с удивлением посмотрела на него.
— Ваше королевское высочество, не сочтите меня нелояльным к Лютцельштайну, — заторопился граф, — но так уж случилось, что моя мать родом из Дьера. Это одна из причин, почему я с таким восторгом принял назначение послом в эту страну.
Зошина еще раз посмотрела на миниатюру.
— Я спрашивала отца… действительно ли король хочет жениться именно на мне, но отец только рассердился… Можно… задать вам тот же самый… вопрос С этими словами она подняла глаза на графа, и он подумал, что любой мужчина охотно женился бы на такой красивой и милой девушке.
Граф всегда считал Зошину исключительной девочкой и не сомневался, что с ее умом, красотой и обаянием, которому невозможно противиться, она заставит любую страну, где станет править, поверить, что на ее долю выпала неимоверная удача, и в то же самое уверует любой мужчина, которому она станет женой.
Зошина терпеливо ждала ответа.
— Ваше королевское высочество! Я осмелился взять с собой в Дьер вашу миниатюру, так как предполагал, что король непременно пожелает на нее взглянуть. И по той же причине я привез вам его портрет.
— И что сказал его величество? — тихо спросила Зошина.
— Этого я не знаю. Все переговоры относительно вашего брака проходили с регентом. Я передал ему миниатюру, и она непременно попадет в руки его величества.
Зошина не могла скрыть свое разочарование. Ей бы хотелось уже сейчас знать, как отнесся король к ее портрету.
— Я понимаю, — тактично заметил граф, поскольку такт был частью его профессии, — что вашему королевскому высочеству трудно представить возможность брака с кем-то, кого вы ни разу даже не видели, хотя вы, несомненно, правильно понимаете, насколько выгоден этот союз с точки зрения интересов и Лютцельштайна, и Дьера.
— Я… принимаю как должное тот факт, что мне по рождению подобает… некоторое… положение… — нерешительно произнесла Зошина, — но поймите и вы…
Она остановилась, прекрасно понимая, что не сумеет выразить словами (а если и сумеет, какой в этом толк?!), насколько ей не хочется быть простой пешкой в большой политической игре, когда речь идет о ее судьбе. Неужели ей не суждено хоть что-то значить для человека, которому предстоит стать ее мужем.
— Расскажите мне о короле, — сменила она тему раньше, чем посол успел ответить на ее реплику.
— Вы видите сами, король очень красив, — начал граф, и Зошина почувствовала, что он слишком тщательно подбирает слова. — Он молод, но этот недостаток время легко исправляет, а пока король наслаждается жизнью… в полной мере.
— Что вы имеете в виду?
Она заметила, что на этот ее вопрос графу было нелегко ответить. Он явно колебался, прежде чем произнес:
— Все молодые люди, освободившись от опеки своих наставников и гувернеров, с восторгом бросаются в омут светских развлечений, и король в этом ни в коей мере не исключение. Но я думаю, ваше королевское высочество, было бы ошибкой с моей стороны слишком распространяться на эту тему. Лучше, если вы обо всем составите свое собственное суждение. Не стоит вам отправляться в Дьер с предвзятым мнением.
Зошине показалось, что посол почувствовал некоторую неловкость, словно пытался выпутаться из довольно трудной ситуации. Но почему? Она так этого и не поняла, но постаралась трезво оценить обстановку: «Он хочет, чтобы король понравился мне, и боится, как бы своими отзывами не вызвать у меня предубеждение против этого человека».
Девушка снова посмотрела на миниатюру. Да, король был красив.
— ..только… очень молод, — словно размышляя вслух, снова проговорила Зошина.
— На три года старше вас, ваше высочество, — заметил посол, — и те, кто близко знаком с ним, убеждали меня, что во многом он придерживается прежних взглядов на правление, что совсем неудивительно, если учесть, как давно он царствует.
— Зошина, да очнись же ты!
Девушка вздрогнула и оторвала глаза от книги.
— Ты меня? — спросила она.
— Я тебя зову-зову! — возмутилась ее сестра Эльза.
— Прости, я зачиталась.
— Конечно! Как всегда. Фрейлейн говорит, ты портишь глаза и ослепнешь раньше, чем состаришься.
Зошина рассмеялась мелодичным и мягким смехом.
— Хотя фрейлейн должна бы нас учить, она всегда находит самые невероятные препятствия на нашем пути к знаниям.
— Ну, это же понятно, — заметила Теона, которая раскрашивала акварелью картинки в журнале мод. — Фрейлейн сама знает так мало, что боится, как бы мы не поняли это, если углубимся в науки.
— Ты слишком жестока, — заступилась Зошина.
— Жестока она или нет — это сейчас не важно, — назидательно произнесла Эльза, — но, если ты не поспешишь вниз, тебя ждут неприятности. Папа хочет тебя видеть.
— Папа зовет меня?! — изумилась Зошина. — Что же ты молчишь!
— А что я, по-твоему, пытаюсь сказать? Приходила Маргит и сказала, что папа зовет тебя к себе в кабинет. Как ты понимаешь, ничего хорошего от этого ждать не приходится!
Зошина чуть слышно вздохнула:
— Интересно, какое его распоряжение я забыла выполнить. Никак не могу вспомнить!
— Ничего, скоро узнаешь! — заметила сестра. — Вот уж счастье, что он не за мной послал.
Зошина встала и направилась через всю классную комнату к зеркалу, которое стояло на каминной полке.
Приводя в порядок волосы, девушка оценивающе взглянула на свое отражение. Она была красива, но сейчас в ее больших серых глазах застыл испуг.
Зошина отчаянно пыталась сосредоточиться и вспомнить, когда же она успела что-то натворить или какое поручение забыла исполнить.
Но, что бы это ни было, сейчас она не сомневалась, что ее ждут неприятности. На ее беду, последние дни отец к тому же страдал от подагры.
Зошина уже было направилась к выходу, но тут двенадцатилетняя Каталин, которая до сих пор молчала, подняла на нее глаза:
— Удачи тебе, Зошина. Жаль, мне нельзя пойти с тобой.
— Ну, тогда папа еще больше рассердился бы, — благодарно улыбнулась сестренке Зошина.
Выйдя из классной комнаты, девушка поспешила к парадной лестнице дворца. Длинные, бесконечные коридоры верхнего этажа зимой не отапливались.
Вообще-то эрцгерцог Фердинанд Лютцельштайнский жил на довольно широкую ногу. Это производило впечатление и раздражало даже самых значительных из его вассалов, которые справедливо подозревали, что именно им приходится оплачивать всю эту роскошь.
Но об удобствах своих детей он не слишком беспокоился и вообще уделял им минимум внимания. Они понимали, что не имеют права рассчитывать на большее, поскольку имели несчастье появиться на свет девочками, когда их отец так ждал сына.
Эрцгерцог был горько разочарован и клял судьбу, не подарившую ему наследника.
— Ты его любимица, — твердила Каталин Зошине. — Ведь ты лишь первое разочарование. Эльза второе, Теона — третье. Ну а меня он ненавидит так, что я диву даюсь, как это он сразу не разорвал меня на мелкие кусочки и не разбросал их по ветру, забравшись на зубчатую стену дворца.
Каталин была склонна к мелодрамам и, вероятно, потому, что страдала от недостатка привязанности к ней родителей, постоянно воображала, что безумно влюблена в кого-нибудь из молоденьких придворных или офицеров охраны.
Они с Зошиной отличались от двух других сестер.
Те научились смотреть на вещи более практично. Это позволяло им воспринимать жизнь в их семье со всеми ее сложностями и выпадавшими на их долю мелкими, но утомительными лишениями как неизбежную причуду судьбы.
— Будь у меня выбор, я предпочла бы родиться дочерью лесника, — однажды сказала сестрам Теона, — а не принцессой крови. В конце концов, в жизни принцесс нет ничего привлекательного.
— Получишь все, когда вырастешь, — заметила Зошина.
Теона только рассмеялась:
— Ну и что получила ты? Да на твоем «первом балу» тебе пришлось танцевать с самыми дряхлыми и невыносимо скучными вельможами во всем герцогстве. А с тех пор мама и вообще не заботится о твоих развлечениях. Не велика радость сидеть в гостиной, где она принимает жен советников, и слушать их разговоры о благотворительности или еще о чем-нибудь столь же нудном. Умереть можно от скуки!
Зошина вынуждена была признать, что действительно эти приемы не слишком украшали и разнообразили ее жизнь.
Однако она давно привыкла терпеливо выслушивать чопорную, церемонную и лишенную смысла беседу, которую только и допускал дворцовый этикет.
— Последнее время погода стоит холодная, — обычно, согласно протоколу, начинала разговор мать.
— О да, ваше королевское высочество.
— Я часто говорю эрцгерцогу, что направление ветров в это время года крайне изменчиво.
— Так оно и есть, ваше королевское высочество.
— Все мы облегченно вздохнем с наступлением теплой погоды.
— О, мы только этого и ждем, ваше королевское высочество.
Зошина их не слушала. Мысленно она уносилась в мир своих фантазий, где люди разговаривали об интересных вещах и блистали остроумием.
Мысленно ей даже случалось взбираться на Олимп и там среди древнегреческих богов и богинь размышлять над вечными вопросами, ответы на которые человечество искало веками.
Эрцгерцогиня пришла бы в ужас, узнав, насколько хорошо осведомлена ее старшая дочь о жизни греческих богов и их поведении, весьма далеком от дворцового этикета.
Не меньше удивилась бы она и доведись ей узнать, что Зошина неплохо изучила французских авторов, благодаря которым получила представление о литературных течениях во французской литературе периода Второй империи.
Дворцовую библиотеку начал собирать еще прадед Зошины. Библиотека почиталась одним из сокровищ Лютцельштайна, и поэтому нынешнему правителю, эрцгерцогу Фердинанду, приличествовало поддерживать ее в надлежащем состоянии, чему способствовали средства, к счастью, ежегодно выделяемые парламентом на ее содержание.
В добавление к тысячам уже накопленных книг приобретались и новые, а принцессе Зошине легко удавалось убедить пожилого библиотекаря включать в список книг, которые он заказывал, и те, которые особенно хотелось бы прочитать ей.
— Я не уверен, что ее королевское высочество одобрила бы ваш выбор, — пытался иногда возражать он, когда Зошина упрашивала его заказать книги какого-нибудь писателя, чья несколько сомнительная слава достигла даже пределов Лютцельштайна.
— Вам нечего опасаться, сударь, — успокаивала его девушка. — У мамы нет времени для чтения, поэтому она вряд ли когда-нибудь раскритикует новые поступления в библиотеку.
При этих словах она улыбалась, смотритель библиотеки улыбался в ответ и соглашался на все, о чем просила его прелестная принцесса.
Зошина наконец добралась до зала и поспешила к двери отцовского кабинета.
Эта величественная комната внушала трепет. Стены, отделанные темными деревянными панелями, на окнах тяжелые бархатные шторы с бахромой, массивная старомодная мебель.
Все четыре принцессы от души ненавидели эту комнату, поскольку именно здесь отец читал им нотации, порицал за их проступки, и здесь они, трепеща от страха, ждали, когда в приступе ярости он обрушится на них с гневными выкриками:
— Прочь с моих глаз! Все! С меня довольно! Один Бог знает, почему мне суждено терпеть этих глупых, капризных женщин. Почему не суждено мне было стать отцом смышленого умницы сына!
После этой кульминации они с несказанным облегчением убегали из кабинета, хотя сердца еще долго колотились у них в груди, а губы пересыхали от ужаса.
Почему-то нигде во дворце девочки не чувствовали себя в безопасности, кроме, пожалуй, своей классной комнаты.
«И чем это я могла рассердить папу?» — гадала Зошина.
При этом незаметно для себя самой она непроизвольным движением слегка вскинула свою хорошенькую головку, открыла дверь и вошла в кабинет.
Как и ожидала Зошина, отец сидел у камина в своем любимом кресле с высокой спинкой.
Летом камин не топили. Зошина часто удивлялась, почему в этой комнате никогда не было цветов, хотя бы для того, чтобы замаскировать ими зияющий черный зев камина, который придавал еще больше мрачности и без того угрюмой обстановке кабинета.
Эрцгерцог сидел, положив на специальную скамеечку перед креслом изуродованную подагрой, забинтованную левую ногу, и у Зошины слегка екнуло сердце, таким суровым и грозным показался ей отец.
Она подошла к нему, все еще отчаянно пытаясь вспомнить, что же такого она натворила, но неожиданно отец приветливо посмотрел на нее и улыбнулся.
В молодости эрцгерцог был необыкновенно красив, и все его четыре дочери унаследовали эту редкую красоту. Чертами лица они походили на прабабушку-гречанку, а все остальное досталось им от матери их отца, венгерки по происхождению.
— В нас течет кровь трех разных народов, — как-то сказала Зошина сестрам, — но у нас хватило ума взять лучшее у всех трех.
— Будь мы и вправду умны, мы бы не родились в Лютцельштайне, — возразила Каталин.
— Почему же? — спросила Эльза.
— Если бы у нас был выбор, разве мы не предпочли бы Францию, Италию или Англию?!
— Ах, вот ты о чем! — воскликнула Эльза. — Ну, тогда я выбрала бы Францию. Я слышала, как весело в Париже.
— Наш посол говорил папе, что расточительность и возмутительные нравы Второй империи скомпрометировали ее перед всем миром.
— Теперь этому пришел конец! — заметила Теона. — Но, держу пари, французы все равно могут развлекаться в свое удовольствие. Определенно нам следовало бы родиться во Франции!
— Присядь, Зошина. Я хочу поговорить с тобой.
Девушка послушно опустилась на диван подле отца, и он долго разглядывал дочь. Так долго, что она уже стала терзаться вопросом, не нашел ли он какой-нибудь изъян в ее платье или в новой прическе.
Наконец эрцгерцог снова заговорил:
— У меня есть для тебя новость, Зошина, которая, возможно, удивит тебя. Но в твоем возрасте ты должна бы уже и ожидать этого.
— Какая же это новость, папа?
— Ты выходишь замуж!
Сначала Зошине показалось, будто она ослышалась.
Но затем ее глаза от удивления стали такими огромными, что казалось, они только и жили на ее миниатюрном личике. Эрцгерцог продолжил:
— К моему удовольствию, надо сказать, большому удовольствию, переговоры нашего посла, графа Ксаки, завершились весьма плодотворно. Я непременно вознагражу его надлежащим образом.
— Вы хотите сказать… вы хотите сказать, папа… что… что граф… договорился о моем… замужестве?
— По моему поручению, естественно, — подтвердил эрцгерцог. — Но, если честно, я должен признать, что первое предложение по поводу этого союза поступило от регента Дьера.
Зошина озадаченно смотрела на отца. Тогда он торжественно произнес:
— Ты, моя дорогая дочь, выходишь замуж за короля Георгия!
— Но… папа, я никогда не… видела его. Почему вдруг… ему пришло в голову… жениться на мне? — едва выдохнула потрясенная Зошина.
— Именно это я и намереваюсь объяснить тебе, поэтому изволь слушать внимательно.
— Я постараюсь… папа.
— Ты, несомненно, знаешь, — начал эрцгерцог, — что меня последнее время сильно волнует возрастающая мощь Германской империи.
— О да, папа, — пробормотала Зошина. Хотя отец никогда не обсуждал с ней никаких государственных дел, она помнила, как лет пять назад все во дворце только и говорили об этом. Тогда политика канцлера Пруссии, Отто фон Бисмарка, привела Европу к франко-прусской войне, и это, казалось, угрожало независимости Лютцельштайна.
Пруссия долго готовилась к войне, и Бисмарк сумел воспользоваться ситуацией так, чтобы формально агрессором выступила Франция.
В июле 1870 года она объявила войну Пруссии, Баварии и другим южно-немецким королевствам и княжествам, которые поддерживали Пруссию. Исход войны был предрешен. В январе следующего года, после 131-дневной осады голодающий Париж открыл ворота врагу.
Небольшие южные герцогства и королевства, не втянутые в эту войну (в том числе Лютцельштайн и Дьер), надеялись на то, что более крупная Бавария защитит их от посягательств Бисмарка.
Однако король Людвиг Баварский, всегда непредсказуемый, заболел и не нашел в себе сил сопротивляться давлению представителя Пруссии.
Все это сейчас вспомнилось Зошине, и она уже не удивилась, когда отец сказал:
— Сейчас особый исторический момент. Необходимо отстоять независимость Лютцельштайна и Дьера, чтобы сохранить баланс сил в Европе.
Он сделал многозначительную паузу и продолжил:
— С одной стороны — ослабленная Австрия, с другой — безвольная Бавария и Германия, с каждым днем набирающая силу, готовая и нас вовлечь в железные сети своей несуразной империи.
— Понимаю, папа, — пробормотала Зошина.
— Я вовсе не жду от тебя понимания в подобных вопросах! — с внезапным раздражением прервал дочь эрцгерцог. — От тебя требуется только слушать. Союз, скрепленный браком между королем Дьера и моей дочерью, развязал бы руки политикам обоих наших государств.
Зошине хотелось бы объяснить отцу, что она действительно прекрасно понимает сложившуюся обстановку, но она не решалась и только кивала.
— Ну, скажи же что-нибудь! Ты хоть улавливаешь смысл того, что я сказал? Боже мой, был бы у меня сын! Уж он разобрался бы в ситуации! — снова неожиданно рассердился герцог.
— Я понимаю, зачем нужен этот брак, папа, — проговорила наконец Зошина. — Но я спрашивала вас не об этом. Я спрашивала, действительно ли король… желает жениться именно на мне.
— Конечно, он желает жениться на тебе! — прогремел эрцгерцог. — Поскольку он мужчина и к тому же монарх!
— Мне все же кажется, папа, что нам с королем… следовало бы… встретиться, прежде чем принимать окончательное… решение, — осторожно и тихо заметила Зошина.
— Встретиться? Конечно, вы встретитесь! — резко оборвал ее эрцгерцог. — Именно это я и собирался сообщить. Если ты прекратишь прерывать меня, Зошина, я, может, наконец все же доберусь до сути дела.
— Простите… папа.
— Мы договорились, что ваша свадьба должна произойти чем скорее, тем лучше, и стать предупреждением Германии о том, что не следует ей вмешиваться в наши дела. И потому мы должны все обставить надлежащим образом. Я договорился о государственном визите твоей бабушки в Дьер. Она возьмет тебя с собой.
Зошина просияла.
— Я поеду с бабушкой в Дьер, папа? Как это замечательно!
— Жаль, я сам не могу туда поехать. Мы с твоей матерью предпочли бы поехать сами, но, как видишь, проклятая нога не позволяет мне этого, — сказал он, морщась от боли.
— Вам очень больно, папа? — живо откликнулась дочь. Эрцгерцог с трудом выносил боль и едва сдерживался, чтобы не выругаться при дочери.
— Я не желаю говорить о своей болезни. Речь не о ней. Ты будешь сопровождать бабушку в ходе государственного визита, в конце которого официально будет объявлено о твоей помолвке.
— Предположим… папа, мы с королем… не понравимся друг другу? Нам все равно придется… пожениться? — нерешительно спросила Зошина после короткого молчания.
Отец свирепо посмотрел на нее:
— Ничего глупее ты сказать не могла! Какое имеет значение, понравитесь вы друг другу или не понравитесь? Это же политический вопрос. Я тебе, кажется, все уже объяснил, если только ты вообще меня слушала!
— Я слушала вас, папа. Но все-таки… Политический это вопрос или нет, но замуж-то за короля предстоит выходить мне!
— И считай, что тебе крайне повезло! — взорвался эрцгерцог. — Бог ты мой, у меня четыре дочери, которых надо как-то сбыть с рук. Ты что, воображаешь, будто я в состоянии найти всем вам царственных особ в мужья?!
От этих слов у Зошины перехватило дыхание, и она решилась:
— А может… папа, стоит подумать об… Эльзе? Ей непременно… хочется… выйти замуж, а я была бы абсолютно… счастлива остаться здесь с… вами и с мамой.
Краска бросилась в лицо эрцгерцогу.
— Как ты смеешь спорить со мной! Как ты смеешь даже предполагать, что можешь ослушаться меня! Ты должна на коленях благодарить Бога за то, что у тебя есть отец, который заботится о тебе и даже обеспечивает тебе трон. Короли, между прочим, не валяются на каждом шагу!
Он буквально задыхался от гнева:
— Ты будешь делать все, как я сказал! Ты отправишься в Дьер с бабушкой и постараешься понравиться королю… Надеюсь, ты меня поняла?!
— Да, папа… Но…
— Никаких «но». Я не собираюсь слушать твои бредни. После всего, что я сделал для тебя, я обнаруживаю, что лелеял змею на своей груди! Ты неблагодарна и к тому же глупа до безобразия! — При этих словах голос герцога сорвался от крика, он поперхнулся, закашлялся и на некоторое время умолк. — В целом герцогстве не найти девчонки, которая не пришла бы в восторг от возможности стать женой короля. А ты еще выискиваешь отговорки и выражаешь недовольство! Боже! И кого же ты желаешь себе в мужья — архангела Гавриила?
Зошина, зная всю безнадежность попыток дальнейшего разговора, поскольку никакие слова на отца в такие минуты не действовали, поднялась с места.
— Простите… если я рассердила вас… папа, — еле слышно пробормотала она, — и спасибо вам за… вашу заботу обо мне…
Она присела в реверансе и покинула кабинет отца. Вслед ей неслось:
— Неблагодарная, глупая как пробка! И почему я должен страдать с такими детьми?
Зошина закрыла за собой дверь и пошла по коридору, радуясь, что может больше не слышать его ругательств.
— Мне следовало промолчать, — корила она себя, прекрасно понимая всю тщетность своих попыток подвергнуть малейшему сомнению план отца. Это всегда только раздражало его. Но на сей раз отец застал ее врасплох.
«Болезнь раздражает его, — думала девушка. — Ведь он не может сам отправиться с государственным визитом, а он с удовольствием поехал бы. Впрочем, мне-то с бабушкой будет несравненно веселее».
Герцогиню Софию, герцогиню-мать, все четыре внучки обожали и ею восхищались.
Ее традиционное венгерское обаяние очаровало за годы ее правления большую часть жителей Лютцельштайна.
Правда, при дворе существовала и группа придворных, которая находила королеву-мать легкомысленной, слишком независимой и чересчур открытой.
Ей давно перевалило за шестьдесят, а она все еще смеялась, казалось, чаще многих. В ее небольшом дворце в пяти милях от города жизнь всегда казалась Зошине наполненной радостью и весельем.
Девушка прошла через холл и направилась к лестнице. В этот момент из полумрака ей навстречу выступил граф Ксаки, посол в, Дьере.
Теперь это был уже пожилой человек, но Зошина знала его всю жизнь. Она поняла, что он, видимо, поджидал ее, желая поговорить, и направилась к нему, протягивая руку.
— Какое счастье встретить вас, ваше превосходительство! — воскликнула она. — Я и не знала, что вы возвратились домой.
— Я вернулся всего два дня назад, ваше королевское высочество, — ответил он, наклоняясь, чтобы поцеловать ей руку. — Полагаю, герцог уже сообщил вам новости, которые я передал ему?
— Отец только что говорил со мной об этом, — ответила Зошина, надеясь, что посол не слышал гневных выкриков отца.
— Тогда мне есть что показать вам, — сказал граф с улыбкой.
Зошина прошла за ним в приемную, где обычно важные персоны ожидали аудиенции эрцгерцога.
Граф подошел к столу и открыл стоявшую на нем шкатулку. Внутри оказался небольшой кожаный футляр, который он и протянул девушке.
Еще не открыв его, она знала, что найдет там миниатюрный портрет короля Дьера.
Темноволосый и темноглазый король в белом мундире, украшенном знаками отличия, несомненно, был красив и импозантен.
— Я подумал, вам захочется посмотреть на него, — пробормотал посол.
— Это очень любезно с вашей стороны, ваше превосходительство. Я гадала, каков он, но, по правде говоря, хотя я и не стала говорить этого папе, не слишком ли он молод для женитьбы?
— Его величество достигнет совершеннолетия через месяц. С этого момента он получит возможность править без регента, поэтому и премьер-министр, и тайный совет считают крайне важным, чтобы король был женат к тому моменту, когда его дядя передаст ему бразды правления. Они надеются, что жена сможет поддержать молодого короля.
— Его дядя долго был при нем регентом? — спросила Зошина.
— Да, целых восемь лет. Королю едва исполнилось двенадцать, когда его отец умер и его дядя был назначен регентом. Принц-регент, надо признать, управлял Дьером очень хорошо, соблюдая интересы своего племянника. Благодаря его стараниям Дьер теперь богатая страна. Ваше королевское высочество ни в чем не будет там нуждаться. К тому же, по крайней мере на мой взгляд, вам посчастливится жить в одном из прекраснейших мест в мире.
В голосе посла было столько теплоты, что Зошина с удивлением посмотрела на него.
— Ваше королевское высочество, не сочтите меня нелояльным к Лютцельштайну, — заторопился граф, — но так уж случилось, что моя мать родом из Дьера. Это одна из причин, почему я с таким восторгом принял назначение послом в эту страну.
Зошина еще раз посмотрела на миниатюру.
— Я спрашивала отца… действительно ли король хочет жениться именно на мне, но отец только рассердился… Можно… задать вам тот же самый… вопрос С этими словами она подняла глаза на графа, и он подумал, что любой мужчина охотно женился бы на такой красивой и милой девушке.
Граф всегда считал Зошину исключительной девочкой и не сомневался, что с ее умом, красотой и обаянием, которому невозможно противиться, она заставит любую страну, где станет править, поверить, что на ее долю выпала неимоверная удача, и в то же самое уверует любой мужчина, которому она станет женой.
Зошина терпеливо ждала ответа.
— Ваше королевское высочество! Я осмелился взять с собой в Дьер вашу миниатюру, так как предполагал, что король непременно пожелает на нее взглянуть. И по той же причине я привез вам его портрет.
— И что сказал его величество? — тихо спросила Зошина.
— Этого я не знаю. Все переговоры относительно вашего брака проходили с регентом. Я передал ему миниатюру, и она непременно попадет в руки его величества.
Зошина не могла скрыть свое разочарование. Ей бы хотелось уже сейчас знать, как отнесся король к ее портрету.
— Я понимаю, — тактично заметил граф, поскольку такт был частью его профессии, — что вашему королевскому высочеству трудно представить возможность брака с кем-то, кого вы ни разу даже не видели, хотя вы, несомненно, правильно понимаете, насколько выгоден этот союз с точки зрения интересов и Лютцельштайна, и Дьера.
— Я… принимаю как должное тот факт, что мне по рождению подобает… некоторое… положение… — нерешительно произнесла Зошина, — но поймите и вы…
Она остановилась, прекрасно понимая, что не сумеет выразить словами (а если и сумеет, какой в этом толк?!), насколько ей не хочется быть простой пешкой в большой политической игре, когда речь идет о ее судьбе. Неужели ей не суждено хоть что-то значить для человека, которому предстоит стать ее мужем.
— Расскажите мне о короле, — сменила она тему раньше, чем посол успел ответить на ее реплику.
— Вы видите сами, король очень красив, — начал граф, и Зошина почувствовала, что он слишком тщательно подбирает слова. — Он молод, но этот недостаток время легко исправляет, а пока король наслаждается жизнью… в полной мере.
— Что вы имеете в виду?
Она заметила, что на этот ее вопрос графу было нелегко ответить. Он явно колебался, прежде чем произнес:
— Все молодые люди, освободившись от опеки своих наставников и гувернеров, с восторгом бросаются в омут светских развлечений, и король в этом ни в коей мере не исключение. Но я думаю, ваше королевское высочество, было бы ошибкой с моей стороны слишком распространяться на эту тему. Лучше, если вы обо всем составите свое собственное суждение. Не стоит вам отправляться в Дьер с предвзятым мнением.
Зошине показалось, что посол почувствовал некоторую неловкость, словно пытался выпутаться из довольно трудной ситуации. Но почему? Она так этого и не поняла, но постаралась трезво оценить обстановку: «Он хочет, чтобы король понравился мне, и боится, как бы своими отзывами не вызвать у меня предубеждение против этого человека».
Девушка снова посмотрела на миниатюру. Да, король был красив.
— ..только… очень молод, — словно размышляя вслух, снова проговорила Зошина.
— На три года старше вас, ваше высочество, — заметил посол, — и те, кто близко знаком с ним, убеждали меня, что во многом он придерживается прежних взглядов на правление, что совсем неудивительно, если учесть, как давно он царствует.