«Единственный положительный момент во всей этой истории с отцом, так это то, что я понял, какая у меня замечательная сестренка. Я очень рад, что ты есть на белом свете. Надеюсь, что и ты всегда будешь испытывать по отношению ко мне подобные чувства. И впредь в радости или в горе мы всегда будем поддерживать друг друга».
Дочитав письмо, Диана почувствовала, как слезы наворачиваются у нее на глаза. Джимми прав: как хорошо, что есть человек, способный не дать упасть духом в трудную минуту.
Вернувшись в Лондон, Диана снова ощутила себя ужасно одинокой. А вскоре произошло одно событие, совершенно выбившее ее из колеи.
Как-то Рут захотелось пойти в ресторан «Куаглино» потанцевать. Пригласили двух молодых людей. Одного для нее, другого для Дианы.
Они отправились в ресторан, который был в то время весьма популярен среди молодежи, поскольку там всегда царило веселье. Диана в своем простеньком зеленом платье и маленькой бархатной шляпке прекрасно вписывалась в интерьер этого заведения.
Звучала веселая музыка, и Диане очень хотелось танцевать. Она чувствовала себя молодой, бодрой, полной энергии. Внезапно подняв голову, она увидела в дверях Терри.
Вне себя от восторга Диана заулыбалась и замахала ему рукой. Холодно глянув на нее, он лишь сдержанно поклонился в ответ.
Несколько секунд Диана с недоумением смотрела на него Внезапно ее осенило — он знает, чья она дочь.
Все ее радужное настроение рассеялось как дым.
Должно быть, ей теперь вечно нести на себе этот крест! Она чужая на празднике жизни. Видно, никогда не изгладятся из людской памяти самоубийство сэра Роберта Хедли и события, этому предшествовавшие.
Понурая и несчастная, смотрела она в никуда, как вдруг услышала, что кто-то произносит ее имя, а потом просит у Рут разрешения сесть за их столик. Подняв голову, Диана увидела Хьюго.
К ее удивлению, он присоединился к компании и принялся очень мило ухаживать не только за своей бывшей невестой, но и за Рут, которая тут же начала напропалую кокетничать с ним, хихикая и краснея. Она то и дело тянулась к нему через весь стол, делая вид, что боится пропустить хоть одно сказанное им слово.
Никогда еще Диана не видела, чтобы Хьюго так старался развлечь всех. И мало-помалу благодаря его усилиям жизнь стала казаться ей не такой уж мрачной.
Вскоре Рут отправилась танцевать, и Диана получила возможность поговорить с Хьюго наедине.
— Зачем ты сюда пришел? — удивленно вскинув брови, спросила она.
— Зачем? — переспросил он. — Сейчас скажу. Потому что я должен был с тобой встретиться. В Монте-Карло ты вела себя со мной совершенно по-свински, но я все равно не могу выбросить тебя из головы. Давай завтра встретимся.
Диана покачала головой.
— У меня работа, — пояснила она.
— Ну хорошо, — твердо заявил Хьюго. — Я позвоню твоей хозяйке и напрошусь на обед.
— Ну что ты… — рассмеялась Диана. — Ты никогда этого не сделаешь!
— Думаешь? — Голос Хьюго звучал решительно. — А вот увидишь. Глазом не успеешь моргнуть, как я стану для Шнайберов своим в доску.
— Когда ты и это претворишь в жизнь, я действительно поверю, что небезразлична тебе, — насмешливо проговорила Диана.
— Если ты и сейчас в этом сомневаешься, — совершенно серьезно ответил Хьюго, — то ты просто дурочка.
— Я всегда была такой, — беспечно отозвалась Диана.
Прошло еще немного времени, и Диана освоилась у Шнайберов. Привыкла, что ей приказывают, приспособилась всем угождать, и прошлое начало казаться ей каким-то полузабытым сном.
У нее не было никакого желания вернуть его, поскольку даже воспоминания о прежней жизни приносили ей боль.
Многое вообще испарилось из ее памяти, даже при желании она не могла бы вспомнить отдельные моменты.
Лоэлия Стэндиш заметила, как изменилась Диана, и была очень рада и удивлена такой перемене.
— Это лишний раз доказывает, что нельзя вот так поспешно судить о людях, — делилась она с мужем. — Я и представить себе не могла, что Диана способна выдержать подобное испытание, хотя и очень люблю ее.
И откуда только берется у человека мужество в суровый час! Просто удивительно! Видимо, каждый может быть героем, если жизнь заставит.
Джек Стэндиш кивнул.
— Ты права, — согласился он. — Я уже не раз мысленно извинялся перед Дианой за то, что иногда не очень хорошо думал о ней.
— Самое смешное, — добавил Джек, — что она выглядит гораздо счастливее, чем раньше. Исчезла привычка смотреть на людей свысока, так меня раздражавшая. Интересно, что теперь скажет Барри.
— Это и в самом деле интересно.
Вскоре Диана отпросилась у Шнайберов на выходные, чтобы съездить в Охотничий дом. Лоэлия с Джеком неоднократно ее приглашали, однако до сих пор она никак не могла вырваться.
А сейчас ей повезло: Рут простудилась и заявила, что все выходные будет лежать в постели.
Диана по опыту знала: Рут завалится в постель с каким-нибудь модным романом, положив рядышком коробку шоколадных конфет и пододвинув поближе телефон.
И она решила не упускать такую великолепную возможность и поехать к друзьям.
Отпустили ее весьма неохотно, но это не имело для Дианы никакого значения. Ей казалось, что никогда она еще так не радовалась, как при одной только мысли о том, что скоро опять увидит Джека с Лоэлией, а самое замечательное — на целых два дня она станет свободным человеком.
«Так бы и расцеловала всех», — радостно думала она, торопясь на вокзал Паддингтон.
Пассажиры приветливо смотрели на высокую улыбающуюся девушку, которая спешила по перрону к первому вагону, видимо полагая, что чем ближе будешь сидеть, тем быстрее доедешь до нужной станции.
Сейчас Диана и не вспоминала, какие мрачные мысли овладевали ею еще совсем недавно: когда она в последний раз возвращалась от Стэндишей.
Она лишь радовалась, что вскоре вновь увидит своих старых добрых друзей, милый ее сердцу Охотничий дом, а самое главное — насладится прекрасным чувством свободы.
На вокзале в Малверне ее ждала машина, а когда приехали домой, оказалось, что Лоэлия уже накрыла стол к чаю в просторном холле.
Как все вокруг знакомо! И радостный лай собак, и теплые объятия Лоэлии, и дружеское рукопожатие Джека. Диана вдруг почувствовала, что глаза ее наполняются слезами.
Сдержать их ей не удалось.
— Родные мои! — прошептала она. — Как я счастлива!
И схватив на руки маленького фокстерьера, порывисто прижалась к его грубой шерстке.
— Не обращай на меня внимания, — сказала она Лоэлии. — Я так глупо себя веду. Но если бы ты знала, как я рада вас видеть!
— А мы как рады, ты и представить себе не можешь, — ласково проговорила Лоэлия, беря подругу за руку. — Ну, рассказывай, как ты там.
И Диана принялась рассказывать о себе начиная с того момента, когда они расстались. I ^на поведала обо всем, что произошло с ней за последние месяцы: о трудностях, которые испытала, о вечно недовольной Рут, о ханжеском поведении миссис Шнайбер и высокомерной прислуги. И тут же осеклась. О чем это она тут толкует? Никаких трудностей не было! Жизнь у Шнайберов вдруг предстала перед ней совсем в ином свете, и она начала весело рассказывать об этом семействе Лоэлии и Джеку.
Диана с юмором описывала недостатки своих хозяев. Добродушно и безобидно, как если бы говорила о своих самых близких друзьях, рисовала она их карикатурные портреты.
Джек и Лоэлия так и покатывались со смеху, слушая Диану, и перед ними как наяву вставали картинки незамысловатого быта Шнайберов.
Вот миссис Шнайбер изо всех сил пытается преодолеть морскую болезнь во время путешествия в Монте-Карло, с тем чтобы сфотографироваться у рулевого колеса своей яхты.
Вот Рут бегает по всему Лондону от одного врача к другому, чтобы найти такого, кто избавил бы ее от лишнего веса, а вернувшись домой, тут же начинает усердно поглощать шоколадные конфеты, сводя тем самым на нет все усилия врачей.
Досталось и величавому дворецкому, с полнейшим презрением относящемуся к своим хозяевам, обожающему детективы и позволяющему себе вежливый тон лишь с теми гостями, которые, по его мнению, происходят из знатных семей.
Вместе с Дианой переживали они за мистера Шнайбера, в поте лица добывающего деньги, которые шли лишь па развлечения.
Диана и не предполагала, что умеет шутить беззлобно.
Но именно так она и рассказывала сейчас о Шнайберах, к которым уже успела привязаться.
Диана видела их недостатки. С каждым днем все явственнее вырисовывалась для нее трагедия этой семьи, тщетно мечтавшей попасть в высшее общество. И ей было бесконечно жаль их.
В Лондоне она старалась не обсуждать Шнайберов со своими многочисленными знакомыми.
Она не могла отплатить за их гостеприимство и доброжелательность черной неблагодарностью.
И сейчас, разговаривая с Лоэлией и Джеком, Диана не хотела дешевого сочувствия друзей.
Она впервые обсуждала свою настоящую жизнь и с удовольствием находила в ней забавные стороны.
«Раньше мне и в голову не приходило смеяться над своим теперешним положением», — внезапно подумала она.
И, обращаясь к Лоэлии, заметила:
— Правда, все это забавно? Я имею в виду мою жизнь. И самое интересное, что мне она ужасно нравится.
Говоря это, Диана ничуть не кривила душой.
После чая Лоэлия отправилась в детскую поцеловать на ночь сынишку. Диана сидела перед камином, в котором полыхали мощные поленья. Она то дремала, то просыпалась, думая сама не зная о чем.
На землю спустились сумерки, и дворецкий, убрав со стола, включил ночник.
В Охотничьем доме, как обычно, царили тепло и уют. Казалось, вся атмосфера здесь проникнута безоблачным счастьем, и все, кто попадал в гостеприимное жилище Лоэлии и Джека, словно заражались этим чувством.
Вот и Диане сейчас казалось, что все трудности, которые она когда-либо испытывала, остались где-то далеко, в прежней жизни. Она уютно расположилась на софе, положив голову на подлокотник, а ноги прикрыв теплым меховым пледом. Фокстерьер дремал с ней рядышком, уткнувшись в ее руку своим влажным носом, а большой датский дог лежал рядом с софой и полузакрытыми глазами наблюдал за гостьей. Незаметно для себя Диана задремала.
Снаружи послышался шорох шин по гравию — это подъехала машина. Внезапно распахнулась входная дверь, и на пороге возник какой-то человек. Увидев Диану, он застыл как вкопанный.
Ее как громом поразило — Барри! Тихонько вскрикнув, она поспешила сесть.
И пока она робко улыбалась, не зная, как ей поступить дальше, Барри, удивленно крикнув: «Диана!», бросился ей навстречу, протягивая руки.
— Почему ты меня не предупредила, что Барри собирается приехать на выходные? — спросила Диана Лоэлию на следующий день, когда они, облокотись о перила загона, наблюдали за тем, как Джек и Барри обучают молодых пони брать препятствия.
— Я и сама не знала, — ответила Лоэлия. — Видишь ли, Барри считает наш дом своим. Приезжает и уезжает, когда ему вздумается. Мы с Джеком выделили в западном крыле дома две комнаты исключительно для него.
Мы никогда не селим там других гостей и не убираем из них Барриных вещей. Он это знает, поэтому и не уведомляет о своем приезде. Мы его любим, да и Джеку необходима его компания. Посмотри, он весь так и светится.
— Видишь ли, Диана, — продолжала Лоэлия, — любящей женщине всегда кажется, что она не дает своему мужу возможности насладиться свободой, которой он безгранично пользовался до женитьбы.
Раньше Джек и Барри были просто неразлучны, и я чувствую иногда, что мужу очень хочется отправиться с ним в какую-нибудь увлекательную экспедицию.
Конечно, он никогда не оставит меня одну, но я уверена, если бы у него была возможность, он обязательно отправился бы исследовать еще не изведанные земли. Не хочу сказать, что Джек жалеет о своей женитьбе. Он очень счастлив. Кроме того, просто обожает Робина.
Но Джек не был бы самим собой, если время от времени не ощущал бы манящего зова дороги, не мечтал о путешествиях и свободе. Дома у него всегда есть чем заняться, но иногда, мне кажется, он немного завидует Барри.
Поэтому, если я вижу, что каким-то образом могу, так сказать, облегчить наши узы, какими бы сладкими они ни казались, я это делаю с удовольствием.
— И правильно! — подхватила Диана. — Если я когда-нибудь и выйду замуж, в чем я, правда, сильно сомневаюсь, мне не удастся стать такой проницательной, как ты, Лоэлия.
— И вовсе я не проницательная, — отмахнулась она. — Просто я люблю Джека больше всех на свете. А когда по-настоящему любишь, тебе хочется отдавать, отдавать и отдавать, ничего не требуя взамен. Мне кажется, любая женщина готова, если потребуется, пожертвовать для своего любимого всем.
— А как ты думаешь, мужчины тоже испытывают подобные чувства? — спросила Диана.
— Наверное, да, — ответила Лоэлия. — Во всяком случае, когда мужчина любит женщину, ему хочется ее защитить. И не только от напастей, которые могут ее подстеречь, но и от самого себя. Понимаешь, что я хочу этим сказать?
— Человек счастлив лишь тогда, когда он любит бескорыстно, — продолжала она. — Никогда не поверю, что мужчина, способный подорвать репутацию женщины или обесчестить ее доброе имя, любит ее. Если он действительно испытывает нежные чувства, никакой защиты от этого мужчины никогда не потребуется. А самое главное, если любишь человека, то думаешь в первую очередь о нем, а не о себе.
Диана молчала, глядя, как искусно управляются оба всадника со своими лошадьми, и раздумывала над словами Лоэлии.
День стоял солнечный, ясный, в воздухе чувствовался легкий морозец. С холмов подул холодный ветер. Покружившись вокруг дома, он умчался в лес.
Высоко над головами летели друг за другом три утки. Сделав несколько кругов над озером, они наконец сели на воду. В парке с громким лаем носились собаки.
Барри с непокрытой головой заставлял своего пони брать все новые и новые препятствия и настолько мастерски все это проделывал, что даже старик конюх не выдержал и принялся расхваливать его на все лады.
— Барри отлично смотрится на лошади, — прервала Лоэлия затянувшееся молчание.
Диана кивнула. Сегодня она смотрела на Барри совершенно другими глазами. Раньше, когда она о нем думала, перед ней вставал сдержанный суровый образ какого-то сверхчеловека.
Он казался ей мужчиной необычным, не знающим ни доброты, ни ласки, а потому не вызывающим подобных чувств к себе.
Однако прошлым вечером Диане показалось, что она наконец-то начинает его понимать.
После того как он так внезапно появился в гостиной, они отправились наверх искать Лоэлию и обнаружили ее в детской.
При виде Барри Робин издал такой радостный вопль, что ни у кого не осталось никаких сомнений: малыш безумно ему рад.
И Барри, тут же позабыв о присутствующих, без тени смущения принялся тискать мальчишку, заливавшегося счастливым смехом, пока не вмешалась няня и не унесла брыкающегося озорника в постель.
Диана смотрела на Барри во все глаза — рядом с ней находился не великий исследователь, а обыкновенный, по-домашнему разгоряченный от возни с ребенком мужчина.
Он то зарывался лицом в подушки и рычал оттуда, как разъяренный медведь, то, посадив мальчонку на плечи, скакал по комнате, мотая головой, словно необъезженный конь. И Диана внезапно поняла, что Барри не такой уж таинственный, как ей казалось сначала.
Она привыкла думать о нем с трепетом и почтением и не видела в нем мужчину. Барри подбадривал ее, когда это было необходимо, вселял надежду, когда падала духом, помогал советом.
Он казался Диане скорее священником, исповедующим какую-то новую, чудесную религию, у которого всегда, если есть необходимость, можно найти слова утешения и поддержки.
И вдруг с удивлением обнаружила, что перед ней настоящий мужчина, отнюдь не лишенный привлекательности.
Никогда она еще не видела его таким веселым.
За ужином он смеялся и поддразнивал ее, а Лоэлия с Джеком лишь подливали масла в огонь, вынуждая Диану, в свою очередь, подшучивать над Барри, пока наконец вся компания не заливалась веселым дружным хохотом.
«Какой же он милый!» — думала про себя Диана, наблюдая, как Барри укрощает строптивого пони.
При этом он смеялся, суровые черты его лица смягчались, и Барри казался совсем мальчишкой.
Диана поняла наконец, что присущая ему сдержанность, которая поначалу так пугала ее и даже вызывала в ней какие-то неприятные чувства, вызвана лишь тем, что большую часть жизни Барри пришлось прожить в одиночестве.
Должно быть, долгое время лишь туземцы были его единственными соседями.
— Расскажи мне о Барри, — попросила она Лоэлию. — Кто его родители? Что побудило его начать заниматься старинными рукописями?
— Его отец, — начала свой рассказ Лоэлия, — был офицером индийской армии, а мать считалась одной из красивейших женщин своего времени. Барри родился в Индии, а потом, естественно, его отправили в Англию. Такова уж была незавидная доля детей, рожденных вдали от родины.
Несколько лет спустя мать, которую он боготворил, сбежала с офицером, служившим под командованием его отца. Отец был вне себя от горя, однако огромным усилием воли заставил себя не показать вида, насколько ему тяжело.
В то время развод считался делом постыдным и грешным. Домбар-старший, будучи добрым христианином, отказался разводиться со своей женой. И в течение многих лет продолжалась трагедия этой семьи.
Офицеру, с которым бежала мать Барри, естественно, пришлось оставить свой полк, а вернуться домой и открыто жить с замужней женщиной он не мог.
Они отправились в Токио, где несколько лет назад оба погибли во время землетрясения.
— Значит, Барри знал свою мать? — спросила Диана.
— Да, — ответила Лоэлия. — Вообще вся эта история ужасно грустная. Видишь ли, мать Барри была по-своему сильной личностью. Если уж она решилась на такой поступок ради любви.
К своему законному мужу она не испытывала особо сильных чувств, а вот того, с кем сбежала, любила горячо. К сожалению, этот офицер так и не смог избавиться от чувства вины за свой неблаговидный поступок и постоянно сожалел о том, что случилось.
Так или иначе, он ужасно обращался с матерью Барри: унижал ее и словом, и кулаком — в общем, вел себя отвратительно. И все-таки она любила его.
Барри никогда не заводил с нами разговора на эту тему, а вот люди, знавшие его мать, частенько рассказывали об этом.
Родственники отца пробовали хоть как-то повлиять на ход трагических событий. Они упрашивали мать уйти от этого человека, но она отказалась. Мне кажется, что, несмотря ни на что, она была по-своему счастлива. Видимо, лучше жить как на вулкане, чем не жить вообще.
В конце концов это была ее судьба, и она подчинилась ей до конца. Вскоре отца Барри назначили губернатором одной небольшой индийской провинции.
Закончив школу, Барри отправился туда и проводил там почти все время. Но разразилась война. Впрочем, до того как покинуть Индию, он успел понять и полюбить ее.
Настоящее образование он получил именно перед войной, в те годы, что провел со своим отцом. Этот человек в отличие от большинства англичан, занимавших такие же посты, взял на себя труд хорошенько изучить положение дел во вверенной ему провинции, по-настоящему понять тот народ, которым ему довелось управлять, в общем, постичь тонкую душу людей Востока.
Именно тогда Барри и познакомился с одним из величайших индийских философов столетия. Это был древний старец, сейчас его уже нет в живых. В Барри он нашел самого талантливого своего ученика.
Он заразил парнишку идеей донести до европейцев философию Востока, самую глубокую и мудрую.
— А что стало с отцом Барри? — перебила подругу Диана.
— Он умер через три года после того, как закончилась война. В Индии он был человеком глубоко уважаемым, так как многое сделал для этой страны. Мне кажется, он обожал своего единственного сына, однако перенесенное горе ожесточило его сердце, и отец никогда не показывал мальчику, как сильно его любит.
Вот откуда у Барри невероятное чувство самообладания. С детских лет не знал он ни любви, ни ласки. Мать свою он увидел уже в зрелом возрасте, но встречался с ней крайне редко.
И теперь, мне кажется, Барри опасается любви. Всю свою жизнь он видел только ее неприглядные стороны.
— С самого детства у него сложилось глубокое предубеждение против этого чувства, а уж отец постарался воспитать своего сына невосприимчивым к нему. Многим женщинам нравится Барри, чего отнюдь не скажешь о нем.
В этот момент к ним подъехал сам Барри.
— О чем это вы так серьезно разговариваете? — поинтересовался он.
Диана улыбнулась:
— Вы бы очень удивились, если бы узнали.
— Ну, тогда наверняка обо мне, — расхохотался он.
— В каждой шутке есть доля правды, — вмешалась Лоэлия. — Ну да ладно, пора идти обедать. Диана, должно быть, уже умирает от голода. Скажите, пожалуйста, Джеку, что мы его ждем.
Барри тут же поскакал выполнять ее просьбу, и пару минут спустя друзья вернулись вместе. Джек подхватил жену под руку.
— Замерзла, дорогая? — спросил он. — Нужно было и самой поездить верхом.
Лоэлия лишь покачала головой. Они направились к дому, свистом подозвав собак, охотившихся за кроликами.
— Я собираюсь завтра утром покататься верхом. Может быть, поедем за компанию? — спросил Барри Диану.
— У меня с собой нет одежды для верховой езды, — ответила Диана.
— Можешь взять мою, — предложила Лоэлия. — Мы ведь примерно одинаковые. Помнишь, как-то в Лондоне я надевала твою амазонку, когда Джеку зачем-то понадобилось, чтобы я непременно поездила на гунтере, которого он собирался купить?
— Ах да, помню! — воскликнула Диана. — В таком случае я с удовольствием покатаюсь завтра верхом.
— Вот и отлично! — просиял Барри. — Поднимемся в горы. Там со стороны Херефорда целую милю дорога идет прямо. Вам она придется по душе.
— А что будем делать сегодня после обеда? — поинтересовалась Лоэлия. — Мы пока что ничего не придумали. Какие предложения, Барри?
— Мне нужно будет немного поработать, — ответил он. — Пойдемте после обеда со мной в замок. Я вам покажу первые главы из нашей с Джеком книги. Правда, мне еще осталось кое-что откорректировать.
После обеда все последовали предложению Барри и отправились в замок. Дул холодный ветер. Щеки Дианы покрылись ярким румянцем, и она была очень довольна, что надела толстое шерстяное пальто.
«Слава Богу, за городом можно носить все, что душе угодно. За модой здесь никто не гонится», — думала она, надевая его.
Покупать новые вещи ей уже становилось не так легко.
Весело переговариваясь, компания бодрым шагом направилась к замку.
Наконец добрались до ручья, где Диана сидела на поваленном дереве в тот летний день несколько недель спустя после самоубийства отца, когда Барри нашел такие нужные слова, чтобы утешить ее.
Она знала — он тогда ничего не сказал Лоэлии и Джеку об их встрече, и когда компания проходила мимо этого места, Диана улыбнулась ему заговорщицкой улыбкой.
Встретившись с ней взглядом, Барри улыбнулся в ответ.
«Молодец!» — тихонько прошептал он.
"Вернувшись домой после прогулки верхом, Диана долго нежилась в горячей ванне. В последний раз она каталась на лошади очень давно, и теперь все тело ломило с непривычки.
В то же время Диана чувствовала необыкновенную бодрость. Она и не ожидала, что быстрая езда доставит ей такое удовольствие.
Все приводило ее в восторг: и ветер, бьющий в лицо, и топот лошадиных копыт. Ей нравилось чувствовать под собой теплый лошадиный круп, нравилось натягивать непослушными, отвыкшими пальцами поводья.
Ей было приятно находиться в обществе Барри, приятно слушать, как он восторгается ее умением сдерживать не в меру разгоряченного коня.
Два часа, которые они провели вместе за разговорами и катанием, пролетели как один миг.
И сейчас, лежа в ванной и глядя на свое розоватое тело, просвечивающее в слегка окрашенной и ароматизированной солью воде, Диана вспоминала все подробности сегодняшнего утра.
Они с Барри взобрались на самую верхушку холма, и Диане показалось, что никогда в жизни не жаждала она так насладиться каждым прожитым мгновением.
Хотелось поделиться переполнявшими ее чувствами с Барри.
Утро выдалось чудесное: ослепительно голубое небо, свежий ветерок, яркое солнышко. Деревья простирали вверх свои темные голые ветви, и казалось, что находишься не на природе, а в картинной галерее, рассматриваешь какое-то прекрасное полотно.
Диана чувствовала, что с ней происходит что-то необыкновенное. Красота родной природы, безбрежное, невиданное доселе счастье наполняли ее душу восторгом.
«Если бы я только могла подарить свои чувства всем, кого люблю!» — радостно думала она.
И тут же вспомнила о Джимми. Трудится, наверное, бедняга в поте лица: на выходные в гараже приходится самая работа. Вот бы послать ему посылку с ее счастьем!
Словно понимая, какие мысли и чувства обуревают Диану, Барри не донимал ее разговорами,' и некоторое время они ехали молча.
Так продолжалось довольно долго. Наконец ездоки спешились и уселись, еще разгоряченные, на траву. Перед ними открывался потрясающий вид на Уэльские горы. Вволю насладившись великолепным пейзажем, Диана и Барри начали неторопливую беседу.
Дочитав письмо, Диана почувствовала, как слезы наворачиваются у нее на глаза. Джимми прав: как хорошо, что есть человек, способный не дать упасть духом в трудную минуту.
Вернувшись в Лондон, Диана снова ощутила себя ужасно одинокой. А вскоре произошло одно событие, совершенно выбившее ее из колеи.
Как-то Рут захотелось пойти в ресторан «Куаглино» потанцевать. Пригласили двух молодых людей. Одного для нее, другого для Дианы.
Они отправились в ресторан, который был в то время весьма популярен среди молодежи, поскольку там всегда царило веселье. Диана в своем простеньком зеленом платье и маленькой бархатной шляпке прекрасно вписывалась в интерьер этого заведения.
Звучала веселая музыка, и Диане очень хотелось танцевать. Она чувствовала себя молодой, бодрой, полной энергии. Внезапно подняв голову, она увидела в дверях Терри.
Вне себя от восторга Диана заулыбалась и замахала ему рукой. Холодно глянув на нее, он лишь сдержанно поклонился в ответ.
Несколько секунд Диана с недоумением смотрела на него Внезапно ее осенило — он знает, чья она дочь.
Все ее радужное настроение рассеялось как дым.
Должно быть, ей теперь вечно нести на себе этот крест! Она чужая на празднике жизни. Видно, никогда не изгладятся из людской памяти самоубийство сэра Роберта Хедли и события, этому предшествовавшие.
Понурая и несчастная, смотрела она в никуда, как вдруг услышала, что кто-то произносит ее имя, а потом просит у Рут разрешения сесть за их столик. Подняв голову, Диана увидела Хьюго.
К ее удивлению, он присоединился к компании и принялся очень мило ухаживать не только за своей бывшей невестой, но и за Рут, которая тут же начала напропалую кокетничать с ним, хихикая и краснея. Она то и дело тянулась к нему через весь стол, делая вид, что боится пропустить хоть одно сказанное им слово.
Никогда еще Диана не видела, чтобы Хьюго так старался развлечь всех. И мало-помалу благодаря его усилиям жизнь стала казаться ей не такой уж мрачной.
Вскоре Рут отправилась танцевать, и Диана получила возможность поговорить с Хьюго наедине.
— Зачем ты сюда пришел? — удивленно вскинув брови, спросила она.
— Зачем? — переспросил он. — Сейчас скажу. Потому что я должен был с тобой встретиться. В Монте-Карло ты вела себя со мной совершенно по-свински, но я все равно не могу выбросить тебя из головы. Давай завтра встретимся.
Диана покачала головой.
— У меня работа, — пояснила она.
— Ну хорошо, — твердо заявил Хьюго. — Я позвоню твоей хозяйке и напрошусь на обед.
— Ну что ты… — рассмеялась Диана. — Ты никогда этого не сделаешь!
— Думаешь? — Голос Хьюго звучал решительно. — А вот увидишь. Глазом не успеешь моргнуть, как я стану для Шнайберов своим в доску.
— Когда ты и это претворишь в жизнь, я действительно поверю, что небезразлична тебе, — насмешливо проговорила Диана.
— Если ты и сейчас в этом сомневаешься, — совершенно серьезно ответил Хьюго, — то ты просто дурочка.
— Я всегда была такой, — беспечно отозвалась Диана.
Прошло еще немного времени, и Диана освоилась у Шнайберов. Привыкла, что ей приказывают, приспособилась всем угождать, и прошлое начало казаться ей каким-то полузабытым сном.
У нее не было никакого желания вернуть его, поскольку даже воспоминания о прежней жизни приносили ей боль.
Многое вообще испарилось из ее памяти, даже при желании она не могла бы вспомнить отдельные моменты.
Лоэлия Стэндиш заметила, как изменилась Диана, и была очень рада и удивлена такой перемене.
— Это лишний раз доказывает, что нельзя вот так поспешно судить о людях, — делилась она с мужем. — Я и представить себе не могла, что Диана способна выдержать подобное испытание, хотя и очень люблю ее.
И откуда только берется у человека мужество в суровый час! Просто удивительно! Видимо, каждый может быть героем, если жизнь заставит.
Джек Стэндиш кивнул.
— Ты права, — согласился он. — Я уже не раз мысленно извинялся перед Дианой за то, что иногда не очень хорошо думал о ней.
— Самое смешное, — добавил Джек, — что она выглядит гораздо счастливее, чем раньше. Исчезла привычка смотреть на людей свысока, так меня раздражавшая. Интересно, что теперь скажет Барри.
— Это и в самом деле интересно.
Вскоре Диана отпросилась у Шнайберов на выходные, чтобы съездить в Охотничий дом. Лоэлия с Джеком неоднократно ее приглашали, однако до сих пор она никак не могла вырваться.
А сейчас ей повезло: Рут простудилась и заявила, что все выходные будет лежать в постели.
Диана по опыту знала: Рут завалится в постель с каким-нибудь модным романом, положив рядышком коробку шоколадных конфет и пододвинув поближе телефон.
И она решила не упускать такую великолепную возможность и поехать к друзьям.
Отпустили ее весьма неохотно, но это не имело для Дианы никакого значения. Ей казалось, что никогда она еще так не радовалась, как при одной только мысли о том, что скоро опять увидит Джека с Лоэлией, а самое замечательное — на целых два дня она станет свободным человеком.
«Так бы и расцеловала всех», — радостно думала она, торопясь на вокзал Паддингтон.
Пассажиры приветливо смотрели на высокую улыбающуюся девушку, которая спешила по перрону к первому вагону, видимо полагая, что чем ближе будешь сидеть, тем быстрее доедешь до нужной станции.
Сейчас Диана и не вспоминала, какие мрачные мысли овладевали ею еще совсем недавно: когда она в последний раз возвращалась от Стэндишей.
Она лишь радовалась, что вскоре вновь увидит своих старых добрых друзей, милый ее сердцу Охотничий дом, а самое главное — насладится прекрасным чувством свободы.
На вокзале в Малверне ее ждала машина, а когда приехали домой, оказалось, что Лоэлия уже накрыла стол к чаю в просторном холле.
Как все вокруг знакомо! И радостный лай собак, и теплые объятия Лоэлии, и дружеское рукопожатие Джека. Диана вдруг почувствовала, что глаза ее наполняются слезами.
Сдержать их ей не удалось.
— Родные мои! — прошептала она. — Как я счастлива!
И схватив на руки маленького фокстерьера, порывисто прижалась к его грубой шерстке.
— Не обращай на меня внимания, — сказала она Лоэлии. — Я так глупо себя веду. Но если бы ты знала, как я рада вас видеть!
— А мы как рады, ты и представить себе не можешь, — ласково проговорила Лоэлия, беря подругу за руку. — Ну, рассказывай, как ты там.
И Диана принялась рассказывать о себе начиная с того момента, когда они расстались. I ^на поведала обо всем, что произошло с ней за последние месяцы: о трудностях, которые испытала, о вечно недовольной Рут, о ханжеском поведении миссис Шнайбер и высокомерной прислуги. И тут же осеклась. О чем это она тут толкует? Никаких трудностей не было! Жизнь у Шнайберов вдруг предстала перед ней совсем в ином свете, и она начала весело рассказывать об этом семействе Лоэлии и Джеку.
Диана с юмором описывала недостатки своих хозяев. Добродушно и безобидно, как если бы говорила о своих самых близких друзьях, рисовала она их карикатурные портреты.
Джек и Лоэлия так и покатывались со смеху, слушая Диану, и перед ними как наяву вставали картинки незамысловатого быта Шнайберов.
Вот миссис Шнайбер изо всех сил пытается преодолеть морскую болезнь во время путешествия в Монте-Карло, с тем чтобы сфотографироваться у рулевого колеса своей яхты.
Вот Рут бегает по всему Лондону от одного врача к другому, чтобы найти такого, кто избавил бы ее от лишнего веса, а вернувшись домой, тут же начинает усердно поглощать шоколадные конфеты, сводя тем самым на нет все усилия врачей.
Досталось и величавому дворецкому, с полнейшим презрением относящемуся к своим хозяевам, обожающему детективы и позволяющему себе вежливый тон лишь с теми гостями, которые, по его мнению, происходят из знатных семей.
Вместе с Дианой переживали они за мистера Шнайбера, в поте лица добывающего деньги, которые шли лишь па развлечения.
Диана и не предполагала, что умеет шутить беззлобно.
Но именно так она и рассказывала сейчас о Шнайберах, к которым уже успела привязаться.
Диана видела их недостатки. С каждым днем все явственнее вырисовывалась для нее трагедия этой семьи, тщетно мечтавшей попасть в высшее общество. И ей было бесконечно жаль их.
В Лондоне она старалась не обсуждать Шнайберов со своими многочисленными знакомыми.
Она не могла отплатить за их гостеприимство и доброжелательность черной неблагодарностью.
И сейчас, разговаривая с Лоэлией и Джеком, Диана не хотела дешевого сочувствия друзей.
Она впервые обсуждала свою настоящую жизнь и с удовольствием находила в ней забавные стороны.
«Раньше мне и в голову не приходило смеяться над своим теперешним положением», — внезапно подумала она.
И, обращаясь к Лоэлии, заметила:
— Правда, все это забавно? Я имею в виду мою жизнь. И самое интересное, что мне она ужасно нравится.
Говоря это, Диана ничуть не кривила душой.
После чая Лоэлия отправилась в детскую поцеловать на ночь сынишку. Диана сидела перед камином, в котором полыхали мощные поленья. Она то дремала, то просыпалась, думая сама не зная о чем.
На землю спустились сумерки, и дворецкий, убрав со стола, включил ночник.
В Охотничьем доме, как обычно, царили тепло и уют. Казалось, вся атмосфера здесь проникнута безоблачным счастьем, и все, кто попадал в гостеприимное жилище Лоэлии и Джека, словно заражались этим чувством.
Вот и Диане сейчас казалось, что все трудности, которые она когда-либо испытывала, остались где-то далеко, в прежней жизни. Она уютно расположилась на софе, положив голову на подлокотник, а ноги прикрыв теплым меховым пледом. Фокстерьер дремал с ней рядышком, уткнувшись в ее руку своим влажным носом, а большой датский дог лежал рядом с софой и полузакрытыми глазами наблюдал за гостьей. Незаметно для себя Диана задремала.
Снаружи послышался шорох шин по гравию — это подъехала машина. Внезапно распахнулась входная дверь, и на пороге возник какой-то человек. Увидев Диану, он застыл как вкопанный.
Ее как громом поразило — Барри! Тихонько вскрикнув, она поспешила сесть.
И пока она робко улыбалась, не зная, как ей поступить дальше, Барри, удивленно крикнув: «Диана!», бросился ей навстречу, протягивая руки.
— Почему ты меня не предупредила, что Барри собирается приехать на выходные? — спросила Диана Лоэлию на следующий день, когда они, облокотись о перила загона, наблюдали за тем, как Джек и Барри обучают молодых пони брать препятствия.
— Я и сама не знала, — ответила Лоэлия. — Видишь ли, Барри считает наш дом своим. Приезжает и уезжает, когда ему вздумается. Мы с Джеком выделили в западном крыле дома две комнаты исключительно для него.
Мы никогда не селим там других гостей и не убираем из них Барриных вещей. Он это знает, поэтому и не уведомляет о своем приезде. Мы его любим, да и Джеку необходима его компания. Посмотри, он весь так и светится.
— Видишь ли, Диана, — продолжала Лоэлия, — любящей женщине всегда кажется, что она не дает своему мужу возможности насладиться свободой, которой он безгранично пользовался до женитьбы.
Раньше Джек и Барри были просто неразлучны, и я чувствую иногда, что мужу очень хочется отправиться с ним в какую-нибудь увлекательную экспедицию.
Конечно, он никогда не оставит меня одну, но я уверена, если бы у него была возможность, он обязательно отправился бы исследовать еще не изведанные земли. Не хочу сказать, что Джек жалеет о своей женитьбе. Он очень счастлив. Кроме того, просто обожает Робина.
Но Джек не был бы самим собой, если время от времени не ощущал бы манящего зова дороги, не мечтал о путешествиях и свободе. Дома у него всегда есть чем заняться, но иногда, мне кажется, он немного завидует Барри.
Поэтому, если я вижу, что каким-то образом могу, так сказать, облегчить наши узы, какими бы сладкими они ни казались, я это делаю с удовольствием.
— И правильно! — подхватила Диана. — Если я когда-нибудь и выйду замуж, в чем я, правда, сильно сомневаюсь, мне не удастся стать такой проницательной, как ты, Лоэлия.
— И вовсе я не проницательная, — отмахнулась она. — Просто я люблю Джека больше всех на свете. А когда по-настоящему любишь, тебе хочется отдавать, отдавать и отдавать, ничего не требуя взамен. Мне кажется, любая женщина готова, если потребуется, пожертвовать для своего любимого всем.
— А как ты думаешь, мужчины тоже испытывают подобные чувства? — спросила Диана.
— Наверное, да, — ответила Лоэлия. — Во всяком случае, когда мужчина любит женщину, ему хочется ее защитить. И не только от напастей, которые могут ее подстеречь, но и от самого себя. Понимаешь, что я хочу этим сказать?
— Человек счастлив лишь тогда, когда он любит бескорыстно, — продолжала она. — Никогда не поверю, что мужчина, способный подорвать репутацию женщины или обесчестить ее доброе имя, любит ее. Если он действительно испытывает нежные чувства, никакой защиты от этого мужчины никогда не потребуется. А самое главное, если любишь человека, то думаешь в первую очередь о нем, а не о себе.
Диана молчала, глядя, как искусно управляются оба всадника со своими лошадьми, и раздумывала над словами Лоэлии.
День стоял солнечный, ясный, в воздухе чувствовался легкий морозец. С холмов подул холодный ветер. Покружившись вокруг дома, он умчался в лес.
Высоко над головами летели друг за другом три утки. Сделав несколько кругов над озером, они наконец сели на воду. В парке с громким лаем носились собаки.
Барри с непокрытой головой заставлял своего пони брать все новые и новые препятствия и настолько мастерски все это проделывал, что даже старик конюх не выдержал и принялся расхваливать его на все лады.
— Барри отлично смотрится на лошади, — прервала Лоэлия затянувшееся молчание.
Диана кивнула. Сегодня она смотрела на Барри совершенно другими глазами. Раньше, когда она о нем думала, перед ней вставал сдержанный суровый образ какого-то сверхчеловека.
Он казался ей мужчиной необычным, не знающим ни доброты, ни ласки, а потому не вызывающим подобных чувств к себе.
Однако прошлым вечером Диане показалось, что она наконец-то начинает его понимать.
После того как он так внезапно появился в гостиной, они отправились наверх искать Лоэлию и обнаружили ее в детской.
При виде Барри Робин издал такой радостный вопль, что ни у кого не осталось никаких сомнений: малыш безумно ему рад.
И Барри, тут же позабыв о присутствующих, без тени смущения принялся тискать мальчишку, заливавшегося счастливым смехом, пока не вмешалась няня и не унесла брыкающегося озорника в постель.
Диана смотрела на Барри во все глаза — рядом с ней находился не великий исследователь, а обыкновенный, по-домашнему разгоряченный от возни с ребенком мужчина.
Он то зарывался лицом в подушки и рычал оттуда, как разъяренный медведь, то, посадив мальчонку на плечи, скакал по комнате, мотая головой, словно необъезженный конь. И Диана внезапно поняла, что Барри не такой уж таинственный, как ей казалось сначала.
Она привыкла думать о нем с трепетом и почтением и не видела в нем мужчину. Барри подбадривал ее, когда это было необходимо, вселял надежду, когда падала духом, помогал советом.
Он казался Диане скорее священником, исповедующим какую-то новую, чудесную религию, у которого всегда, если есть необходимость, можно найти слова утешения и поддержки.
И вдруг с удивлением обнаружила, что перед ней настоящий мужчина, отнюдь не лишенный привлекательности.
Никогда она еще не видела его таким веселым.
За ужином он смеялся и поддразнивал ее, а Лоэлия с Джеком лишь подливали масла в огонь, вынуждая Диану, в свою очередь, подшучивать над Барри, пока наконец вся компания не заливалась веселым дружным хохотом.
«Какой же он милый!» — думала про себя Диана, наблюдая, как Барри укрощает строптивого пони.
При этом он смеялся, суровые черты его лица смягчались, и Барри казался совсем мальчишкой.
Диана поняла наконец, что присущая ему сдержанность, которая поначалу так пугала ее и даже вызывала в ней какие-то неприятные чувства, вызвана лишь тем, что большую часть жизни Барри пришлось прожить в одиночестве.
Должно быть, долгое время лишь туземцы были его единственными соседями.
— Расскажи мне о Барри, — попросила она Лоэлию. — Кто его родители? Что побудило его начать заниматься старинными рукописями?
— Его отец, — начала свой рассказ Лоэлия, — был офицером индийской армии, а мать считалась одной из красивейших женщин своего времени. Барри родился в Индии, а потом, естественно, его отправили в Англию. Такова уж была незавидная доля детей, рожденных вдали от родины.
Несколько лет спустя мать, которую он боготворил, сбежала с офицером, служившим под командованием его отца. Отец был вне себя от горя, однако огромным усилием воли заставил себя не показать вида, насколько ему тяжело.
В то время развод считался делом постыдным и грешным. Домбар-старший, будучи добрым христианином, отказался разводиться со своей женой. И в течение многих лет продолжалась трагедия этой семьи.
Офицеру, с которым бежала мать Барри, естественно, пришлось оставить свой полк, а вернуться домой и открыто жить с замужней женщиной он не мог.
Они отправились в Токио, где несколько лет назад оба погибли во время землетрясения.
— Значит, Барри знал свою мать? — спросила Диана.
— Да, — ответила Лоэлия. — Вообще вся эта история ужасно грустная. Видишь ли, мать Барри была по-своему сильной личностью. Если уж она решилась на такой поступок ради любви.
К своему законному мужу она не испытывала особо сильных чувств, а вот того, с кем сбежала, любила горячо. К сожалению, этот офицер так и не смог избавиться от чувства вины за свой неблаговидный поступок и постоянно сожалел о том, что случилось.
Так или иначе, он ужасно обращался с матерью Барри: унижал ее и словом, и кулаком — в общем, вел себя отвратительно. И все-таки она любила его.
Барри никогда не заводил с нами разговора на эту тему, а вот люди, знавшие его мать, частенько рассказывали об этом.
Родственники отца пробовали хоть как-то повлиять на ход трагических событий. Они упрашивали мать уйти от этого человека, но она отказалась. Мне кажется, что, несмотря ни на что, она была по-своему счастлива. Видимо, лучше жить как на вулкане, чем не жить вообще.
В конце концов это была ее судьба, и она подчинилась ей до конца. Вскоре отца Барри назначили губернатором одной небольшой индийской провинции.
Закончив школу, Барри отправился туда и проводил там почти все время. Но разразилась война. Впрочем, до того как покинуть Индию, он успел понять и полюбить ее.
Настоящее образование он получил именно перед войной, в те годы, что провел со своим отцом. Этот человек в отличие от большинства англичан, занимавших такие же посты, взял на себя труд хорошенько изучить положение дел во вверенной ему провинции, по-настоящему понять тот народ, которым ему довелось управлять, в общем, постичь тонкую душу людей Востока.
Именно тогда Барри и познакомился с одним из величайших индийских философов столетия. Это был древний старец, сейчас его уже нет в живых. В Барри он нашел самого талантливого своего ученика.
Он заразил парнишку идеей донести до европейцев философию Востока, самую глубокую и мудрую.
— А что стало с отцом Барри? — перебила подругу Диана.
— Он умер через три года после того, как закончилась война. В Индии он был человеком глубоко уважаемым, так как многое сделал для этой страны. Мне кажется, он обожал своего единственного сына, однако перенесенное горе ожесточило его сердце, и отец никогда не показывал мальчику, как сильно его любит.
Вот откуда у Барри невероятное чувство самообладания. С детских лет не знал он ни любви, ни ласки. Мать свою он увидел уже в зрелом возрасте, но встречался с ней крайне редко.
И теперь, мне кажется, Барри опасается любви. Всю свою жизнь он видел только ее неприглядные стороны.
— С самого детства у него сложилось глубокое предубеждение против этого чувства, а уж отец постарался воспитать своего сына невосприимчивым к нему. Многим женщинам нравится Барри, чего отнюдь не скажешь о нем.
В этот момент к ним подъехал сам Барри.
— О чем это вы так серьезно разговариваете? — поинтересовался он.
Диана улыбнулась:
— Вы бы очень удивились, если бы узнали.
— Ну, тогда наверняка обо мне, — расхохотался он.
— В каждой шутке есть доля правды, — вмешалась Лоэлия. — Ну да ладно, пора идти обедать. Диана, должно быть, уже умирает от голода. Скажите, пожалуйста, Джеку, что мы его ждем.
Барри тут же поскакал выполнять ее просьбу, и пару минут спустя друзья вернулись вместе. Джек подхватил жену под руку.
— Замерзла, дорогая? — спросил он. — Нужно было и самой поездить верхом.
Лоэлия лишь покачала головой. Они направились к дому, свистом подозвав собак, охотившихся за кроликами.
— Я собираюсь завтра утром покататься верхом. Может быть, поедем за компанию? — спросил Барри Диану.
— У меня с собой нет одежды для верховой езды, — ответила Диана.
— Можешь взять мою, — предложила Лоэлия. — Мы ведь примерно одинаковые. Помнишь, как-то в Лондоне я надевала твою амазонку, когда Джеку зачем-то понадобилось, чтобы я непременно поездила на гунтере, которого он собирался купить?
— Ах да, помню! — воскликнула Диана. — В таком случае я с удовольствием покатаюсь завтра верхом.
— Вот и отлично! — просиял Барри. — Поднимемся в горы. Там со стороны Херефорда целую милю дорога идет прямо. Вам она придется по душе.
— А что будем делать сегодня после обеда? — поинтересовалась Лоэлия. — Мы пока что ничего не придумали. Какие предложения, Барри?
— Мне нужно будет немного поработать, — ответил он. — Пойдемте после обеда со мной в замок. Я вам покажу первые главы из нашей с Джеком книги. Правда, мне еще осталось кое-что откорректировать.
После обеда все последовали предложению Барри и отправились в замок. Дул холодный ветер. Щеки Дианы покрылись ярким румянцем, и она была очень довольна, что надела толстое шерстяное пальто.
«Слава Богу, за городом можно носить все, что душе угодно. За модой здесь никто не гонится», — думала она, надевая его.
Покупать новые вещи ей уже становилось не так легко.
Весело переговариваясь, компания бодрым шагом направилась к замку.
Наконец добрались до ручья, где Диана сидела на поваленном дереве в тот летний день несколько недель спустя после самоубийства отца, когда Барри нашел такие нужные слова, чтобы утешить ее.
Она знала — он тогда ничего не сказал Лоэлии и Джеку об их встрече, и когда компания проходила мимо этого места, Диана улыбнулась ему заговорщицкой улыбкой.
Встретившись с ней взглядом, Барри улыбнулся в ответ.
«Молодец!» — тихонько прошептал он.
"Вернувшись домой после прогулки верхом, Диана долго нежилась в горячей ванне. В последний раз она каталась на лошади очень давно, и теперь все тело ломило с непривычки.
В то же время Диана чувствовала необыкновенную бодрость. Она и не ожидала, что быстрая езда доставит ей такое удовольствие.
Все приводило ее в восторг: и ветер, бьющий в лицо, и топот лошадиных копыт. Ей нравилось чувствовать под собой теплый лошадиный круп, нравилось натягивать непослушными, отвыкшими пальцами поводья.
Ей было приятно находиться в обществе Барри, приятно слушать, как он восторгается ее умением сдерживать не в меру разгоряченного коня.
Два часа, которые они провели вместе за разговорами и катанием, пролетели как один миг.
И сейчас, лежа в ванной и глядя на свое розоватое тело, просвечивающее в слегка окрашенной и ароматизированной солью воде, Диана вспоминала все подробности сегодняшнего утра.
Они с Барри взобрались на самую верхушку холма, и Диане показалось, что никогда в жизни не жаждала она так насладиться каждым прожитым мгновением.
Хотелось поделиться переполнявшими ее чувствами с Барри.
Утро выдалось чудесное: ослепительно голубое небо, свежий ветерок, яркое солнышко. Деревья простирали вверх свои темные голые ветви, и казалось, что находишься не на природе, а в картинной галерее, рассматриваешь какое-то прекрасное полотно.
Диана чувствовала, что с ней происходит что-то необыкновенное. Красота родной природы, безбрежное, невиданное доселе счастье наполняли ее душу восторгом.
«Если бы я только могла подарить свои чувства всем, кого люблю!» — радостно думала она.
И тут же вспомнила о Джимми. Трудится, наверное, бедняга в поте лица: на выходные в гараже приходится самая работа. Вот бы послать ему посылку с ее счастьем!
Словно понимая, какие мысли и чувства обуревают Диану, Барри не донимал ее разговорами,' и некоторое время они ехали молча.
Так продолжалось довольно долго. Наконец ездоки спешились и уселись, еще разгоряченные, на траву. Перед ними открывался потрясающий вид на Уэльские горы. Вволю насладившись великолепным пейзажем, Диана и Барри начали неторопливую беседу.