Картленд Барбара. Спор богинь

   На подобных же обедах, когда принц сидел в окружении друзей, было просто невозможно не восхищаться его остроумием, а его обаяние буквально завораживало.
   Он любил повторять своим приближенным, что вежливость и обаяние для истинного джентльмена превыше всего.
   Возможно, за те годы, когда лондонский бомонд оказался под его патронажем, – то есть с 1811 года, после психического заболевания его отца, короля Георга III, – нравы изменились в худшую сторону, но хорошие манеры были отточены до немыслимого совершенства.
   Принц-регент откинулся на спинку стула. Из его августейших уст лились настолько изящные и остроумные шутки, что все гости с удовольствием слушали его, оставив прочие разговоры.
   Однако этот вечер в Карлтон-хаузе закончился, как всегда, рано.
   С возрастом принц разлюбил поздние застолья, перестал он и много пить, как делал это в молодости.
   Придворные, знававшие его в прежние времена, любили вспоминать, как обеды затягивались до четырех часов утра, а большинство гостей напивалось до такого состояния, что их приходилось буквально на руках относить в кареты.
   Впрочем, любовницам принца из числа придворных красавиц, начиная с миссис Фицгерберт, удалось постепенно убедить его высочество, что такие излишества неблагоприятно сказываются на его здоровье.
   После того как принц-регент величественно поднялся, как подобает августейшей персоне, давая понять, что наступило время проститься, большинство из гостей задумалось, куда отправиться дальше.
   – Какие у тебя планы на вечер, Уильям? Не поехать ли нам вместе в «Уайт-клуб»? – спросил своего кузена, виконта Илвертона, капитан Лайонел Уорфилд.
   Виконт слегка призадумался.
   На Беркли-сквер его ждала в своем будуаре некая весьма привлекательная особа, кроме того, его любовница, выступавшая в это время в Ковент-Гардене, наверняка надеялась, что карета виконта будет ждать ее после конца представления.
   – Что-нибудь важное? – поинтересовался он. – Или дело можно отложить до завтра?
   – Не то чтобы важное, – ответил капитан Уор-филд. – Просто я получил довольно странное письмо от дяди Родерика.
   Виконт встрепенулся.
   – Ты получил письмо? – воскликнул он, и в его голосе послышалось отчетливое удивление.
   – Да, получил; я и говорю тебе об этом, – ответил Лайонел.– А тебе дядюшка тоже прислал письмо?
   – Тоже!
   Лайонел рассмеялся.
   – Что ж, этого можно было ожидать. Ну, и как ты думаешь – что все это означает?
   – Вероятно, именно то, о чем там идет речь, – философски заметил виконт.
   В этот момент подъехала элегантная карета виконта, и оба кузена уселись в нее, не тратя времени на дальнейшие разговоры.
   – В клуб! – приказал виконт лакею.
   Породистые лошади резво рванули с места, и виконт Илвертон расслабленно развалился на мягком и удобном сиденье.
   – Что ж, надо признаться, я часто размышлял, каким образом наш достопочтенный дядюшка намерен распорядиться своими миллионами.
   – А он и в самом деле настолько богат? – спросил Лайонел. – Неужели все эти многочисленные слухи соответствуют действительности?
   – Насколько я могу судить, так оно и есть, – ответил виконт. – Далее у сурового канцлера казначейства, когда он говорит о дяде Родерике, в голосе появляются нотки благоговения!
   – А что представляет собой эта молодая особа, которая, по его словам, стала для него как родная дочь?
   – Увы, не имею ни малейшего понятия, – покачал головой виконт, – знаю только, что ее родители когда-то просили его позаботиться о ней в случае их гибели, а когда это несчастье и в самом деле произошло, дядя Родерик вступил в опекунские права. Еще я слышал, что он уже представил ее бомонду в Риме.
   – В Париже тоже, – добавил Лайонел. – Мой приятель, побывавший там три месяца назад, утверждает, что никогда в жизни не видел такого роскошного приема, какой наш дядя Родерик устроил для французов.
   Виконт задумался, удивленно подняв брови, потом поинтересовался.
   – Как я могу догадываться, в твоем письме говорится то же самое, что и в моем.
   – Вот оно здесь, со мной, – ответил Лайонел. – Я взял его, надеясь вместе с тобой обсудить, что все это могло бы означать.
   Он извлек письмо из внутреннего кармана облегающего его стройную фигуру мундира и протянул виконту.
   – Я прочту его после того, как мы приедем в клуб, – отмахнулся виконт. – Здесь слишком темно, и я не в состоянии ничего разобрать, кроме алчного выражения на твоей физиономии!
   Сказав это, он расхохотался, убирая тем самым из своих слов все намеки на язвительность.
   – Должен признаться, что в настоящий момент мне не помешали бы несколько тысяч или даже сотен фунтов на мелкие расходы, – ответил Лайонел, – но я также прекрасно понимаю, что, оказавшись на одной скаковой дорожке с тобой, я не могу рассчитывать даже па самый скромный успех. Мои шансы практически равны нулю.
   Виконт не стал ему возражать, а может, просто не успел – клуб находился совсем близко от Карлтон-хауза, и карета уже остановилась у его дверей.
   Кузены легко взбежали по каменным ступеням и вошли в самый известный и недосягаемый для посторонних клуб во всем Сент-Джеймсе. Как и обычно, он был полон их друзей и знакомых.
   Не без труда Уильям и Лайонел отделались от всех, кто намеревался поздравить виконта с победой, и отыскали в конце концов тихий уголок в кофейном салоне.
   Заказав напитки у подобострастно склонившегося перед ними лакея, виконт извлек из кармана письмо, присланное кузену, и начал внимательно его читать.

   «Дорогой племянник!
   После двухлетнего отсутствия я вернулся в Англию и теперь намереваюсь вновь открыть двери Уорфилд-хауза и представить всем мою подопечную-Астару Биверли.
   Я почитаю ее за свою родную дочь во всех отношениях и со всеми вытекающими из этого выводами, а поскольку дни моей жизни клонятся к закату, меня весьма заботит ее будущее. Самое мое большое желание – чтобы Астара Гсчастливо вышла замуж, по возможности за представителя нашего семейства, и поселилась вместе с мужем в Уорфилд-хаузе.
   Я вполне отдаю себе отчет в том, что ни один моло– дой человек не сможет содержать такой огромный дворец и обширное поместье, если я не позабочусь об этом соответственным образом в своем последнем волеизъявлении.
   Вследствие этого я принял решение, что мое состояние – весьма значительное, как ты можешь догадаться, – отойдет в совместное владение к Астаре и ее мужу.
   Имея в виду все вышесказанное, я приглашаю тебя приехать как можно скорей в Уорфилд-хауз и познакомиться с Астарой Биверли.
   Сам я, разумеется, тоже буду весьма рад снова повидаться с тобой и послушать твой рассказ о том, как прошли у тебя последние два года.
   Передаю наилучшие и самые сердечные пожелания твоим родителям, с чем и остаюсь, твой любящий дядя,
   Родерик Уорфилд».

   Виконт внимательно прочитал все письмо до последнего слова, затем, возвращая его кузену, заметил:
   – Оно идентично тому, которое получил я; да и написано одной и той же рукой.
   – Ты хочешь сказать, Уильям, что дядюшка Родерик не сам написал его?