Страница:
— Я увидела вас из окна спальни, — пояснила Розабелл, — и пришла поговорить.
— Это очень мило с вашей стороны, — отозвался граф. — Ваша сестра не позволила мне отправиться с ней в сад, поискать вашего отца.
— Наверное, она хочет помочь ему умыться, — пояснила Розабелл. — Но я хотела еще раз поблагодарить вас за то, что вы позволили гулять в парке и в лесу.
— Вы уже поблагодарили меня, — возразил граф, — и надеюсь, не раз приедете в Ярд. Уверен, что вы знаете о поместье гораздо больше меня.
— прекрасный дом! — воскликнула Розабелл. — Нас часто приглашали туда ко второму завтраку, пока ваш дядя не заболел. Как нас вкусно кормили!
— Надеюсь, так будет и впредь, — улыбнулся граф.
— А какие пирожные с глазурью! — продолжала предаваться воспоминаниям Розабелл.
Такие блюда у нас никогда не подавали! Они просто нам не по карману! — И тихо вздохнув, добавила: — У нас на обед вечный кролик! Клянусь, мои уши все растут и скоро начнут торчать, и если так пойдет и дальше, то у меня появится пушистый хвостик!
— Ужасно печальная история! — рассмеялся граф.
— Знаю, — согласилась Розабелл, — но после смерти мамы у нас всегда нечего есть!
Граф изумленно уставился на девочку.
— Но могу поверить, что это правда!
— Спросите няню, — откликнулась Розабелл. — Она скажет вам, что мы живем на сущие гроши, а как бывает стыдно, когда торговцы отказываются давать нам в кредит, пока мы не оплатим счета!
Граф вспомнил слова Дорины о том, что именно он должен выплачивать жалованье викарию. Должно быть, то, что он выслушал сейчас, было очередной жалобой. Правда, вполне возможно, что Розабелл просто преувеличивает, и неудивительно, что вернувшаяся вместе с отцом Дорина немедленно отослала сестру, велев садиться за уроки.
Викарий, очевидно, успел причесаться и вымыть руки. Слова Розабелл заставили Оскара внимательнее приглядеться к нему. Он уже и раньше заметил, что все члены семейства Дорины необыкновенно худы, но сам викарий выглядел почти изможденным. Граф подумал, не стоит ли начать разговор о жалованье немедленно, но тут викарий сказал:
— Боюсь, милорд, что не смогу предложить вам ничего освежающего, но, может быть, вы выпьете чашечку чая?
— Благодарю вас, с удовольствием. Так хочется пить после всех уговоров, которые нам с вашей дочерью пришлось применить, чтобы убедить Берроуза и миссис Медоуз вернуться в Ярд.
— Вы снова взяли их на работу? — оживился викарий. — Прекрасно! Увольнение таких верных слуг было огромной ошибкой.
Дорина вышла из комнаты, чтобы приготовить чай, и граф, наклонившись вперед, сказал:
— Мне необходима помощь, викарий, — как ваша, так и вашей семьи. Я слишком медлил с возвращением сюда и не знал, что человек, которого я сделал управляющим, совершил множество несправедливостей от моего имени.
— Вы имеете в виду Ричардсона? — осведомился викарий. — Совершенно согласен с вами. Он восстановил против себя всю деревню, и не упомяни вы об этом, я посчитал бы своей обязан-ностью рассказать о том, что случилось в ваше отсутствие.
— Я уже все знаю, и Ричардсон с сегодняшнего дня уволен.
— Так вы прогнали его? Превосходные новости! Поистине превосходные.
Викарий объяснил графу, как встревожен тем, что фермерам повысили арендную плату, и высказал сожаление по поводу того, что одна семья, жившая в поместье на протяжении двух поколений, получила уведомление о выселении.
Граф записал их фамилию и удовлетворенно кивнул:
— Вы рассказываете именно то, что мне хотелось бы знать, викарий, и все это нужйо немедленно исправить. Вы — единственный, к кому я могу обратиться за советом и помощью. Кроме того, насколько мне известно, ваша жена приходилась мне родственницей.
— Да, она была урожденной Ярд, — кивнул викарий, — и хотя ее семья была против нашего брака, мы были очень счастливы, и я безмерно горюю о ее кончине.
После этого граф поинтересовался, есть ли еще приходы, покровителем которых является владелец поместья. Оказалось, что в округе всего пять таких приходов, хотя два из них в настоящее время бездействовали, и епископ с нетерпением ждал приезда графа, чтобы обсудить с ним возможные кандидатуры священников.
— Одного я не понимаю, — удивлялся граф, — как произошло, что ваше жалованье осталось прежним, несмотря на то, что цены сильно поднялись с начала войны.
— К сожалению, это так, — вздохнул викарий.
Граф путем тактичных расспросов быстро обнаружил, что доход викария был ничтожно мал по сравнению с нуждами семьи. Кроме того, к нему часто обращались бедняки, оказавшиеся в отчаянном положении, и викарий считал для себя невозможным отсылать их с пустыми руками, а потому его собственная семья частенько голодала.
— У моей жены была пожизненная рента, — пояснил викарий, — но после ее смерти мы не получили ничего. Ее отец ненавидел меня, поскольку его красавица дочь могла сделать куда более выгодную партию. Поэтому он составил завещание таким образом, чтобы доход с капитала перешел к ее детям, когда им исполнится двадцать один год. Но до тех пор я не имею права взять даже пенни на их нужды.
— Наверное, ваша дочь Дорина похожа на мать, — заметил граф.
— Совершенно верно, — согласился викарий. — Моя жена была настоящей красавицей, а Дорина — почти ее копия. Однако Розабелл, как вы, вероятно, уже успели заметить, унаследовала голубые глаза и светлые волосы, передающиеся в моей семье из поколения в поколение. Если верить легенде, мои отдаленные предки, были викингами.
Граф, заинтересовавшись, хотел расспросить подробнее, но тут появилась Розабелл и объявила, что Дорина приглашает всех к чаю. Они вошли в столовую, где немедленно появился и Питер, которому не терпелось поговорить с графом о лошадях.
Когда все расселись за столом, накрытым чистой скатертью, граф понял, что Розабелл нисколько не преувеличивала, говоря, что семья голодает: еды действительно было мало — всего несколько аккуратно разложенных сандвичей (по всей видимости, наскоро приготовленных Дориной, когда граф пообещал остаться к чаю), остатки деревенского каравая, крошечный кружочек масла и немного сливового джема в стеклянной вазочке.
Граф заметил, что Розабелл сделала гримаску, когда Питер передал ей джем, и вспомнил, как в детстве терпеть не мог сливы, потому что в школе, где он учился, вечно подавали их на десерт. Однако викарий ничего не заметил и рассеянно жевал сандвич, беседуя с графом о трудностях фермеров и жалуясь на то, что для молодых деревенских парней очень мало работы.
— Не могу удержаться, милорд, чтобы не посоветовать вам срубить одряхлевшие деревья в лесу или вновь открыть гравийные карьеры, заброшенные в течение последних десяти лет. Это позволит мальчишкам, как и их отцам, заняться чем-то полезным вместо того, чтобы торчать на деревенской площади в надежде, что удастся подержать лошадь джентльмену, вздумавшему остановиться в «Зеленом драконе».
— Я обязательно подумаю над этим, — кивнул граф. — Как, по-вашему, мисс Стенфилд, идея неплохая?
Он намеренно обратился к Дорине, сидевшей во главе стола и разливавшей чай. Девушка не делала ни малейшей попытки подключиться к разговору.
— Превосходная, милорд, — ответила она, — но лишь в том случае, если вы действительно собираетесь заняться этим всерьез. Но, боюсь, у вас слишком много времени будут отнимать балы и вечеринки в Лондоне, а в этом случае было бы жестоко будить в людях надежды лишь затем, чтобы потом разочаровать.
— Прекрасно понимаю вас, мисс Стенфилд, — невозмутимо ответил граф, — и думаю, будет неплохо, если вы и ваш отец покажете мне на карте, где находятся эти карьеры, и те участки леса и поместья, на которые мне следует обратить особое внимание. Как вам известно, я здесь человек новый и еще не успел как следует оглядеться.
И с удивлением понял, что снова видит Дорину насквозь: девушке очень хотелось, чтобы граф взял себе в помощники кого-нибудь другого. Но, очевидно, ей на ум не приходило, кто мог бы заменить ее и отца, и граф наконец сказал:
— Кроме того, необходимо как можно скорее назначить нового управляющего на место Ричардсона. Конечно, я намереваюсь принимать самое деятельное участие в делах поместья, но без управляющего все равно не обойтись.
— Жаль, что я еще слишком мал! Иначе я мог бы стать управляющим и ездить на ваших лошадях! — завистливо вздохнул Питер.
— Позже мы обсудим это, — пообещал граф. — Но, боюсь, что тебе придется подождать несколько лет и к тому же сделать достаточные успехи в учебе, прежде чем я смогу назначить тебя на столь важную должность.
И, заметив взволнованный выжидающий взгляд мальчика, добавил:
— Не хочешь завтра прийти в дом? Мы сходим с тобой на конюшни и подберем лошадь, на которой ты сможешь кататься, — после того конечно, как сделаешь все домашние задания.
Питер издал восторженный вопль, и викарий, видя, что мальчик явно затрудняется выразить свою благодарность словами, сказал за него:
— Вы чрезвычайно добры, милорд, но я не могу допустить, чтобы мои дети вам мешали.
— Заверяю вас, они совершенно мне не помешают, — покачал головой граф.
— Если Питер завтра собирается в Большой дом, может, и мне будет позволено прийти? — осведомилась Розабелл.
— Это вы должны спрашивать у сестры, — отозвался граф. — Но, думаю, это можно уладить.
— А я не позволю ничего подобного, — хмуро бросила Дорина, — пока ты не сделаешь все уроки!
Розабелл и Питер мгновенно исчезли из столовой и оказались наверху. Викарий тоже отправился в кабинет за картой поместья, на которой были отмечены разработки, где в течение нескольких веков добывался гравий. Дорина и граф остались одни, и когда он поднялся, она тоже встала.
— Я хочу поговорить с вами, милорд.
— Слушаю.
— Я понимаю, что вы пытаетесь проявить доброту и загладить то, что случилось в ваше отсутствие, но пожалуйста, не посчитайте меня невежливой, если я попрошу не слишком поощрять визиты Розабелл в ваш дом.
Ошеломленный граф молчал. Наконец он опомнился.
— Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, мисс Стенфилд, кстати, теперь, узнав, что мы родственники, позвольте называть вас Дориной. Поверьте, нет ни малейшей вероятности того, что Розабелл встретится с людьми того типа, которые гостили у меня в последние несколько дней. Заверяю вас, ни виновника происшествия, ни ему подобных больше сюда не пригласят.
— Но есть и другие, — прошептала Дорина.
— Совершенно верно. Это мои близкие друзья, и обещаю, что Розабелл не подвергнется ни малейшей опасности.
Он надеялся, что Дорину тронет искренность, звучавшая в его голосе, однако вместо этого, к его удивлению, Дорина ответила:
— Простите, но, по-моему, будет огромной ошибкой, если Розабелл встретится с вашими… друзьями.
Девушка запнулась перед последним словом, и граф подумал, что она имеет в виду леди Морин. Но его инстинкт немедленно подсказал ему, чтоза этим кроется нечто большее.
— Дорина, вы должны быть немного откровеннее, — попросил он. — Что вы в действительности имеете в виду? Общество какого человека вы считаете нежелательным для вашей сестры? Может, вы настолько низкого обо мне мнения, что считаете, будто я способен причинить ей зло?
Оскар решил говорить без обиняков, надеясь, что это заставит Дорину сказать правду. Но девушка лишь искоса взглянула на него и тут же отвела глаза.
— Скажите же мне, — настаивал он, — о чем вы думаете.
Дорина медленно, словно каждое слово давалось ей с трудом, ответила:
— Я не хочу, чтобы Розабелл встречалась с вашим кузеном Джарвисом, кроме разве тех случаев, когда этого совершенно невозможно избежать.
Граф застыл от изумления. Подобного он не ожидал.
— Могу я спросить, почему? — наконец выговорил он. — Должно быть, у вас достаточно веские причины для того, чтобы делать такие заявления.
— Не имею ни малейшего желания что-то вам объяснять, милорд, — поспешно пробормотала Дорина, — и кроме того, какое это имеет для вас значение? Мы с отцом готовы помочь вам, но как только вы все возьмете в свои руки, я надеюсь, вы прекрасно сможете обойтись и без нас.
— Возможно, вы правы, — кивнул граф. — Однако, поскольку мы сейчас будем работать вместе, думаю, не стоит бросать подобные обвинения против Джарвиса Ярда, который и вам приходится родственником, тем более не приведя достаточно веских доказательств.
— Не вижу смысла это делать, — неуступчиво процедила Дорина. — Я всего лишь прошу помочь мне удержать Розабелл подальше от вашего дома, и особенно от тех, кто приезжает туда погостить.
— А если я откажусь? — рассердился граф. Дорина, прикусив губу, взглянула на него; ее глаза полыхали гневом.
— Господи Боже! — воскликнул он. — Почему мы все время должны спорить, и о чем? Я извинился за ошибку, которую совершил, необдуманно послав сюда негодного управляющего, и попросил прощения за то, что натворили люди, даже не считающиеся моим друзьями, а просто случайные знакомые, которых я встретил, как только приехал в Лондон.
— Вы хотите сказать, что они — приятели Джарвиса? — осведомилась Дорина.
— Вероятнее всего, это правда, — согласился граф. — Он, единственный из всех родных, обрадовался мне, когда я на прошлой неделе приехал в столицу.
— Это случилось только потому, что никто не ожидал вашего приезда, а вы сами никого не уведомили. Поверьте, многие члены семьи были бы рады предложить вам свое гостеприимство и заверили бы в своей радости по поводу того, что глава семейства наконец-то приступил к своим обязанностям. Но, по-видимому, кузен Джарвис решил единолично завладеть вашим вниманием!
Граф задумчиво посмотрел на девушку.
— Почему вы так настроены против Джарвиса? Он пытался ухаживать за вами? Делал нескромные предложения?
— Конечно, нет! Сомневаюсь, чтобы он вообще знал о моем существовании! Но… я бы посоветовала, милорд… тщательнее выбирать себе друзей… особенно в вашем положении, — нерешительно прошептала Дорина и торопливо добавила: — Это все, что я могу сказать! Простите, что не могу объяснить всего.
Она поспешно направилась к двери и уже взялась за ручку, но граф опередил ее и помешал уйти.
— Вряд ли вы можете ожидать, что я удовлетворюсь этим, — сказал он. — Будьте же рассудительны, Дорина! Я пытаюсь отыскать путь в лабиринте, а вы, вместо того чтобы помочь, лишь создаете новые препятствия!
— Прошу извинить меня, если вы так считаете, — покачала головой Дорина, — но я больше ничего не могу добавить к сказанному.
— И, однако, просите меня удерживать Розабелл и Питера подальше от Ярда. Вы не привели достаточно убедительных доводов, и пока не сделаете этого, мне придется игнорировать вашу просьбу, просто потому, что она неразумна.
— Вовсе нет! — запротестовала Дорина. — Помимо всего прочего, вы должны понимать, что ваш образ жизни в корне отличается от нашего и детям не стоит прививать ваши привычки и вкусы.
— Возможно, вы ошибаетесь, — покачал головой граф. — Более того, я пять минут назад попросил вашего отца помочь мне познакомиться с приходами и собираюсь значительно повысить бенефиции священникам.
Дорина резко вскинула голову.
— Проще говоря, вы хотите повысить им жалованье?
— Что касается вашего отца, я намереваюсь сделать это немедленно; что до остальных, то здесь мне потребуется некоторое время, чтобы выяснить, каковы потребности каждого из них.
Несколько мгновений Дорина могла лишь смотреть на него. Потом девушка тихо проговорила:
— Если вы действительно хотите помочь папе… я могу лишь от всего сердца поблагодарить вас.
Несмотря на свое намерение говорить спокойно и бесстрастно, Дорина почувствовала, как на глазах выступили слезы. Она поспешно отвернулась, надеясь, что граф не заметил ее слабости. Он ничего не сказал, только открыл дверь и вышел в холл, столкнувшись с викарием, который принес карту.
Десять минут спустя граф отправился в Ярд. Всю дорогу он думал о Дорине, о том, какой день он провел с нею, узнавая о своих владениях и людях, которые на него работали. Казалось совершенно невероятным, что у него не нашлось других советчиков и помощников, кроме молодой девушки, которая кругом осуждала его — даже за то, в чем он совершенно не был виноват.
Гарри ожидал Оскара в холле. К тому времени он успел прочитать все газеты, и затянувшееся отсутствие друга уже начинало его раздражать.
— Что тебя так задержало? По-моему, мы собирались пообедать вместе!
— У меня возникло множество проблем, — отозвался граф, — причем таких, которые мне и не снились, когда я подписывал документы о вхождении в наследство!
— Мне не терпится поскорее обо всем услышать, — рассмеялся Гарри, — но я не верю, что твои проблемы так уж серьезны!
— А вот я в этом не уверен! Но сначала расскажи, что ты знаешь о Джарвисе Ярде.
— Он твой кузен.
— Это мне известно, — нетерпеливо бросил граф. — Серьезно, Гарри, я ожидаю услышать правду.
— Поскольку я некоторое время пробыл за границей, — нерешительно начал Гарри, — могу лишь пересказать тебе все, что слышал о твоем родственнике от знакомых по Уайтс-клубу, но, предупреждаю — все они просто сплетники.
— И что же они тебе говорили? Гарри смущенно отвел глаза.
— Не хотелось бы мне никаких неприятностей, — пробормотал он.
— Единственная неприятность, которая тебя ожидает, — это ссора со мной, если ты не будешь со мной откровенен, хотя в прошлом такого за тобой не водилось.
— Хорошо, — вздохнул Гарри, — если хочешь знать правду, Джарвиса считают негодяем и распутником. Он страшно обрадовался, когда узнал, что ты возвращаешься из Парижа и хочешь открыть городской дом на Беркли-сквер. Насколько ты помнишь, он был твоим первым визитером и, говорят, едва ли не сидел на пороге, дожидаясь твоего возвращения.
— Мне казалось, что он действительно рад моему приезду, — заметил граф.
— Еще бы, — согласился Гарри.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты глава семьи, старик, и, следовательно, человек богатый. Джарвис же находится в крайне стесненных обстоятельствах и начал занимать деньги налево и направо еще до смерти твоего дяди, которой, как ему было известно, долго ждать не приходится, а когда услышал о гибели Чарльза, решил, что и тебя, вероятно, убьют в последние недели войны, и еще больше залез в долги. Однако, узнав о начале мирных переговоров, здорово загрустил.
— Не понимаю, черт возьми, о чем ты толкуешь! — раздраженно воскликнул граф. — Какая польза Джарвису Ярду от моей смерти?
— Либо ты невероятно тупоголов, — вздохнул Гарри, — либо, что вероятнее всего, не позаботился навести справки, иначе не очутился бы в подобном положении.
— Слушаю тебя, — коротко бросил граф. — Продолжай!
— Изучи ты как следует свое фамильное древо, давно бы сообразил, что в данный момент твоим наследником является Джарвис.
Граф, мгновенно забыв обо всем, резко выпрямился.
— Не может быть!
— Чистая правда! Ты сам, дальний родственник, оказался графом после гибели законных наследников! Поэтому, если не произведешь на свет сына, Джарвис Ярд станет восьмым графом Ярдкомбом после твоей смерти.
— И ты говоришь, он занимает под свое наследство деньги?
— Не успел твой кузен Чарльз упокоиться в могиле, как Джарвис полетел к ростовщику и взял в долг деньги — не очень много, но достаточно, чтобы удовлетворять свои крайне необычные потребности в женщинах в течение нескольких месяцев.
— Почему ты не рассказал мне раньше? — взорвался граф.
— Знаешь, — ушел от ответа Гарри, — Джарвис так пресмыкался перед тобой, что готов побиться об заклад — еще неделя-другая, и он попытается выудить денежки и у тебя.
— В таком случае он будет крайне разочарован! — пожал плечами граф. — Не имею ни малейшего желания выплачивать долги всех своих бедных родственников, пока не буду точно знать, каких расходов потребует поместье и жалованье людям, которые на меня работают.
— Весьма разумные намерения, — издевательски усмехнулся Гарри. — Но предупреждаю, Оскар, этот Джарвис подобен осьминогу, и как только проникнет в твою жизнь, немедленно обовьет тебя щупальцами и начнет сжимать до тех пор, пока не добьется всего, чего захочет. От него не избавиться!
— Никогда не слыхал подобного вздора, — фыркнул граф.
Он считал, что приятель преувеличивает, однако невольно вспомнил странное поведение Дорины. Почему при одном упоминании о Джарвисе Ярде в ее голосе зазвучал такой ужас?
Глава 4
После ухода графа Дорина вошла в крохотную гостиную и, сев на стул, вгляделась в портрет матери, висевший над камином. Он был написан вскоре после свадьбы родителей местным художником, который хотя и не мог считаться большим мастером своего дела, тем не менее сумел каким-то образом запечатлеть радость, счастье и доброту, всегда исходившие от миссис Стенфилд.
— Может, мне следовало сказать ему, мама? — тихо спросила Дорина. — Кажется, он не поверил мне и решил, что я все сочиняю.
Ответа не было, и Дорина продолжала сидеть в кресле, вспоминая странную историю, случившуюся после похорон старого графа. В доме собрались родственники, и после того как гроб засыпали землей, всех пригласили на второй завтрак. Потом большинство приехавших издалека гостей, немного побеседовав с родными, которых не видели много лет, разъехались, и вскоре дом почти опустел.
Дорина и ее отец встречали приезжавших, поскольку были единственными членами семьи Ярдов в Литл Содбери. Девушка подумала, что, будь ее мать жива, она, конечно, взяла бы на себя роль хозяйки, особенно теперь, когда прямых наследников титула не осталось, а Оскар Ярд еще не вернулся из Парижа. Граф умер через пять месяцев после битвы при Ватерлоо, когда война уже шла к концу. И люди одновременно радовались и печалились, потому что слишком много жизней молодых воинов унесли кровавые битвы, и не только фермеров, но и остальных людей постигли нужда и разорение.
Дорина знала: старый граф призывал смерть. Он был слишком болен, чтобы справляться с бесчисленными проблемами повседневной жизни, а потеряв обоих сыновей, окончательно утратил интерес к жизни.
Стоя в церкви, Дорина гадала, каким будет новый граф, достоин ли он занять место дяди, будут ли его уважать и почитать, как Уильяма.
Но тут внезапно, сама не понимая почему, девушка остро ощутила присутствие кузена Джарви-са, которого с самого детства терпеть не могла. Он всегда словно презирал отца Дорины за то, что тот предпочел стать священником. Кроме того, Джарвис вообще свысока смотрел на всю их семью, считая слишком бедными, ничтожными, чтобы удостаивать их своим вниманием.
Понимая, что ведет себя не по-христиански, Дорина все же не могла избавиться от неприязни к Джарвису. И сейчас, увидев его на первой скамье через проход от нее, девушка была уверена, что тот втихомолку издевается над заупокойной церемонией, которую служил ее отец, и каким-то образом привносит в церковь дух ненависти и злобы.
И хотя она настойчиво уговаривала себя, что такие мысли просто смехотворны, однако помнила и о том, что интуиция ее никогда не подводила, помогая верно судить о людях.
Попрощавшись с последней гостьей, престарелой кузиной, рыдавшей во время службы, но, насколько могла вспомнить Дорина, не появлявшейся в Ярде вот уже десять лет, девушка решила идти домой, но сначала поднялась наверх за своей черной накидкой, в которой была на похоронах.
Накидка лежала в одной из спален, на огромной постели с четырьмя столбиками. Во время обеда здесь было сложено множество других пальто и накидок, дорогих и красивых и таких же старых и вытертых, как ее собственная. Дорина взяла накидку и поплотнее закуталась: на улице значительно похолодало, а до дома не так уж близко. Но тут она услыхала странный звук, сначала показавшийся ей жужжанием пчелы, но потом превратившийся в нечто вроде декламации. Девушка долго не понимала, в чем дело, и лишь через несколько минут сообразила, что странный шум доносится из дальней комнаты. Кто бы это мог быть? Ведь все гости разъехались…
Слуги наверняка уже вернулись на кухню и доедают то, что осталось от завтрака.
Девушка вышла из спальни и поняла, что непонятные слова могут доноситься только из хозяйской спальни, где умер старый граф. Она подошла к двери и отчетливо расслышала имя, повторенное несколько раз:
— Нисрок… Нисрок…
Дорина подумала, что ошиблась, ведь Нисрок — это бог ненависти. Но неизвестный произнес еще два имени:
— Молох… Андрамалех…
Дорина знала, что первое принадлежало ужасному божеству, пожиравшему детей, а второе, если она не ошибалась, — богу убийства.
Мне все это грезится! Такого просто не может быть! — твердила она себе, но тут заметила, что дверь чуть приоткрыта и голос становится громче. Девушка неожиданно испугалась. Она в жизни не боялась ничего в этом доме, который был для нее почти родным, но теперь почему-то ощутила, как страх, подобно ледяному ветру, охватил ее с такой силой, что тело затряслось в ознобе.
И тут странный, истерический голос отчетливо вскрикнул:
— Вельзевул, Андрамелех, Люцифер, придите ко мне! Властитель Тьмы! Заклинаю тебя, сатана, появись! Я твой раб! Приди! Приди! Почти меня своим присутствием!
— Это очень мило с вашей стороны, — отозвался граф. — Ваша сестра не позволила мне отправиться с ней в сад, поискать вашего отца.
— Наверное, она хочет помочь ему умыться, — пояснила Розабелл. — Но я хотела еще раз поблагодарить вас за то, что вы позволили гулять в парке и в лесу.
— Вы уже поблагодарили меня, — возразил граф, — и надеюсь, не раз приедете в Ярд. Уверен, что вы знаете о поместье гораздо больше меня.
— прекрасный дом! — воскликнула Розабелл. — Нас часто приглашали туда ко второму завтраку, пока ваш дядя не заболел. Как нас вкусно кормили!
— Надеюсь, так будет и впредь, — улыбнулся граф.
— А какие пирожные с глазурью! — продолжала предаваться воспоминаниям Розабелл.
Такие блюда у нас никогда не подавали! Они просто нам не по карману! — И тихо вздохнув, добавила: — У нас на обед вечный кролик! Клянусь, мои уши все растут и скоро начнут торчать, и если так пойдет и дальше, то у меня появится пушистый хвостик!
— Ужасно печальная история! — рассмеялся граф.
— Знаю, — согласилась Розабелл, — но после смерти мамы у нас всегда нечего есть!
Граф изумленно уставился на девочку.
— Но могу поверить, что это правда!
— Спросите няню, — откликнулась Розабелл. — Она скажет вам, что мы живем на сущие гроши, а как бывает стыдно, когда торговцы отказываются давать нам в кредит, пока мы не оплатим счета!
Граф вспомнил слова Дорины о том, что именно он должен выплачивать жалованье викарию. Должно быть, то, что он выслушал сейчас, было очередной жалобой. Правда, вполне возможно, что Розабелл просто преувеличивает, и неудивительно, что вернувшаяся вместе с отцом Дорина немедленно отослала сестру, велев садиться за уроки.
Викарий, очевидно, успел причесаться и вымыть руки. Слова Розабелл заставили Оскара внимательнее приглядеться к нему. Он уже и раньше заметил, что все члены семейства Дорины необыкновенно худы, но сам викарий выглядел почти изможденным. Граф подумал, не стоит ли начать разговор о жалованье немедленно, но тут викарий сказал:
— Боюсь, милорд, что не смогу предложить вам ничего освежающего, но, может быть, вы выпьете чашечку чая?
— Благодарю вас, с удовольствием. Так хочется пить после всех уговоров, которые нам с вашей дочерью пришлось применить, чтобы убедить Берроуза и миссис Медоуз вернуться в Ярд.
— Вы снова взяли их на работу? — оживился викарий. — Прекрасно! Увольнение таких верных слуг было огромной ошибкой.
Дорина вышла из комнаты, чтобы приготовить чай, и граф, наклонившись вперед, сказал:
— Мне необходима помощь, викарий, — как ваша, так и вашей семьи. Я слишком медлил с возвращением сюда и не знал, что человек, которого я сделал управляющим, совершил множество несправедливостей от моего имени.
— Вы имеете в виду Ричардсона? — осведомился викарий. — Совершенно согласен с вами. Он восстановил против себя всю деревню, и не упомяни вы об этом, я посчитал бы своей обязан-ностью рассказать о том, что случилось в ваше отсутствие.
— Я уже все знаю, и Ричардсон с сегодняшнего дня уволен.
— Так вы прогнали его? Превосходные новости! Поистине превосходные.
Викарий объяснил графу, как встревожен тем, что фермерам повысили арендную плату, и высказал сожаление по поводу того, что одна семья, жившая в поместье на протяжении двух поколений, получила уведомление о выселении.
Граф записал их фамилию и удовлетворенно кивнул:
— Вы рассказываете именно то, что мне хотелось бы знать, викарий, и все это нужйо немедленно исправить. Вы — единственный, к кому я могу обратиться за советом и помощью. Кроме того, насколько мне известно, ваша жена приходилась мне родственницей.
— Да, она была урожденной Ярд, — кивнул викарий, — и хотя ее семья была против нашего брака, мы были очень счастливы, и я безмерно горюю о ее кончине.
После этого граф поинтересовался, есть ли еще приходы, покровителем которых является владелец поместья. Оказалось, что в округе всего пять таких приходов, хотя два из них в настоящее время бездействовали, и епископ с нетерпением ждал приезда графа, чтобы обсудить с ним возможные кандидатуры священников.
— Одного я не понимаю, — удивлялся граф, — как произошло, что ваше жалованье осталось прежним, несмотря на то, что цены сильно поднялись с начала войны.
— К сожалению, это так, — вздохнул викарий.
Граф путем тактичных расспросов быстро обнаружил, что доход викария был ничтожно мал по сравнению с нуждами семьи. Кроме того, к нему часто обращались бедняки, оказавшиеся в отчаянном положении, и викарий считал для себя невозможным отсылать их с пустыми руками, а потому его собственная семья частенько голодала.
— У моей жены была пожизненная рента, — пояснил викарий, — но после ее смерти мы не получили ничего. Ее отец ненавидел меня, поскольку его красавица дочь могла сделать куда более выгодную партию. Поэтому он составил завещание таким образом, чтобы доход с капитала перешел к ее детям, когда им исполнится двадцать один год. Но до тех пор я не имею права взять даже пенни на их нужды.
— Наверное, ваша дочь Дорина похожа на мать, — заметил граф.
— Совершенно верно, — согласился викарий. — Моя жена была настоящей красавицей, а Дорина — почти ее копия. Однако Розабелл, как вы, вероятно, уже успели заметить, унаследовала голубые глаза и светлые волосы, передающиеся в моей семье из поколения в поколение. Если верить легенде, мои отдаленные предки, были викингами.
Граф, заинтересовавшись, хотел расспросить подробнее, но тут появилась Розабелл и объявила, что Дорина приглашает всех к чаю. Они вошли в столовую, где немедленно появился и Питер, которому не терпелось поговорить с графом о лошадях.
Когда все расселись за столом, накрытым чистой скатертью, граф понял, что Розабелл нисколько не преувеличивала, говоря, что семья голодает: еды действительно было мало — всего несколько аккуратно разложенных сандвичей (по всей видимости, наскоро приготовленных Дориной, когда граф пообещал остаться к чаю), остатки деревенского каравая, крошечный кружочек масла и немного сливового джема в стеклянной вазочке.
Граф заметил, что Розабелл сделала гримаску, когда Питер передал ей джем, и вспомнил, как в детстве терпеть не мог сливы, потому что в школе, где он учился, вечно подавали их на десерт. Однако викарий ничего не заметил и рассеянно жевал сандвич, беседуя с графом о трудностях фермеров и жалуясь на то, что для молодых деревенских парней очень мало работы.
— Не могу удержаться, милорд, чтобы не посоветовать вам срубить одряхлевшие деревья в лесу или вновь открыть гравийные карьеры, заброшенные в течение последних десяти лет. Это позволит мальчишкам, как и их отцам, заняться чем-то полезным вместо того, чтобы торчать на деревенской площади в надежде, что удастся подержать лошадь джентльмену, вздумавшему остановиться в «Зеленом драконе».
— Я обязательно подумаю над этим, — кивнул граф. — Как, по-вашему, мисс Стенфилд, идея неплохая?
Он намеренно обратился к Дорине, сидевшей во главе стола и разливавшей чай. Девушка не делала ни малейшей попытки подключиться к разговору.
— Превосходная, милорд, — ответила она, — но лишь в том случае, если вы действительно собираетесь заняться этим всерьез. Но, боюсь, у вас слишком много времени будут отнимать балы и вечеринки в Лондоне, а в этом случае было бы жестоко будить в людях надежды лишь затем, чтобы потом разочаровать.
— Прекрасно понимаю вас, мисс Стенфилд, — невозмутимо ответил граф, — и думаю, будет неплохо, если вы и ваш отец покажете мне на карте, где находятся эти карьеры, и те участки леса и поместья, на которые мне следует обратить особое внимание. Как вам известно, я здесь человек новый и еще не успел как следует оглядеться.
И с удивлением понял, что снова видит Дорину насквозь: девушке очень хотелось, чтобы граф взял себе в помощники кого-нибудь другого. Но, очевидно, ей на ум не приходило, кто мог бы заменить ее и отца, и граф наконец сказал:
— Кроме того, необходимо как можно скорее назначить нового управляющего на место Ричардсона. Конечно, я намереваюсь принимать самое деятельное участие в делах поместья, но без управляющего все равно не обойтись.
— Жаль, что я еще слишком мал! Иначе я мог бы стать управляющим и ездить на ваших лошадях! — завистливо вздохнул Питер.
— Позже мы обсудим это, — пообещал граф. — Но, боюсь, что тебе придется подождать несколько лет и к тому же сделать достаточные успехи в учебе, прежде чем я смогу назначить тебя на столь важную должность.
И, заметив взволнованный выжидающий взгляд мальчика, добавил:
— Не хочешь завтра прийти в дом? Мы сходим с тобой на конюшни и подберем лошадь, на которой ты сможешь кататься, — после того конечно, как сделаешь все домашние задания.
Питер издал восторженный вопль, и викарий, видя, что мальчик явно затрудняется выразить свою благодарность словами, сказал за него:
— Вы чрезвычайно добры, милорд, но я не могу допустить, чтобы мои дети вам мешали.
— Заверяю вас, они совершенно мне не помешают, — покачал головой граф.
— Если Питер завтра собирается в Большой дом, может, и мне будет позволено прийти? — осведомилась Розабелл.
— Это вы должны спрашивать у сестры, — отозвался граф. — Но, думаю, это можно уладить.
— А я не позволю ничего подобного, — хмуро бросила Дорина, — пока ты не сделаешь все уроки!
Розабелл и Питер мгновенно исчезли из столовой и оказались наверху. Викарий тоже отправился в кабинет за картой поместья, на которой были отмечены разработки, где в течение нескольких веков добывался гравий. Дорина и граф остались одни, и когда он поднялся, она тоже встала.
— Я хочу поговорить с вами, милорд.
— Слушаю.
— Я понимаю, что вы пытаетесь проявить доброту и загладить то, что случилось в ваше отсутствие, но пожалуйста, не посчитайте меня невежливой, если я попрошу не слишком поощрять визиты Розабелл в ваш дом.
Ошеломленный граф молчал. Наконец он опомнился.
— Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, мисс Стенфилд, кстати, теперь, узнав, что мы родственники, позвольте называть вас Дориной. Поверьте, нет ни малейшей вероятности того, что Розабелл встретится с людьми того типа, которые гостили у меня в последние несколько дней. Заверяю вас, ни виновника происшествия, ни ему подобных больше сюда не пригласят.
— Но есть и другие, — прошептала Дорина.
— Совершенно верно. Это мои близкие друзья, и обещаю, что Розабелл не подвергнется ни малейшей опасности.
Он надеялся, что Дорину тронет искренность, звучавшая в его голосе, однако вместо этого, к его удивлению, Дорина ответила:
— Простите, но, по-моему, будет огромной ошибкой, если Розабелл встретится с вашими… друзьями.
Девушка запнулась перед последним словом, и граф подумал, что она имеет в виду леди Морин. Но его инстинкт немедленно подсказал ему, чтоза этим кроется нечто большее.
— Дорина, вы должны быть немного откровеннее, — попросил он. — Что вы в действительности имеете в виду? Общество какого человека вы считаете нежелательным для вашей сестры? Может, вы настолько низкого обо мне мнения, что считаете, будто я способен причинить ей зло?
Оскар решил говорить без обиняков, надеясь, что это заставит Дорину сказать правду. Но девушка лишь искоса взглянула на него и тут же отвела глаза.
— Скажите же мне, — настаивал он, — о чем вы думаете.
Дорина медленно, словно каждое слово давалось ей с трудом, ответила:
— Я не хочу, чтобы Розабелл встречалась с вашим кузеном Джарвисом, кроме разве тех случаев, когда этого совершенно невозможно избежать.
Граф застыл от изумления. Подобного он не ожидал.
— Могу я спросить, почему? — наконец выговорил он. — Должно быть, у вас достаточно веские причины для того, чтобы делать такие заявления.
— Не имею ни малейшего желания что-то вам объяснять, милорд, — поспешно пробормотала Дорина, — и кроме того, какое это имеет для вас значение? Мы с отцом готовы помочь вам, но как только вы все возьмете в свои руки, я надеюсь, вы прекрасно сможете обойтись и без нас.
— Возможно, вы правы, — кивнул граф. — Однако, поскольку мы сейчас будем работать вместе, думаю, не стоит бросать подобные обвинения против Джарвиса Ярда, который и вам приходится родственником, тем более не приведя достаточно веских доказательств.
— Не вижу смысла это делать, — неуступчиво процедила Дорина. — Я всего лишь прошу помочь мне удержать Розабелл подальше от вашего дома, и особенно от тех, кто приезжает туда погостить.
— А если я откажусь? — рассердился граф. Дорина, прикусив губу, взглянула на него; ее глаза полыхали гневом.
— Господи Боже! — воскликнул он. — Почему мы все время должны спорить, и о чем? Я извинился за ошибку, которую совершил, необдуманно послав сюда негодного управляющего, и попросил прощения за то, что натворили люди, даже не считающиеся моим друзьями, а просто случайные знакомые, которых я встретил, как только приехал в Лондон.
— Вы хотите сказать, что они — приятели Джарвиса? — осведомилась Дорина.
— Вероятнее всего, это правда, — согласился граф. — Он, единственный из всех родных, обрадовался мне, когда я на прошлой неделе приехал в столицу.
— Это случилось только потому, что никто не ожидал вашего приезда, а вы сами никого не уведомили. Поверьте, многие члены семьи были бы рады предложить вам свое гостеприимство и заверили бы в своей радости по поводу того, что глава семейства наконец-то приступил к своим обязанностям. Но, по-видимому, кузен Джарвис решил единолично завладеть вашим вниманием!
Граф задумчиво посмотрел на девушку.
— Почему вы так настроены против Джарвиса? Он пытался ухаживать за вами? Делал нескромные предложения?
— Конечно, нет! Сомневаюсь, чтобы он вообще знал о моем существовании! Но… я бы посоветовала, милорд… тщательнее выбирать себе друзей… особенно в вашем положении, — нерешительно прошептала Дорина и торопливо добавила: — Это все, что я могу сказать! Простите, что не могу объяснить всего.
Она поспешно направилась к двери и уже взялась за ручку, но граф опередил ее и помешал уйти.
— Вряд ли вы можете ожидать, что я удовлетворюсь этим, — сказал он. — Будьте же рассудительны, Дорина! Я пытаюсь отыскать путь в лабиринте, а вы, вместо того чтобы помочь, лишь создаете новые препятствия!
— Прошу извинить меня, если вы так считаете, — покачала головой Дорина, — но я больше ничего не могу добавить к сказанному.
— И, однако, просите меня удерживать Розабелл и Питера подальше от Ярда. Вы не привели достаточно убедительных доводов, и пока не сделаете этого, мне придется игнорировать вашу просьбу, просто потому, что она неразумна.
— Вовсе нет! — запротестовала Дорина. — Помимо всего прочего, вы должны понимать, что ваш образ жизни в корне отличается от нашего и детям не стоит прививать ваши привычки и вкусы.
— Возможно, вы ошибаетесь, — покачал головой граф. — Более того, я пять минут назад попросил вашего отца помочь мне познакомиться с приходами и собираюсь значительно повысить бенефиции священникам.
Дорина резко вскинула голову.
— Проще говоря, вы хотите повысить им жалованье?
— Что касается вашего отца, я намереваюсь сделать это немедленно; что до остальных, то здесь мне потребуется некоторое время, чтобы выяснить, каковы потребности каждого из них.
Несколько мгновений Дорина могла лишь смотреть на него. Потом девушка тихо проговорила:
— Если вы действительно хотите помочь папе… я могу лишь от всего сердца поблагодарить вас.
Несмотря на свое намерение говорить спокойно и бесстрастно, Дорина почувствовала, как на глазах выступили слезы. Она поспешно отвернулась, надеясь, что граф не заметил ее слабости. Он ничего не сказал, только открыл дверь и вышел в холл, столкнувшись с викарием, который принес карту.
Десять минут спустя граф отправился в Ярд. Всю дорогу он думал о Дорине, о том, какой день он провел с нею, узнавая о своих владениях и людях, которые на него работали. Казалось совершенно невероятным, что у него не нашлось других советчиков и помощников, кроме молодой девушки, которая кругом осуждала его — даже за то, в чем он совершенно не был виноват.
Гарри ожидал Оскара в холле. К тому времени он успел прочитать все газеты, и затянувшееся отсутствие друга уже начинало его раздражать.
— Что тебя так задержало? По-моему, мы собирались пообедать вместе!
— У меня возникло множество проблем, — отозвался граф, — причем таких, которые мне и не снились, когда я подписывал документы о вхождении в наследство!
— Мне не терпится поскорее обо всем услышать, — рассмеялся Гарри, — но я не верю, что твои проблемы так уж серьезны!
— А вот я в этом не уверен! Но сначала расскажи, что ты знаешь о Джарвисе Ярде.
— Он твой кузен.
— Это мне известно, — нетерпеливо бросил граф. — Серьезно, Гарри, я ожидаю услышать правду.
— Поскольку я некоторое время пробыл за границей, — нерешительно начал Гарри, — могу лишь пересказать тебе все, что слышал о твоем родственнике от знакомых по Уайтс-клубу, но, предупреждаю — все они просто сплетники.
— И что же они тебе говорили? Гарри смущенно отвел глаза.
— Не хотелось бы мне никаких неприятностей, — пробормотал он.
— Единственная неприятность, которая тебя ожидает, — это ссора со мной, если ты не будешь со мной откровенен, хотя в прошлом такого за тобой не водилось.
— Хорошо, — вздохнул Гарри, — если хочешь знать правду, Джарвиса считают негодяем и распутником. Он страшно обрадовался, когда узнал, что ты возвращаешься из Парижа и хочешь открыть городской дом на Беркли-сквер. Насколько ты помнишь, он был твоим первым визитером и, говорят, едва ли не сидел на пороге, дожидаясь твоего возвращения.
— Мне казалось, что он действительно рад моему приезду, — заметил граф.
— Еще бы, — согласился Гарри.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты глава семьи, старик, и, следовательно, человек богатый. Джарвис же находится в крайне стесненных обстоятельствах и начал занимать деньги налево и направо еще до смерти твоего дяди, которой, как ему было известно, долго ждать не приходится, а когда услышал о гибели Чарльза, решил, что и тебя, вероятно, убьют в последние недели войны, и еще больше залез в долги. Однако, узнав о начале мирных переговоров, здорово загрустил.
— Не понимаю, черт возьми, о чем ты толкуешь! — раздраженно воскликнул граф. — Какая польза Джарвису Ярду от моей смерти?
— Либо ты невероятно тупоголов, — вздохнул Гарри, — либо, что вероятнее всего, не позаботился навести справки, иначе не очутился бы в подобном положении.
— Слушаю тебя, — коротко бросил граф. — Продолжай!
— Изучи ты как следует свое фамильное древо, давно бы сообразил, что в данный момент твоим наследником является Джарвис.
Граф, мгновенно забыв обо всем, резко выпрямился.
— Не может быть!
— Чистая правда! Ты сам, дальний родственник, оказался графом после гибели законных наследников! Поэтому, если не произведешь на свет сына, Джарвис Ярд станет восьмым графом Ярдкомбом после твоей смерти.
— И ты говоришь, он занимает под свое наследство деньги?
— Не успел твой кузен Чарльз упокоиться в могиле, как Джарвис полетел к ростовщику и взял в долг деньги — не очень много, но достаточно, чтобы удовлетворять свои крайне необычные потребности в женщинах в течение нескольких месяцев.
— Почему ты не рассказал мне раньше? — взорвался граф.
— Знаешь, — ушел от ответа Гарри, — Джарвис так пресмыкался перед тобой, что готов побиться об заклад — еще неделя-другая, и он попытается выудить денежки и у тебя.
— В таком случае он будет крайне разочарован! — пожал плечами граф. — Не имею ни малейшего желания выплачивать долги всех своих бедных родственников, пока не буду точно знать, каких расходов потребует поместье и жалованье людям, которые на меня работают.
— Весьма разумные намерения, — издевательски усмехнулся Гарри. — Но предупреждаю, Оскар, этот Джарвис подобен осьминогу, и как только проникнет в твою жизнь, немедленно обовьет тебя щупальцами и начнет сжимать до тех пор, пока не добьется всего, чего захочет. От него не избавиться!
— Никогда не слыхал подобного вздора, — фыркнул граф.
Он считал, что приятель преувеличивает, однако невольно вспомнил странное поведение Дорины. Почему при одном упоминании о Джарвисе Ярде в ее голосе зазвучал такой ужас?
Глава 4
После ухода графа Дорина вошла в крохотную гостиную и, сев на стул, вгляделась в портрет матери, висевший над камином. Он был написан вскоре после свадьбы родителей местным художником, который хотя и не мог считаться большим мастером своего дела, тем не менее сумел каким-то образом запечатлеть радость, счастье и доброту, всегда исходившие от миссис Стенфилд.
— Может, мне следовало сказать ему, мама? — тихо спросила Дорина. — Кажется, он не поверил мне и решил, что я все сочиняю.
Ответа не было, и Дорина продолжала сидеть в кресле, вспоминая странную историю, случившуюся после похорон старого графа. В доме собрались родственники, и после того как гроб засыпали землей, всех пригласили на второй завтрак. Потом большинство приехавших издалека гостей, немного побеседовав с родными, которых не видели много лет, разъехались, и вскоре дом почти опустел.
Дорина и ее отец встречали приезжавших, поскольку были единственными членами семьи Ярдов в Литл Содбери. Девушка подумала, что, будь ее мать жива, она, конечно, взяла бы на себя роль хозяйки, особенно теперь, когда прямых наследников титула не осталось, а Оскар Ярд еще не вернулся из Парижа. Граф умер через пять месяцев после битвы при Ватерлоо, когда война уже шла к концу. И люди одновременно радовались и печалились, потому что слишком много жизней молодых воинов унесли кровавые битвы, и не только фермеров, но и остальных людей постигли нужда и разорение.
Дорина знала: старый граф призывал смерть. Он был слишком болен, чтобы справляться с бесчисленными проблемами повседневной жизни, а потеряв обоих сыновей, окончательно утратил интерес к жизни.
Стоя в церкви, Дорина гадала, каким будет новый граф, достоин ли он занять место дяди, будут ли его уважать и почитать, как Уильяма.
Но тут внезапно, сама не понимая почему, девушка остро ощутила присутствие кузена Джарви-са, которого с самого детства терпеть не могла. Он всегда словно презирал отца Дорины за то, что тот предпочел стать священником. Кроме того, Джарвис вообще свысока смотрел на всю их семью, считая слишком бедными, ничтожными, чтобы удостаивать их своим вниманием.
Понимая, что ведет себя не по-христиански, Дорина все же не могла избавиться от неприязни к Джарвису. И сейчас, увидев его на первой скамье через проход от нее, девушка была уверена, что тот втихомолку издевается над заупокойной церемонией, которую служил ее отец, и каким-то образом привносит в церковь дух ненависти и злобы.
И хотя она настойчиво уговаривала себя, что такие мысли просто смехотворны, однако помнила и о том, что интуиция ее никогда не подводила, помогая верно судить о людях.
Попрощавшись с последней гостьей, престарелой кузиной, рыдавшей во время службы, но, насколько могла вспомнить Дорина, не появлявшейся в Ярде вот уже десять лет, девушка решила идти домой, но сначала поднялась наверх за своей черной накидкой, в которой была на похоронах.
Накидка лежала в одной из спален, на огромной постели с четырьмя столбиками. Во время обеда здесь было сложено множество других пальто и накидок, дорогих и красивых и таких же старых и вытертых, как ее собственная. Дорина взяла накидку и поплотнее закуталась: на улице значительно похолодало, а до дома не так уж близко. Но тут она услыхала странный звук, сначала показавшийся ей жужжанием пчелы, но потом превратившийся в нечто вроде декламации. Девушка долго не понимала, в чем дело, и лишь через несколько минут сообразила, что странный шум доносится из дальней комнаты. Кто бы это мог быть? Ведь все гости разъехались…
Слуги наверняка уже вернулись на кухню и доедают то, что осталось от завтрака.
Девушка вышла из спальни и поняла, что непонятные слова могут доноситься только из хозяйской спальни, где умер старый граф. Она подошла к двери и отчетливо расслышала имя, повторенное несколько раз:
— Нисрок… Нисрок…
Дорина подумала, что ошиблась, ведь Нисрок — это бог ненависти. Но неизвестный произнес еще два имени:
— Молох… Андрамалех…
Дорина знала, что первое принадлежало ужасному божеству, пожиравшему детей, а второе, если она не ошибалась, — богу убийства.
Мне все это грезится! Такого просто не может быть! — твердила она себе, но тут заметила, что дверь чуть приоткрыта и голос становится громче. Девушка неожиданно испугалась. Она в жизни не боялась ничего в этом доме, который был для нее почти родным, но теперь почему-то ощутила, как страх, подобно ледяному ветру, охватил ее с такой силой, что тело затряслось в ознобе.
И тут странный, истерический голос отчетливо вскрикнул:
— Вельзевул, Андрамелех, Люцифер, придите ко мне! Властитель Тьмы! Заклинаю тебя, сатана, появись! Я твой раб! Приди! Приди! Почти меня своим присутствием!