Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- 8
- Следующая »
- Последняя >>
Барбара Картленд
Побежденный дьявол
Примечание автора
Во второй половине девятнадцатого века во Франции получило широкое распространение обращение к черной магии. Культовые обряды в основном практиковались в высших слоях общества где царили всеобщая праздность и разврат. Богоотступники поклонялись сатане, проводили черные мессы, пытались вызывать духов, изучали способы продлить жизнь и оккультные науки.
Однако в Британии магией занимались и сельские жители, среди которых прочно укоренилась вера в могущество злых чар. В Эссексе, на востоке Англии, эти предрассудки были особенно сильны, так как считалось, что именно там водится наибольшее количество колдунов.
Но ничто не могло превзойти фантастические оргии в пещерах Адского Огня, где в восемнадцатом веке сэр Френсис Дашвуд служил черную мессу, обставляя церемонию с такой пышностью, на какую не был способен никто из его предшественников и последователей. Пещеры эти находятся в Хай-Уайкомбе, графство Бакингемшир, и по-прежнему открыты для публики.
Однако в Британии магией занимались и сельские жители, среди которых прочно укоренилась вера в могущество злых чар. В Эссексе, на востоке Англии, эти предрассудки были особенно сильны, так как считалось, что именно там водится наибольшее количество колдунов.
Но ничто не могло превзойти фантастические оргии в пещерах Адского Огня, где в восемнадцатом веке сэр Френсис Дашвуд служил черную мессу, обставляя церемонию с такой пышностью, на какую не был способен никто из его предшественников и последователей. Пещеры эти находятся в Хай-Уайкомбе, графство Бакингемшир, и по-прежнему открыты для публики.
Глава 1
1818 год
— Угадай, кого я сейчас видела?! — воскликнула Розабелл, врываясь в столовую.
Ее сестра, Дорина, подняла глаза от стола, за которым восседала, раскладывая по тарелкам тушеное мясо, распространявшее по комнате аппетитный запах:
— Ты опоздала, Розабелл! — резко ответила она.
— Знаю и прошу прощения, зато я только что встретила графа.
— Где это, интересно? — промямлил Питер с полным ртом.
— В парке.
Дорина обошла вокруг стола, чтобы поставить тарелку перед сестрой, и рассерженно заметила:
— Сколько раз тебе говорили, Розабелл, чтобы ты не смела ходить в парк, особенно теперь, когда в поместье поселился новый граф! Когда же ты станешь меня слушать? Пока он не пригласит тебя сам, забудь дорогу в парк!
— Но нам всегда позволялось гулять где угодно, — капризно ответила Розабелл. — С чего вдруг он станет запрещать нам?
— Потому что он хозяин всего имения, глупышка! — вставил Питер. Мальчику только исполнилось одиннадцать, возраст, в котором всех девчонок считают глупыми и назойливыми созданиями, и поэтому он добавил, словно сестра и без того не поняла: — Он мог велеть задержать тебя за нарушение границ его собственности, поэтому Дорина права: нужно держаться подальше от парка.
Розабелл надула губки и сразу стала очень хорошенькой.
— По-моему, ты нарочно хочешь, меня огорчить! — фыркнула она. — Подумай только, как это занятно — увидеть графа! Он ехал верхом в компании трех очень красивых джентльменов.
— Он видел тебя? — встревожилась Дорина.
— Я сидела с Ровером в кустах, свернувшись клубочком, чтобы меня не заметили.
— Ты должна пообещать мне, что больше не будешь ходить в парк, — твердо объявила Дорина, — и кстати, в лес тоже!
Розабелл и Питер протестующе завопили:
— Но почему, Дорина? Мы всю жизнь ходили в лес! Если и туда нельзя, остается гулять лишь по пыльной дороге, а это ужасно скучно!
— Знаю, — согласилась Дорина, — но, пожалуйста, послушайтесь хотя бы на этот раз! Что, если граф увидит вас и арестует за вторжение в его владения? Это может обернуться огромными неприятностями!
— Я все же никак не пойму, в чем дело! — мятежно пробормотала Розабелл.
Ей было всего пятнадцать, а в эти годы ребенок терпеть не может, когда ему указывают, что делать. Но говоря по правде, она, как и Питер, любила старшую сестру, и оба чаще всего были очень послушны. С тех пор как Дорине после смерти матери пришлось вести хозяйство, брат и сестра не доставляли ей хлопот.
Дверь столовой распахнулась, и на пороге появился отец. Преподобный Проспер Стенфилд был чрезвычайно привлекательным мужчиной. Его волосы, только начавшие седеть, немного растрепались, а рассеянный взгляд говорил о том, что он, как всегда, увлекся работой в саду и вовсе не желал, чтобы его отрывали от любимого дела по столь ничтожному поводу, как обед. Викарий всегда интересовался садоводством, особенно разведением редких сортов кактусов. Но смерть жены принесла ему столько горя, что Дорина боялась, как бы отец не покончил с собой. С тех пор викарий все свободное время посвящал занятию, которое помогало ему забыться.
Заметив, что отец на этот раз сам вспомнил о необходимости вымыть руки, Дорина мягко, голосом, в котором звучала любовь, спросила:
— Ты хорошо провел утро, папа? Надеюсь, твои растения блаженствуют под ярким солнышком?
— Совершенно верно. И знаешь, тот, самый маленький росточек, над которым ты подсмеивалась, наконец начал тянуться вверх.
— Ты должен непременно показать его мне после обеда! — ответила Дорина, и еще раз поднявшись, поставила перед отцом тарелку с тушеным мясом и овощами. При этом девушка не преминула отметить, что Розабелл плохо ест капусту, зато Питер положил себе так много картофеля, что отцу почти ничего не осталось. Однако она ничего не сказала и, молча налив отцу сидра, бочонок которого подарил местный фермер, взяла в руки нож и вилку.
Хотя Дорина никогда не жаловалась, ей, однако, приходилось прилагать немало усилий, чтобы хорошо накормить семью на те скудные средства, которые выделял на хозяйство отец. И если бы не старая нянька, проявлявшая немало хитрости, чтобы вынудить фермерских жен, приходивших по воскресеньям в церковь, подарить ей утку, курицу или несколько голубей, всем им пришлось бы довольствоваться кроликами или самой дешевой и костлявой говядиной. Няня готовила хорошо, но без всяких затей, поэтому еда за столом была обычно питательной, но не слишком разнообразной. Однако, помимо этого, у Дорины были и другие поводы для беспокойства. Вот и сейчас она не могла ни о чем думать, кроме необходимости отправить Питера в хорошую школу, предпочтительно Итон, где учились его отец и дед. А тут еще Розабелл с каждым днем все больше хорошела, превращаясь в красивую молодую девушку, прекрасно сознающую силу своих чар.
Розабелл, рассердившись на сестру за несправедливые, по ее мнению, упреки, в пику ей обратилась к отцу:
— Представляешь, папа, я сегодня утром видела нового графа! Он ехал на таком великолепном черном жеребце, какого я никогда раньше не видала в конюшнях Ярда.
— Новый граф? — повторил викарий рассеянно, поскольку мысли его были заняты совсем другим. — Долго же он добирался до дома!
— Он был во Франции, — пояснила Дорина, — с оккупационными войсками. Недавно их численность начали сокращать, и многие солдаты вернулись домой.
— Да-да, конечно, — кивнул отец, — хорошо, что теперь есть кому приглядеть за домом и поместьем.
— Надеюсь, граф сам догадается, что ему нужно сделать, — подчеркнула Дорина.
Отец промолчал, зато вновь оживилась Розабелл:
— Я слыхала, как миссис Чемпион рассказывала няне, что в Большом доме устраивали шумный прием. Говорят, там были леди, сверкавшие драгоценностями, как рождественские елки, а джентльмены пили так, что, должно быть, опустошили половину погреба.
— Это всего лишь сплетни, — воскликнула Дорина, — и тебе не к лицу их повторять!
— Я только пересказываю слова миссис Чемпион.
— Вряд ли она знала, что ты подслушиваешь!
— Но как я могла не слушать, когда миссис Чемпион так глуха, что всегда кричит?
Дорина решила, что продолжать этот спор ниже ее достоинства. Кроме того, она полагала, что Розабелл не стоит слишком уж интересоваться делами графа, и поэтому постаралась сменить тему, заговорив с отцом о делах прихода. Однако дети не могли думать ни о чем, кроме приема в графской усадьбе, поскольку в их тихой деревушке Литл Содбери нечасто случалось подобное, и иногда месяцами не происходило никаких событий.
— Мне бы хотелось посмотреть на лошадей графа, — вздохнул Питер, — хотя вряд ли удастся на них прокатиться.
— Держись подальше от конюшен! — велела Дорина. — По-моему, я уже говорила об этом, еще четыре дня назад, когда приехал граф!
— Но конюхам даже нравится, когда я туда прихожу, — запротестовал Питер. — Старый Хокинс говорит, что я прекрасно справляюсь и умею чистить лошадей не хуже любого его грума, и знаешь, Дорина, он тысячу раз позволял мне объезжать загон.
— Но это совсем другое дело. Мы прекрасно знали прежнего графа, и он к нам очень хорошо относился, — покачала головой Дорина. — Сколько раз повторять — нельзя никому навязываться, и неприлично заявляться в дом совершенно незнакомого человека только на том основании, что тебе позволял это его дядя.
— А что, если он окажется не таким добрым, как старый граф? — осведомилась Розабелл. — Что мы будем делать?
— Обходиться без его милостей, — резко бросила Дорина и, взглянув на отца, чьи мысли, по-видимому, были где-то далеко, спросила:
— Папа… я все думаю… не стоит ли… нанести визит графу, поскольку он не был в церкви в воскресенье.
Несколько мгновений у викария был такой вид, словно он не совсем понимал, о чем идет речь. Наконец, что-то сообразив, он ответил:
— Если я понадоблюсь его милости, он пришлет за мной. Я слишком занят, дорогая, чтобы тратить время на пустые поездки.
Дорина не стала напоминать, что вся поездка займет не больше десяти минут. Граф может отказаться принять отца, и тогда получится, что он и в самом деле проездит впустую.
Поэтому девушка лишь спокойно кивнула:
— Ты, конечно, прав, папа. Возможно, мы увидим его в церкви в следующее воскресенье.
Правда, про себя она посчитала это весьма маловероятным. Кроме того, вся деревня была крайне разочарована тем, что после прибытия графа в дом предков фамильная скамья Ярдов во время воскресных церковных служб по-прежнему пустовала. И как раз в этот день прихожане воспылали внезапным благочестием, которое в действительности объяснялось тем, что они сгорали от любопытства. Народу было куда больше обычного, и даже Дорина поймала себя на том, что до самого начала службы постоянно поглядывала в сторону западного придела.
Теперь же, наслушавшись сплетен, распространявшихся по деревне с молниеносной скоростью, она вполне уверилась, что новый граф далеко не набожен и семья викария скорее встретится с ним случайно, чем в доме Божьем.
Дорина собрала посуду и отнесла на кухню, где нянюшка уже вынула большой пудинг и покрывала его клубничным джемом.
— Не забудь положить отцу порцию побольше, — наставляла она питомицу. — Последнее время он совсем не ест.
— Он съел все тушеное мясо, которое было у него на тарелке, — возразила Дорина, — и, по-моему, ему понравилось. Очень вкусно, нянюшка.
— Делаю что могу, — сухо бросила няня, — но нельзя слепить горшок, не имея глины, так что если не желаешь голодать на следующей неделе, попроси у отца денег.
— Не имеет смысла, няня. Ничего у него нет, — покачала головой Дорина. — Вчера вечером мы вместе подсчитывали расходы, и отец расстроился, что не может пока купить новый кактус, из тех, что так хорошо растут в Кью-Гарденз.
— Ну что мне на это сказать? — язвительно осведомилась нянюшка. — Попробуйте убедить его, мисс Дорина, выращивать еду самому, особенно овощи!
Дорина звонко рассмеялась:
— Мама уже пыталась как-то сделать это, но ничего не вышло. Папа любит только кактусы; наверное, поэтому он всю жизнь мечтал побывать в Африке и Южной Америке. Мне кажется, что, занимаясь со своими кактусами, он каждый раз погружается в мечты об этих странах.
— Боюсь, что мечты — это все, что мы можем себе позволить, — проворчала нянюшка, вручая Дорине тарелки и блюдо с пудингом. Она открыла дверь, и девушка направилась в столовую. Поглядев ей вслед, няня вздохнула и уселась на стул у кухонного стола. Ей было уже за шестьдесят, и ноги от долгого стояния у плиты начинали побаливать. Кроме того, зимой ее часто мучил ревматизм. Но старушка думала не о себе, не о своих недугах и болезнях. Она тревожилась о детях, которых знала с самого их рождения и любила всей душой. Ей казалось ужасно несправедливым то, что они едва ли не голодают, в то время как в господском доме деньги, по слухам, текут рекой.
Все, что происходило в Литл Содбери, немедленно доводилось до ушей няни, словно она имела на это полное право. Ей первой рассказали о прибытии нового графа и подробно описали каждого гостя, приехавшего из Лондона на следующий же день. И неудивительно, что обитатели деревушки, в которой все дома принадлежали графу Ярдкомбу, так живо интересовались новым хозяином. В поместье Ярд, одном из древнейших в Англии, все — от ребенка до убеленного сединами старика — были уверены, что наследником графа станет его старший сын Уильям. Все знали Уильяма с первых дней появления на свет, и пожилые обитатели поместья любили его почти как собственного сына. Они тревожились, когда у мальчика была корь и коклюш, радовались, когда он подрос и стал охотиться вместе с отцом, и пережили восторг при известии о первом подстреленном кролике и первой пойманной в озере рыбе. Уильям был общим любимцем, и деревенские жители взирали на него с любовью и восхищением, а по мере того как мальчик становился старше, — и с гордостью собственников. И не было ни одного человека, который не страдал бы, когда несчастный молодой человек был убит на войне с французами на Пиренейском полуострове.
Обитатели поместья перенесли всю любовь на Чарльза, младшего сына графа, но и он погиб в Бельгии во время переброски войск герцога Веллингтона, за месяц до битвы, при Ватерлоо. Его смерть была для всех тяжелым ударом.
Дорина, которая воспитывалась вместе с молодыми людьми, до сих пор испытывала боль утраты. Совсем детьми они свободно бегали как по жилищу священника, так и по господскому дому. Для нее они были словно братья, и с их смертью девушка лишилась дружеской теплоты и радости, которые так скрашивали ее жизнь.
Казалось невозможным, что Уильям, на два года старше ее самой, и Чарльз, на год моложе, уже не вернутся домой, а титул и поместье перейдут к кузену, которого никто из них никогда не знал и не видел.
Двоюродный брат старого графа почти всю жизнь провел за границей, и туда же, уезжал на каникулы его сын Оскар, хотя и учился в Англии. Дорина знала также, что он прямо после школы вступил в армию и, очевидно, сделал успешную карьеру, поднявшись в чине от капитана до майора и закончив войну уже полковником.
Но это все, что о нем было известно. Оскар никогда не приезжал в Ярд, и старый граф, старавшийся по-отечески относиться ко всем родственникам, никогда о нем не упоминал, и, говоря по правде, было сомнительно, что они вообще встречались.
— Как Господь мог быть так жесток, папа, что допустил гибель Уильяма и Чарльза? — спрашивала девушка отца. — Кто теперь позаботится о нас, о людях, которые рассчитывали на графа Ярдкомба как на своего наставника и защитника после того, как последний граф умер?
Отец положил руку на плечо дочери, желая показать, что разделяет ее чувства:
— Множество странных вещей происходит в жизни, дорогая. И хотя многие восстают против них, часто бывает, что дело оборачивается так, как никто не мог ожидать, и все становится на свое место.
— Не могу понять, что хорошего в гибели Уильяма и Чарльза, — рассерженно возразила Дорина.
— Мне недостает их так же, как тебе, — согласился викарий, — так же, как недостает твоей матери.
В голосе его слышалась боль, которая заставила Дорину виновато отвести глаза. Как эгоистично с ее стороны заговаривать о собственных несчастьях, зная, что каждый момент жизни отца — пытка, ведь он остался один, и любимая жена никогда не вернется.
Они были так счастливы вместе, что не имело значения постоянное отсутствие денег и то, что викарий раздавал даже те крохи, которые у него были, не в силах равнодушно слушать жалобы бедняков. Дом священника был в ужасном состоянии и нуждался в покраске, но оттого, что в семье Дорины царили счастье и веселье, комнаты, казалось, наполнял солнечный свет, а люди, навещавшие викария, не замечали, что занавеси выцвели, ковры протерты, а мебель давно следует отремонтировать или заменить.
Но потом в их доме не стало тепла. Это случилось в один из холодных декабрьских дней, когда умерла миссис Стенфилд. Жена викария простудилась, навещая умиравшего прихожанина. Болезнь быстро перешла в воспаление легких, и не прошло и нескольких дней, как мать оставила детей навеки, отойдя в мир иной. Викарий был вне себя от отчаяния, и Дорина боялась, что он покинет их вслед за матерью.
Однако постепенно их жизнь стала налаживаться. Дорина втайне надеялась, что новый граф догадается увеличить отцу жалование, так как цены после окончания войны невероятно подскочили. Рассказ о готовящемся в поместье приеме разрушил все надежды.
Казалось невероятным, что граф мог пригласить гостей, не познакомившись предварительно со своим хозяйством, людьми в поместье и, конечно, с соседями. Они узнали, что по прибытии в Англию, граф первым делом стал обживать лондонский дом, поскольку его предшественник был слишком стар и болен и дом годами стоял закрытым. Но сначала он послал в Ярд нового управляющего, чтобы тот сделал необходимые перемены в хозяйстве, и для большинства деревенских обитателей эти перемены оказались ужасающими.
Старый Берроуз, дворецкий, прослуживший в Ярде сорок лет, был уволен, вслед за ним — миссис Медоуз, экономка, и почти все остальные слуги. Вначале жители Литл Содбери не верили своим ушам и глазам и один за другим приходили к нянюшке на кухню, чтобы обсудить происходящее, и Дорина слышала возбужденные голоса, эхом отдающиеся в коридорах.
Она прекрасно понимала чувства фермеров и арендаторов. Они всегда считали себя частью семейства Ярдов и говорили совсем как слуги, от имени графа и его домочадцев:
— Мы делаем то-то. Мы едем туда-то.
Новый управляющий, молодой человек, служил в армии с Оскаром Ярдом, до того как тот получил титул. Она не была знакома с ним, но часто видела, как он проходил по деревне, рассматривая дома, или заглядывал в «Зеленый дракон», где, по слухам, выпивал огромное количество бренди и не проявлял ни малейшего интереса к местному элю. Выглядел этот молодой человек весьма самоуверенным, и Дорина подозревала, что он отнюдь не джентльмен, но, в отличие от большинства соседей, пока воздерживалась от осуждения его поступков.
— Говорю я ему, — услыхала она от одного из слуг, — сэр, у нас принято делать так. А он и отвечает: чем скорее здесь все изменится, тем лучше.
Перемены, перемены, только об этом могли все говорить последнее время, и старый Берроуз, походивший, по мнению Дорины, на благожелательного епископа, переехал в убогий коттедж, который ему предложили, спровадив на покой. Теперь это был старый усталый человек, потерявший то, что было ему дороже всего на свете, — свою гордость.
— Этот человек вообще не имеет права говорить от имени его милости! — рассерженно воскликнула как-то няня, услышав об очередных переменах в поместье. — Дайте только срок, уж я ему все выскажу!
Дорина, невесело усмехнувшись, подумала, что того же желают все жители Литл Содбери, включая и ее самое.
Как мог граф решиться на такие коренные изменения в поместье, даже не убедившись самолично в их необходимости? — спрашивала она себя.
Но как раз когда она уже отчаялась дождаться появления графа, одним прекрасным утром прошел слух, что тот неожиданно прибыл накануне, поздно ночью, и распорядился устроить в субботу большой прием. Не таким образом он должен был вступить во владения своим «королевством», твердила себе девушка. Именно королевством было поместье Ярд для его обитателей. Все они считали, что графу невероятно повезло: волею случая он унаследовал «корону», которая должна была перейти к двум братьям, отдавшим свои жизни за отечество.
— Я, кажется, начинаю его ненавидеть! — подумала Дорина, когда прошло воскресенье, и никто из семьи графа так и не появился в церкви. Кроме того, по деревне ходили самые невероятные слухи о том, что происходит в господском доме.
Дорина пыталась не слушать, но невозможно было не заинтересоваться дамами, чьи лица, если верить одной из горничных, были напудрены и раскрашены так, словно их владелицы выступают на подмостках сцены.
Немало историй было рассказано также о джентльменах, только эти подробности слуги излагали на ухо нянюшке, поэтому Дорина, не зная точно, в чем дело, была тем не менее уверена, что поведение этих господ достойно порицания. Как только Дорина закончила мыть посуду, няня объявила:
— Я иду в деревню посмотреть, нельзя ли достать чего на ужин. В доме ни крошки, но сомневаюсь, чтобы мистер Бэнкс на этот раз согласился продлить нам кредит.
Мистер Бэнкс был мясником, и Дорина постоянно испытывала стыд, сознавая, как часто ему приходилось дожидаться оплаты счета из дома священника, хотя ни одна сумма не была особенно велика.
— Я поговорю с папой сегодня же вечером, — пообещала она, — но сомневаюсь, чтобы он смог выделить хотя бы пенни до следующего месяца.
— К тому времени мы уже в могилу сляжем! — рассердилась няня. — Если хотите знать, кто-то должен все объяснить молодому графу! Вместо того, чтобы бросать денежки на вино и расфуфыренных женщин, лучше бы подумал о тех, кто от него действительно зависит и нуждается в помощи!
Дорина тоже так считала, но говорить об этом просто не было смысла.
Няня надела черную шляпку, накинула на плечи шаль и, прихватив с собой корзинку, отправилась в поход. Дорина, поглядев ей вслед, хотела было пойти в сад к отцу, но, вспомнив, что тот не слишком любит, когда его беспокоят, решила вместо этого пойти погулять. Но тут девушка подумала, что если она запретила Розабелл и Питеру появляться во владениях графа, то и сама должна подчиняться этому запрету. Казалось невероятным, что лес, который она всегда считала своим, стал вдруг запретной территорией.
Конечно, Розабелл права, утверждая, что гулять по пыльной дороге ужасно скучно и гораздо лучше шагать по заросшим мхом лесным тропинкам. Для Дорины лес был полон очарования и обладал магическим свойством утешать, уносить прочь все печали. Это волшебство, которое невозможно было выразить словами, происходило каждый раз, когда она ступала под густые кроны деревьев и слышала поющих над головой птиц. И девушка чувствовала, что переносится из унылого повседневного существования в мир, где становятся явью грезы и живут феи, в существование которых она верила еще ребенком.
В чаще скрывались гоблины, о которых она когда-то читала в сказках, и Дорина иногда думала, что в самой гуще ельника, лежавшего к северу от поместья, могут прятаться драконы.
Если в лес идти нельзя, куда же деваться? — спросила она себя, вновь начиная сердиться на графа, появление которого принесло столько неприятностей.
Она так глубоко задумалась, что не сразу услыхала стук в заднюю дверь. Помня о том, что нянюшки нет дома и больше некому открыть, кроме нее самой, Дорина поспешила на кухню и, распахнув дверь, увидела одну из деревенских женщин.
— Доброе утро, миссис Белл, — поздоровалась Дорина, — если вы пришли к няне, боюсь, ее нет дома.
— Нет, мисс Дорина, я хотела поговорить с вами, — нерешительно ответила миссис Белл.
— В таком случае входите, пожалуйста, — улыбнулась девушка.
Миссис Белл шагнула через порог, и Дорина, почувствовав, что гостья хочет сказать что-то важное, отвела ее не на кухню, а э маленькую комнату, куда обычно уходила, когда хотела побыть одна.
На женщину это, очевидно, произвело большое впечатление, и Дорина предложила:
— Пожалуйста, садитесь, миссис Белл. Расскажите, что вас тревожит. Надеюсь, с Мэри ничего не случилось и она довольна работой у графа.
— Именно насчет Мэри я и пришла поговорить с вами, — сказала миссис Белл. — Говоря по правде, лучше бы мне повидаться с викарием, но хотя я очень уважаю вашего отца и считаю, что он слишком хорош для этого мира, все-таки немного смущена и нахожу, что лучше мне потолковать с вами.
Не понимая, о чем идет речь, Дорина тем не менее приветливо сказала:
— Конечно, со мной можно беседовать о чем угодно, и будь моя мать жива, вы бы обратились к ней. Так что случилось?
Миссис Белл набрала в грудь побольше воздуха и начала рассказ.
Попрощавшись с теми гостями, которые собирались вернуться в Лондон после второго завтрака, граф направился в библиотеку. Он постоял немного, разглядывая ряды полок с книгами. Эта библиотека считалась одной из наиболее полных в стране. И поскольку большинство изданий даже не было внесено в каталог, граф решил немедленно назначить хранителя библиотеки. Необходимо сделать перепись всех раритетов, находящихся в доме, и составить подробный каталог книг.
Граф подошел к окну и стал разглядывать парк, где в этот момент в тени деревьев прятался от полуденной жары пятнистый олень. Оскар в который раз подумал, что доставшееся ему поместье оказалось еще прекраснее, чем можно было представить в самых безумных грезах. Трудно поверить, что он владелец всего этого!
Именно такое чувство нахлынуло на него полтора года назад, когда Оскар узнал о гибели Чарльза Ярда и о том, что теперь он становится единственным наследником умирающего графа.
Это было невероятно, совершенно и полностью невероятно, что он, не имевший никаких надежд на богатство, вынужденный из-за этого продолжать службу в армии, где, правда, сделал блестящую карьеру, теперь из-за несчастий и бед войны стал обладателем древнего прославленного титула, дома и поместья, о которых отец всегда упоминал с почтительным благоговением.
— Угадай, кого я сейчас видела?! — воскликнула Розабелл, врываясь в столовую.
Ее сестра, Дорина, подняла глаза от стола, за которым восседала, раскладывая по тарелкам тушеное мясо, распространявшее по комнате аппетитный запах:
— Ты опоздала, Розабелл! — резко ответила она.
— Знаю и прошу прощения, зато я только что встретила графа.
— Где это, интересно? — промямлил Питер с полным ртом.
— В парке.
Дорина обошла вокруг стола, чтобы поставить тарелку перед сестрой, и рассерженно заметила:
— Сколько раз тебе говорили, Розабелл, чтобы ты не смела ходить в парк, особенно теперь, когда в поместье поселился новый граф! Когда же ты станешь меня слушать? Пока он не пригласит тебя сам, забудь дорогу в парк!
— Но нам всегда позволялось гулять где угодно, — капризно ответила Розабелл. — С чего вдруг он станет запрещать нам?
— Потому что он хозяин всего имения, глупышка! — вставил Питер. Мальчику только исполнилось одиннадцать, возраст, в котором всех девчонок считают глупыми и назойливыми созданиями, и поэтому он добавил, словно сестра и без того не поняла: — Он мог велеть задержать тебя за нарушение границ его собственности, поэтому Дорина права: нужно держаться подальше от парка.
Розабелл надула губки и сразу стала очень хорошенькой.
— По-моему, ты нарочно хочешь, меня огорчить! — фыркнула она. — Подумай только, как это занятно — увидеть графа! Он ехал верхом в компании трех очень красивых джентльменов.
— Он видел тебя? — встревожилась Дорина.
— Я сидела с Ровером в кустах, свернувшись клубочком, чтобы меня не заметили.
— Ты должна пообещать мне, что больше не будешь ходить в парк, — твердо объявила Дорина, — и кстати, в лес тоже!
Розабелл и Питер протестующе завопили:
— Но почему, Дорина? Мы всю жизнь ходили в лес! Если и туда нельзя, остается гулять лишь по пыльной дороге, а это ужасно скучно!
— Знаю, — согласилась Дорина, — но, пожалуйста, послушайтесь хотя бы на этот раз! Что, если граф увидит вас и арестует за вторжение в его владения? Это может обернуться огромными неприятностями!
— Я все же никак не пойму, в чем дело! — мятежно пробормотала Розабелл.
Ей было всего пятнадцать, а в эти годы ребенок терпеть не может, когда ему указывают, что делать. Но говоря по правде, она, как и Питер, любила старшую сестру, и оба чаще всего были очень послушны. С тех пор как Дорине после смерти матери пришлось вести хозяйство, брат и сестра не доставляли ей хлопот.
Дверь столовой распахнулась, и на пороге появился отец. Преподобный Проспер Стенфилд был чрезвычайно привлекательным мужчиной. Его волосы, только начавшие седеть, немного растрепались, а рассеянный взгляд говорил о том, что он, как всегда, увлекся работой в саду и вовсе не желал, чтобы его отрывали от любимого дела по столь ничтожному поводу, как обед. Викарий всегда интересовался садоводством, особенно разведением редких сортов кактусов. Но смерть жены принесла ему столько горя, что Дорина боялась, как бы отец не покончил с собой. С тех пор викарий все свободное время посвящал занятию, которое помогало ему забыться.
Заметив, что отец на этот раз сам вспомнил о необходимости вымыть руки, Дорина мягко, голосом, в котором звучала любовь, спросила:
— Ты хорошо провел утро, папа? Надеюсь, твои растения блаженствуют под ярким солнышком?
— Совершенно верно. И знаешь, тот, самый маленький росточек, над которым ты подсмеивалась, наконец начал тянуться вверх.
— Ты должен непременно показать его мне после обеда! — ответила Дорина, и еще раз поднявшись, поставила перед отцом тарелку с тушеным мясом и овощами. При этом девушка не преминула отметить, что Розабелл плохо ест капусту, зато Питер положил себе так много картофеля, что отцу почти ничего не осталось. Однако она ничего не сказала и, молча налив отцу сидра, бочонок которого подарил местный фермер, взяла в руки нож и вилку.
Хотя Дорина никогда не жаловалась, ей, однако, приходилось прилагать немало усилий, чтобы хорошо накормить семью на те скудные средства, которые выделял на хозяйство отец. И если бы не старая нянька, проявлявшая немало хитрости, чтобы вынудить фермерских жен, приходивших по воскресеньям в церковь, подарить ей утку, курицу или несколько голубей, всем им пришлось бы довольствоваться кроликами или самой дешевой и костлявой говядиной. Няня готовила хорошо, но без всяких затей, поэтому еда за столом была обычно питательной, но не слишком разнообразной. Однако, помимо этого, у Дорины были и другие поводы для беспокойства. Вот и сейчас она не могла ни о чем думать, кроме необходимости отправить Питера в хорошую школу, предпочтительно Итон, где учились его отец и дед. А тут еще Розабелл с каждым днем все больше хорошела, превращаясь в красивую молодую девушку, прекрасно сознающую силу своих чар.
Розабелл, рассердившись на сестру за несправедливые, по ее мнению, упреки, в пику ей обратилась к отцу:
— Представляешь, папа, я сегодня утром видела нового графа! Он ехал на таком великолепном черном жеребце, какого я никогда раньше не видала в конюшнях Ярда.
— Новый граф? — повторил викарий рассеянно, поскольку мысли его были заняты совсем другим. — Долго же он добирался до дома!
— Он был во Франции, — пояснила Дорина, — с оккупационными войсками. Недавно их численность начали сокращать, и многие солдаты вернулись домой.
— Да-да, конечно, — кивнул отец, — хорошо, что теперь есть кому приглядеть за домом и поместьем.
— Надеюсь, граф сам догадается, что ему нужно сделать, — подчеркнула Дорина.
Отец промолчал, зато вновь оживилась Розабелл:
— Я слыхала, как миссис Чемпион рассказывала няне, что в Большом доме устраивали шумный прием. Говорят, там были леди, сверкавшие драгоценностями, как рождественские елки, а джентльмены пили так, что, должно быть, опустошили половину погреба.
— Это всего лишь сплетни, — воскликнула Дорина, — и тебе не к лицу их повторять!
— Я только пересказываю слова миссис Чемпион.
— Вряд ли она знала, что ты подслушиваешь!
— Но как я могла не слушать, когда миссис Чемпион так глуха, что всегда кричит?
Дорина решила, что продолжать этот спор ниже ее достоинства. Кроме того, она полагала, что Розабелл не стоит слишком уж интересоваться делами графа, и поэтому постаралась сменить тему, заговорив с отцом о делах прихода. Однако дети не могли думать ни о чем, кроме приема в графской усадьбе, поскольку в их тихой деревушке Литл Содбери нечасто случалось подобное, и иногда месяцами не происходило никаких событий.
— Мне бы хотелось посмотреть на лошадей графа, — вздохнул Питер, — хотя вряд ли удастся на них прокатиться.
— Держись подальше от конюшен! — велела Дорина. — По-моему, я уже говорила об этом, еще четыре дня назад, когда приехал граф!
— Но конюхам даже нравится, когда я туда прихожу, — запротестовал Питер. — Старый Хокинс говорит, что я прекрасно справляюсь и умею чистить лошадей не хуже любого его грума, и знаешь, Дорина, он тысячу раз позволял мне объезжать загон.
— Но это совсем другое дело. Мы прекрасно знали прежнего графа, и он к нам очень хорошо относился, — покачала головой Дорина. — Сколько раз повторять — нельзя никому навязываться, и неприлично заявляться в дом совершенно незнакомого человека только на том основании, что тебе позволял это его дядя.
— А что, если он окажется не таким добрым, как старый граф? — осведомилась Розабелл. — Что мы будем делать?
— Обходиться без его милостей, — резко бросила Дорина и, взглянув на отца, чьи мысли, по-видимому, были где-то далеко, спросила:
— Папа… я все думаю… не стоит ли… нанести визит графу, поскольку он не был в церкви в воскресенье.
Несколько мгновений у викария был такой вид, словно он не совсем понимал, о чем идет речь. Наконец, что-то сообразив, он ответил:
— Если я понадоблюсь его милости, он пришлет за мной. Я слишком занят, дорогая, чтобы тратить время на пустые поездки.
Дорина не стала напоминать, что вся поездка займет не больше десяти минут. Граф может отказаться принять отца, и тогда получится, что он и в самом деле проездит впустую.
Поэтому девушка лишь спокойно кивнула:
— Ты, конечно, прав, папа. Возможно, мы увидим его в церкви в следующее воскресенье.
Правда, про себя она посчитала это весьма маловероятным. Кроме того, вся деревня была крайне разочарована тем, что после прибытия графа в дом предков фамильная скамья Ярдов во время воскресных церковных служб по-прежнему пустовала. И как раз в этот день прихожане воспылали внезапным благочестием, которое в действительности объяснялось тем, что они сгорали от любопытства. Народу было куда больше обычного, и даже Дорина поймала себя на том, что до самого начала службы постоянно поглядывала в сторону западного придела.
Теперь же, наслушавшись сплетен, распространявшихся по деревне с молниеносной скоростью, она вполне уверилась, что новый граф далеко не набожен и семья викария скорее встретится с ним случайно, чем в доме Божьем.
Дорина собрала посуду и отнесла на кухню, где нянюшка уже вынула большой пудинг и покрывала его клубничным джемом.
— Не забудь положить отцу порцию побольше, — наставляла она питомицу. — Последнее время он совсем не ест.
— Он съел все тушеное мясо, которое было у него на тарелке, — возразила Дорина, — и, по-моему, ему понравилось. Очень вкусно, нянюшка.
— Делаю что могу, — сухо бросила няня, — но нельзя слепить горшок, не имея глины, так что если не желаешь голодать на следующей неделе, попроси у отца денег.
— Не имеет смысла, няня. Ничего у него нет, — покачала головой Дорина. — Вчера вечером мы вместе подсчитывали расходы, и отец расстроился, что не может пока купить новый кактус, из тех, что так хорошо растут в Кью-Гарденз.
— Ну что мне на это сказать? — язвительно осведомилась нянюшка. — Попробуйте убедить его, мисс Дорина, выращивать еду самому, особенно овощи!
Дорина звонко рассмеялась:
— Мама уже пыталась как-то сделать это, но ничего не вышло. Папа любит только кактусы; наверное, поэтому он всю жизнь мечтал побывать в Африке и Южной Америке. Мне кажется, что, занимаясь со своими кактусами, он каждый раз погружается в мечты об этих странах.
— Боюсь, что мечты — это все, что мы можем себе позволить, — проворчала нянюшка, вручая Дорине тарелки и блюдо с пудингом. Она открыла дверь, и девушка направилась в столовую. Поглядев ей вслед, няня вздохнула и уселась на стул у кухонного стола. Ей было уже за шестьдесят, и ноги от долгого стояния у плиты начинали побаливать. Кроме того, зимой ее часто мучил ревматизм. Но старушка думала не о себе, не о своих недугах и болезнях. Она тревожилась о детях, которых знала с самого их рождения и любила всей душой. Ей казалось ужасно несправедливым то, что они едва ли не голодают, в то время как в господском доме деньги, по слухам, текут рекой.
Все, что происходило в Литл Содбери, немедленно доводилось до ушей няни, словно она имела на это полное право. Ей первой рассказали о прибытии нового графа и подробно описали каждого гостя, приехавшего из Лондона на следующий же день. И неудивительно, что обитатели деревушки, в которой все дома принадлежали графу Ярдкомбу, так живо интересовались новым хозяином. В поместье Ярд, одном из древнейших в Англии, все — от ребенка до убеленного сединами старика — были уверены, что наследником графа станет его старший сын Уильям. Все знали Уильяма с первых дней появления на свет, и пожилые обитатели поместья любили его почти как собственного сына. Они тревожились, когда у мальчика была корь и коклюш, радовались, когда он подрос и стал охотиться вместе с отцом, и пережили восторг при известии о первом подстреленном кролике и первой пойманной в озере рыбе. Уильям был общим любимцем, и деревенские жители взирали на него с любовью и восхищением, а по мере того как мальчик становился старше, — и с гордостью собственников. И не было ни одного человека, который не страдал бы, когда несчастный молодой человек был убит на войне с французами на Пиренейском полуострове.
Обитатели поместья перенесли всю любовь на Чарльза, младшего сына графа, но и он погиб в Бельгии во время переброски войск герцога Веллингтона, за месяц до битвы, при Ватерлоо. Его смерть была для всех тяжелым ударом.
Дорина, которая воспитывалась вместе с молодыми людьми, до сих пор испытывала боль утраты. Совсем детьми они свободно бегали как по жилищу священника, так и по господскому дому. Для нее они были словно братья, и с их смертью девушка лишилась дружеской теплоты и радости, которые так скрашивали ее жизнь.
Казалось невозможным, что Уильям, на два года старше ее самой, и Чарльз, на год моложе, уже не вернутся домой, а титул и поместье перейдут к кузену, которого никто из них никогда не знал и не видел.
Двоюродный брат старого графа почти всю жизнь провел за границей, и туда же, уезжал на каникулы его сын Оскар, хотя и учился в Англии. Дорина знала также, что он прямо после школы вступил в армию и, очевидно, сделал успешную карьеру, поднявшись в чине от капитана до майора и закончив войну уже полковником.
Но это все, что о нем было известно. Оскар никогда не приезжал в Ярд, и старый граф, старавшийся по-отечески относиться ко всем родственникам, никогда о нем не упоминал, и, говоря по правде, было сомнительно, что они вообще встречались.
— Как Господь мог быть так жесток, папа, что допустил гибель Уильяма и Чарльза? — спрашивала девушка отца. — Кто теперь позаботится о нас, о людях, которые рассчитывали на графа Ярдкомба как на своего наставника и защитника после того, как последний граф умер?
Отец положил руку на плечо дочери, желая показать, что разделяет ее чувства:
— Множество странных вещей происходит в жизни, дорогая. И хотя многие восстают против них, часто бывает, что дело оборачивается так, как никто не мог ожидать, и все становится на свое место.
— Не могу понять, что хорошего в гибели Уильяма и Чарльза, — рассерженно возразила Дорина.
— Мне недостает их так же, как тебе, — согласился викарий, — так же, как недостает твоей матери.
В голосе его слышалась боль, которая заставила Дорину виновато отвести глаза. Как эгоистично с ее стороны заговаривать о собственных несчастьях, зная, что каждый момент жизни отца — пытка, ведь он остался один, и любимая жена никогда не вернется.
Они были так счастливы вместе, что не имело значения постоянное отсутствие денег и то, что викарий раздавал даже те крохи, которые у него были, не в силах равнодушно слушать жалобы бедняков. Дом священника был в ужасном состоянии и нуждался в покраске, но оттого, что в семье Дорины царили счастье и веселье, комнаты, казалось, наполнял солнечный свет, а люди, навещавшие викария, не замечали, что занавеси выцвели, ковры протерты, а мебель давно следует отремонтировать или заменить.
Но потом в их доме не стало тепла. Это случилось в один из холодных декабрьских дней, когда умерла миссис Стенфилд. Жена викария простудилась, навещая умиравшего прихожанина. Болезнь быстро перешла в воспаление легких, и не прошло и нескольких дней, как мать оставила детей навеки, отойдя в мир иной. Викарий был вне себя от отчаяния, и Дорина боялась, что он покинет их вслед за матерью.
Однако постепенно их жизнь стала налаживаться. Дорина втайне надеялась, что новый граф догадается увеличить отцу жалование, так как цены после окончания войны невероятно подскочили. Рассказ о готовящемся в поместье приеме разрушил все надежды.
Казалось невероятным, что граф мог пригласить гостей, не познакомившись предварительно со своим хозяйством, людьми в поместье и, конечно, с соседями. Они узнали, что по прибытии в Англию, граф первым делом стал обживать лондонский дом, поскольку его предшественник был слишком стар и болен и дом годами стоял закрытым. Но сначала он послал в Ярд нового управляющего, чтобы тот сделал необходимые перемены в хозяйстве, и для большинства деревенских обитателей эти перемены оказались ужасающими.
Старый Берроуз, дворецкий, прослуживший в Ярде сорок лет, был уволен, вслед за ним — миссис Медоуз, экономка, и почти все остальные слуги. Вначале жители Литл Содбери не верили своим ушам и глазам и один за другим приходили к нянюшке на кухню, чтобы обсудить происходящее, и Дорина слышала возбужденные голоса, эхом отдающиеся в коридорах.
Она прекрасно понимала чувства фермеров и арендаторов. Они всегда считали себя частью семейства Ярдов и говорили совсем как слуги, от имени графа и его домочадцев:
— Мы делаем то-то. Мы едем туда-то.
Новый управляющий, молодой человек, служил в армии с Оскаром Ярдом, до того как тот получил титул. Она не была знакома с ним, но часто видела, как он проходил по деревне, рассматривая дома, или заглядывал в «Зеленый дракон», где, по слухам, выпивал огромное количество бренди и не проявлял ни малейшего интереса к местному элю. Выглядел этот молодой человек весьма самоуверенным, и Дорина подозревала, что он отнюдь не джентльмен, но, в отличие от большинства соседей, пока воздерживалась от осуждения его поступков.
— Говорю я ему, — услыхала она от одного из слуг, — сэр, у нас принято делать так. А он и отвечает: чем скорее здесь все изменится, тем лучше.
Перемены, перемены, только об этом могли все говорить последнее время, и старый Берроуз, походивший, по мнению Дорины, на благожелательного епископа, переехал в убогий коттедж, который ему предложили, спровадив на покой. Теперь это был старый усталый человек, потерявший то, что было ему дороже всего на свете, — свою гордость.
— Этот человек вообще не имеет права говорить от имени его милости! — рассерженно воскликнула как-то няня, услышав об очередных переменах в поместье. — Дайте только срок, уж я ему все выскажу!
Дорина, невесело усмехнувшись, подумала, что того же желают все жители Литл Содбери, включая и ее самое.
Как мог граф решиться на такие коренные изменения в поместье, даже не убедившись самолично в их необходимости? — спрашивала она себя.
Но как раз когда она уже отчаялась дождаться появления графа, одним прекрасным утром прошел слух, что тот неожиданно прибыл накануне, поздно ночью, и распорядился устроить в субботу большой прием. Не таким образом он должен был вступить во владения своим «королевством», твердила себе девушка. Именно королевством было поместье Ярд для его обитателей. Все они считали, что графу невероятно повезло: волею случая он унаследовал «корону», которая должна была перейти к двум братьям, отдавшим свои жизни за отечество.
— Я, кажется, начинаю его ненавидеть! — подумала Дорина, когда прошло воскресенье, и никто из семьи графа так и не появился в церкви. Кроме того, по деревне ходили самые невероятные слухи о том, что происходит в господском доме.
Дорина пыталась не слушать, но невозможно было не заинтересоваться дамами, чьи лица, если верить одной из горничных, были напудрены и раскрашены так, словно их владелицы выступают на подмостках сцены.
Немало историй было рассказано также о джентльменах, только эти подробности слуги излагали на ухо нянюшке, поэтому Дорина, не зная точно, в чем дело, была тем не менее уверена, что поведение этих господ достойно порицания. Как только Дорина закончила мыть посуду, няня объявила:
— Я иду в деревню посмотреть, нельзя ли достать чего на ужин. В доме ни крошки, но сомневаюсь, чтобы мистер Бэнкс на этот раз согласился продлить нам кредит.
Мистер Бэнкс был мясником, и Дорина постоянно испытывала стыд, сознавая, как часто ему приходилось дожидаться оплаты счета из дома священника, хотя ни одна сумма не была особенно велика.
— Я поговорю с папой сегодня же вечером, — пообещала она, — но сомневаюсь, чтобы он смог выделить хотя бы пенни до следующего месяца.
— К тому времени мы уже в могилу сляжем! — рассердилась няня. — Если хотите знать, кто-то должен все объяснить молодому графу! Вместо того, чтобы бросать денежки на вино и расфуфыренных женщин, лучше бы подумал о тех, кто от него действительно зависит и нуждается в помощи!
Дорина тоже так считала, но говорить об этом просто не было смысла.
Няня надела черную шляпку, накинула на плечи шаль и, прихватив с собой корзинку, отправилась в поход. Дорина, поглядев ей вслед, хотела было пойти в сад к отцу, но, вспомнив, что тот не слишком любит, когда его беспокоят, решила вместо этого пойти погулять. Но тут девушка подумала, что если она запретила Розабелл и Питеру появляться во владениях графа, то и сама должна подчиняться этому запрету. Казалось невероятным, что лес, который она всегда считала своим, стал вдруг запретной территорией.
Конечно, Розабелл права, утверждая, что гулять по пыльной дороге ужасно скучно и гораздо лучше шагать по заросшим мхом лесным тропинкам. Для Дорины лес был полон очарования и обладал магическим свойством утешать, уносить прочь все печали. Это волшебство, которое невозможно было выразить словами, происходило каждый раз, когда она ступала под густые кроны деревьев и слышала поющих над головой птиц. И девушка чувствовала, что переносится из унылого повседневного существования в мир, где становятся явью грезы и живут феи, в существование которых она верила еще ребенком.
В чаще скрывались гоблины, о которых она когда-то читала в сказках, и Дорина иногда думала, что в самой гуще ельника, лежавшего к северу от поместья, могут прятаться драконы.
Если в лес идти нельзя, куда же деваться? — спросила она себя, вновь начиная сердиться на графа, появление которого принесло столько неприятностей.
Она так глубоко задумалась, что не сразу услыхала стук в заднюю дверь. Помня о том, что нянюшки нет дома и больше некому открыть, кроме нее самой, Дорина поспешила на кухню и, распахнув дверь, увидела одну из деревенских женщин.
— Доброе утро, миссис Белл, — поздоровалась Дорина, — если вы пришли к няне, боюсь, ее нет дома.
— Нет, мисс Дорина, я хотела поговорить с вами, — нерешительно ответила миссис Белл.
— В таком случае входите, пожалуйста, — улыбнулась девушка.
Миссис Белл шагнула через порог, и Дорина, почувствовав, что гостья хочет сказать что-то важное, отвела ее не на кухню, а э маленькую комнату, куда обычно уходила, когда хотела побыть одна.
На женщину это, очевидно, произвело большое впечатление, и Дорина предложила:
— Пожалуйста, садитесь, миссис Белл. Расскажите, что вас тревожит. Надеюсь, с Мэри ничего не случилось и она довольна работой у графа.
— Именно насчет Мэри я и пришла поговорить с вами, — сказала миссис Белл. — Говоря по правде, лучше бы мне повидаться с викарием, но хотя я очень уважаю вашего отца и считаю, что он слишком хорош для этого мира, все-таки немного смущена и нахожу, что лучше мне потолковать с вами.
Не понимая, о чем идет речь, Дорина тем не менее приветливо сказала:
— Конечно, со мной можно беседовать о чем угодно, и будь моя мать жива, вы бы обратились к ней. Так что случилось?
Миссис Белл набрала в грудь побольше воздуха и начала рассказ.
Попрощавшись с теми гостями, которые собирались вернуться в Лондон после второго завтрака, граф направился в библиотеку. Он постоял немного, разглядывая ряды полок с книгами. Эта библиотека считалась одной из наиболее полных в стране. И поскольку большинство изданий даже не было внесено в каталог, граф решил немедленно назначить хранителя библиотеки. Необходимо сделать перепись всех раритетов, находящихся в доме, и составить подробный каталог книг.
Граф подошел к окну и стал разглядывать парк, где в этот момент в тени деревьев прятался от полуденной жары пятнистый олень. Оскар в который раз подумал, что доставшееся ему поместье оказалось еще прекраснее, чем можно было представить в самых безумных грезах. Трудно поверить, что он владелец всего этого!
Именно такое чувство нахлынуло на него полтора года назад, когда Оскар узнал о гибели Чарльза Ярда и о том, что теперь он становится единственным наследником умирающего графа.
Это было невероятно, совершенно и полностью невероятно, что он, не имевший никаких надежд на богатство, вынужденный из-за этого продолжать службу в армии, где, правда, сделал блестящую карьеру, теперь из-за несчастий и бед войны стал обладателем древнего прославленного титула, дома и поместья, о которых отец всегда упоминал с почтительным благоговением.