Страница:
– Вы сказали, что вам дорога Австрия, – тихо и полувопросительно произнес князь, следя за выражением лица очаровательной патриотки. – В таком случае… вы готовы сделать кое-что для нее?
– Конечно, все, что угодно, ваше сиятельство! – пылко ответила девушка, перестав теребить край плаща и соединив ладони в молитвенном жесте.
– Уверены в этом?
– К чему слова? – Она прижала руки к груди. Этот молитвенный девичий образ тронул Меттерниха до глубины души. – Если нужны тому доказательства, поручите мне дело, пусть сложное, трудное, и я справлюсь с ним, обещаю!
– Мне кажется, я вам поверил… – медленно проговорил князь. – Но теперь, прежде, чем мы продолжим наш разговор, прошу простить меня за то, что я забыл о своих обязанностях хозяина дома. Вы проделали долгий путь, должно быть, устали, и у вас пересохло в горле. Присаживайтесь, я налью вам вина.
– О, нет, не беспокойтесь, – быстро ответила Ванда, махнув рукой. – Я остановилась в гостинице на окраине Вены. Хотела привести себя в порядок, прежде чем явиться сюда.
Он улыбнулся. А она не простушка, как можно было бы того ожидать! Это милое, очаровательное дитя проявило завидную дальновидность. Ей предстоял непростой разговор. И она к нему подготовилась. Позаботилась о своей внешности и даже успела перекусить. Все это говорит в ее пользу… Он всегда ценил в людях такую предусмотрительность. Эта девочка унаследовала от отца не только голубые глаза!
– По крайней мере, позвольте предложить вам кресло, – продолжал князь с улыбкой, устоять перед которой, как он знал, не могла еще ни одна особа женского пола.
Ванда изящно уселась в предложенное ей кресло, и села в нем прямо, с врожденной грацией. В глазах ее читалось возбуждение и радостное предвкушение приключения – об этом говорил ее доверчивый взгляд и все ее личико, обращенное к князю.
– Перед тем как вы пришли, я молил небо послать мне чудо, которое поможет мне справиться с одной проблемой, – интригующе и негромко начал речь Меттерних. – Мне кажется, в ответ на мою мольбу судьба и послала мне вас…
– И что же… Что же я должна сделать… такое?
– Вот об этом я и собираюсь с вами поговорить. Для того, что я хотел бы вам предложить, потребуется… – Он исподлобья взглянул на Ванду. Ему было интересно следить за ней – бесхитростной и простодушной, однако при этом с живой и точной реакцией. Чего желать лучше для того дела, которое уготовано даром небес? – Потребуются храбрость и выдержка. Но прежде всего рассудок.
– Я готова, ваше сиятельство. – Взгляд Ванды и выражение ее лица стали совсем другими. Как чутко она реагирует на услышанное! Сейчас она смотрела на князя со всем вниманием, и лицо ее стало неожиданно взрослым – она сжала губы, и возле них в уголках обозначились едва заметные вертикальные складочки.
– Отлично. – Князь не давал прорваться наружу зародившейся в его сердце радости. Рано, рано еще ликовать! Не сделано ни единого шага. – Я постараюсь как можно доходчивее объяснить, чего хотел бы от вас.
– Да-да, пожалуйста, я вас слушаю…
– Превосходно. – Меттерних еще помолчал, заботясь о значительности и торжественности их диалога. – Полагаю, вам известно, что в Вене проходит конгресс европейских держав…
Ванда кивнула.
– И он созван, чтобы разработать план послевоенного устройства Европы…
Ванда снова кивнула.
– По моему личному мнению, прочный мир можно установить, только если удастся добиться приблизительно равных условий для России, Пруссии, Австрии и Франции. Иными словами, достичь равновесия сил…
Меттерних подождал реакции собеседницы.
– Думаю, я поняла, – в третий раз кивнула она.
– У меня мало времени. Я немедленно должен начать действовать и потому буду говорить с вами, если позволите, как можно более просто и кратко.
– Да, благодарю вас, ваше сиятельство.
– Так вот. Российский царь – император Александр – желает сделать Польшу независимым государством, которое будет подчинено ему, то есть России. Австрия не может согласиться с этим, так же считают Англия и Франция.
Князь драматургически точно выдержал еще одну паузу. Ванда молчала и не шевелилась, вся обратившись в слух.
– Иметь дело с русским царем сложно. – Пустив в цель этот первый серьезный шар, князь искоса бросил взгляд на Ванду. Выражение ее лица было спокойным, внимательным. И он пустил в цель второй шар: – Человек он странный, порой кажется прекраснодушным мечтателем, порой – практичным и расчетливым интриганом.
– С таким человеком должно быть непросто… – Ванда потерла пальчиком переносицу.
– Да, верно. И самая большая сложность для дипломата в моем положении – всегда оставаться на шаг впереди противников. Вы с этим согласны?
– Да.
– И потому мне необходимо знать, что они собираются заявить или сделать. Вы… меня понимаете?
– Да, вполне.
– Самый простой и надежный способ опережения – узнавать о планах противников от тех, с кем они общаются, и с незапамятных времен лучшими помощницами в этом были женщины.
– Смысл вашего предложения состоит в том, чтобы я подобным же образом помогла вам?
Меттерниху понравилось, что тон Ванды оставался уверенным, нравилось, что она не опускает ресниц перед его взглядом.
– Да, я прошу вас именно об этом. Вы новый человек в Вене, вас никто не знает, и вы… очень красивы. Эти три условия должны обеспечить вам успех в том деле, которое я вам предлагаю.
– Но царь… – Ванда трогательно развела руками. – Я же могу ему не понравиться… н-не заинтересовать его… И тогда я ничем не смогу вам помочь… – Лицо ее было таким, как если бы у нее забрали назад подарок, который она успела распаковать и которым успела полюбоваться.
Меттерних невольно улыбнулся этому детскому огорчению и с этого момента, оставив в стороне осторожность, заговорил свободно, без заминок и пауз.
– Будущее покажет… Русский царь неравнодушен к красивым женщинам, так что вам не стоит его опасаться. Простите, но я буду с вами откровенен. Лучше, чтобы вы знали о таких вещах. У него есть любовница, мадам Мария Нарышкина, с которой он близок уже много лет. Чтобы не вводить в смущение прибывшую вместе с царем императрицу Елизавету, мадам Нарышкина остановилась на окраине Вены. Она оказывает сильное влияние на императора Александра, очень сильное, и, хотя сама часто заводит от него любовные связи на стороне, требует от царя безусловной преданности и верности. Мои информаторы сообщают, что царь соблюдает это условие, по крайней мере формально. А вообще он любит женщин, чувствует к ним непреодолимое влечение – надеюсь, я выражаюсь предельно ясно?
– Да-да, вполне. Но как я смогу встретиться с русским царем? С чего я должна начать? – Ванда, поникнув было, опять ожила и преисполнилась ожидания приключения.
– Все будет устроено, – обнадеживающе отвечал князь. – Все, что от вас потребуется, – это не упустить своего шанса, когда он представится, а дальше – слушать, внимательно слушать все, о чем он станет говорить. Все мужчины одинаково болтливы, будь то император или лакей, князь или нищий. У всех у них развязываются языки, если женщина им симпатична, нужно лишь им немного польстить, придать им уверенности…
– А что… потом?
– Вы будете передавать мне то, что он скажет. Но нам обоим нужно быть осторожными, и вам, и мне. Очень осторожными.
– То есть… – озадаченно пролепетала Ванда.
– В настоящий момент Вена превратилась в шпионское гнездо – все, что происходит в одном дворце, сразу же становится известно в другом. Как говорится, у всех стен появились уши. Если вы готовы сделать то, о чем я вас прошу, необходимо, чтобы никто не узнал, даже и предположить не мог, кто вы такая!
– Да, конечно. Это мне понятно.
– Отлично. Итак, вы меня не знаете, не имеете ко мне никакого отношения, мы с вами никогда не встречались. Я устрою так, что вы остановитесь у одной весьма уважаемой особы. Она обеспечит вам присутствие на самых привилегированных приемах и вечерах. Вас представят в Вене как дочь вашей матери. Мало кому известно, что мы с Карлоттой были друзьями. Никто не должен заподозрить, что мы с вами можем быть как-то связаны.
– Но я вас еще увижу, ваше сиятельство?
Услышав этот импульсивный вопрос, Меттерних улыбнулся.
– Вы будете видеть меня очень часто, – успокоил он Ванду. – На людях и в приватной обстановке. Но мы должны вести себя крайне осмотрительно. Вы сможете сделать это для меня, моя маленькая Ванда? Я прошу вас об этом исключительно потому, что нахожусь в отчаянном положении.
Глаза Ванды потеплели, отчего стали темнее, выразительнее, взгляд глубже.
– Вы знаете – я сделаю все, о чем вы меня попросите. Матушка часто говорила о вас, рассказывала, какой вы удивительный! И от нее, и от других я слышала, скольким обязана вам Европа…
Меттерних польщенно улыбнулся, услышав в ее голосе восхищение.
– В Вене вы услышите обо мне и другое, – заметил он, посерьезнев. – Лорд Каслри, например, называет меня политическим паяцем.
– О… Как у него язык поворачивается! Он не смеет так говорить!
– Он просто выражает свое мнение обо мне, так же, как делаете это вы. Но вы не должны столь откровенно демонстрировать свою приверженность кому бы то ни было. Вы действительно уверены, что не побоитесь взяться за это дело? Если вы откажетесь, я все пойму и не затаю на вас обиды. В таком случае я помогу вам устроиться в Вене, хорошенько развлечься, а об этом нашем разговоре мы просто забудем.
Ванда встала с кресла и быстрым движением накрыла своей ладонью руку князя.
– Мне кажется, вы не совсем понимаете… – На этот раз она выдержала паузу, за время которой в голове Меттерниха пронеслось множество мыслей. – Когда я сказала вам, что люблю Австрию, я говорила совершенно искренне. Я готова умереть за свою страну, если меня об этом попросят. И если, как вы сказали, я могу хотя бы в чем-то помочь ей, я буду только горда оказанной мне честью.
Князь положил свободную ладонь поверх ее маленьких тонких пальчиков. Они были горячими, на щеках Ванды играл румянец, выдававший, насколько сильными были сейчас ее чувства.
– Я горжусь вами, – мягко ответил ей Меттерних. Тонкое лицо Ванды просветлело и сделалось невыразимо прекрасным. Завитки волос над мраморно-белым лбом смотрелись венчающим деву сиянием. – Но теперь вы должны идти… Не нужно, чтобы ваша карета так долго оставалась у моего дома. Не делайте секрета из того, что приезжали сюда. Скажите, что ожидали аудиенции, но я не смог вас принять. Если спросят, зачем вы пожаловали ко мне, ответите, что хотели засвидетельствовать мне свое почтение сразу после прибытия в столицу. Отсюда вы отправитесь в дом баронессы Валузен. Она дальняя родственница моей жены, и ей можно доверять всецело. Но благоразумнее будет, по возможности, даже ей говорить как можно меньше. О связи мы договоримся позднее, вы будете передавать свою информацию в надежные руки. Первое, что вы должны сделать, приехав к баронессе, – это как следует отдохнуть и приготовиться к балу-маскараду, который состоится сегодня вечером.
– Бал-маскарад?
– Да, балы-маскарады – одно из главных развлечений на этом конгрессе. Гости из Австрии, правители, князья, государственные мужи и известные люди из других стран свободно смешиваются с толпой. Любой может танцевать с кем захочет. Все надевают домино и маски, но, прибыв на бал, вы без труда узнаете русского царя Александра.
– И я буду танцевать с ним?
– Не сомневайтесь. Случайное знакомство всегда волнует больше, чем официальное, особенно для такого подозрительного человека, как он.
– Трудно поверить, что все это не во сне…
И Ванда заговорила горячо, взволнованно, а под конец даже то ли воскликнула, то ли всхлипнула:
– Это чудесно. Благодарю, ваше сиятельство! Благодарю вас!
Она склонилась и прижалась губами к руке Меттерниха, а когда подняла голову, он увидел, что ее глаза блестят, словно звезды.
– Я так боялась, когда шла сюда, боялась, что вы просто прогоните меня вон!.. А теперь все таким чудесным образом изменилось. Я счастлива, так счастлива, что не могу выразить этого словами.
– А слов и не нужно, – торжественно отвечал Меттерних. Он взял Ванду пальцами за подбородок, в упор заглянул ей в лицо. – А вы не очень похожи на свою мать.
– И на своего отца тоже, – смело добавила Ванда.
– Нет?
Это был вопрос, но она этого не поняла. Князь прошел к письменному столу. Присев, он написал короткую записку и понес ее к камину, возле которого, наблюдая за ним, стояла Ванда.
– Это для баронессы, – пояснил он. – Кроме того, я прошу ее купить для вас все, что необходимо из одежды. Обещаю, скучать в Вене вам не придется.
Ванда счастливо и звонко рассмеялась.
– Скучать! – воскликнула она. – Об этом я не беспокоюсь. – Она взяла письмо, повернулась к двери, однако остановилась. – Еще одна просьба. Могу я получить назад свое ожерелье? Это память о маме.
– Разумеется. – Меттерних вынул из кармана ожерелье и протянул его Ванде.
Она приняла его в обе ладони.
– Мама говорила, чтобы я всегда хранила его при себе. Его подарил ей тот, кого она очень любила.
– Она называла его имя?
– Нет, но я догадываюсь.
Голубые глаза взглянули в голубые глаза. Князь склонил голову и поцеловал маленькие пальчики, державшие ожерелье.
– Рад, что ваша матушка не забывала обо мне, – мягко проговорил он.
– О, ваше сиятельство… Будто кто-нибудь мог бы… – Сказав так, Ванда присела в реверансе.
Глава вторая
– Конечно, все, что угодно, ваше сиятельство! – пылко ответила девушка, перестав теребить край плаща и соединив ладони в молитвенном жесте.
– Уверены в этом?
– К чему слова? – Она прижала руки к груди. Этот молитвенный девичий образ тронул Меттерниха до глубины души. – Если нужны тому доказательства, поручите мне дело, пусть сложное, трудное, и я справлюсь с ним, обещаю!
– Мне кажется, я вам поверил… – медленно проговорил князь. – Но теперь, прежде, чем мы продолжим наш разговор, прошу простить меня за то, что я забыл о своих обязанностях хозяина дома. Вы проделали долгий путь, должно быть, устали, и у вас пересохло в горле. Присаживайтесь, я налью вам вина.
– О, нет, не беспокойтесь, – быстро ответила Ванда, махнув рукой. – Я остановилась в гостинице на окраине Вены. Хотела привести себя в порядок, прежде чем явиться сюда.
Он улыбнулся. А она не простушка, как можно было бы того ожидать! Это милое, очаровательное дитя проявило завидную дальновидность. Ей предстоял непростой разговор. И она к нему подготовилась. Позаботилась о своей внешности и даже успела перекусить. Все это говорит в ее пользу… Он всегда ценил в людях такую предусмотрительность. Эта девочка унаследовала от отца не только голубые глаза!
– По крайней мере, позвольте предложить вам кресло, – продолжал князь с улыбкой, устоять перед которой, как он знал, не могла еще ни одна особа женского пола.
Ванда изящно уселась в предложенное ей кресло, и села в нем прямо, с врожденной грацией. В глазах ее читалось возбуждение и радостное предвкушение приключения – об этом говорил ее доверчивый взгляд и все ее личико, обращенное к князю.
– Перед тем как вы пришли, я молил небо послать мне чудо, которое поможет мне справиться с одной проблемой, – интригующе и негромко начал речь Меттерних. – Мне кажется, в ответ на мою мольбу судьба и послала мне вас…
– И что же… Что же я должна сделать… такое?
– Вот об этом я и собираюсь с вами поговорить. Для того, что я хотел бы вам предложить, потребуется… – Он исподлобья взглянул на Ванду. Ему было интересно следить за ней – бесхитростной и простодушной, однако при этом с живой и точной реакцией. Чего желать лучше для того дела, которое уготовано даром небес? – Потребуются храбрость и выдержка. Но прежде всего рассудок.
– Я готова, ваше сиятельство. – Взгляд Ванды и выражение ее лица стали совсем другими. Как чутко она реагирует на услышанное! Сейчас она смотрела на князя со всем вниманием, и лицо ее стало неожиданно взрослым – она сжала губы, и возле них в уголках обозначились едва заметные вертикальные складочки.
– Отлично. – Князь не давал прорваться наружу зародившейся в его сердце радости. Рано, рано еще ликовать! Не сделано ни единого шага. – Я постараюсь как можно доходчивее объяснить, чего хотел бы от вас.
– Да-да, пожалуйста, я вас слушаю…
– Превосходно. – Меттерних еще помолчал, заботясь о значительности и торжественности их диалога. – Полагаю, вам известно, что в Вене проходит конгресс европейских держав…
Ванда кивнула.
– И он созван, чтобы разработать план послевоенного устройства Европы…
Ванда снова кивнула.
– По моему личному мнению, прочный мир можно установить, только если удастся добиться приблизительно равных условий для России, Пруссии, Австрии и Франции. Иными словами, достичь равновесия сил…
Меттерних подождал реакции собеседницы.
– Думаю, я поняла, – в третий раз кивнула она.
– У меня мало времени. Я немедленно должен начать действовать и потому буду говорить с вами, если позволите, как можно более просто и кратко.
– Да, благодарю вас, ваше сиятельство.
– Так вот. Российский царь – император Александр – желает сделать Польшу независимым государством, которое будет подчинено ему, то есть России. Австрия не может согласиться с этим, так же считают Англия и Франция.
Князь драматургически точно выдержал еще одну паузу. Ванда молчала и не шевелилась, вся обратившись в слух.
– Иметь дело с русским царем сложно. – Пустив в цель этот первый серьезный шар, князь искоса бросил взгляд на Ванду. Выражение ее лица было спокойным, внимательным. И он пустил в цель второй шар: – Человек он странный, порой кажется прекраснодушным мечтателем, порой – практичным и расчетливым интриганом.
– С таким человеком должно быть непросто… – Ванда потерла пальчиком переносицу.
– Да, верно. И самая большая сложность для дипломата в моем положении – всегда оставаться на шаг впереди противников. Вы с этим согласны?
– Да.
– И потому мне необходимо знать, что они собираются заявить или сделать. Вы… меня понимаете?
– Да, вполне.
– Самый простой и надежный способ опережения – узнавать о планах противников от тех, с кем они общаются, и с незапамятных времен лучшими помощницами в этом были женщины.
– Смысл вашего предложения состоит в том, чтобы я подобным же образом помогла вам?
Меттерниху понравилось, что тон Ванды оставался уверенным, нравилось, что она не опускает ресниц перед его взглядом.
– Да, я прошу вас именно об этом. Вы новый человек в Вене, вас никто не знает, и вы… очень красивы. Эти три условия должны обеспечить вам успех в том деле, которое я вам предлагаю.
– Но царь… – Ванда трогательно развела руками. – Я же могу ему не понравиться… н-не заинтересовать его… И тогда я ничем не смогу вам помочь… – Лицо ее было таким, как если бы у нее забрали назад подарок, который она успела распаковать и которым успела полюбоваться.
Меттерних невольно улыбнулся этому детскому огорчению и с этого момента, оставив в стороне осторожность, заговорил свободно, без заминок и пауз.
– Будущее покажет… Русский царь неравнодушен к красивым женщинам, так что вам не стоит его опасаться. Простите, но я буду с вами откровенен. Лучше, чтобы вы знали о таких вещах. У него есть любовница, мадам Мария Нарышкина, с которой он близок уже много лет. Чтобы не вводить в смущение прибывшую вместе с царем императрицу Елизавету, мадам Нарышкина остановилась на окраине Вены. Она оказывает сильное влияние на императора Александра, очень сильное, и, хотя сама часто заводит от него любовные связи на стороне, требует от царя безусловной преданности и верности. Мои информаторы сообщают, что царь соблюдает это условие, по крайней мере формально. А вообще он любит женщин, чувствует к ним непреодолимое влечение – надеюсь, я выражаюсь предельно ясно?
– Да-да, вполне. Но как я смогу встретиться с русским царем? С чего я должна начать? – Ванда, поникнув было, опять ожила и преисполнилась ожидания приключения.
– Все будет устроено, – обнадеживающе отвечал князь. – Все, что от вас потребуется, – это не упустить своего шанса, когда он представится, а дальше – слушать, внимательно слушать все, о чем он станет говорить. Все мужчины одинаково болтливы, будь то император или лакей, князь или нищий. У всех у них развязываются языки, если женщина им симпатична, нужно лишь им немного польстить, придать им уверенности…
– А что… потом?
– Вы будете передавать мне то, что он скажет. Но нам обоим нужно быть осторожными, и вам, и мне. Очень осторожными.
– То есть… – озадаченно пролепетала Ванда.
– В настоящий момент Вена превратилась в шпионское гнездо – все, что происходит в одном дворце, сразу же становится известно в другом. Как говорится, у всех стен появились уши. Если вы готовы сделать то, о чем я вас прошу, необходимо, чтобы никто не узнал, даже и предположить не мог, кто вы такая!
– Да, конечно. Это мне понятно.
– Отлично. Итак, вы меня не знаете, не имеете ко мне никакого отношения, мы с вами никогда не встречались. Я устрою так, что вы остановитесь у одной весьма уважаемой особы. Она обеспечит вам присутствие на самых привилегированных приемах и вечерах. Вас представят в Вене как дочь вашей матери. Мало кому известно, что мы с Карлоттой были друзьями. Никто не должен заподозрить, что мы с вами можем быть как-то связаны.
– Но я вас еще увижу, ваше сиятельство?
Услышав этот импульсивный вопрос, Меттерних улыбнулся.
– Вы будете видеть меня очень часто, – успокоил он Ванду. – На людях и в приватной обстановке. Но мы должны вести себя крайне осмотрительно. Вы сможете сделать это для меня, моя маленькая Ванда? Я прошу вас об этом исключительно потому, что нахожусь в отчаянном положении.
Глаза Ванды потеплели, отчего стали темнее, выразительнее, взгляд глубже.
– Вы знаете – я сделаю все, о чем вы меня попросите. Матушка часто говорила о вас, рассказывала, какой вы удивительный! И от нее, и от других я слышала, скольким обязана вам Европа…
Меттерних польщенно улыбнулся, услышав в ее голосе восхищение.
– В Вене вы услышите обо мне и другое, – заметил он, посерьезнев. – Лорд Каслри, например, называет меня политическим паяцем.
– О… Как у него язык поворачивается! Он не смеет так говорить!
– Он просто выражает свое мнение обо мне, так же, как делаете это вы. Но вы не должны столь откровенно демонстрировать свою приверженность кому бы то ни было. Вы действительно уверены, что не побоитесь взяться за это дело? Если вы откажетесь, я все пойму и не затаю на вас обиды. В таком случае я помогу вам устроиться в Вене, хорошенько развлечься, а об этом нашем разговоре мы просто забудем.
Ванда встала с кресла и быстрым движением накрыла своей ладонью руку князя.
– Мне кажется, вы не совсем понимаете… – На этот раз она выдержала паузу, за время которой в голове Меттерниха пронеслось множество мыслей. – Когда я сказала вам, что люблю Австрию, я говорила совершенно искренне. Я готова умереть за свою страну, если меня об этом попросят. И если, как вы сказали, я могу хотя бы в чем-то помочь ей, я буду только горда оказанной мне честью.
Князь положил свободную ладонь поверх ее маленьких тонких пальчиков. Они были горячими, на щеках Ванды играл румянец, выдававший, насколько сильными были сейчас ее чувства.
– Я горжусь вами, – мягко ответил ей Меттерних. Тонкое лицо Ванды просветлело и сделалось невыразимо прекрасным. Завитки волос над мраморно-белым лбом смотрелись венчающим деву сиянием. – Но теперь вы должны идти… Не нужно, чтобы ваша карета так долго оставалась у моего дома. Не делайте секрета из того, что приезжали сюда. Скажите, что ожидали аудиенции, но я не смог вас принять. Если спросят, зачем вы пожаловали ко мне, ответите, что хотели засвидетельствовать мне свое почтение сразу после прибытия в столицу. Отсюда вы отправитесь в дом баронессы Валузен. Она дальняя родственница моей жены, и ей можно доверять всецело. Но благоразумнее будет, по возможности, даже ей говорить как можно меньше. О связи мы договоримся позднее, вы будете передавать свою информацию в надежные руки. Первое, что вы должны сделать, приехав к баронессе, – это как следует отдохнуть и приготовиться к балу-маскараду, который состоится сегодня вечером.
– Бал-маскарад?
– Да, балы-маскарады – одно из главных развлечений на этом конгрессе. Гости из Австрии, правители, князья, государственные мужи и известные люди из других стран свободно смешиваются с толпой. Любой может танцевать с кем захочет. Все надевают домино и маски, но, прибыв на бал, вы без труда узнаете русского царя Александра.
– И я буду танцевать с ним?
– Не сомневайтесь. Случайное знакомство всегда волнует больше, чем официальное, особенно для такого подозрительного человека, как он.
– Трудно поверить, что все это не во сне…
И Ванда заговорила горячо, взволнованно, а под конец даже то ли воскликнула, то ли всхлипнула:
– Это чудесно. Благодарю, ваше сиятельство! Благодарю вас!
Она склонилась и прижалась губами к руке Меттерниха, а когда подняла голову, он увидел, что ее глаза блестят, словно звезды.
– Я так боялась, когда шла сюда, боялась, что вы просто прогоните меня вон!.. А теперь все таким чудесным образом изменилось. Я счастлива, так счастлива, что не могу выразить этого словами.
– А слов и не нужно, – торжественно отвечал Меттерних. Он взял Ванду пальцами за подбородок, в упор заглянул ей в лицо. – А вы не очень похожи на свою мать.
– И на своего отца тоже, – смело добавила Ванда.
– Нет?
Это был вопрос, но она этого не поняла. Князь прошел к письменному столу. Присев, он написал короткую записку и понес ее к камину, возле которого, наблюдая за ним, стояла Ванда.
– Это для баронессы, – пояснил он. – Кроме того, я прошу ее купить для вас все, что необходимо из одежды. Обещаю, скучать в Вене вам не придется.
Ванда счастливо и звонко рассмеялась.
– Скучать! – воскликнула она. – Об этом я не беспокоюсь. – Она взяла письмо, повернулась к двери, однако остановилась. – Еще одна просьба. Могу я получить назад свое ожерелье? Это память о маме.
– Разумеется. – Меттерних вынул из кармана ожерелье и протянул его Ванде.
Она приняла его в обе ладони.
– Мама говорила, чтобы я всегда хранила его при себе. Его подарил ей тот, кого она очень любила.
– Она называла его имя?
– Нет, но я догадываюсь.
Голубые глаза взглянули в голубые глаза. Князь склонил голову и поцеловал маленькие пальчики, державшие ожерелье.
– Рад, что ваша матушка не забывала обо мне, – мягко проговорил он.
– О, ваше сиятельство… Будто кто-нибудь мог бы… – Сказав так, Ванда присела в реверансе.
Глава вторая
Княгиня Екатерина воздела над головой белые руки, гибко потянулась, изогнув стан, и грациозно встала с постели. Кровать была без балдахина, лишенная каких-либо дополнительных украшений, кроме лежащих на простынях из дорогой ткани двух человеческих тел – женского и мужского.
Хотя было уже за полдень, жалюзи в комнате оставались опущенными, и обитую синим шелком – весьма устаревший стиль директория – спальню во дворце Хофбург освещали свечи, зажженные в золотых подсвечниках, и маленькие фигурки купидонов, украшавшие их, ловили на себе теплые желтые отблески. На фоне синего шелка это было очень уютно.
Екатерина постояла немного посреди комнаты, получая удовольствие от самой себя. Сквозь прозрачные складки розового пеньюара просвечивали линии ее тела – изумительной красоты, как у греческой статуи.
– Прекрасный обнаженный ангел, – произнес с кровати за ее спиной низкий мужской голос.
Екатерина живо обернулась.
– Кто тебе сказал, что меня так называют?
Наблюдавший за ней мужчина рассмеялся.
– Кто? Вся Вена, разумеется! Дай мне подумать, кто был последним. Император? Кардинал? Или, быть может… сам несравненный князь Меттерних?
Она тоже рассмеялась в ответ, но глаза ее оставались серьезными.
– Нет, не он, – отвечала она. – Он, я думаю, меня уже забыл. Так это было давно…
– Разве можно тебя забыть?
– Думаешь, невозможно?
Она вернулась к кровати, присела на край. Мужчина лежал, откинувшись на подушки с кисточками по уголкам, его загорелая кожа резко контрастировала с белоснежными простынями и кружевом. Это был явно не завсегдатай салонов, но человек, привыкший подолгу находиться на свежем воздухе, привыкший к езде верхом, к физическим упражнениям.
Княгиня наклонилась, чтобы приложить ладонь к его загорелой щеке, но он перехватил ее и принялся покрывать ладонь поцелуями, жадными и страстными – бурными поцелуями, которыми никогда невозможно насытиться.
– Ты великолепна. Меттерних не солгал.
– Почему ты решил напомнить мне о временах, давно минувших?
– Я говорю то, что вижу – передо мной прекрасный обнаженный ангел.
– Я помню только, какой счастливой, какой юной тогда я была – как ты сейчас…
– Ты не могла быть такой счастливой, – ответили Екатерине в перерыве между поцелуями.
– Но была! – Она слегка откинула назад голову, прикрыла глаза и погрузилась мыслями в прошлое. – Я никогда не забуду тот день… Что-то было не так, я сердилась. Полетела к дипломатической миссии в своей карете, и, не став дожидаться, пока это сделает слуга, сама подбежала к двери и позвонила в колокольчик. Помню, как я стояла, в нетерпении постукивая туфелькой о ступеньку, мои щеки пылали от гнева. Слуга открыл дверь, но мой звонок был таким требовательным, что министр выглянул в холл посмотреть, что случилось. Потом он говорил мне, что за дверью были еще курьеры от императора. Но он увидел из темного холла одну меня, стоящую в освещенном солнцем дверном проеме… А я увидела его! Мы стояли и смотрели друг на друга. Внезапно я потеряла дар речи, не могла вспомнить, зачем пришла. Видела перед собой только мужчину, похожего на спустившегося с небес Аполлона. Клеменс мне говорил потом, что мое платье – по последнему фасону, директория, – просвечивало на солнце. «Обнаженный ангел» – так назвал он меня. Я помню его глаза, то, как он смотрел на меня, и чувствовала сердцем, что это тот самый мужчина, которого я ждала всю свою жизнь…
Голос Екатерины дрогнул.
«Ну вот… Снова она впадает в восточный мистицизм…» – подумал Ричард Мелтон. Он быстро сел в кровати, взял Екатерину за плечи и легонько тряхнул.
– Освещенная солнцем, говоришь? Потеряла дар речи? Это ты-то, которой палец в рот не клади? И что это за фасон такой – директория? – строго осведомился он. – Политический термин какой-то… при чем здесь мода?
– Вот видишь, ты не знаешь… Да, это фасон времен политического режима во Франции, называемого Директорией. Политика очень определяет моду. О, как ты молод! Но ты ведь не мог не заметить, что в моду вошла античность – очень лаконичный и сдержанный стиль, хотя и не лишенный своих украшений. – Она ласково-покровительственно провела рукой по его волосам, улыбнулась и не без удовольствия продолжала: – Женщины перестали носить корсеты. Все упростилось в их одежде – никаких излишеств и перегрузок. Свободные светлые платья, элегантные линии, легкие ткани, скрепленные камеями, булавками, пряжками… Тело отчетливо определяется под одеждой. Особый шик, если ткань свободно сползает с плеча… Если встать в таком платье против света… Представил себе?.. – она подержала паузу и закончила: – Могло показаться, что женщина в потоке света стоит обнаженная… А волосы свободно лежат по плечам. Все это так красиво и так рискованно… Но так приятно чувствовать на себе взгляды мужчин!..
– Забудь о прошлом! – медленно и властно проговорил он, закипая желанием от того, что она говорила и делала и потому что сидела, слегка прижавшись к нему, но так, чтобы он видел все ее соблазнительное неглиже. – Я здесь, и в твоей жизни и в твоей памяти не должно быть другого мужчины, это ты уяснила себе, моя дорогая весталка? Именно эти древнеримские жрицы носили на себе одно покрывало белого цвета и головную повязку – и ничего более, я не ошибся?.. Вполне в твоем духе…
Она опять рассмеялась – на этот раз над его ревностью, опустила ресницы и стала на секунду смущенной и беззащитной, проступившее в ней девичество ее очень красило. Когда она открыла глаза, потемневшие от прилива страсти, Мелтон почувствовал, что тонет в их глубоком, бездонном омуте. Он схватил ее мягким звериным движением за талию и под коленки и уложил на кровать рядом с собой. Она смотрела ему в глаза, не отводя взгляда. Он провел ладонями по гладкой, шелковистой коже. Жадно прижался губами к нежной шее в том месте, где бешеными толчками бился пульс. Ее зубы начали легонько покусывать мочку его уха, и оба запылали в огне страсти…
Позже – много позже – Екатерина поднялась и подошла к туалетному столику.
– Тебе пора бы одеться… – негромко сказала она. – Так мы говорили о дне, когда я впервые встретилась с Клеменсом?
– Ты хочешь что-то добавить?
– Хочу… Помню, на нем была распахнутая на груди шелковая рубашка и пурпурный шелковый халат, отороченный соболем. Клеменс был настолько изумлен моим появлением, что даже забыл попросить разрешения выйти, чтобы переодеться в более официальный костюм.
– А спросить, зачем ты явилась, он не забыл? – поинтересовался Ричард, отбрасывая в сторону простыню.
– Говорю же тебе, я забыла все, что происходило тогда…
– А пурпурный шелковый халат помнишь? Отороченный соболем… И распахнутую на груди шелковую рубашку… Полагаю, царь Александр сможет напомнить тебе все остальное, или Волконский отыщет это в своих записях… У имперской секретной службы длинная память!
В голосе вольготно раскинувшегося на кровати мужчины звучал открытый сарказм. Екатерина повернулась и взглянула на Ричарда, задержав руку с гребнем на полпути к своим волосам – блеснули бриллианты, которыми была украшена расческа.
– Почему тебя так раздражают тайные службы? – мягко спросила она, коснувшись гребнем копны пышных волос. Ричард пристально и неотрывно, как вышедший на охоту тигр, следил за тем, что она делает. – Никогда не упускаешь случая пройтись на их счет!..
– Да, я очень не люблю всю эту систему, – отвечал Мелтон, выделив голосом последнее слово и любуясь ее волосами. – И мне противна мысль, что кто-то может шпионить, особенно ты.
– И кто же тебе сообщил, что я шпионю?
– Так уж получилось, что царь. Он с удовольствием как-то сказал вскользь, что ты его самая красивая и искусная шпионка.
Екатерина пожала плечами, тряхнув волосами.
– Напрасно беспокоишься. Как я уже говорила, те дни давно миновали.
– Но ты можешь ему вновь понадобиться.
– О, только не сейчас. Меттерних – его злейший враг. Но я сейчас ничем не могу быть полезна царю в этом смысле.
– Женщине следует подальше держаться от политики. И дипломатии тоже. Не играть в эти грязные и опасные игры.
Екатерина раскатилась смехом, и он серебряным колокольчиком прозвенел в просторной комнате.
– Эти слова я уже слышала не один раз. На самых разных языках.
Мужчина-тигр поднялся и неслышными шагами прошелся по комнате к креслу, где была брошена его одежда. Через секунду на нем был изящный темно-синий бархатный халат. Глядя в зеркало, как Ричард приближается к ней сзади, Екатерина невольно улыбнулась краями губ.
– Какой ты еще мальчишка, Ричард, – нежно сказала она.
– В канун Рождества мне исполнится двадцать пять, и я разочаровавшийся в жизни скептик, изгнанный из своей страны. Можно ли после этого считать меня слишком юным?
Екатерина вновь весело рассмеялась, откинув голову на спинку кресла, в котором она сидела у туалетного столика красного дерева. Ричард стоял сзади, положив руки ей на плечи. Чуть сжав ее шею, он приподнял душистые роскошные волосы.
– С тобой я чувствую себя юной, хотя ты моложе меня на целых шестнадцать лет, – тихо сказала она в ответ на его движения, – и этого мне достаточно… Я хочу чувствовать на себе мой любимый белый индийский муслин, такой прозрачный и невесомый, и твое тело, о, Ричард, тяжелое, мускулистое, но под которым я ощущаю себя в блаженном плену…
Ричард смотрел на ее белую шею, поддерживающую гордо посаженную голову, на отражавшееся в зеркале прекрасное обнаженное тело. Он быстро потянулся вперед, желая ухватить ее грудь, но Екатерина на этот раз кокетливо оттолкнула его.
– Нет, нет, продолжать мы сегодня не будем… – Она оглянулась, заискивающе ловя его взгляд. – Пора переодеваться к обеду. Царь будет искать тебя. Ты же знаешь, как он раздражается, когда слишком долго не знает, чем занимается каждый из нас!
– Если хочешь, я могу ему рассказать, – игриво предложил Ричард.
– Мой дорогой, он и так все узнает… Один из людей князя Волконского доложит ему, когда тебя видели входящим в мою комнату и когда ты из нее вышел…
– Чертов Волконский и его проклятая наглость! Когда-нибудь я сверну ему шею.
– И тебя в два счета выставят из России…
– Ничего, найдется еще с полдюжины стран, где я смогу найти для себя убежище. Но я не хочу расставаться с тобой, поэтому шея Волконского останется цела.
– Он будет тебе весьма благодарен за это… Кстати, ты все лучше и лучше говоришь по-русски. Очень правильно, что твоя мать выучила тебя русскому языку!
– Да, ты же прекрасно знаешь, что одна из моих бабушек – русская… Так что этот язык я унаследовал. Правда, сказать, что это наследство приносит мне деньги, я не могу, как ты видишь…
Ричард наклонился поцеловать Екатерину в обнаженное плечико.
– Я не хочу уходить, – шепотом сказал он ей в самое ухо. – Я знаю еще много русских любовных слов, которые ты всегда рада слышать, а также английских, немецких, французских… Но в коридоре сквозняк, и агент имперской секретной службы наверняка продрог до костей… Так что пусть уповает на мою заботу о нем…
Не говоря более ни слова и поплотней запахнув халат, Ричард рывком открыл дверь и громыхнул ею, переступая порог спальни.
Княгиня Екатерина негромко вздохнула. Ну что тут скажешь? Ричард – англичанин до мозга костей, привыкший жить легко и свободно, как все иностранцы. Об этом они уже говорили не раз, так же, как не раз ей приходилось сдерживать его, чтобы он не покалечил какого-нибудь слугу, которому приказали докладывать обо всех их передвижениях, или лакея, подслушивающего под дверью по приказанию Волконского.
А для Екатерины все это было привычной частью ее беспокойной жизни. В России шпионы были повсюду. Она хорошо помнила, что и ее муж, два года назад убитый в бою, князь Петр Багратион не раз негодовал по поводу соглядатаев, следивших за ним, куда бы он ни пошел.
Хотя было уже за полдень, жалюзи в комнате оставались опущенными, и обитую синим шелком – весьма устаревший стиль директория – спальню во дворце Хофбург освещали свечи, зажженные в золотых подсвечниках, и маленькие фигурки купидонов, украшавшие их, ловили на себе теплые желтые отблески. На фоне синего шелка это было очень уютно.
Екатерина постояла немного посреди комнаты, получая удовольствие от самой себя. Сквозь прозрачные складки розового пеньюара просвечивали линии ее тела – изумительной красоты, как у греческой статуи.
– Прекрасный обнаженный ангел, – произнес с кровати за ее спиной низкий мужской голос.
Екатерина живо обернулась.
– Кто тебе сказал, что меня так называют?
Наблюдавший за ней мужчина рассмеялся.
– Кто? Вся Вена, разумеется! Дай мне подумать, кто был последним. Император? Кардинал? Или, быть может… сам несравненный князь Меттерних?
Она тоже рассмеялась в ответ, но глаза ее оставались серьезными.
– Нет, не он, – отвечала она. – Он, я думаю, меня уже забыл. Так это было давно…
– Разве можно тебя забыть?
– Думаешь, невозможно?
Она вернулась к кровати, присела на край. Мужчина лежал, откинувшись на подушки с кисточками по уголкам, его загорелая кожа резко контрастировала с белоснежными простынями и кружевом. Это был явно не завсегдатай салонов, но человек, привыкший подолгу находиться на свежем воздухе, привыкший к езде верхом, к физическим упражнениям.
Княгиня наклонилась, чтобы приложить ладонь к его загорелой щеке, но он перехватил ее и принялся покрывать ладонь поцелуями, жадными и страстными – бурными поцелуями, которыми никогда невозможно насытиться.
– Ты великолепна. Меттерних не солгал.
– Почему ты решил напомнить мне о временах, давно минувших?
– Я говорю то, что вижу – передо мной прекрасный обнаженный ангел.
– Я помню только, какой счастливой, какой юной тогда я была – как ты сейчас…
– Ты не могла быть такой счастливой, – ответили Екатерине в перерыве между поцелуями.
– Но была! – Она слегка откинула назад голову, прикрыла глаза и погрузилась мыслями в прошлое. – Я никогда не забуду тот день… Что-то было не так, я сердилась. Полетела к дипломатической миссии в своей карете, и, не став дожидаться, пока это сделает слуга, сама подбежала к двери и позвонила в колокольчик. Помню, как я стояла, в нетерпении постукивая туфелькой о ступеньку, мои щеки пылали от гнева. Слуга открыл дверь, но мой звонок был таким требовательным, что министр выглянул в холл посмотреть, что случилось. Потом он говорил мне, что за дверью были еще курьеры от императора. Но он увидел из темного холла одну меня, стоящую в освещенном солнцем дверном проеме… А я увидела его! Мы стояли и смотрели друг на друга. Внезапно я потеряла дар речи, не могла вспомнить, зачем пришла. Видела перед собой только мужчину, похожего на спустившегося с небес Аполлона. Клеменс мне говорил потом, что мое платье – по последнему фасону, директория, – просвечивало на солнце. «Обнаженный ангел» – так назвал он меня. Я помню его глаза, то, как он смотрел на меня, и чувствовала сердцем, что это тот самый мужчина, которого я ждала всю свою жизнь…
Голос Екатерины дрогнул.
«Ну вот… Снова она впадает в восточный мистицизм…» – подумал Ричард Мелтон. Он быстро сел в кровати, взял Екатерину за плечи и легонько тряхнул.
– Освещенная солнцем, говоришь? Потеряла дар речи? Это ты-то, которой палец в рот не клади? И что это за фасон такой – директория? – строго осведомился он. – Политический термин какой-то… при чем здесь мода?
– Вот видишь, ты не знаешь… Да, это фасон времен политического режима во Франции, называемого Директорией. Политика очень определяет моду. О, как ты молод! Но ты ведь не мог не заметить, что в моду вошла античность – очень лаконичный и сдержанный стиль, хотя и не лишенный своих украшений. – Она ласково-покровительственно провела рукой по его волосам, улыбнулась и не без удовольствия продолжала: – Женщины перестали носить корсеты. Все упростилось в их одежде – никаких излишеств и перегрузок. Свободные светлые платья, элегантные линии, легкие ткани, скрепленные камеями, булавками, пряжками… Тело отчетливо определяется под одеждой. Особый шик, если ткань свободно сползает с плеча… Если встать в таком платье против света… Представил себе?.. – она подержала паузу и закончила: – Могло показаться, что женщина в потоке света стоит обнаженная… А волосы свободно лежат по плечам. Все это так красиво и так рискованно… Но так приятно чувствовать на себе взгляды мужчин!..
– Забудь о прошлом! – медленно и властно проговорил он, закипая желанием от того, что она говорила и делала и потому что сидела, слегка прижавшись к нему, но так, чтобы он видел все ее соблазнительное неглиже. – Я здесь, и в твоей жизни и в твоей памяти не должно быть другого мужчины, это ты уяснила себе, моя дорогая весталка? Именно эти древнеримские жрицы носили на себе одно покрывало белого цвета и головную повязку – и ничего более, я не ошибся?.. Вполне в твоем духе…
Она опять рассмеялась – на этот раз над его ревностью, опустила ресницы и стала на секунду смущенной и беззащитной, проступившее в ней девичество ее очень красило. Когда она открыла глаза, потемневшие от прилива страсти, Мелтон почувствовал, что тонет в их глубоком, бездонном омуте. Он схватил ее мягким звериным движением за талию и под коленки и уложил на кровать рядом с собой. Она смотрела ему в глаза, не отводя взгляда. Он провел ладонями по гладкой, шелковистой коже. Жадно прижался губами к нежной шее в том месте, где бешеными толчками бился пульс. Ее зубы начали легонько покусывать мочку его уха, и оба запылали в огне страсти…
Позже – много позже – Екатерина поднялась и подошла к туалетному столику.
– Тебе пора бы одеться… – негромко сказала она. – Так мы говорили о дне, когда я впервые встретилась с Клеменсом?
– Ты хочешь что-то добавить?
– Хочу… Помню, на нем была распахнутая на груди шелковая рубашка и пурпурный шелковый халат, отороченный соболем. Клеменс был настолько изумлен моим появлением, что даже забыл попросить разрешения выйти, чтобы переодеться в более официальный костюм.
– А спросить, зачем ты явилась, он не забыл? – поинтересовался Ричард, отбрасывая в сторону простыню.
– Говорю же тебе, я забыла все, что происходило тогда…
– А пурпурный шелковый халат помнишь? Отороченный соболем… И распахнутую на груди шелковую рубашку… Полагаю, царь Александр сможет напомнить тебе все остальное, или Волконский отыщет это в своих записях… У имперской секретной службы длинная память!
В голосе вольготно раскинувшегося на кровати мужчины звучал открытый сарказм. Екатерина повернулась и взглянула на Ричарда, задержав руку с гребнем на полпути к своим волосам – блеснули бриллианты, которыми была украшена расческа.
– Почему тебя так раздражают тайные службы? – мягко спросила она, коснувшись гребнем копны пышных волос. Ричард пристально и неотрывно, как вышедший на охоту тигр, следил за тем, что она делает. – Никогда не упускаешь случая пройтись на их счет!..
– Да, я очень не люблю всю эту систему, – отвечал Мелтон, выделив голосом последнее слово и любуясь ее волосами. – И мне противна мысль, что кто-то может шпионить, особенно ты.
– И кто же тебе сообщил, что я шпионю?
– Так уж получилось, что царь. Он с удовольствием как-то сказал вскользь, что ты его самая красивая и искусная шпионка.
Екатерина пожала плечами, тряхнув волосами.
– Напрасно беспокоишься. Как я уже говорила, те дни давно миновали.
– Но ты можешь ему вновь понадобиться.
– О, только не сейчас. Меттерних – его злейший враг. Но я сейчас ничем не могу быть полезна царю в этом смысле.
– Женщине следует подальше держаться от политики. И дипломатии тоже. Не играть в эти грязные и опасные игры.
Екатерина раскатилась смехом, и он серебряным колокольчиком прозвенел в просторной комнате.
– Эти слова я уже слышала не один раз. На самых разных языках.
Мужчина-тигр поднялся и неслышными шагами прошелся по комнате к креслу, где была брошена его одежда. Через секунду на нем был изящный темно-синий бархатный халат. Глядя в зеркало, как Ричард приближается к ней сзади, Екатерина невольно улыбнулась краями губ.
– Какой ты еще мальчишка, Ричард, – нежно сказала она.
– В канун Рождества мне исполнится двадцать пять, и я разочаровавшийся в жизни скептик, изгнанный из своей страны. Можно ли после этого считать меня слишком юным?
Екатерина вновь весело рассмеялась, откинув голову на спинку кресла, в котором она сидела у туалетного столика красного дерева. Ричард стоял сзади, положив руки ей на плечи. Чуть сжав ее шею, он приподнял душистые роскошные волосы.
– С тобой я чувствую себя юной, хотя ты моложе меня на целых шестнадцать лет, – тихо сказала она в ответ на его движения, – и этого мне достаточно… Я хочу чувствовать на себе мой любимый белый индийский муслин, такой прозрачный и невесомый, и твое тело, о, Ричард, тяжелое, мускулистое, но под которым я ощущаю себя в блаженном плену…
Ричард смотрел на ее белую шею, поддерживающую гордо посаженную голову, на отражавшееся в зеркале прекрасное обнаженное тело. Он быстро потянулся вперед, желая ухватить ее грудь, но Екатерина на этот раз кокетливо оттолкнула его.
– Нет, нет, продолжать мы сегодня не будем… – Она оглянулась, заискивающе ловя его взгляд. – Пора переодеваться к обеду. Царь будет искать тебя. Ты же знаешь, как он раздражается, когда слишком долго не знает, чем занимается каждый из нас!
– Если хочешь, я могу ему рассказать, – игриво предложил Ричард.
– Мой дорогой, он и так все узнает… Один из людей князя Волконского доложит ему, когда тебя видели входящим в мою комнату и когда ты из нее вышел…
– Чертов Волконский и его проклятая наглость! Когда-нибудь я сверну ему шею.
– И тебя в два счета выставят из России…
– Ничего, найдется еще с полдюжины стран, где я смогу найти для себя убежище. Но я не хочу расставаться с тобой, поэтому шея Волконского останется цела.
– Он будет тебе весьма благодарен за это… Кстати, ты все лучше и лучше говоришь по-русски. Очень правильно, что твоя мать выучила тебя русскому языку!
– Да, ты же прекрасно знаешь, что одна из моих бабушек – русская… Так что этот язык я унаследовал. Правда, сказать, что это наследство приносит мне деньги, я не могу, как ты видишь…
Ричард наклонился поцеловать Екатерину в обнаженное плечико.
– Я не хочу уходить, – шепотом сказал он ей в самое ухо. – Я знаю еще много русских любовных слов, которые ты всегда рада слышать, а также английских, немецких, французских… Но в коридоре сквозняк, и агент имперской секретной службы наверняка продрог до костей… Так что пусть уповает на мою заботу о нем…
Не говоря более ни слова и поплотней запахнув халат, Ричард рывком открыл дверь и громыхнул ею, переступая порог спальни.
Княгиня Екатерина негромко вздохнула. Ну что тут скажешь? Ричард – англичанин до мозга костей, привыкший жить легко и свободно, как все иностранцы. Об этом они уже говорили не раз, так же, как не раз ей приходилось сдерживать его, чтобы он не покалечил какого-нибудь слугу, которому приказали докладывать обо всех их передвижениях, или лакея, подслушивающего под дверью по приказанию Волконского.
А для Екатерины все это было привычной частью ее беспокойной жизни. В России шпионы были повсюду. Она хорошо помнила, что и ее муж, два года назад убитый в бою, князь Петр Багратион не раз негодовал по поводу соглядатаев, следивших за ним, куда бы он ни пошел.